Полиция все-таки кое-что соображала и обратилась к отложенным в своё время материалам расследования убийства супругов на Вислинской косе, хотя все его аспекты выявила далеко не сразу.

Меня вызвали на следующий же день, позвонили по телефону. На допрос я отправилась не слишком встревоженная, ибо уже была к этому готова, правда, не пожелала являться к девяти, такая рань меня не устраивала. Пришлось что-то наврать о необходимости принимать по утрам некие медицинские процедуры. Я не решила ещё, что именно у меня болит — печень или коленка, но полиция не стала уточнять, согласившись на двенадцать часов, предложенные мною. По Дороге я остановилась на коленке, заодно продумав и характер необходимых утренних процедур: компрессы, растирания, смазывание и прочее. А потом ещё нужно время на то, чтобы осторожненько, постепенно начать этой якобы больной коленкой двигать. Но вообще это не на всю жизнь, доктора, мол, обещали — недели через две пройдёт. И так хорошо все продумала, что сама поверила в больную конечность и даже начала прихрамывать.

В кабинете сидел добродушный, симпатичный полицейский, довольно плотный, но не толстый. В нем я с некоторым трудом узнала старшего следователя Бежана. А может, старшего комиссара? Не разбираюсь я в этих чинах. Аня о нем слышала много хорошего.

Покончив с моими анкетными данными, комиссар Бежан довольно сухо поинтересовался:

— Знает ли пани некоего Франтишека Лежала?

Слава богу! А я уже боялась — сейчас прозвучит вопрос: «Где пани была в пятницу в семнадцать часов?» Меня попеременно обдавало то жаром, то холодом, ведь не приготовила, идиотка несчастная, умного ответа, всю дорогу над дурацкой коленкой голову ломала, нет чтобы о деле подумать. Сказать — не помню? А они уже вычислили меня, и, выходит, я вру. Как можно такое не помнить, ведь именно в семнадцать часов я обнаружила хладный труп Франтишека Лежала в ужасном состоянии, и не совсем ещё хладный, как выясняется. Кошмар! Пришлось бы вообще отказаться от дачи показаний, а такой фортель у полиции никогда тёплых чувств не вызывает.

Заданный вопрос избавил меня от внутренних терзаний.

— Слышала о нем, — с облегчением ответила я. — Но вряд ли когда видела, во всяком случае такого не помню.

— И что же вы о нем слышали?

— Что он скупает у рыбаков янтарь. Посредник. Между теми, кто янтарь добывает, и теми, кто его обрабатывает.

— От кого вы слышали о посреднике Лежале?

— Да от очень многих. Что, всех назвать?

— Да, пожалуйста.

Я послушно принялась перечислять. Начала с Вальдемара, упомянула Жечицкого из Гданьска и отца приятеля сына моей подруги из Варшавы, застопорила, вспомнив Адамчика — упоминали ли мы в разговоре Франека? Затем последовали Орешник и Костик. Потом задумалась, припоминая, где ещё и когда могла я слышать о Франеке. Вроде бы больше никогда и нигде. И сама удивилась — мало людей набралось.

Полицейский, подождав, задал следующий вопрос:

— А из названных вами лиц не отзывался ли кто о Франтишеке Лежале отрицательно? Или даже плохо?

— Все дело в том, что никто о нем не отзывался хорошо.

— А как отзывались?

— Неопределённо.

— Поясните, пожалуйста.

— Пояснить трудно. Люди очень неохотно говорили об этом Франтишеке, одно-два слова, и то сквозь зубы.

— Что конкретно, пусть и сквозь зубы?

— Что он пройдоха, ловкач, врун…

— А когда вы услышали о нем впервые? «Франек при них сшивался» — прозвучали в ушах слова. Я вспомнила толпу местных, собравшихся возле домика, жильцы которого исчезли со всем своим янтарём. «Говорю вам — его рук дело!» И ещё: «Тем более что Франек на колёсах». И этого Франека видел некий, как его, Войчешек. Нет, не стану я рассказывать полиции про всякие досужие разговоры, тем более что ещё до этого слышала о Франеке, в Гданьске.

— В магазине с янтарём, в Гданьске, — сказала я чистую правду. — Очень хорошо помню, потому что американку с мухой забыть невозможно.

— Какую американку с мухой?

