Внезапно в коридоре снова послышался шорох. Кто-то стоял за дверью. Алю прошиб холодный пот, дыхание стало частым, сердце ухнуло и замерло, ноги сковал ужас. Дверь в коридор была приоткрыта на пару сантиметров, и кто-то смотрел в щель прямо на нее.

«Спокойно. Спокойно», — повторяла Аля про себя, пытаясь обуздать заливающую сознание панику.

Дверь неслышно приоткрылась еще на несколько сантиметров, в проеме шевельнулась черная тень, но Аля уже поняла, что ей нужно делать. В два прыжка она оказалась у окна, которое, на ее счастье, так и не забрали решеткой, распахнула тяжелую раму и вывалилась в мокрую траву. Она, не чувствуя боли, перекатилась, вскочила, нашарила тапки и что было сил побежала к забору, протиснулась в дырку, поцарапав ладони, и вылетела на шоссе. Тень так же неслышно подошла к окну и с досадой проводила взглядом улепетывающую как заяц девушку.

После того как Борщ со Стасом выпили уже полбутылки водки, старший товарищ подарил младшему одну из своих карамелек, а Тигринский рассказал все перипетии борьбы с научным руководителем, признался, что остался в Алиной квартире без ее ведома, а также пожаловался, что Аля отказалась от секса и он, Стасик, всю ночь вертелся и страдал. Они пили и болтали до половины пятого утра, когда в прихожей внезапно и отчаянно заверещал звонок.

Наташа встала и подошла к окну. Спать ей не хотелось, а наоборот, хотелось бегать, прыгать, петь и плясать. На диванчике в ординаторской потягивался Виталий Викторович, так и не снявший белого халата, что было особенно пикантно.

— Вот сниму я халат, а потом привезут кого-нибудь, — объяснял он Наташе. — И я, давший клятву Гиппократа, буду спасать его в одних белых носках?

Носки у него действительно были белыми. Наташа захихикала. У нее было прекрасное настроение. Особенно потому, что Виталий Викторович оказался давно разведенным мужчиной, не имеющим ничего против веселого приключения с пациенткой, которую собирался завтра выписать. Впрочем, Наташа рассматривала эти отношения как нечто большее, чем просто разовый пересып. Она твердо решила выйти за врача замуж. Девушка еще раз довольно улыбнулась в сумраке ординаторский, не подозревая, что мимо ординаторской в коридоре только что тихо пробралась Аля.

«И, спрашивается, зачем мне диссертация, если у меня будет такой муж? — подумала она с удовольствием и погладила Виталия Викторовича по кудрявой шевелюре. Тот зажмурил глаза, как кот. — Ага, нравится… То-то ты запрыгаешь, когда попробуешь мою стряпню», — улыбнулась Наташа. Готовила Куницына действительно совершенно потрясающе. Особенно удавались у нее пельмени, лазанья и рис с запеченной куриной грудкой. Не то чтобы Наташа специально училась готовить, просто у нее было чутье на продукты.

«Хорошая девушка, но если я на ней женюсь, то получу в придачу страшную и ужасную тещу. Поэтому жениться я, конечно, на ней не буду», — думал, со своей стороны, Виталий Викторович, борясь со сном.

Ночь выдалась спокойная, дождь прекратился, новые больные не поступали, и Наташа с доктором уснули, обнявшись на диванчике, поэтому никто не заметил убегавшую из больницы Алю.

Звонок все звенел и звенел. Борщ поднял голову и прислушался. Стас пытался встать со стула и сфокусировать взгляд. Удавалось это ему плохо.

«Да, тяжело пить на голодный желудок», — сочувственно подумал Борщ, который по-настоящему пьянел очень редко.

— Слышь, Борщ… П-п-п-похоже, к нам пришли… Гости, — Стас икнул. Барщевский встал и открыл окно. Холодный предрассветный ветер ворвался в помещение. Зрение у Стаса сразу прояснилось. Борщ решительно двинулся в сторону входной двери.

