– Будьте осторожны, это страшный человек! Левая рука одного из руководителей мирового терроризма, и сам – потомственный террорист в третьем поколении, – сказал полковнику Владимиру Евгеньевичу Рязанцеву генерал британской разведки Эдвард Томпсон, передавая своему российскому коллеге толстое досье. – Он быстр, умен, опытен, владеет кунг-фу и всеми видами оружия. Нам пока не удалось его поймать.
      Владимир Евгеньевич взял досье и передал его сидящей рядом лейтенанту Ершовой – высокой смуглой красавице с темными глазами, короткими иссиня-черными волосами и абсолютно славянскими чертами лица.
      «Полукровка, – подумал генерал Томпсон, глядя на девушку, – кто-то из ее предков был с Востока».
      Ершова заметила его заинтересованный взгляд, но никак не отреагировала.
      – Почему вы решили, что он направился в Россию? – спросил Рязанцев британца на хорошем английском.
      – В последний раз его следы обнаружились в Польше, но сам объект, по-видимому, покинул страну, – пояснил Эдвард. – Мы уже оповестили наших коллег на Украине и в Венгрии. Есть основания предполагать, что задание террориста – это поиск сведений о технологии, позволяющей создать ядерную бомбу в кустарных условиях, или покупка радиоактивных материалов. Пожалуйста, сделайте все, чтобы этот человек не завладел ни тем, ни другим. На карту поставлено очень многое. Со своей стороны мы предоставим вам всю возможную помощь и содействие, – добавил генерал.
      Лейтенант Ершова откинулась на стуле. Ее темные глаза смотрели на Эдварда Томпсона не мигая.
 
      Он никак не мог оторвать свой взгляд от ее груди. Очередь продвигалась медленно, студенты смеялись, толкались и болтали, а Чен Ли Минь все смотрел и смотрел на декольте буфетчицы.
      – Два рубля дадите? – спросила она студентку, продвигавшую вперед поднос с тарелкой супа, и ее бюст под белым форменным фартуком колыхнулся.
      Чен на мгновение закрыл глаза и сглотнул слюну. Студентка шарила по карманам. Где-то в глубине карманов ее джинсов звякнула мелочь.
      – Вот.
      На кассовый аппарат легла серебристая монета.
      – Спасибо, – кивнула буфетчица и смахнула монетку в кассу.
      Ее грудь снова дрогнула. Чен сделал еще один шаг и оказался прямо перед красавицей в белом фартуке.
      – Как обычно? Корейская морковка и больше ничего? Напоминает о родине? – спросила буфетчица, глядя прямо в его раскосые восточные глаза.
      Ли Минь молчал, не в силах сказать ни слова. Глаза буфетчицы были такими же прекрасными, как и грудь, или даже еще лучше, и он никак не мог решить, куда смотреть.
      – Вы, наверное, совсем не говорите по-русски, – пожала плечами красавица. На ее плече лежала толстая русая коса.
      – Говорю, – ответил наконец Чен. – Как тебя зовут?
      – Ева, – ответила буфетчица и улыбнулась. Улыбка была такая восхитительно сладкая, что у Ли Миня перехватило дыхание. – А как тебя?
      – Чен.
      – Очень приятно.
      – И мне приятно.
      – Вы отлично говорите по-русски.
      – Спасибо, – сказал он и улыбнулся.
      «Знала бы ты, – подумал он, – сколько лет я учил этот язык. И где».
      Очередь напирала, поэтому Ли Минь расплатился и отнес свой поднос в угол, откуда отлично просматривалась касса с красивой русской девушкой, чей образ уже неделю не давал Чену спокойно спать по ночам. Через несколько секунд за столик рядом с Ли Минем сели два пятикурсника – Олег и Николай.
      «Спокойно, – повторял Чен про себя, – расслабься. Я здесь, в России, должен выполнить важное задание. Я, елки-палки, шпион! Меня ищут денно и нощно антитеррористические подразделения десятка стран мира! А вместо этого я целыми днями сижу в студенческой столовой, жую корейскую морковку, косвенно подтверждая тем самым легенду о том, что я – корейский аспирант, и смотрю на буфетчицу».
      Тут злость на самого себя у Чена пропала, и он снова уставился на девушку с толстой русой косой. Ева наклонилась над кассой. Ли Минь на мгновение заглянул в ее декольте и чуть не упал в обморок от избытка адреналина и тестостерона.
 
      Было уже шесть утра, но Диана Грицак никак не могла заставить себя встать. В комнате было холодно, а под одеялом – тепло, и эта разница температур упорно держала девушку в кровати.
      – Та-а-а-к! Тренируем силу воли, – громко сказала невысокая полненькая Диана и сделала попытку встать.
      Попытка позорно провалилась, девушка приподняла голову сантиметров на тридцать и снова уронила ее на подушку. На часах было шесть часов десять минут.
      – Ну что же ты лежишь? – обратилась Грицак сама к себе, – ты же опоздаешь на работу.
      Диана, уроженка Украины, работала реализатором на рынке, продавала тарелки, чашки, ложки и вилки, целые дни проводила на улице и снимала маленькую холодную квартирку в спальном районе столицы. Сейчас, в декабре, стояли морозы, и Диане приходилось совсем худо. Впрочем, другой работы у нее все равно не было. Как, собственно, и каких-либо жизненных перспектив. Особенно если учесть, что она не отличалась особой красотой и страдала от лишнего веса.
      Собравшись с духом, Диана сделала еще одну попытку встать. Она вскочила, мгновенно покрылась гусиной кожей и, мелко стуча зубами, ринулась в ванную, где царил не просто холод, а вечная мерзлота. Грицак трясло так сильно, что она никак не могла попасть в рот зубной щеткой. Зубы стучали все сильнее, громче, звонче...
      – Ой, да это же мне в дверь кто-то стучит! – наконец догадалась девушка, родиной которой был Севастополь.
      Как была, в трусах, майке и со щеткой в зубах, она побежала к двери, подпрыгивая на ходу и поджимая вверх то одну, то другую ногу, как собачка на морозе.
      На площадке понуро стояла Люда.
      – Ах, дорогая моя! – обрадовалась Грицак. – Заходи, пупсик.
      Пупсик ввалился. Выражение лица у него было трагическим.
      – Спасибо, – прошептала Люда, начиная плакать. – Спасибо, что впустила меня!
      Отмахнувшись, Диана снова помчалась в ванную, сверкая короткими полными ножками. Людмила со слабым стоном повалилась на продавленный пуфик в прихожей и закрыла глаза.
      – Он что, тебя выгнал? – закричала из ванной Диана.
      Ответом ей были истерические рыдания.
      – Ну он тебя хотя бы не бил?
      – Нет, – пробормотала Люда, вытирая слезы, – не бил.
      – И на том спасибо! – жизнерадостно воскликнула Диана, натягивая один свитер поверх другого.
      Люда встала с пуфика. Ее рыжие волосы были стянуты сзади в хвост, который уныло свисал вдоль спниы.
      – Еще не хватало, что он меня дубасил, – сказала она с возмущением.
      Диана пролетела мимо Люды, размахивая брюками.
      – Ничего, твой муж скоро одумается и придет извиняться, – сказала она.
      Люда побрела на кухню, налила в кастрюльку воды и поставила ее на огонь.
      – Леонид больше не мой муж, – сказала она, – он со мной развелся. Знаешь, такие объявления бывают в газетах: «Разведем быстро, эффективно и без ведома супруга. Сто у. е.». А сегодня утром приехал домой с какой-то Ритой, продемонстрировал паспорт со штампом о разводе, и адью.
      – Я с самого начала говорила, что он какой-то скользкий, твой деятель шоу-бизнеса, – назидательно сказала Диана, плюхнувшись на стул в кухне. Вода в кастрюльке потихоньку начинала кипеть. Люда молчала.
      – Надо подать на него в суд! – предложила Диана. – Режиссеры блюдут свою репутацию! Он тебе заплатит за молчание. И еще в желтую прессу можно обратиться.
      – С чего ты взяла, что он что-то там блюдет, – грустно усмехнулась Людмила. – Для того чтобы обращаться в прессу и тем более в суд, нужны деньги. А я даже лист бумаги не могу купить для того, чтобы заявление написать. Вспомни, я ведь готовилась быть домохозяйкой. Последние полгода я сидела дома.
      Ее рыжий хвостик грустно дрогнул.
      – Я дам тебе и авторучку, и бумагу, – сказала Диана. – Подашь исковое заявление. Напишешь там, что все имущество бывшего мужа надо поделить пополам и что тебе полагается компенсация за моральный ущерб. Угу?
      – Угу, – передразнила подругу Люда. – Кстати, – добавила она, вылавливая из чашки чаинки, плавающие на поверхности, – сегодня утром, выставляя меня за дверь, бывший муж подарил мне одну из своих машин.
      – Да ты что?! Правда? – с энтузиазмом воскликнула Диана, вскакивая на ноги.
      Люда не шелохнулась.
      – Подожди, не радуйся, – вздохнула она, – лучше в окно выгляни. Это реквизит, который он стырил со съемок фильма о революции.
      Грицак ринулась к окну. У самого подъезда стоял грязный ржавый «УАЗ». Одно колесо у него было спущено. Брезентовый верх зиял дырами. Борта были живописно пробиты рядом пулевых отверстий, а прямо на дверце красовалась огромная красная звезда.
      – Да-а-а-а, – сказала Диана, округляя глаза, – царский подарок! А за сколько его можно продать?
      – Ни за сколько. Только на металлолом.
      Грицак, не удержавшись, засмеялась. Вместе с ней сквозь слезы улыбнулась и Люда.
 
