* * *

Все три трагедии разыгрались в одном и том же месте и наверняка в один и тот же день. А день, конечно же, был прекрасный: солнечный, жаркий, даже знойный. В такие дни деревья обычно потеют от жары Вот они и потели в этот знойный тропический полдень, причём делали это так, как принято у деревьев, — истекали смолой, живицей.

Росли же эти хвойные деревья, по всей видимости, не только на суше, но и в воде. И в воде же качались какие-то экзотические цветы, привлекая насекомых необыкновенной раскраской и упоительным запахом. На один из таких цветков опустилась бабочка. Попивая сладкий нектар, она то складывала, то опять распускала свои огромные, яркие крылышки не предчувствуя ничего дурного. И вот, когда в очередной раз она взмахнула крыльями, сверху упала большая тяжёлая капля. Не на бабочку и даже не на цветок, а рядом, лишь краешком задев их, но капля была такая большая и тяжёлая, что и от слабого прикосновения из сердцевины цветка и с крыльев бабочки взметнулось лёгкое облачко пыльцы. И в лёгкое густое облачко угодила следующая капля живицы. Прихватив облачко, капля улеглась рядышком с предыдущей. Цветок уцелел, но бабочка погибла, ибо без пыльцы на крылышках жить бабочки не могут.

А вот ещё одно доказательство того, что в том месте все-таки была вода, — ведь рыба водится только в воде. И как раз тогда из икринок вылуплялись мальки. Вылуплялись один за другим, однако так уж устроена жизнь, что всегда кто-то остаётся последним. Вот и сейчас самый последний малёк не успел полностью вылупиться. Все братишки и сестрёнки весело поплыли себе, а эта малюсенькая рыбка так и осталась навеки с икринкой на хвостике, пригвождённая густыми, тяжёлыми каплями живицы, догнавшими её в воде.

Большая золотая муха присела отдохнуть на шершавом стволе сосны. Долго пристраивалась поудобнее, переступая ножками, наконец выбрала удобное положение и с наслаждением принялась чистить крылышки. Ей и невдомёк было, что над её головой уже нависла беда, воплотившись в тяжёлых каплях смолы. Они стекали с верхушки сосны одна за другой, сливаясь и ускоряя свой бег. Вот струя живицы задержалась на миг на какой-то неровности коры, а затем всей тяжестью обрушилась прямо на золотую муху. Та не успела и шевельнуться, мгновенно накрытая липкой массой. Она и погибла мгновенно, зато сохранила навеки свою красоту и обрела бессмертие. Пройдёт много-много лет и из-за золотой мухи станут убивать друг друга существа так называемого высшего разряда, которые в то время ещё не успели появиться на молодой прекрасной планете Земля…

Прошло более двадцати миллионов лет.

Зима стояла суровая, и море замёрзло аж до самой Швеции. Во всяком случае, по твёрдому льду можно было дойти до горизонта, а не исключено, и дальше Если, конечно, не переломаешь ноги на ледяных буграх и торосах, не провалишься в трещины, не завязнешь в снежных заносах А вдоль берега громоздились застывшие ледяные валы четырехметровой высоты, очень уместные в окрестностях Северного полюса, но не на Вислинской косе.

Мороз держался твёрдо, хотя солнце со своей стороны тоже старалось и не только сияло, но и честно пыталось греть, всячески подчёркивая тот факт, что на дворе как-никак начало марта и зима бесчинствует незаконно. Оно так старалось, что в конце концов верхний слой замёрзших ещё в декабре ледяных глыб кое-где подтаял. Поэтому иногда удавалось раздолбать ледяную корку у берега, и тогда под ней обнаруживался янтарный сор.

— Выброс случился, аккурат как морозы вдарили, — печально пояснил Вальдемар. — Бушевали сильные штормы, и только стихли, только море улеглось, как морозы и вдарили! В одну ночь все напрочь замёрзло, сама пани видит — до сих пор держится.

— Так ведь уже март, пора бы и тронуться! — в тон ему ответила я, причём с таким возмущением, словно это Вальдемар виноват в том, что до сих пор все сковано льдом.

Вальдемар не обиделся.

— Оно, конечно, пора. Но сначала стронется залив. Пани может не беспокоиться, мы услышим. Постреляет!

Я оживилась.

— Так есть надежда?

Вальдемар с сомнением глянул в кухонное окно, выходящее на юг. в сторону залива.

— Да нет, надежды особой нету, но я бы лично поостерёгся ехать на машине.

— Ну, раз уж вы так говорите, значит, того и гляди — покажется вода.

Уж я-то прекрасно знала, что если бы кто и рискнул проехать на машине через подтаявший залив, так только Вальдемар. Когда лёд был толстым и крепким, по нему раскатывали все, кому не лень. На чем попало: на мотоциклах, джипах, грузовиках, я уже не говорю о банальных легковушках. Ведь напрямую, через залив, до Толкмика и Фромборка было гораздо ближе, чем вкруговую, по морскому берегу, — всего-то пятнадцать минут езды вместо полутора часов! Да и до самого Эльблонга дорога тоже намного сокращалась. Жители косы уже несколько лет зимой именно так добирались до материка, причём для водителей езда по этой «автостраде» была ещё и дополнительным развлечением, каждый старался показать, на что способен. Кто выписывал на льду замысловатые фигуры, кто с разбегу сигал через торосы, устраивались всевозможные соревнования и конкурсы. Вальдемар с малолетства принимал в них участие и всегда старался быть первым. Так продолжалось до тех пор, пока лёд не делался совсем тонким. Наверняка и в этом году Вальдемар последним проехал по нему.

Через два дня и вправду с залива донеслись звуки выстрелов, его поверхность изменила цвет, куда-то подевалась белизна, и на серо-голубой глади возвышались лишь взгромоздившиеся друг на друга льдины, между которыми отчётливо просматривались трещины. У берега вода начала уже довольно выразительно хлюпать, а в порту у лодок засуетились рыбаки. Однако море оставалось в прежнем виде.

Тоскливо обозревала я полярный пейзаж, бродя одна-одинёшенька по пустынному берегу. Тоскливо мне было не только из-за пейзажа. На сердце лежала тяжесть, ибо я совсем недавно рассталась с мужчиной своей жизни, и, похоже, навсегда. Сюда, на косу, я прибыла, чтобы немного утешиться, ведь море всегда было лучшим лекарством от сердечных невзгод. Но сейчас целительное море было непохоже на себя, вот и приходилось слоняться по берегу, спотыкаясь на обледенелых ухабах и ямах, в ожидании, когда же море примет обычный вид. И дослонялась-таки! Угодила ногой в обледеневшую расщелину и от боли опомнилась. Немного постонав и обозвав себя словами, которые в прежние времена считались непечатными, я решила — хватит! Хватит с меня сердечной терапии, завтра на пляж ни ногой, устрою себе отдых.

Уж не знаю почему, но как-то так получается, что я всю жизнь принимаю на редкость идиотские решения.

На следующий день я позволила себе поваляться в постели, встала попозже и, кажется, даже позавтракала. Потом оделась и отправилась в магазин.

Вернулась где-то к часу, и сумка с покупками выпала у меня из рук. Я услышала… Сначала даже подумала — ослышалась или перестала понимать польский язык. Вальдемар висел на телефоне и торопливо созывал братьев на янтарь.

В прихожей, у лестницы, по которой я собралась подняться, стоял Мешко, сын Вальдемара, которого я знала чуть ли не младенцем.

— Что происходит, Мешко? — не помня себя заорала я. — Какой янтарь?! Ведь море же замёрзло до горизонта!

— Какой там горизонт? — небрежно отозвался Мешко. — До самой Швеции вода! Ну, не совсем, но лёд сдвинулся, и янтарь пошёл.

Хотя человек в двенадцать лет может и ошибиться, поскольку в этом возрасте ему ещё не доверяют сетку и не облачают в комбинезон, меня тем не менее вихрем пронесло по лестнице наверх, так что я даже не заметила, куда сунула авоську с покупками. Одной рукой пытаясь попасть в свитер, второй я натягивала тёплые колготки. Уже впрыгнув в высокие резиновые сапоги, схватилась за толстые рейтузы, плюнула и с шапкой в руках, с сеткой через плечо, хлопая по карманам в поисках перчаток, я как сумасшедшая вылетела из дома и помчалась к лесочку, которым поросла ближайшая дюна. Продралась сквозь заросли, распугав оголодавших за зиму кабанов, — их быстрые тени пару раз мелькнули передо мной. Как-то позабыла, что этих зверушек следует опасаться, до кабанов ли сейчас!

И все равно на берегу уже суетилось не менее трети населения Песков. Вальдемар с братьями тянул сеть метрах в двухстах левее меня, и эти метры я преодолела, наверное, одним прыжком, мгновенно оказавшись рядом с ними.

Одного взгляда хватило, чтобы оценить ситуацию. Команда Вальдемара уже принялась вытряхивать из сети целые горы чёрного мусора, но у берега достаточно плескалось и ничейного, море приоткрыло прошлогодние запасы. Да что толку, даже в высоких резиновых сапогах мне своей сеткой до драгоценного мусора не дотянуться, пришлось бы по пояс погрузиться в ледяную воду, как это делают рыбаки. Доступными для меня были лишь жалкие кучки на берегу да тот сор, что волны прибили к самым ногам. Что ж, и это неплохо.

Неписаный, но свято соблюдаемый закон гласит, что извлечённая из моря куча янтарного мусора является собственностью того, кто её извлёк. До тех пор, пока хозяин собственноручно её не переберёт и не бросит. Потом она становится общественным достоянием и рыться в ней может любой. Теперь же, когда так неожиданно и стремительно размерзло янтарное Эльдорадо, рыбаки выбирают лишь самые крупные и лучшие куски, а средний хлам в спешке откидывают. Не до него — скорей, скорей отхватить у моря ещё никем не тронутые сокровища! Вот тут-то и раздолье для таких собирателей янтаря, как я.

Ветра почти не было. Оно и понятно. В сильный ветер взбудораженное море лишь перемешивает янтарный мусор, а на берег мало что попадает. На пологих волнах грозно покачивались огромные, толстые льдины, сталкиваясь друг с другом, сходясь и расходясь, открывая новые и новые нагромождения сокровищ. Успеть бы забросить сетку, прихватить хоть немного, пока тёмную полосу снова не скроет подоспевшая льдина…

Я глянула мимоходом на рыбаков, и мороз пошёл по коже Два брата Вальдемара с трудом отталкивали напирающие на него колоссальные ледяные плиты. Если накроют человека — верная смерть! Одну удалось отпихнуть, вторая краешком задела Вальдемара И все-таки Вальдемар, по шею в воде, как-то устоял на ногах, успел сунуть сетку под надвигающуюся громадину, братья придержали льдину, он погрузил сеть во второй раз и уже полную поволок к берегу. Я видела, как он легко опорожнил сорокакилограммовую авоську и устремился обратно в море, даже не прикоснувшись к огромному куску янтаря, медово поблёскивающему среди чёрной массы морской травы и каких-то палок Итак, лишённая возможности действовать в воде, поскольку сапоги доходили мне лишь до бёдер, я истово трудилась вместе с собакой — мы рылись в куче, которую уже успели просмотреть рыбаки. С колли, собакой Вальдемара, я была знакома, мы друг другу не мешали. Я искала янтарь, пёс — креветки.

— Убери морду! — сердилась я, отталкивая пса. — Твой хозяин совсем заелся, такой чудесный кусочек не взял. Или проглядел? На, вот тебе рыбёшка! А это оставь мне, оно несъедобное Пёс добросовестно ворошил мусорную кучу, что было мне на руку: я перестала рыться сама и лишь выхватывала из-под собачьих лап кусочки янтаря, подсовывая взамен креветок. Дело спорилось, хотя мой янтарный улов не шёл ни в какое сравнение с добычей рыбаков.

Постепенно мы вплотную приблизились к рыбакам. Выбравшись в очередной раз на берег, Вальдемар, негромко лязгая зубами, попросил:

— Проше пани, достаньте из моего кармана целлофановый пакет. Нет, из верхнего…

Задубевшими пальцами в насквозь промокших перчатках я извлекла из нагрудного кармана его комбинезона большую пластиковую сумку и даже сумела её развернуть. Вытряхнув сетку, Вальдемар тут же принялся бросать в сумку отборные куски янтаря. Можно сказать, что я ему почти не завидовала, он их по справедливости заработал. Кто мне мешает тоже залезть в море? Пожалуйста, никому не запрещается. А так я промокла всего до пояса, а он — по самую макушку…

Безумие висело в воздухе от границы до самой Стегны. Море оттаяло внезапно, за одну ночь, и сейчас отдавало то, что накопилось за последние осенние штормы. Жители рыбацких деревушек издавна поделили между собой побережье, и с утра все местное население металось по обледенелому пляжу, извлекая из моря сокровища.

В ажиотаже я неосторожно влезла слишком далеко в море, и в один сапог хлынула ледяная вода. У меня аж дух перехватило! Прыгая на одной ноге, я выбралась на сушу, вылила воду из сапога, обулась и двинулась дальше, хотя от холода ноги отказывались слушаться, а зубы стучали как кастаньеты. Но все превозмогла янтарная лихорадка.

Только наступившие сумерки прогнали людей с пляжа. И меня тоже. Настал следующий день, и он оказался не хуже предыдущего. Все жители Песков с раннего утра уже были на берегу. Не будучи местной, я не стала составлять им конкуренцию, а отошла подальше. В конце концов, для местных янтарь — основа благосостояния, для меня же лишь хобби. Нет, не так. Для меня янтарь — дикая страсть, безумие, но все равно я слишком хорошо воспитана, чтобы отнимать хлеб у других. Итак, я отошла подальше, и тут моё благородство было вознаграждено.

Совсем недалеко от берега, за небольшой песчаной отмелью, на волнах покачивался чудесный янтарный мусор. Позабыв об осторожности, я шагнула прямо в песок и провалилась по колено. Песок оказался зыбучим, как в пустыне. Езус-Мария, сейчас засосёт, как глупую корову в болоте, да ещё в ледяную воду затянет!

Как можно осторожнее плюхнувшись на предательски зыбкую поверхность, я потихоньку поползла к твёрдой земле. Холода я не чувствовала, напротив, взопрела от эмоций. И не отказалась от намерения выловить свою добычу. Размахнувшись изо всех сил, я забросила сетку-сачок прямо на вожделенную полоску и извлекла за один бросок около двадцати крупных кусочков янтаря, таких, что идут на медальоны или на самые большие бусины. Какое счастье! Оно вспыхнуло во мне, как фейерверк.

Ветра по-прежнему не было, и по-прежнему льдины лениво колыхались на волнах. Я вскарабкалась на одну из них, и меня чуть кондрашка не хватил. Совсем рядом, рукой подать, плавало сокровище, до которого мне ни в жизнь не дотянуться сеткой. Воды в этом месте всего-то будет по пояс, но видит око… Надо во что бы то ни стало обзавестись комбинезоном, как у рыбаков. Очередной катастрофы я избежала лишь чудом — пока мечтала о недоступном янтаре, волна незаметно уносила меня от берега. В последний момент я исхитрилась и спрыгнула-таки с льдины.

И все равно в это утро я насобирала порядочно, всего за два дня набралось около трех килограммов… Ну, может, малость преувеличиваю, но уж два килограмма точно. По килограмму янтаря в день!

— Такое приключается раз в несколько лет, — пояснил Вальдемар, прополаскивая свой янтарь в дуршлаге. — Пани повезло, ведь случаются совсем пустые годы. Вот, скажем, в прошлом — ничегошеньки, янтарь пошёл только к концу осени.

— Наверное, чуть раньше, — ненавязчиво поправила я.

Вальдемар покосился на меня и немного погодя произнёс в пространство:

— Прошёл слух, что кто-то нашёл нечто из ряда вон выходящее, но не хотел никому показывать. Я точно не знаю кто, но догадываюсь.

— И другие небось догадываются?

— Может, и так, вчера мужики языки чесали. Ведь скрывай не скрывай, а правда всегда наружу выйдет.

— Как тогда?

— Типун вам на язык, не обижайтесь…

А тогда… Стоя над ванной и тупо уставившись на дуршлаг в руках Вальдемара, я словно воочию увидела события многолетней давности. Или не очень многолетней. Ровно семнадцать лет назад все начиналось, казалось, так невинно!

Приехала я в том году в Морскую Крыницу, взобралась на дюну у порта, взглянула на окрестный пейзаж, и в глазах у меня потемнело. Точнее, я попросту перестала им верить, собственным глазам.

Хотя уже наступила поздняя осень, день выдался чудесный, солнечный, на небе ни облачка. Полдень. Итак, солнышко светит вовсю и в его ярких лучах я явственно вижу вдоль всего пляжа золотистую полосу, убегающую в бесконечность. Я и тогда уже знала, что это за полоса, но слишком трудно было поверить в такое неимоверное счастье. Янтарь встречался мне либо в виде ювелирных изделий, либо в виде малюсеньких кусочков, которыми в Сопоте, если очень повезёт, удавалось за неделю наполнить спичечный коробок. Мне и в голову не приходило, что подобное сказочное изобилие, как здесь, вообще возможно. Замерев, пялилась я на эту красоту, боясь моргнуть, боясь перевести дыхание, — а вдруг это всего лишь мираж? Нет, золотистая лента упрямо блестела в солнечных лучах.

Рядом со мной стоял мой драгоценный пёсик, мой Пупсик, мой обожаемый муженёк, и тоже не сводил разгоревшегося взора с блистающей полоски.

— Такого быть не может! — восхищённо выдохнул он. — И самое удивительное, что тот тип сказал правду. Стой, ты куда?

Дотронуться до сокровища, убедиться, что оно мне не снится, что существует на самом деле, куда же ещё?!

Упомянутый Пупсиком правдивый тип был нашим постоянным спутником в Сопоте. Как и мы, он целыми днями бродил по пляжу, невзирая на ногу в гипсе, но в отличие от нас, лихорадочно выискивающих микроскопические крупицы янтаря, снисходительно посмеивался над нашим увлечением и без конца рассказывал о заливе и косе Вот где море выбрасывает подлинные сокровища, не то что здесь. Мы не очень-то верили его россказням. И оказалось — зря.

Мой муженёк устремился следом за мной.

— А ты сомневался, — упрекнула я его, склонившись над золотистым чудом — Вот он, можешь пощупать.

— Тоже мне янтарь! — скривился Пупсик. — Я-то надеялся, что будут покрупнее куски.

— И покрупнее наверняка были, только ради них следовало встать пораньше. Вон сколько народу побывало здесь до нас, глянь на следы, толпы и орды, стада и стаи. Куски побольше выбрал тот, кто явился первым, с восходом солнца.

Пупсик опять скривился.

— Я тебе не Соколиный Глаз или Быстроногий Олень, чтобы следы разгадывать. Может, ещё заставишь определить, кто здесь натоптал первым, а кто пришёл позднее, чьи следы свежие, а…

— Подумаешь, искусство! Ничего особенного, но не бойся, не заставлю, в данном случае это не имеет значения. Завтра мы тоже придём с восходом солнца.

— Спятила?! Тогда уж лучше просто здесь и заночевать. О, гляди, вот такого точно в Сопоте не найдёшь!

Пупсик был прав, такую основательную горошину в Сопоте мы и в самом деле не находили. Хотя, может, потому, что на берег заявлялись ближе к вечеру. Вставать на рассвете мы оба не любили, в этом наши вкусы полностью совпадали, так что понятия не имели, что там валялось на рассвете. К тому же по сопотскому пляжу бродили ещё более многочисленные стаи и выклёвывали янтарь до последнего зёрнышка. Здесь народу было поменьше, а отдыхающих и вовсе кот наплакал.

— Так что, остаёмся? — с надеждой поинтересовалась я.

— Остаёмся, — милостиво согласился Пупсик. — Надеюсь, какую-нибудь комнату удастся снять?

В этом-то я не сомневалась — стояла вторая половина ноября. Пупсик выкаблучивался, никак не мог понять моего желания ехать к морю в такую идиотскую пору года; его тянуло в горы, надеялся покататься на лыжах, но я проявила твёрдость. Горы плохо сказываются на моем здоровье, так что я еду к морю, а он — как хочет. Возможно, Пупсик ещё немного любил меня, а может, просто учитывал материальную сторону дела, потому как перестал капризничать и согласился на море, которого не видел ни разу в жизни. Поскольку пребывание в отпуске оплачивала я, а он хоть и Пупсик, но считать умел.

И вот теперь золотистая полоска на косе, похоже, примирила его с моим безрассудным решением.

Следует уточнить, что этот сладкий пёсик, этот Пупсик был моим мужем, ещё точнее — вторым. Три года состояли мы в браке, и пролетели эти три года незаметно; казалось, всего месяц назад черти занесли нас в ЗАГС, совершенно непонятно с какой стати. Хотя… по крайней мере одна веская причина для этого имелась: ему требовалась варшавская прописка, а проще всего заполучить её — жениться на варшавянке с жилплощадью. Я же охотно поверила в большую любовь. Три года совместного проживания изрядно подорвали мою веру.

Уже через год я осознала, сколь феноменальную глупость совершила. Год — слишком большой срок, могла бы и раньше пораскинуть умом, сообразить, что выхожу замуж за бабника и обманщика, к тому же капризного, как прима-балерина. И расстаться с ним следует как можно скорее. Но мозги — одно, а сердце — другое. Было в моем Пупсике что-то обвораживающее, порвать с ним не хватало духу, и я, глупая, все надеялась — а вдруг возвратится к нему пламенная любовь, которую он вроде бы питал ко мне вначале. Нет, наверное, и тогда притворялся, ничего он не питал.

Сладким пёсиком и Пупсиком он стал в тот момент, когда в разгар очередного скандала я ехидно обратилась к нему с этими словами. Так и назвала: «Ах ты мой Пупсик, пёсик мой сладкий». Он не обиделся, напротив, рассмеялся и одобрил кличку. Наверное, и сам осознавал, что, когда захочет, делается потрясающе умилительным. Эх, не везло мне с мужчинами, не везло. Может, потому, что я присматривала для себя наиболее заметных, за что и приходилось расплачиваться.

Комнату в Большой Крынице мы нашли без труда и к вечеру уже обосновались на новом месте, съездив в Сопот за вещами. Хозяйка даже пообещала пожарить нам рыбу на ужин.

И уже на следующий день мы с самого утра отправились знакомиться с окрестностями.

Извилистое асфальтированное шоссе устремлялось куда-то вдаль, судя по карте — к границе, до которой, тоже в соответствии с масштабом карты, было около одиннадцати километров. По дороге мой Пупсик неоднократно делал попытки свернуть в лес. скрывающий от нас море и пляж, но проехать нигде не мог. Каждый раз следы, оставленные неизвестным транспортным средством, заводили в непроходимые, точнее, непроезжие заросли. И каждый раз я нервничала, ведь машина принадлежала мне.

— Ну куда лезешь? Кто нас отсюда вытянет, из этого песка? Или того хуже, угодишь в какую-нибудь яму… Стой, не видишь, какие корни? По лестнице машина ездить не умеет.

Пупсик вышел из себя:

— Тогда вылезай и иди впереди, смотри, есть ли дорога.

— Как же, разбежалась! Ты будешь ехать, а я идти? Кто из нас мужчина? Мужчинам положено быть первопроходцами!

С большой неохотой он внял моим увещеваниям Знал — по бездорожью я езжу лучше. Никакой моей заслуги в том нет, просто дано от природы. Вот как летучих мышей ведёт какой-то внутренний радар, так и меня неведомая сила заставляет выбирать среди колдобин и ухабов относительно ровные участки Помогала также уверенность в том, что мой «жучок-фольксваген» непременно сумеет выехать оттуда, куда умудрился заехать.

После нескольких неудачных проб, туда-сюда по-тыркавшись, мы единодушно решили — вон тот кривой проезд самый подходящий.

Я пустила Пупсика за руль и посоветовала:

— Посмотри на спидометр и давай хорошенько заметим место.

В результате детальное обследование местности заняло у нас весь день. Асфальтом были покрыты только уже упомянутые одиннадцать километров, все остальное составляли так называемые грунтовые дороги и ещё хуже.

На обратном пути пришлось затронуть такую неприятную тему, как восход солнца. Мы не очень хорошо разбирались во всех хитросплетениях янтарной проблемы, но ведь каждому дураку ясно — кто поспел, тот и съел. Видимо, у янтаря есть привычка вылезать на берег по ночам — значит, его обнаружит тот, кто раньше других увидит утром… Лучше на рассвете.

Попытка встать с первыми лучами солнца удалась лишь с третьего захода. Правда, солнце всходило не в такую уж безумную рань, в семь часов, но вскакивать в осеннюю холодрыгу ни свет ни заря… И не в семь, а гораздо раньше, чтобы успеть и одеться, и чаю выпить, и на машине подъехать к облюбованному месту, а потом ещё галопом промчаться через совсем уж непроходимую чащобу к морю. Значит, проснуться надо минимум в шесть. Ещё затемно!!!

Наученные предыдущими неудачами, мы для верности выползли из постелей даже в пять. Горячий чай с вечера заготовили в термосе. Напялить на себя бесконечные одёжки, все эти свитера, носки, тёплое исподнее и шарфы было непросто, но мы уложились в пятнадцать минут. И тут оказалось, что не знаем, чем теперь заняться.

Сидеть и ждать, пока не рассветёт, было выше наших сил. На цыпочках покинули спящий глубоким предутренним сном дом, сели в машину и, как назло, на отыскание лучшего проезда к дюнам затратили намного меньше времени, чем обычно. Оставили машину и, спотыкаясь в темноте, вскарабкались на вершину дюны. Нас окружали темнота и тишина, дул лёгкий ветерок и накрапывал дождичек.

— Так оно взошло или ещё нет? — раздражённо допытывался Пупсик. — Ни черта не видать!

— Ну, не скажи, море от берега отличить можно, — возразила я. — А что касается солнца, то ему положено взойти через полчаса.

— Так на кой… мы притащились сюда в такую рань?

— Что же делать, перестарались немного. Вообще-то уже должно светать, наверное, темно из-за туч, но я не уверена.

— Она не уверена! Дождь льёт, а она ещё не уверена! Я насквозь промок, простуда обеспечена.

— Ничего с тобой не случится. Подождём немного, покурим, а потом спустимся к морю. Может, и в темноте что найдём.

Через час, когда солнце уже несомненно взошло, хотя его и не было видно, обнаружилось, что мы насобирали целую кучу разного хлама: деревяшек, камешков, кусочков чьих-то костей, нечто напоминающее сушёное… гм… гуано. И ни крошки янтаря! Нет, решительно нельзя собирать янтарь в потёмках. Мы прошли довольно далеко вдоль берега, где вчера искрилась и переливалась россыпь янтарной крошки, а сегодня не было ничего.

Дождь прекратился, зато усилился ветер, поднялись волны. В таких условиях пребывание на пляже никак нельзя было счесть приятным времяпрепровождением, просто кара за тяжкие грехи.

Пришлось вернуться домой, и Пупсик принялся капризничать.

— Говорил же — в горы поедем! В Закопане или в Щирке в такую погоду можно посидеть в кафе, поиграть в бридж, а тут что? Холодина страшная, да ещё дождь! Чем заняться?

— Три года назад ты бы знал, чем заняться! — помимо воли вырвались жалкие слова.

— Значит, старею.

— Не правда. Но можно съездить в Гданьск.

В Гданьске, ясное дело, мы прежде всего прошвырнулись по магазинам с янтарём, и в одном я увидела такое, от чего ёкнуло сердце. Янтарные бусы, но какие! Двухметровая нить малюсеньких янтариков, миллиметра в три, не больше, зеленоватых, светлых, почти прозрачных. Отлично отполированные, они так сверкали и переливались, что больно было глазам. При виде этого чуда душу мою охватило страстное желание сделать самой нечто подобное, ведь соорудила же я в Болгарии бусы из крохотных раковинок. Но вот только как отполировать и продырявить эти кусочки янтаря, даже если и наберу столько?

Поинтересовалась у владельца магазина, тот попытался отделаться от меня ничего не значащими общими словами, но не на ту напал. Понял, что так просто не отвертится, и выдал тайну золотого ключика.

— В принципе бусинки — это отходы производства. Остаются после того, как большой кусок отполируют и распилят на пластины. А если возникнет необходимость, то дополнительно отполируют в так называемом полировочном барабане, по-другому нельзя. Что? Дырочки? Ну, это не проблема.

Для кого как. Не говоря уже о том, что я понятия не имела о существовании полировочного барабана и не представляла, как он выглядит.

Мой благоверный тем временем осматривал более крупные изделия и интересовался ценами. Очень увлечённо осматривал, вон, даже глаза разгорелись. В магазин вошли двое иностранцев и приобрели два кулона, две брошки, браслет и кольцо, все в серебре. У бабы глаза горели не хуже, чем у Пупсика, и по ней было видно — будь её воля, скупила бы всю лавочку.

Иностранцы удалились, и хозяин вернулся к нам.

— Не так давно была тут одна американка, — доверительно сообщил он, видно уже подружившись с нами. — Купила медальон, знаете такие, на серебряной цепочке. Очень интересный медальон, из цельного кусочка янтаря, причём отчётливо просматривается в нем с самого краю малюсенькая мушка. Чудо! И что пани думает? Приходит через несколько дней и просит перенести мушку в серёдку медальона, чтобы симметрично было — Кретинка!

— Вот именно! Никакого представления об янтаре у этих американцев!

— И что вы ей ответили?

— Я ей ответил: «Уважаемая леди, эта мушка сидит в этом месте уже десятки миллионов лет, и нет такой силы, чтобы переместила её на другое». Знаете, как после этого она зауважала мушку?

Пупсик подключился к беседе:

— Кажется, кроме нас, только немцы разбираются в янтаре?

— Да, немцы разбираются, и даже очень неплохо. Они умеют выбрать лучшие изделия. Больше всего их интересуют как раз такие, с мушками, с травками. И очень много вывозят их.

С этого дня Пупсик перестал капризничать. Наутро он разбудил меня в шесть часов, воспылав внезапной страстью к морским прогулкам на рассвете. К счастью, нам не пришлось собирать в темноте камешки и засохшее гуано, поскольку дождя не было, ветер стих и не нагонял тучи, так что солнце получило возможность взойти в нормальное время. На берегу кое-где темнели кучки засохших водорослей; если покопаться, в них изредка попадались довольно невзрачные крупинки янтаря.

— Я разочарован! — торжественно объявил Пупсик. — Будучи вождём краснокожих, утверждаю: сегодня мы здесь первые, до нас не было ни души, разве что были да испарились. А где янтарь?!

Я высказала предположение — возможно, в районе Советского Союза. До границы было довольно далеко, не хотелось переться пешком, поэтому мы вернулись на шоссе к машине и, проехав немного, обнаружили несколько домиков и дорогу к морю. Точнее, некое подобие дороги. Почему-то в данном случае мы проявили редкое единодушие и свернули на эту трассу. Подпрыгивая на корнях могучих сосен и проваливаясь то и дело в ямы, мы наконец потеряли терпение, бросили машину и устремились через дюну пешком. Форсировав её, обнаружили по ту сторону рыбачий порт.

Судя по карте, все это — домики и оба порта, морской и на заливе, называлось Новая Корчма. Не углядев никакой корчмы, мы порасспрашивали местное население и узнали, что посёлок называется проще — Пески. В морском порту пограничный контроль потребовал у нас документы. В те благословенные времена каждый гражданин ПНР обязан был всегда иметь при себе документы, забреди он даже в дикую пущу И у нас документы тоже оказались с собой, пограничники ознакомились с ними и отпустили на волю Теперь можно спокойно отправляться на прогулку.

Мы двинулись по пляжу на восток, оставив сзади несколько вытянутых на песок рыбачьих лодок. Отсюда до границы было три с половиной километра и ни живой души в пределах видимости. Можно сказать, девственная территория, по которой не ступала нога человека. И ни одного янтарика! Вот уже явственно стала видна пограничная сетка. Мой драгоценный пёсик примеривался было закапризничать, как мы углядели чёрную полосу перспективного мусора. И, Езус-Мария, на самом её краю лежал кусок янтаря! Нет, не потрясающих размеров, всего-то с лесной орех или, может, с грецкий, но Пупсик бросился на него, как дикий зверь, глаза опять нехорошо разгорелись, а щеки запылали лихорадочным румянцем.

Я поспешила обогнать его, пока он не наложил лапу на все:

— А вон тот, чур, мой! Не трожь!

Короче говоря, в мгновение ока мы стали обладателями четырех кусочков янтаря, вполне удовлетворивших наши скромные потребности и казавшихся нам огромными. Главное, получилось по справедливости: два ему и два мне. И вдобавок насобирали на этом Эльдорадо целую пригоршню мелких янтарных осколков. Впрочем, не таких уж мелких, некоторые были с горошину. В Сопоте ничего подобного и в глаза не видели.

— Они что, как грибы? — поинтересовался Пупсик, подозрительно глядя на море. — Есть места, где они водятся, а есть и такие, где не бывает?

— Откуда мне знать? — рассеянно отвечала я. — Гляди-ка, до русских уже рукой подать.

Русские наблюдали за нами с пограничной вышки. Не думаю, что им это доставляло особое удовольствие, но других развлечений не было. На этом и кончились, собственно, наши успехи. Развернувшись, мы двинулись обратно.

Темнело рано, что неизбежно привело к сокращению прогулок на свежем воздухе, и вечерами оставалось излишне много свободного времени.

В Морской Кринице мы жили уже несколько дней. В местном магазине работала продавщица исключительной красоты, но этот факт не сразу дошёл до меня. Я как-то не обратила внимания, что Пупсик не только охотно, но и по собственной инициативе отправляется за продуктами, причём этот процесс отнимает у него чрезвычайно много времени. Дошло до меня лишь в тот день, когда я битый час не могла дождаться сигарет.

— Никак ты лично принимал участие в сборе табака! — едко заметила я, выхватывая у него из рук пачку. — В этой лавчонке очередей не бывает. А может, неожиданно выбросили полендвицу?

— Нет! — ответило моё бракованное счастье. — Просто было любопытно, о чем говорят в магазине. Знаешь, тут что-то готовится, обстановка какая-то тревожная.

О, это уже интересно!

— Поясни.

Пупсик не привык слушаться, он всегда командует. Вот и теперь аккуратно положил на комод сетку с покупками, не спеша снял куртку и повесил в шкаф, выглянул зачем-то в тёмное окно, взял термос, взвесил в руках и, открутив крышку, вылил остатки чая в стакан. Лишь после этого присел к столу и стал рассказывать:

— Из того, что там болтали, я понял — мы оказались на самом кончике какого-то янтароносного пояса, так сказать золотой жилы. Насчёт русских ты права, если уж в этих местах море выбрасывает янтарь, то чаще всего в их стороне, в районе Лесничувки. А пески..

— Пески знаю. Что ещё за лески?

— Да не Лески, а Лесничувка. Посёлок так называется. Мы там были, помнишь, где пограничный пост. Так вот там обычно и собирают самый обильный урожай. А главное, они знают, когда именно…

— Кто знает?

— Рыбаки.

— Откуда знают?

— Слушай, я ведь не на допросе. Смени тон! Не знаю откуда. И сюда наезжают искатели аж из Стегны, но местные их всегда опережают. На всякие хитрости идут — создают препятствия и ставят преграды.

— Преграды? — удивилась я. — На шоссе?

— Да нет! Те пробираются по дюнам, лесными тропинками, вот они и… Помнишь ямы, на которые мы наткнулись? Ещё пришлось возвращаться. Так вот. их нарочно вырыли песковцы. чтобы враги не пробрались. А где можно проехать, подкладывали цепи с шипами, ведь те в основном на мотоциклах добираются. Правда, конкуренты уже учёные — прихватывают запасные покрышки. Но уж если оба колёса… Вот они и готовят месть!

— Езус-Мария! Дикий Запад! Какую ещё месть? Естественно, Пупсик задумался, глядя в чёрное окно. Я набралась терпения.

— Слушай, заварила бы чайку. Я купил…

— Заварю, но ты сначала доскажи до конца. Так что же готовится?

— Неплохо бы и пообедать. Приготовишь?

— Если не перестанешь меня злить, ничего не приготовлю! Разве что нам светит ужин. Поскольку на море шторм и свежей рыбки не достать, хозяйка обещала выставить маринованного угря.

— Не шутишь? — обрадовался Пупсик. — Обожаю угрей! Под него очень хорошо пойдёт рюмочка яжембяка. И ещё…

Я понимала, что мы здорово уклонились от темы, но и самой хотелось есть. При одном слове «ужин» в желудке так и засосало.

Питались мы в своей комнате. Я огляделась. Надо расчистить место, негде поставить тарелки, придётся убрать со стола посторонние предметы, а это непросто сделать. Наше временное жилище меблировано было скудно, можно сказать, жили по-спартански: две кровати, шкаф, комодик с выдвижными ящиками, стол, три стула, одно кресло, стоячая вешалка и больше ничего. Ощущался явный недостаток в горизонтальных плоскостях. И в самом деле, куда убирать стаканы, термос, продукты, тарелки, книжки, газеты, добытый янтарь и черт знает что ещё? Маленького столика и узкого комодика явно не хватало. Утешало то соображение, что мы все-таки находимся в лучших условиях, чем курортники в разгар сезона, тогда в комнату набивалось как минимум по три человека.

Перчатки, сигареты и атлас автомобильных дорог я затолкала в ящики комодика. Теперь можно и стол накрыть. Пупсик вежливо ждал, позволяя себе только незначительную критику и внося коррективы в мои действия. Я предложила ему самому подключиться, ведь, судя по всему, его пока не разбил паралич. Он перестал критиковать и даже выставил на стол бутылку. Подумав, симметрично расставил два бокала.

За едой я вернулась к теме:

— Ну так что это за кровная месть? Нападут на чужаков из засады с ножами или дело ограничится банальным мордобоем? И пожалуйста, не увиливай, отвечай как человек, мне интересно.

Прямого ответа я не получила. Отрешённо глядя в окно, Пупсик заговорил:

— Янтарь сейчас в цене. И немцы его покупают, и американцы. Магазины принимают все, что приносят. Да и здесь один такой берет даже крошку, изготовляет янтарную наливку на спирту. Вроде целебная. А другой скупает для умельцев-художников, идёт на сувениры и ювелирные украшения. Вот интересно, как они взялись за ювелирные изделия, если серебро у нас регламентировано? Сдаётся мне, тут пахнет афёрой, наверняка действуют мошенники.

Я возразила:

— На серебро установлены квоты, законные. Это во-первых. А во-вторых, какое тебе дело до мошенников?

В ответ Пупсик загадочно заметил:

— В жизни разное бывает… — И, словно очнувшись, поспешил свернуть на другое:

— Да нет, не думаю, что здесь разыграется битва, но кто знает? Хотя до поджога домов и порчи лодок дело вряд ли дойдёт, милиция не допустит.

Странно, с чего это он так обеспокоен судьбами людей? Совсем на него не похоже. Я поинтересовалась:

— Тебе наверняка удалось вычислить зачинщиков? Или их правильнее называть главарями?

— Вроде бы удалось…

— После одного подслушанного разговора? — не поверила я.

— А кто тебе сказал, что после одного? В лавчонке мне и раньше удавалось кое-что слышать..

И вот тут-то меня как что кольнуло. В конце концов, ходить я тоже умею, а в лавчонку пускали всех. Ну я и застукала своего благоверного за конфиденциальной беседой с красавицей продавщицей. И как любая нормальная женщина, устроила ему нечто вроде скандала. Струхнув немного, он выдал, что главным врагом песковских диверсантов является как раз брат красотки, так что в ходе бесед с нею можно не только разузнать все подробности планируемых акций, но и в какой-то степени попытаться разрядить обстановку. Главный зачинщик, упомянутый братишка, человек невероятно ожесточённый, не знающий удержу в своих эмоциях, может прислушаться к словам сестры Похоже, я тогда ещё не совсем избавилась от прежнего чувства к мужу, ибо поверила ему, однако все же заметила:

— Будь твоя продавщица старой, толстой и косоглазой, наверняка ты избрал бы другой источник информации. Хотя… тогда она тебе порассказала бы ещё больше! Так о чем конкретно идёт речь?

— Планируется нанесение тяжких телесных повреждений. Хотя, возможно, планами все и ограничится. Не стану хвалиться, но, кажется, мне удалось её немного напугать.

И я опять съехидничала:

— Да что ты говоришь! Тогда это наверняка впервые в твоей жизни. Удалось напугать молодую и красивую даму…

На всякий случай покупки впредь я решила делать сама. В магазинчике оказалась уже вечером, перед закрытием. И представьте, тоже удалось кое-что подслушать! Ветер явно стихал, море успокаивалось, и трое рыбаков договаривались, кто из них куда отправится с рассветом. Двое намеревались ставить сети, третьему же вменялось в обязанность временно забыть про треску и заняться янтарём. Разговаривали рыбаки вполголоса, но у меня пока со слухом все в порядке. И я отчётливо слышала, как они порешили — один поедет по шоссе в Пески, доберётся до тамошнего порта, а вернётся пешком по пляжу. До порта проедет свободно, песочники сами себе западнёй не устроят, колючек не набросают, так что к морю проскочит. Обратно, значит, по пляжу…

— Завтра просыпаемся в полшестого! — решительно заявила я по возвращении. — Они уверены — завтра пойдёт янтарь, не знаю почему, но уверены. Одни из них двинутся от Крыницы, другие со стороны Песков. Мы с тобой должны оказаться в серёдке.

А Пупсик весь извёлся, поджидая меня, возражать он и не собирался. Оказывается, только что хозяйка сообщила ему, что, видимо, сегодня и завтра нам придётся ограничиться скромной едой, ибо свежей рыбы не ожидается, так что извините. Муж намерен отправиться за янтарём, рыба пока откладывается. А если мы категорически возражаем, она может попытаться перекупить у кого-нибудь из тех рыбаков, которые все-таки займутся своими прямыми обязанностями. Пупсик сказал, чтобы не беспокоились, нас устроит и скромная еда.

И в самом деле, нам тоже было сейчас не до рыбки.

— Давно мечтал хоть разок взглянуть, как идёт янтарь. — откровенничал Пупсик. — Вот и подворачивается случай. Последняя возможность, ведь нам осталось… ага, всего три дня, ну четыре в крайнем случае. Мой отпуск кончается.

— Мы можем сюда приехать и в следующий отпуск. — предложила я.

— Рано пока говорить о следующем, ещё ничего не известно. Хочу именно теперь увидеть!

Я испытала какое-то неприятное чувство, услышав, что о следующем отпуске ещё не известно, однако не стала ничего выяснять.

— Мне бы тоже хотелось, — вместо этого ответила я, — только гарантировать тебе, что в эту ночь двинется янтарь, не могу.

— Тогда какого черта ты меня сюда привезла? — взорвался мой благоверный.

— Ты что, спятил? Силой я тебя, что ли, сюда затащила?

Мы чуть было не поссорились в очередной раз. На меня взвалили ответственность за янтарь, а Пупсику, как всегда, не терпелось удовлетворить своё желание. А если не будет янтаря, вся вина на мне. Я видела, он с трудом заставил себя не раздувать скандала.

Ночью, кажется, ни один из нас глаз не сомкнул. С трудом дождались утра Судя по всему, высшие силы решили пойти нам навстречу.

На пляж мы проникли через знакомый проход в дюнах и оказались в излюбленном месте. Солнце уже просматривалось над верхушками дюн. так что было достаточно светло. Вокруг ничего особенного не происходило. Море мирно плескалось, никакого янтаря вокруг не наблюдалось, но немного правее, в сторону Песков, на берегу что-то темнело, а ещё дальше мелькали какие-то фигуры. Мы устремились в том направлении, и оказалось — по пляжу мечутся как минимум четыре конкурента.

— Холеррра! — рявкнул мой сладкий пёсик. — Надо было встать пораньше. То есть прийти пораньше, встали мы достаточно рано, это ты вечно копаешься.

— Во-первых, не правда, — возмутилась я. — А во-вторых, приди мы раньше, черта с два бы увидели, ведь в темноте много не насобираешь. Вспомни, как мы были тут первый раз.

— Ничего подобного! Сегодня солнце светит, увидели бы.

— Успокойся, коханый. Все равно эти люди опередили бы нас, ведь им ближе добираться.

Но Пупсик не желал успокаиваться

— Кажется, я начинаю понимать тех, кто подкладывает цепи с шипами.

— При чем тут цепи? Наверняка большинство добирается пешком, плевать им на цепи.

И тут, словно опровергая меня, мимо промчались два мотоцикла, а вслед за ними и третий. Глубоко разобиженные, убеждённые, что вот здесь лежали куски янтаря, которые у нас из-под носа увели другие, мы поплелись на восток. Если уж сегодня не удастся ничего найти, может, хоть увидим, как другие находят?

И увидели!

Незаметно мы одолели два километра, вот уже и Пески видать, вот можно различить лодки на берегу. Казалось, там с каждым нашим шагом все прибывало народу. Интересно, чего они столпились на одном месте?

И тут вдруг совсем недалеко от нас рыбаки полезли в воду Сначала один, за ним второй, третий. Езус-Мария, это в ноябре-то! Правда, на них были резиновые комбинезоны по грудь, на подтяжках. Каждый держал в руках длинный шест, на конце которого болтался мешок из сетки. И этими сетками рыбаки принялись что-то зачерпывать в море, тащили на берег и там вываливали, опять заходили в море и опять выносили на берег чёрные кучки какого-то хлама. Присаживались на корточки перед кучами и выбирали из них куски янтаря. Некоторые куски поблёскивали в солнечных лучах, их было видно даже нам, в отдалении, других мы не могли разглядеть, но рыбаки уверенно вытягивали и их.

Число рыбаков с сетками все увеличивалось. Вот уже рядом с нами орудовало не меньше восьми, а сколько ещё виднелось по соседству!

Ошеломлённые, мы не двигались с места, не решаясь подойти ближе, чтобы рассмотреть все досконально. А вдруг подумают, что мы хотим польститься на чужую собственность?

— Интересно, откуда они вылавливают этот мусор? — пробормотал донельзя заинтригованный Пупсик. — Может, ты видишь?

— Да нет, вижу только воду. И тоже ничего не понимаю. А они, похоже, видят. Погоди-ка, они что-то говорят. Пошли послушаем.

И в самом деле, двое рыбаков громко переговаривались, показывая на что-то в море. Наверное, на третьего, который слишком далеко зашёл в воду, вот отпрянул, потому что волна накрыла его по шею. И опять мы не могли понять, с какой стати забрался на глубину. Ему-то наверняка было ясно зачем.

И нам стало ясно, когда один из рыбаков закинул свой огромный сачок буквально у нас под носом. В спокойной воде мы разглядели нечто вроде чёрного пятна. Вот, оказывается, за чем охота! Пятно — это мусор с кусочками янтаря! Я изо всех сил вытаращила глаза, разглядывая воду там, где волна чуть с головой не накрыла рыбака. Да, точно, там что-то темнеет, может, просто более глубокое место?

— Вон где надо бы зачерпнуть! — произнёс кто-то рядом со мной, обращаясь к коллеге, кивнув на рискового рыбака.

— Туда не подойти, — вздохнул коллега. — Разве что пододвинется чуток.

— Может, ночью?

— К вечеру обещали ветер…

Мы жадно подслушивали, ошиваясь поблизости. Тут к шеренге искателей янтаря пристроились с правого фланга новенькие — парень и девушка. Парень был в комбинезоне. Видно, профессионал, потому как сразу же попытался зачерпнуть из того, дальнего пятна. Сделал две попытки, но обе неудачные, слишком там было глубоко. И тут девушка отколола нечто такое, от чего я так и застыла. А именно: спешно принялась сдирать с себя одежду. Мой Пупсик тоже застыл, не сводя глаз со странной девицы. Некоторые из рыбаков прервали свои занятия и принялись наблюдать за этим необычным стриптизом.

А девушка в мгновение ока разделась, оставшись в трусиках и бюстгальтере. При желании их можно было назвать пляжным бикини. Выхватив сетку из рук парня, она вошла в воду. Тут уж, наверное, абсолютно все побережье уставилось на неё. А девица как ни в чем не бывало преодолела прибрежное мелководье, зашла глубже, немного проплыла, потом опять зашлёпала по мелководью. Дальше шла тёмная полоса.

Восемь раз возвращалась за новой добычей бесстрашная моржиха, каждый раз вываливая на берег полную сетку. Парень уже не пытался удержать её от новых заплывов, принявшись копаться в мусоре. Продолжалось это долго. Видимо, девицу согревал жар истинного энтузиазма.

