Робин Хобб
      Безумный корабль
      (Сага о живых кораблях - 2)
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ
      ЛЕТО
      ГЛАВА 13
      ТЕМ ВРЕМЕНЕМ...
      "Это - не настоящий клубок... - невесело размышляла Шривер.- Настоящий Клубок собирается кругом вожака, которого все любят и уважают. А эти?.."
      "Эти" были просто бродячими змеями, которые присоединялись к ним по одной - две. Особых дружеских чувств к Моолкину и его немногочисленному Клубку они не выказывали: объединял их в основном общий источник пропитания. Те и другие следовали за Подателем, двигавшимся на север.
      И все равно присутствие других змей некоторым образом утешало. Иные из них казались почти разумными... по временам. Другие выглядели точно привидения, молчаливые, с жуткими пустыми взглядами. А третьи - и они-то были хуже всего - вообще мало чем отличались от обычных животных. Эти были готовы пустить в ход и яд, и клыки против всякого, кто случайно приближался к облюбованной ими еде. Шривер, Моолкину и Сессурии пришлось научиться просто не обращать внимание на тех, кто опустился до подобного состояния. И если начистоту, то вовсе не их присутствие было труднее всего выносить. Сердечную боль вызывали как раз те, кто, казалось, готов был вот-вот вспомнить, кто они на самом деле такие и кем были когда-то...
      Трое змеев из первоначального Клубка Моолкина сами со временем сделались почти такими же молчаливыми, как и вновь присоединившиеся. Что толку беседовать, если любой случайно затеянный разговор только усугублял овладевшее ими отчаяние?..
      Шривер смутно припоминала голодные времена, которые им некогда выпало пережить. Она знала: длительное отсутствие пищи кого угодно лишало способности к ясному и четкому мышлению. И она обзавелась своими собственными мелкими ритуалами, помогавшими удерживать в целости разум.
      Каждый день она старательно напоминала себе, что перед ними лежала великая цель. Моолкин сказал им: "Время пришло!", и они устремились на север. Там их должна была приветствовать Та, Кто Помнит. Эта встреча обновила бы их память и помогла совершить следующий шаг...
      - Что это значит? - тихо пробормотала она.
      - Ты про что? - сонно отозвался Сессурия.
      Они трое тесно переплелись между собой, устроившись среди спящих сородичей, - всего их насчитывалось теперь около дюжины. Под вечер у новых знакомых все-таки пробуждались какие-то остатки правильного поведения, и они соединяли свои кольца ради ночлега, как будто и впрямь были Клубком.
      Шривер крепко держалась за осенившую ее мысль:
      - Ну вот, положим, встретили мы Того, Кто Помнит, и к нам вернулись наши воспоминания. А что должно случиться потом?
      Сессурия зевнул:
      - Если бы я знал ответ на этот вопрос, нам, может, и хранитель памяти не понадобился бы...
      Моолкин, лежавший между ними, даже не пошевелился. Было похоже, что их пророк с каждым днем попросту угасал. Двое его верных спутников успели понять, что за пищу следовало драться, и никого не подпускали к захваченному куску. Моолкин, однако, упрямо держался за прежние понятия. Даже когда ему удавалось подцепить безжизненное тело, бросаемое Подателем и спускавшееся сквозь Доброловище, если с другого конца за него хватался кто-нибудь из утративших разумную душу, Моолкин немедленно размыкал челюсти. Он по-прежнему считал, что лучше отказаться от пищи, чем сражаться за нее подобно зверям. И результат такого поведения уже сказывался. Вереница ложных глаз, некогда ярко горевших на его шкуре, превратилась в тусклые пятна. Иногда он принимал пищу, которую заботливо приносила ему Шривер, но в половине случаев просто отказывался. И у нее недоставало мужества прямо спросить его: неужели и он близок к тому, чтобы забыть о великой цели их странствия?..
      ...В это время в гуще дремлющих змей произошло некое шевеление. Стройный ярко-зеленый змей выпутался из объятий сородичей и медленно, словно до конца еще не проснувшись, стал подниматься вверх, к границе Пустоплеса. Шривер и Сессурия переглянулись. Обоим было любопытно, но любопытство гасилось усталостью. А кроме того, в деяниях неразумных все равно не было смысла: ну и что толку гадать и раздумывать о причинах поведения зеленого?.. Шривер снова прикрыла глаза...
      Но вот сверху донеслись удивительно чистые звуки: кто-то возвысил голос и пел! Некоторое время Шривер просто слушала, испытывая благоговейное изумление. Певец безошибочно выводил каждую ноту, отчетливо произносил каждое слово. Да, это не был беспорядочный рев или писк, который от полноты чувств издает порой какой-нибудь легкомысленный змей. Это была настоящая песня! И в ней чувствовался счастливый восторг истинного призвания. Шривер снова приподняла веки.
      - Песня Простоты!.. - хрипло выдохнул Моолкин. Глаза Сессурии ответили согласным мерцанием. Все трое осторожно высвободились и начали подниматься к вершине Доброловища, а достигнув границы, пробили ее и подняли головы в Пустоплес.
      Свет круглой полной луны ярко освещал зеленого. Он пел, закинув голову. Роскошная грива расслабленно лежала на шее. Пасть раскрывалась во всю ширину, исторгая великолепный, далеко разносящийся голос. Стих за стихом выпевал он изысканные слова древней песни начальных времен...
      Совсем недавно слушатели радостно присоединились бы к припеву, чтобы вместе восславить те дни, когда Доброловище было теплей, а бродячие косяки рыбы в нем так и кишели... Теперь же они лишь молча внимали, не смея присоединить свои голоса к древнему благословению из боязни нарушить его.
      Певец был прекрасен в своем сосредоточении и старании. Его голова медленно раскачивалась, горло сжималось и раздувалось, гудя глубокими басовыми нотами. Глаза же... Шривер посмотрела в них один раз - и сразу отвела взгляд. Глаза певца, выводившего самую святую из священных песен, оставались пустыми. Моолкин, замерший в воде рядом с нею, низко наклонил голову. Его переживание было столь сильным, что ненадолго замерцали былым блеском даже ложные глаза на боках. Потом, очень медленно, грива на его шее начала подниматься торчком. Яд, некогда столь изобильный и мощный, едва поблескивал капельками на концах напрягшихся шипов. Одна из капелек упала прямо на кожу Шривер. Легкий ожог вызвал дрожь восторга, пробежавшую по ее телу. На долгое-долгое мгновение ночь показалась ей такой ясной, согретой ощутимой близостью обетования...
      - Побереги лучше силы, - грустно посоветовал Сессурия вожаку. - Его песня прекрасна, вот только сердца в ней нет. И помочь ему мы уже не способны. Попытка лишь вконец истощит тебя...
      - Моя сила, - возразил Моолкин, - не принадлежит мне, чтобы хранить ее лишь для себя. - И добавил, подумав: - Хотя иногда мне кажется, что уже нет большой разницы - беречь ее или расточать...
      Впрочем, он не двинулся навстречу зеленому. Все трое остались на прежнем месте, внимая восторженной песне... но внимая как бы вчуже. Святые слова приходили к ним словно из невозвратного далека, из давно минувших времен, пережить которые заново им не было суждено...
      Устремив глаза на луну, раскачиваясь в такт мелодии, зеленый трижды как и полагалось - повторил прощальный припев. И вот, пока длилась самая последняя нота, Шривер почувствовала, что к ним присоединились некоторые другие змеи. Иные просто озирались кругом, ни дать ни взять думая, будто их пригласили к кормежке. Но нет, Податель, как всегда, ушел прочь в ночи. Ушел далеко - его даже не было видно на горизонте. Не страшно, завтра они легко догонят его, ведомые запахом, распространяющимся в Доброловище...
      Но если поблизости нет еды, на что тогда смотреть? Поневоле все глаза обращались к певцу. А тот как прежде раскачивался, не сводя взгляда с луны. И вот отзвучала самая последняя, бесконечно протяженная нота. Воцарилась тишина. Лишь она могла быть достойным продолжением только что завершенной всепоглощающей мелодии. Шривер заново оглядела собравшихся змеев и заметила в них некоторую перемену. Иные выглядели озадаченными и как будто силились что-то припомнить. Но, как бы то ни было, никто не двигался и не говорил.
      Никто - кроме Моолкина. Могучий змей вдруг метнулся вперед и со стремительностью, которой никак нельзя было ожидать при его потускневшей шкуре и запавших боках, покрыл расстояние, отделявшее его от зеленого. Ложные глаза вспыхнули золотом, а настоящие - яркой медью: он обвился вокруг певца, изливая на него весь яд, который мог из себя выдавить. Потом потянул зеленого вниз.
      Шривер услышала возмущенный взвизг певца. Никакого разума в этом крике ей различить не удалось. Просто вопль загнанного в угол существа, подвергшегося неожиданному нападению. Вместе с Сессурией они сразу кинулись следом, двигаясь за сцепившейся парой до самого донного ила. Два бешено бьющихся тела подняли такой вихрь мути, что Доброловище затуманилось, не давая ничего рассмотреть.
      - Он задушит его! - встревожено вскрикнула Шривер.
      - Или вообще на куски разорвет... - угрюмо отозвался Сессурия.
      Гривы обоих начали раздуваться, наливаясь ядовитыми соками. Другие змеи бестолково суетились где-то позади, не понимая, что происходит. Поступок Моолкина встревожил их, и невозможно было предсказать, как они поступят дальше. "Могут и наброситься на нас троих..." - подумала она на удивление хладнокровно. Ясно было лишь одно: если это в самом деле случится, Клубку, скорее всего, настанет конец...
      Бок о бок с Сессурией падала она в непроглядный илистый мрак. Муть немедленно забила жабры, Шривер начала задыхаться. Кошмарное ощущение! Врожденные инстинкты забили тревогу, побуждая ее скорее выбраться в чистую воду. Но Шривер не была безмозглым животным, чтобы ею управляли только инстинкты! Она мчалась все вниз и вниз, пока ее не коснулись волны, поднятые сражающимися, а потом она нащупала извивающиеся тела и поспешно обхватила кольцами все, до чего смогла дотянуться. Обоняние совсем отказывало ей, и разобраться, где чей хвост, никак не удавалось. Она зажмурилась, опуская все веки, чтобы хоть как-то защитить глаза от режущей мути. И выпустила слабенькое облачко яда - все, что смогла, - только надеясь, что оно не одурманит и не ослабит Сессурию. А потом напрягла последние силы, стараясь вытянуть сражающихся наверх, туда, где вода оставалась чиста и где они все смогут снова дышать.
      Ей показалось, будто она плыла сквозь косяк крохотных светящихся рыбешек. Перед прозрачными веками плясали пятна и полосы красок: кто-то совсем рядом с ней тоже выпустил яд. Яд обжигал ее, даруя обрывки видений. А еще ей казалось, будто она силилась поднять наверх само дно Доброловища. Как хотелось ей выпустить свой груз и скорей устремиться наверх, чтобы наконец промыть жабры! Шривер упрямо продолжала тянуть...
      Совершенно неожиданно для себя она обнаружила, что мутная туча осталась позади. Растопыренные жабры омывала чистая влага. Шривер жадно открыла пасть, втягивая животворную воду. Вместе с вновь обретенной способностью дышать, словно эхо, пришел вкус ядов Моолкина, некогда столь сильных. С ними смешивался несколько менее отчетливый оттенок ядов Сессурии. Зеленый, конечно, тоже напитал своими ядами воду. Они были густыми и мощными, но... оказались предназначены только для того, чтобы рыбу глушить. Весьма противно на вкус, но для нее не опасно. Она поймала взгляд яростно мерцающих глаз Сессурии. Вот ее товарищ последний раз встряхнул гривой... И зеленый, еще продолжавший вяло отбиваться, обмяк окончательно.
      Моолкин с трудом приподнял голову.
      - Осторожнее... осторожнее...- предостерег он друзей. - Он говорил со мной, пока мы дрались... Сперва только выкрикивал ругательства, но потом спросил, по какому такому праву я напал на него... Быть может, его еще удастся пробудить!
      Шривер не нашла в себе сил для ответа. Вся воля уходила на то, чтобы не разжимать хватку. Вместе с Сессурией они старались оттащить вожака и зеленого туда, где дно было почище. Вот Сессурия заметил впереди скалу, торчавшую из илистых недр. Затащить туда два тяжелых тела оказалось куда как непросто и еще трудней найти, за что ухватиться. Моолкин ничем не мог помочь сородичам по Клубку - он висел, точно оборванный стебель водоросли. Что до зеленого, то он все еще не приходил в себя.
      Но вот наконец все устроились. Шривер положительно не могла больше думать ни о чем, кроме вожделенного отдыха. Однако расслабиться попросту не смела. Они все еще держали в своих объятиях чужака, и откуда знать, как он поведет себя, когда очнется? Чего доброго, опять в драку полезет!
      Другие змеи также обнаружили их неуютный насест. Близко они не подплывали, любопытно наблюдая за происходящим. Любопытно - или еще и голодно?.. Шривер подумала об этом и содрогнулась от омерзения. Неужели они ждут, чтобы Клубок Моолкина начал жрать зеленого, в надежде самим урвать по кусочку?.. Шривер не спускала с них глаз. Ей было страшно.
      Схватка лишила Моолкина последних сил. Жутко было видеть его чешую, ставшую совсем тусклой, серовато-коричневой. Однако вожак не сдавался. Он еще и растирал зеленого осторожными движениями колец, смазывая его тело скудными каплями яда, которые мог из себя выдавить.
      - Кто ты? - без конца спрашивал он обмякшего певца. - Когда-то ты был менестрелем, и притом замечательным... Твоя память вмещала тысячи мелодий и несчетное множество стихов. Вспомни! Скажи мне свое имя! Просто назови имя...
      Шривер очень хотела попросить его прекратить бесплодные усилия, но у нее попросту не ворочался язык. Все зря. Все равно, все зря... Может, зеленый не очнется совсем. Сколько еще Моолкин будет продолжать бороться за его память? И не получится ли так, что, донельзя выдохшись нынче ночью, завтра они окажутся просто не в состоянии догнать Подателя?.. Как бы упорство Моолкина не лишило их всех последней возможности выжить...
      - Теллар, - вдруг пробормотал зеленый, и его жабры затрепетали.- Мое имя Теллар!.. - И судорога прошла по его телу. Шевельнувшись, он обвился кругом Моолкина так плотно, словно сильное течение пыталось оторвать его и унести прочь. - Теллар!!! - закричал он.- Теллар! Теллар! Я - Теллар! - Его веки опустились, голова поникла. - Теллар,- пробормотал он еще раз. Больше ни на что сил у него не осталось.
      Шривер попыталась отыскать в себе хоть крупицу восторга. Ведь Моолкину все-таки удалось. Но долго ли продлится его успех? И что будет дальше? Станет ли Теллар помогать им в их путешествии - или силы все-таки окажутся потрачены зря?
      Между тем змеи, наблюдавшие со стороны, стянули кольцо, придвигаясь ближе. Шривер почувствовала усталое движение Сессурии и поняла, что ее друг приготовился к бою. Она тоже приподняла голову и попыталась расправить гриву. Яда почти не осталось. Тогда она попробовала встретить нападающих хотя бы убийственным взглядом, но сразу увидела, что ни малейшего впечатления это не произвело.
      Вот к ним вплотную придвинулся темно-синий, самый крупный из чужаков. Он был на треть с лишним длиннее Сессурии. И по крайней мере в два раза толще. Его пасть распахнулась, втягивая яды, витающие в воде... И вдруг его голова откинулась назад, а грива встопорщилась во всю мощь.