      Совещание назначили на девять утра. Полковник Рязанцев сидел во главе длинного стола, под российским триколором. Справа и слева расположились руководители подразделений, многие из которых были его, Рязанцева, боевыми товарищами.
      – Доброе утро, – поприветствовал собравшихся полковник и зачитал повестку дня.
      Первым в длинном списке числилось дело Чен Ли Миня.
      – Гриша, – обратился Владимир Евгеньевич к молоденькому капитану Григорию Сергееву с аккуратными темными усиками, – вы выяснили его настоящее имя?
      – Выясняем, – буркнул капитан. – В досье англичан утверждается, что в Британии этот человек жил под именем Стивен Чжан. В свое время похожему на него человеку было отказано в визе в Израиль: его поведение на собеседовании и мальтийский паспорт чем-то насторожили офицера. Впрочем, спустя два месяца он – если это, конечно, он – въехал в Израиль по паспорту гражданина Болгарии Любомира Ангелова. Американцы нашли у себя в архивах отпечатки пальцев этого человека, он проходил подозреваемым по делу «11 сентября». Впрочем, его вина не была доказана.
      – А под каким именем он проходит у американцев? – уточнил Рязанцев.
      – Стивен Чжан, подданный Соединенного Королевства. Мы с ними уже связались.
      – Ясно, – кивнул полковник. – У нас же он объявился под личиной южнокорейского аспиранта Чен Ли Миня.
      – Если это он, – уточнил Сергеев. – Доказательств пока нет. Более того. Мы взяли отпечатки пальцев Ли Миня, оставшиеся на посуде. Они другие, от американских отличаются, но наши эксперты полагают, что кожа на подушечках была пересажена. У них есть некоторые основания думать, что дело обстоит именно таким образом.
      – То есть мы считаем, что этот человек, мирный аспирант Чен Ли Минь, – не тот, за кого себя выдает, лишь по косвенным признакам: внешность, чип под кожей предплечья и группа крови? Поймите, нам не следует полностью полагаться на досье, которое привез Томпсон. Британская разведка может ошибаться, мы будем гоняться за призраком, а в это время настоящий Чжан...
      – Сейчас доктор скажет свое мнение, – сказал Григорий Сергеев, махнул рукой старичку в белом халате и пригладил свои усики.
      Сидящий в конце стола старик вежливо кашлянул и поднялся.
      – Спасибо, – кивнул он. – Я уже много лет работаю врачом в медпункте нашего университета. Согласно должностным обязанностям, я провожу медосмотр всех, поступающих в вуз, и выдаю справку соответствующей формы. Разумеется, никто не знает, что я бывший кадровый сотрудник ФСБ и все еще сотрудничаю с этой организацией.
      – Вы обнаружили чип?
      – Да.
      – И вы уверены, что это именно чип под кожей?
      – Абсолютно, – сказал доктор.
      – Зачем ему чип? – спросил Сергеев. – Передавать информацию?
      – Сомневаюсь, – махнул рукой старичок. – Информацию в наше время проще всего передавать через Интернет, никто и не заподозрит ничего. Скорее всего, за перемещениями Чен Ли Миня следит его руководство. Через спутник. Сейчас таким образом даже отпрысков богатых семей в Англии защищают от киднеппинга. Я, конечно, сделал вид, словно не понял, что это за устройство: помял ему предплечье, сказал, что это, наверное, жировик, и порекомендовал обратиться к специалистам.
      – А анализ крови? – спросил Рязанцев. – Вы что-то сказали про необычную группу крови?
      – О, да, – кивнул врач. – Кровь довольно редкая. Четвертая группа, отрицательный резус. У Стивена Чжана, который после терактов в Британии спешно покинул страну, была такая же. В досье есть некоторые медицинские сведения о Чжане. Все совпадает с нашим Ли Минем.
      – Какие-то слишком косвенные признаки... А вдруг у него действительно жировик? – спросил полковник. – Вот если бы разрезать и посмотреть?
      Все задумались.
      – За ним хорошо следят? – спросил Рязанцев после паузы.
      – О, да, – отозвался Сергеев. – Рядом с ним постоянно находится кто-то из наших агентов.
      – Хорошо, – кивнул полковник. – Пусть с него глаз не спускают.
      Сергеев наклонился и сделал в своем блокноте соответствующую пометку.
 
      Вчерашний вечер Чен помнил смутно. Вроде бы он пил в компании студентов в общежитии, потом танцевал в клубе, а затем, уже часам к трем ночи, пел в караоке песни Робби Уильямса, демонстрируя блестящий английский. И все это время его не отпускала тоска по прекрасной буфетчице с высокой грудью, голубыми глазами, загорелой кожей и толстой косой на плече.
      – Ты прекрасна, возлюбленная моя, – проворчал Ли Минь, переворачиваясь на другой бок. От резкого движения спина заболела – когда-то в него стреляли и попали как раз в спину. Вернее, стреляли в Чена очень много раз и, случалось, попадали, несмотря на то что иногда Ли Минь, которому на днях исполнилось тридцать четыре, даже спал в бронежилете.
      – О, как ты прекрасна, – повторил он, жалея, что у него нет фотографии Евы.
      После пьянок тупая боль в старых ранах обычно обострялась. Впрочем, Чен был опытным агентом и никогда не терял головы – даже в совершенно невменяемом состоянии он никогда не говорил лишнего. Какая-то часть мозга постоянно бодрствовала, контролируя ситуацию.
      – Ева, – еще раз повторил Чен.
      Несмотря на вполне солидный возраст, так сильно и так безнадежно он желал женщину первый раз в жизни. И не принцессу, не красивую китаянку с фарфоровой кожей, темными узкими глазами, длинными черными волосами и маленькими ступнями, а русскую буфетчицу с большим бюстом. А вчера она даже заговорила с ним, Ченом, и улыбнулась ему.
      Он застонал и усилием воли заставил себя думать о задании. Если он не выполнит задачу, поставленную перед ним шефом, его устранят, и тогда он точно никогда не сможет познакомиться с Евой поближе. А так ему хорошо заплатят, даже очень хорошо!
      Чен встал, потянулся каждым мускулом своего тренированного, быстрого и крепкого тела и пошел в ванную. Сегодня ему предстоял разговор с профессором, и от этой беседы многое зависело.
 
      – Ну что ж у тебя никто ничего не покупает! – возмущалась Люда, приплясывая на морозе.
      Они с Дианой стояли на базаре под пластиковым навесом. На столе, стоявшем перед девушками, расположились горы затейливо раскрашенных чашек, тарелок и заварников.
      – Как это – никто? – удивилась Диана, полные щеки которой раскраснелись от мороза. – Помнишь, час назад девушка купила два блюдца? А утром мужчина почти приобрел сотейник, в последний момент только передумал.
      – «Почти» не считается.
      – Считается, – не согласилась с Людой Диана, – может, он еще вернется, этот мужчина.
      – А может, и нет.
      – Ну что ты сегодня такая нетерпеливая? – возмутилась Грицак, всплеснув полными ручками. – Я тебя вот на работу с собой взяла, развлекаю, не спрашиваю, что ты собираешься делать дальше и не планируешь ли вернуться в родные Мытищи.
      – Не планирую, – грустно отозвалась Люда. – Некуда мне возвращаться. У родителей двухкомнатная квартира, и живут там пять человек: мама, папа, сестра Надя, ее муж Дима и дочь Маша. Шестой меня не возьмут. Вернее, возьмут, но я не поеду. Попытаюсь найти работу в Москве.
      – У тебя совсем нет опыта, – заметила Грицак. – Впрочем, ты всегда можешь найти работу здесь, на базаре. Например, я окажу тебе протекцию в магазине секонд-хенда. Там, конечно, надо с утра до вечера в тряпье ковыряться, но зато в тепле, в сарайчике.
      Диана обернулась и махнула рукой в ту сторону, где располагался сарайчик с товарами секонд-хенд. Люда страдальчески сморщилась.
 