— Ладно, расскажу. Чтобы и вы посмеялись. Рассказала об американской кретинке и добавила для протокола:

— И в этом магазинчике на Долгом Тарге я услышала, как кто-то в подсобке громко сказал: «А ты, Франек, не валяй дурака». Уже потом узнала, что Франек — это поставщик янтаря, Франтишек Лежал.

— И когда же это было?

— Приблизительно восемнадцать лет назад.

Кажется, историческое сообщение комиссара немного озадачило. Он надолго замолчал, пристально разглядывая меня, а после паузы задумчиво произнёс:

— Все лица, которых вы сейчас назвали, так или иначе связаны с янтарём. Чем объяснить ваши широкие знакомства в этой среде?

— Я отниму у пана капитана слишком много времени, если стану подробно отвечать на этот вопрос. До завтра не уложусь. Просто хобби у меня такое — янтарь. Давным-давно набрала я на морском берегу немного янтаря, и втемяшилось мне в голову собственноручно сделать из него бусы. Отсюда все и началось. А что пришлось пережить — ни в сказке сказать, ни пером описать…

С каждым словом я все быстрее разгонялась, голос зазвенел, лицо запылало. Умный капитан заметил эти опасные симптомы и умело перевёл беседу в более спокойное русло.

— А некий Хикимото Яцуко вам знаком?

— Что? — остановилась я на всем скаку.

— Я спросил о Хикимото Яцуко, японце.

— Понятия не имею…

Похоже, теперь я его ошарашила, капитан даже не смог скрыть изумления.

— Не имеете понятия о том, что он японец, или вообще не имеете понятия, знакомы ли с ним?

— В том-то и дело! — важно заявила я. — Признаться, случается мне бывать в казино. Полагаю, пан капитан, как человек сугубо положительный, там не бывает и не знает, что в казино гораздо больше японцев, чем наших. Так откуда же мне знать, что этот ваш… как его… Хикимото как раз не тот, скажем, японец, что вечер за вечером просиживает за соседним автоматом и при моем появлении улыбается и непременно кланяется?

— Так вы не знакомы с Хикимото Яцуко?

— Ни с одним японцем я не знакомилась. Однако с некоторыми разговаривала. Например, когда показывают мне на своём экране выпавший покер, я всегда говорю «гратулейшн». Поздравляю то есть.

Капитан выдержал мои разглагольствования, и у меня создалось впечатление, что он теряет инициативу.

— А Руммуна Лалу вы знаете? — спросил он как-то безнадёжно.

— Звучит весьма экзотично, — неопределённо заметила я, переключаясь на индуса. — Сразу вспоминается Теккерей, был у него какой-то Руммун. Но чтобы у нас… Нет, я бы не забыла.

Капитан опять помолчал. Должно быть, пытался понять, с кем же имеет дело: с законченной идиоткой или с закоренелой преступницей. И решил подобраться ко мне с другого конца.

— Приходилось ли вам слышать о каком-то уникальном янтаре с золотой мухой в середине?

— Не смешите меня! — фыркнула я. — Кто не слышал об этой мухе? Да уже не один год янтарщики только о ней и говорят, многие сна лишились, боятся, как бы она не покинула пределы нашей страны. Судя по слухам, пока не покинула. Владельцы заломили за неё бешеную цену, и я лично этому рада. Наверняка только благодаря неимоверной дороговизне муха пока у нас.

— Вы сами её видели?

— Издалека и всего какую-то секунду, но…

— Где и когда?

Тут уж я помолчала, но раз сказала «а»… Ничего не поделаешь, придётся раскалываться.

И я поведала полицейскому чину о той давнишней сцене на пляже в Песках.

— Вот и получается, пан капитан, что я видела муху в момент её появления из глубин морских, однако знаю людей, которые и позже имели возможность любоваться ею, причём вблизи. Все в один голос твердят — просто потрясающая!

— А что вам говорят слова «рыбка» и «дымка» или «тучка»?

— Пан капитан имеет в виду морскую фауну и атмосферные явления? — вежливо уточнила я. — Или опять в применении к янтарю? Потому как в принципе такие понятия, как «рыбка» и «тучка», знакомы даже малому ребёнку.

Капитан проявил ангельское терпение.

