– Я! – громко крикнул Слюнько.
      – И я, – подхватила доцент Филимонова.
      – Давайте еще Бубнова отправим. Он как раз по орнитологии специализируется! – предложил кто-то.
      – Нет-нет, я не могу, – быстро ответил аспирант, – у меня одышка и плоскостопие. Меня даже в армию не взяли.
      Игорь Георгиевич прищурился.
      – Дмитрий Николаевич, – сказал он и застегнул пуговицу на своем старомодном пиджаке, – вы собираетесь защищать диссертацию?
      Бубнов икнул.
      – А раз так, – продолжил профессор, истолковавший его икание как согласие, – то, пожалуйста, отправляйтесь на биостанцию и собирайте данные к вашему научному труду. Тему диссертации мы вам поменяем на «Изучение структуры пористости яйца барионикса». Будете пупырышки считать, математические модели построите, данные потом обобщите, нарисуете графики и выведете коэффициенты. А там, глядишь, у вас пройдет и плоскостопие, и одышка.
      Председательствующий кивнул и обвел взглядом собравшихся в зале ученых.
      – Есть еще вопросы или возражения? – спросил он.
      – Предлагаю: кроме палеонтолога Слюнько, зоолога Филимоновой и орнитолога Бубнова отправить на биостанцию ветеринара! – предложил кто-то.
      – Считаю это излишним, – не согласился Жигулев, – хватит и этой троицы. Вы не забывайте, что на станцию уже отправились двое сотрудников ФСБ России, которые будут обеспечивать безопасность яйца вплоть до нашего прибытия. К тому же надо иметь в виду, что биостанция – это небольшое здание, построенное в скалах, и места там мало. Если мы отправим туда президиум всем составом, то кое-кому придется жить на улице в палатке. Есть еще вопросы?
      – Скажите, Семен Захарович, – нерешительно обратилась к академику престарелая дама, специализирующаяся на изучении псевдоподий амеб и особенностей их питания, – сколько может стоить такое яйцо?
      Жигулев насупил густые брови.
      – Мы тут служим науке, а не золотому тельцу, – строго сказал он, – но не побоюсь сказать, что оно бесценно! Конечно, это наше российское национальное богатство: яйцо не продается, но Российская академия наук, я думаю, сможет поправить свои дела, выставив на аукцион фотографии яйца, продавая видеофильмы об особенностях развития барионикса, а также предложив коллекционерам фрагменты скорлупы после того, как динозавр вылупится.
      Ученые часто задышали. Печальное лицо Бубнова прояснилось.
      – А еще можно будет отправить барионикса в зоопарк и брать деньги со зрителей! – в запале воскликнул кто-то, но академик прервал бурный полет фантазии коллег, вновь стукнув кулаком по столу.
      – Прошу соблюдать тишину! – рявкнул он. – Для того чтобы все эти мечты стали былью, нам нужно, чтобы барионикс вылупился. И поэтому я призываю Слюнько, Филимонову и Бубнова приложить к этому все усилия. Оборудование уже грузят в машину. Вы вылетите на Кавказ рейсом Москва – Сочи через четыре часа. Билеты для вас добыла Академия наук, выкупившая бронь, что, как вы понимаете, является чудом, так как достать летом билеты на юг в день отлета совершенно невозможно.
      И Жигулев встал, демонстрируя тем самым, что заседание окончено.
 
      Юрий Бадмаев сидел в одиночестве в небольшой столовой, выходившей окнами на дорогу, извивавшуюся серпантином, и смотрел вдаль, на горы. Из-за белоснежных вершин медленно выползала черная туча.
      – Плохо дело, – пробормотал ботаник, – похоже, идет буря, правильно сказала Колбасова.
      Кроме него, в столовой был еще завхоз Василий Борисович Иванов, невысокий краснолицый мужичок, хозяйственный и слегка суетливый.
      – На тучу смотрите, Юрий Рашидович? – обратился к нему завхоз. – Очень черная, правда?
      – Правда, – кивнул башкир, – как чернила буквально. Скорее всего, это снежная буря.
