— Ну, ты тоже неплохо живешь, — пискнула Аля. Напоминание о еде ее задело, так как она уже была бы не прочь пообедать или хотя бы попить чайку: предыдущая ночь выдалась длинной и трудной, а она съела всего лишь немного мармелада.

— Есть хочешь? — спросил Александр, угадав ее мысли. — Поверишь, Алька, я тоже жутко хочу перекусить, хотя бы пару бутербродов с кофе… С тех пор как мы с твоим Стасиком выпили бутылку водки и съели карамельки, у меня во рту росинки маковой не было.

— Стасик не мой, он общий, институтский, — проворчала Алиса. — А чего ж ты утром не позавтракал? А? Когда мы у тебя дома были?

— Утром я думал. А когда я думаю, мне не до еды, — буркнул Борщ, медленно пробираясь по узкому переулку, где вдоль тротуаров было наставлено множество машин, загораживающих почти всю проезжую часть, и большой черный «Мерседес» Александра с трудом протискивался вперед. До института оставалось ехать еще минут пятнадцать, когда у Барщевского зазвонил телефон.

— Сынок, — мягко сказала в трубку Валентина Ивановна Каверина. — Сынок, ты еще не приехал на работу? Ты мог бы встретить меня у входа… минут через двадцать?

Что-то в ее голосе Александру не понравилось. Мама говорила как обычно мягко и сдержанно, но все же Борщ своим натренированным ухом почувствовал какое-то напряжение.

— Да, мам, я еду, буду через пятнадцать минут! — отозвался он и резко нажал на газ. Александр ни секунды не забывал, зачем именно он работает в институте и чьи интересы ставит на первое место. Они доехали не за пятнадцать минут, а за десять, срезая углы и нарушая правила уличного движения. Несмотря на всю возможную спешку, Аля с Борщом поняли, что чуть было не опоздали. По двору института с большой сумкой в руках бежала Валентина Ивановна. Она мелко семенила в своих изящных туфельках на высоких каблуках, узкая юбка до колен мешала ее бегу, тем не менее Кавериной удалось развить довольно приличную скорость. За ней, размахивая кирпичом, мчался Леопольд Кириллович.

— Мама-а-а-а! — заорал Борщ, на ходу выскакивая из машины. В руках у него был пистолет. Александр поднял руку с пистолетом вверх и два раза выстрелил. Прохожие испуганно попадали на тротуар, завыли сигнализации, но Леопольд Кириллович и не думал останавливаться. Тогда Борщ побежал наперерез директору. Каверина же, прижимая сумку к груди и даже не ойкнув, услышав выстрелы, на всех парах мчалась к супермаркету, стоящему напротив НИИ географии. Леопольд Кириллович метнул кирпич в Валентину Ивановну, но промахнулся, и тот угодил в стоящую на парковке красную машину. Во все стороны брызнули мелкие стекла, включилась сирена, Каверина споткнулась о бордюр и, взмахнув руками, как чайка крыльями, упала на тротуар, выложенный мелкой итальянской плиткой.

— Наташа, может, тебе чайку сделать? Ты же только что из больницы? — заботливо вопрошал Стасик. Ах, как он был счастлив, что теперь он не один, что у него есть с кем поговорить, что в ванне с ним лежит симпатичная девушка…

— Давай, Стас, чего уж там. И чаек, и пару бутербродов, — согласилась Наташа.

Ее телефон опять зазвонил, но девушка снова не стала отвечать. Тигринский вскочил и, ничуть не стесняясь наготы и красного после ванны распаренного тела, потрусил на кухню. Через десять минут он появился снова, уже изрядно замерзший, с небольшим подносом со снедью. Он опять нырнул в ванну, и они с аппетитом поели.

— Ну что там, в институте? — расспрашивал Стасик, поедая бутерброд с красной рыбой. Он обожал новости, сплетни и жареные факты и сам с удовольствием их распространял.

— Ну как… Формально все скорбят по поводу безвременной кончины Стручковой, но на самом деле, как ты понимаешь, искренних слез по этому поводу никто, кроме родителей и Марьи Марковны, не пролил, да и то последняя сделала это только после хорошего стопарика.