Но вот вся вода стала одного цвета, полоса исчезла и девушка выбралась на берег. В мгновение ока обтёрлась, оделась и не мешкая присоединилась к своему спутнику. Оба быстро разбирали большую чёрную кучу.

Тем временем на пляже рядом с ними собралась целая толпа. Рыбаки с самого начала смеялись и отпускали шуточки по поводу моржихи, но я, похоже, от волнения оглохла, ибо до меня только теперь стали доходить их комментарии: ничего не скажешь, смелая баба, но стоило ли так стараться и рисковать своим здоровьем? Нет, не все время пялились они на девушку, сами тоже занимались работой, ненадолго отвлекаясь, но вот теперь подтянулись ближе. Видно, любопытство заело. Мы с Пупсиком тоже подтянулись.

— Горячая деваха! — заметил Пупсик. — Эх, жаль…

Язык прикусил в последний момент, мне показалось — даже зубы клацнули. Мог бы и не стараться, я все равно поняла, что он собирался сказать. Одно из двух: либо «жаль, что не я с ней», либо «жаль, что я не могу вот так же залезть в студёное море». Ага, ещё возможен вариант. «Жаль, что Иоанна тут околачивается, а то бы живо охмурил красотку». Меня не устраивал ни один вариант из трех.

— Чего тебе жалко? — невинно поинтересовалась я.

У него хватило ума не отвечать на мой вопрос.

— Знаешь, сколько денег она вытащила из моря? — увильнул Пупсик. — Слышала, говорят, отобрали с парнем килограммов пятьдесят, не меньше, может, и больше. Если в среднем считать по тысяче за килограмм, ведь это же минимум пятьдесят тысяч злотых!

— А откуда ты знаешь цену на янтарь? — поразилась я.

— Так, узнал из любопытства. Если совсем мелкий — по двести злотых идёт, а большие куски и по три тысячи тянут. А у них, посмотри, сколько крупного! Целое состояние заработать вот так, из ничего, за пару часов! На всю жизнь хватит.

— Ну, не скажи. Ты бы столько поплескался в ледяной водице! «Из ничего»!

Девушке и её парню никто не помогал разбирать кучу. Но никто и не мешал, хотя их окружала довольно плотная толпа, несколько десятков глаз с завистью наблюдали за ними. А парочка знай себе набивала янтарём бесконечные сумки и пакеты. Сколько же там было громадных кусков!

Рыбак, который рядом с нами вытряхивал содержимое своей сетки, веско заметил:

— Сдвинулся свежий пласт, и его сразу подбросило к нам, так что не успел искрошиться.

Повернувшись к нему, я невольно отметила его незаурядную внешность, но не до рыбака было. Внезапно кто-то простонал:

— О Езус! Отродясь такого не видел!

И резко нагнулся над кучей, углядев там что-то из ряда вон выходяшее.

— А ну отвали! — прикрикнула на него девушка. — Не твоё!

— Ну чего ты, посмотреть нельзя? — обиделся тот. — Я же не убегаю с ним! Господи, никогда не видел такой мухи!

Рыбак успел поднять кусок янтаря и рассматривал, не веря глазам своим. Вырвав у него из рук свою собственность, девушка тоже глянула и буквально застыла. Толпа разом навалилась, круг зевак сомкнулся, каждому захотелось посмотреть на редкую находку. Мне тоже, но, поскольку я оказалась за спинами любопытных, пробиться поближе так и не удалось. Впрочем, владелица редкости никому не позволила её коснуться, поспешно сунув в торбу.

— Ну чего теперь пялиться? — резко крикнула она. — Как в море лезть, так не нашлось охотника, хотя никто не запрещал. А теперь точно шакалы накинулись! На своё любуйтесь.

— Интересно, что же там такое? — пробормотал Пупсик.

— Ты что, оглох? Рыбак сказал — муха, — не очень уверенно ответила я.

— Холера, так и не удалось посмотреть.

Тут в толпе прорезалась щель, я рванулась вперёд, но кто-то успел раньше, я попятилась и наступила на ногу типу, который навалился на меня сзади. Я извинилась, хотя моей вины не было, да и тип мог бы так нахально не напирать. Он не обратил внимания ни на отдавленную ногу, ни на мои извинения — все его внимание было сосредоточено на находках моржихи. Поскольку сама девица явно не располагала к расспросам, любопытные вцепились в рыбака, успевшего рассмотреть редкий дар моря. Признаться, толку от него было немного.

— Муха! — бормотал он, все ещё не придя в себя от потрясения. — Муха! Большая такая. И золотая.

Тут слева послышались какие-то крики, и внимание зевак переключилось на новое зрелище. Рыбак в комбинезоне замахнулся своим гигантским сачком на какого-то оборванца в высоких резиновых сапогах, а его напарник огрел оборванца дубинкой. Жертва нападения бросилась наутёк, оба рыбака — за ним. Из их бессвязных выкриков следовало, что оборванец — вор и кладбищенская гиена, из тех, что крадут янтарь у порядочных людей и имеют наглость совать лапы в чужой мусор. А какой-то мужик, стоя по пояс в воде, принялся орать на преследователей и вообще на этих местных, допытываясь неизвестно у кого, а кто волчьи ямы роет, капканы на людей ставит и покрышки мотоциклов дырявит? Ведь нет такого закона, чтобы все доставалось местным, а приезжие — что, не люди?! Нет у нас частной собственности на море! Местные в ответ заорали, что убегавшая гиена явилась на промысел без сапог и сетки, не иначе как кепкой собирался черпать, какой он добытчик и нечего за такого заступаться! Ворюга, он и есть ворюга! Тот, что был с дубинкой, вдруг оглянулся и увидел, как соперники подбираются к его куче. Развернулся и помчался отстаивать своё добро, издали вопя и грозя кулаком. Халявщики прыснули в разные стороны.

— Ох, подерутся! — с надеждой произнёс Пупсик.

Драки мне никогда не доставляли удовольствия, но я не уходила. Интересно, что победит — воинственные настроения или янтарь? Победил последний. Ещё немного покричав, враждующие стороны вернулись к прерванной работе.

На пляже мы пробыли до темноты. Где-то около двух профессионалы в комбинезонах и с сачками ушли — может, потащили добычу домой, а может, двинулись к русской границе. Кое-кто уехал на дребезжащих мотоциклах с ободранными сиденьями, буксуя на песке, но все-таки пробиваясь сквозь сыпучие дюны и колючие заросли.

И вот наконец на пляже остались лишь такие любители, как мы. Порядочно их собралось, на отсутствие конкурентов грех жаловаться Тут все были равны, теперь всем разрешалось копаться в любой куче, выискивая кусочки янтаря, которыми пренебрегли законные хозяева или просто проморгали. Да, это было настоящее богатство, ничего похожего нам не удавалось собрать. Даже Пупсик, никогда не любивший тяжёлого физического труда, теперь вкалывал любо-дорого. Да и я работала не покладая рук. Только наступившая темнота заставила нас оторваться от этого занятия.

А после ужина Пупсик неожиданно исчез, не предупредив меня и прихватив машину. Правда, я никуда не собиралась, заранее предвкушая, как стану наслаждаться весь вечер, разбирая собранные за день сокровища, но все равно меня брала злость! Будучи ещё молодой и довольно глупой, я тогда мужчину ценила больше янтаря. Это позже, повзрослев и поумнев, я всецело предалась новой страсти, янтарной горячке, а в ту пору проявлялись лишь её первые симптомы.

В голову сразу полезли подозрения. Наверняка опять какая-то баба. Или местная продавщица, или та красотка водоплавающая. Правда, её спутник, судя по тому, что удалось услышать на берегу, не просто спутник, а муж, да уж больно робкий и нерасторопный. Это можно было заметить и невооружённым глазом. Ведь в море-то она полезла, пусть даже её толкала просто алчность, жадность или, мягче говоря, корыстолюбие. Неважно, янтарь все облагораживал. Мой Пупсик всегда пользовался бешеным успехом у баб, выходил победителем и не в таких ситуациях, так что перехватить жену под самым носом такого пентюха для него пара пустяков.

Под носом пентюха пожалуйста, но не перед моим!

Возможно, я бы и отправилась на прогулку в поисках неверного супруга, но рассыпанный по столу янтарь не давал оторваться, притягивал магнитом, смягчал бушующее во мне бешенство. Да и где искать неверного в потёмках? Вдруг махнул в Пески? Не шлёпать же туда пешком! К тому же ярость бушевала во мне не в полную силу, захватила всего на три четверти, оставшаяся четверть испытывала высочайшее удовлетворение и чувствовала себя вполне счастливой. Вот сейчас займусь янтарём, какое же это удовольствие — перебирать все эти кусочки и даже крошки! До утра просижу. Интересно, что он мне наврёт по возвращении…

До утра ждать не пришлось, пёсик вернулся вскоре после двух.

— Ничего не выдумывай! — заявил он мне с порога, хотя я молчала как убитая, лишь взглядом испепеляя мерзавца. — Просто мне хотелось узнать, что они с ним сделают и нашёлся ли уже покупатель. Помнишь, я сказал тебе — тут что-то готовится? Так вот, я оказался прав. Уже устроили засаду.

Ну конечно, не очень-то понятно, туманно как-то, наверняка туману напустил специально, чтобы задурить мне голову. Сообщая это потрясающее известие, Пупсик копался в сумке. Вытащил плоскую бутылку коньяка, ещё непочатую, свинтил пробку и порядочно отхлебнул. Только после этого протянул бутылку мне.

Сначала я чистосердечно удивилась, подозрения появились позже. Пупсик при всех своих недостатках пьянчугой не был, спиртное обычно принимал либо в лечебных целях, либо выпивал за компанию. Хлопни он рюмочку сразу же после нашего возвращения с пляжа — все понятно. Не было там жарко, на пляже, а прошлялись мы, почитай, целый день. Руки и ноги окоченели, поднявшийся после полудня ветер леденил кровь в жилах и продувал насквозь, долго ли простудиться? Да и за ужином тоже не грех было поднять бокал за невиданную удачу. Но сейчас, ни с того ни с сего… Ох, неспроста это.

Что-то произошло, это точно. Не удалось охмурить бабу? Муж оказался не такой уж пентюх? Или у продавщицы нежданно-негаданно объявился жених, наверняка здоровенный лоб?..

Дойдя до лба, я внимательно оглядела благоверного — не обнаружатся ли неопровержимые доказательства встречи со лбом. Нет, ничего необычного в наружности Пупсика, разве что нетипичная бледность на красивом лице. Кивнув, я приняла предложение и получила в крышечке глоточек коньяка.

— Ну и что? — холодно спросила я. — Тебе удалось смыться?

— Смыться? — удивился Пупсик. — Откуда?

— Оттуда, где ты был. Интересно, которую из красоток сегодня обхаживал — сухопутную или морскую?

— Кончай трепаться, не красотками я интересовался, наоборот, занимал меня мужик. Тот, что ловил рядом с нами, не обратила внимания? Должна бы обратить. Мужику не меньше сорока, да что я говорю, сорок пять наверняка, а хотел бы я так выглядеть в его возрасте! Стройный, как юноша, и сильный, как бык, тяжеленной сеткой размахивал, словно это сачок для бабочек. Он всю дорогу молчал, но я-то с него глаз не спускал. Два таких куска янтаря выловил — спятить можно! И скорей, пока никто не заметил, в сумку спрятал. Уж такой, думаю, точно на своём янтаре спать не будет, продаст, как пить дать. И не за гроши, ручаюсь головой.

— А! — вспомнила я. — Ещё какой-то парнишка рядом с ним крутился, совсем сопляк.

— Сын, младший. Старшие рядом сетками орудовали, отдельно от отца.

Непривычные для Пупсика восторги по поводу мужской красоты несколько озадачили меня и сбили с толку. Теперь я уже и не знала, в чем его подозревать. Мужик и в самом деле был красавцем, таким можно залюбоваться просто из чисто эстетических соображений. Высокий, отлично сложенный, так что даже уродливый комбинезон не мог скрыть атлетическую фигуру; мужественное лицо, правильные черты. И мой Пупсик, обычно просто патологически ревнивый, расхваливает мне постороннего красавца! Что же этот пёсик умудрился отмочить, если так страшно пытается переключить моё внимание?

— Ну, допустим, ты охмурял мужика. Поскольку по морде не получил, может, и правду говоришь. И что же мужик?

— В том-то и дело — ничего! А ведь не дурак, это сразу видно. Два подозрительных типа приходили к нему, да ушли ни с чем, судя по их виду. Возможно, ждёт третьего, возможно, нашёл нечто потрясающее…

— Это все ты на пляже заметил, когда следил за ним?

— Да там, на пляже, я немного заметил, мелькнуло что-то крупное, но он быстро спрятал. Вот и пришлось проследить… Я ведь в янтаре не разбираюсь, но из чего-то же делают все эти потрясающие вещи, что мы с тобой в Сопоте видели? Ну, кубки и другое прочее. Из цельного куска сделаны, порядочная должна быть глыба. У него точно такие попадались. Нам с тобой не по карману, уж это точно, а американцы и немцы раскошелятся. Думаю, тот умелец-художник, что у рыбаков скупает янтарь для своих поделок, должен выжидать именно такую оказию, как вчера. Наверное, он хорошо платит… Выпила? Давай сюда крышку.

Налил себе конька, проглотил залпом и снова налил мне.

— И что? — упорно допытывалась я.

— До поздней ночи никто у него не появлялся больше, свет погас. Это твоё или моё?

Я собственным телом закрыла рассыпанный на обёрточной бумаге янтарь.

— Моё! Твоего я пальцем не тронула, как высыпал, вон там и лежит. Так что же тебе дало твоё шпионство?

— Пока ничего. Но я намерен и впредь шпионить.

— А почему уехал, ничего мне не сказав?

— Потому что знаю тебя. Ты бы обязательно увязалась со мной, а пока мне это ни к чему. Мы что, ещё не ложимся? Завтра не встаём чуть свет?

— Почему завтра? Солнце и сегодня взойдёт, — сухо поправила я.

Рассказ Пупсика слишком походил на правду, так что я окончательно убедилась — врёт. По своей натуре сладкий пёсик просто обожал врать и обычно лгал как сивый мерин (такая зоология получается), правда же у него всегда выходила топорной и неубедительной, значит — сейчас заливал со страшной силой. Что же он, черт возьми, такое отколол сегодня вечером?

Ночь прошла нетипично. Каждая жена знает своего мужа в постели, знает, на что он способен. А вот на сей раз я была просто ошеломлена, такого от Пупсика я не ожидала. Понимаю, может, в период нашего пламенного романа, в самом начале, такое ещё возможно, но сейчас… Ну словно бешеный, себя не помнил.

А я не протестовала.

Сенсация разразилась на следующий день около полудня. Была она какой-то приглушённой и мрачной Все вроде бы только о ней и говорили, но никто толком ничего не знал.

С утра мы сунулись было на пляж, но тут же поспешили убраться. За ночь поднялся жуткий ветер, к утру превратившийся в настоящий ураган, и волны подчистую смыли вчерашнее янтарное пиршество. Берег выглядел так, словно янтаря и в природе-то не существует. На пляже не было ни души, одни мы оказались такими дураками. В шторм искать янтарь — нарочно не придумаешь!

Словом, вернулись мы домой и от нечего делать завалились вздремнуть. И где-то около часу упомянутая сенсация добралась и до нас. Моржиха и её благоверный исчезли!

Оказалось, они нездешние. Здешними считались проживающие на косе между Песками и Стегной. А парочка заявилась аж из Гданьска, в Песках сняли у кого-то знакомого пустовавший домик. А может, не сняли, так пустил пожить. Никто их тут раньше не видел, ни с кем они не общались. Пожили дня три и этой ночью каким-то таинственным образом исчезли.

Выяснилось это обстоятельство лишь благодаря скупщикам янтаря. Те с самого утра ошивались в посёлке — весть о грандиозном янтарном выбросе домчалась до них молниеносно Узнали они и о бабе, что голой влезла в море и добыла бесценные сокровища. Узнали, где живут приезжие, и принялись колотить в двери. Стучали, стучали — без толку. Заглянули в окна — пустота.

Наверное, пустота была из разряда тех, что производят нехорошее впечатление. Во всяком случае, вскоре к дому прибыли пограничники, а вслед за ними и милиция. И по посёлку тотчас поползли слухи, от которых волосы становились дыбом. Тем более что вместе с хозяевами исчез весь добытый намедни янтарь.

— Ведь ты же был в Песках! — шипела я на Пупсика. — До поздней ночи там околачивался. И ничего не видел, ничего не слышал?

— Если бы я торчал там до утра, может, что и услышал бы. Или увидел. А ты молчи, не дай бог сболтнёшь, что я там был ночью, — хлопот не оберёшься. Вон какая каша заварилась! А ведь я предупреждал!

— Мне кажется, ты несколько переоцениваешь свою особу, тебе-то какие хлопоты?

— Если начнётся следствие, могут и меня затаскать, а отпуск кончается. И вообще, не хочу впутываться в это дело.

— Раз уж тебя туда занесло, надо было до утра просидеть…

Пупсик даже не пытался скрывать волнение, я его понимала. Опоздай он на работу, головы бы ему не сносить.

День тянулся бесконечно. Выходить из дома в такую погодку не хотелось, я ковырялась в янтаре, а Пупсик то и дело выскакивал на холод, чтобы узнать новости. Меня это устраивало, тоже было интересно. И в самом деле, неожиданное исчезновение внезапно разбогатевшей пары выглядело крайне подозрительно. Вызывал беспокойство главным образом тот факт, что в посёлок они приехали на автобусе, своей машины у них не было, на чем же тогда уехали? По ночам автобусы не ходили, а в первом утреннем их не было. Могли, конечно, и пешком уйти, если так уж приспичило, но в подобное верилось с трудом. Вроде бы одиннадцать километров до Морской Крыницы — не такое уж безумное расстояние, но только если не прёшь на себе пятьдесят килограммов янтаря, а тут ещё ураганный ветер. Если даже и вышли ещё в темноте, если и тащились часа три, куда потом делись? Да нет, ночью на шоссе мой сладкий пёсик наверняка бы их углядел.

А может, и углядел?..

Спросить я его не смогла, утром он опять исчез и опять прихватил машину Это привело меня в такую ярость, что я вихрем понеслась в те самые Пески, где творились непонятные дела. Сама, конечно, виновата, никто не заставлял переться в такую даль, устроила себе марш-бросок в одиннадцать километров по пересечённой местности. Ветер дул по-прежнему со страшной силой, но мне было легче, чем этой паре, я ведь никакого янтаря не тащила, да и ветер дул в спину.

На полпути начал накрапывать дождь, сначала накрапывал, а вскоре перешёл в ливень. Может, вернуться обратно в Крыницу? Я бы вернулась, не подгоняй меня бешенство. Ну, и ветер, пусть лучше дует в спину, а куртка моя непромокаемая. Правда, сразу же налились полные карманы воды, вода хлюпала в сапогах. Потом дождь перестал, а западный ветер постепенно сделался северным.

Вся промокшая и чуть дыша от усталости, добралась я до Песков и спросила себя: а что же, собственно, делать дальше? Возвращаться домой опять по пляжу, держась боком к ветру, как конь на параде, или выйти на дорогу и разузнать об автобусе? Транспорт приезжал дважды в день, я сама встречала на шоссе эту дребезжащую жестянку. Если б ещё помнила, во сколько встречала. Утром, кажется. Или в полдень? Похоже, один раз утром, а второй — где-то в обеденное время. Если мыслить логично, то в такую дыру на краю света автобус должен прибыть рано утром, чтобы забрать людей, едущих на работу, а второй раз — привезти их же с работы, то есть во второй половине дня. Тогда на вечерний я наверняка ещё успею.

Расставшись с морем, на которое уже смотреть не могла — ветер так и сёк песком, — я с трудом разыскала проход через дюны у порта. Вспомнила, что так выйду прямо к площади, где автобус делает петлю. Не сбиваясь с маршевого шага, мокрая и уставшая, зато ни капельки не замёрзшая, я с разбегу налетела на толпу, сгрудившуюся возле того самого домика, жильцы которого исчезли.

Это были местные жители. В глаза мне первым делом бросился стройный красавец, о котором распинался Пупсик. Ох, прав мой сладкий пёсик, через пятнадцать лет ему ни в жизнь не сохранить такую фигуру, может и не мечтать. Да и сейчас, если откровенно. Танцевал Пупсик неплохо, но что касается физической силы — не сравниться ему с этим атлетом.

Я примкнула к толпе. На меня никто не обратил внимания, внешне я ничем не выделялась. В намокшей темно-синей куртке, вязаной шапке, то и дело съезжавшей на глаза, чёрных резиновых сапогах и торчащей из-под куртки клетчатой тёплой юбке я выглядела так же, как и местные бабы. Правда, некоторые из них напяливали ватные штаны, если долго приходилось работать на холоде.

Ясное дело, толпа обсуждала загадочное исчезновение молодой пары, всячески подчёркивая подозрительные обстоятельства, сопровождавшие это исчезновение.

— …вещи б свои забрали, так ведь? А они остались!

— Да что осталось, что осталось! Одно тряпьё. Могли и бросить, ведь какое богатство отхватили!

— Вот уж нет, и вовсе не одно тряпьё…

— Да исчезать-то зачем? Если хотели вернуться в Гданьск — дорога открыта, никто не стал бы им мешать.

— …и силой никто не стал бы отнимать янтарь. Их собственность.

— Может, как раз боялись, что силой?..

— Говорят, кровь обнаружили…

— Какая там кровь! Болтают люди…

— Тогда чего эти тут стоят?

Посмотрев, куда махнула чья-то рука, я только теперь увидела милицейскую машину и пограничный фургончик. Потом внимательнее пригляделась к домику. Судя по всему, там кто-то был. Вот какой-то тип вышел, исчез в леске, который начинался сразу за участком, но тут же вернулся. Да, домик в двух Шагах от леса…

А вокруг продолжали обмениваться репликами.

— А как же они все утащили? Ведь никакой тележки у них с собой не было.

— Подумаешь! На своём горбу. Два мешка — делов-то!

— А ещё Франек при них сшивался. Говорю вам — его рук дело!

— Тем более что Франек на колёсах.

— А что, видел кто Франека?

— Да мой Войчешек и видел!

— А твой Войчешек был пьяным или трезвым?

— …наверняка контовские устроили засаду, ведь злились как тысяча чертей! Грозились…

— А милиция что-то унюхала, иначе какое им дело — уехали и уехали…

— Точно! Этот пострелёнок Збиня в щёлку подглядывал, говорит — на коленях по полу ползали и у стенки что-то сквозь лупу рассматривали. А потом его прогнали…

— А в лесу не искали?

— Что там сейчас найдёшь? Все кабаньи ямы не обшаришь…

Тут из домика вышел милиционер в мундире и гаркнул на толпу. Народ послушался и разошёлся кто куда. Я тоже разошлась. К автобусной остановке. А в голове у меня вертелся этот самый Франек.

Правда, никакого Франека я не знала, но имя почему-то засело в голове. Франек, Франек… Где же я слышала это имя? Причём недавно. Зачем он мне сдался, этот Франек? Да не нужен он мне, но надо вспомнить, чтоб не мучиться.

И вспомнила-таки! В той самой Гданьском лавке, где мы с Пупсиком долго болтали с хозяином, в задней комнате кто-то сердито и громко произнёс: «Кончай валять дурака, Франек!» Тогда я не обратила на эти слова никакого внимания, а вот же, застряли в памяти. Тот ли это Франек? Франтишеков в Польше пруд пруди, но не все же они крутятся вокруг янтаря… Если тот, неплохо бы попытаться его разыскать… Зачем? Пока не знаю. Порасспрашивать…

На автобусной остановке Франек выскочил из головы, поскольку я наткнулась на собственную машину. Стояла себе в сторонке, на виду, но особо в глаза не бросалась. Ага, значит, Пупсик уже здесь. Я даже обрадовалась, теперь мне не нужен автобус, не придётся ждать, а это весьма кстати — пока слушала разговоры в толпе, продрогла на ветру, теперь зуб на зуб не попадал. Остановившись рядом с машиной, я принялась оглядываться.

Стояла и оглядывалась, и оглядывалась, и через четверть часа это занятие начало меня раздражать. Правда, дождя не было, но солнце так и не выглянуло, а проклятый северный ветер не унимался. Только теперь я в полной мере осознала, до какой же степени промокла. Неудержимо хотелось оказаться под крышей, в тёплой комнате, где нет никакого ветра и можно переодеться в сухое. Какое это счастье — сбросить сапоги с хлюпающей в них водой, избавиться от промокших насквозь юбки и перчаток. И ещё с капюшона что-то капает за шиворот. Да и вообще, надоели мне прогулки и свежий воздух! Куда подевался благоверный, черт бы его побрал? Где околачивается? Чем здесь занимается и когда намерен вернуться?

Непроизвольно поглядывала я и на автобусную остановку, но там никого не было, никакие пассажиры не ждали. Скоро четыре, по моим расчётам, автобус должен прибыть намного позже. Меж тем начинало темнеть. Обычное дело в эту пору года и при такой погоде. Может, стоит купить вон в той лавчонке пол-литра и хватить немного, разумеется в чисто профилактических целях? Обдумывая эту идею, я перестала оглядываться, и тут появился Пупсик. Меня он не заметил: устав стоять, я присела на ступеньки какого-то дома. Было уже полпятого.

Нельзя сказать, чтобы моё внезапное появление его безумно обрадовало.

— Ты что тут делаешь? — недовольно поинтересовался он.

— На валторне играю! А ты? В темень и холод?

И тут ничего не ответив, Пупсик выкинул совершенно невероятный номер — быстро юркнул за руль и укатил прочь! А я, как последняя дура, осталась торчать на площади!!!

Как меня кондрашка не хватил на месте — не знаю, истинно чудо Господне. Сначала я просто отказывалась верить глазам. Хотя Пупсик уже неоднократно откалывал всевозможные номера, но этот превзошёл все! Нет худа без добра, от охватившей ярости меня аж в жар бросило, в три секунды согрелась, так что пол-литра не понадобились.

А второе чудо — кошелёк оказался при мне. Эх, давно следовало и запасные ключи от машины носить с собой! Расстояние до автобусной остановки я преодолела одним махом, меня словно по воздуху пронесло. Расписание на раскисшей от дождя картонке я прочла с помощью жалкого огонька зажигалки. Так, отправление в восемнадцать. С третьего захода с помощью все той же зажигалки удалось разглядеть циферблат часов — без двадцати пять. Снова в глазах потемнело. Нет, без пол-литра не обойтись!

Боюсь, я выглядела чересчур колоритно, сидя на скамейке остановки с бутылкой яжембяка в руке, ритмично потягивая из горлышка. Мужик с бутылкой — ещё туда сюда, баба — куда большая экзотика. К тому же молодая и с виду приличная. Хорошо, что надо мной был какой-никакой навес, хорошо, что вышибить пробку удалось с одного раза. Намокшие космы свисали из-под шапки, в глазах полыхала жажда мести.

Обдумывание способов убийства сладкого пёсика заняло у меня все время до прихода автобуса. Я так увлеклась, что напрочь забыла о транспорте. А он прибыл по расписанию, даже на десять минут раньше. Похоже, употребление спиртного сказалось на моем внешнем виде, иначе с чего бы пассажиры так косились на меня? Наплевать! До Морской Крыницы я добралась без приключений, а в бутылке осталось совсем на донышке.

Ну вот, с тех пор и началось. Я уже не вспоминала ни о янтаре, ни о сенсационных происшествиях в округе, думала только о том, чтобы сесть в машину и вернуться в Варшаву. Не получилось, Пупсик стерёг меня не хуже тюремщика. А через неделю после возвращения мы с ним разошлись. Навсегда. Возможно, этого бы не случилось, не подталкивай он меня всеми силами к такому исходу. Во всяком случае, сладкий пёсик сделал все от него зависящее, чтобы у меня ненароком не осталась о нем хотя бы крупица хорошего воспоминания. И перестал здороваться при случайных встречах на улице. Я и сама удивлялась, насколько же быстро распалось наше супружество, ещё недавно столь радужно начавшееся. И вот все рухнуло в одночасье, оба постарались. Скрежеща зубами, я торжественно поклялась никогда больше не выходить замуж, а Пупсика забыть как можно скорее. Скорее не получилось, отстрадала, сколько положено, и не сразу выкарабкалась из депрессии.

В силу этих причин я была далека от отчаяния, когда он умер через три года, и вообще его смерть меня нисколько не задела.

Наша с ним общая приятельница не поверила.

— Неужели тебе не интересно даже, как и почему он умер? — приставала она. — Ведь при таких странных, можно сказать даже подозрительных обстоятельствах!

— Так уж сразу и подозрительных? — буркнула я в телефонную трубку, немного размочив свой сухой тон.

— Какое-то отравление, типичное для алкоголиков и тех… ну, тех, что пьют денатурат. Насколько я помню, алкоголиком он не был. А денатурат пил?

— И денатурата при мне не пил. Алкоголиком точно не был. При мне.

Приятельница знала кое-какие подробности кончины сладкого пёсика и поделилась ими со мной.

— Рассказывали, что все произошло в ресторане. Он ужинал с каким-то знакомым, что-то они там выпили, а потом оказалось — слишком много. Не знаю, при чем здесь денатурат, в ресторане уж наверняка его не подавали. Приехала «скорая» и забрала его, да было уже поздно. Печень не выдержала.

— А что за знакомый?

— Неизвестно. Для всех моих знакомых он незнакомый. Слушай, не мог ли его отравить этот незнакомый знакомый?

Я не сразу ответила.

— Не исключено. У меня и самой были такие побуждения, сто раз собиралась его отравить. Не хочется об этом вспоминать, и давай прекратим разговор.

— Вот ты сказала «не исключено*. Может, тебе следует кому надо сообщить свои соображения?

— Если бы я могла сообщить что-то конкретное, а так… чисто личные, можно сказать интимные чувства, другим незачем о них знать.

На том дело тогда и кончилось, а кое-какие соображения я оставила при себе. А потом попала из огня да в полымя.

Всем известно, что потерю одного мужчины можно компенсировать, лишь обзаведясь другим. Так мне, во всяком случае, тогда казалось. Я ещё не знала, что подойдёт какое угодно увлечение.

И поэтому, когда спустя шесть лет я опять оказалась на дюнах у Морской Крыницы, рядом со мной стоял другой мужчина. Такой, о каком мечтает женщина в бессонные ночи. Отнюдь не похожий на сладкого пёсика. Бесподобный и несравненный, верх совершенства, предел мечтаний и перл создания. В общем, Идеал!

Мало того что мой Бесподобный был красив, как Аполлон, он ещё и в янтаре разбирался. Знал о нем очень много, намного больше меня. Знал, когда его выбрасывает море, знал, почему это происходит, и вообще все об янтаре. К тому же заботился обо мне, не требовал, чтобы его обслуживали, не состоял у меня на содержании и умел починить кран.

На косу затащила его я, почему-то вспомнилось давнее увлечение янтарём. Остановились мы в Песках, а в Морской Крынице оказались просто по пути.

И уже через несколько дней что-то стало тревожить мою голову, не только постаревшую за эти шесть лет, но, возможно, и немного поумневшую. А началось это из-за, казалось бы, незначительных происшествий на пляже.

На сей раз мы не были женаты. После сладкого пёсика я зареклась выходить замуж и твёрдо соблюдала данную себе клятву. Ведь разводы связаны с жуткими хлопотами, отнимают уйму времени и нервов А кроме того, в те времена супруги не имели права на две квартиры, так что от одной пришлось бы отказаться или втянуться в жуткую эпопею так называемого обмена, с ума сойти! Не знаю, что может быть хуже, разве что землетрясение. Вот почему нужного штампика и нужных бумаг у нас не было.

И прекрасно. Вот только выяснилось, что внебрачное совместное проживание тоже имеет свои недостатки. Наше имущество хранилось в разных квартирах, и, хотя дома находились неподалёку друг от друга, это обстоятельство автоматически проводило границу между нами. Мои пожитки — это мои, а его — это его. Я даже не задумывалась об этом, поскольку жилище Драгоценного было для меня попросту недоступно — он обитал на самой верхотуре старого шестиэтажного дома без лифта. А я уж так устроена, что по лестницам взбираться никогда не могла, так что мой Идеал с равным успехом мог проживать в Швейцарских Альпах или в хранилище Национального Польского банка. Или Сберегательного? Ну да не имеет значения.

Но на второй день пребывания в Песках все изменилось самым кардинальным образом — меня с чудовищной силой охватила вдруг янтарная лихорадка. Я непременно должна была найти янтарь САМА, для СЕБЯ, и чтобы он потом хранился в МОЕМ доме! Вдруг осознала — мне вовсе не хочется шататься по пляжу с благоверным, я желаю ходить самостоятельно.

Если по правде, то уж так сильно любить я его не любила, но иметь при себе желала во что бы то ни стало, поэтому старательно закрывала глаза на все недостатки. Хотелось глядеть на него, прикасаться к нему, что-то для него значить… Драгоценный заботился обо мне, так что я, будучи рядом с ним, могла сколько душе угодно таять себе от блаженства.

Боюсь, он был немного другого мнения…

Итак, на Вислинскую косу мы с моим Идеальным приехали из-за янтаря, лихорадка развивалась по плану, как вдруг возникло препятствие. В лице геологов. Впрочем, я не уверена, что это были действительно геологи, во всяком случае на научных работников они мало походили. Так что, возможно, это были не сами геологи, а какие-нибудь техники. По всей косе они бурили скважины. Как я потом узнала, буровыми работами эти люди занимались уже третий год и в связи с этим получили представление о таких понятиях, как рыба и янтарь Именно эти годы были на редкость урожайными, на мокром песке валялись небольшие кусочки янтаря, любой дурак мог разбогатеть.

Мои познания о янтаре все ещё были весьма скромными. До сих пор я ломала голову над непонятным явлением: почему, проходя в шестой раз по одному и тому же участку пляжа, каждый раз нахожу новые сокровища. Может, и в самом деле янтарь как грибы растёт?

На четвёртый день удалось избавиться от моего Идеального, уговорив его прогуляться по пляжу в западном направлении, сама же я устремилась на восток, к границе с Советским Союзом. Сразу же наткнулась на чудесный вал сухих водорослей и принялась детально обследовать его.

Если кто вообразил, будто под «пляжем» я подразумеваю ровную полоску серебристого песка, то он глубоко ошибся. Побережье отличалось чрезвычайным разнообразием. То ровный песчаный участок, то крохотный заливчик с полуостровом суши, то небольшие холмики. Волна была слабой, почти без пены, заливало всего метра полтора берега, а то и меньше Суп, а не море., В одном месте, как раз посерёдке моего вала, море вырыло отличную ямку, довольно глубокую, в которой булькала, как бульон в кастрюле, ледяная вода. Именно в этой кастрюльке я обнаружила настоящий янтарный клад. Выудив очередной кусок янтаря, я ненадолго отвлекалась, выжидая, не появится ли среди плавающего сора ещё что-нибудь завлекательное. Настроение у меня было превосходное. Чудесный день, чудесное море, пустынный пляж, чего ещё желать.

Время шло незаметно. Было уже полпятого, когда я очнулась и была неприятно поражена, внезапно обнаружив конкурентов. Два типа выскочили из-за дюны и бегом устремились к моей драгоценной яме! Небось геологи кончили работу и отправились на промысел. Я медленно приближалась к ним, оскорблённая в своих лучших чувствах, ибо никакой искатель янтаря не жаждет общества, предпочитая охотиться в одиночку.

Предполагаемые геологи меж тем вели себя странно. Они с криками крутились над моей ямой, бегали вокруг, пытались что-то достать из неё руками и влезть в неё с ногами. Ни то ни другое не получалось. Яма оказалась глубокой, вода заливалась в их резиновые сапоги. Вели они себя в точности как рыбаки, что ловят форель в горном потоке. Здесь форели не водилось, что же они пытаются оттуда выудить? Наверняка янтарь и наверняка какой-то необыкновенный! Вот паршивцы, принесла их нелёгкая.

Подойдя, я перестала делать вид, что они меня не интересуют. Ещё как интересовали! Остановилась и как следует всмотрелась в воду. Ого! В булькающей, клубящейся воде среди сора я отчётливо разглядела кусочки янтаря, намного крупнее тех, что находила на берегу. А среди них — настоящую громадину, с полкулака, весом не менее трехсот граммов! Вот эту громадину они и пытались выловить. В отличие от меня; дуры, они времени даром не теряли, но не могла же я растолкать конкурентов, хотя и очень хотелось.

Не нравились мне они, очень не нравились, просто жутко не нравились! Я же на них не произвела абсолютно никакого впечатления наверное, даже и не заметили меня, всецело занятые янтарём. Чего только не делали, чтобы достать его, вымокли все как цуцики, а ведь на дворе стоял март. В марте на Балтике вообще-то не принято плескаться в море.

Все-таки неудобно торчать у людей над душой, какие-то остатки совести во мне ещё сохранились. И я возобновила свои прогулки вдоль чёрного вала, правда особенно не удаляясь.

Проклятые конкуренты, похоже, немного опомнились, потому что один из них бросился через дюны, а второй, на моё несчастье, остался маячить над ямой, алчно всматриваясь в её глубины и время от времени пытаясь ухватить янтарную глыбу. Ну вылитый кот, шваркающий лапой в аквариуме. Боюсь, никогда в жизни ни к кому я не испытывала таких недобрых чувств, как к этим проклятым геологам.

Первый прилетел как на крыльях. Приволок с собой дырявое ведёрко на верёвочке и огромный половник — такого размера разливательные ложки довелось узреть лишь четверть века спустя в Лондоне, в сокровищнице английской Короны. Правда, лондонские половники были из чистого золота, но в тот момент материал не играл роли. Впрочем, если бы мне представился выбор, думаю, выбрала бы железный, золотые небось жутко тяжёлые. Да и что такое золото в сравнении с этим медово-жёлтым чудом?

И осталась бы в дураках, выбрав железный, он явно не годился для ловли янтаря. Геологи, как ни бились, черпали только воду, янтарь увёртывался. Тогда эти олухи схватились за ведёрко, дырявое, а потому тоже орудие неподходящее. В конце концов один не выдержал, отчаянно махнул рукой, разулся, разделся до исподнего и шагнул в яму. Вода оказалась ему по шею. Заткнув ладонью дырку в ведре, он захватил им крутящийся в яме мусор и выбросил его на песок. А вместе с мусором и желанную добычу.

Эти лоботрясы так радовались своему счастью, что позабыли обо всем на свете. Тот, что залезал в воду, в упоении никак не мог оторваться от созерцания сокровища, лишь холод заставил его опомниться. Лязгая зубами, он схватил в охапку свою одёжку и сапоги, и оба поспешили в лагерь, неимоверно счастливые, оставив на берегу женщину, по самую макушку переполненную горечью и завистью, неимоверно несчастную и немного поумневшую.

Домой я вернулась в сумерках и пожаловалась своему любимому. Ожидала сочувствия, но он безжалостно заявил:

— Надо было самой сразу же вытащить из ямы мусор, а не ждать, когда это сделает чужой дядя.

— Чем? — разозлилась я. — Силой воли? Вот будь у меня дуршлаг на длинной палке, но у меня даже обычного дуршлага с собой не было.

— Не обязательно дуршлаг, сгодится и сетка. Ты что, до сих пор не обратила внимания, как рыбаки вылавливают янтарь? Сеткой на длинном шесте, которой обычно выбирают из сетей рыбу.

— И мусор…

— Да, и мусор тоже. Весь этот мусор миллионы лет пролежал глубоко в земле вместе с янтарём, образовавшимся из живицы. У этого мусора — остатков древних растений и деревьев — такой же удельный вес, как и у янтаря, вот море и выбрасывает их всегда вместе.

Так я ему и поверила! Насчёт древесины он, конечно, прав. Ну, капала из древних сосен смола. Ну, залило потом море все эти сосны, засыпал их песок. Ну, за миллионы лет древесина истлела, а липкая блестящая смола за эти же миллионы лет затвердела как камень, превратилась в янтарь. Морские волны подняли её со дна, перекатывали с места на место и, поскольку она легче камней, выбросили на берег. А все остальное? Все эти рыбьи останки, различные предметы, ничего общего не имеющие с древесиной: тряпьё, обрывки канатов и сетей, кожура всевозможных овощей и фруктов, сами овощи и фрукты, почему-то преимущественно лук, но и морковка встречается А новая бескозырка русского моряка? А огромный гребень без двух зубьев? А табличка с надписью «Спальный вагон»? А бутылочка для младенца с соской в отличном состоянии? А пластиковая канистра? А четырехметровая двухдюймовая дубовая доска… Ладно, её можно считать древесиной, чего никак не скажешь о всяких железяках.

Я всегда была девочкой способной и быстро научилась распознавать янтарный сор. А вскоре наловчилась и в море высматривать чёрные полосы. Этим я обязана Вальдемару. Во время одной из своих прогулок по пляжу наткнулась у порта на рыбаков, вылавливающих сетями янтарный сор, и Вальдемар мне на примере все разъяснил. Из жалости, наверное, ну и потому, что мы снимали комнату в его доме. Вальдек заставил меня до тех пор пялиться в волны, пока я наконец не увидела чёрную полосу. А за ней ещё одну, и ещё. Благородный Вальдек простёр своё благородство до того, что даже дал мне в руки свой сачок и научил им пользоваться.

Мой Драгоценный усиленно демонстрировал полное равнодушие к янтарю, однако пообещал раздобыть необходимое орудие лова. Не таким уж знатоком он был, поэтому сначала приобрёл в Эльблонге сачок, каким пользуются рыбаки, выбирая из невода мелкую рыбёшку. В моих руках он сразу же выгнулся и сломался, как только я первый раз попыталась зачерпнуть янтарный сор. Нет, я ничего не сказала Драгоценному, но, наверное, соответствующим образом посмотрела. Идеальный тут же встал в позу и пригрозил, что я ещё увижу, кто посмеётся последним.

Увидела я, правда, только через год. И это произошло семь лет спустя с того дня, когда впервые меня поразила на берегу золотистая полоса…

Драгоценный подошёл к делу серьёзно и собственноручно изготовил два отличных сачка для ловли янтаря. Намного лучше тех, которыми орудовали рыбаки. Наши были прочнее и легче, так как на ручки он пустил какое-то особое, легчайшее дерево. Да, сладкий пёсик и в подмётки не годился этому Идеальному. Я никак не могла избавиться от привычки сравнивать своих мужчин, что поделаешь. Пупсик велел бы мне самой изготавливать сачки, самой подбирать материал, да ещё бы ядовито критиковал. Ах, какое же счастье мне подвернулось, почему я его никак не оценю? Тем более что жили мы в трудные времена, когда полки магазинов были пусты, все приходилось раздобывать из-под полы, выискивать, доставать по знакомству. По знакомству же ему и комбинезон сшили. А как он в нем выглядел! С ума сойти! Сачки и комбинезон заставили меня ещё больше чтить своего кумира и поклоняться ему.

Сразу по приезде на косу мы договорились: одна мусорная куча моя, вторая его, попеременно. Вся светясь от переполнявшего меня энтузиазма и без конца шмыгая носом от холода, перебирала я мусорно-янтарную руду. Влюблённая по уши ослица, мечтала найти для Драгоценного нечто потрясающее. Янтарище с полкило весом, и чтобы внутри была дымка, травка, комарик, крокодил! И не поручусь, что, найди я такое чудо, не подбросила бы потихоньку Идеальному, — так хотелось осчастливить обожаемого мужчину.

Выходит, другие способы осчастливливания у меня не очень-то получались?

На третий день, возможно, из-за того, что полукилограммовая глыба так и не попалась, мне захотелось самостоятельно поохотиться на мусор. Самолично извлечь его из моря и копаться в нем по праву, а то я уже начала чувствовать себя паразитом — Драгоценный работает, а я пользуюсь его трудами. В конце концов, сачок у меня был, высокие сапоги тоже. Но Идеальный уже наловчился и вылавливал мусор с бешеной скоростью, мне же оставалось ковыряться в чужой добыче. Драгоценный пытался скрыть свою страсть к янтарю, но я-то отлично все понимала, она так и перла из него.

Вскоре это перестало доставлять мне удовольствие. Тем более что мусор Идеального почему-то каждый раз оказывался богаче янтарём, и янтарики были крупнее. Да нет, Ненаглядный не мошенничал, избави бог, он делил все по справедливости, но какая-то злобная высшая сила распоряжалась именно таким образом. Почему-то не любила меня эта сила.

И вот на третий день я решилась, отбросила сомнения и заявила, как и в прошлом году, — ты идёшь вон туда, а я в противоположную сторону. Волна чуть плещет, особого урожая ждать не приходится, но неважно, все равно отправлюсь в сторону Советского Союза, посмотрю, что там слышно.

Кумир с улыбкой поправил меня:

— На твоём месте я бы посмотрел, что там видно. Ладно, поступай как хочешь, может, там что и завалялось. Новенькое-то вряд ли выбросило.

Ну и мы разошлись в разные стороны.

Я тащилась по берегу нога за ногу, как идут за гробом, пялилась на чистое море и чистый песочек. И на жалкую полоску сора, сто раз до меня просмотренного. С Кумиром так не поплетёшься, он предпочитал передвигаться бодрой рысью. А ведь одно удовольствие — вот так, не торопясь, пройтись по бережку, постоять, полюбоваться, понаслаждаться видом моря. Наконец-то представилась возможность!

Идеальный был прав — рассчитывать, что море подбросит нечто новенькое, напрасно. Все, что могло вылезти из моря, вылезло за несколько дней, прошедших после штормов, когда волны стихали. Еле заметный ветерок дул с берега. Правда, существовала ещё встречная волна, ну да она тоже была слишком слабой, чтобы надеяться на нечто ценное. Силы в ней, встречной волне, с гулькин нос, разве что прибьёт кусочек губки. Плелась я, значит, неторопливо в восточном направлении и вспоминала тех самых геологов. Ну конечно, теперь, когда в руках даже не дуршлаг, а такая замечательная сетка, ни за что не подвернётся подходящей ямки, как в тот раз. А в море лезть без толку, разве что для собственного удовольствия.

И тем не менее…

Уже где-то на полпути до границы, не веря собственным глазам, я углядела за первой песчаной отмелью чёрную полосу, лениво колышущуюся у дна. Не торопясь приблизилась я к ней. В такой штиль можно не спешить, мусор — не заяц, не сбежит. Не торопясь влезла по колено в море, потом выбралась на отмель, замочив лишь полу куртки, и замахнулась сеткой. Захватила сачком и вытащила на берег лишь часть отличного чёрного хлама, остальная часть недовольно качнулась и отплыла прочь. Не раздумывая, я шагнула вперёд, зачерпнула снова, заполнила сачок на две трети и вылезла на берег. Пока несла, вроде бы в чёрной массе что-то блеснуло, но, возможно, обман зрения. Вывалила добычу на берег и с упоением погрузилась в изучение самолично выловленной дряни.

Обман зрения оказался довольно приличным, граммов на сорок, ну ладно, пусть на тридцать пять, не будем придираться. Не плоский, а комочком, прозрачный, медового оттенка. Видимо, отломился от большого куска, на свет просматривался насквозь.

Блаженство затопило меня от макушки до пяток. Вытащив из кармана целлофановый пакет, я с чувством глубочайшего удовлетворения опустила в него находку и с надеждой снова уткнулась в чёрный ком. Да, янтарь там был! Чудесный, замечательный мусор! Если, разумеется, не считать некоторых неэстетичных мелочей, как-то: полуразложившейся трески, кем-то обглоданной птичьей ноги. Ясное дело, таких кусков, как первый, больше не попадалось, но вот эти тоже совсем недурны: узкий, как стрела, зеленоватый и круглый, плоский, с чем-то сверкающим в серёдке, готовый медальон! Езус-Мария, какая-то жалкая мусорная горстка — и столько человеку счастья!..

Не закончив разбирать, я снова полезла на отмель. Расчёт оказался верным — в море опять призывно маячила чёрная дрянь. Я выгребла всю без остатка, изрядно вымокнув. В новой порции тоже один янтарик оказался порядочным, остальные мелочь, но мелочь нужная. Бусы ведь, скажем, делают в аккурат из мелочёвки.

Драгоценный появился, когда я уже собралась уходить. С запада, конечно.

— До самой Лесничувки ничего, — мрачно сообщил он. — Ветер дует под углом, гонит волны к востоку. Наверняка что-то можно найти у русских, но не вздумай соваться туда.