      – А Анастасия Геннадиевна что говорит? Нас зацепит или, может, мимо пройдет? – спросил Василий Борисович, не переставая резать лук, от которого у Юрия начало чесаться в носу. Иванов был не только завхозом, но еще и поваром.
      – Говорит, что давление падает, – ответил Бадмаев и съел еще одну оладью, густо политую клубничным вареньем, – а раз давление падает, то нас, скорее всего, зацепит.
      Они немного помолчали. Юрий продолжал жевать оладьи, а Василий Борисович – резать лук. Туча понемногу приближалась. Она перевалила за сверкающие горные вершины, и те тут же исчезли из виду, словно их стерли ластиком.
      – А яйцо не пострадает? – спросил завхоз, искоса наблюдающий за небесными метаморфозами. С одной стороны темную страшную и лохматую тучу освещало золотое закатное солнце, уютное и спокойное.
      – Я думаю, что яйцу ничего не угрожает, – ответил Юрий, – что с ним может случиться?
      – Перепад давления, например, – сказал завхоз.
      – Я думаю, что это яйцо за миллионы лет много чего перенесло, переживет и это, – ответил Бадмаев.
      В коридоре прозвучали быстрые шаги. Сердце ботаника мгновенно обожгло болью. Он знал, кто это. Через секунду на пороге столовой возникла невысокая полная девушка в очках, закрывающих маленькие живые глазки.
      Бадмаев еле перевел дух. Виктория не была особенно красивой, более того, почти все мужчины сочли бы ее неинтересной, но для Юрия она была прекраснее всех женщин на свете. К сожалению, зоолог Виктория Сушко была страстно влюблена в другого, и Бадмаев об этом знал.
      Вообще говоря, об этом знали все. Даже сам объект любви Сушко, который не отвечал ей взаимностью.
      – Привет, – сказал Юрий, облизав губы, враз пересохшие.
      – Привет, – ответила Виктория, садясь за соседний с Бадмаевым столик, хотя напротив него было свободное место. – Здравствуйте, Василий Борисович, – поприветствовала она завхоза, заметив его.
      – Здравствуйте, Виктория Михайловна, – вежливо ответил Иванов. – Что будете есть? Оладьи, как Юрий Рашидович, или, может, сырники?
      – Лучше сырники, – сказала Сушко.
      Потом она посмотрела в окно на тучу и нахмурилась.
      – Буря. Снежная, – негромко произнесла она.
      Бадмаев с трудом оторвал взгляд от ее ног, обтянутых простенькими синими джинсами, и посмотрел в окно.
      Туча продвинулась вперед. В ее глубине сверкали молнии. Звука пока слышно не было, буря бушевала слишком далеко.
      – Может, потеряет свою силу, пока до нас дойдет, – с надеждой сказал Иванов.
      – Хорошо бы, – кивнула Виктория. – А то к нам сейчас направляются два сотрудника Федеральной службы безопасности, полковник и лейтенант. Они звонили недавно, сказали, что пересекли кучу камней, завалившую дорогу. При самом оптимальном раскладе эти люди доберутся до нас не ранее чем через три часа. К этому моменту буря будет уже здесь.
      – Может, успеют проскочить? – предположил Иванов.
      – Хорошо бы, – произнесла Виктория. – Потому что связи с ними нет, у них только мобильные телефоны, в долине они не работают. Если что, они не смогут подать сигнал бедствия.
      – Или, хуже того, не смогут отыскать нашу биостанцию во время бури, – сказал Юрий.
      Страшная туча подползала все ближе и ближе. Тяжелая, чернильно-черная, она проглатывала пространство метр за метром. Золотое солнце покрылось белесой дымкой и потускнело, из последних сил бросая отблески лучей на горы, постепенно исчезающие в черном месиве. Бадмаев доел оладьи, густо сдобренные вареньем, отодвинул стул и встал.
      – Я пойду навстречу людям из спецслужб, – сказал он, – только Колбасову надо предупредить.
      Маленькие глаза Виктории, блестевшие за стеклами очков, округлились. Иванов крякнул.