Тигринский усиленно кивал.

— Полканавт все еще в больнице, Стручков тоже…

— А Стручков почему? — удивился Тигринский. — На нервной почве из-за кончины дочери?

Наташа замялась.

— Признаюсь тебе честно, Стасик, — наконец проговорила она, — что это я его избила.

Тигринский изумленно открыл рот, выпучил глаза и стал похожим на жабу, квакающую в пузырях пены.

Аля увидела, как стоящий у входа в супермаркет охранник вдруг сделал большие глаза и ринулся к Валентине Ивановне. В этот момент Борщ догнал директора и отвесил ему приличного тумака. Сцепившись, они покатились по асфальту.

— Нужна подмога! Шефа мочат! И мать шефову заодно! — испуганно закричал охранник в большую черную рацию.

Валентина Ивановна попыталась было встать, но потом застонала и осталась пребывать в строго горизонтальном положении, не выпуская из рук сумку. Из дверей магазина выбежали еще два охранника и мгновенно скрутили изрыгающего проклятия директора.

— Пустите меня, козлы! Я директор института географии! Всех уволю! — выл Леопольд Кириллович.

— Ну и что, что ты директор какой-то там географии, — хмуро сказал один из охранников. — А это — хозяин нашего магазина, — он махнул рукой в сторону отряхивающего пыль Борща. Аля в этот момент хлопотала подле Кавериной. На парковке появилось сердитое лицо кавказской национальности в строгом черном костюмчике, кепке, с густыми, сросшимися на переносице бровями и стало требовать сатисфакцию за разбитое в машине стекло.

— Мам, что произошло?! Ты встать-то можешь? — закричал Александр, наклоняясь над лежащей матерью.

Та посмотрела на него абсолютно счастливыми глазами, но ничего не сказала. Сумку она по-прежнему крепко прижимала к груди. Борщ поднял Каверину на руки и быстро понес ее к машине.

— Сейчас поедем в больницу, — сказал он, — ты ж, наверное, ушиблась.

— Я даже не знаю, — задумчиво прошелестела Валентина Ивановна. — У меня вроде бы ничего не болит, но вдруг я просто ничего не чувствую после пережитого шока. Кстати, а директор-то как?

— За этого старого лиса не волнуйся. Отдубасят его хорошенько — и все. Вернется опять к своему ремонту. Да, мам, а что там у тебя в сумке? Неужто то, что ты столько лет высиживала?

— Именно! — гордо ответила Каверина, расстегнула «молнию» на бауле и вытащила старый, многократно окрашенный плафон, выполненный в стиле позднего барокко и ранее висевший в директорском кабинете. На дне сумки лежал еще один такой же, из холла. — Так что, сынок, мы сейчас поедем и арендуем банковскую ячейку.

— И положим туда добычу?

— Вот-вот. А потом на фиг уволимся из этого института.

— Мама, — потрясенно прошептал Борщ, — а я и не знал, что ты знаешь такие слова, как «на фиг».

— А я и не знаю! — бодро отозвалась Каверина, потом положила один из плафонов на колени и начала отколупывать краску слой за слоем пилочкой для ногтей.

— Тебя не привлекут к ответственности за кражу государственного имущества? — Борщ покосился на сумку с плафонами.

— Я их сначала списала, а потом уже вынесла, — залилась Валентина Ивановна счастливым, булькающим смехом.

Борщ развернулся, и машина, как большая черная торпеда, помчалась в сторону ближайшего банка. Аля вдруг почувствовала, что очень хочет спать, непрерывное напряжение последних суток дало о себе знать. Машина приятно укачивала ее. Аля положила голову на подголовник, закрыла глаза и мгновенно провалилась в сон.

— Тогда я тоже открою тебе страшную тайну, — отдышавшись, пробормотал Стасик. — Помнишь, я работал у Стручкова в лаборатории? Данные расшифровывал по Азовскому морю? Так вот, я нашел там город! На дне!

— Да-да, я уже это слышала, — сказала Наташа, вспоминая, что именно ей говорил Игорь Григорьевич ночью у окна.