Оглянувшись, я увидела пограничную сетку в каких-то трехстах метрах. Надо же, даже не заметила, как сюда добралась. И только потом удивилась, как это он за столь короткое время успел пробежать целых пятнадцать километров. Посмотрела на часы. Ого, оказывается, в своём янтарном раю пребываю больше трех часов! Счастливые часов не наблюдают, что верно, то верно.

Назад мы возвращались в нормальном темпе, хотя тем же маршевым шагом прошвырнулись по лесу. Дома высыпала янтарь на расстеленные листы бумаги, чтобы обсох и можно было счистить с него песок и прочую налипшую гадость. Мазут стёрла салфетками, сколько же его теперь на пляже и в море!

Только после этого спустилась в кухню. Драгоценный уже пил чай. В кухне собралось все хозяйское семейство: трое взрослых и один маленький ребёнок — И вы представляете, что они делают, проше пана? — говорил жильцу Вальдемар, в ту пору ещё очень молодой и импульсивный. — Вы представляете, что они делают? Знаете, что они делают?

— Скажи наконец, что они делают, и перестань заикаться! — строго потребовала жена хозяина, тогда тоже ещё молодая и красивая, очень похожая на Марину Влади. — Откуда пану знать, что они там делают?

— Давно известно, что они делают, — пробурчал из своего угла дедуля.

Все были так взволнованы, что, казалось, сам воздух кухни пропитан возмущением. Я, как вошла, так и застыла на пороге. Вмешательство жены помогло Вальдемару сдвинуться с места, как толчок игле проигрывателя на заезженной пластинке.

— Так вы знаете, что они делают?! Такое в голове не укладывается! Тут одного из наших поймали уже за сеткой, на их стороне, правда в море. И представляете, заявляют — границу пересёк! Так его заарестовали и велели на заставе дрова рубить.

— Ну и ничего особенного, — примирительно заметила Ядвига.

— Ничего особенного, тоже скажешь! Ну, может, и лучше рубить дрова, чем вкалывать в Сибири в каком-нибудь ГУЛАГе, да не в этом дело. Так вы знаете, что они делают?!

Мой Драгоценный предусмотрительно помалкивал, пил чай и не высказывал никаких неосторожных предположений.

А Вальдемар все больше распалялся.

— Поймали его, значит, в море, а у него янтарь. Он ведь в море за янтарём полез. Сумку с янтарём у него отобрали, а как не отдать? Ну и отдал. Так они приволокли его на заставу и давай янтарь в печь швырять! Печка как раз топилась. Ну они и давай янтарь в печку бросать! А у того та-а-акие кусищи были! Как раз янтарь в ту пору шёл. Так один из солдат и принялся швырять янтарь в печь, глядит, как горит. Ну один дурак попался, так ведь другие слова ему не сказали, только смотрели. Наконец пришёл какой-то офицер, за руку схватил солдата.

— Перестал? — заинтересовался дедуля.

— Перестал, однако половину торбы успел сжечь. А остальное тот офицер забрал.

— А чего же он с торбой в море полез? — не поверила Ядвига. — Должно быть, и в самом деле был на той стороне. Значит, незаконное пересечение границы.

— На шее висела торба! — вышел из себя Вальдемар. — А взяли его в море! Ну и что с того? Янтарь-то зачем жечь? И все говорят, если нашего заловят — в море или в заливе, — сразу волокут на заставу и дрова заставляют рубить три дня.

— Да ведь и наши так же делают, — опять вмешался дед. — Если кого из русских на своей стороне поймают, должен отработать. Ни к чему им политические выкрутасы, лучше по-хорошему, по-соседски решить дело. Нарубит дров, и отпустят человека, пусть уж там свои с ним разбираются.

— Но янтарь-то зачем жечь? — не мог успокоиться Вальдемар.

И тут наконец подал голос Драгоценный.

— Римляне тоже жгли янтарь, — примирительно сказал он.

Ну что он такое говорит, спятить можно! Сравнивает древних римлян с пограничниками! Я сразу как-то переключилась на римлян и подумала — ведь в те времена купцы вряд ли привозили в Рим мелочь, небось везли отборный янтарь. Неужели римляне сжигали такую красоту — с дымкой, например? Дымка в янтаре — это божье дыхание, как можно такое сжечь? Хотя, возможно, купцы привозили и мелочь, на вес, тогда ещё ничего…

Все ещё стоя в дверях, я так увлеклась древними римлянами, что перестала следить за дискуссией и не уловила, из-за чего Вальдемар ссорится с дедом. А Ядвига смотрела на моего Идеального каким-то странным взглядом; интересно, что он ещё успел такого сболтнуть?

Видимо отказавшись от надежды найти сочувствие у жены и тестя, Вальдемар опять обратился к Идеальному:

— Янтарь в двести граммов, проше пана, а он мне: ничего страшного, не беспокойтесь, я все равно разрежу этот кусок. Если собирается резать, зачем такому стану продавать сокровище в двести граммов? Пусть мелочь покупает. Стану я ему давать янтарь на погибель!

— Почему же давать, ты продавай, — деликатно поправила мужа Ядвига.

— Плевать мне на его деньги! — взорвался Вальдемар.

— Мне не плевать, — спокойно парировала жена. — Мне они пригодятся. Да вот хотя бы крыльцо закончить, никак ступеньки не сделаем.

А я опять отключилась, про крыльцо мне было неинтересно. Выходит, я понимала парня лучше, чем его собственная жена. Редкий по размеру и красоте янтарь какой-то кретин собирается зачем-то безжалостно распилить, хотя мелких кусков и без того сколько угодно. Впрочем, понятно зачем: для ювелирных украшений, гарнитура какого-нибудь, чтобы все было одинаковое. Довоенные бусы моей матери наверняка были сделаны из одного большого куска. А ещё к ожерелью серьги, тоже идентичные. Как же ему, этому горе-мастеру, добиться желанного эффекта, как не разрезав на мелкие кусочки бесценный янтарь? Ну так пусть бы распиливал что поплоше. Хотя нет, не правильно я думаю, плохого янтаря вообще не существует, но ведь бывает не очень интересный Да я сколько раз сама видела — огромный кусище, и ничего особенного, такой не жалко и на ювелирные поделки пустить Очнувшись, услышала продолжение разговора — А немцы хуже всех! — совсем разошёлся Вальдемар — Скупают самый лучший наш янтарь и вывозят Да, сам знаю, существует запрет, а им начхать.

— Две группы, — заявил Драгоценный, завинчивая крышку термоса с чаем — Одна готова продать любому за любую цену, а вторая — никому, даже если и предлагают хорошую цену. Согласны?

Тут уж не удержалась Ядвига.

— Вот именно! — горячо подтвердила она. — И мой муж как раз из тех, что никому.

До Вальдемара вроде бы немного дошло.

— Ну как же, — неуверенно произнёс он, — а если янтарь собираются на куски резать?

И тут я независимо от собственной воли увидела воочию недостроенное крыльцо и доме наших хозяев, бетонные ступеньки. Ядвигу тоже надо понять, любая хозяйка хотела бы иметь нормальный дом А у мужа столько янтаря, целое состояние. Вот я, например, смогла бы продать своё сокровище?

Ни в коем случае! Впрочем, немного, возможно, и продала бы. Оставила бы самые красивые экземпляры, при одном взгляде на которые сладко замирает сердце, а остальные, так и быть, продала бы этим шакалам. Ступеньки надо сделать, я тоже женщина и такие вещи понимаю.

А Вальдемар меж тем перешёл на личности — Один из местных, живёт вон в том доме, крытом черепицей, жадина — слов нет, сердцем к янтарю не прикипел Что выловит — тут же и продаёт, нет, не пропивает, он как раз не пьяница…

— И очень умно поступает, — опять вмешался старик, подав голос из своего угла. — На что-то денежки собирает. Уже долго собирает. Я ведь его сопляком помню. Может, спит на них.

— Хорошо, что деньги бывают и бумажными, на металлических бы не заснул, — прокомментировала Ядвига.

Дедуля поглядывал то на маленького Мешека, которого кормил супчиком, то в окошко, откуда отлично просматривалась панорама залива. Старик о чем-то думал, иногда забывая о внуке, и тот покорно ждал с открытым ртом, пока зависшая в воздухе ложка достигнет своей цели.

— Есть такие люди. Сами не знают, зачем им деньги, а упрямо собирают, грош к грошу. Вот и он такой. И детей-то нет…

— Зато жена есть, — напомнил Вальдемар.

— Какая это жена, страх посмотреть.

— На ужин пожарю рыбу. Селёдка и корюшка. Участвуете?

Мы всегда участвуем, если речь идёт о рыбе Наверняка смогли бы слопать все, что ни выловит Вальдемар, особенно корюшку. Тут наконец я отвалилась от дверного косяка и перестала улетать мыслями в разные стороны.

Пришёл шторм. Настоящий, с северным ветром, достиг одиннадцати баллов и продолжался два дня Поскольку наступила уже ранняя весна, утихомирился он быстро, море село за одну ночь, притихший ветер сменился на юго-восточный. Все знали, чем это чревато. Теперь и я знала Ясное дело, на пляже мы оказались уже в полшестого, едва взошло солнце Безумное желание опять толкало меня отправиться сразу в двух противоположных направлениях, рассудок еле одержал верх. При юго-восточном ветре у Советского Союза не осталось никаких шансов: если что и выбросит, то лишь на западном берегу.

Мы оба двинулись по берегу в западном направлении. Судя по отсутствию следов на песке, мы прибыли первыми. Обязанности разделили по-честному. То Драгоценный шёл первым, а я разгребала выброшенный на песок мусор, то он копался в мусоре, а я опережала его, соблюдая, однако, достаточно приличную дистанцию, чтобы ему не было обидно. Ведь не очень приятно, когда у тебя из-под носа выхватывают что-нибудь эдакое…

Но вот наконец Драгоценный решил достать мусор из моря. Мне без комбинезона в море лучше не соваться, разве что последовать примеру той девицы, которая несколько лет назад разделась догола. Как раз в этих местах было дело. Ну уж нет, такое геройство не для меня.

Меж тем бесценный мусор в море не стоял на месте, волны перегоняли его из стороны в сторону, и он вздымался чёрной тучей то здесь, то там. Вытащить не так просто. Правда, сачок лёгкий, но вода оказывала сопротивление, только мужчине справиться.

Далеко впереди появились какие-то люди, по пляжу промчался на мотоцикле Вальдемар и принялся за работу метрах в трехстах перед нами. Я знала, что он охотится только за отборными экземплярами, а все, что остаётся, — в моем распоряжении. Бегло осмотрев улов, Вальдемар помчался дальше.

Драгоценный присоединился ко мне, когда я упоённо ковырялась в янтарных объедках Вальдемара. Я подняла голову и с большим неудовольствием насчитала с десяток конкурентов в той стороне, куда мы двигались. Да что же это такое — того и гляди, выгребут из моря все самое лучшее.

— Не страшно, и нам останется, — успокоил меня Драгоценный и тоже пошёл вперёд, но через несколько шагов остановился и что-то поднял.

Ясное дело, янтарь. У меня под носом! А я ещё его люблю!

Странно, все конкуренты толпились на берегу, никто не лез в море. Толпа вообще уже сама по себе была явлением нетипичным. При ловле янтаря каждый предпочитает действовать в одиночку, разве что в одном месте скопится совсем уже невероятное количество перспективного мусора. А может, нашли что-нибудь выдающееся?

И я прибавила шагу.

От толпы отделился какой-то человек и направился в мою сторону Не обращая на него внимания, я нагнулась над очередным чёрным валом. И вдруг услышала над головой:

— Такой жмот! Наверняка опять кому-нибудь перешёл дорогу…

Это оказался один из местных рыбаков. Был он в высоких резиновых сапогах, но без комбинезона. В правой руке рыбак держал коротенький сачок, левая в гипсе на перевязи.

— Езус-Мария, и пан с этим ловит янтарь? — ужаснулась я, кивнув на руку в гипсе. — Да ещё без комбинезона, при такой волне?!

— Скоро море совсем сядет, что-нибудь и мне перепадёт, — миролюбиво отозвался рыбак. — А что делать, если этот сучий… — Спохватившись, рыбак проглотил крепкое словечко и закончил:

— Если этот выродок мне руку переломил!

— Как это? — не поняла я.

— Да вот так! Уже с месяц будет, а может, и побольше, аккурат как первый выброс после зимы случился, ну все на берег помчались. Ведь, проше пани, у нас как? Кто первый — тот и огребет самое лучшее Я уже потянулся, говорю вам, кусище под сто граммов будет, я потом взвесил, так этот су… так этот сзади налетел, своей сеткой размахнулся и хватил меня по руке! Да я уже в кулак янтарик зажал, не выпустил Не успел я его своей сеткой огреть, только смолой ему морду испаскудил, ну тот и отвалил. Руку, однако, мне переломил.

Рассказывая, рыбак помогал себе выразительными жестами, так что я отчётливо представила всю картину.

Но, оказывается, рыбак ещё не закончил.

— Я себе поклялся — не спущу гниде, вот только рука заживёт Ну да кто-то другой с ним разделался .

— Как это? — опять некультурно поинтересовалась я.

— Да пусть пани сама посмотрит! — кивнул рыбак в ту сторону, где собрался народ. — Надо полагать, теперь из Лесничувки приедут кому положено, а мне там делать нечего.

И поспешил дальше, желая решительно отмежеваться от толпы; я же, глянув вперёд, заметила людей в форме, и ноги сами понесли, чтобы посмотреть, что случилось И тут мне навстречу вышел Драгоценный.

— Не стоит тебе туда идти, — сказал он. — Зрелище не из приятных.

— А что случилось?

— Утонул рыбак. Тоже ловил янтарь Видимо, на рассвете отправился и волна накрыла его.

Приходилось уже слышать о таких случаях. Если человек с ног до головы упрятан в комбинезон и волна собьёт его, самому на ноги не встать. Больше всего воздуха скапливается именно в сапогах, так что бедняга барахтается в воде вниз головой, ноги торчат, а встать он не может Вот почему соблюдается железное правило — не отправляться на промысел янтаря в одиночку, обязательно с напарником. Или просто не уходить далеко от других, чтобы они тебя видели и в случае необходимости пришли на помощь. Наверняка этот утопленник правила не соблюдал.

— А кто утонул? Мы его знаем?

— Тот самый скупердяй из дома, что крыт черепицей. Ну тот, что собирался спать на своих денежках.

— А-а . У которого жена — страх посмотреть?

— Да, тот самый. Примчался на мотоцикле, должно быть ещё до рассвета. Не понимаю зачем, все равно ничего не видать.

— Раз скупердяй, от жадности. Хотел быть первым, решил на пляже дожидаться восходя солнца.

— Похоже на то. За ним уже приехали. Наверняка замеченные мною люди в мундирах были пограничниками. Только у них есть телефон, позвонили в Лесничувку, и вот теперь с той стороны мчался джип. Лишь такой машине под силу преодолеть дюны и пески. Ну разве что ещё танку. Мотоциклы не в счёт, на мотоцикле труп не перевезёшь.

— Знаешь что, неохота возвращаться пешком, — заявила я. — До Лесничувки рукой подать, пошли туда, доедем на автобусе.

— Не уверен, что стоит, море стихает на глазах, — вежливо возразил Драгоценный. — Впрочем, поступай как сочтёшь нужным.

Автобус не был пределом моих мечтаний, просто хотелось проинспектировать часть пляжа до Лесничувки. Ведь все эти люди мчались поглазеть на труп, вряд ли они тщательно разгребали мусор — для меня оставались шансы.

Я не горела желанием рассматривать утопленника и поспешила пройти мимо, как раз когда его запихивали в джип. Действительно, перед нами пока никого не было, но вскоре нас обогнал сначала джип, а потом один за другим аж три мотоцикла. На одном из них нёсся Вальдемар.

Прогулялись, вообще-то, без толку. Думаю, нет необходимости говорить, что и обратно возвращались не на автобусе. В те времена, когда я была ещё довольно молода, что значили несколько километров, хотя преодолевать их приходилось с наклонами и приседаниями? Море и в самом деле село, но обмануло наши ожидания, не принеся желанного урожая.

Сенсация гремела по всей округе несколько дней, в основном ограничиваясь сплетнями и вымыслами. Жена-страхолюдина, точнее, теперь вдова-страхолюдина молчала, как воды в рот набрала, только с самого начала, при известии о гибели мужа, у неё вырвалось, что их обокрали. Кража произошла именно в то время, как покойный муж в море тонул. Вроде бы на официальном допросе женщина дала показания: из дому они с мужем вышли вместе, он поехал на мотоцикле на ловлю янтаря, а она отправилась в порт помочь штопать разорванные штормом сети. Она как раз трудилась с остальными рыбачками, когда ей сообщили о несчастье. Дом в это время оставался пустым, вот вор и воспользовался.

Что украли — никто не знал, но все полагали — деньги, на которых покойник имел привычку спать. Вдова молчала как рыба. А потом поползли другие слухи. Вроде бы покойник денежки припрятал, даже жене не сказал где, теперь она не может их найти, так что не уверена, украли или нет, а если и украли, то все или часть Может, ничего и не крали, кому тут красть? Воров-профессионалов в этих краях не водится, люди здесь даже дома не запирают, хотя у некоторых имеется очень неплохой янтарь. Ну и ещё много чего болтали.

Половину всех этих любопытных сведений мне сообщил Идеальный. Была у него такая черта характера: любил все знать. Остальное рассказали знакомые, а все, вместе взятое, приводило к весьма интересным выводам.

Очень неплохо был информирован и Вальдемар.

Уже в те годы он стал довольно заметной в округе личностью, его считали одним из лучших рыбаков и самым удачливым из сборщиков янтаря. Перекупщики Вальдемара одолевали все чаще и все настырнее, уговаривая продать добычу. Скупщикам рыбы уговаривать не приходилось, ведь даже самая распрекрасная селёдка не годится на то, чтобы её долго хранить, самого отличного лосося не станешь прижимать к груди, поэтому улов Вальдемар обычно продавал без уговоров.

Вскоре после случая с утопленником я вернулась домой одна. Мы договорились с Драгоценным, что отправляемся на сбор янтаря в разные стороны, а если случайно и столкнёмся на пляже, не станем гулять вместе, каждый пусть гуляет сам по себе. И встретимся не на берегу, где придётся неизвестно сколько ждать, а просто каждый вернётся домой как получится. Ну я и вернулась, когда уже стало смеркаться.

Выйдя из леска, я двинулась к дому. У ворот сарая, в котором Вальдемар держал лодки и сети, стоял его мотоцикл. В этот день я не очень устала, ногами не шаркала, к тому же на них, ногах, были резиновые сапоги, так что к сараю я подошла бесшумно. И наверное, в сгущающихся сумерках в своей серой куртке была не очень заметна. Скрываться я не собиралась, просто так получилось, что незаметна и неслышна.

Над мотоциклом Вальдемара нагнулся какой-то тип с ножом в руке. Сразу вспомнились рассказы о войне между соперниками по сбору янтаря.

— Эй! — громко окликнула я. — Что пан тут делает?

Окликнула не так уж грозно, и слова не очень строгие, но воздействие их превзошло все ожидания. Незнакомец подскочил словно ужаленный, на лице панический ужас, в руке крепко зажат нож. И как кинется на меня! Точнее, мимо. И в мгновение ока скрылся в леске. Несколько озадаченная, я вошла в дом.

Вальдемар в этот момент вылезал из подвала.

— Пан Вальдек, там какой-то тип с ножом в руке клеился к вашему мотоциклу, — сообщила я, все ещё тяжело дыша.

— С ножом? — ужаснулся Вальдемар.

Стремглав нырнул обратно в подвал, через него выскочил в сарай, а из сарая — на дорогу. Я тоже выскочила. Злоумышленника и след простыл. Вальдемар принялся осматривать мотоцикл — Одну покрышку порезал, рыбья холера! Хорошо, вторую не успел. Пани его прогнала?

— Похоже, так, хотя и не слишком старалась Просто при виде меня он так перепугался, словно привидение узрел И сбежал.

— Ну, пани спугнула, этого достаточно. Кто такой был?

— Никогда не видела его. Постарше вас, с таким носом… костлявым.

— А-а, знаю гада Хороню, что переднюю только порезал. Она и так на ладан дышала, все равно собирался менять. А задняя новёхонькая. Такой кретин, такой осел, что ни говори — как горохом о стенку. Он считает, проше пани, что это я ему цепь с шипами подложил, а я ни сном ни духом. Из Коптов этот тип.

Так я и думала. Видимо, продолжается упорное противостояние двух соперничающих групп, местных янтарщиков и их недругов из Рыбацких Коптов и Стегны.

Признательный мне за спасённую заднюю покрышку, Вальдемар кое-что порассказал. Мы вошли в дом, там, к счастью, никого не было, никто не помешал, не нарушил доверительного настроения.

— Вообще-то ещё осенью пласт подмыло, подошёл янтарь, но только у нас, от Крыницы в нашу сторону, а по ту сторону — ничего, так уж прибивало к берегу. Так что все к нам полезли, аж с самой Стегны. Кто на чем, на мотоциклах и на джипах по дороге через дюны к морю выскакивали, чтобы посмотреть, что и как. Ну, наши малость осерчали, поперёк той дороги и дюнах цепи растянули, с шипами, те и напоролись, не проскочили. А вот этому, с носом, так вовсе не повезло, два раза напарывался И уверен — это я подсунул. Вот теперь и мстит, хотя я балбесу сто раз повторял — пальцем не прикасался, у меня и без того работы невпроворот, не хватает ещё засаду устраивать на всяких идиотов. Так нет, упёрся — я, и все тут. Уже третий раз к моему мотоциклу подбирается.

— От зависти! — пояснила Ядвига. — Нечего было хвалиться.

Она только что вошла в кухню и услышала последние слова мужа.

— Я хвалился?! — возмутился Вальдемар. — Да я сроду не хвалился. Просто мужики видели, что я насобирал, вокруг же люди. Иногда и мне везёт.

А я примирительно заметила:

— Янтарю всем хочется Вот взять хотя бы и меня Бывает, такая жадность обуяет…

— Факт! — кивнул Вальдемар — Янтарь, он такой, человека враз опутает. А в море так один у другого и из сетки выхватить может запросто, себя люди не помнят Я бы не удивился, узнав, что Флориана кто утопил, если тому что-нибудь этакое в сетку попало, стоящее.

Ядвига так вся и всполошилась.

— Ну зачем такое болтать, опять к тебе кто-нибудь прицепится!

— Да кто прицепится? И почему обязательно ко мне, все так говорят. Ведь в том месте, где Флориан утонул, мусор совсем близко подошёл к берегу. И с чего вдруг Флориана волной опрокинуло, когда вовсе не такая она сильная шла? Да и было ему всего по пояс, на таком мелководье он бы и ползком выбрался. Ну, теперь уж не узнаешь, что он там в своём мусоре откопал…

Ядвига скептически пожала плечами:

— До сих пор у нас люди друг дружку из-за янтаря ещё не убивали, Бог миловал. Кого же ты считаешь убийцей?

— Кабы я кого считал, так донёс бы на него, потому как таких вещей не люблю! — гордо возразил хозяин. — А потом… почему непременно из наших? Приезжают ведь всякие, глядишь, — другой когтями бы из горла вырвал. Вот есть один, так он мне не нравится, так не нравится…

— Только не вздумай на кого наговаривать! — перебила мужа Ядвига. — Бросишь подозрение, сам же неприятностей не оберёшься.

— Вот видите? — обратился Вальдемар ко мне за поддержкой. — И жене он не нравится, а все равно не даёт слова сказать…

— А чего лишнее болтать? — опять перебила Ядвига. — Я сама о том типе кому надо шепнула. Своим людям, нужно же предостеречь. На всякий случай.

И, чтобы не обидеть недоверием, Ядвига сочла нужным и мне рассказать:

— Пани знает, у нас тут двери не запирают. Раз вернулась я из магазина, дом пустой, папаша на заднем дворе рыбку коптит, а в доме какой-то чужой мужик по углам шарит. Ну, не совсем чужой, пару раз встречала его, скупщик янтаря, так это ещё не даёт ему права в моей спальне копаться. Стал мне заливать, будто с Вальдеком договорился, не застал его и решил пока сам поглядеть на янтарь, присмотреться, выбрать. Подождать не мог! Нахальный и вредный, это так, но не обязательно же убийца. А я наших баб предупредила насчёт этого скупщика, пусть поостерегутся.

Вальдемар не стал настаивать на своей версии.

— Да ладно, я ничего такого не говорю, тем более что этот уж в море нипочём не полезет. Да Флориан и сам мог утонуть.

— А он там был, этот скупщик? — вмешалась я. — На пляже, где утопленника нашли?

— Откуда? Не было его там. Ведь если что… так небось хватило бы ума заранее смыться. Этот тип уже лет пять-шесть здесь ошибается. Нашим пьянчужкам вовремя рюмочку поднесёт, они сами к нему и набиваются со своим янтарём. А потом, глупые, узнают, что другие могли вдвое дороже дать. За голову хватаются, локти себе кусают, а в следующий раз опять ему же продадут, потому как непременно окажется под рукой, когда им выпить приспичит. Есть тут один мастер-ювелир, сам покупает янтарь для своих изделий и платит по совести. Ну да где ему угнаться за тем прохиндеем? А вот ещё один скупщик есть, так тот скупает специально для немцев.

— А прохиндей для кого? — не отставала я. — Ведь наверняка не для себя.

Ядвига налила воды в чайник и поставила его на газ. Подумав, на другую горелку поставила кастрюлю.

— Разогрею-ка я тебе супу, — сказала она мужу. — А пани выпьет чайку? Мне сдаётся, он потом перепродаёт тем, кто больше даст. И вообще хотел бы скупить весь янтарь, чтобы свои цены устанавливать, потому так и лезет в каждую дырку.

— Так Флориан же был жадюгой, — возразил Вальдемар. — Уж он-то задёшево бы своего янтаря не продал. И если ему попалась глыба… Ну, не обязательно топить, может, кто-то пытался украсть, такое случается. И слышал я краем уха, что совсем недавно здесь у нас купили громадину и полкило, а вот о том, что её кто-го выловил, слышать не доводилось. Откуда она взялась? Не с неба же свалилась.

Подозрительною скупщика я лично не знала, но в моем воображении моментально предстала картина: вот рыбак вытаскивает на берег мусор с громадным куском янтаря, а этот подозрительный случайно оказывается поблизости. Увидел янтарную глыбу и потерял рассудок. Наверняка прикинул, сколько такая может стоить; ни о чем не думая, в безумном припадке алчности топит рыбака, хватает его — не рыбака, янтарь — и был таков. А потом на пляже разыгрывается сцена, которую я наблюдала уже наяву.

Конечно, такое могло случиться, хотя и маловероятно. Люди гибнут за янтарь? До сих пор не гибли. Дрались, подстраивали ловушки друг другу, покрышки резали, но людей не убивали. Наверняка Флориан потонул сам но себе….

Ага, ведь вот ещё какое соображение. В Лесничувке расположена пограничная застава. День и ночь сидит там на вышке дозорный с биноклем, обозревает окрестности. Пляж у него как на ладони. Издали мог не узнать конкретного человека, но фигуры людей видел, и чем они занимаются — мог понять Вот если бы он заметил сначала двух мужчин, а потом на этом месте оказался один, да и тот утопленник, наверняка доложил бы начальству. Разве что в нужный момент пограничник на вышке пялился в сторону Крынины или долго и тщательно изучал горизонт, морскую границу. Или как раз на вахту заступал его сменщик и регулировал по своим глазам стекла бинокля. Недолго это длится, но ведь и выбежать с пляжа в лесочек на дюнах, а потом вернуться, смешаться с толпой — тоже займёт немного времени. Минуту, не больше. Ладно, пусть ещё минута на то, чтобы утопить, скупого Флориана. Вахтенный, если даже и смотрел на них, мог и не разобраться, что к чему.

И принципе история с утопленником меня не очень занимала. С трупами мне уже приходилось иметь дело и даже описывать их в своих детективах, янтарём же я увлеклась впервые и жизни, и он интересовал меня в данный момент намного больше всех утопленников. И хотя трупом заниматься не стала, свои соображения на его счёт все же высказала.

— Пан Вальдек, если бы у властей возникли подозрения, они сразу же приступили бы к расследованию. Для начала взялись бы расспрашивать, кто что видел. К тому же пограничники бдят.

Вальдемар уже принялся за суп, а Ядвига поставила по стакану чая для себя и меня. С набитым ртом хозяин невнятно пробурчал:

— Бдят они в основном насчёт того, чтобы кто посторонний в море на лодке не вышел.

— И не плывёт ли к нам из Швеции какой шпион, ехидно дополнила Ядвига.

Проглотив несколько ложек. Вальдемар заговорил:

— И кто пани сказал, что не расспрашивают? Ещё как расспрашивают. Только стараются это сделать незаметно, потихоньку. Вот и меня спрашивали — А меня нет. — обиделась я. — Интересно, почему? Ведь я тоже там была.

— Пани пришла позже, это я им тоже сказал. Официально, как свидетель. Первыми там оказались парни из Лесничувки, за ними примчались двое из Крыницы. И на мотоциклах кое-кто из наших.

— Тог, с рукой в гипсе, не на мотоцикле приехал.

— Кто, Люлик? Нет, он первым автобусом приехал в Лесничувку и оттуда шёл по пляжу. К тому времени утопленника уже нашли. Знаете, если бы кто другой затонул, я первым делом подумал бы именно на Флориана, ведь тот удавится из-за денег. Пожалуй, он один и способен на такое… мокрое дело.

На этом, собственно, разговор и закончился. Вернулся мой Драгоценный, принёс немного янтаря, мягко пожурил меня за то, что не выполоскала термос, и сообщил о своём намерении смотаться завтра в Крыницу, в аптеку. Пожалуйста, можно и смотаться, для машины одиннадцать километров не проблема, а море совсем успокоилось, лёгкий ветерок дует с востока и ничего стоящего не пригонит.

Из-за этой поездки в Крыницу меня чуть кондрашка не хватил.

Оставив Драгоценного у аптеки, я двинула на бензоколонку, а когда вернулась, его нигде не было. Поискала поблизости, потом расширила круг поисков, просмотрела близлежащие улицы, объехала автовокзал, вернулась, опять заглянула в аптеку и соседний магазин — нет нигде. Куда его черти подевали?

Решила больше не предпринимать активных действий и перейти к пассивной тактике ожидания — там, где мы расстались. Ждала ровно сорок семь минут! А могла бы за это время сто раз сбегать к морю, посмотреть, как там, ведь ветерок все же дует, лёгкий правда, зефир так сказать, но вдруг?.. Размышляя о том, что такой зефир может пригнать к берегу, я так глубоко задумалась, что вздрогнула, когда вдруг появился Драгоценный. Ничего не объяснив, он с крайне довольным видом шмякнулся рядом.

— Ты где был? — с трудом сдерживая раздражение, поинтересовалась я. — Везде тебя искала.

— Может, я на почту зашёл…

— Предупредил бы. На машине бы подбросила.

— Может, я раньше не собирался…

Успокаивать нервы лучше всего, занявшись любимым делом. И, не спрашивая его согласия, я твёрдо заявила — едем на пляж. Ему оставила лишь возможность выбора — Лесничувка или немного дальше, у затопленной баржи.

— Так у нас же сеток нет, — резонно возразил Драгоценный.

— Говорила тебе — всегда надо их возить с собой!

— Так они же были грязные и в смоле.

— Ну и что? Я вон тоже в смоле. А машина все равно выглядит не хуже свиного корыта, так что ещё немного смолы и песка не имеют значения.

Драгоценный столь выразительно молчал, что я наконец опомнилась. И в самом деле, ведь у его сетки была такая длинная палка, что не вмещалась в машину, и сетку приходилось возить снаружи, высунув руку в окошко. Дело непростое, для этого требовалось немало умения и просто физической силы, длинный шест норовил зацепить по дороге все встречное и поперечное. Рука наверняка немела, да и ехать приходилось медленно. С таким балластом в Крыницу и обратно…

— Ну ладно, — снизошла я, — хотя бы мою сетку можно было прихватить, она намного короче.

— Комбинезон мы тоже не взяли.

— И комбинезон тоже можно возить с собой!

— Он ещё не просох…

Логичные возражения только подливали масла в огонь Я опять разозлилась, а не поссорились мы лишь потому, что свернули в дюны: все внимание пришлось посвятить машине, не до ссоры.

Всякий раз, пересекая косу, я мечтала о таких машинах, которые запросто ходят по пескам и пустыням. О вездеходах с четырьмя ведущими, с шасси на высоте метра. Вездеходы жрут тридцать литров бензина на сто километров. Да пусть бы и все шестьдесят! Зато какая красота! Прёт себе по бездорожью, и хоть бы хны Правда, такие чудеса я пока лишь в кино видела.

Выехали на пляж, и тут я чуть не померла на месте. Недаром меня тянуло сюда, ох недаром! За ночь линия берега не изменилась, но море провело большую работу и пододвинуло к берегу порядочно мycopa. Правда, на берег ничего не выбросило, собирать было нечего, зато в воде, причём совсем близенько, телепались ошмётки чёрного сора, а кое-где протянулись и целые полосы. И вправо, и влево по пляжу кишмя кишели сборщики. Многие явились целыми семьями. Ловцы янтаря вываливали на песок чёрные горы, а чада и домочадцы занимались иx разбором. Надо было заявиться рано утром, теперь оставалось лишь кусать себе локти и плевать в бороду.

— Moгу я узнать, какого черта мы теряли Крынице? — спросила я голосом ядовито змеи, подавившейся потреблённой на завтрак мышью.

Драгоценный вежливо напомнил — ведь ему нужно было купить лекарство. Лекарство, холера ясна… Мой избранник уверял, что у него печень не в порядке, он не ел свиных отбивных, поджаренных на подгоревшем жире. Я пожирала их без всякого ущерба для здоровья, но не могла отказать любимому в приобретении лекарства, раз он в нем нуждался. Хотя поехать в аптеку можно было бы и позже, скажем во второй половине дня, а все утро провсти на берегу, используя благоприятную ситуацию. Но я не стала высказывать эти мысли вслух, и без того достаточно наговорила, а просто предложила быстренько смотаться домой, захватить необходимые снасти и опять сюда вернуться, нет, не сюда, лучше ближе к порту или податься к русским.

— Надо было с самого начала так поступить. — осуждающе заметил Драгоценный, и я опять стала меньше его любить, но ничего не сказала, лишь зубами немного поскрежетала.

Только увидев добычу Вальдемара, мы поняли, что же потеряли. Пренебрегая селёдкой, Вальдемар все силы отдал янтарю, и теперь сверкающая горка целиком заполнила большой таз, a ещё несколько выдающихся экземпляров наш хозяин с упоением взвешивал на чёсах. Самый большой кусок весил двести два грамма, остальные от ста четырнадцати до двухсот. И таких у него было девять штук!

— Вот увидите, ни за что их не продаст, — осуждающе пробурчала Ядвига, не зная, радоваться или огорчаться. — А сельдь бы продал.

— Так ведь янтарь дороже! — обиделся Вальдемар.

— Что с того? Янтарём крышу не покроешь и ступенек не выложишь.

— Ладно, так и быть — продам, но не сейчас. Сейчас все примутся продавать и цены снизятся Немного попозже, когда янтаря днём с огнём не сыщешь.

— А ты откуда знаешь, что не сыщешь?

— Так ведь три года его вообще не было. Только в прошлом году появился, ну и нынче, когда разворотило залежи. Жди теперь, когда опять разворотит.

— В скупках цены постоянные, деликатно заметил мой Идеал.

— Да кто же такое чудо в скупку понесёт? — возмутился наш хозяин. — У них там вообще дурацкие порядки. По их правилам первым сортом идёт чистый янтарь, а у меня, вот, глядите на свет. Видите, тут какая-то веточка, тут комарик, тут две мушки. А здесь и вовсе целая картина, прямо сказка, подводное царство. И вроде солнце его освещает.

— Да нет, это чаща янтарного леса! — вырвалось у меня. — И вот силуэты каких-то неведомых существ, что жили ч нем миллионы лет назад.

Вырвав янтарик из рук Вальдемара, я вплотную поднесла его к лампочке, упиваясь чудесной картиной. Какая волшебная красота, такое и в самом деле не продашь. Глаз не оторвать. Да и комарик великолепен, в прекрасном состоянии, и ножки целы, и крылышки. И все эти кусочки янтаря светились на изломах, преломляя свет, то темно-оранжевым, то лимонным. Такое сокровище должно непременно попасть в руки настоящего художника, который максимально использует при его обработке природную красоту камня, а не погубит её.

— Видела я этого нахального перекупщика, — вдруг заявила Ядвига. — Как его? Вроде бы Валтасар. Это имя или фамилия?

— Никто не знает, Валтасар и Валтасар, — отозвался её муж. — Ты где его видела, в Песках? Вот он может заплатить и дороже, не то что в скупке, он кое-что в янтаре понимает. — И, обратившись ко мне, пояснил:

— Это тот самый, который хотел бы скупить весь стоящий янтарь. Вот и вынюхивает, у кого что есть. Его ещё Ядвига в нашем доме застукала, помните?

Вечером я спустилась в кухню приготовить чай, это мне разрешалось. И случайно подслушала разговор в комнате хозяев, поскольку дверь была неплотно прикрыта. Вальдемар разговаривал с покупателем янтаря, видимо с тем самым Валтасаром. Пока я стояла над чайником, ожидая, когда он закипит, мужчины вышли из комнаты, и я оказалась, можно сказать, нос к носу с Валтасаром. Причём нос показался мне знакомым.

Мужчины вышли из дома, а я так и застыла над своим чайником, изо всех сил стараясь вспомнить, откуда его знаю. Видела раньше, это точно, причём не один раз. И не теперь, а несколько лет назад. Когда же это было и где? Не здесь ли?

Вода закипела, я заварила чай и, поднимаясь по лестнице, все продолжала терзать свою память. Или память меня терзала? Перед глазами так и стояло лицо скупщика янтаря. Видела я его, видела… Но во время своего прошлого пребывания здесь я точно не имела дела ни с какими скупщиками, продавать мне было нечего. И если Валтасар в моей памяти связан с этим местом, выходит, я его видела во время моего первого приезда сюда со сладким пёсиком, пусть ему земля будет пухом. Хотя… тогда мы в основном пребывали в Крынице, в Песках появлялись от силы раз пять.

Нет, трудно привязать его к местности. Да чего я мучаюсь, мне-то что за дело до него? Столько людей приходилось в жизни видеть мимоходом, какая нужда именно этого вспоминать?

Вальдемара я перехватила вечером, когда он сел ужинать. Мой Идеальный наверху, в нашей ванной, занимался постирушкой, он обожал такие мелкие домашние работы, а я не препятствовала Так что поговорить с хозяином можно было с глазу на глаз.

— Пан Вальдек, тот мужчина, что к вам приходил, это Валтасар?

— Ага, я ему продал кое-что. — охотно ответил хозяин. — Он и в самом деле даёт хорошую цену. Откровенно говоря, заплатил даже больше, чем я рассчитывал. Янтарь будто входит в моду, в последнее время повадились приезжать американские поляки, так они все подряд скупают.

Мне сейчас было плевать на эмигрантов, другое интересовало.

— Кажется, вроде бы я знаю этого Валтасара. Точнее, видела его раньше и никак не могу вспомнить где, прямо измучилась. Он давно занимается скупкой янтаря?

— Да уж добрых несколько лет, с тех пор как пропал прежний скупщик. А пани не случалось раньше здесь бывать? Ну тогда понятно, тик мне и сдавалось, будто я уже когда-то вас видал.

— Я вам, пан Вальдек, сразу скажу, где и когда вы меня видели, не хочу, чтобы мучились, как я сейчас. Вы здесь с рождения живёте?

— Точно, здесь и родился Отец поселился в Песках сразу после войны.

— Тогда наверняка помните историю с девушкой, которая зимой голой полезла в море и выловила пропасть янтаря Ну, не совсем зимой, поздней осенью — Ещё бы не помнить! — обрадовался Вальдемар — Я ещё пацаном был, в женихах даже не ходил, брат старший только строиться начинал, а вот этих домов и в помине не было. Я тогда с отцом ещё жил.

— Значит, помните И потом эта девушка и её муж исчезли, вместе е янтарём. И всякие нехорошие слухи пошли, помните?

— Ещё как помню!

— Так выяснилось тогда что-нибудь насчёт их исчезновения?

— Вроде бы порешили на том, что они тайком уехали, и все тут Я с другими мальчишками крутился все время при милиции, когда расследование проводилось, ведь они остановились как раз по соседству с нашим домом, через дорогу.

Тут только я сообразила, что на месте прежнего сарайчика, который снимала молодая пара, построена красивая двухэтажная вилла Теперь там наверняка кто-то живёт постоянно, вон как ухожена. И расположение удачное — немного на отшибе, рядом с лесом. Надо же, только сейчас дошло, что именно здесь сарайчик и стоял, хотя каждый раз. выходя из дома Вальдемара, виллу не видеть я просто не могла. Ну и наблюдательная же я особа, ничего не скажешь.

— А я в том году снимала комнату в Крынице, но и сюда несколько раз приезжала, — возможно, вы меня тогда и видели А самое интересное — ведь эта девушка при мне влезла в море и выловила свой потрясающий янтарь.

Вальдемар кончил есть и сложил грязные тарелки в мойку.

— Я тоже был на берегу, — наверно, именно тогда и пани заметил. Налить чайку?

— Не беспокойтесь. Впрочем, если пану не трудно…

Наливая чай, Вальдемар продолжал вспоминать:

— Хотя, думаю, что пани я все-таки не с того раза запомнил, потому как на берегу на другое смотрел. Но что видел вас раньше — сразу понял, даже жене сказал.

— А Валтасара я могла тогда встретить, как думаете?

— Почему бы и нет? В тог год он уже здесь околачивался, как раз янтарь шёл. А потом почти три года янтаря не было, представляете? Ну ни капельки. И только недавно, когда русские бросили свои глубинные бомбы в море, или ракеты, кто их знает, что-то сдвинулось под водой, так умные люди говорят, и янтарь пошёл.

— Хорошо пошёл.

— Да, грех жаловаться.

Беседа с Вальдемаром оказалась полезной, я сразу все вспомнила. И место, и время. Валтасар стоял вместе со мной в толпе любопытных на берегу, я попятилась и наступила ему на ногу. Все пялились на добычу голой девушки, всем было интересно, но его лицо… Наступив кому-то на ногу, я обернулась и извинилась, но он ничего не видел и не слышал, так поглощён был видом сокровищ. Помню, меня ещё поразило выражение дикой жадности на его лице, какого-то страшного напряжения. Однако в ту минуту меня тоже всецело захватили выловленные из моря редкости, не до человеческих лиц было, и я выбросила его из памяти. Теперь вот только вспомнила.

В кухню вошёл старик, отец Ядвиги. Он был одним из первых поселенцев на Вислинской косе, ещё война шла, когда здесь осел. Жил в Толкмике, сюда же приезжал к дочери. Будучи на пенсии, он уже не рыбачил, но море его влекло по-прежнему. Вот кто все помнил и все знал!

— А как пани думает, что здесь ищут геологи? — с места в карьер начал он. — Изучают, на чем стоит коса. На янтаре она стоит. Но до сих пор ничего так и не нашли, никак не попадут на янтарную жилу. Зато один из наших из-под собственного дома янтарь выкопал!

— Вы бы, папаша, не валили все в одну кучу, — без особой почтительности обратился к нему зять. — Ведь он же выкопал не природный янтарь, а немцами припрятанный. Но факт, выкопал. Под сараем с сетями и лодками собрался канал прорыть, ну и наткнулся. Кто-то из немцев закопал, когда фронт сюда приближался. Потом все бросились каналы рыть или фундаменты углублять, ну да фиг нашли.

А дедуля принялся намазывать на хлеб паштет из копчёного лосося и рассказывать о делах давно минувших дней.

— В сорок пятом и сорок шестом лежал себе янтарь спокойно, никому не нужен был, никто его не собирал. Это сейчас всяк норовит хоть кусишко найти, а тогда… Ну точь-в-точь как миллионы лет назад, тоже небось лежал бесхозный, песочком его засыпало… Ведь откуда-то взялась эта коса и лесом поросла…

Я вдруг вспомнила знакомого археолога.

— Миллионы лет назад нашей косы и вовсе не было, — возразила я. — Учёные говорят, она образовалась всего тысячу лет назад.

— Пусть тысячу лет, — не стал спорить дедуля. — Лежал себе тысячу лет назад, и песочком его заносило. А где же тогда выбрасывало янтарь, коли косы не было?

— В Толкмике. Тогда этот залив был морем. Правда, в ту пору Толкмика ещё и в помине не было.

— А янтарь шёл! — стоял на своём старик. — И где-то должен был скопиться.

— Геологи до сих пор не нашли где, — язвительно заметил его зять.

— А под Гданьском нашли! Правда, пришлось потрудиться. У нас… ведь они как ищут? Дырявят землю раз здесь, второй раз — в трех метрах. А янтарь как раз посерёдке, вот и не попадут никак на него, только кабанов всех распугали.

Я про себя подумала — не только кабанов распугали, людям тоже на нервы действуют и янтарь у них из-под носа выхватывают, ну да не стала этого говорить. В кухню спустился мой Драгоценный, и сразу стало тесно Легонько пожурив меня, что околачиваюсь в чужой кухне, где и хозяевам-то повернуться негде, он охотно подключился к разговору — До сих пор недостаточно изучены лечебные свойства янтаря, — укоризненно начал он (У кого чего болит…) — А ведь известно, что янтарь восстанавливает равновесие электрических зарядов в организме человека. С этим, в частности, связаны и обезболивающие свойства янтаря…

— Ясное дело! — подхватил дедуля. — К примеру, настойка на спирту, пятьдесят граммов на поллитра…

— Пол-литра и без янтаря хорошо действуют, — скептически заметил его зять.

Дедуля не обиделся.

— Глупости говоришь, сынок, — поучительно заявил он. — Для ревматизма, к примеру, нет лучше средства, как спирт; настоянный на муравьях. Можно пить и без ревматизма, но понемногу, сразу у человека в серёдке приятно делается…

А потому, что снимается мышечное напряжение! — подхватил мой Идеальный. Очень он любил все знать и всех поучать. — Напряжение снимает и успокаивает. И разогревает. А если необработанный, неошлифованный кусок с окисленной коркой носить на голом теле, он оказывает на организм разносторонне полезное воздействие, ещё не до конца изученное. На практике установлено. Вреда ещё никому не принесло, помогло же многим. И никто об этом не знает.

— Так уж совсем никто, — загадочно выразился дедуля.

— Информации мало. настаивал на своём мой Бесподобный — Янтарь — это не только украшения, это ещё и лекарство, а у нас об этом совсем не пишут. Ведь ареал распространения… то есть, я хочу сказать — находят янтарь лишь в нашем прибалтийском регионе и больше нигде в мире.

По дачному вопросу я полностью разделяла взгляды своего благоверного и только возмущалась — все знает и ничего не предпринимает! Конечно, нужно об этом писать, рекламировать, поднимать на ноги общественность. А мы туг сидим на заднице как пни замшелые и лишь между собой обсуждаем. Агитировать друг дружку нет чужды. Убеждать надо других. Ударим информацией о янтаре по Америке! По Европе! А если понадобится и по Китаю. Хотя и Америке знают, ведь там поляков пруд пруди…

Когда меня охватывают эмоции, я отключаюсь от действительности и перестаю слышать и видеть присутствующих. То же произошло и на сей раз. В себя я пришла, когда присутствующие и неизвестно когда примкнувшая к ним Идвига давно сменили тему.

— А Флориана утопили за те самые полкило, — возбуждённо рассуждал Вальдемар. — Иначе откуда этакой глыбине взяться? Валтасар проговорился, что на полкило потянуло. Уж я кое-что знаю, к властям не пойду, но все их следствие — псу под хвост. Сваливают на жену, что она придумала кражу, да и она не дура, спохватилась — лучше молчать в тряпочку, не стала больше о краже болтать. Наверняка немало после Флориана отыскала, и теперь ей не хочется, чтобы всякие там совали нос в её дела. Лучше потерять немного, чем все. А если следствие установит, что было как раз наоборот и это Флориан хотел у кого-то что-то из рук вырвать…

— …глядишь, ещё и её посадят, — подсказал старик.

— Или имущество опишут, — добавил мой — А мне ваш Валтасар никогда не нравился! — решительно заявила Ядвига. — И даже если он хорошо платит — все равно, уверена, он на все способен! Я бы его больше и на порог не пустила.

— Если с него глаз не спускать, опасаться нечего. — успокоил жену Вальдемар.