— К янтарю, к янтарю, — подтвердил он. — Знаете что-нибудь?

Я решила смилостивиться и перестать валять дурака. А ему надо точно формулировать вопросы!

— Да, знаю. Судя по тому, что мне известно, оба этих янтаря были извлечены из моря в то же время и теми же лицами, что и муха. Янтарь с дымкой — довольно приличный кусок, около двухсот граммов потянет, в серёдке и в самом деле нечто вроде белой дымки, переливающейся, как перламутр. Явление уникальное, таких дымок наверняка больше не встретишь. Упомянутая дымка, по всей вероятности, пыльца с крылышек доисторической бабочки, уж и не знаю, что за бабочки водились в ту эпоху, прямо кобыла, а не бабочка, должно быть, размах крыльев не менее полутора метров, можете поинтересоваться у какого-нибудь палеонтолога. А вот рыбки с тех пор не очень изменились, и та, что в янтарике, похожа на современных. Собственно, даже ещё не рыбка, а малёк, вылупляющийся из икринки, икринка так и осталась висеть на хвостике. Этот поменьше будет, до ста граммов не дотягивает. И опять головой ручаюсь — ничего подобного больше не найдётся во всем мире! Если пан о таком услышит… если вам доведётся такое обнаружить… если это чудо пропадёт… — И, не выдержав, закончила в приступе отчаяния:

— Если такое чудо пропадёт, я лично пана пришью!

Вопреки ожиданиям, странного полицейского явно обрадовала такая перспектива.

— Очень вам признателен, — мягко заметил он. — И буду ещё больше признателен, если пани наконец соизволит ознакомить меня с полной картиной известных ей обстоятельств, а не с отдельными кусочками. Однако учтите, меня интересует правда и только правда, от домыслов, пожалуйста, воздержитесь. Хочу знать всю правду!

Подумав, я пришла к нелёгкому решению и честно заявила:

— Нет, всю правду вам придётся самому узнавать, я её не знаю. Зато мне известны многие факты, из которых я сама делаю выводы, сопоставляю, провожу аналогии, причём зачастую руководствуясь интуицией. Боюсь, именно это вы охарактеризовали как «домыслы». И что, станете заносить их в официальный протокол, а мне потом отвечать? Ну уж нет. Никаких протоколов! Согласна честно расколоться и рассказать обо всем, но не здесь и не официально. Не желаю отвечать перед законом за умышленное введение в заблуждение органов правопорядка, если и введу в заблуждение, то, так сказать, частным образом.

— И за то буду признателен, — согласился нетипичный следователь. — А что вы имеете в виду под заблуждением частным образом?

— Ну, например, вы придёте ко мне вроде как в гости или ещё что…

— Очень хорошо, считайте, приглашение принял. Как только высвободится время, непременно приду. А пока можете быть свободны.

Как-то слишком многозначительно прозвучало это «пока»… Или мне показалось?

— Вот и думаю, может, лучше сразу, пока не поздно, сбежать в Аргентину? — грустно говорила я Костику в тот же вечер. — Почему в Аргентину — не знаю, но именно туда все сбегают, так что, наверное, имеет смысл… Ведь я столько наврала следователю… нет, не наврала, а просто столько не сообщила того, что должна была бы сообщить, уверена, такого он мне ни за что не простит, когда все раскроется. Как думаешь, что все-таки означает «пока можете быть свободны»? А потом?

— Ничего страшного, — успокоил меня Костик. — За ложные показания тебе полагается до пяти лет, но это если ты давала показания под присягой, так что по закону тебя обвинить не в чем.

— Сыщики разыскивают подозрительную бабу, а я как раз очень подозрительная.

Костик, который у меня уже чувствовал себя как дома, поставил на газ кастрюлю с сосисками и, обернувшись, утешил:

— Не раскаивайся, ты правильно сделала, дав следователю понять, что многое тебе известно.

— Знаю и не скажу? Ну что ты разглядываешь помидор? С него надо снять шкурку, а вон там миска. Поставь на огонь чайник. Отлей немного, чтобы быстрее закипел. А майонез и горчица вон на той полочке.