— Да! Я не хотел отдавать Стручкову материалы моих исследований, поэтому написал статью и отнес ее Невской. А потом… потом — не знаю, что произошло, кто убил Лильку и почему.

— Не только Лилю. Пытались отравить еще и Алю Невскую, и Полканавт, но те отделались легким испугом.

— Ничего не понимаю… — заволновался Стас. — Как же это так?!

Тут в прихожей зазвонил звонок.

* * *

— Мама, ты объяснишь, в чем дело, зачем тебе эти плафоны? — спросил Барщевский Валентину Ивановну. Машина стрелой летела по шоссе.

— Все очень просто, — охотно отозвалась Валентина Ивановна. — Как ты знаешь, в семнадцатом году дедушка собрал все золото, серебро и платину, что были в доме, и переплавил.

— В два плафона. Причем такие уродливые. Ничего лучше придумать не сумел. Это тебе бабушка рассказала?

Саша засмеялся.

— Ты чего смеешься? — насторожилась Каверина.

— Мама, ты даже не представляешь, как я рад, что ты наконец перестанешь ходить в этот институт, вынюхивать что-то, плести интриги, утаскивать у меня из магазина самые дорогие люстры и вносить мои деньги на счет института якобы для ремонта. А особенно меня вдохновляет, что плафоны наконец у тебя, правда, за три килограмма платины могут и прибить. Убивают и за гораздо меньшие суммы… Вон Лильку.

— Меньшие суммы? Не смеши меня. Стас сам не понимает, что он нашел. Это скифский город, ему цены нет. Во-первых, скифы обожали золото, а во-вторых, археологи и коллекционеры с ума сойдут, последнюю рубаху продадут, только чтобы раздобыть что-нибудь аутентичное скифское, да не из могил, а из жилого города. Куда там нашим плафончикам.

Она счастливо рассмеялась, прижимая светильники к груди.

«Елки-палки, интересно, остался ли в НИИ географии хотя бы один человек, который не знал бы про город на дне Азовского моря», — подумала Аля, просыпаясь. И тут же воспоминание, как ясный луч солнца, пронзило ее сознание.

— Вспомнила!! — звонко закричала Аля, окончательно проснувшись. — Я вспомнила, где слышала этот странный запах.

— Вот и хорошо, только не забудь, — мирно отозвался Борщ. — Сейчас мы отвезем светильники в банк, затем пообедаем, а уж потом ты мне расскажешь, в чем дело. Невозможно же все время мотаться как угорелые, надо и отдыхать иногда.

— Саша, я теперь знаю, кто это. Дай мне телефон, я позвоню и еще раз предупрежу Наташу, чтобы они никому не открывали. Так, на всякий случай.

— Конечно, звони, — радушно отозвался Борщ. — Так что за запах?

— Сейчас, сейчас, позвоню и расскажу… — бормотала Аля, набирая Наташин номер. Но та не брала трубку.

— Ты хочешь сказать, что знаешь, кто убил Лилю? — встряла Каверина. Она вновь выглядела свежей и подтянутой, даже и предположить было невозможно, что еще полчаса назад она бежала с тяжелой сумкой, спасаясь от преследования.

— Да, знаю, но Наташа трубку не берет. Может, съездим к ним?

— Мама, мы поедем сдавать плафоны на ответственное хранение или сначала заедем к Стасику с Наташей?

— Они что, вместе живут? Какая молодежь ныне бойкая да быстрая… Мы вот с твоим папой, Барщевским-старшим…

— …так и не поженились, — закончил тираду Александр.

Валентина Ивановна обиженно замолчала, но потом вспомнила о плафонах и снова улыбнулась.

— Ладно, поехали к вашим приятелям, светильники подождут.

Борщ выехал на проспект, но развернуться не смог. Машин справа, слева, спереди и сзади становилось все больше и больше. Они попали в пробку.

— Я открою, Алька оставила мне ключ, — сказала Наташа, быстро одеваясь. Ее волосы были мокрыми, джинсы с трудом натянулись на влажные ноги. Стас сначала тоже решил было надеть брюки, но потом передумал и закутался в Алин белый махровый халат в красных сердечках.