Аля прибежала к дому Барщевского, не чуя под собой ног. Пижама совершенно не спасала от ноябрьского холода, легкие тапочки промокли. Метро в такое время не работало, денег на такси у Али не было, поэтому она шла пешком. К счастью, Аля знала, где живет Борщ. Она звонила, стучала, била ногами в дверь, но никто не открывал.

— Саша! Открой! — закричала Аля.

Из-за соседской двери высунулась всклокоченная недовольная голова. Голова увидела Алину полосатую пижаму и, в ужасе прошептав «беглая каторжница», снова спряталась. Через минуту высунувшихся голов было уже две, мужская и женская, причем мужчина держал в руках небольшой топорик.

— Вы не знаете, где хозяин квартиры? — пролепетала Аля.

— Не знаем. Вчерась не видели. А вы кто ему будете? — подозрительно спросили Алю.

— Я коллега по работе… — начала было Аля, и обе головы дружно захохотали.

— Ах… Коллега! — заливалась женская голова. — Да он же хозяин заводов, газет и пароходов, а ты кто?

Аля хотела было сказать, что для нее Борщ всего лишь инженер второй категории, а вовсе не хозяин каких-то там плавсредств, но промолчала.

— А ты откуда пришла в такую рань? — заинтересованно проговорила мужская голова, оглядывая пижаму и тапочки. — Судя по всему, вы, девушка, прямо из постели выпрыгнули… Не терпится? Да уж, наш сосед интересный, видный мужчина.

— Я сбежала из больницы. Можно мне позвонить? — попросила Аля, переминаясь в мокрых тапках и теряя терпение.

— Из психиатрической?! — тут же взвизгнула женщина, но мужчина уже проникся к Але доверием.

— Заходи, девочка, — сказал он, опуская топор и пропуская Алю в квартиру, — позвони. — Но сотовый Барщевского не отвечал, а больше не было никого, кому она могла бы доверять.

«Пойду домой и попрошусь переночевать к соседям, — решила она наконец. — Соседи-то меня знают. Кроме того, они никак не могут быть замешаны в этом темном деле». Аля повесила трубку и, поблагодарив гостеприимную чету, поплелась на улицу в мокрых тапочках.

— Эй! Милочка! — крикнула сзади женщина. — Возьми обувь и куртку, вернешь потом.

Рассыпаясь в благодарностях, Аля натянула на ноги валенки с калошами, а на плечи куртку и уже живее побежала на улицу. До ее дома от квартиры Борща было около часа быстрой ходьбы.

Игорь Григорьевич Стручков тоже не спал в эту ночь — его сосед ворочался и мычал во сне, и профессор, привыкший к комфортным условиям, никак не мог забыться сном. Кроме соседа, заснуть ему, как и незадолго до этого Але, мешали раздумья.

«Кто покушался на Лилю? И за что? Связано ли это как-то с ее ночным визитом в кабинет Невской? И если связано, то знал ли убийца, что она не нашла статью? Или она все-таки нашла, но солгала мне, а тот, кто ее убил, это знал? Так кто же этот кто-то?» Стручков крутился на кровати и никак не мог заснуть. Наконец он не выдержал и заплакал.

— Ну зачем мне все это было нужно? — прошептал он сквозь слезы. — Титулы, деньги, ремонт, новая мебель, академик того-то, академик сего-то… Бред все это, шелуха, суета.

Стручков решил, что завтра пойдет в церковь, и ему полегчало, но заснуть все же не удалось.

Звонок звенел и звенел, не переставая. Борщ подошел к двери и посмотрел в «глазок». На площадке стояло маленькое, худенькое существо в больших валенках и несусветной сиреневой куртке и давило на кнопку.

— Аля! — ахнул Барщевский и кинулся было открывать дверь, но тут понял, что у него нет ключей. — Ну что это за новомодные такие двери, — промычал он с досадой.

— Борщ, — кричала Аля, — открой, я знаю, что ты кормишь моего кота! Я видела свет в окнах! Открой, Борщ!

— Аля, я здесь, но у меня нет ключей, я выбросил их в форточку! — закричал Александр. — Алька, прости… Ключи там, под окнами, их можно найти!