      - Я - Киларо!!! - взревел он.- Киларо!!! - Его челюсти жадно работали, вбирая растворенные яды и омывая ими жабры.- Я помню! Я - Киларо!
      Этот рев заставил кое-кого отшатнуться, точно испуганных рыб. Другие не обратили внимания. Киларо завертел головой. Его взгляд остановился на другом змее - красном, покрытом множеством шрамов.
      - Я и тебя помню! - объявил темно-синий. - Ты - Силик! Мой дружище Силик! Мы с тобой были в Клубке Ксекриса, помнишь? Что с ним сталось? С Ксекрисом? И где все наши? Остальные?.. - Он почти гневно наседал на изумленного красного, таращившего на него лишенные мысли глаза.- Силик! Силик!.. Где Ксекрис?
      Бессмысленный взгляд бывшего друга приводил Киларо в неистовство. Огромный синий змей обвил красного и стиснул его так, словно тот был китом, которого следовало утащить вглубь и сожрать. Его грива стояла дыбом и источала яд.
      - Где Ксекрис, Силик? - повторял он без конца. Красный отбивался, но он только плотнее сжимал кольца. - Силик! Ты - Силик! Ну, давай произнеси свое имя! Скажи: "Я - Силик!" Скажи немедленно!..
      - Убьет,- с тихим ужасом прошептал Сессурия.
      - Не вмешивайся,- еле слышно пророкотал Моолкин. - Будь что будет, Сессурия. Если ему не удастся разбудить Силика, тому все равно лучше не жить. Как и всем нам...
      Отрешенность в его голосе была страшнее всего. Шривер повернулась к вожаку, но Моолкин избегал ее взгляда. Он смотрел на зеленого Теллара, спавшего в их объятиях.
      Потом позади нее прозвучал новый голос, пронзительный, задыхающийся.
      - Силик! - пискнул этот голос. - Мое имя Силик!. - Красный все еще извивался. Киларо ослабил хватку, но не торопился совсем его отпускать. Он спросил:
      - Что сталось с Ксекрисом?
      - Не знаю... Силик выговаривал слова довольно-таки невнятно, как будто членораздельная речь давалась ему с трудом. Он обходился короткими фразами, с явной натугой сопоставляя мысли и слова: - Ксекрис. Он... забыл себя. Было утро. Мы проснулись... а его и нет. Покинул Клубок... А потом и другие начали себя забывать... - Он сердито тряхнул головой, и клокастая грива исторгла облако яда. Я - Силик! - повторил он с горечью. Силик-без-друзей... Силик-без-Клубка...
      - Силик из Клубка Моолкина. И Киларо из Клубка Моолкина. Если есть на то ваша добрая воля.
      Голос вожака обрел былое богатство тембра. И даже ложные глаза по бокам ненадолго налились золотым блеском. Некоторое время Киларо и Силик молча разглядывали его. Потом Киларо приблизился. Он все еще придерживал - или поддерживал - Силика. Его большие глаза кипели злобой. Они были черными, с серебряными искрами в глубине. Он пристально всматривался в потрепанный Клубок, к которому ему предлагали примкнуть. А потом... потом он торжественно склонил громадную гривастую голову.
      - Вожак Моолкин... - произнес он. Захлестнул хвостом скалу, служившую им насестом, и притянул с собой друга. И очень аккуратно, стараясь не причинить нечаянной обиды, вплел свое громадное тело между Сессурией, Шривер и Моолкином. - Киларо из Клубка Моолкина приветствует вас...
      - И Силик из Клубка Моолкина...- пропыхтел меченный шрамами красный.
      ...Окончательно устраиваясь на отдых, Сессурия устало заметил:
      - Нам нельзя долго спать, иначе завтра не сумеем догнать Подателя...
      - Будем спать, пока не наберемся сил для дальнейшего путешествия,поправил Моолкин.- За Подателями мы больше гоняться не будем. Отныне и далее мы станем охотиться так, как подобает нам, змеям. Ибо сильному Клубку незачем зависеть от чьей-либо щедрости. А в промежутках между охотой мы будем разыскивать Того, Кто Помнит. Судьба предоставила нам еще один шанс, и мы не имеем права его упустить!
      ГЛАВА 14
      ВЫБОР СЕРИЛЛЫ
      Внутри богато разубранной каюты было не продохнуть от дыма курений. У Сериллы кружилась голова, а желудок возмущенно протестовал против непрекращающейся качки. Вынужденное движение длилось и длилось, от него уже болел каждый сустав в теле. Моряком она всегда была никудышным. Даже в детстве. А уж последующие годы, безотлучно проведенные в сатрапском дворце, и подавно не подготовили ее внутренности к морским путешествиям... Ну почему они не отправились в путь на каком-нибудь небольшом, но зато мореходном суденышке?.. Так нет же, сатрап пожелал плыть со свитой непременно на гигантском пузатом корабле. И подготовка к плаванию состояла наполовину из перестройки всей внутренности судна - не за чем иным, как чтобы выгородить для молодого государя достойное помещение. Серилла, кстати, подслушала разговоры корабельных плотников, занимавшихся переделкой. Помнится, они рассуждали об "остойчивости" и "балласте". Она не слишком хорошо разбиралась в морской терминологии и не вполне поняла, о чем у них шел спор. Зато теперь сильно подозревала, что неумеренное раскачивание корабля было результатом любви Касго к роскоши и просторным покоям. И ей оставалось только снова и снова твердить себе, что каждая волна, преодоленная тяжко переваливавшимся кораблем, еще чуть-чуть приближала ее к Удачному...
      Дико было вспоминать теперь, с каким нетерпением она ждала этого путешествия, как жадно считала дни, оставшиеся до отплытия. Она укладывала дорожные сумки и снова все вытряхивала из них наружу, заново перебирая и выбирая наряды. Ей не хотелось выглядеть ни модницей, ни синим чулком, ни молодящейся, ни старообразной. Сколько она мучилась, прикидывая, какая именно одежда придаст ей наиболее ученый и вместе с тем привлекательный вид!.. И вот наконец она остановилась на довольно простых платьях, не обремененных сложностью кроя, но зато богато расшитых - ее собственной, кстати, рукой. А драгоценностей, чтобы украсить себя, у нее попросту не было. Согласно традиции, Сердечные Подруги сатрапа хранили и носили лишь те драгоценности, что являлись подарками их повелителя. Ну а прежний государь всегда дарил ей вместо безделушек книги и свитки. Касго же... Касго не дарил ей вообще ничего. В отличие от тех Подруг, что он выбирал для себя. Их он просто засыпал драгоценностями, словно они были пирожными, а украшения сахарной глазурью.
      Серилла убеждала себя, что не будет никакого стыда в том, чтобы предстать перед торговцами Удачного без драгоценностей. Она ведь не затем туда ехала, чтобы кого-то потрясти богатым убранством. Целью ее путешествия было наконец-то воочию увидеть и самолично узнать тот край и людей, изучению которых она посвятила более половины жизни.
      Такого предвкушения она не ведала с тех самых пор, как покойный сатрап впервые обратил на нее внимание и пригласил войти в число своих Сердечных Подруг. И Серилла молилась, чтобы поездка в Удачный вылилась в столь же обширное начинание...
      Увы, увы! - в настоящий момент даже самые сладостные мечты не могли заслонить сиюминутных убожеств тягостной жизни. В Джамелии ей неизменно удавалось, так или иначе, отгораживаться от мерзостей, царивших при сатрапском дворе. Когда пиры во дворце все более начали превращаться в празднества чревоугодия и разврата, она просто перестала их посещать. Но куда прикажете деваться на корабле?.. Хочешь есть - ешь вместе с сатрапом... А выйдешь подышать свежим воздухом, и опять-таки некуда скрыться от похотливого внимания калсидийской команды. Одним словом - никакого отдохновения...
      В данное время на огромном диване посреди каюты расположился сам Касго и одна из его Подруг по имени Кикки. Оба - почти совершенно бесчувственные, вусмерть нанюхавшиеся дурманных травок и дыма. Кикки все время ныла, что только так может хоть ненадолго избавиться от морской болезни (которая, по ее словам, в этот раз донимала ее особенно беспощадно). Сериллу подмывало спросить девушку, уж не беременна ли она, но воспитание не позволило. В том, чтобы сатрап, выражаясь низким слогом, обрюхатил одну из своих Подруг, не было ничего такого уж необычного; это просто рассматривалось как отсутствие хорошего вкуса. Дети, рожденные от подобных союзов, с момента своего рождения посвящались Са и отдавались в храмы, где и вырастали жрецами, знать не зная о своем истинном происхождении. Настоящего наследника Касго могла подарить только законная супруга, а жену себе сатрап еще не избрал, и Серилла весьма сомневалась, что он когда-либо это сделает, если только к женитьбе его не принудят вельможи...
      ...Ну, то есть если он вообще до тех пор доживет. Серилла украдкой посмотрела на своего государя. Он хрипло дышал, распластавшись на диване и наполовину навалившись на Кикки. У его ног устроилась еще одна Подруга, тоже едва живая от дыма курений. Голова запрокинута, темные волосы разметались, в щелках между приоткрытыми веками просвечивают белки, пальцы рук время от времени судорожно подергиваются... От одного ее вида Сериллу начинало тошнить.
      И вот так все путешествие. Оно сплошь состояло из пиров и увеселений, сопровождавшихся длительными похмельями сатрапа и его полной недееспособностью, вызываемой избытком вина и снотворных. Тут он начинал требовать к себе лекарей, и они послушно принимались накачивать его снадобьями противоположного свойства, пока он не ощущал в себе достаточно сил для нового витка разврата и удовольствий.
      Высокопоставленные члены его свиты вели себя примерно так же. За исключением буквально нескольких, которые под предлогом морской болезни сидели по своим каютам.
      Вместе со свитой путешествовало на север и несколько калсидийских вельмож. Их корабли сопровождали флагман сатрапа. Калсидийцы нередко присоединялись к нему ужинать. Они приводили с собой женщин, больше похожих на опасных и хищных домашних питомцев. Эти женщины чуть не дрались, оспаривая друг у дружки внимание могущественных мужчин. Сериллу они приводили в форменный ужас, хуже которого были только разговоры о политике, происходившие во время пирушек. Калсидийцы всячески убеждали сатрапа "примерно наказать" непокорный Удачный: он-де должен был не исполнять требования слишком гордых торговцев, а, наоборот, железной рукой сокрушить рассадник смуты. Эти разговоры внушали сатрапу ложное ощущение собственной праведности и гнев, для которого, по мнению Сериллы, не имелось никаких оснований. Вначале она пыталась подавать голос. Потом перестала, потому что в ответ калсидийцы либо осмеивали ее, либо принимались хохотать, попросту затыкая ей рот. Дошло до того, что прошлым вечером Касго и сам прилюдно оскорбил ее, приказав помалкивать, когда разговаривают мужчины. Обида до сих пор болезненно жгла сердце.
      Калсидийский капитан флагмана охотно принимал дорогие вина, которые Касго ему посылал, но упорно избегал общества молодого правителя. Поступая так, он отговаривался ответственностью за корабль и команду, но Серилла видела скрытое презрение в глазах капитана. И чем более Касго старался произвести на него впечатление, тем упорнее сторонился его старый моряк. А уж попытки Касго вести себя по-калсидийски, что подразумевало расхлябанную походку и задиристый вид, являли собой зрелище вовсе чудовищное. Серилла с болью наблюдала за тем, как Подруги вроде Кикки только подстегивали стремление еще не повзрослевшего мальчишки поступать и выглядеть как "крутой" взрослый мужчина. Приводило это только к тому, что теперь Касго приходил в сущее бешенство, если что-то делалось не вполне в точном соответствии с его приказаниями. Избалованный ребенок, да и только!.. Угодить ему сделалось решительно невозможно. Он захватил с собой на корабль музыкантов и шутов из дворца, но их представления приелись ему. Сатрап отчаянно скучал и от этого, понятное дело, становился только несноснее. Чуть что не по нем - ругань, топанье ногами, истерика...
      Серилла вздохнула. Бездельно прошлась по каюте. Поиграла с бахромой вышитой скатерти... Устало передвинула несколько липких блюд подальше от края. Села возле стола и принялась ждать. Как ей хотелось вернуться в крохотную каморку, гордо именовавшуюся ее личными покоями! К несчастью, Касго вызвал ее сюда, поскольку якобы нуждался в совете. А это значило, что без особого распоряжения она не имела права уйти. И, вздумай она его разбудить и испросить позволения удалиться, он ей, разумеется, откажет...
      А ведь она пыталась отговорить его от этого путешествия. Не получилось. Он сразу заподозрил, что она хотела бы отправиться в путь одна, и это вполне соответствовало истине. Конечно, она предпочла бы поехать в Удачный одна, с полномочиями принимать решения относительно земель, о которых знала несравнимо больше, чем он! Беда только, Касго слишком ревниво относился к собственной власти. И только он, правящий сатрап, мог явиться в Удачный во всем блеске своей власти и славы и обратить тамошних жителей в прах зрелищем своей мощи. Чтобы торговцы Удачного приползли целовать ему ноги. Чтобы впредь неповадно было забывать, что он, сатрап Касго, правит ими волею Са. И будет очень суров с каждым, посмевшим в том усомниться...
      У нее еще оставалась надежда - да что там, уверенность! - что его отговорит от поездки совет вельмож. Ей стало попросту плохо, когда совет, наоборот, поддержал его намерение. Да и калсидийские союзники дружно высказались "за". Сколько ночей подряд он пьянствовал с ними еще прежде, чем началась подготовка к выходу в море!.. Серилла слышала хвастливые обещания калсидийцев. О конечно, они во всем поддержат его! Пусть знают эти выскочки, торговцы Удачного, кто на самом деле правит Джамелией! Друзья-калсидийцы нипочем не оставят сатрапа в час испытания!.. Ему незачем бояться вшивой горстки мятежников. Пусть посмеют хоть пальцем тронуть своего законного государя - и герцог Йадфин с его доблестными наемниками мигом организуют им свеженькую причину называть свой край Проклятыми Берегами...
      Даже теперь Серилла только головой качала, размышляя об этом. Неужели Касго не видит, не понимает, что стал чем-то вроде куска сыра в мышеловке?.. Калсидийцы недорого возьмут - спровоцируют кого-нибудь из старинной семьи на его убийство. Развязав себе таким образом руки для осуществления вековой мечты: разграбления и уничтожения богатого торгового города...
      Зарывающийся в волны флагман сатрапа между тем нес в себе помимо самого правителя некоторое число избранных Подруг, полный штат прислуги и шестерых вельмож, которым он приказал себя сопровождать. Каждый, естественно, тоже прихватил с собой кое-какую свиту. За флагманом следовал еще корабль, полный честолюбивых младших отпрысков благородных фамилий. Их увлекло в плавание обещание сатрапа, что в случае, если семейства дадут на это предприятие денег, молодым людям могут быть пожалованы земельные наделы в Удачном. Тщетно Серилла пыталась отговорить его хотя бы от этого, объясняя, что прибыть в Удачный во главе целой оравы алчных поселенцев - значит, нанести оскорбление старинным торговцам, которые, несомненно, сразу сделают вывод о его истинном отношении к их жалобам насчет "новых купчиков"... Касго от нее лишь отмахнулся.
      И как бы для того, чтобы вернее испортить все дело, парусники сопровождал далеко не почетный эскорт из семи здоровенных галер - и каждая полным-полна вооруженных до зубов калсидийских наемников. Якобы для защиты государя от пиратов, коими, как известно, так и кишат воды Внутреннего Прохода... И только уже в плавании Серилла обнаружила, что демонстрацией вооруженной мощи они ограничиваться не собирались. Они имели в виду грабить и разорять любое пиратское поселение, которое им случится обнаружить в пути. Добыча и пленники должны были затем отправиться в Калсиду, дабы частично окупить "дипломатическую миссию". При этом молодые джамелийские вельможи будут всемерно участвовать в набегах, доблестью своей подтверждая, что воистину достойны земельных пожалований...