Наташа подошла к двери, гремя ключами, и взглянула в «глазок».

На площадке стояла Эмма Никитична Полканавт.

— Интересно, чего это она прителепалась? — пробурчала Наташа, открывая дверь.

— Ната, кто там? — спросил Тигринский, выходя в прихожую.

— Это Полканавт! — ответила Наташа, широко распахивая дверь. — Здравствуйте, Эмма Никитична.

— Здравствуйте, здравствуйте… — улыбнулась та, вошла в прихожую и прикрыла за собой дверь. В руках в кожаных перчатках она держала большой пакет.

«Конечно, это неудачно, что их двое. Зато будь он один, этот трус никогда не открыл бы мне дверь».

Полканавт достала из пакета остро наточенный геологический молоток. Наташа вскрикнула и начала отступать к стене. Стас в ужасе повернулся и помчался запираться в ванной.

Пробка была бесконечной и почти не двигалась.

— Алиса, сбегаешь за пиццей? Ты не думай, я тебя не эксплуатирую, просто я за рулем, а маму надо беречь, она пережила большое потрясение, — проговорил Борщ, кивая на яркую вывеску пиццерии. На тротуаре возле входа подпрыгивал человек в желтой изогнутой шапке и странном одеянии с весьма красноречивым холмиком между ног.

— А это интересно кто? — пробормотала Аля, открывая дверцу. — «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана»?

— Это банан, — ответил Борщ и даже, как показалось Але, слегка обиделся. — Кстати, ты за пиццу не плати, это моя пиццерия, просто найди менеджера Жору — он всегда стоит у дверей — и покажи ему на мою машину.

— О’кей, — коротко сказала Аля, выбралась из машины и, стуча высокими каблуками черных лаковых полусапожек, побежала к входу. Через три минуты она уже шла назад с тремя большими коробками и тремя высокими бумажными стаканами.

— Класс, — пробормотал Александр, впиваясь зубами в пиццу. Его лицо было в этот момент сумрачным и сосредоточенным. — Отличная пицца, всем премию выпишу.

Каверина тоже с удовольствием откусывала понемногу от сочного куска, покрытого кружочками колбасы, зеленью, порезанными оливками и расплавленным сыром. В стаканах оказалась сладкая шипучка. Но Але еда почему-то встала поперек горла. Она честно жевала пиццу, потом поняла, что не чувствует вкуса, и положила кусок назад в коробку. Борщ взглянул на нее.

— Что, не нравится? — спросил он ее. — Или ты плохо себя чувствуешь?

— Ты веришь в телепатию? — спросила Аля.

Барщевский скосил на нее насмешливые темные глаза.

— Нет. И в зеленых человечков не верю, и в переселение душ, и даже в призрак Черного Геолога…

— Саша, прекрати эти глупости, — строго сказала с заднего сиденья Валентина Ивановна. — Что ты издеваешься над бедной Марьей Марковной?!

— Так при чем здесь телепатия, Алька? — наконец спросил подругу Барщевский.

Но Аля не знала, что ему ответить. Какое-то темное предчувствие, какая-то неприятная мысль не давали ей покоя.

— Борщ, — сказала она, — мне надо идти. Там, у меня дома, похоже, какие-то проблемы. Я понимаю, что ты не можешь со мной пойти, я поеду сама на метро, а ты сделаешь все дела и потом приедешь. Ладно?

Александр долго молчал.

— Ладно, — согласился он наконец, — только будь осторожна, а я постараюсь побыстрее.

— Милочка, будьте осмотрительны! — воскликнула Каверина.

— Алька, ты скажи, что это за запах был! — закричал Барщевский ей вслед. Ему очень, очень не хотелось ее отпускать.

«Дружить можно всю жизнь… по два раза в день», — почему-то вспомнил он.

— Это лиана Полканавт! — закричала в ответ Аля, обернувшись. — Если оторвать лист и потереть его, получается такой запах.

Прыгая через лужи, она побежала к метро.