И опять слово взял мой Премудрый

— Значит, пан утверждает, что была продана громадина? Это может стать мотивом преступления. Известно, кто её продал?

— Да ничего не известно, даже кто её купил. Возможно, сам Валтасар, но ведь ни за что не признается. Нутром чую — он.

— А откуда вообще слух пошёл, что продан громадный кусок янтаря? — раздражённо поинтересовалась я. — Кто-нибудь видел?

— Да никто не видел, одни сплетни, — отмахнулась Ядвига.

— Один из художников-камнерезов мне сказал — своими глазами видел, — вдруг признался Вальдемар. — От злости, что самому не удалось купить. Поэтому и проболтался мне в сердцах, сразу на следующий день. Такое, говорил, богатство из-под носа увели…

Наверняка у этого умельца были имя и фамилия, но по тону хозяина я поняла, что он не намерен вдаваться в подробности. А возможно, здесь был только один такой, что покупал сам для себя и сам же обрабатывал янтарь, так что ошибка исключалась.

— А у кого купил, художник не сказал. Его дело. Да и могло получиться так, что продавал не владелец, а совсем другой человек, которого владелец попросил, чтобы о нем никто не знал.

— Милиция этого не установила?

— Кто их знает, ведь им тоже никто правды не скажет. Да если бы и установила, нам не сообщат.

И опять Драгоценный назидательно заметил:

— Милиция всегда очень осторожно расспрашивает, для неё показания людей — самое главное. Особенно в таком случае, когда никаких следов не осталось. Только показания местных жителей и остаются.

И тут я вдруг сообразила, куда мой Бесподобный подевался тогда в Крынице и что делал. Ведь там, у почты, находится местное отделение милиции, — конечно же, он к ним поспешил. От меня скрыл, чтобы я не знала источника информации, пусть думаю, что он сам по себе такой гениальный, обо всем догадывается, обладает сверхъестественными способностями и его предположения всегда оправдываются. Дедуцирует, пся крев…

У меня хватило ума не вцепляться сразу же в Драгоценного, потом наедине выберу удобный момент. Ох, опять отвлеклась, о чем это они?

— …на другое место переезжают, теперь поближе к нам, — говорил Вальдемар, и я поняла: речь идёт о геологах. — Начали с самой границы, теперь постепенно до нас добираются. Может, наконец хоть что-то найдут.

— Копали бы в кабаньих ямах, — посоветовал дедуля, — там завсегда что-нибудь найдёшь.

— Туда им не пробраться, в чащобу.

Тут я вспомнила, что действительно редко теперь видела геологов на берегу; видимо, переехали они со своими бурильными станками подальше от моря и не всегда находили время вырваться на поиски янтаря. А вот когда переместятся к нам, как уверяет Вальдемар, тогда наверняка будут чаще шуровать здесь, и около порта, и у перехода через дюны. Да ладно, нечего расстраиваться раньше времени, — может, ещё успеем отсюда уехать до тех пор.

Поднявшись в свою комнату, я осуществила принятое решение и сразу же заявила Идеальному — знаю, он в Крынице милицию посещал. Идеальный даже и не пытался отпираться, только вежливо пояснил — при контактах с сотрудниками милиции я ему нужна как собаке пятая нога, при мне всего не скажут. Прав, ничего не возразишь. Ну, тут я прекратила нападки, попросила только хотя бы своими словами рассказать, о чем он тогда узнал. На этот раз он не стал строить гениальные дедукции, велел мне самой немножко пораскинуть мозгами. Из чего я сделала вывод, что милиция не умнее нас в этом вопросе.

И опять занялась янтарём, оставив в покое труп.

Моя очередная встреча с геологами носила сенсационный характер.

Увидев их на берегу сразу же за портом, я чертыхнулась про себя — все-таки принесла нелёгкая паразитов, прибавилось конкурентов, хотя и без того я не жаловалась на их недостаток. Было всего часов восемь утра, не имели они права заниматься янтарём, бездельники, должны скважины бурить! Или сегодня воскресенье? Вроде нет, воскресенье было позавчера.

Шла я со стороны Лесничувки и туда же собирались вернуться, потому что там, у баржи, оставила машину. Моё счастье направилось на запад, к Морской Крынице, я же повернула в восточном направлении, к границе. Довольно быстро добралась до Песков и вот там, у порта, и увидела геологов рядом с большой кучей заманчивого мусора.

Понятно теперь, сколь отвратительное зрелище представляли геологи, но что делать? Немного успокаивал тот факт, что пришли они с пустыми руками ни сеток, ни комбинезонов, ни высоких сапог, я же была во всеоружии. И продолжала свой путь, не сворачивая. То, что на берегу, пропало для меня, но остаётся ещё море.

Итак, двое лоботрясов копались в мусоре, увлечённые своим делом, как вдруг на дюне, у них за спиной, появился третий и заорал изо всех сил, стараясь перекричать шум прибоя:

— Эй!!! Сюда-а-а! Кази-и-ик! Барте-е-ек! Сюда а-а! Скоре-е-ей! У нас тут труп! Тру-у-п!!!

Море не очень шумело, чайки угомонились, Казик и Бартек услышали, обернулись, увидели коллегу, поняли, что кричат им, но не разобрали, что именно.

— Чего-о-о?

— Немедленно возвращайтесь!

— С какой стати? Пошёл ты…

Возвращайтесь, холера, не то застукают, что вас нет! Сейчас здесь такое начнётся! Власти нагрянут!

— А с чего?

— Да ору же вам, глухие тетери, у нас здесь труп!

— Что там у вас?

— Тру-у-ун!!! Холера!!!

— Какой ещё труп?

— Довольно старый! А ну быстро сюда, сами увидите!

Старый труп произвёл впечатление Уставившись друг на друга, геологи пожали плечами, постояли, йотом все-таки оставили в покое янтарь и бегом устремились к переходу. Неподвижно, соляным столбом, торчала я неподалёку и, честно признаюсь, больше радовалась тому, что обрела свой мусор, чем заинтересовалась чужим трупом. Впрочем, я в геологии не разбираюсь, кто их знает, может, на языке геологов старый труп означает какой-нибудь отслуживший свой век сложный механизм? Теперь эта развалина вышла из строя, может, даже авария приключилась, вот и как это? Свистают всех наверх!

Поскольку порт был в нескольких шагах, там могли слышан, вопли геологов Если бы было кому слышать. Сейчас я видела всего одного рыбака, крутился возле лодки, остальные вышли в море на рассвете и ещё не вернулись, так что аудитория весьма немногочисленная. А единственный рыбак явно заинтересовался, оставил работу и, выпрямившись, смотрел вслед геологам. Возможно, речь шла о трупе в прямом значении этого слова, тогда и одного человека хватит, весть к вечеру разнесётся по всей косе без моего участия, могу не беспокоиться И не помня себя от счастья, я трусцой устремилась к покинутым конкурентами соблазнительным мусорным кучам Весть и в самом деле разнеслась по косе, причём произошло это ещё задолго до вечера.

Речь шла не о приказавшем долго жить механизме — труп, как выяснилось, был самый что ни на есть человеческий. Скважину бурили в одной из кабаньих ям, из тех, что оказались доступными для геологического транспорта, и сразу же наткнулись на что-то подозрительное. Ох, прав оказался дедуля, много чего можно найти в кабаньих ямах. Наткнулись неглубоко, в каком-то метре от поверхности. Приостановили бурение, исследовали находку собственными средствами и убедились — перед ними давно погребённые человеческие останки. Труп то есть.

Войну сразу же исключили, за столько лет мало бы что осталось. В полдень к скважине прибыла милиция и пограничники, к вечеру — судебная медицина, а местное население стало подтягиваться ещё с утра. Самым информированным оказался пацан, просидевший на дереве несколько часов и успевший много чего увидеть и услышать, пока его не заметили и не прогнали. Нет, прогнали другого парня, а этот так спрятался, что его никто не заметил. Слез он сам, добровольно, когда власти разъехались.

Хорошо информированный пацан возбуждённо и очень охотно делился своими наблюдениями с народом, и скоро все знали — обнаружено два трупа, мужик и баба. Несколько лет прошло, как их закопали, а там торф, вот и неплохо сохранились. И теперь уже всем ясно, куда подевались муж с женой, выловившие из моря прорву янтаря шесть с лишним лет назад. А кому же ещё быть? Выходит, кто-то их пришил и в яме закопал, правильно тогда милиция следы искала. Они и сейчас ищут, ведь вместе с этими двумя исчез и скупщик янтаря, — может, лежит поглубже. Ну, лежит не лежит, а ведь тоже исчез с концами, никто его потом в глаза не видел.

— Искали, а сами Бога молили, как бы не найти, — ворчал вечером в кухне дедуля. — Если преступник был один, тогда он не мог их нести, волок, значит, по лесу, и следы бы остались, след всегда остаётся, если что тащат по земле. Так что злодеев было не меньше двух, тогда и нести могли.

— А на преступника можно через янтарь выйти, — неожиданно послышался голос Вальдемара.

Мы и не заметили, как он появился в раскрытой двери. Как всегда, все упорно набивались в кухню, маленькую и тесную. И хозяева там, почитай, жили, и мы вечно сшивались, делая вид, будто забежали на минутку, узнать насчёт ужина или просто попросить чайку. Вздрогнув, мы повернулись к парню, и он пояснил свою мысль:

— Я не только видел, что она вытащила из моря, но даже в руках держал. Сколько лет прошло, а до сих пор помню, такое нечасто увидишь.

— А что, что именно? — жадно спросила я.

— Янтарь. На глаз — двести пятьдесят грамм, может, двести двадцать. В одном месте отбитый, так что на просвет видно, что в серёдке. Тучка, облачко, но такое… нетипичное. Раз пани там была, помните, наверное, как раз солнце светило…

— Помню! — отозвалась я и опять словно наяву увидела ту незабываемую картину.

И мальчишку вспомнила, — может, это и был Вальдемар? Нет, тому на вид было лет четырнадцать, значит, сейчас будет около двадцати. Вальдемар старше. И яркое солнце, как же, помню!

— Светило! — подтвердила я.

— Ну так вот, если поглядеть на свет, облачко казалось перламутровым и переливалось.

И немедленно мой Всезнающий пояснил:

— Лёгкое облачко внутри янтаря обычно образуется от цветочной пыльцы с цветков доисторических деревьев или пыльцы с крылышек насекомых, доисторических бабочек. А такое встречается очень редко.

— Это точно. Уж на что я повытягивал этого янтаря пропасть, а такого не попадалось. Правда, есть у меня с похожим облачком, но совсем маленький, как орешек. И все равно переливается!

Присутствующие единодушно потребовали предъявить орешек, продемонстрировать редкое облачко. Вальдемар заставил себя просить, проманежил нас несколько минут, отговариваясь тем, что придётся рыться в углу за шкафом, но наконец отчалился от дверного косяка и отправился за диковинкой От гордости он прямо весь раздулся.

«Маленький», это он называет маленьким! Для меня был бы очень даже большим. Размером действительно с орех, грецкий орех, немного приплюснутый, по краям прозрачный, посередине матовый. Матовость и была облачком, она на свету переливалась, как опал. Замечание моего Всезнающего о пыльце с крыльев бабочки уже не казалось глупым, напротив, хотелось думать именно с крылышек доисторического мотылька. Это так поэтично! Ничего похожего мне ещё не приходилось видеть, от такой красоты трудно было оторвать глаз.

Попробовала представить себе нечто в этом роде, но побольше раз в двадцать. Не вышло, даже моё богатое воображение не смогло такого нарисовать. Какая жалость, ведь я, дубина безмозглая, стояла рядом и смотрела, когда та девушка янтарь выловила; что бы мне. идиотке несчастной, не подойти поближе да не вырвать такую красоту у кого-то из рук, полюбоваться, чтобы потом всю жизнь вспоминать? Правда, тогда я ещё с ума не сходила, лишь немного увлекалась янтарём, а много — мужчинами, в тот год конкретно Пупсиком. Черт бы побрал мужиков, нашла чем увлечься!

— Такой янтарь никто бы не стал резать.. — задумчиво произнёс мой Драгоценный.

— Да, надо уж вовсе ума лишиться! — горячо поддержал его Вальдемар.

А в моей голове мелькнула крамольная мысль, которой я, разумеется, делиться не стала. При всей своей безумной любви к янтарю я вдруг подумала: именно разрезать! Па тонюсенькие пластиночки, и сделать из них ожерелье. От крупных, и в каждой дымка, до совсем крохотных на шее, у замочка. Спятить можно! Уникальное будет изделие, за такое богатая баба ничего бы не пожалела.

Да что за дурацкие идеи! У меня самой скорее бы рука отсохла, чем я решилась бы поднять её на такое чудо, да и неизвестный ювелир этого не сделает, разве что он не человек, а бревно бесчувственное с темпераментом коровы. И бревно это должно быть рекламным гением и иметь, своего человека среди организаторов аукционов в Штатах.

А в кухне все говорили о чуде с облачком в серёдке.

— Значит, продал целиком. И использовать надо тоже целиком, ведь это просто музейный экземпляр.

Ядвига напомнила:

— И Мальборке есть музей янтаря… Папаша, вы все же приглядывайте за Мешко, того и гляди все на себя выльет… но они там редко что покупают, да и платят плохо. Скорее уж немцы…

Вот и я говорю, все самое лучшее достаётся немцам!

Или американцам. Очень может быть — убийца увёз отсюда их янтарь, боялся. Вы правы, по нему можно и на убийцу выйти, второго такого не найдётся.

— Ага, так они и станут по магазинам бегать и янтарь разглядывать, — язвительно промолвил дедуля и ловко сунул и раскрытый ротик внука аппетитный кусок судака — А может, и бегают, — не согласился с тестем Вальдемар. — Или дадут в газете объявление. У того янтаря, может, уже десятый владелец сменился, по ниточке и до клубка доберёшься. А владельцу признаться ничего не стоит, он в убийстве не замешан.

Очень неплохо шло расследование, но я чувствовала: чего-то в нем не хватает. Исходный пункт — сплющенный янтарный орех, опалово переливающийся в электрическом свете, а вот дальше… И я активно подключилась, возможно не в самый подходящий момент.

— Погодите, дайте сказать. Не хотелось бы напрасно обвинять человека, но я лично особое внимание обратила бы на Валтасара. Неважно, имя это или фамилия. Дело в том, что я его вспомнила. Отчётливо вспомнила. С той поры он совсем не изменился. Тогда он стоял в толпе на пляже рядом со мной, я даже ему на ногу наступила. И у этого Валтасара на лице было такое выражение, такое, что его в чем угодно можно подозревать! С таким выражением человек на все способен. Уверена — он увидел чудо-янтарь и обо всем на свете забыл, на ногу ему наступили — ноль внимания. Он наверняка многое успел увидеть, больше меня, и не исключено — что-то знает.

— И не исключено — сам же их и передушил, — ехидно подхватил дедуля. — Разбежались, так он и признается!

Мой Драгоценный почему-то перестал поучать, молчал и только внимательно слушал.

— А мы и не рассчитываем, что признается, — огрызнулся Вальдемар. — Вам, папаша, лишь бы человека осмеять. Думаю, Валтасар не признается даже в том, что тогда на берегу был. Но если бы кто-нибудь понаблюдал за ним…

— Уж не ты ли собираешься этим заняться? — сладким голосом поинтересовалась Ядвига.

Мне хотелось ещё кое-что сказать, но не было возможности, говорили другие. А когда возможность проглядывала, рот оказывался набитым горячим судаком.

— У меня времени нет, да есть люди, которым по службе положено наблюдать.

— Но о янтаре ты бы мог сказать, — совершенно серьёзно и без ехидства заметил старик. — Ты его видел и в случае надобности можешь опознать. Пусть милиция хоть чем-то займётся, хотя надо было искать сразу же, по горячим следам.

— Так ведь тогда все думали, что они со своим янтарём уехали, живые и здоровые…

— Неудивительно, янтарь был в цене. Эх, не умеем мы своим богатством распорядиться. Вот, к примеру, контрабандисты…

Ядвига так и подхватилась.

— Вы бы, татусь, лучше помолчали, неужто хотите, чтобы Вальдек в контрабандисты подался?

— Таких глупостей сроду не говорил. Но вот пани хорошо за Валтасара сказала, и я его подозреваю, и пусть мне до конца жизни селёдки не увидеть, если он в этом не замешан!

Вальдемар вдруг сдался:

— Ладно, так и быть. Смотаюсь в Крыницу, скажу там кому надо о янтаре. А пани Иоанна в случае чего подтвердит, что Валтасар тоже был на берегу, когда убитая девушка янтарь доставала. Хотя я тогда не заметил его.

— Как он тогда смотрел!.. — опять начала я и осеклась.

Ну и как смотрел? С жадностью, но никакого особенно разбойничьего выражения на его лице не было. Такого, за что сразу отправляют на галеры или на другие принудительные работы. А вдруг это просто сообразительный торгаш, сразу прикинувший, сколько тут можно заработать, просто деловой человек? Но способен оказаться и преступником. Я о другом хотела сказать.

И опять помешали, на этот раз дедуля. И как этот шустрый старик успевает и внука кормить, и то и дело свои замечания в разговор вставлять? Хорошо, что судака едим, а не леща, ребёнку не грозит опасность подавиться костью.

— Тогда он был здесь, и теперь он тоже здесь. Сам говоришь, хорошо платит и норовит у всех урвать что получше. Такой знает, что делает. Мог сам и не убивать, только воспользоваться подвернувшимся случаем или другого подговорить Такой всегда вывернется, как угорь.

— А даже если кто и распилил камень, эта дымка… или как её, облачко, непременно и в кусочках проявится, все равно, колье это или кулон, — вслух рассуждала Ядвига.

— Ну сказал же — поеду и сообщу…

Больше я выдержать не могла, и так чуть не лопнула. Я ведь помнила, как паренёк передо мной издавал восхищённые возгласы, весьма конкретные возгласы. Почему же Вальдемар ничего не говорит?

И я нахально вклинилась в разговор, заорав не своим голосом:

— Ну хорошо, а золотая муха?!

Все сразу замолчали, а Вальдемар, вздрогнув, как-то странно взглянул на меня.

— Золотая муха… А откуда пани известно, что там была золотая муха?

— Как это откуда, я же тоже там была! И все слышала.

— Но она её никому не показала.

— Я и не видела. Однако парень, который первым схватил янтарь с мухой, поднял его с песка, стал кричать: «Золотая муха, золотая муха!» Даже заикался от восхищения, на весь пляж кричал. Вы там были, пан Вальдек, невозможно, чтобы не обратили внимания. Люди стали спрашивать, а тот ничего толком от волнения и сказать не может, знай твердит: «Золотая муха, золотая муха», заело его, как патефонную пластинку. Пан Вальдек, вы видели золотую муху?

Долго молчал Вальдемар. а все терпеливо ждали, пока он не прикончит свой кусок судака. Наконец, вздохнув, сказал:

— Видел. Всего мгновение, но видел. Факт.

— Ну и что это такое было?

— Золотая муха.

Ядвига сурово одёрнула мужа:

— Не валяй дурака, отвечай, когда спрашивают. Первый раз слышу про какую-то муху. Почему ты мне никогда о ней не говорил?

До меня дошло, что я неосторожно затронула щепетильную тему, однако меня уже несло. Позабыв о правилах хорошего тона, наплевав на деликатность и вежливость, я настырно повторила:

— Ну?

Вальдемар опять вздохнул.

— Иногда мне сдастся — я это все придумал. Или просто померещилось. Но все-таки я её видел. Большой кусок, граммов на двести потянет, обломан с грех сторон, редко такое случается. Изнутри светится, вроде как из серёдки свет бьёт. Ладно, признаюсь, я его в руки схватил и на свет посмотрел. И в самой середине — муха, большая, чуть ли не с мотыля, и вся золотая, то есть туловище золотое и головка, а крылышки вроде как чёрные, но золотом отсвечивают. Фантастика.

— И целёхонькая? Совсем-совсем?

— Совсем целая, даже лапки на месте, будто золотыми полосками поросли. И больше ничего, только одна золотая муха. Так и стоит перед глазами.

Потрясённые, мы все молчали, стараясь представить такую невероятную красоту. А Вальдемар, раз сломавшись, уже не мог удержаться.

— Ещё одна потрясающая вещь там была. Рыбка, малюсенькая, только что из икринки проклюнулась, икринка ещё на её хвостике висела. Простым глазом видать, никакой лупы не надо. Этот поменьше был, граммов восемьдесят, ну от силы девяносто…

На следующий день что-то заставило меня пойти на хитрость и отловить Вальдемара, что я и сделала за ужином. Мой Драгоценный по-прежнему слова не проронил, Вальдемар же старательно избегал встреч со мной. Интересно, почему?

Притворяться голодной не пришлось. Хотя есть не хотелось, однако в кухне оказалась свежеподжаренная корюшка, а от неё человек не откажется, даже если уже до безобразия наелся. Ведь с нею, как с семечками — и не хочешь, а оторваться не можешь.

Вот и я, усевшись напротив Вальдемара, ухватила пальцами рыбёшку за поджаренный хвостик, схрумкала и потянулась за следующей, осторожно начиная важный разговор.

— Пан Вальдек, а что, собственно, известно о погибших?

— В каком смысле? — не очень охотно отозвался хозяин.

— Ну, говорили, они не местные, сюда приехали ненадолго, но откуда приехали? Кто они? Если вы не знаете, кто может это знать?

Не сразу ответил мне Вальдемар, поглядывая то в окно, то на рыбку, то, не с таким удовольствием, на меня.

— Может, кто и знает, — наконец словно через силу произнёс он. — Вроде бы какие-то дальние родственники пустили их тогда пожить в свою хибарку. Родственники должны бы знать.

— А вы? — не отступала я.

— Только то, что люди брешут. Ну, слышал краем уха, в порту мужики говорили, будто они из Гданьска. Он вроде бы таксист, а она, болтали, бывшая спортсменка, плаванием занималась. В соревнованиях участвовала, пока руку не сломала… или ногу, точно не помню, во всяком случае на олимпиады уже не ездила.

— Воды точно не боялась, это заметно. А дети у них были?

— Да откуда мне знать? — опять затянул своё Вальдемар, но я так непреклонно смотрела на него, так требовательно, что отвёл взгляд и опять очень неохотно промямлил:

— Болтали люди… Болтали, вроде бы у них был ребёнок, маленький, ведь и они совсем молодыми были. Но девочка там или мальчик, никто не знает. Хотя милиция разбиралась, могли и выяснить…

Я тоже уставилась в окно, куда упорно смотрел хозяин, избегая моего взгляда. Темнело, на улице уже ничего не разглядишь. Извлекла из миски самую поджаристую рыбёшку и задумчиво принялась жевать, заметив в пространство:

— Потому как, проше пана, я вот думаю… Ну хорошо, их убили, хотя уж чего хорошего. Однако перед смертью они извлекли из моря настоящее богатство, а оно по закону должно достаться их наследникам, в первую очередь детям. Или одному дитю, без разницы. Именно ему должны достаться и золотая муха, и облачко, и рыбка…

Похоже, для Вальдемара мои соображения оказались потрясающей новостью.

— Что вы говорите! А я как-то об этом и не подумал. Ну ясное дело, все должно перейти ребёнку, факт. А обидеть дитя невинное, это же какой надо быть свиньёй! Ведь мало того что убили родителей, так ещё и ребёнка ограбили! Вы совершенно правы, пани Иоанна, если до чего дойдёт, так все должно достаться ребёнку, хотя лично я очень сомневаюсь, чтобы этот ребёнок когда-нибудь увидел своими глазами муху или рыбку.

— А кто там сейчас живёт? — ткнула я вилкой в кухонную стену напротив окна.

Вальдемар понял, что спрашиваю я не о шкафчике над мойкой.

— Даже и не знаю. Новый дом построили, недавно. Но не рыбак, лодки у них нет, в море никогда не видел. Приезжают гуда разные люди, редко, в отпуск, наверное, да я к ним не приглядывался, не до них мне, своих забот по горло. Может, жена больше знает…

Как-то так случилось, что не довелось мне поговорить с Ядвигой о жильцах интересующей меня виллы. И чем закончилось тогда расследование, я тоже не узнала. Янтарная благодать оборвалась внезапно, заштормило, поднялись сильные волны. Весь янтарный мусор смыло с берега, зато море выбросило на берег телеграфный столб. А кому нужен телеграфный столб? Никто из местных столбы не коллекционировал.

Пребывание на косе потеряло всякий смысл, я вспомнила о кошмарно запущенной работе, и мы вернулись в Варшаву.

Собранные мною почти два килограмма янтаря не давали покоя. Мне страстно хотелось что-то сделать своими руками, просто дико хотелось, даже пальцы чесались. Не выдержав, и приступила к очистке и шлифовке своих сокровищ при помощи маникюрной пилочки. К, сожалению, потрясающих успехов достичь не удалось. Пришёл Драгоценный, глянул на результат моих адских трудов, покачал головой, мягко пожурил за глупость и принёс более подходящие инструменты, в том числе и круглую пилку. Они оказались намного эффективнее маникюрных принадлежностей.

Мой Несравненный и в янтарной области оказался весьма сведущим, только почему-то чрезвычайно неохотно делился со мной своими познаниями. Наконец заявил — необходима специальная паста для полировки. Пока же я обходилась без пасты, пользуясь методом предков. Раз они так поступали, могла и я. Сначала с помощью инструментов снимала верхний окисленный слой, корку, затем отдраивала с помощью кожи, а уже потом полировала фланелькой. Все говорили — фланелька лучшее средство: если ею тереть янтарь ежедневно и по многу часов подряд, уже через полгода достигаются потрясающие результаты. У наших предков наверняка не было фланельки — откуда она у них? — зато времени хоть отбавляй; может, они и достигали потрясающих результатов, у меня же опускались руки. Полгода на янтарик?!

Так вот, мой Всезнающий сказал — без пасты не обойтись Откуда, черт подери, возьму я эту пасту? Понервничала, позлилась, даже поплакала и наконец закатила благоверному скандал, после которого он принёс мне полировочную пудру и заявил, что её надо смешать с растительным маслом Теперь и моей квартире завоняло прогорклым маслом Я считала — сойдёт и такое, наверняка у проклятых праславян настоящего оливкового тоже не было Пудра почему-то рассыпалась где только можно, масло воняло, в ход пошли сначала все старые перчатки — другого источника кожи под рукой не оказалось, а потом пришлось извлечь из гардероба все завалявшиеся фланелевые халаты и, прошу прощения, бумазейное исподнее. Драгоценный упорно проявлял скептицизм по отношению к моей деятельности, но тем не менее мне удалось кое-как ошлифовать несколько янтариков. Только после этого мой Избранник принёс малюсенькие сверла. Вручную, все ещё действуя методами далёких предков, просверлила крошечный янтарик и преисполнилась такой гордостью, что чуть не померла на месте, меня просто распирало от достигнутого успеха.

Занимаясь адским ручным трудом, я одновременно изучала специальную литературу. Работать можно было вслепую, глаза оставались свободными, вот я их и заняла чтением. Однако ничего полезного для себя так и не извлекла, зато возникли финансовые проблемы. Праславяне явно приносили мне только вред и убытки.

Разочаровавшись в них, я отправилась с визитом к своей школьной подруге Тосе, с которой мы не встречались лет десять. Дело в том, что её муж был янтаристом-любителем. Войдя в их квартиру, я даже не догадывалась, что шагнула прямо в центр тайфуна или в трясину жуткой и опасной афёры.

Пришла с визитом, но при взгляде на изделия Тосиного супруга вмиг забыла о всех правилах хорошего тона, наплевала на приличные манеры и алчно накинулась на янтарные шедевры. Было на что накинуться, ничего подобного не приходилось встречать в ювелирных магазинах; неудивительно, что рассудок мой помутился и я, не помня себя, спросила Тосю, не согласилась бы она разойтись с мужем, чтобы он немедленно женился на мне. Видимо, именно по этой причине моя давняя и чрезвычайно хорошо воспитанная школьная подруга не угостила меня даже чаем, на что я очень рассчитывала, и не проявила ни малейшего энтузиазма в ответ на моё предложение. Муж её тоже вроде бы не проявил. Немного опомнившись, я взяла себя в руки, более-менее связно описала овладевшую мною страсть к янтарю, которой и объясняются мои бестактные предложения, напомнила Тосе, что её супруга вижу второй раз в жизни, впрочем, даже и не вижу, поскольку не свожу глаз с его изделий, и как ему удаётся так прекрасно ошлифовать свой янтарь, мой и в подмётки ему не годится. Ведь ручная работа — адский труд!

Наконец-то мы смогли поговорить как люди.

— Почему же ручная? — уже улыбаясь, возразил Тосин муж, отряхиваясь от града моих вопросов и выбирая из них самые доступные. — Вручную янтарь можно полировать всю жизнь. Конечно же, я использую всякие приспособления, хотя ни шлифовочного круга, ни барабана у меня нет. Вот ещё на шайбах шлифуют и полируют, у меня же свои инструменты, всякие насадки, а специальную пасту делаю по собственному рецепту, там янтарная стружка, парафин и мел. Сверловка тоже… Хотите взглянуть?

Ещё как хотела! Но на Тосином лице такое выражение было, что поневоле кое-что сообразила.

— Не получится? — спросила я её, повернувшись к мужу спиной. — У вас это где-то далеко спрятано?

— Вот именно! — облегчённо вздохнув, подхватила несчастная Тося. — Адамчик уже месяца два, слава богу, не занимался своим янтарём, так что я убрала… Сама понимаешь, если опять примется — никакой жизни в семье, ничего не допросишься, да и в квартире не продохнёшь.

— Да я только показать, — робко заикнулся Адамчик.

Квартира у них была в доме довоенной постройки, потолки метра четыре, и на шкафу под самый потолок все забито коробками, по всей вероятности не только со шлифовальными принадлежностями. Я представила, как придётся принести стремянку, разбирать коробки, извлекая нужные, потом складывать снова… В общем, положительные стороны моего характера вступили в отчаянное единоборство с плохими. Чувствуя это, Тося не спускала с меня жалобного взора, и в результате хорошие стороны пинком изгнали эгоистичные.

— Нет! — благородно заявила я. — Не надо показывать, рано мне ещё вникать в такие сложности. Лучше, пан Адам, расскажите своими словами, как вы это делаете.

— Давайте я тогда лучше нарисую, — ответил Адамчик, последний раз с вожделением глянув на шкаф, и принялся искать карандаш и бумагу.

Мобилизовав все свои умственные способности, я усвоила множество полезных вещей. А главное — уяснила разницу между праславянами и Адамчиком.

Мои познания и области обработки янтаря поднялись на качественно новую ступень, что было просто удивительно, ибо с рождения механика для меня — тёмный лес. Покончив с теорией, пан Адам пожаловался:

— Учтите, самое сложное в нашем деле — раздобыть янтарь. Очень трудно его достать, и он чрезвычайно дорог.

— Да что вы! — удивилась я. — У меня этого янтаря два с лишним кило, собственными руками набрала и ни гроша не платила. Ну разве что отпуск на Балтийском побережье влетает в копеечку и потрудиться пришлось, но зато какой отдых и польза для здоровья…

Тося и Адамчик потребовали рассказать, обо всем подробно, и я принялась страстно описывать сборы янтаря на морском берегу и связанные с этим превратности судьбы, отнюдь не зацикливаясь на этих превратностях. Однако именно они несколько охладили энтузиазм гостеприимных хозяев. Услышав о пронизывающем ветре, ледяном дожде, резиновых сапогах, в которых хлюпает морская вода, тяжеленных сачках и тёмных верхушках деревьев на хмуром небе задолго до восхода солнца, Тося с Адамом явно помрачнели.

— Тосенька так легко простужается, — заботливо произнёс Адам.

— Адамчику не справиться! — в один голос с мужем произнесла Тося. Он у меня такой слабенький, чуть что — сразу ангина.

— Да нет же! — горячо возразила я. — Морской климат закаляет организм.

— Ты всегда отличалась лошадиным здоровьем, — вспомнила школьные годы Тося. — Зимой идёшь из бассейна с мокрой головой, и хоть бы хны! А я после такого несколько недель провалялась бы в постели. Адамчик же только ноги промочит — и насморк гарантирован.

Пообещать сухие ноги я не могла, разве что при отсутствии янтаря на берегу, а тогда какой смысл?

— Жаль! — от всего сердца вздохнул Адамчик. — Раз в жизни удалось мне купить целый мешок янтаря по дешёвке, случайно подвернулась оказия, но это было несколько лет назад, почти весь вышел. Мог тогда и больше купить, но те куски слишком дорого оценили. Впрочем, все равно рука бы не поднялась на части разрезать, если в серёдке такая великолепная муха…

— Что?! — вскричала я.

— Ну да, муха, — повторил Адамчик, по-своему истолковав моё волнение. — В некоторых кусках янтаря встречаются ископаемые насекомые, а этот был просто потрясающим. Размером с кулак, и внутри огромная муха, золотая. Сказочное зрелище!

У меня перехватило дыхание, и какое-то время я была не в состоянии ни слова вымолвить. Придя в себя, обрушила на пана Адама новый град вопросов:

— Когда это было? Кто продавал? Откуда привезли? Какая муха? Где вы его видели? Только с мухой или ещё какой? А большого куска с голубой дымкой не видели? Свежий срез на боку… Кто?!

Впечатлительный Адамчик даже испугался:

— А что? Пани о нем что-то известно? Какая-то махинация?

— Когда это было? — страшным голосом возопила я Адамчик и вовсе струсил, не сразу сообразил.

— Сейчас, попробую вспомнить. Сразу же после крестин Марты. Тосенька, сколько лет Марте?

— Почти семь. А крестили ровно шесть лет назад. А что?

— Почти шесть лет! — сообщил мне Адамчик, будто я сама не слышала. — Хорошо помню, потому что Тося была крёстной и у нас не хватило денег, пришлось потратиться…

Неужели вот так, совершенно случайно, я вышла на след преступления?

— Минутку, это очень важно, — заявила я официальным голосом. — Попрошу описать муху!

Адамчик послушно сосредоточился. Муха была большая, чуть не с бабочку, но не бабочка, сразу видно — муха, с чёрными крылышками и золотым тельцем, и ножки тоже припорошены золотым пушком. Я сразу поняла — та самая, золотые мухи в куске янтаря на каждом шагу не встречаются. И хронологически все совпадало. Продавали муху вскоре после исчезновения девушки, — видимо, преступники торопились с продажей, боялись, что весть о мухе разойдётся по округе, дойдёт и до столицы.

— А кто продавал?

— Не знаю, — сокрушённо признался Адам. — Я, собственно, случайно на неё наткнулся, у знакомого посредника, знаете, из тех, что привозят с побережья янтарь и продают камнерезам, ювелирам, шлифовальщикам.

— А что вы ещё у него видели, у этого посредника? Случайно не заметили большого куска с дымкой внутри, которая отдаёт перламутром, так и переливается на все лады?

— Точно, была, но откуда пани известно? Конечно же, я её запомнил, такого не забудешь, так за неё просили целое состояние! А ещё я видел у него янтарь с маленькой рыбкой, только что вылезшей из икринки.

Ну, теперь никаких сомнений. Я попала на след исчезнувшего сокровища и теперь со следа не сверну!

— А тот посредник тоже не знал, откуда взялся необычный янтарь? — сурово продолжала я допрос.

— Не знаю… Может… но я его не спрашивал.

— А кто он? Где он? Его адрес! Фамилия! Не бойтесь, пан Адам, слово даю, никому о вас не скажу, но этот янтарь украден…

Хорошо, что ещё об убийстве не ляпнула, дура ненормальная! Вовремя прикусила длинный язык. Ведь обычно люди боятся всяких криминальных историй, замкнётся в себе трепетный Адамчик, и слова из него не вытянешь. А вдруг этот посредник его близкий друг? Или из каких других соображений не станет болтать кому попадя, ведь я для него человек посторонний, а посредник может оказаться старым знакомым, постоянным поставщиком, да мало ли ещё кем.

Судя по тому, как вилял и заикался Адамчик, ему и в самом деле не хотелось продолжать разговор на щекотливую тему. Тося смотрела на меня осуждающе. Пришлось спасать положение.

— Да вы успокойтесь, пан Адам, купленный вами янтарь совершенно легальный, похищенными были лишь те потрясающие экземпляры, на которые у пана денег не хватило. К счастью! Причём ваш перекупщик может быть совершенно непричастным к краже, янтарь уже мог пройти через десятые руки.

Простодушный Адам явно обрадовался — Это хорошо, проще пани, мне бы не хотелось бросить подозрение на человека, который неоднократно оказывал мне услуги. В конце концов, ведь только благодаря ему я и имею возможность приобретать сырьё, не все могут зимой собирать янтарь на берегу моря. Это некий Люциан Орешник, проживает на улице Хожей, дом тридцать шесть. Недалеко от Садовой. Квартира? Двадцать семь. Давно я у него не был, то есть был, но дома не застал, — может, он уже куда переехал…

Я почувствовала себя по гроб жизни обязанной этому трепетному человечку за бесценные сведения и поклялась себе, если упомянутый Люциан Орешник лично не убивал, скрыть его от официальных органов. Вряд ли такой человек, как пан Адам, поддерживал бы с преступником отношения, не мог этот перекупщик быть уголовником! А теперь надо как-то осторожненько подобраться к Орешнику, не спугнуть его, пообщаться по-дружески, вo всяком случае попытаться это сделать.

Оставив наконец и покое Адамчика и Тосю, я покинула их квартиру и прямиком отправилась на Хожую.

К счастью, в тех домах, где имеются лифты, люди но лестницам не снуют, так что мне удалось никем не замеченной подойти к двери нужной квартиры. На кнопку звонка я нажала без особой уверенности, ибо в висящем в холле списке жильцов проживающим здесь значился какой то Фермель, а вовсе не Орешник. Из-за двери послышался дамский голос, интересовавшийся, кто там.

На такой вопрос я никогда в жизни не находила ответа, если из-за двери спрашивали незнакомые. Сообщить свою фамилию? А что в ней толку, чужому человеку она ничего не скажет. Если бы я жила в этом доме или хотя бы рядом, могла бы представиться соседкой. Сказать «свои»? Начнутся расспросы — какие такие свои? Назваться страхагентом или почтальоном мне не пришло в голову, и правильно, человек за дверью сочтёт себя обманутым, когда выяснится, что я не имею отношения к почтённым учреждениям. Так что же следует ответить на глупый вопрос «кто там»?

— Не вор! — решительно заявила я.

— А кто же тогда? Немедленно донеслось изнутри.

Это меня добило. Что придумать? Пришлось сразу приступить к делу — Знакомая пана Люциана, нашлась я и спохватилась — тоже не правда.

Женщина за дверью оказалась крепким орешком.

— Какого пана Люциана? — потребовала она уточнения.

— Орешника.

— Не знаю такого.

Ничего не понимаю. Как можно не знать пана Орешника, если сидишь в его квартире? И я проявила настойчивость:

— Вы не можете его не знать. Он здесь живёт.

— Ничего подобного! Никакой Орешник тут не прожинает!

— Должен проживать. Пан Корецкий приходил к нему сюда, квартира двадцать семь.

— Никакою пана Корецкого я не знаю.

— Это не имеет значения, зато я его знаю.

— А вы кто?

Круг замкнулся. Сейчас меня хватит кондрашка, эта кретинка меня достанет. Неужели так страшно открыть дверь? Голос у женщины молодой, но не детский, поняла же, черт возьми, что имеет дело тоже с бабой…

И я в отчаянии заговорила:

— Я знакомая пана Орешника. Он тут живёт, а если сейчас его нет, то жил раньше. Да откройте же в конце концов, не могу я так орать!

— А вы по какому вопросу?

С трудом подавив желание рявкнуть коротко и однозначно, я прокричала:

— У меня важное сообщение для пана Орешника. Если его нет дома, то скажите, где я могу его найти.

— Понятия не имею!

Господи, вот корова попалась, никаких нервов не хватит! Потеряв терпение, я сама принялась задавать вопросы:

— А пани что там делает? Живёте здесь или в гости пришли?

— Да! Нет! А в чем дело?

— Вы там одна? Может, ещё есть кто-нибудь, кто знает?

— И вовсе я тут не одна.

— А с кем?

— С мужем.

— Он умер?

— Да что пани такое говорит!

— Так почему же, черт побери, не подаёт голоса? Пусть подойдёт к двери, если боится — с топором в руках. Хотя тут только я, а не сорок разбойников.

До сих пор из-за двери доносился только дамский голос, теперь там возникли какие-то другие звуки. Видимо, отозвался вышеупомянутый муж, пень замшелый, а не муж.

— Хорошо, открываю! — поспешно сообщил женский голос.

Защёлкали многочисленные запоры, дверь приотворилась. Не дожидаясь, пока она совсем распахнётся, я как метеор ворвалась в прихожую. В квартире оказались девушка и парень. Тощенькая блондинка в халатике с ужасом отшатнулась, парень в шортах и майке стоял на пороге комнаты. На вид оба довольно симпатичные. Парень без топора.

Я взяла инициативу в свои руки.

— Ну и проманежила же меня пани! Закройте наконец дверь и давайте нормально поговорим! — раздражённо предложила я. — Ничего не понимаю, пан Люциан Орешник в этой квартире должен жить.

— А вы не из домоуправления? — с опаской поинтересовался муж.

Десяти минут хватило, чтобы мы подружились и недоразумение разрешилось. Молодая пара обитала здесь без прописки, о пане Люциане Орешнике они действительно не имели понятия, хотя не исключено, что до них в квартире проживал именно он. Квартира же принадлежала их знакомому, точнее, знакомый арендовал её неофициально у своего приятеля, постоянно пребывавшего за границей. Хозяина они даже не знали. Никогда не видели. А перед соседями и домоуправлением делали вид, что вовсе здесь не живут, только приходят поливать цветочки.

Я не стала уточнять, что думаю о разговоре сквозь запертую дверь и диких криках на лестнице, тем более что, кажется, до них самих дошло. Я же занялась Орешником.

— Если Орешник проживал здесь на таких же правах, ваш знакомый должен его знать, — сделала я вывод. — Давайте сюда этого вашего знакомого! Мне плевать на всякую там прописку, сообщите только имя и адрес.

— А вот это — ни за какие сокровища! — столь же решительно заявил парень. — Но сами можем его спросить, знает ли он вашего Орешника. По телефону — хоть сейчас.

— Очень хорошо! Знаю точно — ещё три года назад пан Орешник проживал в этой квартире. Пусть скажет, где живёт сейчас.

Я не стала подглядывать, какой номер набирает парень, но разговор слушала внимательно. И получилось — их знакомый Рысик целиком и полностью отмежевался от пана Люциана Орешника. Так что о Люциане следует расспросить настоящего хозяина квартиры, того самого Фермеля, что значится в списке жильцов. А он сейчас пребывает в Алжире. Рысик может даже его адрес сообщить, пожалуйста, это не военная тайна.

Алжиру, а тем более Орану я даже обрадовалась, ибо там как раз работали по контракту мои собственные знакомые, которые могли бы с Фермелем пообщаться лично.

Аккуратно записав для меня алжирский адрес Фермеля, молодая чара возомнила, что наконец избавилась от меня. Напрасно возомнила Я вышла на тропу войны то есть, того, шла по следу преступления и намерена была выжать из этою следа все, что только можно.

— Ну ладно, Орешника здесь нет, я опоздала. Но уверена — разыскиваю его не только я. Кто ещё спрашивал пана Люциана?

В точку попала, судя по всполошённому взгляду, которым обменялись молодые супруги.

— Откровенно говоря, мы стараемся никому не открывать и даже к двери не подходим — нас нет дома. Однако… наверное, полгода назад… мы здесь сколько живём?

— Семь с половиной месяцев, — уточнила девушка.

— Да, наверное, с полгода назад какой-то тип заловил меня, когда я отпирал дверь, так что никак уже не мог сказать, что меня нет дома. И пристал, как… ну не как пани, но как банный лист, честное слово! Представился честь честью, сказал, что пришёл по просьбе пана Франека передать пану Люциану важное сообщение Ни в какую не хотел поверить, что не знаком я с паном Люцианом.

— Многие звонили, — призналась девушка, — да я не подходила к двери. Со своими знакомыми мы договорились: два длинных, один короткий, потом стучат. Тогда я открываю. А вообще, кто такой этот Люциан Орешник?

— Перекупщик янтаря, рассеянно сообщила я, занятая своими мыслями. — Посредник, что покупает янтарь у рыбаков на Балтике и перепродаёт варшавским художникам по янтарю. И резчикам.

Опять отключилась в неподходящий момент по своей дурацкой привычке и не обратила внимания на то, что, услышав о перекупщике янтаря, молодые супруги изменились в лице и потеряли дар речи. Впрочем, было с чего отключиться, ведь я опять услышала имя Франек. Вот, всплыл снова, и мне без труда вспомнились события семилетней давности. Словно наяву узрела я себя с бутылкой водки в руке и безумным взглядом на автобусной остановке прибалтийского курортного городка.

Выходит, Франек существует и тоже замешан в этом деле…

Когда меня и третий раз вышвырнули из шлифовальной мастерской, я перестала расспрашивать о полировочных барабанах, уразумев наконец, что их содержимое является тщательно оберегаемой тайной из разряда тех, которые передаются от деда внуку, от отца к сыну. Один барабан мне все-таки удалось увидеть, правда издали и сверху. Обыкновенная круглая штуковина, ничего особенного. Проникнув по знакомству в четвёртую мастерскую, я жалобно обратилась к её владельцу:

— Пожалуйста, не прогоняйте меня сразу! Клянусь, ни слова не пророню о том, что здесь увижу, а о барабанах даже не заикнусь, ведь это из-за них меня отовсюду выгоняют. Думают обо мне бог знает что, а я вовсе не конкурентка, просто-напросто чокнутая. Сдвинулась на янтарной почве и очень хочу научиться обрабатывать мною же собранные камешки. Для собственного удовольствия, понимаете?

Нельзя сказать, что я была совсем уж тёмная, нет, за последние месяцы немного поднаторела. Надавила на своего Драгоценного с силой гидравлического пресса (приходится признаться — он меня любил уже недостаточно крепко), и тот притащил миниатюрный сверлильный станочек, даже научил, как им пользоваться. Ручки мои оказались довольно ловкими, пальцев я не продырявила, кожи не содрала, глаз не выбила и не сразу испортила механизм, только через две недели. Наплевав на женскую гордость и чувство собственного достоинства, я с собачьей покорностью умолила моего Всезнающего поделиться со мной знаниями, и в результате мои лицо и волосы оказались покрытыми толстым слоем полировальной пасты. Вот я и принялась толкаться к разным специалистам по янтарю, позабыв о начатом расследовании и всецело отдавшись изучению методов и техники обработки янтаря в домашних условиях.

Владелец четвёртой мастерской рассмеялся в ответ на мою горячую речь. Меня он знал понаслышке, от сыновей, своего и моей подруги. Оба парня охарактеризовали меня как бабу совершенно спятившую из-за янтаря, но для окружающих безопасную.

— Содержимое полировочных барабанов и в самом деле является тайной, — согласился он. — У любого мастера свой секрет, и ничего удивительного, состав пасты каждый изобретает сам. Что же касается остального — охотно поделюсь с пани…

Он включил привинченный к столу станочек и на вращающемся круге стал ошлифовывать среднего размера камень. Я покачала головой.

— Нет, так я не сумею. К тому же этот камень большой, а у меня маленькие. И как обрабатывать вогнутую поверхность? Ведь на вашем станке можно ошлифовать лишь плоскую или выпуклую.

— Обычно именно такие и обрабатывают, кому нужны вогнутые?

— Мне!

— Дело вкуса. Такое только любителям под силу, профессионал и на хлеб не заработает.

Нет, такой метод мне не подходил. К тому же оставались бы необработанными многочисленные вогнутости, а у меня слишком мало янтаря, чтобы пренебрегать кусочками с углублениями. Упорства мне не занимать, а вручную можно чудеса творить. Вот в одном доме перила лестницы отполированы ладонями жильцов за долгие годы так, что стали атласными на ощупь и блестят не хуже алмаза. Правда, дом стоит уже лет триста…

Поняв, что техника не для меня, я вспомнила о втором аспекте янтарного вопроса и издалека начала подбираться к нему.

— Ну ладно, у вас свои методы. Вы обрабатываете янтарь с помощью современной техники, распиливаете крупные куски. А откуда вы вообще его добываете?

Уловив во взгляде мастера некоторое сомнение, я поспешила его успокоить:

— Учтите, свой янтарь я собирала сама и в принципе мне известно, откуда он поступает в Варшаву.