      Ли Минь сидел за столиком в столовой и смотрел на Еву. Со вчерашнего дня она стала еще краше. Загорелая кожа, голубые глаза и толстая коса на плече у буфетчицы сводили Чена с ума. Дожевав корейскую морковку и дождавшись, пока очередь рассосется, он встал и решительно направился к девушке.
      – Ева, дорогая, – сказал он, приглаживая волосы, которые у него от волнения вставали дыбом, – ты не согласишься...
      – Не соглашусь! – с вызовом перебила его красавица и демонстративно уставилась в угол. – Если мы вчера поговорили, это не значит, что я на все согласная!
      Но Ли Минь бывал и не в таких переделках.
      – Я сделаю тебе дорогой подарок, – прищурился он.
      Буфетчица смерила его выразительным взглядом.
      «Она думает, что я нищий аспирант, – понял Чен, скрипнув зубами, – но я еще докажу ей, чего стою!»
      Впрочем, доказывать Еве свою состоятельность ему было необходимо, оставаясь при этом в образе человека, обожающего науку и весьма стесненного в средствах.
 
      За последующие два часа у Дианы с Людой купили одну чашку и две тарелки для супа, а Люда, одетая в легкую курточку, совсем замерзла.
      – Нет, в секонд-хенд я не хочу, – жалобно протянула она, растирая ладонью веснушчатый нос. – Диана, мы же с тобой закончили университет, мы же филологи! Мы не продавцы! Что же делать?
      – Ну, можно-таки попытаться продать машину, – ответила краснощекая Грицак, укутанная в необъятный китайский пуховик. – Или нарисовать на «УАЗе» рядом со звездой шашечки и таксовать по городу. Ты же вроде с одиннадцати лет машину водишь?
      – Угу, – подтвердила Люда, – у моего отца были «Жигули» первой модели, в народе их звали – «копейка». А вообще по профессии он профессиональный автогонщик, принимал участие в соревнованиях. Чаще всего выигрывал. Но это было давно.
      – Ну так вперед! – обрадовалась Грицак. – Будешь таксисткой, авось познакомишься с кем-нибудь. У тебя такая колоритная машина, что желающие покататься будут валом валить, особенно туристы иностранные. А там, может, отсудишь у своего бывшего мужа деньги и имущество.
      – «УАЗ» в качестве такси не используют, – сомневалась Люда, – он громыхает, трясется, и в нем холодно и неудобно. А еще эти пулевые отверстия...
      – Ну тогда иди работать в секонд, – отрезала Диана.
      – Нет-нет, – испугалась Люда. – Лучше уж такси.
 
      Усталый Рязанцев ходил из угла в угол и курил одну сигарету за другой.
      – У нас есть его фотографии, – сказал полковнику капитан Сергеев, – этого Стивена Чжана.
      – Ну и что? – мрачно сказал Сергеев и выбросил бычок в корзину. – Фотография еще ничего не доказывает. Он может быть просто похож на этого человека.
      – А чип и группа крови?
      – Тоже косвенные признаки. Мы точно не знаем, что он – это он. Пока все это – наши догадки.
      – И что? – не понял Сергеев. – Нет никакого способа вывести его на чистую воду?
      – Есть.
      Владимир Евгеньевич вытащил из пачки еще одну сигарету, прикурил и глубоко затянулся. Капитан Григорий Сергеев ждал, разглаживая свои аккуратные темные усики.
      – Он должен сам себя выдать. У него есть какое-то задание. С Чжана нельзя спускать глаз.
      – Вокруг него постоянно находятся наши кадровые сотрудники, – пояснил Сергеев.
      – Хорошо, – кивнул полковник. – Пусть следят за ним в оба. Можно еще наружное наблюдение добавить.
      Он затушил сигарету в пепельнице. На душе у Рязанцева было тяжко. Он не мог задержать Чжана и тем самым помешать посланнику мирового терроризма выполнить его задание. Во-первых, потому, что уверенности в том, что Чен Ли Минь именно террорист, а не мирный аспирант, ни у кого не было. А во-вторых, потому, что у Чена могли быть сообщники, которых тоже надо было выводить на чистую воду. Преждевременный же арест Ли Миня поставил бы на этих планах жирный крест. Оставалось только ждать. А ждать Владимир Евгеньевич не любил.
 
      – Девушки, погадать? – весело спросила Люду и Диану цыганка в пуховом платке.
      – У нас денег нет, тетя Ира, – ответила Грицак, – с Людой вон муж развелся, у меня торговля стоит. Так что финансы поют романсы.
      – Да я просто так погадаю, – сказала цыганка, раскидывая карты. – Сначала тебе, коллега.
      – Какая-то она странная, – прошептала Люда на ухо Диане. – И на цыганку-то не похожа.
      – Ира – бывшая артистка филармонии в разговорном жанре, – так же шепотом отозвалась Грицак. – Цыганка – это ее художественный образ.
      – А настоящие цыгане ее не бьют?
      – Нет. Боятся. Считают, что она мощный экстрасенс. Мне она раньше никогда не гадала, сколько я ее ни уговаривала.
      Впечатлительная Люда немедленно покрылась мурашками.
      – О! – удивленно воскликнула тетя Ира, успевшая разложить карты. – Я вижу у Дианы в будущем миллионера на зеленом коне.
      – Так прямо карты и говорят «зеленый конь»? – не поверила Люда.
      Диана толкнула ее в бок.
      – А что там еще видно, тетя Ира? – елейным голоском спросила она.
      – Там даже не один конь, а много. Сотни две, а то и две с половиной, – растерянно уточнила Ира.
      – Но именно зеленых?
      – Именно. И еще у него сельскохозяйственная фамилия.
      – Пастухов? Быков? Баранов? Мельников?
      – Точно не скажу, – засомневалась Ира. – Но на Быкова похоже.
      – А мне что скажете? – вклинилась Люда.
      Псевдоцыганка раскинула карты.
      – А тебя посадят, – сказала она. – В тюрьму. За убийство рыбы большим округлым предметом.
      – Тыквой?
      – Зря смеешься, – насупилась Ира. – Может, тыквой, а может, и чайником.
      – Извини, – улыбнулась Люда, – кстати, моя фамилия – Чайникова. И, к счастью, за убийство рыб у нас пока не сажают.
      – Но ее хотя бы выпустят из тюрьмы? – жалобно спросила Диана. Она, в отличие от подруги, чуть не плакала.
      – Нет, – ответила Ира. – Ее расстреляют и реабилитируют посмертно.
      Тут Люда не выдержала и громко захохотала.
 