Первый удар Эммы Никитичны не достиг своей цели. Наташа, хрупкая и субтильная на вид, отпрыгнула в сторону и швырнула в Полканавт тяжелый рулон обоев из кучи, высившейся в углу прихожей. Та отклонилась и тихо заворчала, примериваясь для следующего удара. Свет сверкнул на отточенном острие геологического молотка. Наташу пронзил ужас. Звериным чутьем Эмма Никитична почувствовала ее замешательство и усмехнулась.

«Тигринский сбежал? Спрятался в ванной? Слизняк и болтун, — подумала она. — Если бы они атаковали меня, пожилую женщину с варикозом и лишним весом, вдвоем — у них были бы шансы. Но Стасик — трус, поэтому шансов нет».

Наташа металась в углу, как загнанная крыса, между ней и Эммой Никитичной лежали рулоны обоев. Полканавт медленно наступала, поигрывая молотком.

«Ну где же Стас? Струсил?» — думала Наташа. Сознание стало холодным и трезвым. За ее спиной стояли мешки с цементом, девушка опустила руку и нащупала бумажную упаковку. В мешке была дырка, Наташа просунула туда ладонь и набрала мягкой сыпучей субстанции. Полканавт прыгнула, молоток опустился и острым концом оцарапал Наташе плечо и руку. Брызнула кровь. Тогда с криком Наташа изо всех сил швырнула в Полканавт горсть мелкой серой пыли. Та зарычала и начала беспорядочно размахивать своим страшным оружием, пытаясь протереть запорошенные глаза. Наташа рванулась было к входной двери, не запертой на ключ, а всего лишь прикрытой, но молоток Эммы Никитичны просвистел в сантиметре от ее уха и срезал прядь светлых волос.

— Убью!! — страшно закричала Полканавт.

Наташа уклонилась от очередного слепого удара и ринулась в ванную.

— Стас, пусти меня, это я! — заорала она, стуча кулаками по деревянной двери. Испуганный до полусмерти Тигринский подбежал было к двери, но, услышав тяжелые шаги Полканавт, метнулся назад, испугался и схватился за сердце.

«Тварь дрожащая», — подумала Наташа о Тигринском и повернулась, чтобы увидеть, как острый конец молотка летит ей прямо в лоб.

Аля бежала так, как не бегала со времен сдачи стометровки в десятом классе. Она перепрыгивала через три ступеньки, перелетала через заграждения и втискивалась в последний вагон уходящей электрички. Темный ужас, поднимающийся все выше и выше к горлу, гнал ее вперед. В свой отдаленный район, куда она обычно добиралась не менее часа, Аля примчалась вдвое быстрее обычного. У подъезда Аля остановилась, подняла голову и взглянула на окна. Казалось, все тихо. Аля перекинула сумку на другое плечо, нажала на кнопку вызова лифта, но тот, конечно, по-прежнему не работал, потом она быстро побежала вверх по лестнице.

— Мама, — негромко позвал Борщ, пристально смотря на красные тормозные сигналы темно-зеленого «Форда» впереди, — мама!

— Что такое? — переполошилась Валентина Ивановна, чуть не подавившись пиццей.

— Ты доведешь машину до какой-нибудь парковки? И подождешь меня там?

— А ты побежишь за Алисой? И правильно, — ответила Валентина Ивановна, поправила высокую прическу и изящно вылезла из машины, намереваясь пересесть на водительское место.

— А почему правильно? — спросил Барщевский.

— Правильно потому, что она тоже бы за тобой побежала, — ответила Каверина и уселась за руль. — Я помню, как она однажды волокла тебя по лестнице, когда ты был смертельно пьян… Ты еще орал похабные песни и засовывал ей руки под свитер, дело было в институте после празднования Нового года.

— Ужас какой… совершенно такого не помню, — пробормотал Барщевский, краснея.

— Вот именно, дорогой, — сказала мама, закрывая дверцу и опуская стекло. — Ты не помнишь, и она знала, что не вспомнишь, и все равно тащила.

Барщевский рассмеялся, наклонился, быстро поцеловал маму в пахнущую пудрой щеку и побежал к метро.

Аля быстро поднялась на свою площадку, нажала на кнопку звонка и обмерла: дверь была приоткрыта.