      Сатрап особенно гордился именно этой деталью задуманного плана. Серилла раз за разом выслушивала его речи о ее многочисленных преимуществах. "Во-первых, Удачный вынужден будет признать: мои сторожевики в самом деле успешно распугивают пиратов. В качестве доказательства мы им предъявим рабов, которых захватим. Во-вторых, Удачный будет поражен мощью моих союзников и откажется от самой мысли о непокорстве. В-третьих, мы славно пополним сокровищницу, в которую нам пришлось заглянуть, снаряжая эту маленькую экспедицию. Ну и в-четвертых, все вместе превратит меня в живую легенду! Какой еще сатрап прежних дней вот так брал бразды в свои руки и наводил должный порядок? У кого еще хватало смелости для подобного поступка?"
      В итоге Серилла не могла решить, какой опасности следовало опасаться в первую очередь. Того ли, что калсидийцы умыкнут Касго в свою страну, сделают заложником и правителем-марионеткой - или что вельможи Джамелии попросту растащат всю власть, воспользовавшись отсутствием мальчишки-сатрапа?.. С большой горечью ей приходилось признать: очень возможно, что произойдет и то и другое. А еще в черные мгновения вроде нынешних она вообще сомневалась, что когда-либо увидит Удачный. Все они здесь были, по сути, в полной власти калсидийских наемников, управлявшихся на кораблях. Вот возьмут да и повернут прямо в Калсиду - и кто им запретит?.. Серилла лишь надеялась, что они сочтут более выгодным заглянуть сначала в Удачный. Ну а если это случится... Она давно уже поклялась себе - там она как-нибудь, да сбежит. Вырвется. Как-нибудь...
      Вот так-то. А пока...
      Лишь двое старых советников сатрапа пытались удержать его дома. Остальные подобострастно кивали, признавая, впрочем, что для правящего сатрапа это и в самом деле был шаг небывалый. А впрочем, говорили они, государь волен поступать так, как считает нужным. Что характерно, сопровождать его по доброй воле не вызвался ни один, а те, кому он напрямую приказал ехать, сделали это весьма неохотно. Прочие завалили Касго подарками в дорогу и принялись чуть ли не подталкивать его к корабельному трапу... А молодой государь, словно пораженный слепотой, продолжал упрямо не замечать грозных признаков заговора! И даже третьего дня, когда Серилла осмелилась заговорить с ним о своих подозрениях и тревогах, Касго сперва высмеял ее, потом всерьез прогневался. "Ты сама желала бы сыграть на моих страхах! кричал он на нее. - Тебе ведь отлично известно, в каком плачевном состоянии пребывают мои нервы! Ты хочешь вконец расстроить меня своими дурацкими разговорами, разрушить мое здоровье, и без того донельзя хрупкое! Повелеваю: умолкни! Отправляйся в свою каюту и не смей показываться, пока я тебя не позову!"
      У нее до сих пор краска приливала к щекам, стоило только вспомнить, как униженно пришлось ей повиноваться ему. Ее проводили, а вернее, отвели в каюту двое гнусно ухмылявшихся калсидийцев. Ни один к ней не притронулся, но, пока шли, они вовсю обсуждали ее телесные достоинства. И помогали себе очень красноречивыми жестами. Оказавшись внутри, Серилла первым долгом вдвинула в ушки хилый дверной запор. Потом подтащила к двери каюты дорожный сундук... Касго вызвал ее целые сутки спустя. Когда же она предстала перед ним, первым делом осведомился, усвоила ли она урок. Он ждал ее ответа, уперев кулаки в бедра, скалясь в ухмылке... Он никогда не отважился бы так вести себя с ней, будь они по-прежнему дома, в столице. Что ж... Она смиренно потупилась перед ним и ответила: "Да, усвоила, господин мой". Внутри у нее все кипело, но ей показалось, что так будет мудрей.
      О да! Она хорошо усвоила преподанный ей урок. Теперь она знала, что он отринул последние крохи вежливости и достоинства. Прежде беспутство было для него всего лишь забавной игрой. Но игра зашла слишком далеко, и теперь он попросту распадался... Вот тогда-то она и решила вернуть себе свободу, как только представится хоть маломальская возможность сбежать. Она ничем не была обязана этому юному ничтожеству. Лишь верность сатрапии, которую она собиралась нарушить, тревожила ее совесть. "Я всего лишь женщина, - говорила она себе. - Одинокая женщина. Могу ли я всерьез надеяться хоть что-нибудь предпринять, чтобы остановить это разложение?.."
      Касго же с того самого дня наблюдал за ней, как кот за мышкой, ожидая, не вздумает ли она бросить ему вызов. До сих пор у нее хватало изворотливости всячески избегать противостояний, но при этом и пятки ему не лизать. Она была неизменно вежлива и немногословна. Да и на глаза ему попадаться старалась как можно меньше.
      Сегодня, когда он вызвал ее "посоветоваться", она со страхом предчувствовала, что дело вполне может кончиться непримиримым столкновением характеров. И теперь молилась Небесам, призывая благословить ненасытную ревность Кикки, ибо стоило Серилле войти в покои сатрапа, как та буквально полезла из кожи вон, дабы Касго занимался исключительно ею. Во всех отношениях. И великолепно в том преуспела. Касго пребывал в полнейшем бесчувствии.
      Кикки не обременяли ни малейшие предрассудки стыдливости. Она сделалась Сердечной Подругой благодаря доскональному знанию калсидийского языка и обычаев. И теперь Серилле было ясно, что девушка полностью приняла культуру этой страны. В Калсиде женщина могла достичь власти токмо и единственно руками мужчины, которого ей удалось к себе привязать. И вот сегодня вечером Кикки показала, что пойдет абсолютно на все, лишь бы только удержать внимание Касго. "Какая жалость,- думала Серилла, - девочка не понимает, что в действительности ее поведение - вернейший способ совсем потерять Касго. Очень скоро он бросит ее, как надоевшую куклу. Что ж, будем надеяться, что ее проделки займут его хотя бы до прихода в Удачный..."
      Серилла как раз смотрела на них, когда сатрап приоткрыл один глаз, мутный и красный. Она не отвела взгляда. Она весьма сомневалась, что он вообще заметил ее присутствие.
      Но он заметил.
      И приказал:
      - Подойди!
      Она ступила на толстый ковер, старательно обходя раскиданную одежду и блюда с объедками. И остановилась на расстоянии шага от его ложа.
      - Государь желал посоветоваться со мной? - спросила она по всей форме.
      - Подойди! - повторил он капризно. И указал пальцем на участок ковра непосредственно рядом с диваном.
      Но пройти этот последний шаг было попросту выше ее сил. Она не могла переступить через свою гордость.
      - Зачем? - спросила она.
      - Потому что я - сатрап! И я приказываю тебе! - рявкнул он, мгновенно разъяряясь. - Какие тебе еще причины нужны?
      Он отпихнул Кикки и сел. Та лишь застонала и откатилась в сторонку.
      - Я не служанка тебе, - ровным голосом заметила Серилла. - Я Сердечная Подруга. - Она выпрямилась как только могла и нараспев прочитала: - "...дабы уберечь его разум от влияния льстивых женщин, а тщеславие - от подхалимов, стремящихся лишь к собственной выгоде, пусть он избирает себе Сердечных Подруг и сажает их рядом с собою. Пусть он не сочтет себя выше их, а их - ниже себя и позволит им открыто высказывать все, что велит их мудрость, давая советы сатрапу в тех областях, в которой каждая из них наиболее просвещена. Пусть у него не будет среди них любимиц. Пусть не избирает он их, соблазняясь внешностью или дружелюбием. Подруги же пусть не восхваляют его и не склоняются покорно к его мнению из страха возразить государю, но, ничем не смущаясь, пусть неизменно подают ему честный совет. Пусть Подруга..."
      - Пусть Подруга заткнется!!! - заорал Касго. И громко захохотал, восхищаясь собственным остроумием.
      Серилла замолчала, хотя и не потому, что он ей так приказал. И с места, где стояла, не сошла ни на йоту.
      Некоторое время он молча смотрел на нее, и странные насмешливые искры разгорались в его глазах.
      - Глупая женщина, - проговорил он затем. - Как высоко ты ставишь себя. Как крепко ты веришь, будто два-три кем-то придуманных слова вправду могут тебя уберечь... Сердечная Подруга! - передразнил он.- Титул, подходящий для женщины, которая боится быть женщиной! - И он облокотился на тело Кикки, как на подушку. - Надо бы тебя от этого излечить... К примеру, отдать тебя матросам. Задумывалась ты об этом, а?.. Наш капитан - калсидиец. Он не осудит меня, если я прогоню от себя женщину, которая мне наскучила. - Касго помолчал. - Может, он сам первый побалуется с тобой. А потом пустит по кругу...
      У Сериллы пересохло во рту, а язык прилип к небу. Он был вполне способен на подобный поступок. Вернее сказать - стал способен... До возвращения в Джамелию пройдут еще, наверное, месяцы. И кто спросит у него отчета о том, что с нею сталось? Да никто. И никто здесь, на борту, за нее не заступится. Ни одного из вельмож, готового проявить хоть какую-то стойкость, сатрап с собой в плавание не взял. А те, что были здесь с ним, пожалуй, еще и скажут, что она сама навлекла на себя эту участь...
      Она со всей ясностью увидела, что выбора у нее не было. Если хоть раз поддаться ему, ее дальнейшее унижение не будет ведать границ. Если он поймет, до какой степени испугала ее его угроза, он так и будет пользоваться ею...
      И это значило, что ей оставалось единственное. Открытое неповиновение.
      - Давай, - произнесла она холодно и спокойно. - Сделай это.
      Она вскинула голову и скрестила на груди руки. Сердце бешено колотилось. "А ведь он может. И пожалуй, сделает..." Если так, то в живых ей не остаться. Команда многочисленна. И состоит из здоровенных грубых матросов. Кое-кто из служанок уже побывал в их руках - она видела этих девушек, еле державшихся на ногах, с лицами, разукрашенными синяками... Никакие сплетни пока не достигали ее ушей, но она и без сплетен все видела. И знала, что калсидийцы считали женщин чем-то вроде скота...
      Как она молилась в этот миг, чтобы Касго пошел на попятную!..
      - А вот и сделаю! - сказал он. Кое-как поднялся. И нетвердой походкой направился к двери.
      У нее предательски задрожали колени. Она что было мочи сжала зубы, чтобы губы не посмели задрожать. Итак, она сделала ход... и проиграла игру. "О Са, спаси и сохрани..." - взмолилась она в отчаянии. От страха ей хотелось завыть. Почувствовав, что вот-вот потеряет сознание, она быстро заморгала, стараясь разогнать тени, сгустившиеся по краю зрения. "Нет. Он блефует. Сейчас он остановится. Он не посмеет зайти слишком далеко..."
      Сатрап и вправду остановился. Он пошатывался, но она не могла с определенностью сказать, испытывал ли он нерешительность или просто был нетверд на ногах.
      - Значит, именно этого ты хочешь? - поинтересовался он с жестокой насмешкой. Он смотрел на нее, склонив голову набок. - Стало быть, лучше отдаться матросам, чем попробовать меня ублажить? Подумай еще разок хорошенько...
      У нее шла кругом голова. Ее тошнило. Это была самая утонченная жестокость, какую только он мог выдумать,- вот так дать ей последний шанс передумать. Ей хотелось броситься на колени и униженно молить о пощаде. Она осталась на месте лишь потому, что знала заранее - этому человеку неведомо милосердие. Она сглотнула. У нее не было сил отвечать. Пусть ее молчание послужит ответом. Ее отказом...
      - Ну что ж, Серилла. Только запомни: ты сама сделала выбор. А ведь могла бы выбрать меня...
      Он распахнул дверь. Там, снаружи, стоял один из матросов. Там всегда стоял кто-нибудь из команды. То ли часовой, то ли тюремный страж - поди разбери. Касго прислонился к косяку и дружески похлопал калсидийца по плечу:
      - Снеси-ка весточку вашему кэпу, мой милый. Скажи ему, что я дарю ему одну из моих девок. Зеленоглазенькую...- И сатрап неверным движением обернулся к ней, чтобы полюбоваться ее ужасом. - Да не забудь предупредить кэпа, что она злонравная и несговорчивая! Но при всем том - кобылка что надо...- И он окинул ее беззастенчивым, раздевающим взглядом. Губы искривила пакостная ухмылка: - Пусть кого-нибудь пришлет, чтобы забрали ее.
      ГЛАВА 15
      ДОЛГОЖДАННЫЕ ВЕСТИ
      Альтия испустила тяжелый вздох и отодвинулась от стола, вернее, отпихнула прочь сам стол, причем так, что перо Малты оставило на бумаге резкую загогулину. Она поднялась и принялась тереть глаза. Малта молча смотрела, как ее тетка уходит из-за стола, от раскиданных по нему счетных палочек и бумаг.
      - Мне надо на воздух!..- объявила она.
      Роника Вестрит только что вошла в комнату с корзинкой свежесрезанных цветов и кувшином воды в свободной руке.
      - Вполне тебя понимаю, - сказала она, ставя свою ношу на боковой столик. Наполнила водой вазу и принялась ставить в нее цветы. Это был смешанный букет из маргариток, роз и побегов папоротника. Устраивая цветы, Роника хмурилась так, словно именно они были во всем виноваты.- Подсчет долгов - занятие не из приятных,- продолжала она.- Даже мне бывает необходимо сбежать от нее на часок-другой.- Она помолчала, потом добавила с надеждой: - Просто на случай, если у тебя есть охота поработать снаружи... клумбам у парадной двери не помешал бы уход!
      Альтия нетерпеливо мотнула головой.
      - Нет, - сказала она. И добавила уже мягче: - Я думаю в город сходить. Немного ноги размять, с друзьями кое-какими увидеться... К обеду вернусь! Мать все еще хмурилась, и Альтия пообещала: - Вернусь - и дорожку подмету. Обещаю.
      Мать поджала губы, но не стала более ничего говорить. Альтия была уже почти у двери, когда Малта любопытно осведомилась:
      - Опять к той резчице собираешься?
      Отложила перо и тоже принялась тереть глаза, притворяясь, будто очень устала.
      - Может быть,- ровным голосом ответила Альтия. Тем не менее, Малте послышалось в ее словах скрытое раздражение.
      У Роники вырвался какой-то неопределенный звук, как будто она подумывала вмешаться в разговор. Тетя Альтия устало повернулась к ней:
      - Да?..
      Роника слегка пожала плечами. Ее руки были заняты расстановкой цветов.
      - Да нет, ничего. Мне просто хотелось бы, чтобы ты проводила с ней поменьше времени... Или, по крайней мере, не у всех на глазах. Она ведь, знаешь ли, не нашего круга. Она приезжая. И кое-кто говорит, что она нисколько не лучше "новых купчиков"...
      - Она моя подруга, - ответила Альтия без всякого выражения.
      - В городе говорят, будто она повадилась ночевать в живом корабле Ладлаков. У бедного корабля и так давно уже не все дома, а общение с нею, похоже, совсем доконало его рассудок. Когда Ладлаки прислали людей, намереваясь выставить ее из своей законной собственности, с ним сущий припадок случился! Он пообещал руки им повыдергивать, если они только сунутся на борт! Можешь себе представить, как это расстроило Эмис? Сколько лет она прилагала все силы, оберегая свое имя от каких-либо скандалов! И вот теперь прошлое разворошили опять, и люди снова чешут языками о Совершенном, о том, как он когда-то свихнулся и поубивал всех, кто на нем плавал... А все она, эта женщина! И кто ее просил совать нос в дело, касающееся только старинных семей?