      – Я все же думаю, что в этом нет необходимости, – растерянно сказала Виктория, – там двое молодых, здоровых людей, неплохо подготовленных и экипированных... Они дойдут!
      – Возможно, – вежливо кивнул ботаник, стараясь не смотреть на Викторию, от вида которой у него перехватывало дыхание, – но они не знают особенностей местности, и у них, насколько я понял, нет даже компаса. Все это не страшно, но приближается ночь, а ночью в бурю им самим до нас не добраться.
      Виктория тоже встала, не доев сырники, которые ей приготовил завхоз.
      – Ты пойдешь один? – спросила она.
      – А кого я могу взять с собой? – пожал плечами Юрий. – Василий Борисович несет ответственность за хозяйство, Курочкин – настоящий ученый и к практической деятельности не пригоден, а Шварц... Шварц...
      Лицо Виктории покрылось красными пятнами. Она была страстно влюблена в орнитолога, красивого, как античный бог, и не скрывала этого. Виктория любила Шварца, а Бадмаев любил Викторию. И никто никому не отвечал взаимностью.
      – Шварца надо беречь, – вздохнул Юрий, отводя взгляд, – так что лучше я пойду один, дабы не подвергать риску человека, который вам небезразличен.
      – Это благородный поступок, – сказала Сушко, опустив глаза, – спасибо, Юрий Рашидович.
      До них донесся оглушительный раскат грома. Буря приближалась.
 
      Ева и полковник с трудом добрались до верхней точки насыпи, образованной камнепадом. Гору, состоявшую из больших, неправильной формы, базальтовых валунов, слабо освещали золотые лучи солнца, клонившегося к закату. Где-то вдалеке громыхал гром.
      – Ого, – сказал Рязанцев, глядя вниз. – Спускаться будет еще сложнее, чем подниматься.
      Склон, вид на который открывался перед их глазами, уходил почти вертикально вниз и состоял из подвижных, слабо сцепленных между собою валунов. У девушки екнуло сердце.
      – Володя, – сказала она, – может, вернемся обратно? У меня плохие предчувствия.
      – Мы на службе, – отрезал полковник, – и не можем повернуть назад. К тому же склон выглядит вовсе не так уж ужасно. У страха глаза велики. Пойдем, дорогая моя! И если ты не станешь вновь говорить о свадьбе, я думаю, все пройдет благополучно.
      – Кстати, о свадьбе, – тут же подхватила Ева. – Мне так хочется надеть белое кружевное платье до пят. Оно бы прекрасно гармонировало с моей смуглой кожей и темными глазами!
      Рязанцев повернулся и посмотрел на нее с легкой насмешкой.
      – Не искушай судьбу, – сказал он своей красавице невесте, – нам и так хорошо! К тому же брюнеткам больше идет красное, нежели белое.
      Ева вздохнула и снова посмотрела вниз, а потом вперед.
      – Что это? – испуганно спросила девушка.
      Владимир Евгеньевич посмотрел в указываемом направлении и присвистнул. На горизонте виднелось что-то большое, темное и бесформенное.
      – Приближается буря, – сказал Владимир Евгеньевич, прищурившись. – И, видимо, серьезная. Нам нужно идти как можно быстрее.
      Он сделал шаг вперед. Валун, на который ступил полковник, пришел в движение, перевернулся, выставив вверх острый бок, и заскользил вниз.
      – Осторожнее! – отчаянно закричала Ева.
      Рязанцев упал на спину, успев перед этим сгруппироваться и едва-едва сумев уклониться от второго камня, полетевшего вслед за первым. Гора под ним пришла в движение. Валуны скользили вниз, с треском сталкиваясь. Под истошный визг Ершовой полковник падал вниз вместе с камнями. Крупный булыжник ударил его по голове. Из глаз Владимира Евгеньевича посыпались искры. Второй камень содрал кожу на его руке. Вокруг стоял оглушительный грохот – насыпь, сформированная камнепадом и представляющая собой кучу никак не связанных друг с другом валунов, теперь ссыпа?лась вниз, увлекая за собой человека. В воздух поднялось облако пыли.