Я сидела по другую сторону стола, на табуретке, предназначенной для гостей. К этому приучил меня Драгоценный, который любил все делать сам, потому что другие делали хуже. Вот бедняге Костику и пришлось метаться между плитой, мойкой и столом. Я метаться уже не имела возможности, габариты моей кухни это исключали. Вдруг сообразила — какого черта сижу сиднем и даю указания, и я мучаюсь, и он мучается, пора вести себя, как положено нормальной женщине, а не как безрукой калеке. И вообще, хватит делать из меня идиотку!

— Вали отсюда, Костик! — потребовала я, решительно вставая. — Сядь вот сюда, вот так, бочком, бочком, а я займу твоё место. Не позволю больше меня терроризировать! В крайнем случае можешь достать стаканы из шкафчика, что у тебя за спиной.

Костик немного удивился, но послушно поменялся со мной местами, пробормотав что-то относительно того, что ещё неизвестно, кто кого терроризировал. А он лично никогда не настаивал, чтобы непременно крутиться у плиты. Пришлось пояснить, от кого я натерпелась, а поскольку всякий раз, как вспоминала Драгоценного, теряла спокойствие духа и требовалось время, чтобы обрести его вновь, я позабыла, о чем шёл разговор, и к нужной теме вернулась, лишь приступив к помидору.

— Ага, вот что меня тревожит. Я сказала — восемнадцать лет прошло, а он не прореагировал. Почему?

— Дай я отнесу, — предложил Костик, вставая, потому что я машинально вытащила поднос и поставила на него еду. Наверное, решила — лучше ужинать в комнате. — Возможно, твой капитан ещё не успел ознакомиться с материалами следствия. — Тогда тем более должен просто вцепиться в меня, чтобы все выдоить. Теперь-то наверняка уже ознакомился?

Обсуждение этой проблемы заняло все время, пока мы поглощали сосиски, потом вино, потом перешли к чаю. И все говорили, говорили. Костика ещё не допрашивали, а должны, ведь он тоже был янтарщиком. Вот мы и решали, что ему имеет смысл поведать капитану, а от чего лучше воздержаться. Во всяком случае до тех пор, пока не состоится моя неофициальная с капитаном беседа.

— Видишь, правильно поступают следователи, когда всех подозреваемых сразу изолируют друг от друга и вообще от общества, — самокритично заметила я. — И свидетелей следовало бы изолировать, а то вот так сговариваются и осложняют расследование. Ведь не только мы с тобой, небось Аня и Дануся тоже приняли меры.

Я как в воду смотрела. Вечером позвонила Дануся.

Оказывается, они с Зенобием уже согласовали свои будущие показания, и теперь она мне докладывала…

Зенобий сказал на допросе в точности то, что ему велели, в соответствии с нашими инструкциями. Признался — действительно направлялся к Франеку, но в квартиру не вошёл, потому как боялся оказаться замешанным в уголовное дело. Кажется, его не подозревают в совершении убийства, во всяком случае, такое у него создалось впечатление. И кажется, он сделал так, чтобы Данусю не допрашивали. А о том, что причастен к янтарю, сказал, вернее, не стал отпираться — полиция и без того знала. Воспользовавшись тем, что заговорили о янтаре, ловкач Зенобий попытался соблюсти свои интересы, и в свою очередь осторожно и ненавязчиво порасспросить полицию о золотой Мухе, авось что-то знают, да их на мякине не проведёшь. Вот пока и все.

Вяло курсируя из комнаты в кухню, я то и дело поглядывала в окно на виллу напротив, ибо это вошло у меня уже в дурную привычку, и вдруг увидела, как во двор интересующего меня дома въезжает машина пана Орешника. Это бы ещё полбеды, в конце концов, имеет право хозяин дома вернуться из поездки, но ещё через минуту к вилле подкатила вторая машина! Чья, интересно? Не Франека же, Франек в морге лежит. Схватила бинокль. Валтасар!

Вот когда я совсем потеряла голову, и было от чего. Орешник долго отсутствовал, Валтасар где-то скрывался, мошенники наверняка не встречались, по телефону боялись затрагивать скользкую тему, выходит, теперь съехались, чтобы все обсудить! Сейчас! Здесь! Костик мог бы подслушать, опыт уже имеется, но Костика нет!. Что же, мне так и сидеть сложа руки?! Ну уж нет!