— И вас по дороге не проверяли? Машину не останавливали?

— Никто не проверял и не останавливал. Я тоже слышала о каком-то контроле, но, видимо, это относится лишь к почвенным отложениям.

— Добывать янтарь в карьерах запрещено, знаю. Впрочем, я предпочитаю выброшенный морем. Вот и ответ на ваш вопрос — янтарь мне привозят те, кто собирает его на морском берегу…

— А вот и не правда! — сурово возразила я. — Ни один рыбак, ни один сборщик в Варшаву не поедет. В Гданьск — ещё туда-сюда, но в Варшаву… Так что или посредники, или сами мастера едут за материалом на побережье.

— И все-таки несколько раз случалось, — упорствовал мастер. — Ну, может, всего один раз. Несколько лет назад мне довелось купить килограммов двадцать у человека, который сам насобирал. Получилось дешевле, чем у посредника.

— Интересно, кто же это такой?

— Знаете, я бы не хотел называть фамилий.

Но меня уже несло.

— Франек? — выпалила я наугад.

— Какой Франек? — вроде бы искренне удивился мастер — Никакого Франека не знаю.

— Тогда пан Люциан!

На сей раз владелец мастерской отреагировал по-другому.

— А вы знакомы с паном Люцианом?

— Так вы тоже знакомы! — обрадовалась я. — Разыскиваю его уже не знаю сколько, через Африку не получается, а у него имеются такие образцы, ну совершенно уникальные, я готова поступиться принципами и купить их за любую цену, да вот никак не найду. Ни человека, ни образцов. Может, пан посоветует? Где его найти?

— Понятия не имею Он сам приходит ко мне, если что привозит. А уникальные образцы у него и в самом деле попадаются. Вот, помню, с маленькой рыбкой…

— … что из икринки вылупляется?

— Так пани тоже видела?

Не желая врать, ответ я дала уклончивый, вернее, ответила вопросом на вопрос:

— А с золотой мухой не видели?

— Не видел, но много слышал. Сомневаюсь, что смог бы купить, ведь это музейный экспонат, редкое произведение искусства, точнее, природы. Стоит небось целое состояние. Такой обрабатывать нет необходимости. Тот, с рыбкой, поменьше будет, из него можно и медальончик сделать, подсветить, вот только как? Ведь янтарные поделки подсвечивают или под слой воды помещают, тогда отчётливо проступает внутренний рисунок. Используется известное оптическое свойство янтаря — прозрачность камня усиливается при смачивании поверхности. В старину делали кубки — человек пьёт вино, а на дне обнаруживается скрытая фигурка или ещё что, слышали, наверное? Но как подсветить или смочить медальон на бабе?!

Я чуть было опять не забыла о проклятом Орешнике. С трудом заставила себя сменить тему.

— А давно пан видел Люциана?

— Ещё в прошлом году, в конце весны Купил у него… надеюсь, вы никому не скажете?

— Мы беседуем с глазу на глаз, и случае чего — отопрётесь! — успокоила я мастера.

— Не хотелось бы вообще лишних разговоров … ну да ладно. Я приобрёл у него роскошный кусище, полкило потянул, вот до сих пор с ним работаю. Ну, правда, было ещё немного другого материала, так что пока сырья хватает, а в этом году, надеюсь, пан Люциан опять появится.

В прошлом году… В прошлом году янтаря было много, Вальдемар тоже продавал и, помнится, упоминал громадину в полкило. Интересно, шёл ли янтарь этой осенью? Ни косу я не поехала, как-то не получилось, дела не позволяли, к тому же Драгоценный возражал, вроде бы деликатно, но сломить его сопротивление не удалось. Ладно, опять сбиваюсь со следа.

— А Валтасара знаете?

— Никогда не слышал. Кто такой?

— Тоже посредник, — озабоченно призналась я. — Видите ли, про него ходи! слухи, что сплавляет за границу все самое лучшее, а это меня чрезвычайно огорчает. Хотелось бы, чтобы янтарь оставался в Польше, такая уж я патриотка. Ничего конкретного об этом Валтасаре не знаю, разве что могу внешний вид описать.

И туг мастер оказался моим единомышленником.

— Полностью согласен с панн! Не скажу, что такой уж из меня патриот, но иностранцы действительно мало что в янтаре понимают, особенно американцы. Да и немцы нам уступают. Что же касается посредников, я их не знаю ни по фамилиям, ни по именам, разве что только один пан Люциан… Приходят совершенно незнакомые люди, ссылаются на моих коллег-камнерезов. Учтите, я вам это из дружеских чувств сообщаю, рассчитываю на ваше доброе отношение.

— Я же обещала — никому не скажу. Черт с ним, с Валтасаром. Ага, минутку. От пана Люциана полкило… Не наследство ли это Флориана? Прошло через руки Валтасара…

— Что за Флориан? — полюбопытствовал мой собеседник.

Ну вот опять проговорилась, что значит глупый бабий язык и привычка рассуждать вслух. Ведь если признаться этому человеку, что распутываю преступление, — станет избегать меня как чумы, такова уж реакция обычных, нормальных людей. Слова мне больше не скажет. Вот теперь изворачивайся…

— Дело в том, что я как раз была на косе, когда там нашли полукилограммовую глыбу. Продана она была быстро и втихую, кажется именно Валтасару. Возможно, у них одна компания с паном Люцианом. Я бы очень обрадовалась, если эта глыба именно к вам попала.

— Не исключено. Такие большие камни попадаются чрезвычайно редко.

— Ну и хорошо, буду считать, что она самая, и радоваться. Могу я просить пана оказать мне услугу?

— Охотно, если это в моих силах.

— Если появится пан Люциан… Оставлю вам свой телефон. Видите ли, это я заинтересована во встрече с ним, а не он со мной. И пан Корецкий, наш общий знакомый, тоже хотел бы с ним встретиться. Я разыскивала пана Люциана, но он переехал, и адрес его никто не знает. Пожалуйста, попросите его позвонить мне. Или Корецким, их телефон наверняка у него есть. Впрочем, вот он, записываю на всякий случай.

— Разумеется, мне это нетрудно сделать. А если спросит, зачем он вам? По какому делу?

— Никаких секретов, ясно — по янтарному. Пан Корецкий — любитель-камнерез, а я, сами видите, сдвинулась на янтаре, меня все интересует. Знаете, больше всего я, пожалуй, люблю собирать янтарь, у меня и одежда есть подходящая, и специальный сачок, знаете, такой, на длинной ручке, им из моря янтарный мусор на берег выволакивается. Ведь никогда не известно, что человеку подвернётся…

Видимо, мастер понял и оценил овладевшую мною страсть, потому что расчувствовался и пообещал обязательно позвонить. Я обрела надежду разыскать наконец Люциана Орешника.

Прошло не меньше года, пока до меня добралось письмо из Алжира с информацией о Фермеле. Оказывается, у него закончился срок контракта и он уехал из Алжира, но не на родину, а куда-то в Европу. Может, даже в Штаты, никто не знает точно куда. Таинственный Рысик, до которого я все-таки добралась, уверял — понятия не имеет, куда подевался его приятель, надо подождать, обязательно сам объявится рано или поздно, квартира — это вам не хухры-мухры, не бросит её за здорово живёшь. Так или иначе, Фермель оказался недоступным, я могла на нем крест поставить.

Мой бесподобный Кумир все эти янтарные изыскания воспринял без малейшего энтузиазма. Слова доброго не услышала я от него, рассказав о некоторых моих успехах в этой области, — напротив, отругал меня за то, что лезу не в своё дело. Решительно отказался «участвовать в авантюре», да ещё и забрал все, что принёс, уверяя, что понадобилось самому. Для чего, интересно? Янтарь полировать собрался?

Все это настолько вывело меня из себя, что очередной год я почти целиком посвятила заграничным вояжам, а вояжи, как известно, в те времена требовали усилий немалых Зато за рубежом я не только развеяла тоску-печаль, но и привезла оттуда «крафта», малолитражку, что, собственно, и было главной целью заморской поездки. А заодно кое-какой инструмент для обработки янтаря, в том числе совершенно неизвестные у нас фрезы, оказавшиеся просто бесценными. Теперь остановка была за янтарём, и я стала все чаще подумывать о Вислинской косе.

Пан Люциан так мне и не позвонил, хотя у Адамчика появлялся, продал ему немного сырья. Пан Адам был ярко выраженным представителем тех на родных умельцев, что благодаря дарованному Господом таланту могли бы зарабатывать очень приличные деньги, но вот продавать свои изделия таланта не хватало. То, что производили по заказу родных и знакомых, или отдавали за бесценок, или в лучшем случае возмещали стоимость материала. К сожалению, Тося была столь же бездарна в деловых вопросах, а я не могла взять на себя функции менеджера, ибо сама такая. В тот вечер, когда к ним явился с янтарём пан Люциан, Адамчик до того разволновался, что я у него совсем вылетела из головы, в чем он и признался с обезоруживающей искренностью, позвонив мне лишь после ухода купца.

Единственная польза от появления у Адамчика пана Орешника для меня заключалась в том, что я сделала наблюдение: он сам пришёл к Адамчику, а не Адамчик к нему. Для чего мне такое наблюдение, пока сама не знала.

А мой Кумир тем временем доставлял мне одни неприятности и задавал загадки. Скачала заявил — дескать, изучает проблему контрабанды янтаря. Почему же в Варшаве? Затем потребовал, чтобы я перестала вмешиваться в янтарную афёру, причём как раз тогда, когда я перестала сама по себе, занявшись оформлением документом для выезда за границу. Потом отругал меня за пана Люциана, Валтасара и Франека, не пояснив почему и велев терпеливо ждать — неизвестно чего. Ну и напоследок возложил на меня вину за все на свете. Во всяком случае, из его обвинительной речи я поняла — это я убила молодую пару, добывшую немерено отборного янтаря, я утопила Флориана, и предостерегала преступников, я занималась контрабандой янтаря за границу, я посеяла янтарь с золотой мухой и по моей вине навсегда потеряна Янтарная комната. Под непосильным бременем всех этих обвинений я офонарела и скисла в самый неподходящий момент, руки опустились, и я опять, уже пятый год подряд, не поехала на косу.

Казалось бы — пара пустяков, всего-то четыре часа езды на машине, ничего не стоит выбраться на побережье, а как-то не получалось. Летом туда ехать не имело смысла, осенью не хотелось, лучше всего, по опыту знала, — под конец зимы и ранней весной, и тут-то как раз Драгоценный и устроил мне весёлую жизнь. Время шло, я малость отошла, но ехать в мае и июне — безумие, на побережье вместо янтаря толпы отдыхающих. А потом вышла из строя моя машина. От старости.

Денег на новую не было, ехать же на перекладных свыше моих сил. Слишком тяжёлый багаж приходилось тащить с собой: тёплая одежда, резиновая обувка, множество вещей, необходимых для сносного существования в суровом климате, — все это исключало путешествие с тремя пересадками. Правда, сильному мужчине справиться с такими тяжестями — раз плюнуть, но как раз мой личный сильный мужчина капризничал и упирался. 3адавал глупые вопросы: за кого я его принимаю или откуда взять четыре руки, из чего я сделала вывод, что если раньше, возможно, он и любил меня, то теперь перестал.

Вывод оказался правильным.

Поэтому, когда на свет божий появилась некая дама… Нет, ещё до дамы я уже созрела. Последним же гвоздём, вбитым в гроб нашей совместной жизни, стал его блокнот. Имелось у Драгоценного нечто такое, что он именовал блокнотом, на самом же деле пухлая кипа разлетающихся листков бумаги, стянутых резинкой. Вечно он в нем копался, разыскивая нужный телефон или что-то записывая. Разумеется, это я виновата. Нет, меня не обвиняли в краже, просто я вечно нервировала человека, совсем задёргала, и вот теперь по моей вине потеряны плоды, почитай, всей жизни. Лично я считала, что плоды всей жизни следовало бы хранить поаккуратнее, не заносить на потрёпанные и помятые листки и не таскать в кармане, а класть хотя бы в ящик стола или в какую папку. Лучше, конечно, в ящик, — ящик труднее потерять. Я даже осмелилась что-то в этом духе пробормотать вслух и узнала, что есть в мире женщины, намного превосходящие меня по душевной отзывчивости и прочим качествам.

Да черт с ней, пусть превосходит! И все-таки напереживалась я порядочно. Какое-то время вообще не могла ничем заниматься. Не везёт мне с мужчинами, проклятие какое-то довлеет надо мной, что ли? А возможно, все дело в том, что я сама выбираю неподходящих? Ведь надо честно признаться — это я их выбираю, а не они меня. И каждый раз дело кончается таким плачевным результатом.

От переживаний решила лечиться работой, повкалывала как следует и смогла купить машину, правда скромненькую. И тогда подумалось, что до конца оправиться мне поможет только янтарь.

Драгоценный окончательно меня покинул. Возможно, мне не следовало фордыбачиться, но у кого же хватит терпения? Итак, я сама поставила крест на некогда желанном мужчине и отправилась одна искать забвения.

Со времени моего последнего посещения косы прошло ровно десять лет.

Вот такая ретроспекция проносилась в голове с быстротой порядочно разветвлённой молнии, пока я в ванной наслаждалась зрелищем Вальдемарова янтаря.

Оказалось, что лекарство я выбрала правильно. Приехала сюда вся несчастная, разочарованная в жизни, вся на нервах, и хватило первой же растаявшей лужи с чернеющими подо льдом водорослями, как все во мне так и всколыхнулось. Переполнявшее сердце отчаяние как-то само собой сменилось упоением. Я вдруг осознала — и хорошо, что одна, никто не нарушит счастья, никакой Драгоценный не станет поучать меня, не надо его уламывать, а главное, делиться с ним добычей, все, что найду, — моё!

И когда одним забросом сачка я извлекла из моря мусор, в котором нашла аж двадцать янтариков, уже твёрдо знала: для меня янтарь важнее мужиков. Свободная и счастливая, я вдохнула полной грудью свежий морской воздух и подумала — недаром люди с древних времён наделяли янтарь чудесными свойствами, исцеляющими все болезни. В том числе и душевные.

Итак, я вновь обрела вкус к жизни, и вместе с ним проявился заглохший было интерес к нераскрытому преступлению…

Нагромождения ледяных глыб на берегу постепенно таяли, но так медленно, что невольно рождались сомнения — растают ли до июля? Я бездумно бродила по пляжу часами, отдыхая после охватившей меня янтарной горячки, продолжавшейся несколько дней. И теперь на досуге не могла не заметить мужчину и сразу же издали узнала. Тот самый, на которого обратил внимание ещё Пупсик. Прошло семнадцать лет, а он совсем не изменился, остался все таким же красивым и стройным. Не молодой, молодость его давно прошла, наверняка намного старше меня, другое поколение, не меньше шести десятков за плечами. Возможно, именно поэтому в море он далеко не входил, как и я; в высоких резиновых сапогах бродил у самого берега. Время от времени мы перекидывались парой слов, на пляже все друг друга знали, а многие, непонятно почему, запомнили меня ещё по прошлым приездам.

И вот этот стройный нестареющий красавец по неизвестной причине стал меня страшно раздражать. Где я, там и он, причём вот только что стоял у меня за спиной, а теперь черт знает каким образом оказался далеко впереди, куда я как раз направлялась. По воздуху, что ли, перелетел?

Оказалось, вовсе не по воздуху. У него был мопед, совершенно ублюдочный вид транспорта. Мужик оставлял его где-то в дюнах, обшаривал кусок берега, потом возвращался к своему убожеству и мчался к следующему проходу в дюнах, благодаря чему оказывался на другом участке намного раньше меня. И орудовал там, паршивец, извлекая из воды все мало-мальски стоящее, можно сказать, прямо у меня из-под носа. До того меня довёл, мерзавец, что я назло ему стала поступать вопреки своим планам. Ага, он уверен — я пойду туда, так вот же тебе, наоборот, пойду в противоположную сторону. Хотя отлично знала — в противоположной фиг найду. Но не для того же я избавилась от собственного мужика, чтобы мне теперь отравлял жизнь чужой? К тому же жутко вредный и жадный: я видела, как у него тряслись от жадности и спешки руки, когда разбирал очередную кучку сора, торопясь управиться, пока я не подошла, шакал паршивый!

Возможно, кое в чем я и сама виновата. Как-то на полпути между Лесничувкой и Песками, где он следовал за мной по пятам, у меня легкомысленно и благожелательно вырвалось: «3десь ничего нет, пойду к русским». И не оглядываясь пошла к границе ускоренным шагом. Назойливый мужик отстал, я вздохнула с облегчением, а вскоре узрела негодяя далеко впереди — уже что-то извлекал из моря — и прокляла себя за собственную глупость. Ясное дело, пришлось повернуть назад.

Предположить, что шакал влюбился, было никак нельзя. Из тех слов, какими мы обменялись, следовало, что он точно так же не выносит меня, как и я его. Значит, нарочно портил мне удовольствие, стараясь лишить добычи. Правда, он местный, а я приезжая, но все равно не имел права, перед лицом янтаря все равны!

Однажды нахальный шакал не успел заняться мусором до меня или, возможно, застрял где-то на другом участке. Встав чуть свет, я на первом автобусе доехала до Лесничувки, опрометью выскочила на пляж и двинулась в сторону Песков, направо. Только начинало светать, наступлению дня мешали обложившие небо тучи. Я сообразила — если кто даже и успел побывать здесь раньше меня, в темноте все равно ничего бы не нашёл.

Вся пылая от возбуждения, я принялась разгребать завалы в предвкушении богатства. Правда, обрабатывать янтарь я так и не научилась, разрезать большие куски мне не по силам, ничего, буду разглядывать и восхищаться. Маленькие же янтарики, ошлифованные морем, отлично годятся для кулонов, медальонов, бус. Я уже представляла, как собственными руками творю шедевры, и душа пела от счастья.

Обработав целый вал, я поразилась обилию добычи. Как таких камней не заметили? Слепые они, что ли? Приобретённый опыт помогал определять, что выбросило море, а что рыбаки вытащили своими огромными сетками-сачками. Может, уже в темноте разбирали?

Неподалёку виднелся ещё такой же вал, к которому я и направилась не спеша, зная, что перехода через дюны поблизости нет, нечего опасаться конкурентов, а геологи в этих краях уже давно не работали. Добравшись до начала золотой жилы, я присела на корточки и неторопливо принялась копаться в мусоре.

— А пани уже здесь? — послышалось вдруг над моей толовой. — Работящая баба, ничего не скажешь!

Все во мне так и оборвалось. С трудом удержавшись от того, чтобы не вскочить, я подняла голову. Разумеется, он, проклятый шакал, чтоб ему!.. А так выглядеть в его возрасте — вообще свинство!

— Ну это смотря в чем, — постаралась как можно спокойнее возразить я. — Что касается обед сварить или посуду помыть — так это не для меня.

— А такой пани проглядела!

Шакал вынул из кармана и со злобной радостью продемонстрировал мне отличный крупный янтарь граммов в тридцать, не меньше, кивнув куда-то вперёд на мой вал. Как я не померла на месте — не знаю. Сама виновата, дура безмозглая! Вместо того чтобы быстренько собрать лежавшие сверху кусочки, бросавшиеся в глаза, я вдалась в подробности. Ослица галактическая! Идиотка непревзойдённая! Ну ладно, ослица и идиотка, но откуда он здесь взялся, как успел до меня? Ведь до следующего перехода через дюны не меньше километра. Впрочем, что для него быстрым шагом какой-то километр? Пустяки, несколько минут, как раз столько, сколько я здесь копалась.

— А пан только собирает? — спросила я, очень стараясь подпустить в вопрос побольше яду. — Когда-то пан сам ловил. Почему теперь не ловите?

— А, так пани помнит? — тоже весьма ядовито заметил он.

— Помню, ясное дело. Так почему?

— Теперь сыновья ловят, надо уступить молодым дорогу. А ко мне ревматизм привязался, он холодной воды боится. Да и наловил я за свою жизнь достаточно. Вот и пани тоже…

— Что тоже, что тоже? Ревматизма у меня пока нет!

— Пани тоже обижаться не приходится… Пожав плечами, я прекратила дурацкий разговор.

Мы не переставали копаться в одной куче мусора, этот тип нагло выковыривал янтарики у меня на глазах. Не выдержав, я встала, обогнула его и уткнулась носом в мусор чуть дальше. Нахал тотчас передвинулся поближе ко мне. У меня в глазах потемнело от ярости. Если сунется ко мне — укушу паршивца! Ей-богу, не выдержу и вопьюсь зубами ему в руку!

Возможно, нахал почувствовал грозившую ему опасность, разгадал мои кровожадные замыслы, потому что вдруг переместился подальше от меня, метра на три. Подобных номеров даже мой Драгоценный не откалывал! Негодяй, испортил такое замечательное утро! Может, бросить все к чертям и пойти в другое место? Ну а как увяжется следом? Здесь же, работая второпях и ещё следя за мной, наверняка всего не углядит, лучше приду сюда ещё раз.

А нахал вдруг вернулся к прерванному разговору.

— В прежние времена добыча попадалась получше, так ведь? — тем же язвительным тоном спросил он. — Попадалась такая, что о-го-го!

— В какие ещё времена? — не совсем поняла я, ведь здесь была не один раз.

— Да в те, самые давние. Когда пани впервые сюда приезжала.

Первый раз я здесь была очень недолго, с Пупсиком, пёсиком моим сладким. Именно тогда мы и заметили этого мерзкого красавца. И девица, которую потом убили, в море тоже в тот раз ныряла. А вообще, тогда я лишь получила общее представление о янтаре, так что никакой особой добычи мне в тот год не попалось.

— А что, тогда был большой выброс? — спросила я.

— Будто пани не знает!

— Не знаю, тогда мы здесь провели всего несколько дней.

— Как же! — фыркнул он.

Непонятный какой-то разговор. Впрочем, с меня хватит. Я отошла от конкурента как можно дальше. Конкурент оказался рядом в мгновение ока.

— И муженёк тоже кое-что тогда заработал, — загадочно заявил он.

— Какой муженёк? — поинтересовалась я.

— Ваш, а то какой же!

Если не слишком придираться, можно говорить о трех моих мужьях. В упомянутые времена эту должность занимал незабвенный сладкий пёсик, он же Пупсик. Видимо, его и имеют в виду?

И я вежливо пояснила:

— Мой муж, проше пана, девками интересовался, а не янтарём. И о его достижениях мне далеко не все известно. Ну, хватит с меня, пожалуй, пойду к Крынице, в Песках вон уже люди набежали.

Поднявшись с карачек, я двинулась обратно вдоль чёрного вала. Тащиться аж в Крыницу я не собиралась, просто рассчитывала, что гнусный красавец повторит свой давешний манёвр. То есть оседлает мопед и помчится к Крынице, чтобы меня опередить. Паршивец задумчиво произнёс мне вслед:

— В янтаре разные вещи попадаются. Травинки, жучки, паучки. Вот ещё мухи. Разные — большие, маленькие…

Тоже мне новость, на кой черт об этом говорить? Однако вежливо подтвердила, добавив:

— И даже папоротники, очень красивые.

— Но больше всего мухи! — упрямо повторил он и вдруг пошёл прочь.

Нагнувшись, будто что-то нашла, я незаметно глянула, куда именно он направился. Оказалось — прямиком к дюнам. Верно я рассчитала, может, удастся избавиться от паршивца, пусть ждёт за Лесничувкой до посинения. И все-таки с чего это он завёл со мной такой разговор?

Домой я вернулась под вечер, не чуя под собой ног от усталости. От постоянных приседаний болели все косточки, разламывалась поясница. Переодевшись в сухое, я спустилась в кухню за чаем, и мне предстал ослепительный вид. На большом кухонном столе возвышалась янтарная гора, за столом сидел Вальдемар и перебирал свою добычу.

В доме, кроме нас, не было никого. Дедуля во дворе коптил лосося, Мешко куда-то убежал, а Ядвига с младшеньким отправилась навестить бабушку. Младшенький, точнее, младшенькая, Анжелика, родилась вскоре после моего первого проживания в этом доме, и ей шёл десятый годок.

Воткнув в розетку электрический чайник, я с интересом стала следить за работой Вальдемара. Заключалась она в том, что он раскладывал янтарь на две кучки, в одну плоские камни, в другую объёмистые, независимо от размера.

— Почему пан сортирует именно так? — полюбопытствовала я.

И услышала в ответ загадочное:

— Японцы.

Я жутко удивилась.

— Езус-Мария! При чем тут японцы?

— Японцы такие желают. Чтобы сделать шарики. Минимум сантиметр в диаметре, но чем крупнее, тем лучше. Говорят — покупают не глядя, и знаете, сколько платят?

— Ну?!

— Три тысячи долларов за килограмм. Представляете? Целых три тысячи!!!

— Господи! Здорово! За необработанный?

— Ну что вы! За уже готовые шарики, ошлифованные, идеально подобранные. Тут приезжал один перекупщик, он на ножах с Валтасаром.

— А на кой им шарики?

— Черт их знает. Но вот желают шарики — и все тут. А на шарики не всякий идёт, только объёмный.

Лишь теперь я поняла, откуда столько отличных плоских кусков янтаря осталось лежать в мусоре на берегу. Рыбаки их просто не брали! Все бросились на японские шарики, пренебрегая менее ценными. Хорошо, мне не надо на них бросаться, продавать свой янтарь я не собиралась, да и обрабатывать толком не умела.

Оказывается, Вальдемар не переставая что-то говорил, я отвлеклась, уловила за хвост последнюю фразу:

— …а у меня есть знакомый шлифовальщик, только пусть пани никому не говорит. Получится, смогу продать готовые, а не получится — тоже неплохо заплатят, как минимум в пять раз больше, чем обычно.

Я стала ломать голову, зачем японцам шарики из янтаря. Для чёток? Минутку, кто они, японцы? Буддисты или последователи Конфуция? Вот если бы они были мусульманами, тогда понятно, мусульмане перебирают чётки, перебирали ещё во времена крестовых походов, а может, и того раньше. Наверняка сейчас тоже перебирают. Но буддисты… А кроме того, на чётки идут мелкие шарики, японцы желают, наоборот, крупные. Зачем им шарики?

— Они в них дырки просверливают?

— Нет, дырок не требуют. Может, там, у себя, и просверливают, у нас же берут целые.

— Интересно, для чего они им?

Мы стали вместе ломать головы. Вальдемар высказал предположение, что шарики нужны японцам для какой-то японской национальной игры. Я подумала об украшениях. Скажем, янтарный шарик в золотой сеточке? А может, для ритуального одеяния? Или применяют их в промышленности, японцы со страшной силой всех в этом деле опережают, — возможно, используются особые свойства янтаря, например в электронике…

Нам так и не удалось разгадать загадочное пристрастие японцев, зато Вальдемар нашёл в одном янтаре сразу трех маленьких мушек, которые великолепно просматривались не только через лупу, но и невооружённым глазом. Тут я вспомнила и о своей загадке.

— Да, кстати, пан Вальдемар, есть тут у вас один такой… рыбак наверное, ему за шестьдесят, но держится молодцом, высокий и стройный. По берегу ходит с сеткой, но в море не залезает, а я помню — семнадцать лет назад залезал. Такой красивый, без бороды и усов, брови ровные, нос прямой. Что ещё сказать? Ну да я вам его описала. Кто он?

— Терличак, рыбак. Факт, уже не рыбачит, да и зачем, сыновья ловят. Пятеро у него сыновей, двое в Песках ловят, один в Крынице, один в Стегне, а последний вовсе уехал, на флот подался. Правильно сделал, от папаши подальше. А Терличаку работать уже без надобности, он и без того богатый. Видели вон тот большой дом? Его. А что?

— Не нравится он мне. Вечно таскается за мной по пятам, а сегодня и вовсе ерунду какую-то нёс.

— Какую же?

— Я не совсем поняла, но вроде бы намекал, будто я разбогатела на янтаре. Непонятно, откуда такое ему в голову пришло. И о мухах. Вдруг принялся поучать меня, дескать, в янтаре иногда попадаются мухи. Я что, выгляжу такой идиоткой?

— Мухи?.. — протянул Вальдемар и, оторвавшись от своих сокровищ, как-то странно посмотрел на меня. — Ну-ну…

— Что «ну-ну»? — возмутилась я. — Теперь вы начинаете. В чем дело?

— А вы не догадываетесь? А, правда, ведь пани не знает…

— Чего я не знаю? — взорвалась я, потому что хозяин не договорил и опять занялся янтарём. — Нет уж, выкладывайте! Опять какая-то тайна?

Вальдемар не сразу ответил, видно было — сомневается, но потом решился.

— Теперь-то он живёт в том большом доме, а раньше жил в старой развалюхе, — помните, с красной крышей, рядом с нами? И из его дома было видно все, что происходит по ту сторону дороги, не было тогда ещё этих построек. Ну, теперь пани догадывается, в чем дело?

Я напрягла память и умственные способности.

— Так вы думаете, он имеет в виду ещё те времена? — недоверчиво предположила я. — Он что-то видел, когда тут разыгралась та история с убийствами? И видел янтарь с мухой, ведь помню, он тогда был на пляже… Ну хорошо, а при чем тут я?

— Видеть-то он видел наверняка больше, чем можно думать. А пани при том, что он считает — вы что-то знаете.

— Я?! — не поверила я своим ушам.

— А если не вы, то ваш муж. Тот мужчина, с которым вы тогда приезжали. Ведь это был ваш муж?

Я уже собиралась возмущённо отрицать — ничего мы не знаем, ни я, ни мой тогдашний муж, как вдруг чётко припомнился тот вечер, когда было совершено преступление и мой сладкий пёсик почему-то пребывал в состоянии чрезвычайной раздерганности. Ведь тогда мне самой пришло в голову, что он что-то видел и что-то скрывает.

— Я лично ничего не знаю. Что же касается моего бывшего мужа, — раздельно и мрачно заговорила я, — то если он что и знает, никому ничего не скажет. Уже несколько лет, как он умер. А разошлись мы сразу же по возвращении отсюда, мне он ничего не говорил, ни словечка.

— Но Терличаку это неизвестно, и он думает — пани знает. Он уже с тех самых пор, как обнаружили трупы, стал всякие такие замечания отпускать.

— И ещё муху приплёл, — пожаловалась я. — Дурак какой-то, не мог сказать прямо? Только нервирует человека, вечно путается под ногами. И намекает. Пан Вальдек, раз уж мы так разговорились, скажите, от чего это он так здорово разбогател?

— Говорят, на янтаре и разбогател, но как умудрился — не скажу, потом долгие годы такого выброса не было. Думаю, он ещё до этого порядочно накопил, а потом все сразу и продал. Возможно, подвернулась какая оказия, он и воспользовался, взял хорошую цену. Но толком никто не знает.

Да, Пупсик откуда-то вернулся чрезвычайно взволнованный, не стал ли он случайно свидетелем преступления? Или увидел его результаты? Например, как закапывали трупы, в кабаньей яме или как тащили украденный янтарь? Ведь только при мне за один заход молодая пара набрала целых три мешка, но они же и раньше ходили за янтарём, могло быть и пять, и шесть мешков. Их быстро не вынесешь; пока таскали, Пупсик мог и подсмотреть. Видел преступников…

Мороз прошёл по коже. Разводился со мной Пупсик как-то странно, можно сказать небрежно, не настаивал на точном подсчёте стоимости совместно нажитого имущества, не рвался поделить автомашину. Правда, она была только моя, но он даже не попытался этого оспорить, просто не возникал, а подобное не в его характере. Даже свой собственный торшер оставил у меня! И сразу же после развода купил квартиру. Среди наших общих знакомых ходили слухи о богатстве моей преемницы, но слухи эти появились уже после покупки квартиры, до этого никто о её богатстве как-то не заикался. Впрочем, я тогда не особенно прислушивалась; может, теперь следовало бы немного разворошить старое. О покойниках плохо не говорят, но все-таки…

Шакал Терличак с такой ядовитой злобой отпускал замечания, прямо с ненавистью. Не ко мне же ненависть? А Пупсика за что ненавидеть? Может, есть за что. Ну, тогда заодно и меня. И невольно вырвалось:

— Холера!

Вальдемар бросил на меня сочувственный взгляд и решил ещё кое в чем признаться.

— Если честно, то я до сих пор никому не рассказал всего, — начал он, разглядывая довольно крупный янтарь. — О, посмотрите, пани Иоанна, паучок! Целенький, в прекрасном состоянии! Да такого я ни за какие тысячи не продам. А меня спрашивали, и тогда, и потом, не видел ли чего, ну я и сказал — не видел. А это не правда:

— А что пан видел?

— Людей. Я смотрел из окна, темно было. Сколько уже лет прошло? Семнадцать? Вышел я из дому и подкрался, да припоздал, раньше надо было. Так вот, сначала заметил двух, а потом мелькнул третий. Вот когда увидел третьего, тогда всерьёз заинтересовался. Я попыталась упорядочить показания свидетеля.

— Где вы их видели? И что они делали? Поточнее, пожалуйста.

— Какое может быть «поточнее» в темноте? Двое мужчин что-то делали у дома. А третьего с трудом разглядел в стороне, у леса. И сдавалось мне, он за этими двумя подглядывает. Тогда я и сам захотел подглядеть и вышел потихоньку.

— И что?

— А ничего. Пока одевался, ведь холодина стояла жуткая, пока дверь осторожно открывал, чтобы не скрипнула, не то мать проснётся, ну и припоздал. Когда вышел, они уже и исчезли. Все трое! Только мотор машины услышал, снизу откуда-то доносился, из лесу. А может, две машины, так мне показалось, вроде одна за другой проехали. Вот и все.

— Похоже, вы ухватили самый конец представления, появились, можно сказать, под занавес. А во сколько это было?

— Перед самым выходом из дома слышал, как часы пробили двенадцать.

— И почему раньше не вышли посмотреть?

— Откуда же мне было знать, что там такое творится?! Ведь я уже заснул, а часы начали бить, вот и разбудили. Проснулся, в окно глянул. Уж признаюсь пани, интересно было мне, не явится ли к ним какой перекупщик, все время за их домом наблюдал.

— И этот, как его, Терличак, тоже мог любопытствовать и с самого начала за ними следить. А вы никого не узнали?

— Никого. Ну, почти никого…

— А что скажете о Франеке?

— Каком Франеке?

— Слышала я, какой-то Франек здесь бывал.

— А, вспомнил. Посредник, скупщик янтаря, такой клёш, всюду пролезет, а вцепится — не оторвёшь. Совсем ещё молодой парень, немногим старше меня. Впрочем, не только скупщик, он все умел. Сам янтарь добывал, даже на рыбную ловлю с местными выходил, умел найти подход к любому, ловко обделывал делишки. Не из солидных покупателей, зато очень оборотистый, быстрый. С той ночи как в воду канул, никто его больше не видел.

— Выходит, и вы Франека больше не видели? А среди тех троих…

— Нет, из них я никого не разглядел.

Я попыталась подойти к делу творчески, но, к сожалению, без особого успеха.

— Минутку, пан Вальдек. Вы говорили, что держали в руках янтарь с мухой, имели возможность рассмотреть как следует.

— Ну да, тогда ещё не стемнело, я даже помог им унести с берега сумки. Знаете, пацану легко втереться в доверие. И упросил показать мне янтарь с мухой, уже когда домой пришли. Этот янтарь женщина спрятала в такой небольшой мешочек, да пани ведь сама там была, помните?

— Была, да людей-то собралось полно, все толпились, а мне неудобно было пролезать нахально вперёд, я ведь не пацан. На мешочек тот внимания не обратила. Хотя… дайте-ка припомню… вроде бы он у девушки на шее висел?

— Нет, через плечо. И в благодарность за помощь она показала мне янтарь с мухой, из мешочка достала, это уже когда мы пришли к ним в дом. Один раз в жизни видел я такое, век не забуду! Огромный кусище, обломанный с одного боку, а в серёдке золотая муха. На свет видно отлично. Фантастика! Ну и любопытно было, кому они её продадут и за сколько, а бы и за миллионы не продал. Вот и поглядывал в окно, а что сон сморил, так неудивительно.

Ещё бы, ведь, если не ошибаюсь, в тот день он был на ногах с восхода солнца до самого вечера. Вот если бы затаился в кустах у дома, наверняка бы не заснул, холод собачий и мокро. А в тепле его и разморило.

Его-то разморило, а вот проклятый Терличак и мой сладкий пёсик… те в кустах затаились, а там не поспишь. Теперь уверена — оба они там были. Так что же тогда произошло, холера ясна?!

— Мог бы этот престарелый красавец членораздельно сказать, чего ему от меня надо, а не морочить голову! Может, тогда что-нибудь и прояснилось бы. Семнадцать лет прошло, того и гляди за давностью оправдают преступников.

— Возможно, он именно этого ждёт? Чтобы прошёл срок давности? — предположил Вальдемар.

— Лишь в том случае, если сам их прикончил. Не думаю, — возразила я. — Минутку, а Франек… У него была какая-то фамилия?

— Фамилия-то была, да я никогда её не знал. Все так его и звали — Франек да Франек, без фамилии.

Вздохнув, я уставилась в окно на возвращавшегося в дом дедулю. В свете лампы над входной дверью его было хорошо видно. Огонь под бочкой с лососем уже погас.

— Знаете, пан Вальдек, мне надо серьёзно подумать. Похоже, я недооценила случившееся, а могла бы сообразить… Очень боюсь — муж что-то видел и знал, один Бог знает что. А вот зато его прекрасно разглядел этот проклятый Терличак.

Резко подняв голову от янтаря, Вальдемар кинул на меня взгляд, который, кажется, я поняла. В нем выражалось и сожаление, и осуждение, и опасение. Наверное, так смотрит всякий нормальный человек на придурка, который лезет очертя голову сам не знает куда…

Шарико-японское безумие охватило всех янтарщиков до такой степени, что многие стали непростительно пренебрегать плоскими находками. Наверное, только мне это и было на руку. Японский скупщик платил так, что Валтасару волей-неволей пришлось тоже повысить цены. Кажется, и он в конце концов переключился на японцев.

Я не зевала и не ленилась, так что у меня никаких претензий ни к японцам, ни к спекулянтам не было.

Для поездки в Гданьск я выбрала первый же штормовой день, со спокойной совестью взяв выходной. В такие дни на пляже делать нечего.

Как я ни старалась, хоть убей, не могла припомнить, в какой лавочке произошёл знаменательный разговор много лет назад и из подсобки окликнули Франека. Помнила лишь, что магазинчик был на Долгом Тарге, вот и принялась обходить там все подряд. Четвёртый показался мне тем самым, вроде бы такая же витрина, вроде бы вот по таким ступенькам поднималась тогда, правильно, витрина справа, а слева, над прилавком, висели бусы, столь восхитившие меня, что помню их до сих пор. Нитка длиннющая, а камешки малюсенькие, ровнюсенькие, блестящие.

Владелец или продавец показался мне излишне молодым, не больше тридцати.

— В те времена, о которых я хотела с паном поговорить, вы ещё в школу ходили, — без особой надежды на успех начала я. — Вряд ли вы помните то, что было семнадцать лет назад. Кто тогда здесь работал?

— Мой отец, — улыбнулся молодой человек. — Он и сейчас работает, только в данный момент его нет. Чем могу служить пани?

Искоса глянув на висевшие слева над прилавком бусы — тоже красивые: крупные медовые бусины перемежались молочно-белыми, — я тяжко вздохнула.

— Хотелось бы поговорить с вашим отцом о делах давно минувших дней; возможно, он меня вспомнит. Когда я могу его увидеть?

— Думаю, через час.

— Хорошо, дождусь. Впрочем, скажу пану, в чем дело. Когда я разговаривала с вашим отцом на интересующие меня темы, в вашем магазинчике находился человек по имени Франек, он ещё покупал янтарь у рыбаков. Тогда совсем молодой, к нему так и обращались — Франек. Ну да вы вряд ли его знаете…

— Почему же? — удивился сын фирмы. — Отлично знаю. Правда, в последние годы он стал реже бывать у нас… Раньше привозил нам янтарь из пунктов скупки, реже собственный, доставка так сказать. И что?

Я удивилась — так легко вышла на Франека.

— Да просто мне надо знать его фамилию, я знаю лишь имя.

— А зачем он пани?

Ну и что, сообщить — затем, что замешан в преступлении? Что хочу от него узнать, кто убил двух человек и похитил янтарь с золотой мухой? Что стала подозревать собственного экс-мужа в причастности к преступлению? Интересно, как бы отреагировал этот человек.

Придумать спасительную ложь не составило ни малейшего труда.

— Дело в том, что через него я надеюсь выйти на человека, которого разыскиваю уже много лет. Это замечательная художница по янтарю, но, к сожалению, я не знаю не только её фамилии, но даже и имени. А Франек знал, они встречались на Вислинской косе много лет назад, я тоже там была, так что описала бы её Франеку, и, глядишь, удалось бы разыскать. А она мне просто страшно нужна.

Я даже не очень соврала. И на косе была, и давно разыскиваю одну замечательную художницу, у неё просто потрясающие изделия из янтаря. На такую полуправду парень вполне мог клюнуть.

Ну и клюнул.

— Его зовут Франтишек Лежал, такая чешская фамилия у человека. Только не уверен, что пани это пригодится, в телефонной книге он не значится, а где живёт, я не знаю. Кажется, не в Гданьске, в другом городе.

— А ваш отец может знать?

— Может. Вы правы, в те годы, когда Франтишек Лежал появлялся у нас чаще, я был совсем молокососом. Отец должен скоро прийти.

— Если разрешите, я подожду. У вас есть на что поглядеть.

На всякий случай надо сделать так, чтобы отец с сыном не увиделись наедине. Франек был личностью крайне подозрительной, старик может знать о нем нечто такое, о чем сыну знать не полагается, и ничего мне не скажет. Лучше использовать принцип внезапности.

Я не так уж и ошиблась.

В магазинчик вошли покупатели, сын занялся ими, и как раз в эту минуту появился отец. Сын в двух словах представил меня ему и вернулся к покупателям. Меня пригласили в подсобку. Я сразу узнала специалиста, некогда знакомившего меня с тайнами шлифовки янтаря. Он почти не изменился за эти семнадцать лет, наверняка не то что я. Однако и меня он узнал без особого труда.

— Помните, вы мне рассказывали об американке, которая потребовала переместить ей муху в янтаре в самую середину, чтобы получилось симметрично? Я у вас была вскоре после этого.

Элегантный пожилой господин весь так и расцвёл.

— Господи, ну разумеется помню! Прекрасно помню! Мне сразу показалось — мы знакомы, я уже собирался ломать голову, а пани мне так доходчиво напомнила. Да, такие вещи не забываются. Чем могу пани служить?

— Франеком Лежалом.

— Простите…

— Я разыскиваю пана Лежала. Он в тот день тоже был в вашем магазине. Я у вас довольно долго проторчала, а Франек в это время находился в подсобке, с кем-то говорил, и тот громко сказал: «Знаешь что, Франек, не валяй дурака» — или что-то в этом роде. Потом я наткнулась на Франека на Вислинской косе, куда мы поехали с мужем, так что я его запомнила, а теперь он мне понадобился, потому что является связующим звеном в целой цепочке. Вы не знаете, где он живёт? Или хотя бы где я могла с ним встретиться?

Пожилой господин внезапно помрачнел, а я интуитивно почувствовала: если бы не американка с мухой и внезапность, ничего бы он мне не сказал. Спасибо заокеанской идиотке, она связала нас ниточкой симпатии и взаимопонимания.

— Не очень бы мне хотелось… Ну раз он так пани нужен…

— Скажите хотя бы, он не помер?

— Жив-здоров, что с ним сделается? Но за эти годы несколько сменил специализацию, так сказать. Непосредственными поставками янтаря уже не занимается, действует… как бы это поточнее выразиться… у него теперь более широкое поле деятельности. В основном иностранцы, и не здесь…

— Контрабанда? — спросила я в лоб — Мне бы хотелось сформулировать как-то поделикатнее… Да и не располагаю я данными, чтобы утверждать точно. Доходят слухи, вроде бы он занялся какими-то операциями для Японии…

— Шарики?

— Шарики. Так вы знаете?

— Ещё бы, я ведь торчу на косе, а там все с ума посходили на почве шариков для японцев.

— Пан Лежал тоже должен там быть. И тут внезапно меня озарило.

— Нет, о пане Лежале там ни слуху ни духу, иначе зачем бы я здесь его искала? Но сдаётся мне, его сейчас на косе замещает некто Валтасар.

— Ну конечно! Так пани и его знает?

— Наверное, знаю, хотя нас и не представили дpyr другу. Словом с ним не перекинулись и до сих пор не выяснила, Валтасар — это имя или фамилия?

Элегантный хозяин лавочки опять раскрахмалился.

— Да, и в самом деле смешно. Его зовут Валтасар Валтасар, так что имя и фамилия у человека одинаковые. Видимо, ксёндз при крещении позволил себе пошутить. Поскольку Валтасар действует открыто и легально, мы тоже обращаемся к нему, не буду скрывать. Правда, берет дорого. А кроме того… Ладно уж, признаюсь пани: кроме того, Валтасар то ли по заказу Лежала, то ли сам по себе выискивает уникальные экземпляры и сплавляет их за границу. Ходят слухи, будто немцы тоже задумали устроить у себя музей янтаря и теперь собирают для него экспонаты. Другие же говорят — готовится какой-то международный аукцион янтаря, вот немцы и хотят монополизировать рынок, финансисты все просчитали…

— Ужасно! — возмутилась я.

— Совершенно с пани согласен. Мы должны монополизировать, а не они! Но деятели вроде Лежала или Валтасара не забивают себе головы патриотическими сомнениями. Я давно говорю…

Ох, кажется, мы сворачиваем в сторону от интересующей меня темы. Как бы подипломатичнее вернуться?

— Счастье ещё, что не все рыбаки соглашаются продавать самый лучший, редкий янтарь, — веско заметила я. — Ах да, мне ведь надо встретиться с Франеком. Так пан мне поможет?

Джентльмен сделал попытку увильнуть:

— Через Валтасара это легче всего сделать.

— Возможно, но вряд ли Валтасар устроит мне встречу с Франеком по такому несерьёзному поводу. Притвориться, что привезла заказ из Штатов? При моем отношении к контрабанде янтаря это очень нелегко сделать. Умоляю, избавьте меня от душевных мук, Франек мне нужен по личному поводу!

На лице пожилого господина явственно проявились угрызения совести и вслед за ними — напряжённая работа мысли.

— Видите ли, это не так просто сделать. Ведь последний раз я имел с ним дело лет шесть назад. Минутку, дайте подумать.

Думал он не одну минутку, но не зря.

— Кажется, есть выход, проще пани. Лежал часто бывает у довольно известного в наших краях посредника, только тот живёт в Варшаве. Пани ведь тоже варшавянка? Посредник, некий Люциан Орешник…

Ну вот, круг и замкнулся. Теперь, похоже, навсегда.

Тяжко вздохнув, я перебила владельца лавки:

— Проклятие какое-то висит надо мною, не иначе. Дело в том, что Орешника я потеряла. Вышла было на него, а он переехал, подлец этакий, нового адреса не знаю, последней моей надеждой был Франек. А через Валтасара… Понимаете, этот Валтасар Валтасар на косе особой любовью не пользуется, я же, напротив, очень подружилась с местными рыбаками.

— Понимаю! — сочувственно кивнул мой собеседник. — Вот как раз адрес Орешника я мог бы для вас раздобыть, а через него найдёте и Лежала. Может, прямо сейчас попробую.

Я так обрадовалась, что от радости позабыла, зачем мне Франек. То есть забыла, какую причину придумала. Пришлось здорово поднапрячься, чтобы вспомнить.

Восхитительный пожилой джентльмен схватился за телефон, а я решила для себя уговорить Вальдемара продать ему без посредников какой-нибудь из самых обильных янтарных уловов. Пожалуйста, могу сама отвезти в Гданьск.

— Я его направил к тебе несколько лет назад, — говорил меж тем хозяин в трубку. — Где он сейчас живёт? У меня только старый его адрес. Где? Гуцульская, четыре… А, вилла. Телефон… Записал. Большое спасибо. — И обернулся ко мне:

— Вот вам адрес и телефон Орешника, а от него прямой путь к Лежалу. Что с пани?

Видимо, теперь уже на моем лице излишне явственно отпечатались переживаемые чувства. И я призналась почти с ужасом:

— Знаете, где эта Гуцульская? Да я его дом из своего окна вижу! Только двор перейти, шагов пятьдесят, не больше. Вот это ирония судьбы так ирония! Какого лешего разыскиваю этого проклятого Орешника по разным странам и континентам, если он торчит у меня под носом в Варшаве?!