«Ужас… Что с ней произошло?» — думал Борщ, глядя в «глазок».

Аля поняла, что больше не может держаться на ногах. Подъем по лестнице на десятый этаж мимо неработающего лифта окончательно лишил ее сил. Алиса села прямо на коврик у входной двери и привалилась спиной к черной гладкой поверхности. «И зачем мне была нужна металлическая дверь? Что у меня красть-то?» — подумала она вяло, не чувствуя уже холода и понимая, что засыпает. В этот момент внизу в подъезде хлопнула дверь, и Аля резко проснулась.

«Интересно, кто это у нас в подъезде куда-то ходит в половине пятого», — неожиданно четко и трезво подумала она.

Черная тень, держащая в руке геологический молоток, бесшумно и проворно поднималась по лестнице.

— Алька, ты где, что с тобой? — надрывался Борщ из-за закрытой двери, но Аля его уже не слышала. Она стояла у двери, прижавшись спиной к стене и напряженно всматриваясь в темноту лестницы. Еще можно позвонить соседям и спрятаться, но Аля этого не сделала: ей очень нужно увидеть лицо своего врага…

Стручков вышел в коридор и прислушался. Было совершенно тихо и темно. Ульяны на посту не было, девушка спала в приемном покое на кушетке, подложив руку под щеку и укрывшись пальто. Стручков подошел к окну и прижался лбом к холодному стеклу.

— Вопрос первый: почему ее отравили? И заодно Невскую и Полканавт? Вопрос второй: кто это сделал? И вопрос третий: что это было? Отрава, которая подействовала как нервно-паралитический газ, поразила печень, остановила дыхание и не оставила следов.

Стручков был доктором наук и думать умел. Сейчас он думал изо всех сил. К приемному покою больницы с мигалками подъехала «Скорая», оттуда вынесли тело на носилках. За его спиной открылась дверь, и из ординаторской выпорхнула Наташа. Она увидела замершего у окна Стручкова и ойкнула. Профессор обернулся.

— Куницына, — позвал он тихонько, — давай вместе подумаем.

Это было так непохоже на обычную манеру Игоря Григорьевича говорить, что Наташа подошла и встала рядом. Дверь снова открылась, из ординаторской быстро вышел и побежал в приемный покой Виталий Викторович в белом халате и белых носках.

— Давайте подумаем, Игорь Григорьевич, — согласилась Наташа. Несмотря ни на что, ей было жаль старика, дочь которого лежала в реанимации в коме, и шансов на то, что она выживет, почти не было.

— Я вот что хочу сказать… — проговорил профессор, — тут все вертится вокруг координат. Мой аспирант, Тигринский, анализировал снимки морского дна, сделанные с помощью гидролокатора. Это сложная и кропотливая работа. Я, честно говоря, надеялся, что он что-нибудь найдет, и он действительно нашел, провозившись два года. Он нашел следы затопленного города на глубине 8 метров возрастом около 4 тысяч лет. Это очень, очень ценная находка.

Он замолчал. Наташа не перебивала. Тигринского она знала довольно хорошо, так как тоже была аспиранткой Стручкова.

— Но Станислав решил меня кинуть, — голос профессора зазвенел и стал похож на его обычную манеру говорить, — он написал статью о находке и понес ее в «Вестник географических наук».

— Почему же кинуть, — отозвалась Наташа. — Он правильно сделал. Город должны изучать археологи, а не браконьеры типа вас.

Стручков никак не отреагировал на ее реплику. Похоже, он ее даже не слышал.

— Он отнес статью Невской, а ночью в ее кабинет пошла моя дочь, чтобы статью забрать.

Теперь Наташа смотрела на профессора очень внимательно и боялась пропустить хоть слово. Сквозняк шевелил ее длинные светлые волосы, тускло блестела мокрая жухлая трава под окном, изредка за белым забором проезжали машины.

— Лиля позвонила из кабинета и сказала, что статьи не нашла. Значит, Невская забрала материалы домой.