      - Мам, послушай... - терпению Альтии явно приходил конец. - Не делай поспешных выводов, эта история далеко не так проста, как тебе представляется. Если хочешь, я тебе расскажу ее полностью. Как-нибудь потом. Когда нас дети слушать не будут...
      Малта отлично поняла, что этот маленький камушек был нацелен в ее огород. И конечно, использовала случай на всю катушку.
      - О твоей резчице говорят в городе странные вещи, - заявила она. - Нет, то есть все признают, что мастерица она каких поискать... Но, опять же, все знают, что продвинутые мастера иногда поступают... весьма необычно! Вот она, к примеру, живет вдвоем с женщиной, которая одевается и ведет себя как мужчина. Ты знала об этом?
      - Эту женщину зовут Йек, она из Шести Герцогств или еще из какой-то варварской страны вроде этой. А там все женщины таковы. Пора взрослеть, Малта. Взрослеть и переставать слушать всякие грязные сплетни!
      Малта поднялась на ноги.
      - А я и не слушаю, - сказала она. - Обычно. Когда к ним не припутывают нашу фамилию. Наверное, неприлично говорить о подобных вещах, но кое-кто утверждает, будто ты таскаешься к резчице... примерно за тем же. Чтобы с ней спать!
      Воцарилась тишина. Малта же зачерпнула ложечку меда, положила себе в чай и принялась размешивать. Ложечка весело звенела о чашку.
      - Хотела сказать "трахаться" - ну и сказала бы, - посоветовала Альтия. Она намеренно употребила самое грубое слово. В ее голосе звучала холодная ярость. - Желаешь нахамить, так чего ради словесные кудри развешивать?
      - Альтия!.. - Роника запоздало обрела пропавший было дар речи. - Не смей произносить в нашем доме такие слова!
      - Главное - не слова, а их смысл, - усмехнулась Альтия.- Я только ясность внесла.
      - Ну так и незачем осуждать людей за пересуды, - Малта преспокойно отпила чаю. Она говорила притворно-доброжелательным тоном. - Сама посуди: ты отсутствовала почти год, а потом вдруг возвращаешься, одетая точно парень. Ты давно опоздала выйти замуж, но по-прежнему не обращаешь на мужчин никакого внимания, наоборот, носишься по городу так, словно сама мужиком родилась. Разве удивительно, что многие находят твое поведение очень странным?
      - Малта, - твердо проговорила Роника, - то, что мы от тебя слышим, во-первых, жестоко, а во-вторых - полностью несправедливо! - На скулах пожилой женщины разгорелись яркие пятна. - Что это за рассуждения о возрасте Альтии? Или ты забыла, какое внимание последнее время оказывает твоей тете Грэйг Тенира?
      - А-а... этот! А ты забыла про то, что Тенирам всего интересней, сумеют ли Вестриты оказать влияние на Совет! С тех пор как они затеяли это никчемное противостояние на таможенной пристани, они только и делают, что пытаются завербовать себе новых сторонников...
      - С какой стати "никчемное"? - ответила Альтия. - Речь идет о том, быть или не быть самостоятельности Удачного... не думаю, впрочем, чтобы ты понимала, что это значит. И Тениры противятся новым поборам сатрапа из-за того, что поборы эти незаконны и несправедливы. И если у тебя мозгов не хватает это понять - что ж, дело твое. Я всяко не собираюсь сидеть здесь весь вечер, слушая, как маленькая девочка болтает о том, чего не в силах уразуметь... Пока, мам.
      И Альтия быстрым шагом вышла за дверь - голова вскинута, лицо гневно напряжено.
      Малта послушала, как затихали ее шаги в коридоре. Потом безутешно уставилась на лежавшие перед ней документы и принялась двигать их по столу. Некоторое время шорох бумаги был единственным звуком, раздававшимся в комнате. Потом бабушка негромко спросила:
      - Зачем ты с ней так?
      Судя по голосу, она не сердилась по-настоящему. Скорее, это было усталое любопытство.
      - А как я с ней? - запротестовала Малта. И прежде, чем Роника успела пояснить, спросила в свой черед: - Вот почему она может просто взять и заявить, что устала работать, и преспокойно уйти гулять в город? Если бы я то же самое попробовала сделать...
      - Альтия старше и взрослее тебя. Она привыкла сама принимать решения и сама за них отвечать. И она выполняет свою часть договора, который мы заключили. Все это время она живет тихо и смирно, она не...
      Малта перебила:
      - Если она "не", тогда откуда столько сплетен?
      - Лично я никаких сплетен не слышала. - Бабушка подняла кувшин и опустевшую корзинку. Поставила вазу с цветами посередине стола. - Ладно, пора и мне немножко от тебя отдохнуть, - сказала она. - Всего доброго, Малта.
      Как и прежде, в ее голосе не было ни раздражения, ни гнева, лишь какое-то странное безразличие. И непонятная безнадежность. А на лице что-то подозрительно похожее на отвращение. Она повернулась и вышла, не добавив более ни слова.
      Когда она уже скрылась за углом, но, скорее всего, могла еще слышать, Малта проговорила вслух, как бы сама с собою:
      - Она меня ненавидит. Старуха ненавидит меня! Вот бы папочка поскорее вернулся! Жду не дождусь, чтобы он им всем задал как следует...
      Роника Вестрит даже не замедлила шага. Малта плюхнулась обратно на стул. Отпихнула чашку приторного чая. Каким скучным и серым сделалось все кругом с тех пор, как уехал Рэйн!.. Малте никак не удавалось развлечься. Даже родственниц на ссору вызвать не получалось. Просто с ума сойти можно от скуки!..
      Последнее время она только и делала, что вставляла шпильки всем, кто ее окружал, просто ради возбуждения, которое дарили ей перепалки. Ей отчаянно не хватало волнений и сознания собственной значимости, которых было с избытком в ту неделю, когда у них гостил Рэйн. А теперь?.. Цветы давно увяли, сладости доедены... Если бы не маленькая сокровищница тайком подаренных безделушек, его здесь как будто никогда и не бывало. Что толку от ухажера, который живет так далеко?..
      Она чувствовала, как снова низвергается в бездну повседневности, и это было ужасно. Каждый божий день - работа, работа, работа!.. Нудная и тяжелая. Да еще бабкины бесконечные придирки. Она, Малта, значит, должна изо всех сил оправдывать надежды семьи, пока тетка Альтия знай творит что ей заблагорассудится?!.. И вот так всю жизнь. Вечно ее принуждают делать то, что велят бабка и мать. Точно она им кукла, которую дергают за нитки. И Рэйн, небось, от нее того же хотел!.. Может, он о том и сам не догадывался, но она-то видела все!.. Он и запал-то на нее не только из-за ее очарования и красоты, но еще и потому, что она так молода. Он и вообразил, будто запросто будет управлять не только ее поступками, но даже и мыслями. Ничего! Он еще убедится, что ошибался. Они все убедятся!..
      Малта выбралась из-за стола, за которым разбиралась с амбарными книгами, и подошла к окну. Окно выходило в сад, ставший последнее время таким неопрятным, попросту одичавшим. Альтия с бабкой пытались своими силами что-то исправить, но тут нужен был настоящий садовник. И при нем не менее дюжины помощников. А если все будет идти как сейчас, под конец лета сад уже окончательно потеряет всякий вид. Хотя нет! Конечно, этого ни в коем случае не произойдет! Скоро вернется отец. И привезет кучу денег. И все пойдет как надо. Опять забегают слуги, появятся приличная еда и вино... Папа вернется со дня на день - в этом Малта была свято уверена!
      Она даже зубами скрипнула, припомнив разговор, состоявшийся вчера за ужином. Мать, помнится, вслух высказала свое беспокойство насчет столь длительной задержки "Проказницы". Тетка Альтия добавила, что, мол, в порту тоже ничего определенного не слыхали. Ни один корабль из числа прибывших за последнее время в Удачный не встречал ее в море. Мама на это сказала, что, может быть, Кайл решил отвезти свой груз прямо в Калсиду, не заглядывая домой. "На судах, плававших там, тоже ничего не знают, - хмуро заметила Альтия. - Чего доброго, он вовсе решил не возвращаться в Удачный. Взял да и отправился из Джамелии прямо на юг..."
      Она произнесла это очень осторожно, делая вид, будто никого не хочет обидеть. Мать ответила с тихой яростью: "Кайл такого никогда бы не сделал!" После чего Альтия намертво замолчала. И на том кончились все застольные разговоры.
      Теперь Малта мучительно размышляла, чем бы позабавиться. Может, взять да воспользоваться сегодня сновидческой шкатулкой? Ее так и манил запретный восторг разделенного сна. В тот последний раз они, помнится, целовались! Неужели и следующий сон на этом же прекратится? А если нет, то пожелает ли она продолжить его? Малту даже озноб прохватил. Рэйн велел ей выждать после своего отъезда десять дней и тогда высыпать порошок. К тому времени, мол, он будет уже дома. Так вот, Малта его указаниям не последовала. Уж очень он был уверен, что она все сделает так, как он ей скажет. И, как ни хотелось ей раскрыть сновидческую шкатулку, она к ней не притрагивалась. Пусть Рэйн там, у себя, томится в ожидании и гадает, почему она не открывает коробочку. Может, догадается, что она ему не кукла на ниточках... .
      Вот Сервин - тот уже усвоил этот урок.
      Малта чуть улыбнулась собственным мыслям. У нее за манжетой хранилась его последняя записка. Он умолял ее о встрече. Дескать, в любое время и в любом месте, где только ей будет удобно. И клялся всеми святынями, что его намерения были в высшей степени благочестивы. Разумеется, он приведет с собой сестру Дейлу, чтобы на репутацию Малты не легло ни малейшей тени. Его, Сервина, сводила с ума самая мысль о том, что Малту могут отдать этому выродку из Чащоб, ведь она была предназначена ему и только ему, и он знал это с самого начала! И он умолял, умолял, умолял ее - так трижды и повторил: "Умоляю!" - если только она испытывала к нему хотя бы намек на симпатию, пусть она встретится с ним, и они вместе обсудят, что можно предпринять, дабы предотвратить надвигающуюся трагедию...
      Она помнила всю записку дословно. Красивый почерк, черные чернила на плотной, сливочного цвета бумаге... Записочку принесла Дейла, навестившая ее накануне. Восковая печать, украшенная оттиском ивы Треллов, выглядела нетронутой. Тем не менее круглые глаза Дейлы и ее заговорщицкий тон свидетельствовали, что подружка была полностью в курсе дела. Когда они остались наедине, Дейла поведала, что никогда прежде не видела братца в таких растрепанных чувствах. Он, мол, даже спать не мог с тех самых пор, как увидел Малту танцующей в объятиях Рэйна. И не ел с тех пор почти ничего, только для виду ковырялся в тарелке. И подавно не развлекался с другими молодыми людьми, а только знай просиживал с ночи до утра в одиночестве возле камина в гостиной... А уж как папа его ругает, прям страшно! Он говорит, что Сервин совсем обленился, что не для того он лишил наследства старшего сына, чтобы теперь еще и младший погряз в праздности и разгильдяйстве...
      Дейла, по ее словам, ума не могла приложить, что же им всем теперь делать. Но Малта - Малта, уж верно, что-нибудь да придумает, чтобы дать ее братику хоть слабенькую надежду!
      Малта вновь и вновь вызывала в памяти эту сцену. О, как она смотрела в никуда, в пространство, в далекую даль! Даже слезинка возникла в уголке ее глаза и скатилась вниз по щеке! Она сказала Дейле: боюсь, мол, теперь уже вряд ли удастся что-либо предпринять. "Бабка обо всем позаботилась... Я теперь вроде драгоценной игрушки на торгах: кто предложит цену побольше, тому и отдадут!" И добавила, что, дескать, одна надежда теперь на скорое возвращение отца. Уж он-то захочет видеть ее с тем, кто ей в самом деле нравится, а не с тем, у кого кошелек толще, чем у других!
      А потом она передала Дейле ответное послание. Ах, она не осмеливалась доверить его бумаге, уповая лишь на честь своей лучшей подруги... Малта назначает Сервину свидание. В полночь. У застекленного балкона. Под дубом, увитым плющом, что растет рядом с розовым садиком...
      Полночное свидание должно было состояться непосредственно сегодня. Малта еще не решила, пойдет ли она на него. Сейчас лето, ночь будет теплая. Если Сервин и проторчит до утра под дубом, это нисколько его здоровью не повредит. Как и здоровью Дейлы. А она, Малта, позже всегда сумеет отговориться тем, что, мол, очень уж бдительно ее стерегли. Вот тогда-то Сервин наконец уразумеет, что значит действовать по-настоящему решительно!..
      - ...А самое скверное, что и ума, и силы характера у нее хоть отбавляй. Смотрю, бывает, на нее и думаю: "И я была бы точно такой же, если бы не отец!" Да, если бы он не начал брать меня с собой в море, если бы я безвылазно торчала дома и была вынуждена вести себя, "как подобает всякой порядочной девушке", я бы, наверно, бунтовала в точности как она. Думается, мать и сестра зря разрешают ей одеваться и вести себя так, как будто она уже взрослая... Но и то, что она уже далеко не дитя, невооруженным глазом видать. И вот теперь она заняла круговую оборону, враждуя со всеми подряд, и никак не хочет раскрыть глаза и понять, что все мы - одна семья и должны действовать сообща. Считает своего папеньку идеальным и с такой страстью защищает от нас его светлый образ, что в упор не видит всего остального, с чем мы вынуждены бороться... Ну, а Сельдей - тот, можно сказать, вовсе исчез с горизонта. Шарится по дому, как мышонок, и не говорит, а шепчет... разве что ревет иногда. Тогда все бросаются его утешать, пичкают сладостями, а потом говорят: ну, ты иди поиграй, а то нам тут некогда. Подразумевается, что Малта должна помогать ему учить уроки, но он от этой "помощи" знай плачет. А у меня действительно времени нет еще и с ним возиться, хотя я-то уж знаю, что нужно мальчишке в его возрасте...
      Альтия бессильно покачала головой и то ли вздохнула, то ли зашипела. Потом оторвала взгляд от чая в чашке, который все это время бездумно размешивала, просто чтобы чем-то занять руки, и встретилась глазами с Грэйгом. Он ей улыбнулся.
      Они сидели за столиком возле булочной в Удачном. Сидели у всех на виду нарочно - затем, чтобы потом не опасаться досужей болтовни: как же, как же, юноша и девушка тайком встречаются! Да без присмотра!
      Альтия случайно столкнулась с Грэйгом на улице, когда направлялась в мастерскую Янтарь, и он уговорил ее немножко повременить, а заодно и перекусить с ним вместе. А когда он спросил ее, что такого могло случиться, чтобы она вылетела из дома даже без шляпки, тут-то она и вывалила ему все насчет Малты. Вывалила и теперь слегка стыдилась собственной откровенности.
      - Не сердись на меня, - сказала она. - Ты меня приглашаешь на чай, а я принимаюсь тебе плакаться в жилетку, сетуя на племянницу. То-то ты удовольствие получил, выслушивая такое! Да и не стоило мне так распространяться о членах моей семьи... Но эта Малта!.. Я знаю, что, когда меня нет дома, она ходит в мою комнату и роется в моих вещах. И... - Но тут Альтия прикусила язык, хотя и с некоторым запозданием. - На самом деле я не должна позволять маленькой паршивке вот так доставать меня. Я и так уже поняла, почему мать и сестра допустили такое раннее ухаживание... Хоть какой-то шанс избавиться от нее!