      Престарелый профессор Селедкин, заведующий кафедрой ядерной физики, сидел в своем кабинете и думал над важной научной проблемой. К его большому сожалению, важные научные проблемы появлялись быстрее, чем он успевал их обдумывать. Иван Иванович почесал бороду, потом откинулся на стуле и закрыл глаза. Так ему соображалось значительно лучше. В дверь постучали. Зашла доцент Кондрашкина, одетая в длинную юбку в испанском стиле и лаковые сапоги на высоких каблуках. Ее губы были накрашены ярко-розовой помадой и казались пластмассовыми.
      – Иван Иванович, – начала она елейным голоском.
      – Вероника Гавриловна, оставьте меня, пожалуйста, в одиночестве, – тихо, но твердо сказал старик, вращая стоящий на столе глобус.
      – Планы бы учебные подписать, – сунулась было Кондрашкина, но Селедкин нетерпеливо взмахнул рукой.
      – У меня есть заместитель, он подпишет, – сказал Иван Иванович. – А с вами, Вероника Гавриловна, мы поговорим попозже, – добавил он.
      – Хорошо, – пожала плечами доцент Кондрашкина и вышла из кабинета, стуча высокими каблуками лаковых сапог.
      Через минуту в дверь к профессору снова постучали. На этот раз это был третьекурсник Сигизмундов.
      – Иван Иванович, поставьте мне тройку! – завыл он.
      – Миленький мой, – заулыбался Селедкин, – я бы рад. Но вы на тройку не знаете. Только двойка, двойка и еще раз двойка. Ну, или могу единицу поставить. Вы бы шли, Сигизмундов, учили предмет, а не под дверью у меня сидели.
      Обескураженный Сигизмундов вышел из кабинета, повесив голову.
      Через секунду в дверь опять постучались. Это был аспирант Чен.
      – О, юное дарование! – обрадовался профессор. – С чем пожаловали? Вам уже удалось построить модель потока ядерного пучка в синхрофазотроне?
      – Почти, – замялся Ли Минь. – Я уже рассчитал основные параметры, но меня смущает постоянная Планка. Она какая-то слишком маленькая. Думаю, что планка в реальном эксперименте должна быть повыше.
      Профессор засмеялся. Чен почувствовал, что сморозил какую-то глупость, и замолчал.
      – Я тоже в молодости любил эту шутку про планку, – улыбнулся профессор. – Мне нравятся молодые люди с чувством юмора.
      Ли Минь скромно потупился.
      – Иван Иванович, – сказал он, – можно мне сменить тему диссертации?
      Селедкин почесал бороду.
      – А чем вас не устраивает ядерный пучок в синхрофазотроне? – с обидой спросил он.
      – Оторванностью от реальных проблем человечества, – честно ответил Ли Минь.
      – Ну так займитесь безопасностью ядерных электростанций, – предложил Иван Иванович. – Или вы хотите писать диссертацию по какой-то особенной теме?
      Сердце у Чена заколотилось часто-часто. Почти так же часто, как в тот момент, когда он смотрел на Еву.
      – Да, – сказал он, – например, мне бы подошло что-то типа «Создание атомной бомбы в полевых условиях». Вы поможете мне с материалами? Особенно меня интересуют варианты использования нестандартных радиоактивных материалов и искусственных элементов.
      – Ха-ха, – благодушно прервал его Селедкин. – Все закончится тем, что вы облучитесь и попадете в больницу. Кроме того, вы же живете в общежитии? Представьте, что будет, если вы начнете выполнять практическую часть вашей диссертации прямо на кухне! За это вас Санэпидемстанция и МЧС по головке не погладят. Даже если вы будете хранить уран в чугунной кастрюле.
      В дверь постучали, а потом заглянули два пятикурсника, Олег и Николай.
      – Зайдите попозже, – махнул им рукой Селедкин и, обернувшись, пристально посмотрел на Ли Миня. – Так что? Вы уверены, что хотите писать диссертацию по теме «Создание атомной бомбы в полевых условиях»?
      Чен кивнул. Его рот пересох от волнения.
      – Ладно, я подумаю, – сказал Иван Иванович, почесав бороду. – На ближайшем заседании кафедры мы это обсудим.
      Ли Минь кивнул с каменным выражением лица.
      – А теперь до свидания, – ласково улыбнулся ему Селедкин, – и скажите, чтобы зашли Олег с Николаем, я хочу узнать, что там у них с дипломными работами.
      Чен попрощался и вышел из кабинета.
 
      Люда три раза обошла вокруг «УАЗа». Вид у него был весьма потрепанный. Кое-где металл проржавел насквозь, одно колесо было приспущенным, брезентовый верх свисал лохмотьями, а красную звезду несколько раз подновляли. Дырочки в борту, проделанные пулями то ли из пистолета, то ли из автомата, были сквозными.
      – О, ужас-ужас, – вздохнула Чайникова. – Неужели кто-то сядет в такое такси? Впрочем, хорошо, что бывший муж не подарил мне карету или танк.
      Немного поколебавшись, Люда натянула перчатки и подняла капот. Внутри «УАЗ» выглядел простым, как винтовка Мосина.
      – Ага: это трамблер, – пробормотала Люда. – Только почему в нем дырка? Это нехорошо, надо залепить ее скотчем. А это что? Топливный фильтр? А почему он такой грязный?.. Ладно, – наконец решительно сказала Чайникова, прилаживая на крышу оранжевые шашечки, купленные на том же рынке, где работала Диана. Потом она залезла на продавленное водительское сиденье, из которого кое-где торчали пружины.
      – Поеду – и будь что будет, – сказала она вслух.
      Двигатель два раза чихнул и завелся.
 
      Режиссер Леонид Иванович Селедкин, сын профессора Селедкина и бывший муж Люды Чайниковой, ходил взад и вперед по кабинету. Он пребывал в большом волнении. Впрочем, Леонид Иванович был личностью пассионарной и пребывал в состоянии волнения и томления духа почти постоянно.
      – Я же выполнил все требования! – говорил он, заламывая руки. – Я развелся со своей женой и согласился жениться на твоей сестре. Я отдал главную роль в своем новом фильме «Колорадская принцесса» твоей маме.
      – Фильм провалился в прокате, – сухо сказал высокий худощавый мужчина, сидящий в кресле.
      – Ну еще бы! – воскликнул Леонид Иванович. – Еще бы фильму не провалиться. По сценарию главной героине, дочери владельца ранчо в штате Колорадо, всего восемнадцать. А вашей маме, простите, сколько?
      – Моя мама прекрасно выглядит, – разозлился худощавый мужчина, – а провалился фильм исключительно из-за бездарной режиссуры. Кстати, как себя чувствует моя сестра? Она теперь, как-никак, без пяти минут супруга модного режиссера.
      И худощавый самодовольно улыбнулся.
      – Прекрасно она себя чувствует, – отрезал режиссер Селедкин. – Так, может, отдадите мне фотографии?
      – Пока нет, – просто ответил мужчина, поудобнее устраиваясь в кресле. – У меня есть еще одно небольшое пожелание. Я написал сценарий фильма ужасов. Хочу его экранизировать. Возьметесь?
      – Это если продюсеры поддержат, – уклончиво начал Селедкин.
      – Но-но! – угрожающе сказал молодой человек, приподнимаясь в кресле. – Снимайте, или фотографии вашей Дездемоны появятся завтра во всех газетах.
      – Это было десять лет назад, – жалобно хрюкнул Леонид Иванович.
      – Ничего. Жертва была известной актрисой, – холодно улыбнулся шантажист, – всем будут интересны обстоятельства ее смерти. Ревнивый любовник задушил красавицу в припадке страсти! Никто не знал правды, кроме скромного механика сцены, который много лет хранил тайну, но, обнищав вконец, решил продать материалы газете. Читатели обрыдаются.
      Несколько минут Селедкин молчал.
      – Если это будет продолжаться, – сказал он после паузы, – вы пустите мою карьеру под откос. После «Колорадской принцессы» надо мной смеялась вся страна.
      – Ну, тогда давайте деньги, – махнул рукой мужчина. – Сто тысяч долларов, и я вас больше не побеспокою. Можете даже на моей сестре не жениться.
      Услышав сумму, Леонид Иванович застонал пуще прежнего и принялся ходить по комнате, заламывая руки.
 
      Первый же пассажир обнаружился прямо за домом Дианы. На обочине стояла девушка с большим чемоданом и горько рыдала.
      – Садись, – сочувственно сказала ей Люда. Красавица залезла в драндулет, вытирая платочком распухший нос.
      – Что случилось и куда тебя везти? – деловито спросила Чайникова.
      – Куда глаза глядят, – сказала девушка, – мне теперь некуда спешить. Он мне изменял. Со своей начальницей. Нет, я не переживу!
      «УАЗ» загромыхал по дороге, как консервная банка. Куртка на груди девушки намокла от слез. На носу ее висела сосулька.
      – Ах, как я тебя понимаю, – громко сказала Люда, стремясь перекричать скрежет. – Со мной вот тоже муж развелся позавчера. И я тоже думаю, что он мне изменял.
      – А я сегодня просто собрала вещи и ушла. Когда он изменил мне в первый раз, было ужасно больно, но любовь еще теплилась, но во второй! Когда это случилось во второй раз, я поняла, что не могу ему больше доверять. И уже никогда не смогу. А какой тогда смысл?
      И девушка зарыдала пуще прежнего.
      – Я не знаю, как тебя утешить, – сказала Люда, которой мысль о том, что кому-то еще хуже, чем ей, принесла некоторое облегчение, – могу сказать только, что через некоторое время боль утихнет и ты встретишь кого-нибудь другого. Верного и благородного. Веришь?
      – Нет, – отрезала девушка.
      – Я тоже не верю, – вздохнула Чайникова, с трудом вращая тугой руль. – Но надеяться все равно надо. Ты все еще любишь его?
      – Нет, – покачала головой пассажирка, – как отрезало, хотя до этого я его любила всем сердцем.
      – Все проходит. И это тоже пройдет, – процитировала Люда царя Соломона, – ты, главное, с ним не общайся, и неприятные воспоминания скоро выветрятся.
      Девушка попросила остановить машину, расплатилась и вылезла, таща за собой тяжелый чемодан.
 