— Или эту статью забрал кто-то другой. До Лили. Не исключен и третий вариант — ваша дочь нашла статью, но решила забрать ее себе. И попытка убить ее является подтверждением, что правильный — как раз последний вариант.

— Значит, тот, кто сыпал отраву, знал, что Лиля забрала статью, — Стручков смотрел теперь на Наташу во все глаза.

— Да. То есть этому человеку нужно было убрать трех человек: самого Тигринского, определившего координаты города, Алю, которая видела статью и могла их запомнить или записать, и Лилю, которая по вашему поручению забрала статью, но, видимо, решила, что она самая умная, и оставила ее себе. Всего трое. И двое из них, кстати, уже чуть не погибли.

— Ко мне сегодня приходила Зульфия, она хочет поступать ко мне в аспирантуру, и рассказала, что Тигринский бесследно пропал. Не исключено, что убийца добрался и до него. Это вполне возможно, — задумчиво покачал головой Стручков, и Наташа заметила, что профессор почти совсем поседел, сгорбился, опустил плечи и стал как будто меньше ростом. — И все-таки одного я не могу понять: при чем тут Полканавт? Почему ее тоже пытались отравить?

— Подумайте сами, Игорь Григорьевич. Эмма Никитична работает в комнате рядом с кабинетом Невской. Скорее всего, если не наверняка, она видела что-то или кого-то, что может навести нас на след убийцы. Но раз она молчит, то скорее всего сама не понимает, что она что-то знает.

— А как же убийца узнал, что Лиля не отдала мне статью?

— Она вам звонила?

Стручков скрючился, зашипел, схватился за голову, а потом за грудь, как будто у него резко заболело сердце.

— Ах да… Она звонила мне прямо из кабинета! — прошептал он.

— Значит, — твердо закончила свою мысль Наташа, — наш убийца в этот момент подслушивал за дверью.

По коридору с грохотом провезли каталку, на которой лежало накрытое простыней с головой тело.

Борщ, смотревший в «глазок», увидел, как перекосилось Алино лицо и как она повернулась в сторону лестницы, и тогда он сделал то, на что не решился Тигринский. Борщ ринулся в комнату, схватил простыню, привязал к ней пододеяльник и, роняя по пути стулья и наступив на лапу Казбичу, помчался на балкон. Было темно, но двор заливал жидкий свет горевшего невдалеке фонаря. Барщевский привязал простыню к перилам балкона и, перевалившись, стал спускаться с десятого этажа на балкон девятого.

— Только не надо смотреть вниз… Только не смотреть вниз, — бормотал он про себя, чувствуя, как трещит под руками хлопковая ткань. Свежий утренний ветер дул и раскачивал простыню и повисшего на ней Борща, но он упорно двигался вниз.

Аля прижалась спиной к двери. Она ждала. На лестнице что-то шевельнулось.

— Выходи на свет! — закричала Аля. Она знала, что из «глазка» вся площадка просматривается как на ладони, и надеялась, что Борщ напряженно вглядывается в темноту вместе с ней. На самом деле у «глазка» стоял дрожащий от ужаса трусливый Стас.

— Ал-л-лька, я з-з-здесь… — проблеял он, но недостаточно громко, и Аля его не услышала.

«У нее нет ключа, иначе она бы уже была в квартире. И у нее никого нет дома, потому что иначе ее бы уже впустили, — довольно подумала тень, — то есть у „глазка“ совершенно точно никого нет и никто нас не увидит, разве что соседи, но я постараюсь все сделать тихо».

Развеселившись от подобных мыслей, тень покрепче сжала в руках геологический молоток с острым, наточенным концом и стремительно, как пантера, бросилась вперед.

Женщина, жившая в квартире на девятом этаже, страшно удивилась, когда к ней с балкона начал стучаться какой-то мужик.

— Извините, что побеспокоил, — вежливо обратился молодой человек к даме в длинной ночной рубашке из плотного трикотажа в горошек и с широкой горловиной, украшенной кружевами в три слоя, — можно мне выйти на лестничную площадку?

— Можно, — пробормотала хозяйка квартиры, прогоняя сон, — а может, задержитесь?