«Опоздала. Опоздала!» — в ужасе подумала Аля и решительно толкнула дверь. Та, скрипнув, открылась, и вдруг в глубине квартиры раздался дикий крик.

— Стас, пусти меня, это я!! — орала Наташа.

Аля схватила один из валявшихся под ногами рулонов и ринулась к ванной. Она успела увидеть, как опускается молоток гибко и стремительно двигающейся Полканавт, как Наташа поднимает руки, пытаясь укрыться от наточенного острия, и, громко крикнув, Аля швырнула рулон прямо в голову Эмме Никитичне. От сильного удара Полканавт пошатнулась, и молоток, нацеленный Наташе в лоб, дрогнул в ее руках, изменил направление и скользнул по груди девушки, вспарывая одежду, кожу и мышцы. Наташа беззвучно обмякла, Полканавт медленно повернулась к Але. Ее глаза сияли каким-то странный блеском, она двигалась легко и бесшумно, как балерина.

«Как удачно. Все птички в клетке, — с удовольствием подумала Эмма Никитична. — Ах, зеленая, наивная молодежь… Некоторые из них пытаются друг друга выручать и только туже затягивают петлю у себя на шее, другие же убегают и прячутся, подставляя своих друзей». Аля пятилась и пятилась, не в силах оторвать взгляд от сверкающего оружия. Полканавт наступала. Внезапно Эмма Никитична увидела что-то за Алиной спиной, и лицо ее исказилось. В этот момент продолжающая пятиться девушка налетела спиной на что-то большое и мягкое, а над ее ухом раздался оглушительный грохот. Когда Аля открыла глаза, Полканавт лежала на полу, заняв своей огромной бесформенной тушей выход в коридор. Алины ноги подкосились, она села, потом легла. Борщ, засовывая пистолет в кобуру, быстро наклонился к ней, испытующе взглянул в лицо, пытаясь определить, пострадала она или нет, затем схватил на руки лежащую в луже крови Наташу и выбежал из квартиры.

Наступила полная, абсолютная тишина, только звенело в ухе. Аля попыталась ползти, но не получалось. Эмма Никитична, одетая в длинное синее трикотажное платье с воротником-стойкой, плотный черный вязаный кардиган, больше похожий на пальто, и осенние сапоги без каблуков, лежала неподвижно, геологический молоток валялся в стороне чуть дальше по коридору. Наконец Аля встала на четвереньки, потрясла головой, пытаясь восстановить способность слышать, весьма пострадавшую от грохота выстрела над ухом, и тяжело поднялась на ноги. Собрав всю силу воли, Аля переступила через тело Полканавт и постучала в дверь ванной.

— Ч-ч-что вам от меня надо?! А-а-а-а! А-а-а-а-а-а-а! Милиция! Насилуют!! — завизжал из-за двери Тигринский.

— Не волнуйся, Стасик, — сказала Аля, едва слыша свой голос, — выходи спокойно, опасность миновала.

Стасик тут же приоткрыл дверь и выглянул. Увидев труп Эммы Никитичны, он испуганно ойкнул. Глядя в его блудливые глазки, Аля почувствовала, что еще секунда — и она убьет Тигринского сама.

— Ты бы, Стасик, шел отсюда побыстрее, — медленно проговорила она, — проваливай.

— А что я такого сделал? — возмутился Стас. — Я никого не обижал, даже вон паучка у тебя в ванной не тронул. А что спрятался — так на моем месте поступил бы каждый. Кстати, где Наташа? Я слышал дикие крики. А жаль, мы с ней так мило проводили время…

— Стасик, вон отсюда. Забирай свои шмотки и проваливай, — Алины глаза слипались, а язык вдруг стал заплетаться. Она дико хотела спать, как же она раньше не замечала, что засыпает на ходу?

— Ну ладно, уже ухожу, — обиженно протянул Стасик и начал уныло снимать махровый халат с красными сердечками. Смотреть на него у Али не было никаких сил.

«Трусоват был Стасик бедный и чуть всех не погубил», — думала Алиса.

Возмущенный до глубины души тем, что его выгоняют, Стасик оделся, но уходить, конечно, не спешил.