      – До нас дошли сведения, что Ли Минь о чем-то говорил с профессором Селедкиным с глазу на глаз, – доложил Рязанцеву капитан Сергеев. – К сожалению, наш агент никоим образом не мог узнать содержание разговора, дело проходило за закрытыми дверями.
      Полковник поднял на него внимательный взгляд.
      – Кроме того, – продолжал Сергеев, – после разговора с Иваном Ивановичем Селедкиным Ли Минь выглядел очень задумчивым.
      Рязанцев закурил.
      – Содержание этого разговора может быть важным, – сказал он наконец.
      – Можно попытаться поговорить с Селедкиным, – сказал Сергеев, – я надеюсь, что у него нет причин скрывать от кого-либо содержание беседы.
      – Конечно нет! – грустно усмехнулся полковник. Если, конечно, не принимать во внимание ситуацию, что Чен Ли Минь таки посланник международного терроризма, а профессор согласился на предложенные им условия. В таком случае у Ивана Ивановича есть причина для того, чтобы скрыть содержание беседы.
      Сергеев кивнул.
      – То есть вы, Владимир Евгеньевич, хотите сказать, что Ли Минь предложил Ивану Ивановичу Селедкину деньги за некоторые сведения, составляющие государственную тайну, и ученый согласился?
      – Мы этого не знаем. Просто нам стало известно о факте разговора профессора с Ли Минем. Этот разговор происходил с глазу на глаз. Агент говорит, что Ли Минь стоял в напряженной позе. После разговора он был погружен в свои мысли. Вот, это все. Мы не знаем, что ответил Ли Миню профессор и о чем вообще шла речь, мы можем только предполагать. Впрочем, если учесть, что он стал аспирантом именно кафедры ядерной физики...
      – Как его вообще взяли на эту кафедру? Разве туда берут иностранцев? В университете же есть первый отдел!
      Рязанцев рассмеялся.
      – Ну что вы, капитан, – сказал он, – его взяли писать диссертацию по совершенно открытой теме. Вы не думайте, что на кафедре ядерной физики день и ночь мастерят атомные бомбы. Основная тематика к бомбам не имеет ни малейшего отношения. К тому же Ли Минь при поступлении предоставил университетский диплом по специальности «безопасность атомных станций». То есть считается, что необходимый объем сведений о ядерных бомбах ему в высшем учебном заведении, которое он окончил, уже сообщили.
      – А что – спросил капитан, – нельзя вывести его на чистую воду, просто задав пару вопросов по специальности? Он сразу поплывет, и станет ясно, что в атомной физике он ни бельмеса. А это будет свидетельствовать о том, что он – не тот, за кого себя выдает, и его пребывание на кафедре может быть связано с поиском информации о...
      Рязанцев глубоко вздохнул и закурил еще одну сигарету.
      – Не пойдет, – сказал он, – Чен Ли Минь только-только поступил в аспирантуру и может делать вид, что он просто недостаточно хорошо знает язык, чтобы отвечать на вопросы. К тому же, даже если он и не ответит, это ничего не доказывает. К слову, наш агент сообщил, что профессор Селедкин считает своего корейского, как он верит, аспиранта чрезвычайно талантливым. Проблема только в том, что «чрезвычайно талантливыми» Иван Иванович называет почти всех.
      – Кроме себя, – уточнил Григорий.
      – Да, как истинный ученый, он очень скромен. По отзывам коллег, Селедкин – человек не от мира сего, он очень порядочен, принципиален, но при этом открыт и доверчив, как ребенок. Вот вы говорите «спросите его», а я даже и не знаю, как к нему подступиться с таким вопросом. Агент уже пытался, но без малейшего успеха.
      Капитан Сергеев и полковник Рязанцев некоторое время помолчали, обдумывая сложившуюся ситуацию.
      – В общем, нам надо, чтобы Ли Минь себя выдал, – подытожил Владимир Евгеньевич, – стопроцентно, без возможности различной интерпретации событий и без шансов выкрутиться. Как это организовать, я пока не знаю.
      К сожалению, Григорий Сергеев тоже этого не знал.
 
      Модный режиссер Селедкин, сын заведующего кафедрой ядерной физики и бывший муж Люды Чайниковой, читал сценарий фильма ужасов, который ему принес ненасытный шантажист, и все глубже погружался в депрессию.
      – Подумать только, дело происходит на птицефабрике, – сказал он вслух, перелистывая страницу за страницей, – в главных героях – колхозный бухгалтер и пожарный! Бухгалтер, впрочем, женского пола, и это уже хорошо. Впрочем, что я говорю! Это как раз плохо! – вскричал режиссер, сообразив, что на роль прекрасного счетовода начинающий сценарист явно прочит свою маму, уже однажды сыгравшую роль юной дочери владельца ранчо в фильме «Колорадская принцесса».
      Тут Селедкин вжал голову в плечи, потому что ему стало невыносимо стыдно. Он вспомнил недоуменные взгляды, которые бросали на него коллеги по режиссерскому цеху во время премьеры, как они спрашивали, сколько лет главной героине и почему герой-любовник в исполнении светловолосого юноши, недавно отслужившего в армии, на тридцать лет моложе свой пассии и на столько же килограммов легче.
      – Леня, – проникновенно сказал тогда Селедкину критик Булкин, – я все понимаю. Истинная любовь не смотрит на возраст, вес и внешний вид, ей все равно.
      При этих словах Селедкин покрылся красными пятнами. Мысль о том, что он взял в главные героини свою любовницу, как все считают, была невыносимой.
      – Леня, – продолжал тем временем говорить Булкин, – мой тебе совет: напиши в титрах, что это опера. Тогда тебе твою принцессу простят – в опере много крупногабаритных бабушек в возрасте. Затем переозвучь ленту, чтобы герои пели, а не говорили. И напоследок вырежи все крупные планы и эротические сцены. Оставь только те куски, где дочь владельца ранчо представлена с большого расстояния, со спины или в темноте. Пойми, Леня, – добавил Булкин, наклоняясь к уху Селедкина, – критиков ты слушать не обязан, но продюсеры! Когда продюсеры увидят, на что ты потратил деньги, они могут тебя не понять.
      Но, услышав об этом плане, шантажист раскапризничался и не разрешил режиссеру Селедкину пойти по пути, предложенному добрым критиком, и теперь у Леонида Ивановича были проблемы не только с ним, шантажистом, но и большие долги. На фоне этих остроактуальных задач сын профессора Селедкина совершенно забыл о существовании у него законной супруги. Потом он все же вспомнил, что у него есть жена, но семейные обязанности и выполнение супружеского долга в сложившейся ситуации оказались для режиссера непосильной нагрузкой. Он развелся, заплатив сто у. е., подарил бывшей супруге реквизитный «УАЗ» и снова ринулся в водоворот проблем. Сестра шантажиста Рита изо всех сил готовилась к свадьбе.
      «В тишине птицефабрики слышится леденящий стук. Это клюется индюк-мутант, – продолжил Селедкин чтение сценария фильма ужасов. – Бухгалтерша и пожарный спрятались в кладовке. Потом слышат – по бетонному полу цокают когти индюка-мутанта, который из-за мутации очень поумнел и стал хищным. Бухгалтерша и пожарный в ужасе прижались друг к другу. Камера крупным планом показывает их испуганные лица. И тут индюк наносит удар клювом в дверь. Острый, как бритва, клюв прорезает металл, словно масло...»
      Режиссер Селедкин аккуратно отложил стопку бумаги.
      – Фу, графоман, – сказал он. – Какой жуткий бред он написал!
      Впрочем, Леонид Иванович четко понимал, что от экранизации ему никак не отвертеться. Он встал и принялся ходить по комнате.
      – Ну, – наконец сказал Селедкин, – у меня всего два выхода. Либо я где-то найду сто тысяч, либо убью шантажиста. Иначе мне придется снимать кино про бешеных индюков, а это будет концом карьеры. Разве что он согласится на то, чтобы его мама сыграла роль самого сумасшедшего индюка, но на это надеяться бессмысленно.
      Он снова рухнул в кресло и застонал, картинно заламывая руки.
 