Она кокетливо подмигнула Борщу.

— Спасибо за приглашение… Весьма польщен. Я обязательно зайду в следующий раз, — пробормотал Борщ и опрометью кинулся к двери.

— Алька, я здесь! — заорал он на площадке во всю мощь своих легких. Тень резко притормозила у самой полоски света и заметалась: так некстати выскочивший из квартиры на девятом этаже Борщ не оставил ей пути к отступлению. Борщ остановился на площадке, так как он плохо видел в потемках и поэтому таращился изо всех сил во тьму, а тень, чьи глаза прекрасно уже приспособились к отсутствию освещения, побежала вниз и растворилась на темной лестнице. Еще пару минут совершенно потерявший ориентировку Саша стоял и хлопал глазами, потом он привык к темноте, перевел дух, тряхнул головой с жестким коротким ежиком, пересек площадку, потом поднялся вверх по лестнице и сел рядом с Алей на коврик. Было холодно, Александр был в одной рубашке, но с него градом лил пот.

— Спасибо тебе, Борщ, — прошептала Аля, прижимаясь к его плечу. — А еще спасибо, что покормил моего кота.

— И твоего Тигринского я тоже покормил «Вискасом». Надеюсь, Казбич не обидится, — вяло отозвался Борщ. Все-таки он был не совсем трезв.

— Какого Тигринского? Стасика, что ли? — простонала Аля. — Это еще что? Это еще откуда?

— Стасик наш, чудо каховское, — весело сказал Борщ, поудобнее устраиваясь на половичке и вытягивая ноги, — четыре дня у тебя дома просидел, оголодал вконец. Потом пришел я с ключом, мы повздорили, и я выбросил ключ в окно, поэтому для того, чтобы помочь тебе, я вынужден был перелезть на балкон девятого этажа.

Тут он сфокусировал взгляд на валенках, обнял Алю за плечи и почувствовал, что она дрожит.

— Алька, ты посиди тут еще чуть-чуть, я за ключом сбегаю.

Девушка из последних сил поднялась, пошатнулась, но затем усилием воли приняла строго вертикальное положение, заправила растрепавшиеся волосы за уши и протерла очки.

— Нет, Саша, — сказала она тихо, — за ключом мы пойдем вместе.

Они обнялись и, поддерживая друг друга, пошли вниз по лестнице.

Валентина Ивановна проснулась оттого, что у нее заболело сердце. Это было странно, так как, несмотря на преклонный возраст, сердце у Кавериной не болело почти никогда. Прислушиваясь к собственным ощущениям, женщина встала и пошла на кухню. Чернота за окном в половине пятого утра обрела легкую синеву, но до рассвета было еще далеко. Она сделала себе кофе, намазала кусочек бородинского хлеба тонким слоем масла и села на мягкий стульчик, стоящий у низкого прямоугольного стола. Мебель для кухни Валентине Ивановне подарил на шестидесятилетие сын. Квартиру подарил он же на пятидесятипятилетний юбилей. Банку кофе, из которой Каверина насыпала темные гранулы в невесомую фарфоровую чашечку, тоже позавчера подарил старший ребенок Валентины Ивановны. Женщина глотнула горячего ароматного напитка, глядя на свою морщинистую, но очень ухоженную руку с аккуратными розовыми ногтями, на атласную манжету кремовой пижамы и на кобальтовые узоры чашечки кузнецовского фарфора, доставшуюся Кавериной в наследство от деда, расстрелянного в тысяча девятьсот семнадцатом году прошлого века.

«Я готова поставить сто рублей на то, что Леопольд Кириллович решит начать ремонт со своего кабинета, — думала она, доедая хлеб. — Но что же это у меня так разболелось сердце? Это не к добру, не случилось ли что с моим мальчиком?»

Каверина посмотрела на часы, но решила, что для звонка сыну еще слишком рано.