Барщевский очень боялся, что Наташа умрет от потери крови раньше, чем он сумеет доставить ее в больницу. Вся его одежда промокла, тяжелые капли падали на землю, первые две машины отказались брать таких пассажиров, тогда Борщ предложил водителю старенького «москвичонка» сто баксов, и они поехали. Наташа была без сознания и очень бледна, но когда машина, надсадно воя двигателем, ворвалась на территорию больницы, девушка была все еще жива.

— Что, опять?! — закричал практикант, укладывая на каталку Наташу и изо всех сил разгоняя ее в направлении операционной.

«Если она выживет, я тут же признаюсь ей в любви, — твердо решил практикант, — вряд ли ее привезут нам в ближайшее время в третий раз».

— Что, опять?! — синхронно воскликнули Виталий Викторович и Ульяна, прибежавшие в операционную в марлевых повязках и изумленно уставившиеся на Наташу и залитого кровью Борща.

— Она выживет? — спросил Барщевский.

— Посмотрим, — протянул Виталий Викторович, наклоняясь над Наташей, — рваная рана левого плеча, предплечья и запястья, рваная рана правого плеча, предплечья и запястья, а также царапина на лбу, но она не опасна. Давление?

— Восемьдесят пять на пятьдесят.

— Быстро капельницу!!

Александра вытолкали за дверь.

— Алька, давай я тебе чайку сделаю, — мило предложил Тигринский, как будто ничего не случилось, — тут у нас на кухне есть замечательный чаек и печенье есть… Иди сюда, дорогая, я тебе помогу. А Полканавт мы давай в ванну перетащим, чтобы она под ногами не валя…

— Вон отсюда!! — потеряв всякое терпение, закричала Аля.

Награждая Тигринского пинками под зад, она вытолкала его на лестничную площадку, причем Стас пытался сначала рухнуть, споткнувшись о лежащие поперек прихожей белые рулоны, закатанные в прозрачную пленку, а потом ухватился за дверной косяк, но Аля пару раз чувствительно стукнула его по пальцам, и он, обиженно завыв, вывалился на площадку, где лицом к лицу столкнулся с нарядом милиции. Бдительные соседи сверху, услышав грохот выстрела, вызвали представителей правоохранительных органов.

— А это еще что? — удивился высокий, под два метра ростом, и очень широкий в плечах капитан, глядя на то, как Аля поддала Стасу коленом под зад и тот, взвизгнув, продвинулся в сторону лестницы еще на пять сантиметров.

— Это у нас Стасик Тигринский — он трус, балбес, болтун, аспирант и халявщик, — злобно проговорила Аля, — а там, — девушка махнула рукой в сторону двери, — у нас труп Эммы Никитичны Полканавт. Пойдемте, покажу.

— Да, пожалуйста, покажите, — вежливо отозвался капитан. Его помощник в чине старшего лейтенанта, имеющий примерно габариты Моськи, с любопытством вытягивал шею.

Они зашли в квартиру, аккуратно переступили через разбросанные рулоны обоев, потом прошли через комнату к входу в коридорчик, один конец которого вел к ванной, а второй — на кухню. Еще минуту назад вход в коридор почти полностью перекрывало тело Полканавт, но сейчас там ничего не было. Аля моргнула. Потом моргнула еще раз. Она потерла глаза, перекрестилась, но тело не появилось.

— И где обещанный труп? — спросил милиционер, похожий на Моську, а великан расхохотался и, сказав: «Ну и шуточки у вас, девушка!» — пошел к выходу.

«Постойте, он же только что был здесь! Труп Эммы Никитичны!» — хотела закричать Аля, но из горла не вылетало ни звука.

Милиционеры, вяло переговариваясь, двинулись на выход.

— Подождите, — наконец обрела дар речи Аля, — пожалуйста, еще секундочку! Давайте вместе заглянем в ванную, больше ей быть негде!

— Кому — ей? — спросил лейтенант. — Вы же сказали — труп? А в ванной тогда у вас — кто?

Капитан опять смачно захохотал и пошел по коридорчику к ванной. У двери он увидел большую темную лужу, и его веселость как ветром сдуло.

— Что это? Кровь? Откуда?! — резко и отрывисто спросил он.