И я, в чем была, выскочила на лестницу. Опомнилась, вернулась, сменила обувь — действительно, в сваливающихся тапках даже с лестницы не спустишься. Какое счастье, что замок в моей двери не захлопывается сам собой — ключи-то я, разумеется, забыла. Потом в голове промелькнул Драгоценный — а ну как и сегодня шпионит у дома Орешника, не хватает ещё наткнуться на него. Впрочем, вряд ли, в конце концов, живу здесь я, а не он, из моих окон виден дом Орешника, так что Драгоценный не в курсе последних событий на вилле. Черт с ним! У меня свои задачи, какое мне дело до всяких там драгоценных?

С некоторым усилием форсировав забор на задах кондитерской, я вспомнила отчёт Костика и подкралась к окну гостиной. И на сей раз оно оказалось приоткрытым. — похоже, семейство Орешников без ума от свежего воздуха. Шторы не задёрнуты, за прозрачной тюлевой занавеской маячили два расплывчатых человеческих силуэта. Свет в гостиной неяркий, горела лишь настольная лампа в углу комнаты. Двое расплывчатых — Орешник и Валтасар, кто же ещё? Говорили негромко, но кое-что удавалось расслышать.

— …у неё. Небось именно сейчас… — говорил один.

— Не скажет, — возражал другой. — И не отдаст.

— А если её малость… того…

— …поприжать? Не выйдет.

Интересно, кого это они собираются прижимать? Какую-то бабу. Уж не меня ли?

Довольно долго разговор вертелся вокруг неизвестной бабы, явно не вызывавшей ни у одного из собеседников симпатии, потом перешли к другой теме:

— … отдал концы, так чего теперь о нем говорить?

— Именно теперь и надо все свалить на него.

— Спятил! Ведь подлежит изъятию… да и вещественное доказательство… Такой куш потерять?

— Лучше уж потерять куш, чем жизнь.

Тут они заговорили быстрым шёпотом, так что я ничего не разобрала. К тому же по голосам было не различить, кто есть кто, а проклятая занавеска все-таки мешала хорошенько разглядеть мошенников, да и окно было слишком высоко от земли. Не стоять же все время на цыпочках, я ведь не балерина. Костика бы сюда, уж ему цыпочки ни к чему.

— А я боюсь! — донеслось вдруг до меня неожиданно громко, и тут я догадалась, что это Валтасар, потому что он добавил:

— Почему у тебя шторы не затянуты?

— Шторы Магда отнесла в стирку, — пояснил пан Люциан. — Так что давай потише.

Черт бы их побрал, опять принялись шептаться! Доносились лишь обрывки фраз, причём по шёпоту я не могла угадать, чьи именно.

— А если не она, а он?

— …риск слишком велик…

— Нет уж, с меня довольно…

— Надо переждать… залечь на дно…

— За ней нужно присматривать… глупая баба…

Не для моих нервов такие отрывочные высказывания, хотя и поняла, что боится Валтасар, а пан Люциан пытается поддержать его боевой дух. И к сожалению, совсем не упоминали о золотой мухе, но тем не менее у меня почему-то создалось впечатление, что ни у одного из них сокровища нет. Потом зги мерзавцы перешли на совсем уж неразличимый шёпот, и как я ни напрягала слух, расслышать ничего не могла.

Вдруг что-то брякнуло у меня за спиной, я подпрыгнула и едва не заорала благим матом. Скрючилась под окном в чёрной тени куста и, вытаращив глаза, уставилась на заборчик, вроде именно там брякнуло. Сердце билось так, что никакого другого шума я бы не расслышала, вся надежда на зрение. Прошла мучительно длинная минута, пока в слабом свете уличного фонаря я разглядела во дворе кондитерской мелькнувшую тень. Кошка! Рылась в мусорных баках и задела крышку. Да чего я, собственно, боюсь? То есть кого? Валтасар с Орешником в доме, Франек может явиться разве что в виде привидения, а кто же ещё? Взяла себя в руки и опять навострила уши.

Показалось, прозвучали имена, Флориан и Франек. Логично, оба покойники. Затем послышались какие-то посторонние звуки. Осмелев, я приподнялась на цыпочки и заглянула в окно. Расплывчатые фигуры держали в руках расплывчатые бокалы — должно быть, для куражу решили хлебнуть..