      – Володя! – кричала сверху Ева. – Володя, держись!
      Полковник успел увидеть гигантскую каменюку, которая летела прямо на него, и рванулся влево. Ему удалось спастись, но в ту же секунду в левую ногу Рязанцева ударил тяжелый валун неправильной формы. Кость затрещала. От боли Владимир Евгеньевич чуть не потерял сознание. Со сломанной ногой полковник покатился вниз по склону, делая отчаянные попытки укрыться от булыжников, грозящих размозжить ему голову. Один особо крупный кусок базальта, почти полностью черный, просвистел в миллиметре от виска Рязанцева. Дикая боль и хруст в ноге не давали ему сосредоточиться, заставляя бросать все усилия на попытки не потерять сознание. Рот и глаза полковника были запорошены каменной пылью и крошкой. Он с силой ударился о землю, попытался осмотреться, но не смог открыть глаза. Справа и слева с грохотом падали булыжники. Владимир Евгеньевич попробовал отползти из-под каменного града. Стиснув зубы, он двинулся вперед, вцепляясь руками и вгрызаясь зубами в твердую каменистую почву. И только после того, как полковнику удалось выбраться на безопасное место, он потерял сознание.
 
      Доцент Марьяна Филимонова стояла перед шкафом, собирая вещи в большой чемодан. До вылета самолета, который должен был перенести ее на Кавказ на встречу с уникальным яйцом, оставалось еще около двух с половиной часов.
      – Вечернее платье мне скорее всего не понадобится, – бормотала Марьяна, с сожалением откладывая в сторону легкий кусок воздушной материи, – хотя в таком наряде моя спина предстает в самом выгодном свете!
      В углу комнаты бормотал телевизор.
      – Уникальная, невероятная находка, – распиналась телеведущая, делая круглые глаза, – живой динозавр, который не сегодня завтра вылупится на свет через несколько миллионов лет после того, как все его сородичи вымерли!
      На экране при этом демонстрировалась фотография яйца, со всех сторон окруженного инфракрасными лампами.
      – Эту фотографию нам любезно предоставили с того места, где хранится драгоценный экспонат, – продолжала теледива, – местонахождение находки не раскрывается, известно лишь, что она находится под неусыпным надзором российских ученых, обеспечивающих ее высиживание.
      Тут телеведущая слегка запнулась, но быстро справилась со смущением.
      – Конечно, – продолжала она, – всю заботу о юном бариониксе должны взять на себя люди, ведь мать несчастного динозаврика погибла много тысячелетий назад.
      Изображение яйца потухло. На экране появился бородатый дядечка. Вид у него был важный.
      – Есть основания предполагать, – зажурчал он, закатывая глаза, – что яйцо было перевезено в одну из секретных лабораторий Министерства обороны России, расположенных глубоко под землей. Там яйцо защищено от перепадов температуры, давления и влажности, оно также будет находиться под охраной Российской армии. Ведь не секрет, что такие существа, огромные, бронированные и мощные, могут использоваться в военных целях! Да, пока у нас будет только один барионикс, но ведь его можно клонировать. И вырастить целый полк!
      Марьяна переключила канал. Слушать этот наукообразный бред было выше ее женских сил. На другом канале тоже маячило яйцо. Доцент Филимонова нажимала на кнопки пульта, но яйцо было абсолютно везде.
      – Угрожает ли яйцо мировому правопорядку? – вопрошал один эксперт, приглаживая засаленные волосы.
      Его слова прервал щелчок пульта.
      – Нет ли там внутри опасных бактерий, способных вызвать пандемию? – заламывала руки тетечка в белом халате. – А то может статься, что птичий грипп покажется нам детской забавой!
      Щелк.
      – Эксперты утверждают, что яйцо на самом деле имеет инопланетное происхождение, – говорила худенькая испуганная корреспондентка, делая большие глаза.
      Щелк.
      – Является ли барионикс прообразом змия, которого победил святой Георгий? – вопрошал усатый мужчина с хитрым прищуром.
      Щелк.