— Да, это кровь девушки, которая, я надеюсь, сейчас уже в больнице, — подтвердила Аля. — А та женщина, что была трупом, но которая вовсе не так мертва, как казалось, наверное, в ванной, только будьте очень осторожны. Эта женщина вооружена.

— Чем? — спросил капитан, доставая из кобуры пистолет.

Лейтенант уже что-то быстро говорил в рацию. Стасик молчал и пытался незаметно просочиться в сторону входной двери. Ему было страшно.

— Так чем она вооружена? И кто такая эта «она»?

— Эмма Никитична Полканавт, я же сказала. Она вооружена остро наточенным геологическим молотком.

— Наточенным молотком? Что за чушь? Как молоток может быть наточенным? Я еще понимаю — топор.

— Вы видели когда-нибудь альпеншток? Или ледоруб? — спросила Аля капитана.

— А-а-а-а… Это такой, которым Троцкого порешили? Ясно. Так и говорите — ледоруб. А то — молоток, молоток… Что я, молотка, что ли, не видел.

В этот момент Аля услыхала, как еле слышно скрипнула входная дверь.

— Она ушла! Она была в кладовке!! — воскликнула Алиса, кидаясь в прихожую.

Там, на куче строительного материала, они нашли небольшое красное пятнышко. Милиционеры попытались ее преследовать, но Эмма Никитична как сквозь землю провалилась.

— Мам, я в больнице, — позвонил Валентине Ивановне Борщ, — пригони машину, пожалуйста, а то я по уши в крови.

— Ты ранен? — охнула Каверина, отметив тем не менее, что голос у сына вполне бодрый.

— Нет, ранена Наташа. А я кое-кого пришил полчаса назад.

— Не хвастайся такими вещами, сынок, — наставительно проговорила Валентина Ивановна. — Я сейчас приеду, говори, в какой ты больнице!

— Еще и Стручковых надо домой отвезти, они совсем расклеились, — хмуро сказал Борщ. — Профессор плох, рыдает, говорит, что был не прав, собирается поменять мировоззрение и уйти в монастырь, тем более что Зинаида Алексеевна наконец решила с ним развестись.

— Могу себе представить, — проворчала Каверина, вжимая педаль газа в пол. В шестьдесят она водила машину так же лихо, как и в двадцать лет. — Я Стручкова не люблю уже почти сорок лет, но все равно ему сейчас сочувствую.

Выгнав Тигринского, Аля тщательно осмотрела квартиру, заперла дверь на ключ и села на кухне.

«Как я устала, — подумала она. — Сплошные ужасы третьи сутки подряд». Ночью она оступилась, и сейчас лодыжка неприятно ныла. Хотелось горячего чаю и ощущения надежного плеча, но Борщ уехал с Наташей в больницу, а сил встать, найти в холодильнике какую-нибудь снедь и вскипятить чайник у Али не было. Она так и сидела два часа в углу, нахохлившись и сжавшись, пока Барщевский не переоделся, не поговорил с мамой, не отвез домой чету Стручковых, не сдал плафоны в банк на ответственное хранение и в конце концов не вернулся к Але.

— Алька, — сказал он прямо с порога, — Алька, давай дружить.

— Мы сегодня уже дружили утром. Ты забыл? — счастливо прошептала она, с трудом вставая с табуретки и крепко обнимая Александра за широкие надежные плечи.

— Ну что ты, я отлично помню, но мы же договаривались дружить по два раза в день… Впрочем, нет. Лучше мы подружим вечером, а сейчас съездим в институт и поставим все точки над «i». Ты сможешь идти или совсем сил нет?

— Могу, конечно, — проговорила Аля, чувствуя, как прибавляются ее силы в присутствии Борща, — особенно если ты купишь мне мороженое. Пломбир.

Александр фыркнул:

— От тебя, Невская, одни убытки. То тебе пиццу, то тебе мороженое, то почти весь мармелад у меня дома съела.

— Пиццу ты сам попросил, а я, как девочка на побегушках, за ней через лужи перепрыгивала…

Они спускались вниз, хохоча и крепко держась за руки.