      Чен сидел в столовой уже третий час. Идти ему было некуда, что делать дальше – непонятно. Оставалось ждать. Ли Минь надеялся, что профессор Иван Иванович Селедкин правильно понял его намеки. В любом другом случае это был провал. Чен нервно барабанил пальцами по столу, накрытому грязной скатертью и засыпанному крошками. Он так нервничал, что даже не смотрел на Еву, которая сегодня была особенно ослепительной.
      – Если же профессор намеков не понял, то у меня два варианта – прошептал Ли Минь, метким ударом кунг-фу умертвив неосмотрительно заползшего на стол таракана. – Либо я убиваю профессора и, переждав тревожное время, пытаюсь наладить контакты с кем-то другим, либо уезжаю из России ни с чем.
      Тут Чен заметил, что с противоположного края стола на него пристально смотрят пятикурсники Олег и Николай, и понял, что произнес последнюю фразу вслух.
      К счастью, он сказал ее по-английски.
 
      Диана Грицак стояла на морозе и мечтала.
      «Эх, а если бы и правда на моем пути встретился миллионер с двумя сотнями зеленых лошадей и сельскохозяйственной фамилией Козлов или Баранов! – думала она, покрепче заматывая на голове пуховой платок. – Вот было бы счастье. А если он при этом окажется пригожий да румяный, то это вообще будет чудо из чудес».
      Диана зажмурилась и улыбнулась.
      – Но где я его встречу-то, – погрустнела она, открыв глаза и посмотрев на гору чашек, тарелок, соусников, молочников, блюд и супниц. – Разве что он ко мне придет тарелки покупать? Впрочем, миллионеры, наверное, покупают исключительно фарфор.
      Грицак взяла в руку чашку с аляповатым маком на боку, подняла ее вверх и посмотрела на солнце. Чашка была абсолютно непрозрачная.
      «А фарфор прозрачный, – подумала она, – такой тонкий-претонкий, как бумага, и прямо-таки светится».
      Диана поставила чашку на место и потерла полные щеки.
      – А Людке-то что нагадали? – засмеялась она. – Убийство рыбы круглым объектом! Ха-ха-ха!
      Тут к Грицак подошел покупатель, и девушка перестала думать о пророчествах лжецыганки Ирины.
 
      – Столовая закрывается, – пропел кто-то у него над ухом, и Чен резко повернул голову.
      Совсем близко к его столику стояла Ева с полным подносом грязной посуды в руках.
      – А... Да, конечно. Сорри! – пробормотал Ли Минь, вставая.
      Буфетчица смотрела на него во все глаза. Он залился краской. Сердце застучало быстро-быстро.
      – Ты сейчас идешь домой? – спросил он девушку.
      – Да, – кокетливо улыбнулась та после некоторой паузы.
      – Я тебя провожу, – сказал Ли Минь.
      В его глазах бушевала страсть.
      – Не надо. У меня строгая мама, – покачала головой Ева.
      – Я до подъезда, – сказал Чен. – Или ты стесняешься ходить по улицам с азиатом?
      – Нет, что ты, – искренне удивилась буфетчица, – я не стесняюсь тебя. Мне неважно, какой у человека цвет кожи. Я категорически против расизма и ксенофобии, и принимаю во внимание только личность человека, а не его национальность, религиозные убеждения или политические взгляды!
      Ева глубоко вздохнула, и ее грудь всколыхнулась. Ли Минь мелко задрожал от страсти.
 
      Женщина постбальзаковского возраста, одетая в длинную шубу, голосовала, стоя по колено в снегу неподалеку от бывшего дома Люды, где она жила с режиссером Селедкиным. Людмила подрулила, остановившись перед потенциальной пассажиркой, и распахнула дверцу.
      – Мне в Большой театр, – сказала дама, манерно растягивая слова. – Но на такой машине я не поеду. Я вообще антикоммунистка, меня ваши звезды по бокам раздражают. И пулевые отверстия тоже, от них веет дешевыми понтами. А громыхание – оно вообще какое-то позорное. Вдруг у меня от таких звуков уши заболят?
      – Ну и не надо, – пожала плечами Людочка, – у меня, например, уши не болят, хотя я уже полдня за рулем этого автомобиля.
      – Это не автомобиль. Это ведро с гайками, – скривилась дама. – Сколько вы, милочка, берете за проезд?
      Чайникова назвала сумму.
      – Так дорого? – возмутилась дама. – Это оскорбительно! Соплюха! Да вы знаете, кто я? Я – теща и любимая актриса самого режиссера Селедкина! Недавно я сыграла главную роль в фильме «Колорадская красавица». К тому же Леня в ближайшее время собирается жениться на моей дочери Риточке, умнице и красавице...
      Люда смотрела на дорогу остекленевшими глазами.
      – Так что, – триумфально подытожила дама, косясь на Чайникову, изо всех сил вцепившуюся в руль, – я предлагаю вам половину суммы. Можете гордиться, что подвозили представительницу известной творческой династии.
      Реквизитный «уазик» притормозил неподалеку от театра. Дама вытащила из крошечной вечерней сумочки мятую бумажку и дала деньги Люде. Чайникова механически взяла деньги, а потом отъехала подальше, заглушила двигатель и горько зарыдала.
      – Все, больше я мимо дома бывшего мужа ездить не буду, – плакала она, – а то мало ли что в следующий раз узнаю! Хотя куда уж дальше! Он женится!
      Несмотря ни на что, Люда продолжала любить своего мужа.
 
      Вечерело. За окном валил снег. Полковник Рязанцев ходил туда-сюда по кабинету. Он был один. Полчаса назад Владимир Евгеньевич получил от генерала Томпсона сведения, что эмиссар известного международного террориста попался при попытке купить радиоактивные материалы. Когда его взяли, эмиссар покончил с собой, так что никаких сведений от террориста получить не удалось. Томпсон волновался.
      – Неизвестно, скольких мы не перехватили, – говорил он. – А если у них еще и будут точные чертежи!
      – Мы пока не уверены, что Чен Ли Минь – именно тот человек, которого вы ищете, – ответил генералу Владимир Евгеньевич. – С него не спускают глаз, но прямых доказательств пока нет. Во всяком случае, никаких контактов с людьми, которые хотя бы отдаленно могли походить на террористов, он не осуществляет.
      – Его мобильный телефон прослушивается?
      – Частично. Мы отслеживаем содержание эсэмэсок, отправляемых и получаемых предполагаемым террористом, а также ведем списки номеров, на которые он звонит. И тех, с которых звонят ему.
      – И много таких номеров? – заинтересовался Эдвард. – А тексты эсэмэсок получить можно?
      – Если честно, – ответил Евгений Владимирович своему британскому партнеру, – с момента пересечения границы России Чен Ли Минь никуда не звонил, ему тоже никто не звонил, и никаких сообщений он не отсылал и не получал. Но мобильный телефон у него есть, номер нам известен, и если предполагаемый террорист им воспользуется, мы тут же засечем направление звонка.
      – Ит из гуд, – мрачно сказал Томпсон. – Спасибо, Владимир.
      Англичанин положил трубку, а Рязанцев принялся ходить по кабинету. Он думал.
      В городе резко похолодало. За несколько часов температура упала до минус двадцати, и началась метель. Чен сидел в столовой и ждал Еву, которая собирала со столов грязную посуду. За окном было темно, ветер бил в окна и бросал снежную крупу. В почти пустом помещении было холодно и тревожно.
      «Вызвать такси, что ли? – подумал Чен про себя. – Не пойдем же мы с Евой пешком по такой погоде?»
      Он вспомнил об уютном домике, который купил себе в Северной Италии на деньги, полученные после успешного выполнения предыдущего – зубодробильного и на первый взгляд невыполнимого – задания шефа. В гараже этого домика в ряд стояли «Ламборджини», «Феррари» и два «Порша». На безбрежных лугах паслись чудесные пасторальные овечки. В воздухе витал аромат флердоранжа, в небе проплывали белоснежные облака, а вода в бассейне, отделанном мозаикой, была голубой и прохладной. Он, Чен, продержался в этом раю полтора месяца. Слегка отдохнув и залечив раны, он заскучал. Его уже не радовали ни овечки, ни облачка, ни «Феррари», ни бассейн с водопадом и имитатором океанских волн. Ли Миню хотелось опасности, адреналина и новых впечатлений. Он не был создан для мирной жизни. Через семь недель после начала спокойного добропорядочного существования он предстал перед шефом и тут же получил новое задание. На этот раз Чену пришлось отправиться в Россию.
      «А может, – подумал Чен, глядя на длинные ноги Евы, одетые в некрасивые стоптанные ботинки, – все дело в том, что я жил в доме один? Мне даже поговорить не с кем было. Я ходил и ходил по всем своим двадцати комнатам и не знал, чем заняться. А вот если бы рядом была женщина, которая мне действительно нравится, может, я бы и расхотел мотаться по миру».
      Его закаленное в боях сердце заныло.
      – Ладно, – решил он, – это будет мое последнее задание. Я получу то, что требует шеф, и уговорю Еву съездить ко мне в гости в Италию. А если она потом захочет меня покинуть, я ее запру в самой дальней комнате. Как Синяя Борода.
      Чен улыбнулся. В столовую вошла высокая женщина с шикарными смоляными кудрями и талией, перетянутой корсетом. Ее губы были накрашены ярко-розовой помадой. Запах дешевых духов был такой силы, что на стол перед Ченом упал трупик бездыханной мухи. Ева незаметно зажала нос. Доцент Кондрашкина, покачиваясь на высоких каблуках, шла прямиком к столику Чена.
 