Они искали ключ почти сорок минут. В конце концов Але стало казаться, что у нее замерзли не только руки и ноги, но и внутренности. Потратив кучу сил на бесплодные поиски в грязи и космах жесткой ноябрьской травы и в колючих кустах, они залезли в машину Борща и включили печку. Оказавшись на мягком теплом сиденье в большой уютной машине, Аля почувствовала, что ее непреодолимо клонит в сон. С огромным трудом она заставила себя снять валенки с калошами, сослужившие ей хорошую службу, с наслаждением вытянула натертые замерзшие ноги, попыталась расстегнуть «молнию» на одолженной сердобольными соседями Борща куртке, но «молнию» заело, поэтому девушка стянула ее через голову и скрючилась на сиденье, пытаясь согреться. От печки шла теплая струя воздуха.

— Борщ, я посплю, а? А когда рассветет, мы легко найдем ключи и войдем в квартиру.

— А зачем нам в твою квартиру? Поехали в мою, — проговорил Александр весело, поворачивая ключ. Машина завелась, вспыхнули фары, и Борщ стал осторожно выбираться из двора, лавируя между наставленными в беспорядке автомобилями всех моделей и мастей.

— А как же мой кот? А как же Тигринский? — заволновалась Аля.

— Насчет Стасика не беспокойся. Он как-то выдержал четыре… нет, уже пять дней, потерпит еще немного. Хотел в ванне купаться? Пусть теперь купается до посинения.

С балкона на маневры Сашиной машины глядели Казбич и Стас Тигринский.

«Ничего, — думал Стас, — все не так страшно. У меня еще осталось пять упаковок „Вискаса“, до завтра я продержусь».

Он закрыл балкон, пнул кота, на этот раз беззлобно, и пошел набирать ванну в четырнадцатый раз.

Телефон Борща зазвонил, когда он поднимался по лестнице, неся спящую Алю на руках.

«Неужто секретарша так рано пришла на работу? Нет, вряд ли… Может, что-то случилось», — заволновался Борщ, но тут же выбросил это из головы, справедливо решив, что абонент непременно перезвонит.

Так оно и было. Он только успел открыть дверь, занести Алю и уложить ее на кровать, как телефон зазвонил снова. Это была мама.

— Ты где, сынок? — волновалась она. — У тебя все хорошо? Ты не дома?

— Уже дома, — честно ответил Саша. — Были небольшие затруднения, но сейчас все в порядке.

— Хорошо… Я уже начала волноваться, — в ее голосе зазвучало искреннее беспокойство.

— Не волнуйся, мама. Пока. Отдыхай, у меня все в порядке. Я буду сегодня на работе.

Он нажал на отбой. Аля лежала поперек его кровати в той же позе, в которой он ее положил, и внимательно смотрела на него.

— Я думал, ты спишь, — проговорил Борщ, садясь рядом с девушкой на кровать.

— Уже нет. Мне просто было лень подниматься по лестнице на твой третий этаж, поэтому я прикидывалась спящей, надеясь, что ты меня отнесешь. Так и вышло.

— Я бы на твоем месте не признавался, — сказал он, заваливаясь на покрывало рядом с девушкой.

— Да ну тебя, Борщ… Если бы ты попал в такую переделку, как я, я бы тебя тоже на руках тащила на третий этаж, даже бодрствующего. Ну, попыталась бы, во всяком случае. А это кто тебе звонил? Мама? — она перекатилась по покрывалу и оказалось у Барщевского прямо под мышкой.

— Мама.

— Валентина Ивановна?

Ни один мускул не дрогнул на лице Борща. Он умел держать удар.

— Ладно, признаюсь, — кивнул он. — Как ты догадалась?

— Скажу честно, Борщ, — она подняла голову, поправила очки и заправила за ухо выбившуюся прядь, — я бы в жизни не догадалась, внешне вы похожи друг на друга не больше, чем просто два человека на улице. То есть чем-то похожи, а чем-то и нет. Но дело в том, Санек, что я отлично чувствую запахи, просто как собака. И однажды я обратила внимание, что твоя одежда стирается каким-то необычным порошком.