— Успокойтесь, ну откуда же было знать…

— Уверена — теперь уже и меня пан запомнит на всю жизнь.

— Да я бы и без этого, запомнил, — галантно возразил джентльмен. — К сожалению, с Франеком не мог помочь. Думаю, пани не раз и машину Орешника видела?

— Наверняка тысячу раз. Какое счастье, что я к вам обратилась, иначе могла бы искать человека без толку долгие годы и случайно встретить… скажем, в аэропорту Торонто. И выяснилось бы, что в Варшаве мы соседи. Ну ничего, не первый это случай в моей жизни, везёт мне на такие парадоксы. Разрешите вас поблагодарить от всей души и пожелать успеха в делах.

— Нет, нет, это я должен благодарить пани, так приятно с вами общаться, молодость вспомнил, и столько эмоций.

Довольная, даже почти счастливая, покинула я гостеприимную лавочку, ещё раз прочитав фамилию владельца на вывеске.

В Пески я вернулась с песней на устах.

Поздним вечером я заловила Вальдемара в сарае с сетями.

— Пан Вальдек, — проникновенно заговорила я. — Пожалуйста, продайте ваш лучший янтарь, из тех, разумеется, которые собираетесь продать, одному владельцу магазинчика на Долгом Тарге в Гданьске. Некий Жечицкий. Лично, без всяких там Валтасаров и прочих. Да, кстати, Валтасар он и есть Валтасар, такие у него и имя, и фамилия.

Подняв голову от сетей, Вальдемар заметил:

— Как-то глупо звучит, вы не находите?

— Зато очень удобно вводить людей в заблуждение. Так продадите?

— А что? Какой-то ваш знакомый? Хотя… минутку… Жечицкий, вы сказали? Слышал о таком, говорят, очень порядочный человек.

— Он не человек, а настоящее золото! И я поклялась себе — уговорю вас, ведь он мне оказал такую услугу, такую… как вот от нас до Австралии! Так пусть хоть чем-то его отблагодарю, и, думаю, пан тоже не останется внакладе?

— Ясно, не останусь, если обойдусь без этих гиен. Вот только времени у меня нет.

— При таком шторме найдётся. Если бы при продаже не надо было торговаться, я бы сама поехала к нему с вашим янтарём, но в торговле я — как корова в мазурке, так что лучше мне не ездить.

— Ладно, если получится, постараюсь. А шторм завтра кончится. Ветер повернёт.

— А что, обещали?

— Обещали. Ночью ещё все восемь баллов будет, а к утру начнёт стихать. А что он такое пани сделал? Как отсюда до Австралии?

— Указал мне дорожку к Франеку.

И опять Вальдемар посмотрел на меня долгим взглядом.

— Если честно, зачем вам понадобился этот Франек?

Усевшись на ящик, я закурила, отыскала замену пепельнице и решила все секреты не раскрывать.

— Ведь пан видел там моего мужа, правда? Вы его узнали, только мне не хотели говорить. Значит, он там был. Нет, он не убивал, характер у него неподходящий, трусоват был покойник, вечная ему память, но видел, так сказать, все представление, а что было потом — не знаю, потом мы сразу разошлись. И очень хорошо сделали. А тот янтарь с золотой мухой объявился в Варшаве. Знаю одного человека, который видел муху собственными глазами. И не только муху, рыбку тоже. И третий, с дымкой перламутровой. То есть добычу убитой девушки. Я сначала попыталась было что-то узнать, да потом отвлеклась, личные неприятности, то да се, и вот теперь опять хочу вернуться к тем старым делам. Зацепкой для меня стал Франек, все о нем говорили, но предпочтительнее было бы отловить того, который показывал украденный янтарь. Хочу поинтересоваться, откуда он у него.

— И доинтересуетесь до того, что вас тоже пристукнут.

— Пустяки, дуракам везёт. А мы с вами, если помните, давно пришли к выводу: это может быть уже десятый владелец, сокровища запросто прошли через множество рук, об убийстве человек ничего не знает, что-нибудь авось расскажет.

— Значит, так, — решительно произнёс Вальдемар, на которого произвела впечатление моя чистосердечная исповедь. — Вы правы, я и в самом деле признал тогда вашего мужа, но не говорил, потому что сначала не был на сто процентов уверен, в темноте легко ошибиться, а потом подумал — пани с ним заодно, чего же мне откровенничать, коли вы и без меня знаете. Ваш муж тогда на машине уехал. И все было так, как вы догадались. Я видел только конец представления, когда все его участники, так сказать, уже расходились. Очень возможно, муж ваш видел все. И знал больше всех.

Я курила и думала. Наверняка знал, теперь в этом нет сомнения. Мне словечка не пикнул, ведь мы уже были на ножах, зато сразу же после развода женился снова. Той жене мог что-то и сказать. Может, имеет смысл поговорить с Аней, моей подругой, которая известила меня о смерти бывшего. Вдруг и в самом деле Пупсик умер при довольно подозрительных обстоятельствах? Тогда Аня вроде бы на что-то намекала. И может, она знала новую жену Пупсика?

— Что же касается Франека, — вернулась я к прерванному разговору, — он жив и, сдаётся мне, ворочает большими делами. Старается особо не высовываться, а если с кем и общается, то не со здешними. А вы что думаете о нем?

Вальдемар честно сосредоточился, прежде чем ответить.

— Трудно сказать, я плохо его помню, прошло столько лет. Если бы встретил — не узнал.

— Но ведь что-то думаете? — не отступала я.

— Из того, что вспоминаю, и учитывая слухи… Думаю, он мог иметь с этим дело. Если кто-то и имел, так только он. И похоже, после этого сбежал, так ведь?

— Если тоже не убит и исчез — значит, сбежал. Вы правы, без причины не бегут. Может, боялся расспросов, не хотел связываться с милицией…

— Значит, понимал, что милиция займётся расследованием?

— Вот я и говорю. Интересно, что об этом знает Валтасар, ведь они до сих пор вместе работают. Я уже поняла — тогда Франек смылся, а его место занял Валтасар. Вот только не знаю, кто у кого в подчинении, ну да это без разницы. И смотрите, как они все вдруг онемели: столько народу знало об убийстве, и все молчат. Тысячу лет молчит Франек, тысячу лет молчит Валтасар, тысячу лет молчит мой муж… Впрочем, это-то неудивительно, но при жизни мог же сказать! А идиот Терличак только сейчас заговорил, да и то несёт какую-то чушь.

— А пани считает, что Валтасар тоже?..

— Вот кому я бы ни на грош не поверила. Надо было видеть, как он смотрел на янтарь тогда, на пляже. Уверена — он в этот янтарь вцепился, как репей в собачий хвост. Вот вы помогли тем убитым донести янтарь до дома. Не заметили там случайно где-нибудь Валтасара?

— Людей много крутилось; может, Валтасар и был.

— Наверняка!

Я злилась на себя за то, что не воспользовалась случаем, предоставленным мне судьбой много лет назад. Ведь была же здесь, когда совершилось преступление! По горячим следам многое можно было сделать. Да хотя бы прижать покрепче Пупсика, раскололся бы, как пить дать. Или вот ещё упущенная возможность. Мой Драгоценный отправился в милицию, когда обнаружили трупы. Надо было упереться всеми четырьмя лапами и ни на шаг от него! И вот ещё Флориан… Решили, что сам утонул, чтобы не портить себе статистику.

Ну ладно, прошлого не вернёшь, придётся навёрстывать теперь. Плевать на Франека, займусь доступным мне Орешником, ведь это в его руках побывал янтарь с золотой мухой. Силой выдеру у него — откуда, устрою очную ставку с Адамчиком, переговорю с Аней, разыщу вторую жену сладкого пёсика.

Я чуть было не ринулась в Варшаву тотчас, так воспылала желанием заняться расследованием. Удержал меня только ветер.

Проснулась в шесть утра и сразу почувствовала — в атмосфере что-то изменилось. Какое-то время прислушивалась. Нет, я не ошиблась, северный ветер стих. Когда дул сильный северный ветер, на чердаке со стороны моря раздавались такие завывания, куда там стае волков, а сейчас волков не слышно. Значит, или совсем нет ветра, или он сменил направление. Встав, выглянула в окно. Солнце уже взошло, все отлично видно.

По листве деревьев не определишь, есть ли ветер, поскольку листвы уже не было. С надеждой уставилась на тряпку, висевшую на заборе. Тряпка не шелохнулась. Не выдержав, на цыпочках прокралась в комнату Мешека, лишь оттуда в окно виден флюгер на высоком шесте. Мешко спал как убитый, имел право, в школу ему только к восьми.

Отогнув занавеску, я впилась взглядом во флюгер. Развернулся, да ещё как! Если ветер и дул, то только юго-восточный, после такого шторма просто идеальное направление! Для янтаря, разумеется.

Чтобы окончательно увериться, пошла в ванную, открыла окно и высунула голову. Моря не слышно. Езус-Мария, стихло в таком темпе?!

Снизу донёсся шум — наверняка Вальдемар отправляется на промысел. Вряд ли на залив, он ещё не успокоился, а при южном ветре успокоится ещё не скоро. Значит, к морю. Будет ставить сети на рыбу или идёт за тем же, что и я?

Возможная конкуренция так меня подхлестнула, что я была готова к выходу через десять минут и лишь внизу затормозила, раздумывая: мчаться напрямик через лес или доехать до баржи?

Затонувшая у берега баржа видна была лишь в безветренную погоду, при полном отсутствии волн. Находилась она как раз напротив того самого прохода сквозь дюны, который мы со сладким пёсиком некогда признали самым лучшим, на полпути между Лесничувкой и Песками. Ох, чуть сетку не забыла!

За те годы, что я не пользовалась сеткой, она куда-то запропастилась, и осталась только сетка Драгоценного, та самая, на длиннющей рукоятке, которая не влезала в машину. Можно было бы, как раньше, держать её за палку снаружи, но при этом ещё и баранку крутить рук не хватало. Плюнув на транспорт, я помчалась пешком. В данном случае сачок мне показался нужнее машины.

Море ещё основательно хлюпало, но мой любимый сор уже бултыхался недалеко от берега. И на берег немного выбросило за ночь, но здесь мне нечего было делать, кто-то до меня уже успел пошуровать. Значит, оставалось лезть в воду.

Я чуть с ума не сошла при виде поблёскивающих кусочков янтаря. Казалось, желанная добыча плясала на волнах в двух шагах от берега, где море по колено, но куртка почему-то сразу намокла до пояса, да и в высокие сапоги налилась вода, хотя они были… э-э… по самое. Вода оказалась ледяной, правда, это я ощутила только в первый момент, сразу же занялась делом, разогрелась и забыла про неё. Поймать удалось кое-какие мелочи, самые крупные не давались в руки. Чуть живая от тяжести сетки и эмоций, я вслепую совала сачок в набегавшие волны, тут же отступая перед ними, так что добыча была мизерной. Немного дальше виднелись отличные клочки мусора, но туда мне не добраться, глубина превосходила мои возможности.

По берегу примчался на мотоцикле Вальдемар и прокричал:

— К полудню успокоится совсем!

Перестав размахивать сачком, я повернулась к нему, на минутку облокотившись на сачок, чтобы руки передохнули.

— Вон какие залежи, но мне никак не дотянуться. Может, пан сумеет? Из благородства уступаю.

Благородство себя оправдало. Вальдемар слез с мотоцикла и через минуту, мокрый с головы до пят, был уже на берегу с полной сеткой. Он что-то разгрёб в своём улове, а заодно разворошил всю кучу в море, остатки которой теперь подплыли поближе, так что и я смогла дотянуться. Мне тоже грех было жаловаться на добычу.

Я решила придерживаться этого урожайного участка берега, но тут какой-то молодой нахал имел наглость пристроиться буквально в ста метрах и тоже принялся вытаскивать сор, который по праву принадлежал только мне, первооткрывательнице, ну да что я могла с ним поделать?

Вальдемар умчался дальше и так долго не возвращался, что я наконец сообразила — наверняка напал на что-то стоящее. Мокрая, вконец измотанная, но не побеждённая, я двинулась на запад.

Добравшись до баржи, я узрела страшную картину: янтарный мусор явно счёл мелководье вокруг за самое благоприятное для себя место и сбился здесь чудовищными нагромождениями. Со всех сторон его атаковали семеро рыбаков с сачками, а на берегу все было завалено уже просмотренным ими чёрным мусором. И в ближайшей куче, ясное дело, уже копался этот паршивец Терличак.

С отвращением прокралась я на цыпочках мимо него, чтобы не заметил и опять не присосался пиявкой.

В центре янтарного безумия орудовал Вальдемар с братьями. Наверное, приехали по шоссе, иначе я бы их заметила. Я скромненько прошла подальше за баржу, извлекла из воды уже отброшенное рыбаками, от которого у меня сердце так и зашлось, и в дальнейшем уже подвизалась в роли кладбищенской гиены. Добыча оказалась грандиозной, наверняка благодаря японским шарикам, из-за которых рыбаки пренебрегали всем прочим.

Ветер явно стихал в соответствии с прогнозом, а вернее, по собственной природе, и море успокаивалось на глазах. Были все шансы надеяться на ночь: к берегу наверняка прибьёт ещё больше, будет чем поживиться. Преступление, расследование, все эти пустяки вылетели из головы окончательно и бесповоротно.

С пляжа я ушла последней, когда уже стало смеркаться. Потащилась по лесной дороге. Совершенно позабыла об опасных, оголодавших за зиму кабанах, о которых наслушалась ужасных историй. То они сожрали ребёнка, спешащего в школу, то с голодухи врывались в дома и пожирали все, что там было.

Лично у меня, правда, с ними установились чуть ли не приятельские отношения: хозяева приучили их приходить к дому за объедками, вот они и заявлялись и ели чуть ли не из рук. Всю зиму мы подкармливали их кукурузными початками, остатками рыбы и засохшим хлебом. Ну, из рук — это слишком громко сказано, но все же.

И вот один из таких оголодавших вдруг появился прямо передо мной. Не хотелось тащиться хожеными местами, и я пошла напрямик, тропинками, так что кабан имел полное право стоять на своей кабаньей тропе. Я шла снизу, а он вырос наверху, отчётливо вырисовываясь на фоне мрачнеющего неба. Дальше тропка спускалась вниз и там выходила на нормальную человеческую дорогу.

— А ну брысь, пошёл отсюда! — недовольно буркнула я. — Здесь тесно, не разойтись. Может, от меня и пахнет рыбой, но сама я несъедобная.

Стоявший доселе неподвижно кабан пошевелился и сделал два шага вперёд. И тут вдруг что-то сорвалось с дерева, под которым я стояла, и со сдавленным криком свалилось вниз, прямо на меня. Испуганно хрюкнув, огромный секач метнулся в заросли, мне же буквально в последние доли секунды удалось отшатнуться, но не совсем. Это что-то успело схватиться за меня, выдрало с корнем капюшон и вместе со мною повалилось на землю, придавив своей тяжестью.

Ошеломлённая, я беспомощно барахталась, оно же вскочило на ноги и оказалось девушкой, насколько можно было разглядеть в сгустившихся сумерках.

— Ох, простите, пожалуйста, — жалобно взмолилось оно, точнее, она. — Вела себя как последняя идиотка, но я так испугалась этого кабана…

— Ничего, — вставая и отряхиваясь, великодушно ответила я. — Он ещё больше испугался. Давайте поспешим, надо выйти из лесочка, пока совсем не стемнело.

И я решительно направилась по тропинке вверх, а девушка торопливо затопала следом, все ещё пытаясь оправдаться.

— Первый раз наткнулась на дикого кабана на воле… А столько о них наслушалась… Он стоял и так, знаете, глазел на меня… Глупо, правда? Вряд ли накинулся бы, правда? А пани их совсем не боится? Нисколечко?

— Не очень. Особенно в этих местах. Они здесь уже не очень дикие, почти домашние.

— Это как же? — не поверила девушка.

Мы остановились у конца тропинки, совсем близко виднелись дома с освещёнными окнами.

— Да очень просто, их тут все подкармливают. Разве пани не знает этого? Раз здесь живёте…

Девушка смутилась.

— Да нет, я нездешняя. Вообще я тут первый раз, только сегодня приехала.

— А, ну тогда понятно. Сейчас уже все растаяло, у кабанов нет недостатка в пище, но на ужин неизменно приходят. Они спокойные, вот только матке с поросятами лучше не попадаться, а остальные смирные. А вы уже нашли жильё?

— Да, конечно. Тут, недалеко…

Я стала спускаться по тропинке, девушка шла за мной. Вот мы вышли на дорогу, здесь было намного светлее, чем в лесу. Перед домом Вальдемара я первый раз смогла рассмотреть девушку, и что-то в её лице мне показалось знакомым. Вроде бы я уже видела когда-то эти глаза, встревоженные и испуганные, но когда и где? Не хотелось напрягать память, сегодня я и без того страшно устала.

— Я остановилась здесь. А вам не советую в темноте ходить по лесу, лучше днём. Вечером кабана можно и на дороге встретить.

— Понятно. Ещё раз прошу меня извинить.

Закрывая за собой калитку, я остановилась и оглянулась вслед девушке. Она отошла совсем недалеко, замерла рядом с участком по ту сторону дороги и принялась озираться, словно желая убедиться, не грозит ли ей опасность.

Девушка меня почему-то заинтересовала, и я непременно поговорила бы с ней подольше, если бы не страшная усталость.

Янтарная благодать продолжалась три дня.

На четвёртый все как бы вернулось на исходные позиции. Ветер усилился, развернулся и теперь дул с северо-запада. Вряд ли придёт шторм, погода стояла прекрасная, но сезон явно близился к концу, вот я и торопилась выгрести как можно больше.

Не одна я, все это понимали, и на пляж высыпало достаточно любителей, но, поскольку янтарь разбросало по всему побережью, теснота не докучала. Сбросив куртку, я закатала рукава свитера; а юбку оставила в покое — она уже так намокла, что ей было все равно, — и полезла в море. Нетипичная была у меня форма одежды, все бабы предпочитали ловить янтарь в брюках, не говоря уже о мужиках.

Я забыла обо всем на свете и, растрёпанная и взопревшая, целиком предавалась здоровой гимнастике, когда неожиданно услышала:

— Девушка, ты что, не в своём уме?

— Да! — крикнула я не оборачиваясь, поскольку, вопрос относился явно ко мне, соседей у меня не было.

— У тебя что, брюк нет? — не отставал мужской голос.

— Нет! — сообщила я чистую правду, снова устремляясь в море и воинственно размахивая сачком.

Вытаскивая очередную порцию, подумала — уже сколько лет я не имела права называться девушкой, хотела растрогаться, да сообразила, что он смотрит на меня сзади.

Выбросив на песок содержимое сачка, искоса глянула на этого любопытного. Хватило одного взгляда. Не рыбак. И не из местных. Приезжий, наверное отдыхающий. Неопасный, на мою добычу не набрасывается.

— То есть как это нет? — сурово поинтересовался он, упорно придерживаясь темы.

Дурацкий разговор с долгими и очень мокрыми перерывами меня одновременно и раздражал, и смешил. Все силы уходили на вытаскивание из моря тяжеленных сачков, ни на что другое сил не оставалось. А тут ещё ветер начал крепчать, того и гляди вообще придётся закругляться, остались последние минуты.

— Ну чего пристал? — все-таки не выдержала я, опять залезая в море. — Девочки должны носить юбки. Нету у меня брюк!

Настырный тип успел прокричать в ответ:

— Как это нет? Совсем? Никаких?

Ответ он получил с опозданием, когда я была уже на берегу.

— Никаких? — несказанно удивился он. — Даже лыжных? Или пижамных?

И чего привязался, дались ему эти брюки, есть свои на заднице — и успокойся, на кой ему мои? Ну, последний раз ныряю, почти уже ничего и не осталось. Пора кончать забаву.

И я окончательно выбралась на берег. Теперь можно было ответить и пообстоятельнее.

— Так вот, если уж хотите знать, нет у меня никаких брюк. Пижамки ненавижу. Лыжные когда-то были, но радости мне не доставляли, выглядела я в них как корова. Что касается юбки, так я её и отжать могу.

Что и сделала. Собрала вокруг ног мокрый подол и выжала. Не досуха, понятно, но все равно юбка сразу же стала легче. Теперь можно было приступать к разборке, при этом общество мне не требуется.

А тип и не думал уходить.

— Знаете, в это трудно поверить, — начал он, видимо переварив моё сообщение. — До сих пор я не встречал женщины, у которой бы не было брюк. Вы первая…

— Прочь! — дико заорала я, так как, заговаривая мне зубы, он нагнулся над моей драгоценной кучей. — Все моё!!!

— И это тоже? — Он с улыбкой указал на рыбий скелет с остатками хвоста.

— Все!

— Да не нужно мне ничего, я только собирался вежливо попросить ваше приспособление, на минутку, тоже захотелось махнуть.

— Ладно, махай! — согласилась я, готовая на все, лишь бы он поскорее ушёл.

Вон, под скелетом, что-то завлекательно поблёскивает. А вон тот красный янтарик откатился в сторону, надо же, размером чуть ли не с картофелину, правда молодую…

Тут я неизвестно почему вспомнила своего Драгоценного и только сейчас поняла, какую же свинью ему подкладывала, разбирая его кучи. Ведь главное удовольствие — самому разбирать свой улов, выискивать янтарики и плавиться от счастья. Даже Вальдемар признался, что когда его личный мусор разгребает обожаемая жена, убил бы её в этот момент.

Вот и я. Не обращая больше внимания на незнакомца, вернее, позабыв о нем и обо всем остальном, я принялась копаться в вожделенном мусоре. Вот крупный янтарик, видимо отколовшийся от большой глыбы. Место скола совсем свежее, чистое. Подняла его, посмотрела на солнце… Езус-Мария, комар! Не комар, а прямо бык! Целёхонький, все при нем, все ножки, крылышки!

От счастья я чуть с ума не сошла, готова была обнять все вокруг. Обернулась на незнакомца, неловко тыкающего моей сеткой в море, — и, кажется, не совсем бессмысленно тыкал. Ладно подхватил что-то. Пусть и он что-нибудь найдёт, мне не жалко.

Невольно отметила и тот факт, что фигура у него почти как у паршивца Терличака. Интересно, красив ли, я как-то не обратила внимания на его лицо.

Тыканье сачком в море — занятие увлекательное, человека затягивает целиком. Я успела разобрать весь свой улов, ещё раз просмотрела, чтобы подстраховаться, а незнакомец все не возвращался. Наконец свалился на песок рядом со мной.

Я предостерегла:

— Здесь мокро.

— Не имеет значения, теперь мне все равно. Глядите, что попалось!

И продемонстрировал чудесный светлый янтарик размером с грецкий орех, правда из тех, что поменьше. Я и тут не позавидовала, наоборот, поздравила с удачной находкой. А заодно внимательно разглядела лицо.

— Послушайте, а мы случайно не знакомы? — подозрительно поинтересовалась я.

— Ну ты даёшь! Конечно, знакомы, хотя и не знакомились. Помнишь свой макет из гипса на третьем курсе? Я ещё помогал отскрёбывать гипс со стола, хотя к вам в группу забежал по делу. Не знаю почему, но в тот день ты выглядела точно так же, как сейчас. Вспомнила теперь?

Ещё бы, такое не забыть, напереживалась я тогда с макетом — врагу не пожелаю. Было это ровно четверть века назад, каким чудом он мог меня узнать? Говорит, выглядела точно так же. Ну конечно! Ведь тогда на занятия я бежала под проливным дождём, зонтика не было, сосульки мокрых волос свисали на лицо. Вот и теперь висят, шапку я давно сняла, чтобы не мешала, все на глаза съезжала. Куда же она подевалась? Ага, лежит как миленькая на песочке, слегка присыпанная. Встала, отряхнула и напялила на голову. И сразу вспомнилось, как кто-то из студентов тогда съехидничал: «Наш Костик или добрый самаритянин, или влюбился в эту язву».

— Костик! — обрадованно заорала я.

— Ага, помнишь! — расцвёл он. — Я сначала тебя сзади не признал, подумал, какая-то соплячка. Ты так и не изменила причёску?

Знакомы мы не были, виделись мимоходом раза два, но сейчас мне показалось — друзья детства. Ну, не детства, а студенческой юности, и с тех пор никогда не расставались. Видимо, так уж на нас действуют воспоминания о безоблачных годах.

— С твоей стороны чрезвычайно мило назвать причёской то, что у меня на голове. Иногда я и в самом деле сооружаю причёску, но не у моря.

— Почему?

— Влажность большая, и ветер дует. Мои волосики этого не любят.

Похлопав по карманам, он вытащил сигареты («надеюсь, сухие») и предложил мне.

Я предпочла свои. Ветер усиливался, я почувствовала, что продрогла, и накинула куртку. Хорошая куртка, действительно непромокаемая, в верхнем нагрудном кармане сигареты ничуть не пострадали. Мы с трудом закурили, отворачиваясь от ветра.

— Чтобы не было недоразумения, — сказал он, — может, ты забыла, так меня зовут Константином.

— А мне и забывать нечего, я никогда не знала твоего имени. Как ты тогда оказался на нашем факультете?

— Пришёл по делу к дружку, Крысику Еленскому. Крысика-то хоть помнишь?

— Ещё бы! Когда у меня разразилась эта гипсовая катастрофа, так он чуть от радости не… в общем, того… И меня язвой обозвал. Не знаю, как я его на куски не разорвала, злая была как черт.

— Да, с этим гипсом ты отмочила номер.

— Не очень удачно, наверное, получилось, но я действовала по принципу оладий, знаешь, они на дрожжах подходят, только я малость не рассчитала. Потом научилась. А почему ты меня запомнил? Так трудно было ту доску отскрёбывать, что запомнил на всю оставшуюся жизнь?

— Да просто тоже было смешно, но я мальчик хорошо воспитанный, удержался от насмешек в отличие от Крысика. А ты была известной личностью в Академии художеств, к тому же замужем, большая редкость на младших курсах. Ты что, вышла за него ещё в школе?

— Почти. Можно сказать, получила аттестат и сразу же под венец.

— На кой черт это тебе было нужно?

Тысячу раз я уже объясняла, что всему виной укусивший меня пёс. Если кого в детстве собака укусит — верный знак раннего замужества. Сейчас мне почему-то не захотелось повторять тысячу раз сказанное.

— Честно говоря, всегда боялась, что никто не захочет на мне жениться, я бы лично не женилась на такой. Поэтому, как только появился кандидат в мужья, сразу же воспользовалась случаем.

— Ненормальная! В академии все так и считали, теперь вижу — правильно.

— А ты? — из вежливости поинтересовалась я, из вежливости только, мне было все равно, двадцать у него было жён или ни одной.

— Я тоже. То есть тоже рано женился, сразу же как получил диплом, но не аттестат же! Выдержал четырнадцать лет.

— И что?

— Развёлся.

— И я, только не с таким стажем. А ты почему? Ой, извини, вопрос бестактный, можешь не отвечать.

— Отвечу со всем моим удовольствием, ведь до сих пор не перестаю радоваться. Моя жена была из тех, что заставляют гостей снимать обувь в прихожей, а у меня как раз довольно безалаберная профессия. А ты почему?

— Муж не выдержал со мной больше, ведь я ни разу не заставляла гостей снимать обувь в прихожей. И профессия у меня тоже довольно безалаберная.

Не исключено, что мы просидели бы на пляже остаток дня и всю ночь, если бы не ветер, который с каждой минутой становился все холоднее и сильнее. Очень уж хорошо нам разговаривалось. И этот фактически незнакомый Костик казался мне давним хорошим знакомым. Насквозь промокшая, теперь, сидя неподвижно, я страшно замёрзла и с трудом встала с песка.

— А тут ты что делаешь? — на прощание поинтересовалась я. — Приехал посмотреть или собираешься пожить?

Костик тоже поднялся.

— Приехал пожить, на несколько дней.

— Есть где остановиться?

— Нет, пока не искал, сразу пошёл на пляж.

В доме моих хозяев были две подходящие комнаты. Одна, рядом с комнатой Мешека, была заставлена ненужной мебелью, запасными столами, стульями, кроватями. Та, что рядом с моей, почти пустая, там Ядвига гладила бельё.

— А тебе как удобнее — остаться здесь или поселиться в Крынице?

— Сам не знаю. Просто хотелось немного пожить в самом центре косы, тогда уж скорее в Крынице, но теперь вижу, что в Песках просто раздолье.

— А машину ты где оставил?

Я не сомневалась, что Костик приехал на машине, иначе не прошёл бы пешком всю косу с пустыми руками, хотя бы рюкзак прихватил. Должен же был где-то оставить вещи.

— Понятия не имею. То есть знаю, что на шоссе, в том месте, где был переход через дюны.

Значит, баржа. Я затормозила, потому что мы уже успели порядочно пройти в другую сторону. Огляделась. До порта было ближе, с километр, до баржи два с гаком.

— У меня предложение. Тут уже до моего дома совсем немного осталось, там наверняка сможешь снять комнату, у хозяев дом просторный. Если же нет, вернёшься в Крыницу, в любом случае я тебя подброшу до твоей машины. Ну как?

— Прекрасно, договорились.

К счастью, Ядвига оказалась дома. Согласилась не раздумывая, проше бардзо, вон ту комнату, рядом с пани Иоанной, она может сдать. Что касается рыбы, то Вальдемару удалось вытащить одну сеть, правда, её тоже порядком потрепало, но хорошо хоть эту успел, будет ужин.

— Вот видишь, даже ужин получишь. Выполняя обещание, я сразу же, не переодеваясь, отвезла Костика к его машине. На обратном пути купила пиво, ведь рыбка любит плавать, а в доме Вальдемара пиво было самым крепким алкогольным напитком.

Потом выяснилось — и Костик помнил о рыбке, тоже закупил пиво. Переодевшись в сухое, мы уселись рядом на ледяной веранде, которая летом служила Ядвиге столовой для квартирантов, а зимой холодильником. Веранда не отапливалась, но все-таки ветер её не продувал, можно выдержать.

— Даже не догадаешься, чем я сейчас занимаюсь, — начал разговор Костик. — Живопись забросил вскоре после окончания академии, недолго занимался графикой и интерьерами, а теперь целиком переключился на декоративные элементы, главным образом ювелирные изделия и поделки из янтаря.

Я не верила своему счастью — неужели наконец познакомилась со специалистом, художником по янтарю, мастером своего дела? Боясь вспугнуть вспыхнувшую надежду, осторожно поинтересовалась:

— И сюда ты приехал за янтарём?

— Можно и так сказать. Захотелось хоть разок побывать у истоков. Думаю, ты меня поймёшь, раз сама интересуешься. Мне столько довелось наслышаться о потрясающих экземплярах фантастической красоты, кое-что и видел, дорогие они кошмарно, перекупщики капризничают и выкаблучиваются, как примадонны, рассказывают невероятные истории, ну я и разозлился. Дай, думаю, хоть разок погляжу своими глазами, узнаю, как все выглядит на самом деле. На тебя я случайно наткнулся. Вышел на пляж, везде люди, в ту сторону пошёл, потому что ветер в спину. Смотрю — девушка вытаскивает янтарь, не рыбу же, уж не такой я тёмный. А узнав тебя, обрадовался страшно.

Пропустив мимо ушей это «страшно», я поинтересовалась дрожащим от волнения голосом:

— Костик, неужели ты сам шлифуешь?

— Ну а как же иначе?

— Может, у тебя и полировальный барабан имеется?!

— Целых два. А что?

— Езус-Мария!

Немного совладав с чувствами, я принялась рассказывать ему о своих переживаниях, ведь полировальные барабаны издавна были для меня тайной за семью печатями.

— Понимаешь, я знаю только то, что главное — паста на растительном масле, а пастой вроде бы натираются войлочные круги… Нет, я не прошу раскрывать мне свои секреты, но хоть какие-то общие указания, какие-то сведения, которые всем известны, что-то самое простое, с чем и я бы справилась!

— И в самом деле, есть в тебе что-то такое, отчего человеку на душе веселее становится. Ну конечно, поделюсь с тобой своими секретами, хотя никакие они не секреты. Я даже старые шерстяные носки на куски разрывал и в свой барабан пихал, а ещё все, что под рукой оказывалось, — ошмётки кожи, яичную скорлупу, опилки, парафин наливал… Добился раз потрясающих результатов, а потом никак не мог вспомнить, что же я такое в барабан сунул. Сдаётся мне, тогда со злости набросал даже… забыл, как называется, в маринады кладут, круглые зёрнышки, похожие на чёрный перец, но не перец точно.

Я тщетно пыталась вспомнить, какие именно зёрнышки, кроме чёрного перца, кладут в маринады, но по маринадам я не очень-то крупный специалист. Зато поняла: полировальный барабан — чрезвычайно хитрое устройство.

— А теперь я поспрашиваю. Ты здесь, на косе, свой человек, уже все знаешь, расскажи, у кого можно найти хороший янтарь? Я собираюсь купить порядочно, только бы было что стоящее. Иногда в Варшаве доводилось видеть замечательные экземпляры, да каждый раз меня оставляли с носом, теперь хочу сам на свободе выбрать по собственному вкусу, а то каждый раз покупаю то, что из милости привезут. Как-нибудь покажу тебе мои изделия. Не стану хвалиться, но идут нарасхват — значит, неплохо получаются.

Тут в голову пришла ужасная мысль — не иначе как Костик режет янтарь! В таком случае самые лучшие находки Вальдемар ему ни в жизнь не продаст. Ну да ладно, чем могу — помогу, в конце концов, местные рыбаки должны двумя руками за него ухватиться, раз без посредников обойдутся.

— Посредники! — вырвалось у меня. — Знаю я эту братию! Возможно, тебе приходилось слышать о Франеке Лежале? Или Валтасаре? Или, скажем, пане Люциане Орешнике?

Костик не успел ответить, на веранду выглянула Ядвига.

— Что вы здесь в такой холодине сидите? Рыба на столе, пожалуйте в кухню ужинать.

Вальдемару Костик вроде бы понравился. Рекомендацией служило знакомство со мной. То ещё знакомство, видела человека второй раз в жизни и понятия не имела, что он собой представляет. Во всяком случае, вечер мы провели вместе с хозяевами, рассматривая янтарь Вальдемара.

— Разница между алмазом и янтарём заключается в том, что в алмазе ценится одна сторона — лицевая, оборотная не в счёт. Янтарь же, с какой стороны ни посмотри, даёт неожиданные эффекты, не знаешь, какую предпочесть, — вздохнул Костик. — А если ещё подсветить… Вот, глядите.

Мы с Вальдемаром хищно глянули. Костик принялся поворачивать кусок янтаря разными гранями, и тот волшебно засиял в ярком свете настольной лампы. Эффекты действительно потрясающие, можно любоваться без устали многие часы прозрачностью камня, его солнечной искристостью, богатей-; шей цветовой гаммой.

— Вы правы, — согласился Вальдемар с новым квартирантом, извлёк из кучки янтаря небольшой кусочек, поднёс его к лампе. Он оказался дымчатым посередине и прозрачным по краям. — Вот не знаю, что выберет настоящий мастер. С этой стороны…

— …опаловый непрозрачный, — подхватил мастер, — а вот с этой поразительные переходы красноватого тона. Если пластинкам придать лёгкую сферическую выгнутость — это очень просто, разогревом, обычный технический приём, — добьёшься такой выразительности!..

— Так ведь ни одна баба не светится собственным светом, — скептически заметила я. — Она не лампа, на шее ни кулон, ни бусы не дадут такого эффекта.

— Ну, не скажи! Если подумать, можно многого добиться, у янтаря возможности колоссальные. Впрочем, я имею в виду не только ювелирные изделия, в разных поделках такой простор для фантазии… Вот, смотри.

И, вынув из рук Вальдемара янтарь, Костик продемонстрировал возможности камня. Если, скажем, оправу сделать в форме реденькой корзиночки из тончайших серебряных прутиков, то такой кулон сможет вращаться вокруг оси, тогда со всех сторон разглядишь. Мы с Вальдемаром пришли в восторг от идеи, а главное, от того, что Костик не предложил распилить камень.

Тут мне вспомнились японские шарики, и я вслух предположила:

— Наверное, японцы свои шарики тоже так используют. Такую оправу.

— Что за японские шарики? — заинтересовался Костик.

Вальдемар выразительно посмотрел на меня и ловко перевёл разговор.

— А вот с этим я не расстанусь, — заявил он, поднося крупный темно-красный камень к лампе. — Вроде бы на вид как жжёный сахар, а на свету медовым становится. Глядите! Если стесать, уже не будет красным.

Я поняла — не желает он говорить о японских шариках. Костик поймался на удочку.

— Если в некоторых местах подчистить, вот здесь и здесь, а остальное оставить, краснота сохранится. У меня есть несколько красных, но, говорят, красный янтарь встречается только в земле.

— Только в земле, — подтвердил Вальдемар. — Море такого тёмного не даёт, лишь розоватый.

— Римляне больше всего ценили красноватый янтарь, за него давали раба. За кусок янтаря!

Японские шарики были забыты. На все остальные Костиковы вопросы Вальдемар отвечал охотно. Кстати, я узнала, что этот шакал Терличак собрал замечательную коллекцию янтаря. Долгие годы собирал и очень неохотно с ней расстаётся, причём цены заламывает жуткие. Костик явно взял Терличака на заметку.

— Да и у моих братьев кое-что имеется, — добавил Вальдемар. — Младший, к примеру, выловил кусище граммов в четыреста, не знает, что с ним делать, молочный, может, и продаст. А вот на Валтасара пусть пан не надеется.

Я не упустила случая и подхватила:

— Да, Костик, ты не успел мне ответить, знаешь Валтасара? Это посредник.

— Знаю, все его знают. Такая удача, что смогу сам договориться с местными рыбаками, чтобы обойтись без Валтасара. Только постарайся не очень широко об этом всех оповещать, гласность мне ни к чему. Посредники не выносят конкуренции, обидятся на меня и больше ничего мне не продадут, а где я в Варшаве без них раздобуду янтарь? Да и прибить могут, это у них запросто, они народ серьёзный. Надеюсь, сейчас Валтасара здесь нет?

— Вот именно, есть! — безжалостно ответил Вальдемар. — Он всегда здесь, если подходит янтарь. Но они с Терличаком друг друга на дух не выносят, так что у пана есть шансы.

Когда мужчины приступили к конкретной части общения, я тактично их покинула. При обсуждении цены свидетели нежелательны, да и надо воспользоваться возможностью вымыться, пока ванная свободна, потом наверняка её займёт Костик, а на втором этаже она одна. Хорошо, Мешко уже спит и не претендует.

Я слышала, как Костик поднялся наверх. Вскоре он постучал в мою дверь.

— Можно ненадолго зайти? Пан Вальдек считает, что завтра не будет янтаря, потому что ветер с севера, так что тебе нет необходимости вставать чуть свет.

— Я так и подумала, что захочешь поговорить, даже кресло освободила, прибрала тряпьё. Садись. Могу предложить только пиво, лень спускаться в кухню за чаем.

— Очень хорошо, люблю пиво. А во что нальём?

— Холера, позабыла о стаканах. Ладно, кажется, имеется другая посуда.

Осторожно наполняя пивом коньячные рюмки, Костик поинтересовался, обнаружив недюжинную память:

— Так что там с японскими шариками? Какая-то таинственная история? Можешь прояснить?

Я засомневалась. Вальдемар не хотел говорить по простой причине — боялся конкуренции. Поскольку в этом отношении Костик ему не опасен, могу, пожалуй, и рассказать. И рассказала.

— А, так вот почему!.. — вырвалось у Костика.

— Что «почему»?

— Вот почему в последнее время так трудно достать порядочный кусок янтаря, а мне для поделок плоские не всегда подходят. Честно говоря, я ещё и из-за этого сюда приехал, хотел выяснить… А зачем это японцам?

— Никто не знает. А не желают говорить на эту тему потому, что получается контрабанда, сплавляют янтарь за границу. Вот если бы наши внешторговцы были поумнее, не упустили бы такое золотое дно.

— Да, янтарь мы продавать не научились. Как, впрочем, и все остальное. У Вальдемара прекрасный янтарь, но я все-таки разочарован. Наслушался и ожидал совсем уж чего-то необычного. Ни одного насекомого, например.

— Янтарь с насекомыми Вальдемар держит отдельно, припрятал, и правильно, потому что у Валтасара имеется милая привычка шарить в чужих домах в отсутствие хозяев.

— Неужто крадёт?

— Если бы крал, его сюда и на порог бы не пустили. Вынюхивает, а этого здесь не любят.

— Как думаешь, с насекомыми Вальдемар продал бы? Или хотя бы показал?

— Думаю, покажет, если море заштормит. На рыбу не пойдёшь, — значит, будет у него время. А насекомые у Вальдемара имеются, сам мне говорил — паучок и шесть маленьких мушек в одном куске.

— Я бы предпочёл одну, да зато крупную.

Это было сказано как-то так, что я ощутила сигнал тревоги. Что я, собственно, знаю о Костике? Да ничего. Но ответила спокойно:

— Насчёт крупных не слыхала. А у меня есть комарик, сегодня нашла. Но не продам, я собираю для себя.

— Знаешь, я тебя очень хорошо понимаю. Думаю, сам бы не продал.

Я разыскала плоский янтарик в россыпи, обсыхающей на батарее, и мы принялись рассматривать насекомое, подсвечивая себе фонариком.

А что касается погоды, то Вальдемар оказался прав. Вскоре с чердака отчётливо донёсся нормальный волчий вой средней мощности. Шторм, но не из особо страшных. Я деликатно дала Костику понять, что на сегодня можно было бы и закончить нашу светскую жизнь. Хотя, честно признаюсь, смотреть на него было весьма приятно, наверняка намного приятнее, чем на меня.

Костик поднялся.

— Хорошо, завтра тоже будет день. Ты уж извини, какое-то время я буду к тебе приставать. Ох, не то хотел сказать, пойми меня правильно.

Я заверила, что понимаю правильно.

И опять меня стало терзать желание вернуться в Варшаву, потому что в такую собачью погодку жить на побережье — невелика радость. Ветер стих только к вечеру. Вальдемара я встретила на пляже, у баржи, куда подъехала, чтобы взглянуть, что там делается.

Уже начинало темнеть. Плечом к плечу стояли мы с ним на песчаной отмели, жадно вглядываясь в постепенно успокаивающееся море и гигантскую чёрную полосу мусора, простирающуюся в обе стороны и уходящую куда-то за горизонт. Полоса колыхалась далеко, на недоступной человеку глубине, и манила со страшной силой.

— Рассеет? — нервно и алчно бормотала я. — Или прибьёт?

Не сводя с морской равнины такого же алчного взгляда, Вальдемар меланхолично отвечал:

— Кто его знает… Может, и прибьёт… А может, и рассеет.

Так стояли мы довольно долго и время от времени перекидывались этими двумя глаголами, позабыв все остальные слова из богатого и могучего польского языка.

Рассеяло.

Когда я наутро ни свет ни заря притопала на пляж, от проклятой мусорной полосы не осталось и следа. Ветер, однако, явно слабел и вроде бы склонялся к востоку. И хотя вчерашнее великолепие черти побрали, могло прибить что-нибудь другое. Как тут уедешь? И я осталась.

Не знаю, чем в это время занимался Костик, меня он не интересовал, все силы отнимала атмосферная ситуация. Увидела Костика я только вечером, за столом. На ужин Ядвига предложила нам сельдь, маринованную, ясное дело из прошлых уловов. Гениально мариновала Ядвига селёдку, а тут ещё к ней подала только что выпеченный хлеб и свежее масло. Круглый год ела бы такое!

Костику еда тоже нравилась. Мы уплетали за обе щеки и мило беседовали. Я поделилась своими горестями — такие прекрасные виды на янтарь накануне и такое разочарование утром.

— Так ведь доплыть до той полосы можно было? — возразил Костик. — Почему же не ловить с лодки?

Когда-то и меня занимал такой вопрос, теперь же я была грамотная, могла и других просветить.

— Во-первых, мусор находится на большой глубине, даже если у тебя сетка-сачок на шестиметровом или даже семиметровом шесте — не достанешь. А во-вторых, чтобы вытащить, надо черпать со дна, снизу, а лодка качается, не устоишь. Рыбачьей сетью янтарного мусора не вытащить, она слишком легка, тогда нужно было бы прицепить по её нижнему краю что-нибудь тяжеленное, ну, скажем, якоря океанских лайнеров. Или авианосцев. Вот так, дорогой, достать можно лишь то, что море преподнесёт тебе как подарок.

— Наверное, оно и справедливо, иначе быстренько бы все выгребли. Послушай, а ты знаешь Терличака?

Вот так поворот! Слегка ошарашенная, я ответила неопределённо:

— Знаю немного, а что?

— Я с ним сторговался Дорого берет, но все равно вышло дешевле, чем через посредников, так что не жалею. Но он отпускал какие-то замечания…

— Какие именно?

— Туманные и вроде бы по твоему адресу. Весьма загадочные.

— Похоже, это его слабость, мне он тоже какие-то глупости говорил. Я ни бельмеса не поняла, может, хоть ты понял?

— Из его намёков выходило, что ты шеф мафии, которая ему здорово насолила. Если бы я тебя совсем не знал… Короче, такое впечатление, будто этот человек тебя крепко не любит.

— Это ещё вопрос, кто кого крепче, он меня или я его.

— А за что? Значит, он тебе подложил свинью? Всю жизнь из меня гейзером била искренность.

Вот и теперь не выдержала и в сердцах пожаловалась на подлеца, изо всех сил стремившегося лишить меня добычи. Костик с улыбкой подытожил:

— Выходит, твои чувства к нему обоснованны, но вот его к тебе… Такой янтарь выискала, что он тебя возненавидел?

— Если бы! Тогда бы не так злилась. Странно, в последнее время он мне не докучает.

Ох, в недобрый час вымолвила я эти слова!

На следующий день море, можно сказать, продемонстрировало сугубо научный подход к янтарной проблеме. Как и положено, садилось постепенно и около трех часов дня принялось выбрасывать янтарь. Вооружившись сачком, я обосновалась почти в том же месте, что и много лет назад, там, где геологи пытались выловить из ямы янтарь дырявым ведёрком. Увы, счастьем я так и не успела насладиться, ибо тут же рядом материализовался шакал.

Я чуть не лопнула от злости. Неужели этот подлец разрушит все мои янтарные планы и на этот раз? Мало того, что выдирает из зубов лучшие куски, так ещё портит все удовольствие от находок. Отравить мерзавца? Привязать к батарее парового отопления в его собственном доме и пытать страшными пытками? Интересно, есть ли ещё у него батареи?..

Я не успела прийти ни к какому решению, мерзавец с ходу взял инициативу в свои руки.

— Знойная вы женщина! — едко воскликнул он. — Два мужика слиняли, так теперь третьего завели?

— Добрый день, — ответила я, притворяясь глухой.

В конце концов, я же культурная женщина. Не стану ввязываться в ссору с таким типом.

А тип нагло подхватил маленькую аккуратную кучку сора, которую я сознательно оставила себе на десерт. Не знаю, как я не сломала зубов, так отчаянно ими заскрежетала.

Судьба смилостивилась надо мною, в десертной кучке оказалось сущее барахло, уж я-то отлично разглядела, чуть не вывихнув при этом глаз. Если гадёныш и был разочарован, сумел скрыть разочарование, опять перейдя в атаку.

— Да, теперь другие времена настали, — как всегда загадочно заявил он. — Кое-что надо бы и увидеть собственными глазами, не обо всем можно судить понаслышке.

Вытряхивая из сачка мусор, я за какие-то доли секунды успела подумать: если бы была его женой, наверняка до сего дня любила бы этого человека, трудно представить, каким же он был в день своей свадьбы, если так красив и сейчас. Хватит выслушивать глупые намёки, сейчас когтями вырву, что он имеет против меня. Нет, нельзя!

— Что вы сказали? — вежливо переспросила я, не пытаясь скрыть удивления.

— Надо было такого прислать, который умеет расспрашивать, — ответил Терличак, изо всех сил демонстрируя презрение. — У того, первого, это получше выходило, пусть земля ему будет пухом.

И, резко повернувшись ко мне спиной, пошёл прочь. Как раз в том направлении, куда и я собиралась двинуться. Глядя вслед мерзавцу, я раздумывала, чего бы ему пожелать такого… Нет, не утонуть, от трупа я ничего не узнаю, а вот ногу сломать — в самый раз.

— Костик, — сладким голосом попросила я вечером, перехватив соседа в коридоре, когда он возвращался домой, — загляни-ка на минутку, что-то у меня опять не то.