      Люда подобрала молодого человека среди двух снежных барханов, где он пытался согреть руки огоньком зажигалки. Было уже темно, но маленький дрожащий огонек был виден издалека.
      – Залезайте, – крикнула Чайникова, пытаясь перекрыть рев метели. Она уже вдоволь наплакалась, выпила валерьянки, и настроение у нее постепенно улучшалось.
      – Меня не надо никуда везти, надо дернуть мою машину, она в снегу застряла, – пояснил мужчина. – А «уазик» для такого дела – самое то!
      Люда вылезла из машины и, подпрыгивая от холода, подошла к сугробу, под которым угадывались очертания старенького «жигуленка».
      – Надо бы сначала раскопать, – с сомнением сказала Чайникова.
      – Копал. И много, – отозвался молодой человек, – машину засыпает снегом быстрее, чем я откапываю.
      Метель вокруг выла и стенала.
      – А почему вы не хотите поехать на такси? – спросила Люда, – давайте я вас отвезу, – тут она сделала широкий жест в сторону своего «УАЗа» с красными звездами.
      Мужчина подошел к сугробу и начал разгребать снег на крыше. Через несколько секунд откопались оранжевые шашечки.
      – Не могу, – пояснил он, протягивая девушке тросик, – я сам таксист. Так что, сестренка, помоги!
      Кивнув, Люда принялась привязывать трос к «УАЗу».
 
      Рита сидела перед Селедкиным в огромном кожаном кресле и болтала ножкой.
      – Ну рыбка моя, – пропела девушка капризным голоском, – ты же будешь снимать кино про индюков-мутантов, правда? Назови фильм «Нашествие индюков-убийц», «Индюки-мутанты атакуют» или еще как-то, не менее оригинально. Мой брат сказал, что он написал гениальный сценарий, а ты почему-то артачишься.
      И она пошевелила в воздухе пальчиками, ногти на которых были накрашены ярко-красным лаком. Невеста Селедкина вообще обожала все красное.
      Режиссер стоял у окна и жадно глотал холодный воздух из открытой форточки. На мгновение он вспомнил о своей бывшей жене Люде Чайниковой – любящей, домашней, преданной, – и его охватила острая тоска.
      – А нашу маму ты возьмешь в главные героини. Она обожает сниматься в кино так же сильно, как я – получать в подарок бриллианты, – добавила Рита и гнусно захихикала.
      – Риточка, – попытался образумить девушку Селедкин, – ну как их сделать-то, индюков этих? Из папье-маше склеить?
      – А что, – ответила невеста, – вон Джордж Лукас в своих первых «Звездных войнах» клеил. И жестянки использовал, и лампочки, и фанерки, и костюмы карнавальные. И ты так поступи! Закажи костюмы индюков, только очень страшные, с клювами, как сабли, одень в них актеров, и пусть бегают и клюются. Это и будет наш ответ Голливуду. А откажешься, так мой брат мигом фотографии, на которых ты от ревности душишь актриску, отнесет в газету и в прокуратуру. Сядешь надолго. Так что соглашайся.
      Услышав эти слова, Селедкин не выдержал, попятился, скривился и рухнул прямо на колени к истошно завизжавшей Риточке.
      – Воды! – застонал режиссер. – А лучше водки!
      – Только после того, как ты пообещаешь снять фильм про индюков, – жестко сказала невеста, переставая визжать.
      – Тогда лучше сразу цианистого калия, – отрезал режиссер.
      – Только после свадьбы.
      – На мое добро заришься? – зарычал Селедкин. – Хочешь наследницей стать?
      – Ну что ты, Ленечка, – ответила Рита, сталкивая режиссера с колен на пол. Тот с глухим стуком упал на паркет. – Какое у тебя имущество, не смеши меня. Но если ты умрешь, то все глянцевые издания России запечатлят меня, безутешную вдову, на фоне гроба, – голос Риты стал нежным и мечтательным, – для такого случая я, пожалуй, надену черный костюмчик с жакетом, маленькие жемчужные серьги и шляпку с вуалью...
      – Хватит, – стукнул режиссер кулаком по паркету, – я еще жив!
      – Да, вуальку обязательно надену, – подтвердила Риточка.
      Постанывая, Селедкин со второй попытки поднялся с пола.
 
      Ева бросила на идущую к столику Чена доцента Кондрашкину внимательный взгляд.
      «Ревнует?» – подумал Ли Минь, приподняв одну бровь.
      Доцент, чья талия была затянута в тугой корсет, села на стул возле Чена. Запах духов заставил посланника международного терроризма судорожно закашляться.
      – Вы в курсе, дорогой Ли Минь, – сказала Кондрашкина, – что на понедельник на десять утра назначено заседание кафедры?
      Сердце у Чена екнуло. Мышцы непроизвольно напряглись. По спине покатилась одинокая капля пота.
      «Ах, вот оно что, – подумал Ли Минь, – профессор не желает марать руки и прислал свою подчиненную. Хорошо, очень хорошо!»
      – Да, – сказал он вслух.
      – У меня к вам по этому поводу небольшое дело. Общественное, так сказать, поручение, – сказала Кондрашкина розовыми целлулоидными губами, и ее голос снизился до интимного шепота.
      Чен молча кивнул.
      – Я так понимаю, что вы беседовали с Иваном Ивановичем о смене темы диссертации, – продолжила Вероника Гавриловна.
      Во рту у Чена пересохло, где-то в районе солнечного сплетения поднялось ликование. Он не сомневался, что Селедкин, все просчитав, поручил щекотливое дельце Кондрашкиной.
      – Да, мы обсуждали этот вопрос, – сказал он, оставаясь внешне невозмутимым.
      Ева протирала грязный стол тряпочкой. В проеме двери было видно, как по коридору прошли пятикурсники Олег и Николай. Увидев Чена, они дружелюбно помахали ему рукой. Ли Минь, увлеченный беседой с Кондрашкиной, никак не отреагировал.
      – Так вот, – прошептала Вероника Гавриловна, наклоняясь через стол, – приходите в понедельник в половине десятого, за полчаса до начала заседания. Иван Иванович попросил кое-что вам передать. Я вам это принесу.
      Она встала и вышла из столовой, стуча высокими каблуками. Чен откинулся на стуле. Это было почти победой.
 