      – То ли еще будет, когда он вылупится! – говорила полная дама с печальными глазами. – Бедный динозаврик! Его замучают анализами, разорвут на части биологи и палеонтологи; испепелят рентгеновскими установками, пытаясь изучить особенности строения его тела, его ослепят вспышками папарацци... А потом посадят малыша в клетку в зоопарке и будут водить экскурсии. Он будет сидеть один и хиреть день за днем. Живое существо, бесконечно одинокое...
      Марьяна с досадой выключила телевизор.
 
      Анастасия Геннадиевна Колбасова сидела на складном стульчике возле яйца и слушала, как под скорлупой мерно бьется сердце динозавра.
      Тук-тук-тук.
      За стенами биостанции, некогда построенной на развалинах древней крепости, было тихо. Пока тихо. Но метеоролог Колбасова не сомневалась, что буря, которая приближалась с северо-востока, будет страшной. Во всяком случае, давление падало с ужасающей быстротой. Директор уже распорядилась закрыть все окна ставнями и приготовиться к натиску стихии. На душе у Анастасии Геннадиевны, доктора наук и известного ученого, было неспокойно. Во-первых, ее волновала судьба яйца. Удастся ли вывести из него живое существо? А если удастся, чем его кормить? Как за ним ухаживать?
      Метеоролог Колбасова, директор биостанции, чувствовала, что именно на ней лежит основная ответственность, и при этом у нее не было ни знаний, ни умения, ни опыта по выведению подобных существ. Утешало лишь то, что таких знаний не было ни у кого в мире.
      Помимо этого, Анастасию Геннадиевну беспокоили и другие вопросы. В частности, ей было известно, что ФСБ по личной просьбе президента направила на их станцию двух своих сотрудников, которые должны были обеспечить безопасность яйца. С некоторых пор попасть на биостанцию можно было только пешком, так как камнепад, заваливший дорогу, надежно отрезал горстку исследователей от внешнего мира.
      – Был ли камнепад случайностью? – пробормотала про себя Анастасия Геннадиевна. – Или кто-то намеренно оставил нас в изоляции? Что случится, когда настанет ночь и на нас обрушится буря?
      Ей стало страшно. Всю свою жизнь Колбасова провела в экспедициях. Впервые она уехала на Дальний Восток, будучи юной студенткой. Ее манила романтика, суровое научное братство, песни у костра и яркие звезды над головой. Хотелось пройти все неизведанные тропы, совершить важные открытия и перевернуть мир. Анастасия Геннадиевна ездила то в одну, то в другую экспедицию, в перерывах маясь дома и не зная, к чему приложить свою энергию. Когда ей исполнилось сорок, Колбасова впервые задумалась о том, чтобы завести семью и детей, но оказалось, что поздно. Все ее сокурсники были давным-давно женаты и никакого интереса к Анастасии не проявляли. Женщине, упустившей в погоне за научным признанием свою женскую сущность, ничего не оставалось, как отправиться в очередную экспедицию, а затем в следующую, и так далее... Она кокетничала направо и налево, заводила романы с коллегами, но все ее кавалеры, вернувшись домой к женам и подругам, делали ей ручкой. Когда Колбасова, отчаявшись, решила родить ребенка для себя, ей это тоже не удалось.
      – Вы упустили время, – развела руками врач, – и медицина больше ничем не может вам помочь.
      К этому моменту Анастасия Геннадиевна возненавидела романтику, костры и палатки всеми фибрами своей души. Ей хотелось иметь дом, уют, слышать ребячьи голоса, обнимать маленьких детишек, доверчиво прижимающихся к ней щекой, и кормить их с ложечки. Все это у нее могло быть. И ничего из этого не было. Промучившись еще пару лет, Колбасова приняла предложение возглавить затерянную в горах биостанцию. Во главе такого заведения обязательно должен был стоять доктор наук, но никто не хотел срываться с насиженного места, хотя должность и предполагала неплохую зарплату. Анастасия Геннадиевна согласилась. Жизнь ее текла размеренно, спокойно и почти без сожалений, пока не появилось это яйцо... Колбасова моргнула. Ей показалось, что внутри яйца шевельнулась какая-то тень.