От долгого пребывания в скрюченном положении все тело свело, к тому же стало холодно, погода больше напоминала ноябрь, чем июнь. И очень жаль, что не было никакой записывающей аппаратуры, можно было бы так не напрягаться, а просто потом в нормальных условиях воспроизвести запись и не торопясь расшифровать её. И все-таки я бы ещё поторчала под окном, если бы вдруг к дому не подъехала машина. Оказалось — вернулась жена пана Люциана. Вошла в гостиную, зажгла верхний свет, завела разговор о погоде и на прочие нейтральные темы — короче, атмосфера создалась до тошноты великосветская и мне нечего было больше здесь делать.

С чистой совестью покинула я свой пост и домой вернулась тем же путём, через забор на задах кондитерской.

Телефон разрывался. Я услышала его ещё с лестницы, но когда, запыхавшись, схватила трубку, мерзавец, разумеется, тут же замолк. Раздражённо швырнув трубку, я стала приводить в порядок себя, одновременно пытаясь и упорядочить новости.

А их оказалось не так уж мало. Валтасар пребывал в страхе и склонялся к добровольному и чистосердечному признанию, а более стойкий Орешник пытался выбить из него эту дурь. Таинственная «она» вполне могла быть мною, они считали, что мне все известно, и не слишком ошибались…

Все же многочисленные, то и дело упоминаемые особы мужского пола, о которых туманно говорилось «он», могли быть кем угодно. В зависимости от контекста у меня раз получалось — Костик, раз — Драгоценный, а то и вовсе непонятно кто.

Но вот телефон опять затренькал. Аня!

— Господи, ну сколько можно звонить! — нервно вскричала Аня, что было ей совсем несвойственно. — Того и глади, кафе закроют, можно я приеду к тебе прямо сейчас? Случилось такое! По телефону не расскажешь, и, боюсь, я немного нервничаю.

— Конечно, приезжай! Возьми такси!

— Ясное дело. Еду!

Глянула на часы — скоро одиннадцать. Видно, и в самом деле произошло нечто из ряда вон, иначе благовоспитанная Аня ни за что не стала бы звонить, а тем более приезжать в такую непристойную пору. Пока она ехала, я уселась за стол и наскоро записала все подслушанное, пока не забылось, а также собственные соображения. Только закончила, как Аня позвонила в дверь.

— Не найдётся ли у тебя глоточка чего-нибудь покрепче, лучше простой водки? — с порога попросила добропорядочная судьиха, пытаясь стянуть нерасстегнутое пальто. — Ты права, миром правит случай, так что давай скорее, надо же мне хоть немного прийти в себя.

Это было так непохоже на обычно уравновешенную и выдержанную Аню, что я и сама взволновалась. Чего бы такого ей предложить? Требуется нечто экстраординарное, водки же у меня не было. Нашлось виски — то, что надо. Плеснула в бокал изрядную порцию, Аня тут же залпом опорожнила его, после чего свалилась в кресло и какое-то время сидела неподвижно. Я не торопила подругу, хотя стоило мне это о-го-го — я-то не обладала Аниной выдержкой, которая даже скандалы мужу закатывала сдержанно, хладнокровно и чрезвычайно благопристойно.

— Пожалуй, ещё выпью! — тряхнула головой Аня.

— Может, сначала все-таки расскажешь, а упьёшься потом? — робко попросила я. — Вдруг забудешь…

— Такое не забывается! — отрезала Аня. — А поскольку я не алкоголичка, белая горячка мне не грозит. Ну да ладно, вроде бы немного улеглось, могу и начать. Где твой Костик?

— Надеюсь, придёт. А что?

— Просто ему тоже надо знать, а не хотелось бы повторно рассказывать. Впрочем, боюсь, все равно придётся возвращаться к этому снова и снова. Ну так вот. Дурацкая история со мной случилась. Редко такое бывает, в принципе я очень аккуратна, рассеянностью не страдаю, а тут вдруг перепутала дни Недели. Понимаешь, подумала, что сегодня — это уже завтра, наверное, очень не терпелось. Время слишком уж медленно тащилось, вот я и подумала, что сегодня — это завтра, а завтра…

— Пожалуй, плесну тебе ещё.

Может, глоток виски поможет ей перескочить с этого «завтра», на котором её заклинило.