      Мужчина, который залез в «УАЗ» Чайниковой возле станции метро «Пролетарская», был красив, импозантен и хорошо одет. Он был без шапки, но в красивых замшевых перчатках.
      – Холодно? – спросила Люда пассажира.
      – Холодно! – отозвался парень, растирая уши. – Спасибо, что остановилась.
      – Не за что.
      – Классная машина. Стильная такая.
      – Спасибо, – улыбнулась Люда, стрельнув глазками в сторону молодого человека. Пассажир казался ей очень симпатичным.
      – Куда поедем? – бодро спросила она.
      – В Химки. У меня там свидание. С Витей, моим любимым человеком.
      «Вот так вот. Симпатичный парень, но гей», – подумала Люда.
      Машина с трудом пробиралась через сугробы, растущие прямо на глазах. Автомобили едва-едва ползли со скоростью сорок километров в час. Из-за плотной метели видимость упала почти до нуля.
      – Если хочешь, – улыбнулся парень, – мы с тобой можем дружить.
      – Я не умею дружить с мужчинами, – сказала Люда, не отрывая взгляда от ползущего впереди большого черного «Ленд-Крузера». – Дружбы между мужчиной и женщиной не бывает. Они все дружат, дружат, а потом: бах! И засыпают в одной постели. Или просыпаются. Какая уж тут дружба! Лучше я буду со своей подругой Дианой дружить.
      – Со мной тебе это не грозит. Впрочем, как знаешь, – сказал молодой человек, и больше до самых Химок они не проронили ни слова.
      Режиссер Селедкин неприкаянно бродил по кухне своей шикарной квартиры, расположенной на третьем этаже престижного сталинского дома.
      – Я не знаю, что мне делать, – печально говорил он. – С шантажистами можно бороться только одним способом – сказать: «Да пожалуйста, публикуйте, что хотите, и в прокуратуру несите!»
      Но так Леонид поступить не мог. И прекрасно об этом знал. Он был человеком эмоциональным, взрывным, страстным, безумно талантливым, но на решительные мужские действия способен не был.
      – Может, убить его, шантажиста? – размышлял режиссер, – так их же трое. Еще мамочка и сестра. Если я убью всех троих, меня обязательно заподозрят. Деньги искать бессмысленно – сто тысяч мне так сразу никто не даст, да и шансы на то, что семейство, которое так удобно устроилось, от меня после этого отвяжется, минимальны. Разве что...
      Тут режиссер просиял и, потирая руки, забегал по квартире. У него появился отличный план.
 
      Чен брел рядом с Евой по глубокому снегу. Она была почти на голову выше его. По спине струилась длинная русая коса.
      – А в Италии сейчас тепло. И снега нет. И машин целый гараж, – пробормотал Чен и вздохнул.
      – Ты что-то сказал? – спросила буфетчица, перекрывая рев бури.
      – Нет-нет. Ничего, – громко ответил Ли Минь. – Тебе холодно?
      – Да, – ответила Ева, останавливаясь. – Холодно.
      Чен взял ее за руку. Буфетчица сжала его пальцы. Ли Минь задрожал от желания. Ох, если бы они были сейчас в солнечной Италии, в его доме, возле бассейна с прозрачной голубой водой! Но вокруг мела российская метель, пробирая до самых костей, а он, Чен, чтобы не нарушать легенду, жил в съемной квартире без ремонта и с ржавой ванной.
      – Поехали ко мне, – прошептал Ли Минь, покрывая руку Евы поцелуями, – поедешь?
      – Моя строгая мама... – начала было буфетчица.
      – Потом я отвезу тебя домой, – пообещал Чен. – Слово джентльмена.
      Ева скептически приподняла бровь.
      – Не могу, я приличная девушка, – сказала она.
      Чен посмотрел в ее ясные голубые глаза.
      – Ты нравишься мне, Ева, – сказал Чен, – мне все равно, приличная ты девушка или нет.
      Он встал на цыпочки и дотронулся губами до ее губ.
 
      Люда приехала домой едва живая. Диана Грицак хлопотала по хозяйству.
      – Люська, садись, – сказала она, ставя перед Чайниковой тарелку с украинским борщом. – Ну, как съездила? А у меня, представляешь, купили сегодня сразу тридцать глубоких тарелок, тридцать мелких и двадцать девять чашек.
      – Как пикантно, – пробормотала Люда. – А почему чашек всего двадцать девять?
      – Покупательница сказала, что тридцатый будет пить из стакана.
      – Убежденный алкоголик?
      – Не знаю, – засмеялась Диана, – я не уточняла.
      – Как съездила? – переспросила Чайникова, – да ничего, нормально. Сначала мне попалась дама с собакой, которая пыталась укусить меня за ногу, потом мужчина с огромным карнизом, а после мужчины – две девушки по вызову, которые предлагали мне сменить род деятельности и к ним присоединиться. После я подвозила несчастную, которой изменил молодой человек, доставляла дворника на Красную площадь, затем мне попался приличный молчаливый парень, после парня – милиционер, преследующий преступника. Он, к слову, страшно матюгался. Потом три часа никто не попадался, пока я не встретила симпатичного голубого, который ехал на свидание с Витей, и таксиста, застрявшего в сугробе. И, самое интересное, я встретила... встретила...
      Внезапно Люда залилась горькими слезами. Капли падали прямо в борщ. Диана быстренько отставила тарелку в сторону.
      – Миллионера на зеленом коне с сельскохозяйственной фамилией? – с надеждой спросила она.
      – Нет. Мать новой невесты моего бывшего мужа! – выкрикнула Чайникова. – Она хвасталась, что ее дочь, некая Риточка, выходит замуж за гениального режиссера Селедкина.
      – Ты очень переживаешь? – сочувственно спросила Диана.
      – Очень.
      – Тебе казалось, что у вас любовь?
      – Угу.
      – А он тебе даже не звонит. Забыл, как будто тебя и нет. Ужас!
      – Да. И не говори, – кивнула Люда, вытирая слезы. – Видимо, мы были слишком неравнозначными фигурами – он маститый режиссер, а я – всего лишь корректор, работающий с текстами сценариев. Я любила его, и все еще люблю, а ему просто было удобно со мной.
      – Покушай, и жизнь сразу станет веселее, – сочувственно сказала Диана.
      Она подвинула тарелку. Люда взяла ложку и стала есть.
 
      Рита Гнучкина сбросила шубку, которая была на вид шикарной, но на деле не слишком дорогой, вытащила растертые и слегка отекшие ножки из полусапожек на шпильках, пришла на кухню и плюхнулась на стул. Ее маман, еще недавно изображавшая из себя светскую даму, сидела в углу в необъятном халате с жирными пятнами на животе и бодро трескала пельмени.
      – Ну что, Рита, – спросила мадам Гнучкина с набитым ртом. – Ты счастлива?
      – Не то слово, – ответила дочь, ковыряясь мизинцем в зубах, – только устаю очень. Все время приходится прилично себя вести и не матюгаться. Ужас, как тяжело изображать из себя светскую даму! У меня все челюсти болят. Это оттого, что я постоянно корчу на лице умное выражение. А есть ножом и вилкой! Это же вообще караул, я чуть официанта сегодня не зарезала, когда он под руку ко мне подлез со своей форелью в кляре.
      Рита схватила вилку, выудила из кастрюльки пельмень, сунула его в рот и стала жевать, громко чавкая и разбрызгивая масло во все стороны.
      – Как я тебе сочувствую, доченька, – пробормотала мадам Гнучкина. – А мне как тяжело приходится! Ты-то существо юное, гуттаперчевое, легко приспосабливаешься к обстоятельствам. А я? Стать звездой экрана в таком возрасте! Шутка ли?
      – Зато, – сказала дочь, берясь за второй пельмень, – у меня появился новый поклонник.
      – Богатый? – спросила Гнучкина и даже перестала жевать.
      – Очень! – вытаращила Риточка сильно накрашенные глаза. – Он миллионер, и у него зеленый «Тойота Ленд-Крузер», двести сорок девять лошадиных сил.
      – Зеленый, – поморщилась мадам Гнучкина, – ладно уж, серый или черный.
      – Ну или хотя бы темно-зеленый, – подхватила Рита, – а то он вообще нереального салатного цвета.
      – А что этот оригинал говорит по этому поводу?
      – Что такой цвет напоминает ему о весне и о зеленой травке.
      – Романтик!
      – О, да, – заулыбалась Риточка. – И он тоже в меня влюбился!
      – Тоже? – не поняла мадам Гнучкина. – А первый кто? Селедкин? Что-то я не уверена, что он в тебя сильно влюблен.
      – Да? – растерялась Рита. – Так что мне делать? Выходить замуж по любви за миллионера с зеленым «Крузером» или по расчету за знаменитого режиссера?
      – Не знаю, милая! – заголосила Гнучкина. – Пусть тебе, дитятко, сердце подскажет.
      Дитятко задумчиво впилось зубами в пельмень.
 
      – Я потратила больше, чем заработала, – сказала Люда.
      В тепле и уюте ее разморило. Хотелось лечь, укутаться одеялом и заснуть.