— А в чем дело? — заинтересовался Костик, охотно переступая порог моей комнаты.

— В Терличаке! — напрямик заявила я. — Ты его о чем-то расспрашивал. Скажи, о чем? Помнишь хоть?

— В общих чертах. А что?

— А то… — начала я и осеклась. Стоит ли рассказывать обо всем и не принесёт ли вред излишек информации? Да нет же, кому это может повредить? Мне? Но ведь я никаких преступлений не совершала, а если это окажется опасным для мошенников или преступников — так им и надо. И я уверенно закончила:

— А то, что этот подлец был свидетелем преступления, возможно видел почти все, и к этому «почти» каким-то образом припутал меня в своём извращённом воображении. Что уж он там напридумывал — ума не приложу, наверняка нечто невообразимо глупое. Ты же своими расспросами ещё больше укрепил его подозрения. Скажи, бога ради, что ты хотел от него узнать?

Малость ошарашенный Костик все же сохранил самообладание.

— Разговаривал я с ним о янтаре. А о чем конкретно?.. Разумеется, расспрашивал о всяких выдающихся экземплярах, о крупных камнях. И вообще, давай уж я тебе скажу, чтобы не возникло недоразумений… Меня интересуют два вида камней, очень крупные, которые надо разрезать… ты знаешь, что надо?

Я непроизвольно кивнула, хотя душа и против этого.

А Костик продолжал:

— Или небольшие, но интересные экземпляры, чтобы в серёдке были насекомые, травка, дымка… Да что тебе объяснять, сама понимаешь. Такие, когда можно использовать внутреннюю игру света, природные включения, рисунок камня и все прочее. За этим ведь я сюда и приехал!

Упёршись подбородком в сложенные ладони, я задумалась, а Костик принялся разливать пиво в жутко дорогие хрустальные рюмки Ядвиги, ибо я опять забыла о стаканах.

Пожалуй, теперь все понятно. Он задавал Терличаку вроде бы невинные вопросы, но все они били в одну точку — золотая муха. Неудивительно, что Терличак усмотрел в этом продолжение той давней афёры. И преступления. Что же такое, сто тысяч дьяволов, мог отмочить тогда сладкий пёсик?!

— Ну конечно, золотая муха.

Рука Костика дрогнула, немного пивной пены капнуло на стол.

— Что?

— Ничего. А ещё и рыбка…

Костик подозрительно пригляделся ко мне.

— Ты, часом, не пьяна? Хотя… в этом доме спиртное не в почёте, а забегаловок здесь вроде бы нет. В чем дело?

Все ещё не решив, стоит ли рассказывать о тех давних делах, я молчала. Костик сам заговорил немного раздражённо:

— Что ты все темнишь? И в самом деле здесь кто-то кого-то убил или ты прибегаешь к литературным гиперболам, от которых кровь стынет в жилах? И что у тебя общего с преступниками?

— Фактически ничего, а создаётся такая видимость… вроде что-то и есть. Терличак знает больше меня, но, похоже, тоже не все.

— А пояснее нельзя? Мне тоже ни к чему делать из себя дурака. Какую связь со всем этим имеет золотая рыбка и муха?

— Золотая муха и рыбка, — автоматически поправила я. — Это безумно дорогие куски янтаря и, возможно, вещественные доказательства. Вот и приходят в голову всякие идеи… Не знаешь, Вальдемар ещё в кухне или отправился спать?

— Если не ошибаюсь, отправился, но в море.

— Жаль. То есть наоборот, очень хорошо, будет лосось. Ничего страшного, спрошу, когда вернётся.

— Возможно, я патологический дебил, но яснее как-то ничего не стало, — пожаловался Костик. — Попонятнее рассказать не можешь?

И я решилась.

— Ну ладно, вкратце дело вот в чем. Семнадцать лет назад в этих местах двое молодых супругов вытащили из моря пятьдесят килограммов, в том числе просто необыкновенные экземпляры. В ту же ночь они бесследно исчезли со всей своей добычей. Спустя шесть лет их трупы были обнаружены геологами в кабаньей яме. Теперь мне известно, что свидетелями преступления были три человека, во всяком случае двое мне известны точно — я говорю о свидетелях, а не о преступниках, но все они как воды в рот набрали.

— А янтарь?

— Янтаря до сих пор так и не нашли. Да, и вот ещё что. В тот же год, когда обнаружили трупы, здесь погиб рыбак. Или сам утонул, или ему кто-то помог, тоже неясно. В общем, следствие ничего не раскрыло. Из трех свидетелей один довольно скоро умер при подозрительных обстоятельствах, а потрясающий янтарь всплыл в Варшаве, лично знаю таких, которые его видели.

— В Варшаве много чего интересного появляется, в том числе и янтарь. Почему думаешь, что тот самый?

— Потому что такого больше нет. К тому же все три уникума оказались у одного человека, так что этот человек мог бы кое-что знать об их происхождении.

— Золотая муха?

— Ну да

— Насколько я понял, одним из свидетелей был Терличак?

— Похоже на то.

— А остальные?

— Один — мой бывший муж, это он умер при подозрительных обстоятельствах…

— Значит, от него ты и узнала…

— Вовсе нет. От него я ничего не узнала. Почти сразу же после возвращения отсюда мы развелись, по обоюдному согласию. Не до разговоров было. А вскоре он умер, так что ничего рассказать не мог.

— А сейчас?

— Что «сейчас»? Ты имеешь в виду общение с духами? Спиритический сеанс?

— Нет, я имею в виду — сейчас у тебя муж есть?

— Не знаю. Кажется, нету. Тот, кто последним занимал эту должность, уже не может называться мужем. А вот кое-что порассказать мог бы, да не расскажет, уж я его знаю.

— А третий?

— Третий муж?

— Да нет, ты говорила о трех свидетелях преступления.

— Третьим был Вальдемар. Он мне вроде бы рассказал все. Подсматривал, видел, но никого не опознал, кроме моего мужа. Вот его опознал.

— Погоди, а Терличак тоже видел твоего мужа?

— Наверняка. Зато не мог видеть Вальдемара.

— Ну тогда мне понятны его дурацкие намёки. Он считает — ты в курсе всего и держишь руку на пульсе. Вот только не знаю, где этот пульс и в чем он состоит.

— И я не знаю. И могу тебя порадовать, он заявил, что ты… скажем так, мой хахаль, которого я напустила на него, чтобы кое-что выведать.

— Что ж, мысль неплохая, ничего не имел бы против.

— Костик, мы же серьёзно говорим!

— До жути серьёзно… как на похоронах. Даже аналогия уместная. А что у тебя была за идея?

Раз уж столько рассказала, имеет смысл и остальное поведать.

— Да вспомнила о кошмарной бабе, вдове того утопшего Флориана. Неплохо было бы узнать, как она поживает и нашла ли свои денежки. Как-то упустила её из виду, с этим янтарём все из головы вылетело. Но тут что-то не так, одно с другим не вяжется Ладно, сама ничего не придумаю, надо подождать до завтра. Возможно, Вальдемар что знает.

Теперь замолчал и задумался Костик. Закурил, разлил по рюмкам оставшееся пиво и, кажется, тоже принял решение.

— Хорошо, так и быть, скажу. О янтаре с золотой мухой я слышал. Говорят, какая-то подозрительная история связана с этой вещицей, теперь вижу — правда. Я и в самом деле приехал сюда поискать для себя подходящий, но наряду с этим хотел узнать правду о золотой мухе, к истокам её, так сказать, приехал.

— Ну вот, теперь знаешь.

— Кое-что я купил. Ты когда в Варшаву возвращаешься?

— Пока ещё не решила. Когда янтарь перестанет выбрасывать. Скоро, наверное.

— А завтра, как считаешь, будет?

Я прислушалась. Нет, никто не выл, полная тишина.

— К сожалению, пропустила прогноз погоды, но если к утру опять не задует, шансы есть. А, ведь Вальдемар ушёл в море, он обязательно слушает сводку погоды для рыбаков, — значит, шторма не обещали. Так что может подойти.

— Как ты думаешь, сачок я смог бы здесь раздобыть? Может, у Вальдемара какой запасной найдётся?

— Вижу, наконец-то ты взялся за ум.

— Попробую, что стоит…

Действительно, ничего не стоило. Не такие уж обильные оказались уловы, подошли, видимо, остатки размытого янтароносного пласта, однако кое-что насобирать удалось. Костик проявил расторопность: у Вальдемара позаимствовал старый сачок, у кого-то из рыбаков — лишнюю пару длинных резиновых сапог. И с помощью этих средств добыл из моря с полкило янтаря, чем неимоверно гордился.

В соответствии с намеченным планом я пыталась поймать Вальдемара, что оказалось непросто. Доставив жене улов лосося, двести килограммов, Вальдемар помчался обратно к морю, теперь на янтарь, а когда я вечером вернулась домой, его ещё не было. Ядвига сказала, что он орудует на заливе. Поставив сети на сельдь, Вальдемар вернулся за полночь и сразу завалился спать, намереваясь на рассвете опять выйти на лосося.

— А что делать? — вздохнула Ядвига. — Приходится вертеться, обещали перемену погоды, вот он и торопится. Поесть бедняге толком некогда, совсем отощает, но ведь неизвестно, когда ещё такое подвернётся, а сейчас что выловил, то и наше. Вот и угорь пошёл. Завтра собираюсь коптить. Хотите?

Ещё бы, кто же откажется от копчёного угря? А пока, сидя с тарелкой жареного судака, я решила не огорчаться. Ничего, Вальдемар никуда от меня не денется, вот кончится эта его рыбацкая страда… Перемена погоды… Наверняка сразу все накроется — и рыба, и янтарь.

— Вы случайно не знаете, как живёт вдова Флориана? — на всякий случай спросила я Ядвигу, не очень надеясь на удачу. — Ну того, что утонул? Помните, она ещё говорила — их обокрали, а потом отпиралась от своих слов.

— Да её здесь уже давно нет, — не задумываясь ответила Ядвига. — Дом она продала и уехала в Эльблонг. Возможно, их и в самом деле обокрали, потому что не очень-то разбогатела, а ведь у Флориана денежки наверняка были.

Утопленник Флориан располагал немалыми деньгами, об этом все знали, и. если бы их у него не украли, достались бы вдове. Или успел потратить их на что-то? Что же такое он мог купить, чтобы это прошло незаметно для соседей? А вдруг его вдова живёт в собственном дворце? Какая жалость, что Ядвига не завзятая сплетница, слова лишнего из неё не вытянешь.

Ядвига знала все-таки достаточно: вдова Флориана проживала в маленькой квартирке, скромно, правда, немного располнела, хотя последнее обстоятельство только лишний раз подтверждало феноменальную скупость Флориана, державшего супругу впроголодь. Данные сведения достоверные, не сплетни, родная сестра Ядвиги живёт рядом с вдовой Флориана, уж она знает, с вдовой общается.

— А вообще странная это история, — сказала Ядвига, присаживаясь к столу со стаканом чая. — Чужие дела меня не очень интересуют, достаточно своих хлопот, вот одно удивляет. Как-то Флорианиха делилась с сестрой: дескать, муж всю жизнь копил денежки, а перед смертью враз потерял. Ну, не совсем перед смертью, немного раньше. Точно не помню, то ли в оборот пустил, то ли кому одолжил, то ли кому-то за что-то заплатил. Кому — неизвестно. И они пропали. Мне сестра рассказывала, очень она сочувствовала Флорианихе, да я слушала вполуха.

— И очень жаль!

— Давайте, ещё чаю заварю

— Спасибо, сама заварю, посидите хоть немного спокойно. А если здесь, в Песках, никто никакого бизнеса не завёл, значит, Флориан отдал все накопленное кому-то чужому?

— Может, и так… — засомневалась Ядвига. — В те времена много говорили о кооперации с немцами, собирались брать у нас всю сельдь на переработку, на паях. Вальдек ещё спрашивал, может, и нам стоит войти в долю, но я была против. А Флориан мог и клюнуть, он ведь жадным был.

Что ж, вряд ли от Вальдемара я узнаю больше. И если состояние Флориана в самом деле потеряно, его вдова тоже ничего не знает. Ага, вот ещё о чем хотела расспросить Ядвигу.

— Давно хочу спросить пани, все не представлялось случая. Кто теперь живёт в доме напротив? Те самые люди, владельцы сарая, который стоял на этом месте?

— Да нет, — рассеянно ответила Ядвига. — Те давно куда-то подевались. Кажется, продали участок своим родственникам, так люди говорили, но я не уверена.

— А вы видитесь с новыми соседями?

— Специально не встречаюсь, времени нет, да и неинтересно, а в ту сторону у нас окна не выходят, так я их мало когда и вижу. Разве что в гараж пойду или на веранду выйду, но не до того мне, чтобы просто стоять и глазеть по сторонам.

И в самом деле, дел у Ядвиги было невпроворот, в основном в доме. На веранде она бывала только летом, когда кормила там своих квартирантов, а у гаража чистила рыбу. Целые тонны рыбы, до соседей ли ей?

— Люди иногда говорят интересные вещи, — сделала я попытку потянуть за язык свою хозяйку.

— Да люди о них как раз почти ничего и не говорят, потому как сами не знают. Вроде бы приезжали и жили в этом доме разные знакомые или родственники хозяев, а сейчас, сдаётся мне, какая-то женщина живёт, молодая. И странная. Я в магазине слышала, вроде бы эта девица ни с кем не общается, сторонится людей. И знаете, возможно, я глупость скажу…

Ядвига нерешительно остановилась, не зная, стоит ли продолжать, и уставилась в окно на четырех котов, трудолюбиво выколупывавших из запутанных сетей ошмётки рыбы. Я терпеливо ждала. И дождалась.

— Как-то раз возвращалась я из магазина, а передо мной шла эта самая девушка. И вроде от кого-то пряталась. Вдруг ни с того ни с сего бросилась с дороги в лес и за дерево встала. Я даже испугалась — в чем дело? Оглянулась — ничего страшного, за мной шли трое рыбаков, наши, местные, с чего ей прятаться?

— А вы можете назвать этих рыбаков, пани Ядвига? Рассмотрели их?

— Да, конечно. Молодой Ростек, сын старухи Ростковой, да вы его знаете, потом Люлик, его пани тоже знает, и Терличак, а больше никого.

Очень мне все это показалось интересным, а почему интересным — и сама не понимала. Что мне за дело до девушки, проживающей в доме напротив нашего? А вот интересно, и все тут! Должно быть, это её я в лесу встретила. Она ещё кабана испугалась. Ну и что с того? Испугаться дикого кабана может любая горожанка, в этом ещё нет ничего странного. Я припомнила её лицо и пробормотала:

— Любопытно, любопытно. Знаете, на днях я встретила девушку, теперь думаю — ту самую, что живёт в доме напротив, про которую вы рассказали. Она в лесу на кабана наткнулась, мы вместе до дороги дошли. И показалось мне, что я где-то видела её раньше. Не знаете ли случайно, как её зовут?

К моему удивлению, Ядвига знала.

— А как же, Мария Петровская она. А почему знаю — так опять же через магазин. Из-за почтальона. Зашёл в магазин и спросил, нет ли тут Марии Петровской, в доме номер семнадцать проживает, он видел, как она выходила из своего дома, а он всех помнит в лицо, пани тоже. Сказал, только на минутку зашёл к Лойкам, письмо отнёс, а той уже нет, вот и подумал — не иначе как зашла в магазин.

— Мария Петровская… нет, первый раз слышу, — отозвалась я, хорошенько подумав. — Ну ничего, встречу, спрошу её, а то всегда злюсь, когда чего-нибудь не могу вспомнить.

Девушку мне удалось увидеть только потому, что я вышла из дому на редкость поздно — около девяти утра, а не на рассвете. Проспала, самым позорным образом проспала. Ладно уж, в конце концов, я не деревенская жительница, выросшая среди кур и коров, которых надо кормить и доить спозаранку, так что здешнее вставание ни свет ни заря не вошло ещё у меня в привычку. Я уже поднялась по тропинке, обернулась на оставшийся внизу посёлок и увидела, как девушка выходит из своего дома. Вышла, заперла за собой дверь, взглянула на дорогу и замерла. Метнулась за дом, осторожно выглянула из-за угла и кинулась в лес. Потом вскарабкалась по крутому склону дюны и скрылась.

Весьма удивлённая, я проследила за взглядом девушки и увидела Терличака, который остановился недалеко от гаража Вальдемара и уставился на её дом. Так этот проклятый Терличак и ей не даёт спокойно жить? Хорошо хоть, на пляже его сейчас нет, не будет под ногами болтаться.

И я быстрым шагом направилась по тропинке, успев заметить девушку наверху. Вот она наверняка не спешила к морю, шла в противоположном направлении. Что ей делать в лесу? Во всяком случае, я за ней не последовала.

Синоптики оказались правы. Ветер поднялся внезапно, дул все сильнее, и на следующий день уже бушевал неплохой шторм. Хорошо, Вальдемар успел убрать сети. Терпения у меня хватило на целых два дня, но ждать у моря погоды… К тому же холодный апрель кончился, приближался тёплый май. Пора было возвращаться в Варшаву.

Костик уехал днём раньше. И хотя мы очень мало общались, я с удивлением почувствовала, что, кажется, успела к нему привыкнуть…

Вернувшись в Варшаву, я сразу поняла — Орешника дома нет. Разговаривая по телефону, я в окно рассматривала фасад его виллы: не светилось ни огонька, хотя уже здорово стемнело. И как это я позабыла расспросить о семье Орешника, жене, детях! Возможно, живёт один. Думаю, в таком огромном доме не обойтись без служанки. А теперь вот гадай…

Ну что уставилась, что гадаю, зачем лезу в эту афёру? Из-за золотой мухи, конечно же. А тут ещё Терличак с его намёками, не могли они не встревожить. Нет ничего хуже сплетён, разве что чума, а подлый шакал делал все, чтобы приплести меня к преступлению. Глядишь, кто-нибудь и поверит. Нет, я сама должна внести ясность в запутанное дело, насколько у меня хватит сил.

Я позвонила Тосе и Адамчику. Последний сообщил, что у Орешника были жена и дочь, ещё школьница, так что в данное время года кто-то должен быть в доме. А если нет, то он, Адамчик, ничего не может поделать. Потом позвонила Ане, договорилась встретиться завтра, ибо непонятные действия Пупсика и его смерть при подозрительных обстоятельствах представлялись мне не телефонным разговором.

После чего я взвесила привезённый янтарь. Одиннадцать с половиной килограммов!

А на следующий день, привыкнув к ранним вставаниям, не выдержала. Проснулась в несусветную рань, в полседьмого, извлекла свой станочек, прикрутила первую попавшуюся под руку насадку, выбрала средних размеров янтарик, глубоко вздохнула и нажала кнопку.

Ну и снова началось…

Заработавшись, на встречу с Аней успела лишь потому, что от янтаря меня оторвал телефонный звонок. Звонил Костик.

— Ага, приехала! — обрадовался он. — Я так и думал, потому как там бушуют ветры. Видишь, я уже немного стал разбираться в янтарных закономерностях.

— Приехать-то приехала, но меня как бы и нет, — сразу оговорилась я. — Для мира я не существую.

— А в чем дело?

— Приступила к очистке янтаря.

— Корку стёсывать лучше всего… — начал было он меня поучать, но я его перебила:

— Фрезами очищается замечательно. Сейчас я обрабатываю… погоди, посчитаю…

Подсчитала разбросанные вокруг кусочки уже очищенного янтаря, и аж дух захватило.

— Езус-Мария! Сорок шестой!

— Ну и чего испугалась?

— Да ничего особенного. Только сейчас заметила, что вокруг делается.

— Так ты чистишь янтарь в комнате?! — ужаснулся Костик.

— А где же ещё?

— Ну, знаешь! Не ожидал такого даже от тебя. Надо бы посмотреть. Ты разрешишь заскочить ненадолго? Сейчас полпятого…

— Что?! — возопила я не своим голосом.

— Через минуту полпятого, — робко повторил Костик. — Что ещё случилось?

— Господи, мне надо бежать! Нет, сначала переодеться… и умыться. О боже, и причесаться, вся голова засыпана… Ладно, давай в восемь, к тому времени я уже вернусь.

Бросив трубку, помчалась в ванную, взглянула на себя в зеркало, и тут меня заклинило.

Такой себя ещё не приходилось лицезреть. Все — волосы, брови, ресницы и декольте — было густо припудрено янтарной пылью, так что я выглядела как желтушное привидение. Смоется ли жёлтое безобразие обычной водой с мылом? Может, надо оттирать растительным маслом? Нет, скорее уж понадобится скипидар. Да где я его возьму, скипидар! Правда, есть мастика для пола, вроде на скипидаре, вымазаться мастикой?

Поразмыслив, мастику я отмела. Лицо и шею отмыла водой и мылом, волосы кое-как вычесала с помощью щётки, наверняка не стали чище, но пыль уже не так заметна. И похвалила себя — умница, сообразила переодеться в халат.

На встречу с Аней в кафе на Роздроже явилась секунда в секунду, все ещё подхихикивая при воспоминании об устроенной в квартире катастрофе.

Аня была удивлена и даже шокирована.

— А мне показалось, ты хотела поговорить о смерти Казика? — неуверенно поинтересовалась она. — Нет, не может быть, чтобы это тебя так смешило. Что-нибудь случилось?

— Вот именно! Я занялась шлифовкой!

— Чем?!

— Попыталась сделать предварительную шлифовку собранного своими руками янтаря. Да заодно и окончательную. И знаешь, что из этого получилось?

Поскольку Аня тоже любила янтарь, прошло не менее получаса, прежде чем мы обе оказались в состоянии приступить к деловому разговору.

Начала я издалека, нужно же было ввести подругу в курс дела. По мере того как я знакомила её со всеми происшествиями на Вислинской косе, на щеках Ани все ярче проступал румянец, а к концу повествования она даже дышать перестала.

— Так вот, когда ты мне рассказывала о смерти Пупсика, я обо всем этом ещё понятия не имела. Теперь же, сама понимаешь, хочу разобраться и понять, что же тогда происходило. Единственным человеком, который может внести ясность, я считаю вторую жену Пупсика. Ты ведь знаешь её?

— Потрясающе! — не могла опомниться Аня. — Фантастическая история! Что? Знаю, конечно, хотя в моих подругах она не числится.

— Что она вообще за человек?

— Что за человек?.. Пожалуй, не стану я темнить. Она такой человек, от которого всего можно ожидать.

— Значит, ты тоже сделала какие-то выводы для себя, — поняла я.

— А ты нет? Насколько я тебя знаю… Так вот, богатое состояние было его собственностью, а не её. Неожиданное богатство. И если он там был, сам никого не убивал, сам ничего не крал, а зато все видел, то речь может идти только об одном. Шантаж!

Я облегчённо вздохнула. Слово сказано!

— Рада, что это сказала ты, а не я. Не хотелось бы о покойнике нехорошо выражаться, хотя ничего другого мне в голову не приходило. Вопрос только в том, кто кого шантажировал?

— Конечно, он — убийц. Если тогда милиция и в самом деле не обнаружила никаких следов, то убийц должно быть не меньше двух. Не волокли, а несли трупы. А кроме того, крутился ещё этот, как его, красавец…

— Терличак.

— Терличак. И если он тебя на дух… если так отрицательно относится к тебе, наверняка пострадал. Прекрасный Терличак явно что-то потерял, безвозвратно, и теперь злится. Мне кажется, твой Казик их выследил. Тут следует вспомнить утопшего скупца, деньги которого исчезли таинственным образом. Логический вывод — заплатил шантажисту, то есть был причастен к преступлению.

— Ты полагаешь, те, что убили, они и янтарь украли?

— Полагаю, те самые. Но вывез его кто-то другой, ведь ни один из убийц в Варшаве не появлялся, судя по твоим выводам. Правильно я тебя поняла? А золотую муху в Варшаве видели.

— Правильно.

— На преступление негодяев мог толкнуть тот янтарный перекупщик, мог и сам участвовать в убийстве, но только Казик его не заметил… не заметил?

— Зато присвоил награбленное, — задумчиво закончила я, ибо в ушах звучали язвительные высказывания Терличака, словно он и сейчас стоял над моей головой. — Наказания за преступление они никакого не понесли, зато и пользы от него не получили, вынуждены были платить и платить… Ну и в конце концов решили отравить вымогателя, возможно через третьих лиц…

— Через того самого перекупщика, — уточнила Аня и допила чай.

Ох, не дай бог скажет — ей пора идти, а ещё столько невыясненного! И я поспешила предложить: закажем ещё что-нибудь, на выбор — кофе, сок, вино, коньяк? Подумав, Аня выбрала кофе и коньяк, решив, наверное, что столь потрясающая тема нуждается в подкреплении.

— Поразительно, как продуктивно мы с тобой общаемся, — удовлетворённо заметила я. — Ты так здорово все приводишь в порядок, раскладываешь по полочкам.

Аня спокойно отозвалась:

— Ты что, забыла, ведь это же моя профессия. Почитала бы ты столько следственных материалов и актов судопроизводства. Да я просто вынуждена логично рассуждать, даже если бы не хотела. Конечно, лучше всего было бы допросить лично всех этих людей, а так это лишь чистая теория, в нашем распоряжении не имеется никаких фактических доказательств…

И в самом деле, как же я позабыла, что разговариваю с судьёй? К тому же по уголовному судопроизводству. Пришлось сокрушённо признаться:

— Честно говоря, такая дополнительная от тебя польза мне и в голову не приходила, я лишь надеялась с твоей помощью выйти на вторую жену Пупсика, то есть Казика. А теперь уже никаких сомнений — он просто не имел права помереть собственной смертью.

— Не мешай думать, — попросила Аня, уставившись в окно. Было на что уставиться: на Роздроже клубилась внушительная пробка. — Столько лет прошло…

— Четырнадцать, — уточнила я.

— Правда? Возможно. Насколько помнится, дела не возбуждали. Были сомнения, но медицина допускала и естественную кончину. А привходящих моментов хоть отбавляй. Идуся то и дело падала в обморок…

— Какая ещё Идуся?

— Вторая жена твоего Казика. Никто не знал, с кем он встречался в тот день, никаких мотивов для убийства не обнаружили, ведь формально деньги принадлежали ей. Любовника у Идуси не было, Казика она обожала, так что следственным органам практически не за что оказалось уцепиться. Это только в английских детективах проницательный инспектор полиции для собственного удовольствия без всякого видимого повода начинает копаться в деле, у нас же нераскрытые уголовные преступления статистику портили, так что мы старались не заводить сомнительных дел.

— И теперь, когда прошло столько лет, одна лишь Идуся может ещё что-то помнить и расколоться…

— Если не дура, подождёт ещё шесть, чтобы прошло ровно двадцать, принятый у нас срок давности. Тогда у неё никто не отберёт денежки, даже если они получены преступным путём. Впрочем, думаю, она их уже растранжирила.

— Так ведь не она совершила преступление, может поклясться — ни о чем не имела понятия.

— В ту пору это бы её не спасло, сейчас же — другое дело… Ты права: сейчас, возможно, у неё и вырвется словцо. А задать ей можно множество вопросов: с кем он встречался, кто у них бывал, номера телефонов, все о деньгах, что говорил, боялся ли чего или кого, если да — то чего и кого. И так далее. Его образ жизни, ездил ли куда, надолго ли. Вообще все о покойном муже. Погоди-ка! Ведь кое-что об их образе жизни я и сама знаю, встречались в одной компании, в бридж играли. Мне бы себя допросить… Насколько мне известно, Казик один раз куда-то точно ездил без Идуси. Играли мы в их доме, я вышла в туалет, когда вернулась — Казик говорил по телефону, так что не знаю, он позвонил или ему позвонили. В дверях кабинета стоял. Чтобы не мешать, я тихонечко прошла мимо, у них всюду постелены были ковры, шагов не слыхать. «Приятно слышать пана, — сказал Казик в трубку, причём так, довольно ехидно, и добавил:

— Ну, что скажете?» Таким тоном, что даже мне неприятно стало. Потом послушал и говорит: «Нехорошо. Последний срок — воскресенье вечером, понедельник рабочий день». И все.

— Шантаж не исключается, — с некоторым сомнением решила я.

— Но и не подтверждается, — возразила подруга-судьиха. — Хотя прозвучало весьма ядовито.

— Значит, воскресенье ещё ждёт, а в понедельник отправится доносить…

— Донесёт анонимно, иначе квалифицируется как соучастник преступления, — поправила судьиха.

— Уверена, он уже сто раз основательно продумал, что станет врать. Уж врать-то Казик умел! Видимо, совсем распоясался в своих вымогательствах и преступники потеряли терпение. У меня получается — Пупсик шантажировал как минимум двух преступников, если не трех.

Аня рассуждала вслух:

— Не знаю, как классифицировать всех этих перекупщиков и посредников. Насколько я разбираюсь… впрочем, теперь стала немного разбираться — ведь по твоему наущению несколько раз съездила летом на косу. Удивительно, но с янтарём как с рыбой — никто из рыбаков не возит в города продавать, покупатели, вернее, перекупшики сами к ним приезжают. Подозрительнее всех мне представляется Франек, ну тот, который исчез. Но по опыту знаю — такие не любят мокрой работы, вряд ли он виновен в отравлении, разве что в виде исключения…

— Казик мог им встать поперёк горла…

— Наняли бы профессионалов. Хотя… ведь все это происходило целых четырнадцать лет назад, это сейчас ума бы хватило, а тогда все по-другому было… Так что, возможно, Казака прикончил один из них лично, раздобыл губительное для печени средство и нашёл подходящий случай.

Обсудив все известные нам факты, пришли к выводу, что мне следует поговорить со всеми, кто замешан в этом деле, хотя наверняка они мне ничего не поведают.

— А я беру на себя Идусю, — решила Аня. — Придумаю что-нибудь, тот же бридж. Заинтересовала меня эта история, я говорю о моем личном интересе, ни в коей мере не служебном. И знаешь, мне бы тоже очень хотелось взглянуть на золотую муху. Надеюсь, она ещё не упорхнула за пределы нашей родины. Ага, а что скажешь насчёт девушки?

— Сама не знаю, — не очень уверенно ответила я. — Сдаётся мне, она тут ни при чем, хотя и живёт в том доме. Я о ней просто так рассказала, лишь для порядка, чтобы ты знала обо всем. А может, потому, что никак не могу вспомнить, где её видела. Так что её пока давай оставим в покое.

Костик ожидал меня у моего дома. Когда я подъехала, вышел из машины.

— Извини, Костик! — взмолилась я. — Дело не в том, что я часов не наблюдаю, а в том, что я в них катастрофически не вмещаюсь. Даже подругу не отвезла домой, так торопилась!

Костик сочувственно улыбнулся.

— У тебя и в самом деле сложные отношения со временем, ты даже не заметила, что я приехал раньше, так уж получилось. Подумал — подожду твоего возвращения здесь. И оказался прав. Надеюсь, ты не привела квартиру в порядок?

Остановившись на площадке второго этажа, я с удивлением обернулась к гостю, не понимая, о чем это он. Ох, очень симпатично этот гость выглядел! Красивый парень, приблизительно в моем возрасте, и при этом очень неплохо сохранившийся. Даже мелькнула приятная мысль — может, я тоже?.. Минутку, о чем это он спросил?

— Да ты что, конечно, нет! На встречу с подругой мчалась как на пожар.

Костик тоже смотрел на меня каким-то… туманным взглядом. На втором этаже светила на редкость яркая лампочка, обычно здесь я начинала проглядывать письма, вытащенные из почтового ящика. Теперь же судорожно припоминала, не надела ли второпях чего-либо особо безвкусного, не накрасила ли случайно губы красной помадой? Вряд ли, иначе Аня сказала бы. Будь я моложе и красивее, подумала бы: моя красота сразила его наповал, именно вот здесь, на лестнице.

Войдя в квартиру, я предъявила Костику запорошённую янтарной пылью комнату. Последовал взрыв хохота и затем поздравления по случаю достижения потрясающих результатов.

— Я тебе говорил — для шлифовки надо отвести особое помещение, теперь убедилась? Меня-то это не очень волнует, но жена пала бы трупом. Надеюсь, ты не падаешь?

— О трупах не может быть и речи, а вот цветочкам, боюсь, это не понравилось. В следующий раз загорожусь со всех сторон плёнкой. За потолок зацеплю, то есть не за потолок, а за какие-нибудь крючья, вбитые в потолок — Если у тебя имеются крючья и плёнка, могу помочь.

Помощь была принята с благодарностью, потому как потолки у меня излишне высокие. Простой плёнки в доме не оказалось, зато нашлись какие-то пластиковые прозрачные скатерти и занавески для душа. За неимением крюков решили поступить иначе. Очень быстро и ловко Костик сколотил нечто вроде клетки, небольшой, в такой не разгуляешься, да и влезать в неё приходилось на четвереньках, зато она со всех сторон ограждала моё рабочее место. Маленький столик, стул, лампа и хитрые шлифовальные устройства вполне помещались, ещё и для меня кое-что оставалось.

Наводя в клетке порядок, собирая с пола булавки и обрывки клейкой ленты, я грустно заметила:

— Уж не знаю почему, но наши встречи с тобой происходят как-то нетипично. Цветочки помою завтра, пусть катятся ко всем чертям.

— Чудесные слова в устах женщины! — восхитился Костик и поставил на место стремянку.

Продолжение визита прошло уже в банальной обстановке. К счастью, у меня имелась вторая комната, куда янтарная пыль не просочилась, и там, на заваленном бумагами столе, удалось разместить стаканы, бокалы, пиво и бутылку вина.

— Костик, у меня на тебя виды! — честно предостерегла я. — И, к сожалению, забыла предупредить — в этом доме обычно не бывает еды. Так что очень извиняюсь.

— Ничего страшного. Красивым женщинам нет нужды покорять мужчин через желудок. А кроме того, у меня на тебя тоже виды. Да ещё какие!

— Похоже, твои виды на меня самые что ни на есть грандиозные, раз начинаешь с таких мощных комплиментов.

— Ну почему же? — вроде бы даже смутился Костик. — Ты мне понравилась с первого взгляда, уже за тем столом с гипсом. А подступиться к тебе не было возможности, ты оказалась прочно занята другими Сама видишь, ничего я не забыл.

— Что ж, на вкус и цвет товарищей нет, — философски отозвалась я. — Кто первым изложит свои виды? Придётся, видно, мне, потому как ты явно стремишься свернуть в сторону от главной темы.

— Наоборот, как раз пытаюсь приблизиться к ней. Слишком уж ты по-дружески настроена.

И вовсе нет, я отнюдь не настаивала на дружеских отношениях, Костик мне нравился, но в данный момент меня распирали проблемы расследования. Тлевшее доселе в душе желание распутать преступление разгорелось буйным пламенем после беседы с Аней. Не до романов тут.

— Притормози, — вежливо попросила я, — всему своё время. Скажи, тебе интересна история с золотой мухой?

— Неужели ты ещё сомневаешься? — удивился Костик. — Я же говорил. А что, есть новости?

— Пока не знаю. Возможно, кое-что удастся прояснить. Хочешь знать, где живёт Орешник?

— Здесь! — ткнул Костик пальцем в окно. — Рядом с тобой. Я уже с ним общался.

— Какого же тогда черта я морочила голову посторонним людям и пугала несчастных молодожёнов! Если бы знала, что встречу тебя…

И тут меня словно молния пронзила — вдруг все прояснилось.

— А, знаю! — заорала я не своим голосом.

— Езус-Мария! — вздрогнул Костик. — Что ты знаешь? Что случилось?

— Вспомнила, почему та девушка показалась мне знакомой! Ну та, что жила на косе рядом с домом Вальдемара! Это ведь её я видела, когда занималась поисками Орешника! На Хожей! Это она открыла мне дверь! Тогда была совсем соплячкой, теперь лет на десять постарше, тогда носила причёску «утопленница», теперь нормальная стрижка. Но почти не изменилась. Меня она не узнала, — должно быть, я больше изменилась.

— Погоди, не трещи так! — остановил меня Костик. — Ты говоришь о Марысе Петровской?

— Ну да! Так ты её знаешь?

— Ясное дело, знаю, коллега можно сказать, правда другое поколение, но специальность у нас одна и та же. Сейчас занимается проектированием оправ для ювелирных изделий, очень интересные работы. Ей весьма пригодилась специализация по истории искусств. В последнее время увлеклась янтарём, мечтает даже музей создать. Характер скрытный, такой тихий омут, но упряма, как целое стадо ослов. Да, я в Песках встретил её, мы даже поговорили о янтаре.

И опять я с горечью подумала — на кой черт тогда мучила бедную Ядвигу? Могла бы помучить Костика.

— Знаешь, — сказала я вслух, — эта твоя Марыся очень уж странно там себя вела.

— Это точно, — согласился Костик. — При встрече со мной она вдруг смешалась, понятия не имею почему, ведь мы хорошо знакомы и часто встречаемся в Варшаве. Так и не поговорили толком, у Марыси явно не было охоты, и она постаралась поскорее от меня отделаться. Как думаешь, что с ней? И почему она тебя заинтересовала?

— Да ничего не думаю, а заинтересовала потому, что я никак не могла вспомнить, где её раньше видела. Ох, теперь я свернула в сторону… О чем мы?.. Ага, об Орешнике. Хочу с ним поговорить.

— О чем?

— Спрошу, откуда у него взялся янтарь с золотой мухой. Кто, конкретно, ему продал. Много лет назад.

— Думаешь, он так и скажет тебе правду?

— Если ни в чем не виноват — скажет. А если не скажет или наврёт, станет ясно, что он замешан в этом тёмном деле.

— А зачем тебе это? Чего лезешь в афёру?

— Да не лезу я, меня туда толкают! — разозлилась я. — Уж ты-то должен бы знать. Вспомни этого кретина Терличака. Он же считает меня к ней причастной, я и в самом деле была в ту пору там. А я терпеть не могу, когда меня впутывают во что-то, к чему я никакого отношения не имею, и желаю по крайней мере знать, во что впутывают! Хорошо ещё, что это не я утопила Флориана! Вальдемар подтвердит, что я ни сном ни духом, пся крев!

И тут Костик с каким-то подозрительным блеском в глазах поинтересовался:

— Но ведь, кажется, ты там была не одна? И первый, и второй раз тебя кто-то сопровождал?

Надо же, Драгоценный! Ну и дела! Интересно, откуда…

И я сурово спросила:

— А ты откуда об этом знаешь? Нет, никакого секрета я не делаю, но вроде бы тебе о нем не говорила, просто он не играл никакой роли. Ни во что не вмешивался, ни к чему не причастен, с чего это ты к нему цепляешься?

— Мне бы не хотелось проявить бестактность…

— Проявляй, пожалуйста, сколько влезет! И давай покончим с этим Версалем. Нечего бояться бестактности, мы говорим о серьёзных вещах. Ну был он моим сожителем, подумаешь, большое дело, претензий у меня к нему нет, был, да теперь сплыл, так при чем тут он?

— Ты знаешь же, я там немало общался с людьми! — вспыхнул вдруг Костик. — Тебя там все заметили, его тоже. У людей есть глаза и уши. А этот твой… собственное расследование проводил, всех расспрашивал, с милицией в постоянном контакте. Всезнающего из себя строил. Возможно, и в самом деле многое знал. Никто не поверит, что тебе он ничего не рассказывал, отсюда вывод — ты тоже все знаешь. Так считают.

— Все?

— Некоторые. А Терличак наверняка.

Ну я и заткнулась. Какого черта… Мой Идеал проворачивал там такую работу, а я и ведать не ведала? Неудивительно, что меня бог знает в чем подозревают, не исключено, во всех смертных грехах. Ну уж нет, не согласная я!

Мои мрачные размышления прервал Костик.

— Погоди! — энергично потребовал он. — А что с ним?.. С этим твоим сожителем?

— Я бы предпочла все-таки называть его хахалем, — вздохнув, предложила я и тут же поправилась:

— Хотя нет, это определение подходит ему как корове седло. Не знаю, что с ним.

— Он жив хотя бы?

— Не приходилось слышать, что умер. Во всяком случае, незадолго до моей последней поездки на косу видела его собственными глазами. Целого и невредимого. А что? Зачем он тебе?

— Вот уж он мне совсем не нужен, по мне, так лучше бы его и вовсе не было. Просто я хочу сказать — все это делает понятным подозрительное отношение и к тебе. Ведь кто поручится, что твой хахаль-сожитель не вёл переговоры с Терличаком? Или, напротив, ему что-то удалось раскрыть, и он сунул палку в муравейник. И вот ещё что. Здесь, в Варшаве, ходят слухи — кто-то разыскивает золотую муху. Нет, не из нашей братии, посторонний. Может, как раз он?

Я только плечами пожала. Поклоняться Кумиру я давно перестала, теперь он только раздражал. И разумеется, мог и пакостить.

— Ты бы поподробней рассказал мне, что слышал, — попросила я. — Ещё на косе признался — кое-что знаешь, а теперь ещё и новые слухи. Ну, давай, выкладывай!

Костик вздохнул и отпил глоток вина.

— О янтаре с золотой мухой я слышал уже много лет назад, — начал он. — Сам тогда ещё янтарём не занимался. Заинтересовался после того, как мне попался потрясающий экземпляр с перламутровой дымкой, правда-правда, переливалась прямо как перламутр, откуда в янтаре перламутр? Естественно, меня это заинтриговало, я даже хотел его купить, да продавец заломил такую цену, что я просто обомлел.

— А какого он был размера, этот янтарь с перламутровой дымкой?

— Такого, как ты рассказывала, граммов в двести, может двести двадцать. Да из него настоящий шедевр можно было сделать! Нет, ты не думай, я не считаю себя Микеланджело…

— Давно ты его видел? У кого?

— Дай-ка подумать… Шестнадцать лет назад. Я как раз сделал свой первый янтарный гарнитур, пользовался большим успехом, скажу тебе. А у кого… Человек мне незнакомый, случайно встретил его у одного шлифовальщика. Причём наверняка не профессионал, со стороны человек, зашёл узнать, за сколько может продать свою. Потом я понял — продавать он и не собирался.

— Но ты его помнишь, описать можешь?

— Если бы точно не знал, что поляк, решил бы — макаронщик, вылитый итальяшка. Черноволосый, смазливый, знаешь, из тех, кого обожают женщины, сильно смахивал на жиголо.

Встав, я извлекла один из своих альбомов с фотографиями, отыскала нужный снимок и подсунула Костику под нос.

— Этот?

— Точно! — изумился Костик. — Откуда он у тебя?

Так я и знала, Пупсик, чтоб ему сдохнуть! Спустя год после гибели владельца янтаря! Теперь не очень-то нужны Анины сведения, я и без них получила веское подтверждение.

И язвительно поинтересовалась:

— Случайно Терличак не намекал тебе на него? Если уж из меня делает преступницу и шантажистку, то только из-за этого вот подонка, упокой. Господи, его душу. Поскольку он помер, хотела скрыть, но правда вылазит и без моего участия. А в те времена я была его женой. Перестала быть вскоре после возвращения с косы. Холера! Так ты не знал о нем?

— Понятия не имел! — ужаснулся Костик. — Иначе как-то поделикатнее бы выразился, не в моих привычках доставлять людям лишние переживания, а уж тебе и подавно.

— Ладно, успокойся. Его сменщик оказался не хуже…

Долго молчал Костик, разглядывая фото. Потом захлопнул альбом, долил мне вина и сам тоже выпил.

— Ты уж извини, не хочу показаться назойливым, но, похоже, не везло тебе? А тот, первый, с гипсом? То есть времён гипсового макета?

— А, это был мой первый муж… Особых хлопот не доставил, вот разве что детей. Развёлся со мной. Как муж — очень хорош. Жив, дети, кажется, с ним видятся. Они у меня уже взрослые, ведь родила я их совсем молодой. Этот абсолютно никак не связан с интересующей нас проблемой.

Господи, сколько же их у меня было, этих мужей, легальных и нелегальных! Похоже, и в самом деле я отбирала их не наилучшим образом.

Я посмотрела на Костика с внезапно вспыхнувшим интересом. Вот с ним у нас есть общее — золотая муха, стремление её разыскать, увидеть, в руках подержать! И говорил он со мной по-человечески, просто, без притворства. Не лгал, не притворялся всезнающим, не напускал таинственность, не смотрел свысока, относился как к равной. Может быть, с самого начала следовало искать именно такого, а не потрясающих красавцев и бесподобных перлов создания?

И такая какая-то атмосфера создалась в комнате… такая, что мы оба лишь с большими усилиями заставили себя вернуться к реальности. Не один час на это потребовался. И теперь, в соответствии с добрыми польскими традициями, мне следовало поставить перед ним блюдо с чем-то сытным и вкусным. Или ему откупорить бутылку шампанского. Увы, ни сытное блюдо, ни бутылка шампанского не могли появиться в моем доме сами по себе. Уж не знаю, какие чувства испытывал Костик, я же утвердилась в добром к нему отношении.

— Поскольку есть все равно нечего, может, вернёмся к нашей проблеме? — неуверенно предложила я. — Забыла, на чем остановились.

Костик ответил нежно и ласково:

— Во-первых, не привык я питаться в час ночи. Вот разве что ты… А во-вторых, остановились мы на янтаре с дымкой, если мне память не изменяет. Это последнее, о чем мы с тобой говорили. Выходит, он имеет какое-то значение?

Признаюсь, мне пришлось здорово поднапрячься, чтобы продолжить деловую беседу.

— Костик, неужели я тебе так и не сказала, что все эти три янтаря являются вещественными доказательствами преступления? Ведь они все одного помёта: муха, дымка и рыбка. Ты видел дымку собственными глазами…

— Но тогда я ещё не имел о преступлении ни малейшего понятия. Итак… погоди, а что «итак»?

Начиная с этого упоительного вечера, Костик принялся буквально трястись надо мной, обходился бережно, словно с тухлым яйцом. Не дай бог задеть меня словом, не дай бог, чтобы кто-то обидел, не дай бог подвергнуть меня опасности. Скажем, Орешник непременно меня пристукнет, и все в таком духе. В общем, относился ко мне, как всякий нормальный мужчина, спятивший из-за бабы. Ну да я не из таких, которым это нравится. Нет, нравилось-то оно, конечно, но над всем этим порхала золотая муха.

Свет в окнах дома Орешника я узрела вечером следующего дня, и телефонная трубка сама собой оказалась в руке.

— Добрый вечер! — поздоровалась я, услышав мужской голос. — Надеюсь, пан Люциан Орешник? Нет, мы не знакомы, но я знаю пана, как родного брата, и давно мечтаю о встрече с вами.

— Простите, а откуда пани так хорошо меня знает? — осторожно поинтересовался Орешник.

— От пана Корецкого, от пана Валтасара, от пана Жечицкого, от пана Фермеля, от всех на свете! Стремлюсь к пану как смерч! Несёт меня! А вас все нет и нет!

По-видимому, я порядком оглушила его, ибо Орешник принялся оправдываться:

— Да, никого из нас не было, уехали на похороны родственника за Ломжу. Целых три дня… Минутку, а по какому делу…

— Янтарь, по какому же ещё? Нет, это не телефонный разговор, нам надо встретиться, и сразу предупреждаю, я живу рядом, через десять минут буду. Возможно, мы договоримся насчёт обстоятельной встречи в другое, более удобное время, но сейчас я помру, если немедленно с паном не увижусь! Так что лучше соглашайтесь.

Психов все боятся, их стараются не раздражать, обходиться как можно деликатнее. Вот и Орешник даже не спросил моей фамилии и согласился встретиться.

С кошмарной пунктуальностью, ровно через десять минут, я звонила у калитки владений Орешника.

Много лет назад мне самой здорово хотелось приобрести этот участок, помешали отсутствие денег и царящие тогда в моей стране порядки. Видимо, те несбывшиеся мечты повлияли на моё отношение к пану Орешнику. Он не понравился мне с первого взгляда. Мало того что оказался, в соответствии с последней модой, недобритым, а щетина недельной давности мужчину не красит, так ещё редкие волоски, сохранившиеся на плешивом черепе, были зачёсаны назад и болтались как вылинявший конский хвостик. Остальные детали внешности уже не играли роли, а явно набиравшая силу полнота являлась только его проблемой.

Постаравшись скрыть отсутствие восторга, я представилась как можно нечленораздельнее и взяла быка за рога.

— Так вот, — напирая на хозяина, защебетала я, — уже много лет я охочусь за паном… много лет с перерывами… потому как некогда вам принадлежал янтарь с золотой мухой в серёдке. Вы ещё показывали его Адамчику, пану Корецкому, помните? Откуда он у вас?