      - Альтия, что ты говоришь, - укорил ее Грэйг, но глаза смеялись. - Я уверен, на такое они все-таки не пойдут!
      - Нет. И вообще на уме у них только интересы семьи. Причем не только нашей. Мама, например, мне сказала в открытую: она очень надеется, что Рэйн сам откажется от ухаживания, как только узнает Малту поближе... - И Альтия снова вздохнула. - Честно сказать, если бы я этим занималась, я бы, наоборот, выпихнула ее за него замуж как можно скорее... пока он не очухался.
      Грэйг оторвал от стола один палец и коснулся им ее руки.
      - Рассказывай мне, - кивнул он насмешливо. - Я-то знаю, что ты не способна на подлость.
      - Уверен?.. - поддразнила она.
      Его синие глаза округлились в наигранной тревоге.
      - Ой, давай лучше про что-нибудь другое поговорим. Мне уже кажется что ни возьми, все будет приятней... Как там продвигается ваша битва с таможней? Согласился уже Совет выслушать вас?
      - Совет торговцев оказалось потрудней одолеть, чем всех сатрапских чиновников. Но куда им деваться? Они будут нас слушать. Причем не далее как завтра вечером. Вот так.
      - Всенепременно приду,- заверила его Альтия.- И помогу, чем смогу. И все сделаю, чтобы мать с сестрой туда затащить!
      - Не уверен, что это поможет... Но хоть выслушают, и то уже хорошо. Не знаю, правда, что собирается делать отец! - Грэйг мотнул головой. - Покамест он упорно отказывается от каких бы то ни было компромиссов. Платить он не желает. И слово давать, что позже заплатит, не соглашается. Так и сидим: груз на борту, купцы ждут не дождутся, таможня не выпускает, отец не платит... и никто из старинных торговцев пока к нам не примкнул. Обидно же, Альтия! Знаешь, как обидно! Если так и будет продолжаться, мы, чего доброго, сломаемся... - И тут Грэйг, в свою очередь, прикусил язык. - Ладно, не буду тебя еще и нашими злоключениями расстраивать, тебе и своих хватает... Но, знаешь, и добрые новости есть! Твоя приятельница Янтарь окончательно разобралась с руками Офелии, и результат, должен тебе сказать, получился весьма впечатляющий! Офелии, бедняжке, правда, пришлось нелегко... Она хоть и уверяет, будто не чувствует такой боли, как мы, но я все равно ощущаю и неудобство, и чувство потери, когда...
      Голос Грэйга постепенно угас. Альтия не настаивала на продолжении. Она понимала: рассуждать о сопереживании со своим живым кораблем - значило до предела обнажать душу.
      Тупая боль, к которой сама она вроде бы притерпелась в долгой разлуке с Проказницей, неожиданно отозвалась острым приступом страдания. Альтия крепко стиснула руки, лежавшие на коленях, решительно пытаясь отстраниться от снедающего чувства тревоги. Она все равно ничего не сможет сделать до тех пор, пока Кайл не приведет судно домой. ЕСЛИ он его приведет... Кефрия клялась и божилась, будто он нипочем не оставит ни ее, ни детей. Альтия была далеко не так в этом убеждена. Мужик заполучил себе в руки поистине бесценный корабль. Причем такой, владеть которым у него не было ни малейшего права. Если он уведет его на юг, то сможет распоряжаться им как полнейший собственник. Этакий богатей без всяких обязательств и обязанностей перед кем бы то ни было, кроме себя самого...
      - Альтия, - негромко окликнул ее Грэйг. Она виновато подхватилась:
      - Извини... задумалась.
      Грэйг понимающе улыбнулся:
      - Я бы на твоем месте тоже места себе не находил. Я, кстати, все время спрашиваю ребят с вновь прибывающих кораблей, нет ли какого известия о "Проказнице". Боюсь, больше я ничего пока сделать не в состоянии... Через месяц мы снова собираемся в Джамелию. Обещаю, что непременно опрошу все встречные корабли...
      - Спасибо! - тепло поблагодарила она. Но, когда его глаза засветились нежностью, попробовала его отвлечь: - Я скучала по Офелии. Если бы мне не пришлось пообещать матери, что я стану степенней в своем поведении, я бы обязательно пришла ее навестить! На самом деле я разок попыталась, так сатрапская стража начала расспрашивать, кто я такая и что там потеряла. Ну, я и убралась несолоно хлебавши. - Она вздохнула и добавила совсем другим тоном: - Так, говоришь, Янтарь удачно поправила ей руки?
      Грэйг откинулся к спинке стула, щуря глаза на послеполуденное солнце.
      - Поправила - не то слово. Ей пришлось их коренным образом переделать, чтобы все пропорции соответствовали. Офелия было забеспокоилась о стружках диводрева, которые приходилось снимать... Так Янтарь приготовила специальную коробочку и каждую щепочку в нее тщательно собирала. И даже с бака эту коробочку никогда не уносила. Офелия, ты понимаешь, очень боялась утерять эти отходы. Я и то поражаюсь, как может человек не из наших коренных так отозваться на беспокойство корабля! А она все сберегла, и не только. Посоветовалась с Офелией, испросила разрешения у моего отца и теперь делает из тех кусочков, что побольше, браслет для Офелии! Она собирается разделить стружки и щепочки на кусочки, а потом хитрым образом составить и соединить воедино. Офелия знай восторгается: "Ни у одного живого корабля нет таких украшений! Изготовленных великим мастером! Сделанных из его собственного диводрева!.."
      Альтия улыбнулась, но все же спросила с некоторым недоверием:
      - Твой отец вправду позволил Янтарь работать с диводревом? Я слышала, это запрещено...
      - У нас не тот случай! - поспешно заверил ее Грэйг. - Это идет как часть починки. Янтарь просто возвращает Офелии как можно большую часть диводрева. Моя семья досконально все изучила и обсудила, прежде чем отец дал разрешение! И должен тебе сказать, что на наше решение сильно повлияла исключительная честность Янтарь. Она не попыталась утаить и присвоить ни единого, даже самого маленького кусочка. Мы, знаешь ли, присматривали за ней, ведь диводрево стоит так дорого, что даже крохотная стружка очень ценна. Но она никоим образом не заставила нас усомниться в себе. А еще она проявила немалую смекалку, с тем чтобы производить всю работу только на борту корабля. Даже браслет она будет делать прямо на палубе, а не у себя в мастерской. Представляешь, сколько инструментов ей приходится таскать то туда, то сюда? И все это - переодевшись потаскушкой-рабыней...
      Грэйг откусил еще кусочек сладкой плюшки и принялся задумчиво жевать.
      Янтарь, между прочим, ни о чем Альтии не рассказывала. Та не особенно удивлялась. Она успела понять: в душе ее подруги-резчицы было множество крепко запертых дверей, пытаться открыть которые было дело бесперспективное.
      - Да. Вот уж личность...- пробормотала она, не столько обращаясь к Грэйгу, сколько себе под нос.
      - Вот и мать то же самое говорит, - кивнул младший Тенира.- И, знаешь, это-то меня удивляет больше всего. Моя мать и Офелия... они всегда были необычайно близки. Они подружились еще прежде, чем мать за отца замуж вышла. Ну, и когда она узнала, что у нас произошла заварушка и Офелия в ней пострадала, она аж похудела! А уж как она переживала о том, что какая-то чужачка будет руки ей исправлять! Чуть с отцом не поссорилась: и как он такое безобразие допустил, у нее сперва совета не спросив!
      Альтия весело улыбалась: Грэйг очень похоже изобразил свою мать, а уж о характере Нарьи Тенира в Удачном, без преувеличения, ходили легенды. Грэйг расплылся в ответной улыбке. Какой он был все-таки красивый. И, сколько бы он ни притворялся добропорядочным торговцем из старинной семьи, за всем этим был веселый и добрый парень-моряк, которого она так хорошо знала по совместному плаванию. Конечно, здесь, в Удачном, ему приходилось все время помнить и о репутации семейства, и о достоинстве крупного собственника. Моряцкие портки сменились белоснежной рубашкой, темными панталонами и камзолом. Примерно так же одевался и Ефрон Вестрит, когда возвращался в Удачный... В "береговом" одеянии Грэйг выглядел старше, серьезнее и солидней. Но, оказывается, на его лице все равно могла возникать все та же проказливая мальчишеская улыбка. У Альтии даже слегка дрогнуло сердце. Грэйг-торговец был респектабелен и, как бы это выразиться... интересен. Грэйг-моряк был...
      Привлекателен.
      Ее тянуло к нему. Вот и весь разговор.
      А он знай рассказывал:
      - Мама даже настояла на том, чтобы присутствовать при починке ладошек нашей Офелии. Янтарь, конечно, вслух не возражала, но, думается, про себя чуток оскорбилась. Оно и понятно, кого ж обрадует недоверие! А потом выяснилось, что, пока она работала, они с мамой болтали. Часами. Ну решительно обо всем. И, как ты понимаешь, Офелия тоже воды в рот не набирала. Помнишь ведь, на баке двух слов нельзя было произнести без того, чтобы Офелия третье не вставила? И в результате этих разговоров знаешь что произошло? Мама заделалась такой противницей рабства, что иной раз страх берет. Тут на днях налетела на улице на одного мужика... Он себе шел, а за ним махонькая девчушка с татуированной мордочкой тащила покупки из лавок. Так мама вырвала тяжелые свертки у ребенка из рук, наорала на мужика, дескать, стыд и срам отрывать от семьи такого маленького ребенка. И увела девчушку к нам домой. - Грэйг передернул плечами, явно чувствуя некоторое замешательство: - Ума не приложу, что нам с ней теперь делать! Бедняжка до того запугана, что из нее клещами слова не вытянешь. Мама, однако, успела выяснить, что родственников в Удачном у нее нет. Ее вырвали из семьи и продали за тридевять земель, словно теленка!
      Голос Грэйга даже охрип от сдерживаемого чувства. Альтия поняла, что открывает для себя какую-то новую сторону его души, доселе ей незнакомую.
      - И что, спросила она, - тот новый поселенец просто так, без слова отдал девочку твоей маме?
      Грэйг вновь ухмыльнулся, но на сей раз в ухмылке присутствовала отчетливая искорка ярости.
      - Ну... не то чтобы совсем уж "без слова". По счастью, с мамой был наш повар Леннел. А он, доложу тебе... в общем, при нем никто не осмелится на его хозяйку не так посмотреть, не то что слово поперек ей сказать. Так что бывший владелец девчонки остался посреди улицы топать ногами и выкрикивать им в спину угрозы, но сделать ничего так и не смог. Да и прохожие знай себе над ним потешались... Куда ему теперь жаловаться? Идти в городской Совет с заявлением, дескать, кто-то отнял у него ребенка, которого он самым законным образом купил, как раба?
      - Да нет, вряд ли, - сказала Альтия. - Если он обратится в Совет, то скорей уж затем, чтобы поддержать сторонников узаконивания рабства...
      - А мама говорит, что, когда в Совете дойдет до слушания наших жалоб на сатрапских чиновников, она и вопрос о рабстве обязательно туда приплетет. И потребует, чтобы наши законы, воспрещающие его, употреблялись во всей полноте власти!
      Альтия с горечью спросила:
      - Каким образом?
      Грэйг долго молча смотрел на нее. Потом тихо проговорил:
      - Я не знаю. Но хотя бы попытку предпринять надо обязательно. Слишком долго все мы отводили глаза. Вот Янтарь утверждает, если бы рабы поверили, что мы готовы вернуть им свободу, они бы отбросили всякий страх и в открытую признали: "Да, мы не какие-то "подневольные слуги", а самые что ни есть рабы!" А то они пока только и слышат от своих господ, что за любое непокорство их будут мучить до смерти и никто не заступится...
      Альтия ощутила, как внутри смерзается ледяной комок. Она подумала о ребенке, которого Нарья Тенира отобрала у владельца. Неужели и эта девочка до сих пор страшилась пыток и смерти? Во что превращается человек, вынужденный расти в постоянной боязни?
      - Янтарь уверена, что, заручившись поддержкой, здешние рабы просто возьмут и раз навсегда уйдут от хозяев. Их ведь намного больше, чем господ. И еще она говорит: если Удачный в ближайшее время ничего не предпримет, чтобы вернуть им свободу, произойдет кровавое восстание, которое город вряд ли переживет.
      - Вот как,- пробормотала Альтия.- Либо мы безотлагательно помогаем им вернуть себе свободу, либо они вернут ее себе сами, а заодно и нас сметут.
      - Что-то вроде того. - Грэйг придвинул к себе кружку пива и задумчиво отхлебнул.
      Альтия ответила тяжелым вздохом. И продолжала потягивать чай, глядя в пространство.
      - Альтия, - сказал он. - Ну не надо так горевать. Мы ведь делаем все, что в наших силах. Завтра мы предстанем перед Советом. Может, наконец заставим их там задуматься и о рабстве в Удачном, и о сатрапских налогах...
      - Будем надеяться, ты прав, - мрачно ответила Альтия. Она не стала ему объяснять, что на самом деле думала вовсе не о рабстве. И подавно не о налогах. Она смотрела на красивого и славного парня, сидевшего по ту сторону стола и... ждала. Ждала напрасно. Да, ее тянуло к нему. Так, как тянет к хорошему и близкому другу. Не более.
      И вздыхала она оттого, что никак не могла понять: отчего присутствие такого основательного и порядочного человека, как Грэйг Тенира, не заставляет ее сердце ухать и замирать, как замирало оно в присутствии Брэшена Трелла?
      ...Он чуть не направился кругом дома к задней двери. Но потом некое воспоминание о былой гордости заставило его подойти прямо к парадному входу и позвонить в колокольчик. Пока длилось ожидание, его так и подмывало еще раз оглядеть себя сверху донизу, но он удержался. Он не был ни оборван, ни грязен. Желтая шелковая рубашка была скроена из отменной материи. Как и шейный платок. На темно-синих штанах и коротком камзоле можно было кое-где отыскать штопку, но стыд и срам моряку, не умеющему как следует обращаться с иголкой и ниткой. Ну а если его костюм больше подходил не сыну старинного торговца родом из Удачного, а, допустим, пирату с Островов, то...
      То он полностью соответствовал нынешнему мироощущению Брэшена Трелла. У него даже можно было высмотреть на губе легкий ожог от циндина (не так давно он заснул со жвачкой во рту), но отросшие усы его успешно скрывали. Он то и дело начинал улыбаться, потом спохватывался и стирал улыбку с лица. Если Альтия увидит эту улыбку, она все равно навряд ли станет гадать, что та означает.
      Наконец острый слух различил в глубине дома шаги приближавшейся служанки. Брэшен снял шляпу.
      Ему открыла хорошо одетая молодая женщина. Она смерила его неодобрительным взглядом, явно не придя в восторг от щегольского наряда, а его приветливая улыбка ее чуть только не оскорбила.
      - Чем могу помочь? - осведомилась она высокомерно. Брэшен подмигнул ей:
      - Я мог бы рассчитывать в этом доме на более теплый прием, ну да ладно уж... Я пришел повидаться с Альтией Вестрит. Если же ее нет дома, я хотел бы переговорить с Роникой Вестрит. Я привез им новости, которых они давно ждут, и хотел бы безотлагательно изложить их.
      - Вот как? Тем не менее придется повременить, поскольку ни той, ни другой в настоящее время нет дома. Всего доброго!
      Голос выдал ее: на самом деле ничего особо хорошего она ему не желала. Брэшен быстро шагнул вперед и придержал дверь, готовую захлопнуться перед его носом.