Аня послушно выпила и только потом спохватилась:

— Пожалуйста, теперь уже разбавляй, ладно? Боюсь, без виски мне не обойтись.

— Тогда давай сразу и разбавим.

Бегом кинулась я в кухню, принесла минералку и лёд, хотя со льдом не все прошло гладко. Корытце выскользнуло из рук, и кусочки льда рассыпались по полу. Быстренько собрала их, ничего, при низкой температуре бактерии не страшны.

— А на завтра Идуся назначила бридж, — без понуканий начала Аня. — И поскольку сегодня я приняла за завтра, отправилась к ней на этот бридж уже сегодня. Очень волновалась, сама понимаешь. Ох, не умею я о драматических событиях рассказывать, надо бы нагнетать, но, думаю, достаточно будет и голого факта. Знаешь, где Идуся живёт? За Мокотовским фортом, в фешенебельном районе, там ещё такие виллы на четыре семьи. Подхожу я, значит, к её вилле, ещё не свернула на дорожку, но дверь её уже вижу, и… кто бы, ты думала, из этой двери выходит?

— Кто?!

— Этот твой, бывший…

— Драгоценный?

— Если тебе нравится так его называть…

— Не придирайся, каждый может ошибиться.

— Может, — не стала возражать Аня. — Выходит, значит, из её дома этот твой Драгоценный… Нет, чтобы быть точной, он ещё в дверях был, а Идуся с ним прощалась, её я хорошо разглядела. Вышел он, значит, а я так и застыла за живой изгородью, как памятник. А знаешь, почему? Очень уж нежно она с ним прощалась.

Я тоже была потрясена.

— Господи! Вот, оказывается, кто этот её новый таинственный, любовник! А он тебя заметил?

— Надеюсь, нет. Очень хотелось бы надеяться. Думаю, если бы заметил, обязательно поздоровался бы и хоть издали поклонился. А он сразу удалился в противоположном направлении.

И бедная Аня с облегчением перевела дух. Наверное, точно так же, как в тот момент, когда Драгоценный, не заметив её, потопал в другую сторону.

И тут в дверь позвонил Костик. Молча впустила я любимого, пытаясь осмыслить услышанное. Видимо, усиленная умственная работа отразилась на моем внешнем виде, потому что Костик встревоженно поинтересовался, что случилось.

Так же молча ткнув пальцем на дверь в комнату, я отправилась в кухню за дополнительной посудой. Принесла очень большой стакан, очень маленькую рюмку, банку пива и наполовину опустошённую упаковку изюма. Зачем изюм — сама не знаю.

Моё молчание ещё больше встревожило Костика, и он поспешил в комнату, ожидая увидеть там нечто ужасное, возможно вавельского дракона <Легендарное чудовище, проживавшее некогда в Вавеле, древнем замке Кракова. Примеч. перев.>, привидение или чей-то труп, и был приятно разочарован, увидев Аню. Поскольку я упорно молчала, заговорила Аня, бросив в свой бокал два кубика льда. Бокалом я из приличия называю просто гранёный стакан, который неизвестно каким образом оказался на столе.

— Так вот, — повествовала Аня, явно войдя во вкус, — только когда Драгоценный скрылся из виду, меня отпустило. Ещё подумала — не иначе как я первая, остальные придут вовремя, неприлично являться раньше назначенного. Даже на часы посмотрела, но все равно не поняла, сколько времени, слишком была взволнована. Подошла к двери и тут отмочила такое, чего никогда в жизни не делала. Наверняка это твоё дурное влияние, Иоанна, я уже давно заметила, ты… не обижайся, но я набираюсь от тебя дурных манер. В общем, я не позвонила, не постучала, а просто нажала на ручку — и дверь открылась! Оказалась незапертой. Я и вошла!..

Ужас законопослушной судьихи был столь велик, что я, не могла ей не посочувствовать. Для бедняжки это был настоящий моральный шок, вон, до сих пор не оправилась.

— И что? — как можно деликатнее поинтересовалась я, воздержавшись от комментариев.

Тем временем Костик, окинув стол взглядом, воспользовался наступившей паузой и смешал в большом стакане виски с минералкой. Мне налил в маленькую рюмочку. Бросил себе два куска льда, попытался и в мою рюмку впихнуть. Аня все не могла прийти в себя, а потому накинулась на изюм.