      «Этого не может быть, – подумала она, – яйцо же сплошное, очень плотная скорлупа».
      Она присмотрелась, но больше ничего подозрительного не заметила. За спиной у Анастасии Геннадиевны прошуршали шаги. Директор встала.
      – Юрий, я желаю вам удачи, – мягко сказала она вошедшему Бадмаеву, которому симпатизировала. Несмотря на то что ботаник был башкиром, он напоминал ей о сыне, который у Колбасовой мог быть, но которого, увы, не было. Бадмаев был одет в плотную куртку и сапоги. На спине висел большой рюкзак. Из кармана торчала антенна рации.
      – Я не знаю, где они, – сказал ботаник, галантно поцеловав руку Колбасовой, словно она была королевой, а он – ее подданным, – я не знаю, где они, но я буду их искать.
      – Бог в помощь, – ответила Анастасия Геннадиевна, – будьте осторожны, Юрий Рашидович, и возвращайтесь быстрее. Если что, связывайтесь с нами по рации. Валерий Шварц и наш завхоз всегда могут выйти вам на подмогу.
      Бадмаев коротко кивнул, бросил последний взгляд на яйцо, кроваво-красное в свете ламп, и вышел.
 
      Рязанцев очнулся оттого, что над ним кто-то рыдал. Он с трудом открыл глаза, запорошенные пылью, и скорчился от боли в ноге. Полковник лежал на твердых камнях довольно далеко от склона, с которого упал. Над ним склонилась Ева. Горячие капли падали из ее глаз прямо на щеки Владимира Евгеньевича.
      – Привет, моя дорогая, – с трудом выдавил полковник, наклоняясь в сторону и отплевываясь от мелкого щебня, набившегося в рот.
      Вместо ответа девушка заплакала еще горше и провела прохладной ладонью по его лбу.
      – У нас есть вода? – спросил Рязанцев, пытаясь сесть, но отчаянная боль в ноге заставила его вновь опуститься на землю.
      – Нету, – покачала головой его невеста, – но скоро воды тут будет сколько угодно.
      Владимир Евгеньевич поднял глаза. Туча, которая недавно занимала только краешек горизонта, теперь разрослась на полнеба. Золотое солнце потухло, сожранное черной мохнатой массой, в глубине которой сверкали молнии. Изредка доносились глухие раскаты грома. Полковник оценил ситуацию, и ему стало нехорошо.
      – Ева, – сказал Рязанцев, глядя на заплаканную девушку, – нам нужно срочно уходить отсюда.
      – Я знаю, – кивнула Ершова, – мы в узком горлышке. Справа и слева от нас горы. Впереди – камни. Через полчаса после начала ливня тут будет озеро.
      – Правильно, – кивнул полковник, пытаясь встать, но тут же снова падая, – наш единственный шанс заключается в том, что пойдет снег, а не дождь.
      – Нет, – покачала головой Ершова, – наш единственный шанс состоит в том, чтобы поскорее добраться до биостанции! Я посмотрела твою ногу, она сломана минимум в двух местах, а на станции есть врач.
      Девушка склонила голову, покрытую короткими темными волосами, обняла Владимира Евгеньевича за плечи и попыталась оттащить его в сторону.
      – Ева, – хмуро сказал полковник, – я вешу сто семь килограммов. Ты даже не сдвинешь меня с места. Оставь меня, иди сама. Потом пришлешь кого-нибудь за мной.
      Девушка осмотрелась. Буря неуклонно приближалась. Ее ледяное дыхание ощущалось совсем близко. Было очевидно, что оставить Рязанцева здесь, без укрытия, под ледяным дождем и снегом, означало обречь его на гибель.
      – Я сейчас, – сказала Ева.
      Она торопливо поцеловала Рязанцева в губы, ощутив привкус каменной пыли, и побежала по дороге по направлению к небольшой скале, на вершине которой чудом держалось несколько сосен.