      - Но Альтия, по крайней мере, вернулась из плавания? - спросил он. Ему было жизненно необходимо увериться хотя бы в этом.
      - Она находится дома вот уже несколько недель... Убери руки немедленно!
      У него отвалился огромный камень от сердца. Итак, она была дома. Живая и здоровая... Дверь тем не менее он отпускать не торопился, и они с девушкой продолжали тянуть ее каждый на себя. "Не время для хороших манер!" - решил Брэшен.
      - Я никуда не уйду,- заявил он.- Не имею права. У меня очень важные новости, которых здесь давно ждут, и меня не выставит вон служанка, вставшая не с той ноги! А ну-ка впусти меня, не то обе твои хозяйки по первое число тебе всыплют!
      Девушка испуганно ахнула и попятилась перед ним. Брэшен, не теряя времени даром, переступил через порог и оказался в прихожей. Он огляделся кругом, и увиденное заставило его нахмуриться. Эта самая прихожая некогда составляла гордость его капитана. Была она в те времена чистой и светлой и вся блестела полированным деревом и латунью. А теперь ни воском, ни маслом для дерева здесь даже не пахло, и в дальнем углу затаилась лохматая паутина.
      Больше ничего рассмотреть ему не удалось. Девушка возмущенно затопала на него ногами:
      - Я тебе не служанка, ты, водоросль незаконнорожденная! Я - Малта Хэвен, наследница этого дома! Убирайся отсюда поживее, вонючка!
      - Уберусь, когда Альтию повидаю. И буду ждать столько, сколько понадобится. Укажи только уголок, и я буду там тихо сидеть...- Тут он наконец присмотрелся к девушке повнимательнее: - Малта, значит? Дико извиняюсь, сразу не признал... Последний раз, когда я тебя видел, ты, помнится, еще в детских платьицах бегала! - Тут ему пришло на ум сказать нечто примирительное, чтобы она не обижалась на его первоначальную резкость, и он улыбнулся: - Какая ты нарядная! Вы с подружками нынче, должно быть, играете в вечеринку?
      Его неуклюжее поползновение изобразить обезоруживающее дружелюбие лишь все испортило. Девчонка оскорбленно вытаращила глаза и даже зубы оскалила:
      - А ты кто такой, швабра морская, чтобы как равный со мной разговаривать? Здесь, в доме моего отца?!
      - Брэшен Трелл, - назвался он. - Бывший старпом у капитана Вестрита. Опять же дико извиняюсь, что не представился раньше. И я принес новости, касающиеся живого корабля "Проказница". Поэтому мне и хотелось бы немедленно повидать твою бабушку или тетку... Или мать. Она-то, я надеюсь, дома сейчас?
      - Нет. Они с бабушкой отправились в город обсудить что-то насчет весенних посадок и вернутся позднее. Альтия... не могу сказать. Развлекается где-то, и одна Са знает, когда ее назад принесет... Но ты можешь и мне свои новости передать! Почему корабль так задержался? И когда он прибудет?
      Брэшен молча проклял собственное тупоумие. Для него-то радость возможного свидания с Альтией успела некоторым образом перевесить горестный смысл известий, которые он собирался доставить в ее дом. Он смотрел на девочку, стоявшую перед ним... Как сообщить ей, что ее семейный корабль захвачен пиратами? Что ее отец... Он ведь не знал даже, жив Кайл Хэвен или погиб.
      В общем, совсем не те вести, которые следует сообщать ребенку, находящемуся в одиночестве дома. Ну почему, почему Малта сама вышла ему открывать, не послав кого-нибудь из служанок? Наверное, потому же, почему у него самого не хватило мозгов подержать язык за зубами, пока не появятся взрослые. Он досадливо прикусил губу и вздрогнул, надавив как раз надставленный циндином ожог.
      - Знаешь что? - сказал он наконец. - Будет лучше всего, если ты пошлешь какого-нибудь мальчика в город и попросишь бабушку вернуться поскорее домой. Дело в том, что мои новости предназначены в первую очередь для ее ушей.
      - Но почему? Что-то случилось?
      В самый первый раз девочка заговорила своим собственным голосом, не обременяя его нарочито женскими интонациями. Странным образом это только добавило ей взрослости. Брэшена в самое сердце поразил страх, отразившийся и в ее голосе, и в глазах. Отчаянный моряк растерялся, не зная, что ей сказать. Лгать ей он не хотел. И подавно не хотел открывать ей правду - до тех пор, пока присутствие матери или тетки не поможет смягчить неизбежный удар.
      Он поймал себя на том, что вертит и мнет в руках свою шляпу.
      - Я все же думаю, будет лучше, если мы подождем старших, - твердо проговорил он в конце концов. - Как, найдешь кого отправить за матерью, бабушкой или тетей?
      Ее губы зло искривились: страх зримо уступал место гневу. Сверкнув глазами, она сухо ответила:
      - Я пошлю Рэйч. А ты жди здесь.
      И с тем она ушла прочь, оставив его стоять на пороге. Он удивился про себя, почему она просто не позвала служанку и не отправила ее в город. Не говоря уж о том, что сама пошла открывать... Брэшен осторожно сделал несколько шагов, пересекая когда-то такую знакомую комнату, и выглянул в коридор. Наблюдательный глаз тут и там заметил мелкие, но очень тревожные признаки запустения. Брэшен поневоле припомнил, как шел сюда из порта... Вспомнил подъездную дорожку, усыпанную обломанными ветками и неубранной листвой, замусоренные ступени... Неужели семейство Вестритов вправду переживало тяжкие времена? Или всему виной была скупость Кайла? Брэшен беспокойно переступил с ноги на ногу. Похоже, плачевные новости, которые они скоро узнают, нанесут им еще более тяжкий удар, чем он предполагал. Захват семейного корабля вполне мог стать для них поистине приговором.
      "Альтия! Альтия!.." - мысленно воззвал он всей силой души. Так, словно вправду надеялся, что она услышит этот зов и тотчас окажется здесь.
      "Канун весны" стоял в гавани Удачного. Прибыл он непосредственно сегодня, и капитан Финни отправил Брэшена на берег едва ли не прежде, чем корабль успел толком ошвартоваться. Предполагалось, что он займется поисками посредника для перепродажи наиболее ценной части их груза. Вместо этого Брэшен отправился прямым ходом к дому Вестритов. На борту "Кануна" лежал тот самый портрет "Проказницы" - немое свидетельство истинности его слов. Брэшен весьма сомневался, что Вестриты потребуют предъявить это доказательство, хотя Альтия, несомненно, захочет картину вернуть.
      В том, какие именно чувства Альтия ныне испытывает к нему, Брэшен отнюдь не был уверен. Но по крайней мере то, что он не лжец, ей отлично известно...
      Стоя в прихожей, он изо всех сил старался отгородиться от мыслей об Альтии. Ничего не получалось. "Что она обо мне думает?.. И почему это для меня так много значит?.. А вот значит - и все. Потому что я хочу, чтобы она думала обо мне хорошо. Расставание у нас с ней получилось довольно скверное, и как же я потом об этом жалел!"
      Правда, он менее всего ожидал, что она вознамерится припомнить ему ту грубую шутку, которую он, помнится, отпустил. Не в ее это духе. Она не из тех склочных баб, которые способны на всю жизнь обидеться из-за одного неловкого слова.
      Брэшен даже закрыл на некоторое время глаза, почти молитвенно желая, чтобы так оно и обернулось на самом деле. Он-то был о ней самого что ни на есть высокого мнения.
      Он засунул руки в карманы и принялся расхаживать по коридору.
      Альтия стояла в мастерской Янтарь, рассеянно перебирая бусы в корзинке. Вытаскивала попадавшиеся и рассматривала. Вот яблоко. Вот миниатюрная груша. А вот кошечка, уютно обернувшаяся хвостом. У дверей Янтарь провожала покупателя, обещая назавтра снизать избранные им бусины в ожерелье.
      Закрыв за ним дверь, она со стуком высыпала дюжину бусин в корзинку поменьше и принялась расставлять по полкам свои изделия, которые были сняты с них для осмотра. Альтия подошла помочь подруге, и Янтарь продолжила прерванный разговор:
      - Так, стало быть, Нарья Тенира собралась поднять на Совете вопрос насчет рабства? Это ты пришла мне сообщить?
      - Я думала, тебе захочется узнать, насколько убедительными показались твои доводы ей самой.
      Янтарь ответила с довольной улыбкой:
      - А я знаю. Сама Нарья мне рассказала. И сама тут же чуть не полетела с катушек, когда я заявила, что хотела бы при этом присутствовать.
      Альтия возразила:
      - Но собрания предназначены только для сословия старинных торговцев.
      - Вот и она то же самое мне сказала, - не обидевшись, кивнула Янтарь.Ты поэтому сюда прибежала так поспешно?
      Альтия пожала плечами:
      - Вообще-то я тебя давненько не видела. А тащиться обратно домой, чтобы заниматься амбарными книгами, сидя нос к носу с Малтой... Бр-р. Нет, Янтарь, честно, когда-нибудь я просто ухвачу эту девчонку и буду трясти ее, пока у нее зубы не начнут клацать! Знала бы ты, как она меня достает!
      - В действительности она здорово похожа на тебя саму,- сказала Янтарь. Альтия аж задохнулась, и резчица поправилась: - На тебя такую, какой ты стала бы, если твой отец не взял тебя в море.
      Альтия неохотно заметила:
      - Иногда я задаюсь вопросом: то, что он сделал, было к худу или к добру...
      Настал черед удивляться хозяйке мастерской.
      - А ты бы хотела, чтобы этого не было? - спросила она, помолчав.
      - Не знаю.
      И Альтия нервно провела пятерней по волосам. Янтарь наблюдала за ней, посмеиваясь про себя.
      - Знаешь, - сказала она, - ты же больше не притворяешься парнем. Так что лучше причеши то безобразие, которое только что устроила на голове!
      Альтия застонала и пригладила волосы ладонью, обойдясь без расчески:
      - Теперь я притворяюсь светской дамой из торговой семьи, а это будет покруче... Ну? Лучше теперь?
      Янтарь потянулась к ней, чтобы уложить на место непослушную прядь.
      - Вот так... Что ты имеешь в виду - "покруче"?
      Альтия задумчиво прикусила губу. Потом замотала головой:
      - Да потому! Я в этом тряпье, как в кульке каком-то: ни тебе двигаться как следует, ни вздохнуть! И ходить надо определенным образом, и сидеть... Тьфу! Даже руку не поднять голову почесать - того гляди, рукава лопнут! А от этих шпилек затылок каждый день ноет! И с людьми запросто не поговоришь, все с подходом-отходом. Чуть что не так - сразу скандал! Даже из-за того, что мы тут с тобой... никого вроде не трогаем, просто разговариваем наедине... и то можно сплетен дождаться! Но что самое скверное, я должна притворяться, будто очень желаю того, от чего меня на самом деле воротит...- Она помолчала, потом продолжила: - Иногда я пробую себя убедить, что мне вправду хочется именно этого. - И добавила уже совсем путано: - Насколько проще станет жизнь, если у меня получится...
      Резчица не стала отвечать сразу. Она взяла маленькую корзинку бус и пошла с нею в альков в задней части мастерской. Альтия последовала за подругой. Янтарь опустила занавеску, сплетенную из нитей все тех же бус, вполне укрывавшую от праздного любопытства. Она пододвинула к верстаку высокий табурет и села на него. Альтия опустилась на стул. Судя по состоянию его подлокотников, Янтарь иногда строгала их от нечего делать.
      - А что это такое? - участливо спросила резчица, раскладывая бусины перед собою на верстаке. - То, чего ты должна была бы желать, но не желаешь?
      - Ну... то, чего по идее должна хотеть всякая настоящая женщина. Кстати, именно ты заставила меня об этом задуматься. Я не мечтаю о собственном уютном домике и младенцах. Я не хочу устоявшегося быта и растущей семьи. Я даже не уверена, нужен ли мне муж... Малта сегодня бросила мне - я, мол, "странная". И меня это обидело больше, чем все остальное, что она мне наговорила. Наверное, потому, что так оно и есть. Кажется, я впрямь странная. Я ни в грош не ставлю все то, что должна ценить женщина. - И она потерла виски. - Вот Грэйг... Мне следовало бы желать его. А я... Нет, то есть я желаю его. В смысле, он нравится мне, я люблю с ним разговаривать...Она уставилась на дверь и добавила совсем откровенно: - Когда он касается моей руки, идет такое тепло... Но когда я думаю о том, чтобы выйти за него замуж... и обо всем, что это будет означать... Ох! - И она в который раз мотнула головой: - Прямо с души прочь! Может, выйти за него было бы для меня самым хорошим и правильным делом... Но больно уж дорого оно мне обойдется!
      Янтарь долго молчала, раскладывая на верстаке металлические и деревянные промежуточные звенья для ожерелья. Отмерила несколько лоснящихся шелковых нитей и принялась плести из них шнурок.
      - Ты не любишь его, - рассудила она наконец.
      - Хотя могла бы полюбить, - ответила Альтия. - Я как бы сама себе запрещаю это сделать. Это... ну, вроде как хотеть нечто такое, на что у тебя все равно денег не хватит. У меня вроде и нет причины не полюбить его... если бы за ним столько всего не тянулось. Его семья. Наследство. Корабль. Положение в обществе... - Альтия вздохнула, вид у нее сделался совсем несчастный. - Сам-то по себе он парень что надо. Но чтобы его полюбить, мне надо принести в жертву все, что у меня есть... а я не могу.
      - Вот как,- проговорила Янтарь. Надела на шнурок первую бусину и закрепила узелком.
      Альтия водила пальцем по старому рубцу на подлокотнике.
      - У него ведь тоже есть какие-то надежды и ожидания. И меня за штурвалом живого корабля в них нет. Он захочет, чтобы я сидела дома и управлялась со всеми делами. Блюла дом, куда он возвращался бы с моря, растила детей и держала в порядке хозяйство... - Альтию передернуло. - В общем, я должна буду все делать, чтобы у него оставалась одна забота корабль. - В ее голосе явственно зазвучала горечь. - Все для того, чтобы он мог жить той жизнью, которую избрал для себя... - И совсем уже грустно докончила: - Так что, если я решусь полюбить Грэйга и стать его женой, это будет значить - прости-прощай все остальное. Все, чем я сама хотела бы в жизни заниматься. Все это ради любви к нему...
      Янтарь спросила:
      - А ты, значит, хотела бы распорядиться своей жизнью иначе?
      Губы Альтии скривились в невеселой улыбке:
      - А то... Я не хочу быть ветром у него в парусах. Я бы предпочла, чтобы кто-то другой стал им для меня. - И она выпрямилась на стуле: - Я, пожалуй, скверно выразилась. Трудно объяснить...
      Янтарь подняла голову от работы и усмехнулась:
      - Да нет, мне, наоборот, представляется, что ты выразилась яснее некуда. Тебе нужен спутник, который пойдет туда же, куда и ты. Следом за твоей мечтой. Потому что свою собственную ты кому бы то ни было под ноги бросать не намерена.
      - Наверное, так оно и есть,- согласилась Альтия неохотно. А через мгновение потребовала объяснений: - Но почему все считают, что это неправильно?
      - Правильно,- заверила ее Янтарь. И добавила насмешливо: - Если ты мужчина.
      Альтия упрямо скрестила на груди руки:
      - Ну а я все равно с этим ничего не могу поделать. Это то, чего я от жизни хочу. - Янтарь молчала, и Альтия спросила почти рассерженно: - Только не надо мне в сто первый раз этих разговоров о том, что, мол, любовь - это когда не жалко все другому отдать!