Борщ засмеялся:

— Да, мама покупает его у подруги-распространительницы, которая занимается сетевым маркетингом. Насколько я знаю, порошок этот никаких особых свойств не имеет, маме просто жаль подругу, но после стирки квартиру приходится пару часов проветривать, воняет просто жутко, какой-то лавандой, что ли.

— Вот-вот. Через несколько дней я столкнулась в коридоре с Валентиной Ивановной. Я прошла совсем близко от нее. Порошок был тот же, что и у тебя. Потом я стала наблюдать, присматриваться и принюхиваться. Порошок мог быть простым совпадением, но у вас оказались еще и одинаковые номера на сумках. Это смешно, но компания «Самсонит», сумочки от которой вы предпочитаете с мамой носить на работу, надеясь, что они выглядят достаточно скромно, цепляет на каждую сумку стальную табличку с номерком. Видал?

— Видал, что табличка есть, но номер не читал. Он длинный, — пропыхтел Борщ, лениво переваливаясь на спину. У него были широкие плечи, в расстегнутом вороте клетчатой рубашки виднелась крепкая шея. Весь он был подтянутый, мускулистый, жесткий и при этом какой-то по-домашнему уютный.

— А я вот не поленилась и рассмотрела. Номера одинаковые — эти сумки были куплены вместе, комплектом, — мужская и женская. Видно было, что их купили парой, а потом разделили. Это уже совпадением быть не могло.

— Да, признаюсь, «Самсонит» тогда проводил акцию «две сумки по цене одной», но я никогда не думал, что можно заметить такую мелочь, — Борщ снова перевернулся на живот и засмеялся.

— Нельзя. Я специально присматривалась. Кроме того, уже почти шесть лет не умолкают пересуды по поводу того, что ты не тот, за кого себя выдаешь. С самого того момента, как ты у нас появился. Я тогда, кстати, только поступила в аспирантуру.

Александр поморщился. Назойливое внимание сотрудников, шушуканье, закатывание глаз, настойчивые расспросы, невероятные слухи, не однажды обшаренная сумка успели ему порядком надоесть. А тут еще и Аля обнаружила, что он сын Кавериной. А раз так, то до разгадки ей оставалось сделать всего один шаг.

— Какое кому дело, кто я, — пробормотал Борщ, раздражаясь и желая закрыть эту тему. — Документы у меня в порядке, высшее образование есть, так что я имею полное право работать там, где я хочу. Хотя бы и в НИИ географии. Может, я всю жизнь мечтал рисовать карты далеких островов?

— Да ладно тебе, Сань. Я восхищена, что ты так любишь свою мать, что готов сидеть в этих наших казематах без ремонта по восемь часов в день, лишь бы подстраховать ее в случае… В случае чего, кстати?

— Милая моя, — мягко ответил Борщ, — это точно не имеет отношения ни к тебе, ни к Лильке, ни к Тигринскому и его координатам. Это даже к Полканавт отношения не имеет. Поэтому давай отделим мух от котлет и не будем обсуждать все вопросы сразу. Ладно?

— Ладно, — согласилась Аля, прижалась к Барщевскому и с наслаждением втянула носом воздух, а потом лукаво посмотрела на него.

«Ну вот еще…» — расстроился Барщевский.

— Ну и что? — сказал он вслух. — Я сутки не был в душе, я, надрываясь, тащил от магазина до машины восемь упаковок «Вискаса», я дрался с Тигринским, потом пил с ним водку, а затем спускался с десятого этажа на девятый по простыне, рылся в грязи в поисках ключа, а также поднимал на третий этаж коллегу, которая прикидывалась спящей. Неудивительно, что результат ужасен и от меня сильно несет потом.

— Что ты, Санек. Результат просто замечательный. Это ж запах мужества, решительности и сме…

Но Борщ, который наконец улыбнулся, подвинулся к ней, обнял и не дал закончить тираду.

— Наталья Куницына, сдайте мочу и белье, вас сегодня после обеда выписывают. Конечно, если анализы будут хорошие, — строго сказала медсестра. Это была не Ульяна, а другая женщина — дама средних лет с короткой стрижкой и худыми загорелыми руками.