      – Мне нужны ветки! – бормотала на бегу Ева, нащупывая в кармане складной нож, вещь, редкую для молодой красивой девушки, но вполне обычную для лейтенанта ФСБ.
      Она начала карабкаться вверх. Туча уже висела над головой Ершовой, готовая вот-вот обрушить на нее тонны ледяной воды и снега. Низкая, тяжелая, она едва удерживала в себе влагу, от которой веяло пронизывающим холодом. Загудел ветер. Стало темно.
      «Если пойдет дождь, мне никогда не добраться до деревьев», – подумала Ева.
      Под ногами у нее была рыхлая, раскрошившаяся глина, рыжая, без всякого намека на растительность. В дождь эта сухая субстанция становилась скользкой и жирной, как масло. На плечи Евы упали первые капли. Сдирая в кровь руки и колени, девушка рвалась вверх. Склон был крутым, из-под ног Евы сыпались камни, кое-где торчали корни, которые сразу же обрывались, когда Ершова пыталась за них уцепиться. Сосны приближались, но медленно, слишком медленно! Капли падали все чаще. Большие, тяжелые, они пролетали с легким, едва слышным свистом, и разлетались на мелкие прозрачные слезинки, оставляя на почве темные круглые следы. Ева упала, снова встала и ухватилась за большой камень. До сосен было уже совсем близко, когда дождь хлынул стеной. Он был таким холодным, что у Ершовой перехватило дух. Падая, ледяные капли обжигали ее кожу, причиняя просто-таки физическую боль.
      – А-а-а! – закричала девушка, отплевываясь от потоков воды, заливавшей ей глаза и рот. – Быстрее!
      Ева пыталась достичь сосен раньше, чем глина размокнет и продвижение вперед станет физически невозможным. Девушка подумала о полковнике, который лежал там, внизу, под проливным дождем, не имея возможности двинуться и куда-либо спрятаться, и удвоила усилия. Почва горы, представляющая собой брекчию, наполовину состоящую из глины, а наполовину – из камней, начала оплывать под ее ногами. Отчаянным усилием Ева бросила тело вперед и схватилась за ствол сосны. Она добралась. Но самое трудное было впереди.
 
      Профессор Игорь Георгиевич Слюнько прибыл в аэропорт первым. Он, известный палеонтолог, был бесконечно тщеславен и амбициозен. Слюнько постоянно боялся, что кто-то обойдет его по службе, нервничал из-за этого, подсиживал конкурентов, и печатал одну статью за другой, стараясь добиться мифического «научного приоритета». Бешеная активность в сочетании с неплохими пробивными способностями, дополненная некоторыми, хотя и весьма скромными, научными талантами, позволила Слюнько сделать блестящую академическую карьеру. Теперь он был бесконечно горд, что именно ему доверили ехать на биостанцию и следить за высиживанием барионикса.
      – Барионикс!
      Это слово звучало для Игоря Георгиевича волшебной музыкой.
      Когда-то он пытался ухлестывать за доцентом Филимоновой, но Марьяна вежливо, но решительно его отшила. С тех пор он постоянно заглядывался на молоденьких сотрудниц и лаборанток, но никто ему не нравился. Вернее, нравились ему многие, но он, профессор Слюнько, четко понимал, что рядом с ним может быть только особенная женщина – очень талантливая, очень красивая и очень умная. Еще потенциальная избранница Игоря Георгиевича должна быть из очень хорошей семьи, желательно – королевских кровей. Таких на пути Слюнько пока не встречалось, а если они и попадались, то составить пару с профессором почему-то не стремились. Ближе всех к идеалу женщины, с точки зрения Игоря Георгиевича, стояла Марьяна Филимонова, но она взаимностью Слюнько не ответила, хотя отношения у них после того памятного разговора остались вполне хорошими.
      Теперь профессор выхаживал вокруг своего багажа, разложенного посреди зала ожидания, и, как и полагалось, ожидал. Ни доцента Филимоновой, ни аспиранта Бубнова пока не было.
      «Марьяна платья собирает, – желчно подумал Слюнько, – хочет поразить голубоглазого франта в самое сердце! Неужели она думает, что я не видел, как она смотрела на красавчика орнитолога с русским именем Валерий и немецкой фамилией Шварц?»