      - Кое для кого это именно так и есть, - неумолимо кивнула резчица. Вставила еще бусину в ожерелье, подняла свою работу и стала критически рассматривать: - А другие - все равно что пара лошадей в одной упряжке. Вместе тянут к общей цели.
      - Такое для меня более приемлемо,- согласилась Альтия. Правда, насупленные брови говорили о том, что до конца она в это так и не поверила. Она вдруг спросила: - Но почему люди не могут любить друг друга и при всем том оставаться свободными?
      Янтарь потерла утомленные работой глаза. Потом задумчиво потянула висевшую в ухе серьгу.
      - И такое бывает,- произнесла она с сожалением.- Правда, такая любовь обычно дается труднее всего... - Она подбирала и нанизывала слова так же тщательно, как перед этим - бусины. - Чтобы любить человека подобным образом, надо прежде всего признать, что его жизнь так же важна, как и твоя. Это нелегко. Еще тяжелее уяснить, что у него, может быть, имеются нужды, которые ты не можешь удовлетворить. И что у вас обоих могут найтись дела, которые приведут к долгой разлуке. Тут тебе и одиночество, и сомнения, и неутоленная страсть...
      - Но почему любовь непременно "дается", "стоит", "обходится"? Почему, где любовь - там долг и необходимость? Почему люди не могут любить подобно мотылькам, которые встречаются солнечным утром и расстаются, когда до вечера еще далеко?
      - Да потому, что они люди, а не мотыльки. Притворяться, будто люди могут встречаться и любить, а потом расставаться без последствий и сожалений, - это еще фальшивей, чем для тебя играть роль правильной купеческой дочки.- Янтарь отложила ожерелье и прямо посмотрела Альтии в глаза, а потом заговорила без обиняков: - Не пытайся убедить себя, что сможешь побывать в постели с Грэйгом Тенирой и после этого распрощаться с ним, не унизив ни его, ни себя. Ты только рассуждала о любви, не связанной с долгом и необходимостью. Так вот, удовлетворение телесной нужды без любви та же кража. Если тебе требуется именно это, найми платного любовника. Но не кради это у Грэйга Тениры под предлогом "свободы". Я теперь слишком хорошо знаю его. С ним такое не пройдет.
      Альтия снова сложила на груди руки:
      - У меня и в мыслях ничего подобного не было!
      - Было, не отпирайся. - Янтарь снова склонилась над бусами. - Мы все порой над этим задумываемся. Только правильней оно от этого не становится. Она перевернула ожерелье и затеяла новую серию узелков. Молчание длилось, и она добавила: - Когда с кем-то ложишься, это всегда накладывает обязательства. Иногда вы оба обязываетесь вместе делать вид, будто не придаете значения случившемуся...- И Альтия снова встретила взгляд ее необычно окрашенных глаз.- Порою же ты даешь обязательство только себе самому. В то время как другая сторона или не знает о нем, или с ним соглашается.
      "Брэшен!" Подумав о нем, Альтия заерзала на стуле, ставшем вдруг неуютным. Ну почему он всегда вспоминался ей в самый неподходящий момент? Иной раз она уже готова была решить, будто совсем искоренила его из свой памяти, и тут как тут наплывали картины той нечаянной близости. Она всегда сердилась, вспоминая о ней, но уверенности, что сердится она именно на Брэшена, больше не было. Нет, лучше совсем не думать, не вспоминать. Это перевернутая страница. Часть ее жизни, которая завершена и не возвратится. Она там, за спиной. Все. И оглядываться на нее незачем.
      - Любовь - это не просто уверенность в другом человеке. Мало знать, чем он готов поступиться ради тебя. Надо еще разобраться, чем готова пожертвовать ты. И без этого не обойтись: каждый хоть в чем-нибудь, да уступает. Люди расстаются каждый со своей личной мечтой, чтобы обрести одну общую. Да, бывают свадьбы, где женщине приходится отказаться почти от всего, к чему она когда-то стремилась... Кстати, не всегда именно женщине. И такая жертва отнюдь не постыдна. Это просто любовь. Если ты считаешь, что твой партнер этого достоин, все происходит как-то само собой.
      Некоторое время Альтия молча раздумывала. Потом вдруг облокотилась на верстак и спросила резчицу:
      - Значит, ты полагаешь, что если я пойду за Грэйга, то переменю свою жизненную позицию?
      Янтарь ответила философски:
      - Кому-то из вас все равно придется ее поменять...
      Брэшен снова выглянул в коридор. Куда подевалась девочка? Она что, собиралась держать его здесь одного до тех пор, пока не вернется гонец и не приведет ее мать? Ожидание всегда оказывалось для Брэшена испытанием не из легких. Что ж, зато нынче ему светила возможность свидеться с Альтией, и это грело сердце. Жаль только, он не прихватил с собой ни крупинки циндина, неплохо помогавшего убивать время. Он, однако, решительно оставил весь свой запас на борту "Кануна весны", отлично зная, что Альтии не по сердцу этот мелкий порок. Ну и нечего ей думать, будто он докатился уже до необходимости повсюду таскать зелье с собой. В ее глазах это и без того грех.
      Что до него, то грехи и мелкие грешки Альтии он знал наперечет. И давно привык с ними считаться. Не зря все-таки они с ней годами плавали на одном корабле. И вообще - ему было плевать на ее недостатки. Последнее время он только и думал о ней. И это значило куда больше, чем та их давняя любовная встреча. Давняя и единственная. Тем более - та ночь означала для него всего лишь признание того, что он и так чувствовал. Он ведь несколько лет видел ее почти каждый день. Они вместе пили и ели, предавались нехитрым моряцким развлечениям, работали и чинили паруса. И она никогда не обращалась с ним как с изгнанным из дому наследником торговой семьи. Для нее он был уважаемый и авторитетный старший помощник, второе лицо после капитана на корабле, человек, обладающий ценными познаниями и способный очень здорово командовать людьми. А он? Для него она была женщиной, разговоры с которой отнюдь не сводились к комплиментам по поводу ее нового платья или чарующих глаз, похожих на звезды. С ней можно было на равных говорить о чем угодно. Часто ли такое встречается?
      Подойдя к окну, Брэшен принялся рассматривать подъездную дорожку. Легкие шаги за спиной заставили его оглянуться. Малта. Если Альтия говорила о ней правду, девчонка была чуток избалована. Придется с этим считаться...
      Их глаза встретились. Она смотрела на него с серьезной улыбкой. "Еще новая личина... Сколько же их у нее?"
      - Я послала гонца, как ты и предлагал. Может быть, ты не откажешься от чашечки кофе с булочками, оставшимися от завтрака?
      Теперь в ее голосе звучали интонации безукоризненно воспитанной маленькой домохозяйки, вежливо принимающей гостя. Это заставило Брэшена, в свою очередь, вспомнить о светских манерах.
      - Благодарствую, - поклонился он. - Почту за честь.
      Она жестом пригласила его пройти по коридору и, к немалому удивлению моряка, взяла его под руку. Она еле-еле доставала макушкой ему до плеча. Его обоняние уловило запах духов: какой-то цветочный аромат. Фиалки?.. Она успела надушить волосы. Ведя его по коридору, она бросила на него косой взгляд из-под ресниц, и Брэшен живо расстался с тем первым впечатлением, которое составил было о ней. Во имя животворящего дыхания Са! Как же быстро все-таки растет малышня! Кажется, только что она играла с маленькой Дейлой...
      Последний раз, когда Брэшену случилось видеть сестренку, та была наказана за то, что перепачкала фартучек. Сколько же лет назад это происходило? На Брэшена с внезапной остротой накатило чувство невосполнимой утраты. Да... Когда от него отказался отец, он потерял кое-что большее, чем просто дом и наследство.
      Малта провела его в "утреннюю" комнату. На небольшом столике, с которым соседствовали два уютных кресла, уже были расставлены кофейные приборы и лежала утренняя выпечка. Распахнутое окно выходило в сад.
      - Здесь будет удобнее ожидать, я полагаю,- сказала Малта. - Я сама сварила кофе. Не слишком крепкий, надеюсь?
      - Спасибо, я всякий пью, - отозвался он неуклюже. Ему сделалось стыдно. Так вот почему она так задержалась. А еще теперь он видел, что Вестриты и вправду переживали не лучшие времена. Где ж это видано, чтобы наследница семьи сама варила кофе и резала булку для нежданного посетителя! - Ты, верно, знаешь мою сестренку? - вдруг вырвалось у него.- Дейлу?
      - Как же не знать! Милая Дейла. Моя лучшая подруга! - ответила она с уже знакомой улыбкой хорошо воспитанной девочки. Жестом пригласила его за столик и сама устроилась в кресле напротив. Налила ему кофе, пододвинула плюшки, обсыпанные пряными семенами.
      Брэшен сознался помимо собственной воли:
      - Я столько лет Дейлу не видел...
      - В самом деле? Ай, жалость какая. Знаешь, она так выросла! - И ее улыбка чуть изменилась, когда она добавила: - А я и брата твоего знаю.
      Брэшен слегка нахмурился: было в ее тоне что-то отчасти тревожащее.
      - Сервин,- сказал он.- Ну да. Надеюсь, у него все хорошо?
      - Я тоже надеюсь. Когда мы последний раз встречались, у него все было в порядке.- Тут она вздохнула и отвела глаза: - Правда, я не слишком часто с ним вижусь...
      "Э, да уж не запал ли ей в сердечко мой младшенький?.." Брэшен прикинул про себя, сколько лет было теперь его братцу. Ну, ну... Как раз самый возраст за девушками ухаживать. И тем не менее... Дейла с Малтой были вроде ровесницами, так не рановато ли Малта заневестилась?
      И в который раз Брэшену стало немного не по себе. Как прикажете относиться к юной прелестнице - как к девочке или как к взрослой особе? А она между тем помешивала кофе и делала это как-то так, что он помимо воли обратил внимание на изящество ее рук. Потом она подалась вперед и предложила ему положить пряности в кофе, одновременно подставив для рассмотрения куцее девическое декольте. Нарочно? Или не нарочно?.. Брэшен проявил должную скромность, отведя взгляд. Но от аромата ее духов деваться было попросту некуда.
      Выпрямившись, она отпила кофе и как бы невзначай убрала с чистого лба выбившуюся прядку волос.
      - Я так понимаю, - сказала она, - ты знаком с Альтией, моей тетей?
      - Конечно. Мы плавали вместе на "Проказнице". Целых несколько лет.
      - Ну да. Понятно.
      - Так она благополучно возвратилась в Удачный?
      - О да, да! Много-много недель назад. Она пришла на "Офелии"... ну, это живой корабль семейства Тенира, да ты наверняка знаешь. - И Малта посмотрела ему прямо в глаза: - Грэйг Тенира по уши влюблен в мою тетю. Весь Удачный только и занят тем, что им косточки перемывает! Никто не может понять, и как это моя своевольная тетка вдруг взяла и отдала свое сердце такому степенному и благополучному юноше. Бабушка прямо места себе не находит, да и все мы, что уж тут говорить! Мы же почти и надеяться перестали, что когда-нибудь она выйдет, как положено, замуж и на том успокоится! Ты, конечно, понимаешь, о чем я...
      И она негромко засмеялась, этак интимно, словно произнеся слова, которые еще не всякому слушателю доверила бы. А смотрела она на него до того пристально, словно силилась разглядеть, как ее слова-колючки втыкаются в его сердце. И там застревают.
      - Что ж, неплохая пара получится, - пробормотал он непослушными губами. И поймал себя на том, что кивает, точно детская игрушка-болванчик.Тенира... Грэйг Тенира. Да, он ей подходит. Он и как моряк очень неплох...
      По его мнению, только то, что Грэйг был неплохим моряком, и могло хоть как-то привязать к нему Альтию. Ну да, он ведь был еще и красив... По крайней мере, Брэшен слыхал, как его называли красивым. А еще он не был отлучен от наследства и не баловался циндином...
      Подумав о зелье, Брэшен со страшной силой захотел немедленно сунуть в рот хоть кусочек. Все, что угодно, лишь бы отвлечься от свалившейся на него новости! "Может, в кармане камзола немножко завалялось?.."
      Может, и завалялось. Он все равно не стал бы предаваться столь низкопробному занятию перед носом у воспитанной девочки из хорошей семьи.
      - ...еще булочки, Брэшен?..
      Она говорила что-то еще, но он уловил только хвост фразы. Опустил глаза и увидел на своей тарелке нетронутое угощение.
      - Нет, спасибо. - Он торопливо откусил кусочек. - Очень вкусно.
      Хотя на самом деле ему показалось, будто он жевал опилки. Во рту было сухо. Он запил булку кофе, и тут только до него дошло, что он не кушает по-благородному, а жрет, точно последний матрос на камбузе.
      Малта дотянулась через стол и легонько коснулась его руки. Пальцы у нее были маленькие и изящные.
      - Ты, похоже, только что из дальнего плавания, - сказала она.- Когда я открывала тебе дверь, я была... немного расстроена. Я даже не поблагодарила тебя за то, что ты принес вести о папином корабле. Ты, наверное, в дальних странах побывал?
      - Ага, - пробормотал Брэшен. Спрятал руки под стол и тайком потер одну о другую, словно стараясь стереть жгучий след ее прикосновения. Однако от ее глаз ничто не укрылось. Она чуть улыбнулась и отвернула лицо. Он увидел, как к ее щекам прилила нежная краска. Так, значит, она с ним вполне осознанно заигрывала?.. "Ну ничего себе ребенок..." Брэшен растерялся, почувствовав себя в западне. Сколько сложностей разом на его бедную голову! Ему так захотелось циндина (испытанного средства прочистить мозги), что рот наполнился слюной. Он заставил себя откусить еще булки.
      - Ты знаешь, - сказала Малта, - я вот смотрю на тебя и пытаюсь вообразить, как выглядел бы твой младший брат, если бы отпустил усики. Твои, по крайней мере, тебе настолько идут... так подчеркивают подбородок... и губы...
      Брэшен не придумал ничего лучше, чем провести рукой по усам. Не следовало бы ей говорить эти слова. И подавно не следовало бы так открыто, прямо-таки жадно следить за его рукой. Брэшен поднялся из-за столика:
      - Пожалуй, я попозже зайду. Дай им знать, чтобы дождались меня. Надо было мне, наверное, предупредить о своем посещении...
      - Ни в коем случае.- Девочка осталась сидеть. Она даже не подумала встать, чтобы проводить его до двери или хотя бы в ответ на его намерение откланяться. - Я же отправила гонца. Я уверена, они вскоре вернутся. И захотят как можно скорее узнать про папу и про корабль!
      - Захотят, - чопорно согласился Брэшен. Он никак не мог разобраться, чего хочет эта юная особа и как с ней обращаться. В данный момент она смотрела на него с видом воплощенной невинности. "В конце концов, может, все это просто детская непосредственность... Или это я слишком долго по морям мотался?" Он сел выпрямившись, точно гарпун проглотив, и положил шляпу на колени. - Ну что ж... подожду. Я тебя, наверное, от других дел отвлекаю. Тебе совсем не обязательно со мной тут сидеть... Я и один не соскучусь.
      Его косноязычные речи заставили ее весело рассмеяться:
      - Я, наверное, смутила тебя? Ой, прости! Я, должно быть, с тобой слишком по-родственному разговаривала. Это потому, что ты долго был старпомом у моего дорогого дедушки, вот мне уже и кажется, что ты почти член нашей семьи. А кроме того, я же близко знакома с Дейлой и Сервином, вот мне и хотелось по возможности тепло принять их старшего брата... И она трагически понизила голос: - Какое несчастье, что тебя тогда выставили из дома... Не возьму в толк, что такого могло произойти между твоим отцом и тобой...