Наташа вышла в коридор. Прямо на нее быстро шли озабоченный Виталий Викторович и мужчина в милицейской форме.

— Надо же… Кто же его так? И чем? Какой-то тяжелый тупой предмет, — говорил Виталий Викторович. Милиционер держал под мышкой газету «Совершенно секретно», но никак не мог со вчерашнего дня найти свободную минутку, чтобы ее прочитать, и это его жутко злило и нервировало.

— Мы уже все выяснили. Мотивом стала ревность, — мрачно сказал милиционер, перекладывая газету в другую руку. — Дама бальзаковского возраста, молодой любовник, старый, но еще вполне боеспособный муж, не вовремя вернувшийся с дачи… Все ясно…

— Кстати, вы не поверите, — перебил милиционера Виталий Викторович, — но у меня тут в отделении целых пять пациентов из одной и той же организации. У нас лежат Эмма Никитична Полканавт и Алиса Андреевна Невская — с отравлением неизвестно чем, вчера к одной из них приходил, кстати, ваш коллега, но сказал, что вопросом пищевых отравлений на банкете занимается не милиция, а санэпидстанция. Кроме того, в морге лежит труп девушки, скончавшейся ночью в реанимации, который мы не можем выдать родственникам для похорон, так как не знаем, чем именно человек отравился перед тем, как скончаться, в пятой палате у нас лежит ответственный секретарь того же самого НИИ Наташа Куницына с переломами ребер и многочисленными синяками и профессор Игорь Григорьевич Стручков с ранениями гениталий и ушибами внутренних органов. И что вы на все это скажете? Странно как-то это все! С чего бы это они все сразу к нам направились? Какая-то в этом есть нездоровая кучность.

— Как интересно, — задумчиво протянул милиционер. — Вот вы в больнице считаете, что если напал мор, то это обязательно злой умысел. А я вам как представитель правоохранительных органов могу сказать, что мор вообще редко бывает единичным, чаще всего первый случай запускает сложную цепную реакцию с непредсказуемым финалом. Кстати, будем знакомы. Меня зовут капитан Ватрушкин.

— А я Виталий Викторович Медведев. Очень приятно, — отозвался врач, глядя на стоящую у двери палаты Наташу Куницыну, которая увидела накрытое простыней тело и ойкнула. Из соседней палаты медленно выплыла Полканавт и тоже уставилась на холмик на каталке.

— Нет, это безобразие надо заканчивать. Пялятся, как будто это цирк какой-то… — проворчал практикант, проследив взгляд доктора в сторону Наташи, и повез каталку в морг.

— Виталий Викторович, пациентка пропала! Невская! — взволнованно закричала врачу медсестра. — Она не ночевала в палате, все вещи на месте, а самой — нету.

— Вот видите, еще и пациентка пропала, — проворчал Виталий Викторович. — Вы, капитан Ватрушкин, все же разобрались бы, что там происходит, в этом НИИ.

— Он стоял прямо за дверью и смотрел на меня, — говорила Аля, запивая мармелад крепким чаем с лимоном. — Я просто физически ощущала этот взгляд. В палате больше никого не было, и если бы он вошел и закрыл дверь, то никто бы ничего не услышал. Очень, очень страшно было. Мне повезло, что моя палата была на первом этаже и окно удалось открыть.

Борщ стоял перед плитой и смотрел, как подрумяниваются толстые, аппетитные сырники.

— Ну и что мне теперь делать? А, Борщ? — спросила Аля, глядя на него с надеждой. Ее влажные после душа волосы были крепко перетянуты на макушке, стекла очков слегка запотели, а кожа казалось чистой и свежей, как у майской розы, и не верилось, что она полночи провела на улице в пижаме, и замерзла, и устала. Но, глядя на Александра, почесывающего свой голый живот, она не чувствовала усталости.

«Сашка со мной. Это чудо, в это просто невероятно поверить. Я сейчас в его квартире, и он наливает мне чай и смотрит с заботой и вниманием… Это невозможно, так не бывает», — думала Аля, и ее сердце сладко ныло от счастья.