      Слюнько тут же стало обидно, что он не голубоглаз и что у него такая обыденная, ничем не примечательная фамилия.
      «Ну, ничего, – мстительно размышлял Игорь Георгиевич, наматывая круги вокруг своего багажа, – ничего! Зато я – профессор, и именно я буду курировать высиживание барионикса, а не этот выскочка без ученой степени!»
      Он еще раз подумал о Валерии Шварце и ухмыльнулся при воспоминании о том, что на край земли на биостанцию красавчика орнитолога занесло после драматичного развода.
      «Красавчики тоже плачут», – мстительно подумал Слюнько, который никогда не отличался особой привлекательностью.
      Профессор обошел свой внушительный багаж еще раз и бросил взгляд на других ожидающих пассажиров, которые находились справа и слева от него. К своему глубокому изумлению, Слюнько заметил в толпе знакомое лицо, а потом еще одно, и еще. Присмотревшись, Игорь Георгиевич понял, что стоявшая неподалеку группка с большими сумками – это сотрудники НИИ криомедицины во главе с директором. Лица у них были решительными.
      – Конкуренты, – прошипел Слюнько, – я так и знал!
      Специалисты, которые провели полжизни то замораживая живых существ, то их размораживая, увидели профессора и тут же набычились.
      – Вы куда собрались, коллеги? – спросил Игорь Георгиевич. – На горнолыжный курорт?
      – Туда же, куда и вы! – отрезал глава группы академик Защокин. – И не надо делать круглые глаза! Нам позволил лететь с вами сам министр здравоохранения.
      – Какая прелесть, – всплеснул руками Слюнько, который и не думал сдаваться, – сам министр здравоохранения! А санитарный врач вам ничего такого не позволял?
      – Не надо ерничать, – мрачно ответил Защокин, и его щеки надулись в полном соответствии с фамилией, – у нас даже бумага соответствующая есть! Вы – кабинетные ученые, теоретики, черви книжные, вот и оставайтесь там, у своих кафедр, глотайте пыль науки и протирайте тряпочкой древние кости, в которых давно не осталось жизни. А мы, суровые практики, будем высиживать яйцо. За свои жизни мы высидели в тысячу раз больше яиц, чем вы! И замороженных, и размороженных.
      И Защокин слегка топнул ногой. Глаза Игоря Георгиевича налились кровью. Уже очень давно никто не отзывался о его работе столь уничижительно. Да, он был палеонтологом, он раскапывал кости динозавров, любовно полировал их, сдувал с них пыль, описывал и систематизировал. Он знал об этих костях все! Много лет профессор Слюнько провел, пытаясь воссоздать по скудным данным образ жизни и повадки динозавров, в том числе и бариониксов. Теперь у него появился шанс проверить, прав ли он. И вот на его пути появляются эти выскочки, эти криомедики, которые всю свою научную карьеру только то и делали, что замораживали – размораживали – замораживали – и опять размораживали, словно их задача состояла в продаже мясных и рыбных полуфабрикатов в супермаркете, а не в решении научных задач!
      Не помня себя от ярости, Слюнько ринулся вперед и изо всех сил врезал Защокину по физиономии. Академик пошатнулся. В его глазах вспыхнуло изумление. Последний раз его били по лицу еще в детском саду.
      – Вы хам! – завопил академик.
      Его коллеги вытаращили глаза. Они не ожидали, что схватка за научный приоритет окажется столь жаркой. Тем временем оправившийся от первого шока Защокин выхватил из папки сложенную вчетверо газетку и принялся остервенело колошматить Слюнько по физиономии. Игорь Георгиевич, который не привык оставаться в долгу, подхватил портфель, плотно набитый ксерокопиями собственных статей, и с удовольствием обрушил его на голову Защокина, тщетно пытавшегося парировать удар газеткой. Академик, закатив глаза, рухнул на руки коллег. Слюнько собрался уже было праздновать победу, но вдруг почувствовал, что кто-то крепко взял его за рукав.