      Она оставила вопрос висеть в воздухе. И выжидающе смотрела на него, надеясь вызвать на откровенность. Ну уж нет. Меньше всего ему хотелось распахивать ей душу и пересказывать подробности той давней семейной усобицы. Но и положение, в котором очутился Брэшен, можно было определить одним словом: попал. Давно уже он не чувствовал себя до такой степени не в своей тарелке. Малта казалась ему то невинным ребенком, пытающимся в отсутствие взрослых занять гостя беседой, то матерой искусительницей, играючи пробующей на нем свои чары.
      Вот так. Он явился сюда с безотлагательными новостями, он хотел повидать Альтию, но чем дольше он тут торчал, тем гаже себя чувствовал. Потом до него с большим опозданием начало доходить, что вся ситуация вполне может оказаться превратно истолкована. Как-никак он тут рассиживал наедине с барышней из приличной семьи... Бывало, иные братья и отцы кое-кого на дуэль вызывали за меньшие проступки!
      Брэшен вновь поднялся.
      - Я, пожалуй, все-таки пойду. У меня других дел много. Зайду еще, ближе к вечеру. Передавай своим домашним от меня поклон...- Малта и не подумала подняться, но на сей раз его это не остановило.- Приятно было повидаться...
      Поклонившись ей, он повернулся к двери.
      - А вот твой брат Сервин не считает меня ребенком! - бросила она с вызовом.
      Брэшен невольно обернулся. Она по-прежнему сидела, лишь откинула голову на спинку кресла, подставляя взгляду нежное белое горло. Прядь волос снова выбилась из прически, и Малта перебирала ее пальцами.
      - Сервин, он такой славный, - проговорила она с ленивой улыбкой.- Прямо котик домашний. А ты, я подозреваю, скорее на тигра похож... - И она провела пальчиком по нижней губе, заметив при этом: - Вообще-то домашние любимцы так быстро надоедают...
      До этого момента Брэшен Трелл полагал, что в нем совсем уже ничего не осталось от торговца из старинной семьи. Но нет: оказывается, под пиратской рубахой в его груди по-прежнему стучало сердце коренного жителя Удачного. И это сердце так и подпрыгнуло от негодования. Какая детская непосредственность?.. Ошибки больше быть не могло - она с ним откровенно заигрывала. Откровенно, нагло и чувственно. Внучка капитана Вестрита! Возле домашнего очага своей семьи!
      "Какой срам. Какой позор..." И он сказал то, что думал:
      - Ни стыда у тебя, ни совести.
      Она потрясение ахнула, ибо ничего подобного не ждала, но он больше не оглянулся. Дойдя по коридору до входной двери, он распахнул ее... И прямо перед собой увидел Ронику Вестрит с Кефрией Хэвен. Обе женщины вздрогнули и испуганно отшатнулись.
      - Хвала Са! Наконец-то вы появились, - вырвалось у него.
      - Кто ты такой и что делаешь в нашем доме? - одновременно спросила Кефрия. Она уже озиралась, словно готовясь позвать на помощь слуг-мужчин. Вот только звать нынче было некого.
      - Я Брэшен Трелл, - поспешно представился он, низко кланяясь ей и Ронике. - Я принес известия о "Проказнице". Срочные и, боюсь, не слишком хорошие...
      Дважды повторять не понадобилось. Кефрия мгновенно засыпала его вопросами:
      - Что случилось? Что с Кайлом? Известно ли что-нибудь о моем сыне, об Уинтроу?
      - Погоди,- твердо вмешалась Роника Вестрит.- Не здесь! Пройдем в дом и сядем сначала. Идем, Кефрия. В гостиную...
      Брэшен отступил в сторонку, пропуская женщин вперед.
      - Вы разве не встретили гонца, которого Малта послала? - спросил он на ходу.- Малта впустила меня в дом, и я думал, что гонец вам сообщит, что я...
      Больше всего ему хотелось узнать, не придет ли сейчас еще и Альтия, но он счел за лучшее прикусить язык.
      - Никакого гонца мы не видели, - нетерпеливо проговорила Роника. Только вот я давно уже подозревала, что рано или поздно кто-нибудь вот так постучит в нашу дверь и новости окажутся не из приятных. - Она провела всех в гостиную и плотно притворила двери. - Вот кресло, Трелл... Так что же тебе известно? Я знаю, тебя с ними не было, потому что Кайл заменил тебя своим человеком. Как же получилось, что к нам явился именно ты?
      "Какую долю правды можно ей рассказать?.." Будь на ее месте Альтия, да сиди они с нею где-нибудь в уголке за кружечкой пива, он не задумываясь рассказал бы ей все. И пусть судит его тем судом, каким сочтет нужным. За скупку краденого у пиратов полагалась, между прочим, виселица. А именно этим ему и пришлось заниматься, и тут уж не отвертишься. Ладно, неправды говорить он не будет. Но и всей правды не скажет...
      - "Проказницу" захватили пираты... - вывалил он, словно якорь за борт. И, прежде чем они успели раскрыть рты для взволнованных расспросов, поспешно добавил: - Мне вообще-то известно немногое. Но совершенно точно, что ее видели пришвартованной у пристани одного пиратского города. Что сталось с капитаном и командой, я, к сожалению, так и не выяснил. Дело скверное уже само по себе, но еще хуже, что пиратский вожак, захвативший ваш корабль, это некий капитан Кеннит. Почему он напал именно на "Проказницу", я толком не знаю. Знаю только, что у него репутация честолюбивого и удачливого предводителя. Он мечтает объединить Пиратские острова и сколотить из них себе королевство. Чтобы достичь этой цели, он, в частности, повадился гоняться за судами работорговцев. По слухам, в случае победы его люди полностью вырезают команду, а рабов выпускают на свободу. В дальнейшем они становятся его горячими сторонниками, как и другие пираты, ненавидящие рабство.
      Тут он остановился перевести дух и покосился на Кефрию. Ему показалось, будто в ее теле одновременно растаяли все кости: бедная женщина все ниже оседала, прямо-таки оползала в кресле, лишь держала обе ладони у рта, словно силясь удержать то ли крик, то ли вой ужаса...
      Роника Вестрит, напротив, стояла точно одеревеневшая, лицо застыло в судороге отчаяния. Руки, сделавшиеся под старость костлявыми, стискивали спинку кресла, словно птичьи лапки - неверный насест.
      Потом она все же нашла в себе силы спросить:
      - И ты... принес нам... предложение... насчет выкупа?
      Она не выговорила это, а прошептала. Брэшена обожгло стыдом. До чего же она была проницательна и умна, эта немолодая женщина! Один взгляд на покрой его платья - и она вмиг поняла, где он побывал и чем добывал себе пропитание. И она успела решить, будто Кеннит прислал его в качестве посредника. В первый момент Брэшен готов был возмутиться, но тут же понял, что не ее следовало винить за эту ошибку.
      - Нет, - ответил он просто. - Я рассказал практически все, что сам знаю... да и это немногое наполовину составлено из слухов и кривотолков.Брэшен вздохнул.- А что касается предложения о выкупе... думается, оно навряд ли последует. Судя по всему, капитан Кеннит донельзя обрадован своей удачей, так что корабль он, скорее всего, оставит себе. Что же касается людей на борту... про них мне, к сожалению, совсем ничего не известно. Простите меня...
      Тишина воцарилась воистину леденящая. Новости, которые доставил им Брэшен, на глазах меняли привычное течение их жизни. Всего несколько слов и рухнули в небытие все надежды. Их корабль не просто задерживался в плавании. И его капитан не шагнет через порог с полным кошелем денег, разом восполняя все прорехи в хозяйстве. Наоборот, это им теперь придется скрести по сусекам, собирая то малое, что у них еще остается, и готовить выкуп... если им повезет и такое предложение все же последует. Вести Брэшена попросту сломали хребет семейству Вестритов. И уж конечно они не погладят по головке того, кто их принес.
      Он сидел и ждал, когда разразится гроза.
      Ни та, ни другая не заплакала. Не закричала. Не заподозрила, что он им солгал...
      Кефрия спрятала лицо в ладонях.
      - Уинтроу... - прошептала она. - Мой мальчик... Маленький мой...
      Роника, та просто старилась прямо на глазах. Ее плечи опускались все ниже, морщины на лице делались глубже. Она почти ощупью добралась до кресла и села, глядя в никуда. Брэшен ощутил, как ложится на его плечи тяжкий груз ответственности за происходившее. Правильно, а чего он ждал?.. Ну, на самом деле он успел загодя навоображать себе кое-что. Например, Альтию с яростно горящими глазами. "Брэшен! - говорит она.- Ты - мой лучший друг! Помоги мне вызволить корабль!.." А в действительности получилось - вот что.
      Он чувствовал себя так, словно своей рукой нанес удар в спину семье, которая когда-то принимала в его судьбе дружеское участие.
      Потом раздался какой-то писк, звучный удар в дверь... Дверь распахнулась, и в проеме выросла Альтия. Она тащила перед собой растрепанную и отбивающуюся Малту.
      - Кефрия! - начала она прямо с порога.- Паршивка снова подслушивала! Она всюду шныряет, подсматривает и подслушивает, и мне это до смерти надоело. Что за поведение для члена нашей се... Брэшен! Ты-то здесь откуда? Что случилось? Что вообще происходит?..
      Она так резко выпустила Малту, которую держала, как котенка, за шкирку, что та шлепнулась на пол, звучно приземлившись на него мягким местом. Альтия же смотрела на Брэшена круглыми глазами, так, словно он внезапным ударом оборвал ей дыхание.
      Он шагнул ей навстречу и принялся рассказывать по новой:
      - "Проказницу" захватили пираты... Я сам видел ее в разбойничьей крепости, и на мачте у нее развевался флаг Ворона. Это флаг Кеннита, а кто он такой и какова его репутация, ты знаешь не хуже меня... Говорят, если он ловит работорговое судно, то убивает всю команду. Но что случилось с людьми Кайла, мне доподлинно не известно...
      Пронзительный вопль Малты похоронил все, что кто-либо собирался сказать. Кое-как переведя дух, она вскочила на ноги. И бросилась на Брэшена, беспорядочно размахивая кулаками:
      - Нет! Нет! Это вранье! Вранье! Ты все врешь! Папа обещал, что вернется и все поправит! Он вернется и сделает нас снова богатыми, и выкинет отсюда Альтию, и заставит всех хорошо со мной обращаться! Не смей врать про него, скотина, свинья! Ты лжешь, лжешь! Мой папочка не мог погибнуть, не мог!!!
      Ей удалось стукнуть его всего дважды. Он перехватил одно ее запястье, потом и другое. Он думал, после этого она обмякнет и сдастся. Куда там! Малта еще и принялась лягать его по ногам.
      - Малта! Прекрати немедленно! - резко прозвучал приказ Роники.
      - Хватит! - закричала Кефрия.- Хватит! Все равно этим ты ничему не поможешь!..
      Альтия обошлась без пустого сотрясения воздуха. Подойдя, она сгребла Малту за волосы и резко дернула назад, так, что девочка взвизгнула от боли. Брэшен немедленно выпустил ее руки. Альтия же сделала то, чего он никак не ожидал от нее. Она обняла Малту. Грубо, с силой - и все равно это было объятие.
      - Ну хватит, хватит, - хрипло шептала она в ухо бьющейся племяннице.Побереги лучше и силенки, и ум... Нечего нам тратить их на то, чтобы сражаться друг с дружкой. У нас общий враг теперь есть. И надо сообща все бросить на то, чтобы вытащить наших... Малта, Малта, послушай... Я-то знаю, какой это ужас! Но надо нам держаться друг друга и думать, что предпринять... а не в истерике биться!
      Малта внезапно успокоилась. Потом с яростью оттолкнула тетку и не забыла отскочить подальше, прежде чем напуститься на нее с обвинениями:
      - Ты, верно, довольна, что это стряслось, да? Вижу, что довольна! Тебе чхать на моего папочку, ты всегда его ненавидела! Ты хочешь заполучить себе корабль! И ты надеешься, что папочку убили, ведь так? Я знаю, надеешься!!! Ты и меня ненавидишь! И не притворяйся, будто любишь меня!!! - Она смотрела на Альтию, дико оскалившись. Некоторое время царила гробовая тишина.
      - Ошибаешься. Я люблю тебя, - проговорила Альтия с каменной невозмутимостью. - Верно, большей частью я от тебя совсем не в восторге. Но я - твоя тетка. Судьбе было угодно свести нас в одну семью, а теперь она делает нас еще и союзницами... хотя бы и поневоле. Вот что, Малта. Давай-ка спрячь куда подальше свои истерики и дутье. Лучше подумай о том, что нам теперь делать. Надо нам всем вместе подумать! О том, как вызволить семейный корабль и спасти тех из команды, кто, может быть, еще жив. Вот на что надо силы употребить!
      Малта все еще мерила ее подозрительным взглядом:
      - Ты пытаешься сбить меня с толку... Ты наш корабль хочешь себе заграбастать!
      - Верно, я по-прежнему хочу командовать им как капитан, - легко согласилась Альтия. - Но наш спор с твоим отцом вполне может подождать до того часа, пока "Проказница" благополучно не ошвартуется в Удачном. А до тех пор все, что нам нужно - нам всем! - это выцарапать ее у пиратов. Так уж получается, что женщины в этой семье редко могут единодушно на чем-либо согласиться... Но вот это произошло, а посему - хватит себя вести точно испорченная пигалица... с куриными мозгами притом!
      Альтия обвела глазами комнату, не пропустив ни матери, ни сестры.
      - Не время сейчас кому-либо в этом доме поддаваться чувствам. А насчет того, что нам делать... Я лично вижу только один путь. Надо собирать деньги для выкупа. Сумма, вероятно, потребуется значительная. Думается, это самый верный способ вернуть корабль и уцелевших членов команды живыми и более-менее здоровыми...- Она тряхнула головой. - Честно говоря, у меня зубы болеть начинают от мысли, чтобы выкупать то, что и так нам принадлежит... Вот только иначе мы "Проказницу" навряд ли вернем. Быть может, нам повезет, и мы сумеем переправить туда деньги и получить обратно корабль... Но, между прочим, Брэшен прав... Слыхала я про этого капитана Кеннита. Как же... Так вот, если уж он погнался за "Проказницей" и сумел ее взять, то, скорее всего, намерен оставить себе. А значит, мы можем только молиться Са, чтобы у него хватило ума оставить живыми членов семьи и кого-то из знакомой команды, чтобы Проказница не свихнулась... Это я для тебя говорю, Малта. Видишь, у меня тоже есть резоны желать, чтобы твои отец и брат жили и здравствовали...
      И Альтия сумела даже вымучить нечто вроде улыбки. Потом продолжала:
      - Завтра вечером торговцы Удачного собираются на Совет. Будет слушание жалобы семейства Тенира по поводу сатрапских таможенных пошлин, присутствия в гавани калсидийских сторожевиков... так называемых... и рабов в Удачном. Я пообещала Грэйгу прийти туда и всячески поддержать его отца. Мама, Кефрия! Вам также следует непременно пойти. И других, кого сумеете, с собой позовите! Настало время нам, торговцам, разуть глаза и увидеть, что происходит вокруг! Пираты совсем обнаглели и творят форменный беспредел, и благодарить нам за это надо сатрапа... Это я все к тому, что можно будет улучить благоприятный момент и рассказать, что случилось с "Проказницей". Если не удастся склонить весь Совет к тому, чтобы нас выручить, хоть попросим помощи у других семей, где есть живые корабли. Это ведь не только на нас отзовется, но и на всех!.. И ты, Малта, пожалуйста, не обижайся, но, на мой взгляд, все случилось в первую голову из-за рабства.