На глупые вопросы получают глупые ответы, сама виновата. Невзирая на внезапность атаки, пан Люциан отреагировал молниеносно.

— Из моря, проше пани, — вежливо ответил он. Кусая себе локти, я воскликнула:

— Да я знаю, конечно, из моря, но от кого именно вы его получили?

— Наверняка от рыбаков, тех, что занимаются янтарным промыслом. Я иногда приобретаю у них кое-что, случается и лично, но чаще через посредников.

И тут мне стало ясно — пан Люциан спохватился и теперь горько раскаивается. Следовало категорически забыть муху, удивиться моему вопросу, ничего не понимать. А теперь поздно отпираться. Нет, внезапность — это вещь!

— Но ведь в тот момент, когда золотая муха вышла из моря, пан при этом лично не присутствовал! — давила я.

— С чего вы взяли?

— С того, что я сама там была. Из моря её на моих глазах выловили, хотя в руках я её не держала, но видела. Она все ещё у вас?

Эх, длинный бабий язык! Не успела вовремя прикусить и опять задала глупый вопрос. Тут уж пан Люциан своего шанса не упустил.

— Столько лет прошло, давным-давно уж не видел. Да и тогда она не была моей, я выступал лишь посредником, мне дали ненадолго, поглядеть и людям показать.

Теперь по-умному следовало бы поинтересоваться, кому он отдал янтарь с золотой мухой, поскольку я сама горю желанием рассмотреть наконец это чудо природы, а возможно, и приобрести, сто лет, дескать, мечтаю, потому и разыскивала с таким упорством его, пана Орешника. Так нет же, я продолжала в своём духе.

— А чей был янтарь?

— Наверное, того, кто его нашёл? — вопросом на вопрос ответил бессовестный перекупщик, уже полностью овладев собой. И, предваряя следующие, добавил:

— А кто нашёл — не помню. Возможно, и не знал.

— Но кто-то же дал его пану из рук в руки? Этого человека вы должны помнить, — настаивала я. — Даже если он умер, не могли же вы его забыть!

Вот когда мой болтливый язык оказался полезным! Сболтнул просто так, а пригодилось. Пан Люциан как-то весь обмяк, и, кажется, лицо его малость посинело.

— Если вам известно, что он умер, зачем тогда меня расспрашивать?

Ох, боюсь, что тут и я посинела. Вот интересно, о ком это мы говорим? Появление золотой мухи сопровождалось, насколько мне известно, гибелью четырех человек. Кого же конкретно имеет в виду этот аферист?

И я осторожно заметила:

— Поумирало много людей, уж и не знаю, кто из них дал пану янтарь. Согласитесь, он сам мне этого уже не скажет. Так кто же? Тем более что мертвецу это уже ничем не навредит.

Не то я должна была говорить, не то! И вообще у нас получался какой-то идиотский разговор. Я вовсе не собиралась запугивать пана Люциана, хотела лишь деликатно его прощупать, ибо уже давно чуяла неладное. А теперь сама же залезла в капкан.

А Орешник добавил идиотизмов, нервно проговорив:

— Вот именно, не повредит, не поможет, так зачем в этом копаться? А может, я его вовсе не знал, может, там за меня кто-то другой сказал…

— Какой другой?

— Да не все ли равно?

— Не Франек ли Лежал? — выстрелила я наугад, раз уж иду ва-банк.

— Вот я и говорю, раз пани сама все знает, зачем меня пытать?

— Так ведь не Франек показывал муху, а вы. Вам её дал Франек?

— Может, и Франек.

— А вот мне кажется, ещё кто-то там был…

Тут хозяин дома пробормотал под нос слова, из которых следовало — лучше будет, если я уйду добровольно. Я и то удивлялась, как это он меня до сих пор не вышвырнул за дверь. Притворилась, что не слышу, и упрямо закончила фразу:

— …и этот кто-то дал вам янтарь. Кто же это был? Пан Люциан насторожился, весь подобрался и упёрся задними лапами.

— Не знаю! Незнакомый человек, не представился мне. И уже давно помер. Я вообще оказался там случайно, меня попросили прийти посмотреть янтарь, чтобы оценить. Услугу им оказал, всего-навсего, а так я никогда с ними ничего общего не имел!

Последнюю фразу он произнёс с таким выражением, что до меня наконец дошло, да ведь он напуган! До смерти напуган! Прекрасно информирован о преступлении, всеми силами пытается от него отмежеваться и только поэтому не выгоняет меня. Понятия не имеет, кто я такая, вот и остерегается. С самого начала допустив ошибку, теперь не знает, как умнее повести себя. Надо помочь ему, соблюдя и кое-какие свои интересы. И я успокаивающе произнесла:

— Если честно, то мне до зарезу надо разыскать янтарь с золотой мухой, а все остальное меня не колышет. Скажите же, кому вы его отдали? Покупателя не нашли и вернули. У кого он сейчас?

— Что пани пообещали за это? — вдруг поинтересовался Орешник. — Наверняка какой-то любитель…

Тут уж я на удочку не попалась, не стала расспрашивать, какой такой любитель. Раз уж я такая информированная особа, сама должна знать какой.

— Может, и пообещали, — неопределённо согласилась я. — Во всяком случае, я лицо заинтересованное. Так кто же?

— У кого янтарь в настоящее время — не знаю. Но не советую пани заниматься перепродажей камня. И на неприятности можно налететь.

— Не надо мне советовать, лучше скажите, где искать янтарь? Вы уверены, что Франек…

— И вовсе я не уверен. Даже если янтарь и побывал в его руках, это ещё не означает, что он — его собственность. Посредником Франек был, факт, хотел и меня привлечь, да я самоустранился. Желаете у него искать — дело ваше.

— А как с остальными?

— С какими остальными?

— Ну, теми, с рыбкой и с перламутровой дымкой.

— А, так пани в курсе…

— Ясное дело, в курсе. И даже в курсе, что они у вас побывали.

Теперь пан Люциан производил двойственное впечатление. С одной стороны, вроде бы немного осмелел, а с другой — весьма огорчился. По всей видимости, ему очень не хотелось, чтобы стало известно о его причастности к этим редкостям. Эх, вызвать бы у него немедленную и полную амнезию, чтобы провести весь этот разговор совсем по-другому. Теперь же обратно не сыграешь, мы дошли до Франека.

Орешник неохотно признался:

— Все три были вместе. И тоже не представляю, где они теперь.

— Возможно, выехали за границу?

— Да что вы мне мозги пудрите, если бы выехали, кто бы стал их здесь искать? Впрочем, коли дадут хорошую цену, сами всплывут. А больше ничего не скажу, знать ничего не знаю. А про все эти давние события и вовсе позабыл.

Как же, так я и поверила! Впрочем, мне ясно дали понять — пресс-конференция закончена, больше я не получу ответов ни на один из своих вопросов.

Ничего не поделаешь, хотя о многом ещё хотелось бы узнать. С трудом вылезла я из слишком глубокого кресла и покинула кабинет хозяина, а потом и его дом. Нащупав в темноте выложенную плитками дорожку, двинулась по ней. Если бы ещё не стемнело, домой я бы направилась напрямки, но скакать в темноте по газонам с кирпичами и ямами не рискнула, а то, глядишь, и доставила бы большое удовольствие пану Орешнику, свернув себе шею. Или он сделал бы это сам, не выдержав искушения и погнавшись за мной с увесистой дубинкой.

Этим же вечером я обо всем рассказала Костику (будучи свежим любовником, он навещал меня ежедневно). Оба мы пришли к выводу, что расследование убийства велось самым идиотским образом, поскольку и дураку ясно: следовало пойти по следам похищенных сокровищ. Оправдывает полицию лишь то, что никто тогда не сказал об уникальных находках, так как же они могли пойти по их следам? Потом мы с Костиком занялись другим, ни на шаг не продвинув наше расследование.

А утром позвонила Аня.

— Ну вот, сегодня собираемся на бридж у одной из моих приятельниц, — сообщила она. — Я сделала все, что смогла, и надеюсь завтра тебе кое-что рассказать. Как договоримся?

— Тебе как удобнее? У тебя или у меня?

— Я бы предпочла у тебя, у меня будет мешать муж.

— Тогда приезжай сразу после работы. Я буду так ждать, что даже приготовлю что-нибудь поесть. Несложное, но съедобное.

— Тронута! — заверила меня Аня и отключилась.

Раздираемая на две части старым и новым увлечением, я не знала, на что решиться: ехать в город и пооколачиваться среди янтарщиков или влезть в клетку и заняться шлифовкой. Вспомнила об обещании приготовить еду, и вопрос был снят.

Совершенно случайно, когда я ехала по Вспульной, освободилось место на стоянке, что находилась между магазином и шлифовальной мастерской отца приятеля сына моей подруги. Быстренько заняв местечко, я прошла через арку во двор, поскольку мастерская была во дворе, на что указывала вывеска со стрелкой в подворотне. И увидела, как в открытых дверях мастерской прощался с её хозяином мой бывшенький. Драгоценный!

Почему я вросла в землю — не знаю. Возможно, аукнулись заглохшие чувства, давно перешедшие в неприязненные, хотя и несколько смягчённые сознанием того, что я обскакала его по количеству добытого янтаря, к тому же у меня теперь есть собственный станок! А в придачу ещё и Костик. А может, вспомнилось, как он там, на косе, развил бурную сыскную деятельность, не сказав мне ни слова о своих достижениях в этой области. И при трупе Флориана крутился. И в милиции местной околачивался, а мне ничего не сказал! Подслушать, о чем он говорит с владельцем мастерской? И без подслушивания, судя по мимике обоих, я прекрасно понимала — обмениваются ничего не значащими прощальными вежливостями. Не стала валять дурака, попятилась в подворотню и скрылась в первом же подъезде.

Дождавшись, когда бывшенький свернул на улицу, я помчалась в мастерскую.

— Добрый день! — приветствовала я отца приятеля сына моей подруги. — Что здесь делал человек, который только что ушёл? Это нехороший человек, он в своё время подговорил меня заняться ручным сверлением янтаря!

Владелец мастерской меня хорошо знал. Улыбнувшись, он ответил:

— Добрый день. Возможно, вы были для него опасной конкуренткой? Так вы его знаете?

— И очень неплохо. Представляете, как я на него обижена!

— Ничего удивительного, я бы тоже обиделся на того, кому удалось бы подговорить меня сверлить янтарь вручную. Жуткое дело! Так вы знаете, что он интересуется янтарём?

Естественно, посвящать шлифовальщика во все подробности афёры я не собиралась, поэтому сдержанно ответила:

— Да, есть у него такое хобби, иногда балуется. Время от времени. Когда подвернётся что-то завлекательное.

— Так, значит, сейчас как раз такое время, потому что он ищет интересный янтарь.

— В вашей мастерской? — удивилась я. — Янтарь обычно ищут у скупщиков. Он хочет уже обработанный?

— Да на любой согласен, если это будет нечто особенное. Интересуется новинками. Вот я стал клеить янтарь, он расспрашивал. Ну и то самое, что и пани…

Поскольку я вопросительно смотрела на собеседника, он дополнил:

— Большой камень с золотой мухой.

Внутри все так и оборвалось. Значит, все-таки… Значит, интересует его муха, значит, пока её не откопал. И я дрожащим голосом спросила:

— А пану о ней ничего не известно?

— Твёрдо знаю только одно: кто-то её ишет. Среди нашего брата янтарщика ходят слухи, что её до поры до времени припрятали, пока не найдётся достойный покупатель. Кажется, за границу пока не уплыла, хотя и немцы усиленно её разыскивают. Вроде бы они придумали у себя устроить музей янтаря, говорят, в Гамбурге Или ещё в каком приморском городе. Собирают экспонаты, но переплачивать не торопятся. Кроме того, поговаривают о янтарном аукционе за океаном, то ли в Штатах, то ли в Канаде.

— А сколько может стоить золотая муха?

— Этого точно никто не скажет. Вроде предлагали за неё тысячу долларов.

Я презрительно фыркнула.

— Не много. Видела я брильянт., за который просили двадцать тысяч, ничего особенного, средненький. Брильянтов в пять карат на свете пруд пруди, а такого янтаря с мухой больше не встретишь, один-единственный… Знаете, как марка Гвианы в филате-листике, она одна на свете, вот и стоит миллионы. На аукционе четверть века назад её продали за сорок тысяч английских фунтов.

Отец приятеля сына моей подруги задумался.

— Знаете, я давно занимаюсь янтарём, люблю его. И считаю, что такая уникальная вещь, как янтарь с золотой мухой, должен остаться у нас в стране, сколько бы он ни стоил.

— Вот именно! — подхватила я. — Пусть остаётся в нашем музее янтаря, в Мальборке. А кто хочет — пусть приезжает и любуется. Только вот найдётся ли эта муха?

— Слышал я, — запинаясь произнёс владелец мастерской, — что найти её так трудно, проше пани… потому.. ну, будто с этим камнем какая-то тёмная история связана. Из рук в руки он переходит… нелегально, а точнее — то ли его крадут, то ли ещё того хуже, преступление примешано, вот отсюда и такая таинственность. Вам не приходилось об этом слышать?

Я лишь тяжело вздохнула. Уж мне-то приходилось! Но стоит ли его посвящать? Хотя… из профессионалов-янтарщиков со мной ещё никто так благожелательно не говорил. И тоже патриот. Рискну, пожалуй…

И я коротенько посвятила его в тайну находки золотой мухи. Отец приятеля сына моей подруги глядел на меня с ужасом, не зная, можно ли верить. Наверное, поверил, потому что тоже решил сделать признание.

— Чего только не случается в жизни! Никогда бы не подумал. Пожалуй, я тоже кое о чем расскажу, вижу, многое пани уже известно. Помните тот янтарь, что с рыбкой, вылупляющейся из икринки? Помните?

— Я же только что вам о нем рассказала.

— Да нет, помните, мы уже раньше как-то о нем говорили? С той рыбкой приходил пан Люциан. Но не один.

— А с кем же?

— Человек мне незнакомый, я сначала подумал — иностранец. Он слова не проронил, говорил пан Люциан, а тот держался в сторонке, делал вид, что он сам по себе, но у меня глаз намётанный. Я сразу понял — рыбка его. Очень мне понравилась рыбка, но пан Орешник сразу так взвинтил цену, что купить я не мог, хотя и очень хотел. Лет пятнадцать назад это было.

— А как этот иностранец выглядел?

— Красивый брюнет, похож на испанца или итальянца.

Ну конечно, опять возник мой сладкий пёсик. Владелец мастерской, сам того не подозревая, оказался на правильном пути.

— Вот я и думаю, проше пани, если рыбка из той самой партии янтаря, то не замешан ли в преступлении тот спутник пана Орешника? Я его больше не встречал.

— А вот этого мы никогда не узнаем, — вздохнув, произнесла я. — Даже если и замешан, то отвечать за преступление не будет. Он давно умер. Лет четырнадцать прошло…

— Как это? — удивился он. — Ведь лет пять-шесть тому назад, не раньше, была у меня его жена и ссылалась на мужа, причём говорила о нем как о живёхоньком. Напомнила, что её муж посещал мою мастерскую, показывали они с паном Орешником янтарь с рыбкой. Он и сейчас у неё, она хотела бы продать и попросила меня назвать цену, за какую я бы купил. Или взялся обработать. Я так понял, она действовала по поручению мужа.

— Разве что он это поручение с того света передал, — мрачно пошутила я. — Разумеется, если мы говорим об одном и том же человеке. Мог быть и неизвестный кто, однако вряд ли вокруг янтарика с рыбкой крутится целая толпа красавцев брюнетов южного типа.

— Крутится! — вдруг припомнил владелец мастерской. — Ещё индус был.

— Кто?

— Индус. Где-где, а уж в Индии полно всяких драгоценных и полудрагоценных камней. А вот янтаря нет! Его интересовали такие куски, что годятся для изготовления шариков. Он со мной и говорил конкретно о шариках. Больших и маленьких.

Икнулись мне японские шарики, и я почему-то поинтересовалась:

— Он просил пана в них дырочки просверлить?

— Не во всех. Приблизительно в половине.

— А на что ему нужны были шарики?

— Я так понял — для изготовления украшений. Сделают, наверное, бусы для какого-то трехметрового божества, для женщин слишком велики, хотя кто их, индусов, знает. Должен признаться, заказ он оплатил очень неплохо. Я даже жалею, что больше не появлялся. Мы ценим хорошего заказчика.

Я напряжённо пыталась вспомнить, какие же общие элементы объединяют буддизм с конфуцианством. А есть ещё и браминизм… Предстала мне в воображении танцующая Кали, вся в янтаре. Но как ни старалась, ничего стоящего не придумала и отряхнулась от экзотических изысканий. Вернусь домой, пороюсь в справочниках…

— А индус был настоящим? Ведь вы поняли, что испанец оказался поляком.

— Индус был настоящим. Говорил только по-английски.

— Послушайте, вы просто бесценный источник информации, — с восторгом заявила я. — Теперь мне надо как следует обдумать полученные от вас сведения и сделать выводы. А ведь я пришла к пану лишь для того, чтобы расспросить о золотой мухе, не очень-то надеясь на успех.

— Рад, что оказался полезен. Неудивительно, что после общения с владельцем шлифовальной мастерской продовольственный магазин вылетел у меня из головы, хотя я остановилась главным образом из-за него. Пришлось возвращаться чуть ли не от дома. В магазине оказалась куриная печёнка, очень подходящий продукт — и вкусно, и легко приготовить. Купила ещё свежий хлеб, салат, помидоры и перец. Вполне достаточно продуктов, Аня много не ела.

Приехала Аня сразу после работы, в четверть пятого, и была чрезвычайно взволнована.

— Не поверишь, — усаживаясь за стол, начала она рассказ, — вот уж не думала, что эта Идуся так глупа. Ты откуда знаешь, что я люблю куриную печёнку?

Я успела её поджарить, пока Аня пребывала в ванной, салат приготовила раньше, даже хлеб нарезала, так что не успела подруга сесть, как перед ней уже появилась горячая еда. Передо мной, разумеется, тоже.

— Откуда же мне знать? — не стала я темнить. — Мы ведь так редко видимся. Просто мне жутко хочется поскорее услышать, что ты такого узнала, вряд ли бы я вытерпела обед из трех блюд.

— Поняла, попытаюсь говорить с набитым ртом. Ох, не получается… Погоди немного… По кусочку буду есть и по кусочку рассказывать. Удалось, значит, с помощью тонких дипломатических подходов склонить Идусю к воспоминаниям. И вообще, должна признаться, бридж получился на редкость болтливым, остальные бабы активно включились в наш разговор и весьма успешно помогли мне, сами о том не ведая.

Я живо представила бабский трёп вместо серьёзной игры и пришла в ужас.

— Ох, Аня, извини, что заставила тебя такие муки вытерпеть.

— Не страшно, я заранее соответственно настроилась, и меня гораздо больше карт интересовало то, что услышу от Идуси. До такой степени, что сваляла дурака, пойдя с бубён, когда игрались три пики, и представь, ни одна из них не заметила!

— О боже, и меня там не было! Всяких идиотизмов насмотрелась в жизни, но такого!.. Прямо рекорд!

— Во всяком случае, нечто близкое. У Идуси новый поклонник, но, похоже, она не очень пока в нем уверена, поскольку никому не показывает. По крайней мере, фото Казика исчезло с полочки над камином, мне об этом донесла наша общая приятельница. Да я и сама заметила, о покойном Идуся говорит уже без прежней нежности. Выясняется, что покойник обладал не только достоинствами, были у него и недостатки, даже ошибки совершал. А самое главное — не ценил её, Идусю, как она этого заслуживает, не сумел понять, каким сокровищем обладал, как она умна, и недостаточно часто советовался с ней, а вот она кое-какие тайны раскрыла-таки!

— Езус-Мария! — не верила я своим ушам. — Неужели до такой степени глупа?

— Я же говорю — сама удивилась. Бабы, естественно, позабыли о бридже, так и вцепились в тайны, мне оставалось лишь внимательно слушать да направлять беседу в нужное русло. Тайна заключалась вот в чем. Казик, как считает Идуся, случайно наткнулся на янтарный…прииск!..

— На что?!

— Эта дура так выразилась. Во всяком случае, у него оказалась прорва янтаря, причём просто потрясающего, но он не хотел ей показывать, так она втихаря подглядела.

— Я знаю, янтарь с рыбкой она держала в руках.

— Не только рыбку. Погоди, я тебе сейчас излагаю не только то, что услышала от неё, но и сразу свои соображения. Может, ты предпочитаешь отдельно? Отдельно борщ, отдельно мух?

— Нет, очень хорошо излагаешь, так и продолжай.

— Ну так вот, она разыскала дома его сумку с янтарём, точнее, рюкзак. В нем он и держал свои потрясающие находки. Но оказывается, Идуся в янтаре — как свинья в апельсинах, невзирая на весь свой ум. Ей и в голову не пришло разглядывать его на свет, а я, сама понимаешь, не стала её образовывать…

— И хорошо сделала.

— Первым делом она обратила внимание на кусок янтаря, наполненный перламутром, так она выразилась. Потом на тот самый, с рыбкой. И ещё на такой, в серёдке которого сверкало золото. И заявила — сразу поняла, что янтарь с золотом самый ценный!

— Золотая муха, — пробормотала я. — Вот и доказательство того, что сладкий пёсик был в самом центре этого кошмара с убийствами!

— Похоже на то. Но Идуся, как я тебе уже сказала, не разглядела как следует обнаруженных сокровищ Больше всего понравилась ей рыбка, — наверное, легче просматривалась, к тому же это был небольшой янтарик, как раз для медальона, о котором она, оказывается, давно мечтала.

— Поджарить ещё печеночки? — спросила я, видя, как подруга аккуратно подобрала вилкой остатки со своей тарелки. — У меня ещё много.

— С ума сошла! Куда столько? Последний кусок с трудом доела, только из жадности. А теперь попить бы. Охотно выпью немного вина, но никаких десертов!

О десертах я, признаться, позабыла, так что мною они и не планировались, напрасно Аня предупреждала. Откупорила бутылку бордо, разыскала в холодильнике остатки слегка подсохшего камамбера, который трудно было бы назвать десертом, и все это добро шмякнула на журнальный столик у дивана.

— Вот салфетки. Тарелочку дать? Видишь, как я тебя обхаживаю, чтобы хоть как-то отблагодарить за потрясающие новости.

— Нет, тарелки не надо, а новости узнавать мне и самой было интересно. Но ведь я только начала, то ли ещё будет! Идуся разошлась и стала жаловаться на Казика. Он, видите ли, изолировал её от знакомых… нет, надо по порядку. Так вот, когда разглядывала янтарь из рюкзака, как раз вернулся Казик, увидел и вырвал у неё из рук. Такой милый и воспитанный, а тут грубо её обругал, страшный скандал устроил, но потом опомнился и за космы затащил её в постель, так что она не очень сердилась. То есть это я так излагаю, Идуся говорила своими словами, сомнений ни у кого не осталось.

У меня тоже. Это был испытанный метод Пупсика, прекрасно мне знакомый. Сначала издевался сколько душенька желала, а потом прибегал к сексу, казавшемуся по контрасту ещё более желанным. Любая баба покорялась и опять ела из его рук.

Облизывая пальцы после камамбера, Аня продолжала:

— А потом он спрятал свой рюкзак так, что она уже не могла найти, и при жизни мужа Идуся больше янтаря не видела. Впрочем, как я уже сказала, она не только на это жаловалась. Казик, оказывается, изолировал её от общества, ибо был патологически ревнив, держал дома под замком, а сам встречался с людьми-и сам ездил, и к нему приезжали, и много звонили, а она как в монастырской келье, бедняжка, одна целыми днями.

— Может, у него баба какая на стороне появилась? — предположила я. — Идуся не учуяла бабу?

— Я тоже спросила. Идуся заверила — никаких баб, у неё на них особый нюх. И знаешь, я ей верю. Ведь у Казика просто времени не было на женщин. И Идуся сказала — приходили и звонили сплошь мужчины, так что это были деловые встречи. Ещё бы, конечно, деловые. Они ему платили…

— А жена и не догадывалась, что он их шантажировал?

— Знаешь, догадывалась. На это у неё ума хватило. И как-то слишком беззаботно поделилась с нами своими подозрениями. Наверное, сочла, что истёк срок давности. Идуся считает, что он шантажировал своих деловых партнёров, но приписывает это каким-то торговым махинациям, возможно не очень законным сделкам. А что они тогда были незаконными, вовсе не означает, что незаконны и сегодня, так что нас не опасалась. Она права, наше законодательство оставляет желать лучшего. И ещё приписывает покойному патриотизм. Все эти нехорошие люди собирались контрабандным путём вывезти янтарь за границу, в Германию, а её Казик не позволял! Из тех, что у них бывали, ей запомнился один. Ничего особенного, среднего роста, нос нормальный, глазки маленькие, кругленькие, молодой. Подлизывался к Казику. Казик старался держать Идусю подальше от своих партнёров, но потом она с этим сама встретилась.

Я не слишком внимательно разглядывала пана Люциана, но и совсем не заметить его не могла, как-никак минут пятнадцать мы с ним общались. Щетину и дивную причёску хорошо помнила, а глазки? Вроде бы круглые, и нос нормальный. Неужели?..

— Как его зовут?

— К сожалению, на этом месте её заклинило. Вырвалось лишь имя, Люциан.

— Так я и думала! Сукин сын Орешник!

— Так ты его знаешь? — заинтересовалась Аня.

— Знаю, знаю, потом расскажу. Продолжай!

— Незадолго до смерти Казик был, по её словам, радостный, энергичный, так и светился. Она считает, намечалось какое-то на редкость выгодное дело, сулящее огромное богатство, и он наверняка купил бы виллу на Ривьере, но не успел. Подслушала его разговоры по телефону… Нет, это я такой вывод сделала, она бы ни в жизнь не призналась, но тогда откуда ей знать, ведь, по её словам, Казик с ней о делах никогда не говорил и не советовался, не ценил её ум… ну да об этом я тебе уже говорила. Казик отчаянно торговался, угрожал, речь шла об янтаре из рюкзака, огромные деньги за них требовал. И тогда он соглашался покончить. А если денег не дадут, он им покажет. И ещё покажет кому надо. И очень спокойно, цинично призналась — сразу поняла, кому надо. Милиции покажет. Шантаж чистой воды. И она уже тогда подозревала, что мужа отравили, а сейчас и вовсе не сомневается, но что теперь сделаешь? Ну и как в рот воды набрала, сообразила, что слишком разоткровенничалась. Но уж очень хотелось выговориться, наверное, намолчалась страшно за все эти годы. И тут мы вспомнили о пиках и отвлеклись.

Аня сделала перерыв, отхлебнула вина и задумчиво проговорила:

— С кем встречался тогда Казик в кафе; Идуся не знает. Убеждена, что не с паном Люцианом. Как ты считаешь, могла она позволить этому самому Люциану охмурить себя?

Вызвав в памяти образ плешивого Орешника, я отрицательно покачала головой. Нет, даже если он и был тогда моложе и без лысины.

— Уверена — нет. Казик хоть и негодяй, но очаровательный негодяй, по сравнению с ним Люциан Орешник просто урод. Разве что по пьяной лавочке.

— Тогда придётся предположить, что встречался Казик и в самом деле не с Люцианом, вряд ли она стала бы урода выгораживать. Я пыталась вытянуть из неё, как выглядел ещё кто-нибудь из «деловых партнёров» покойного мужа, но ничего не вышло.

— Может, и в самом деле не видела их или не запомнила?

— Не думаю, — возразила Аня. — Такая сдержанность, по-моему, объясняется тем, что Идуся потом с ними встречалась. Уже после смерти Казика. Поэтому она предпочла поговорить о другом и опять вернулась к рюкзаку с янтарём. Очень её разгневало то, что муж прячет от неё богатство, и она все время пыталась его разыскать. Оказывается, когда Казик, живой и здоровый, отправился на свою последнюю встречу, она сразу же возобновила поиски и очень боялась, что муж вот-вот вернётся. Не было у неё никаких предчувствий. И она нашла рюкзак! Слушай, у нас прямо захватывающая приключенческая повесть получается!

— Детектив! — дополнила я.

И мне представилась картина: вот Идуся (которой я ни разу в жизни не видела), наморщив брови, стоит посреди гостиной и пытается догадаться, куда её любимый мог спрятать рюкзак. Ищет в разных идиотских местах и находит наконец в самом идиотском — в ящике с ёлочными игрушками, который стоит на шкафу и снимается оттуда раз в год. Теперь Идуся, опять наморщив брови, силится сообразить, куда лучше спрятать янтарь, пока муж не вернулся и снова не отобрал. Нет, не скрыть от мужа насовсем, а просто не торопясь как следует рассмотреть. И вот она вешает торбу с янтарём на вешалку, а сверху накидывает свою ночную рубашку. Идусина ночная рубашка невозможно декоративная, ажурная, в чёрных сексуальных кружевах. Под волнами тюля и чёрных кружев чёрного рюкзака не разглядеть, а бельё может висеть в ванной месяцами, места.много, никому не мешает. Спрятав свою находку, вся пылая румянцем, Идуся выбегает из ванной и усаживается перед телевизором в гостиной, поджидая мужа.

— Ну а потом, само собой, рюкзак с янтарём выскочил у неё из головы, — продолжала Аня. — Узнав о смерти Казика, она чуть с ума не сошла. Ночнушка в ванной и в самом деле осталась спокойненько себе висеть.

— А дальше что было? — жадно торопила я подругу.

— Чем дальше в лес, тем круче детектив, — философски заметила Аня и сжалилась:

— Ладно, продолжаю. Когда Идуся на следующий день вернулась из больничного морга, дома она застала полный кавардак. Кто-то перевернул всю квартиру вверх дном. Искали и ничего не нашли. Заглядывали и в коробку с ёлочными игрушками — со шкафа свешивался серебряный дождь, однако её исподнее в ванной не тронули. Не сразу Идуся восстановила душевное равновесие. Я видела её после смерти Казика, могу подтвердить — была невменяемая. Тогда Казик был для неё пуп земли. Теперь-то она от этого отпирается, но я знаю, меня не обманешь. На похоронах пыталась прыгнуть в могилу, на гроб любимого, чтобы похоронили вместе, а потом забаррикадировалась в квартире и никого не пускала, даже родителей и ребёнка от первого брака. А когда сотруднику газовой службы понадобилось снять у неё показания счётчика и он упорно добивался, чтобы его впустили в квартиру, она его чуть не убила, себя не помнила. Не меньше месяца прошло, пока она стала потихоньку возвращаться к жизни.

— Что ж, — неохотно признала я, — было что-то в Казике такое, что он для женщин воплощал весь мир, жизни без него не мыслили. Возможно, Идусе он больше влез в печёнки, чем мне. А может, расставание с ним я пережила так спокойно лишь потому, что влюбилась в янтарь. Выходит, янтарь меня спас.

— Похоже, Идусе он тоже помог, — кивнула Аня. — Как-то взялась за уборку в квартире, сняла давно высохшее бельё и обнаружила рюкзак. Вот тогда получше рассмотрела его содержимое и очень привязалась к рыбке. Именно в эти дни и начали ей звонить всякие янтарщики, а через некоторое время появился и пан Люциан. Вот такая хронология выстраивается у меня из её отрывочных воспоминаний.

Разливая остатки вина из бутылки, я удивлялась и восхищалась:

— Не понимаю, как за один бридж можно узнать столько нового и важного. Ты просто гений!

— Да нет же, мне здорово помогли приятельницы. Я почти и не задавала вопросов, они её за язык тянули, уши развесили, рты разинули. Идуся и рада, она тоже намолчалась порядком. А бабы… они обе тоже в своё время очень увлекались Казиком. Одна из них даже стала его… ох, прости, это, кажется, было ещё в твои времена.

— Ничего страшного, — рассеянно успокоила я сконфузившуюся подругу, — уж он был такой, пользовался всем, что под руку попадало, наверняка и без янтаря я долго бы с ним не выдержала. Ведь я не из тех, что готовы все стерпеть, лишь бы мужик при них оставался, и Пупсик это знал. А уж теперь-то пусть хоть целый гарем вылезает на свет божий, я даже порадуюсь, если при этом узнаю столько же интересного и полезного. Давай откупорим вторую бутылку? Чего её жалеть.

Когда я наконец справилась и Со второй пробкой, Аня, подставляя свой бокал, заметила:

— Только сейчас подумала — наверное, и это повлияло. Ведь мы за бриджем тоже попивали винцо. Вроде бы невинный напиток, а даёт знать. То-то я ещё удивлялась, что Крыся чуть ли не когтями выдирала из Идуси всякие признания, а та, чувствуя своё превосходство, поддалась на провокацию. Ведь именно Крысю Казик тогда бросил, а на Идусе женился. О тебе обе изо всех сил старались не вспоминать.

— Ну и прекрасно! Давай, говори, что дальше было.

— А дальше Идуся наконец-то рассмотрела как следует янтарь и разыскала пана Люциана. Пан Люциан впился в бабу, как клёш Сначала искушал её крупными суммами, а потом стал нести всякую чушь. Дескать, опасно этот янтарь держать дома, потому что он кем-то у кого-то украден, а раз краденый, цена не возрастёт, наоборот, никто не станет покупать, побоится полиции, сейчас у неё, Идуси, последняя возможность избавиться от опасного товара, и так далее. Идуся ему не поверила и заставила сходить с ней к независимому эксперту — то есть это я так формулирую, Идуся сказала: к одному такому, что разбирается в янтарях. Очень уж она рыбкой увлеклась, даже хотела «у одного такого» медальон себе заказать. Я кивнула.

— Это мне известно.

— И ничего у неё не получилось.

— Почему?

— Если бы знать! Она вдруг на полуслове замолчала и сменила тему. Сама понимаешь, я попыталась подипломатичнее навести разговор на золотую муху, и тут-то и вылезло шило из мешка. Оказывается, одного янтаря, того самого, с золотом в серёдке, она не нашла в рюкзаке. А ведь видела его собственными глазами! Иначе говоря, золотая муха пропала, а из интересующих нас экземпляров остались два остальных, рыбка и дымка. Господи, как бы я хотела их увидеть!

— Неужели эта ослица потеряла золотую муху? — заорала я, чуть не выронив стакан. — Каким образом?

— Не уверена, что именно она. И не поняла, когда янтарь исчез. Но я подозреваю, что теперь у неё этих камней уже нет, а даже если и есть, не признается под страхом смертной казни. Кто-то у неё появился… Учти, теперь ты слышишь лишь мои предположения, больше никаких фактов. Интересно, кто? Тот поклонник, на кого намекала? А если очередной шантажист? Или покупатель, предложивший хорошую цену?

— За хорошую цену она бы продала.

— Значит, недостаточно хорошую. Сейчас явно кто-то на неё давит. Или что-то. О пропаже золотой мухи ничего конкретного не сообщила, туману напустила столько — ничего не разберёшь. Но, думаю, мухи у неё и в самом деле нет. Не исключено, что именно её продал Казик в последние минуты жизни, ведь когда прятала рюкзак в ванную, не заглядывала в него.

— Кретинка эта Идуся, — буркнула я мрачно.

— Это само собой, но нам надо сделать свои выводы. Я раздобыла неплохой материал, что-то и ты знаешь. Можем суммировать.

Ни минуты не колеблясь, я пересказала Ане все известные мне факты, в том числе и добытые недавно, относительно пана Люциана. Аня слушала внимательно, попивая винцо. А когда я закончила, сказала:

— Конечно же, я пыталась расспрашивать её о посредниках. О Валтасаре. С Франеком тоже связывала большие надежды. Поскольку ты мне о них говорила, притворилась, будто сама знакома, хотела выяснить, что она о них знает. Оказалось — краем уха слышала, что есть среди янтарщиков какие-то посредники, но проявила к теме такое полнейшее равнодушие, что совершенно ясно — вряд ли она с ними лично встречалась. За исключением Люциана Орешника, да и то, как мне кажется, в последнее время и с ним не общается.

— И если существует какая-то подозрительная личность, то копать надо в другом направлении.

— Похоже на то. А теперь давай подведём итоги и сделаем выводы.

Делать выводы Аня была мастер, что значит профессионал! Придерживаясь хронологии, мы составили перечень подозреваемых, затем стали рассматривать их привычки и возможности, в конце концов образ жизни — основа основ. Потом составили отдельный список лиц, которые по времени могли оказаться: во-первых, на месте преступления; во-вторых, на месте обнаружения трупов; в-третьих, на месте утопления Флориана. Далее следовали лица, которым доводилось держать в руках янтарь с золотой мухой, затем лица, расставшиеся с жизнью, лица, которые знали друг друга, и, наконец, перечень неопровержимых фактов.

И выводы оказались ужасающими.

Внимательно изучив плоды наших трудов, Аня долго молчала, а потом задумчиво подытожила:

— Похоже на то, что, куда ни плюнь, везде ты да Вальдемар. Не знай я ничего о вас обоих, безусловно признала бы именно вас самыми подозрительными.

А я уже и сама со страхом и каким-то непонятным восторгом читала и перечитывала наши записи, которые неумолимо свидетельствовали: я действительно оказывалась на месте преступления в самые неподходящие моменты. Вальдемар увяз и того хуже, а вместе с ним мы знали буквально всех действующих лиц! И все же я могла поклясться, что из дому он раньше нас не выходил и Флориана не топил, а оказался на пляже уже при утопленнике. Да и большую часть всей информации я получила именно от него.

— Валтасар путается там ещё чаще! — запротестовала я. — Вот, гляди, он буквально везде. И у нас нет уверенности, что Идуся его не знает. Так что, может, удастся вычислить ещё каких-нибудь преступников?

Аня тяжело вздохнула.

— Насколько все-таки легче иметь дело с обычным обвинительным заключением! Пусть даже и без неопровержимых доказательств. Не привыкла я сама вести расследование, мне на блюдечке преподносят уже готовенькое, в письменном виде.

— Да, я преподнесла тебе в устном. Если хочешь, сделаю в письменном, но не сию минуту, мне нужно время.

— Очень хорошо, напиши, а я почитаю. Пока же давай подумаем над некоторыми обстоятельствами. Скажем, жена Флориана. Как думаешь, не может она притворяться? Заразилась от мужа скопидомством и теперь скрывает своё богатство.

— Такое не исключено, но ведь там все хорошо знают друг друга, от людей не скроешься. Да и после смерти Флориана себя не помнила от злости, так что наболтала лишнего, только потом спохватилась. Сестра Ядвиги утверждает, что у неё есть деньги, но немного. Как раз от продажи дома.

— В таком случае можем считать доказанным факт исчезновения денег Флориана. Едем дальше. Тебя и Вальдемара я все-таки исключаю, а вот мёртвых исключить не могу. Гляди, вот факты: Казик был на косе в то время, когда там выловили уникальный янтарь. Данный янтарь был спрятан в его доме. Казик внезапно разбогател. Утопленник Флориан внезапно обеднел. Я склонна инкриминировать Казику… загибай пальцы: знакомство с Орешником, претензии Терличака, откровения Идуси, черты характера… Казик знал все, в первом преступлении Не участвовал, иначе не мог бы их шантажировать, потом, видимо, перебрал меру, отсюда умышленное убийство.

— К двум «у» я бы добавила третье. Шантажиста любой убьёт, не только с умыслом, но и с удовольствием. И даже с чувством глубокого удовлетворения. Но если серьёзно, при этом прихватит и вещественное доказательство. Насколько я понимаю, в данном случае главным вещдоком была золотая муха, но ни в жизнь не поверю, что убийцы нашли рюкзак с янтарём в ванной Идуси и забрали одну муху, оставив все остальное, тех же вещдоков было ещё два. Так что я настаиваю на такой версии: рюкзака не нашли. Странно, что больше и не искали.

— Меня это тоже удивляет. Возможно, эта кретинка не все вспомнила. А может, у неё уже давно нет никакого янтаря, продала за приличную сумму, только не хочет в этом признаваться. Когда у неё рыбку видели?

— Шлифовальщик сказал, несколько лет назад, лет пять или шесть.

— Значит, через девять лет после смерти Казика. Большой срок. Странно, странно… Ладно, вернёмся к нашим баранам. Итак, Казик убит, и, хотя о мёртвых плохо не говорят, убит заслуженно. Я склонна предположить, что в момент смерти золотая муха была при нем и её забрал отравитель. Теперь о Флориане. Прославился своей алчностью и скупостью, а если позволил себя шантажировать, значит, по уши увяз в преступлении. Нельзя исключить его участие в убийстве первых владельцев янтаря, никак нельзя, иначе не стал бы платить вымогателю. Не исключено также, что погиб при попытке утопить… как ты выразилась? Ага, удачливого искателя янтаря, случайно видел, как тот выловил нечто экстраординарное, и этот самый удачливый утопил Флориана, защищая свою жизнь. Одно другому не мешает.

— А теперь Франек, — напомнила я. — Ходили о нем такие слухи… а люди все знают, так вот, он как-то сразу исчез, а у него была машина. На чем-то янтарь же вывозили? А вот Валтасар… я лично считаю, что Валтасар, который путается у нас под ногами во всех обстоятельствах, при убийстве отсутствовал, он весьма предусмотрителен, осторожен, уже потом перехватил инициативу Франека. Но момент вылавливания мухи видел, я ему на ногу наступила. Наверное, в ту пору Валтасар ещё не закрепился на косе, делал лишь первые шаги. Отсюда какие выводы?

— И ещё твой шакал Терличак, — задумчиво рассуждала Аня. — Интересная личность. Я бы предположила, что у него из-под носа увели целое состояние, чего он до сих пор не может простить.

— Не совсем увели, — поправила я подругу. — Как только наступили другие времена, он новый дом отгрохал, великолепный.

Аня ещё больше задумалась.

— Я бы отправила дело на доследование. Когда именно отгрохал, какие точно у него были доходы в это время. Допросить свидетелей.

Тут что-то пискнуло в моей памяти.

— Казик ему здорово отравил жизнь. В сердцах этот шакал попрекнул меня мужьями, которых я на него науськиваю. Представляешь, выходит, что я — крёстная мать мафии? Ну не отец же… Но лучшим, по словам Терличака, был первый, а теперь его, хи-хи, нетуги! Другими словами выразился, но смысл такой.

— Значит, было чем его шантажировать, — спокойно и безжалостно резюмировала Аня. — Езус-Мария, целая шайка! Но не спевшаяся, каждый сам по себе. И мне представляется, что за исходный пункт надо принять золотую муху, найти её и от неё уже двигаться назад, установить, кто первым завладел ею сразу после убийства законных владельцев. В первую очередь я бы допросила Франека. Вторым Валтасара. Ты извини, но ведь Казик тогда… ещё был с тобой?..

С некоторым усилием я заставила себя вернуться к сердечным переживаниям той поры.

— Не уверена, что ты выбрала нужные слова. Мы были ещё вместе, но… Возвращаясь в Варшаву, словом не перекинулись. Это хорошо помню. Ещё помню, что в квартиру я вошла первой и с трудом удержалась, чтобы не захлопнуть дверь у него перед носом: И цепочку накинуть. Не захлопнула, а, наверное, следовало. И потом не разговаривали друг с другом Вернее, говорить-то говорили. Он сказал: «Можем разойтись», а я в ответ: «Вон из моего дома!» — такой вот Версаль. И он сразу исчез с глаз моих, до сих пор не знаю, куда подевался. Дома не ночевал, уехал на машине, которую я у него выцарапала лишь через две недели, подписывая согласие на развод без судебного разбирательства. И все. Преступления и янтари вылетели у меня из головы напрочь.

— И очень плохо! — упрекнула меня Аня задним числом. — Вот ты от него ничего и не узнала.

— Насколько понимаю, на подходе уже была Идуся, наверное, сразу к ней отправился. У неё была своя квартира?

— Нет, снимала однокомнатную.

— Ну уж с ней-то он разговаривал.

— Не уверена. При некоторых обстоятельствах не до разговоров.

Подумав, я высказала предположение:

— А вещи? Он пришёл со своими вещами, любящая женщина распаковывает вещи любимого…

— Зная тебя, уверена, что ты приучила его к самообслуживанию, так что наверняка большую часть имущества распаковал самостоятельно, чтобы не утруждать драгоценные ручки. А уж рюкзак с янтарём в первую очередь. Ведь не все же пятьдесят килограммов он забрал, как думаешь?

— Думаю, только самое ценное. Остальное предоставил им за наличные.

Аня открыла рот, собираясь что-то сказать, но захлопнула его, подумала и только потом чётко сформулировала свои сомнения.

— Мы принимаем факты как данность. Непонятно, как мог Казик знать все, а ты нет? Ведь на косе вы были вместе. Откуда он пронюхал о преступлении и кто преступники? Он знал, а ты не знала?

Живо предстали передо мной дела давно минувших дней, моя первая поездка в Морскую Крыницу, и я мрачно пояснила:

— Сама же ему способствовала. Посылала в магазин, где он охмурял продавщицу, а заодно встречался с местными и слышал их разговоры. Продавщица тоже наверняка кое-какие секреты ему на ушко шептала. А потом, когда уже свершилось преступление… тут не все мне понятно, но он точно знал, кто убийцы!

— И как ты себе представляешь дальнейшее развитие событий? Припёр их к стенке, а они тут же лапки вверх?

— Так мог поступить лишь последний идиот, Пупсик им не был. Погоди… Вальдемар вышел из дома в двенадцать, часы били, все закончилось около часа, Пупсик вернулся после двух. Из Песков до Крыницы ехать минут десять, ну пусть четверть часа. Что он целый час делал? Чем он занимался целый час?

— Следил за ними?

— Думаю, что так. И позже провернул большую работу, исчезал в неизвестном направлении вместе с машиной. Должно быть, раздобывал доказательства. О, думаю, именно тогда выдрал у них из горла проклятый янтарь, иначе почему оставил меня как дуру на стоянке с разинутым ртом? Представляешь, ни слова не говоря захлопнул дверцу и был таков! Наверняка у него была уже сумка с янтарём, может, на заднем сиденье лежала. Боялся, что я её увижу, тут уж пошёл… на конфронтацию. И я, идиотка, ни о чем не догадалась, даже мысль не мелькнула, да и какие мысли, когда от ярости себя не помнила?

Даже теперь от одних воспоминаний все во мне так и вспыхнуло, пришлось допить остатки вина из второй бутылки.

— Вот досада, что я только сейчас подключилась к этому делу, а не тогда, по свежим следам! — запоздало пожалела Аня. — Такие кретины вели следствие!

— Да ведь тогда ещё не знали об убийстве, — заступилась я за кретинов. — Предположили, что владельцы янтаря увезли его тайком, скрылись. Имели право.

— Это правда. Но все равно жалко

Я солидарно вздохнула, отправилась на кухню и отыскала третью бутылку вина. На всякий случай откупоривать не стала, так поставила на стол. Аня подозрительно посмотрела на неё и предложила:

— Давай-ка подсчитаем. Получается, что Казик шантажировал троих. Флориана, Франека и Терличака.

— Насчёт Терличака у меня сомнения, — возразила я. — Вспомни ту чушь, которую он нёс. Я — крёстная мать мафии, науськивала на него своих мужей, а теперь третьего подсылаю…

— Ты сказала «мужей»? — уточнила Аня.

— Ну да, второй — мой Драгоценный.

— А он что, тоже вмешался?

— Теперь я узнала — тоже. При нем обнаружили трупы и утопили Флориана, а он с милицией на короткой ноге, вот и разнюхивал…

— И что разнюхал?

— Черт его знает. Да ты ведь знакома с ним, никогда ничего не скажет, а если и соизволит, то так, что ничего не поймёшь. Наверняка тоже там напаскудил, вот Терличак и злится.

— Похоже на то. А кто третий?

— Костик.

— Какой Костик?

— Разве я тебе ещё не говорила? Ну что сказать… Обожал меня в молодые годы, встретились случайно, а сейчас работает в нужной отрасли. Да вот он и сам, как раз идёт.

Поскольку никого другого я не ждала, звонок в дверь мог означать лишь одного Костика. Я познакомила своих гостей немного рассеянно, додумывая последние соображения нашей головоломки, рассеянно же поинтересовалась у Костика, не съест ли он куриную печеночку, причём тут же добавила — в следующий раз, сейчас я другим занята, и принесла третий бокал. Аня изучала Костика с большим интересом.

— Он все знает, — сообщила я.

— Константин Велецкий, — счёл нужным представиться Костик. Неужели я все-таки его не назвала толком? — А что, дамы обсуждают афёру? Я и в самом деле в курсе. Красное вино полезно для здоровья, с удовольствием выпью, устал я сегодня. Тоже принёс на всякий случай.

Аня взглянула на часы, подумала и махнула рукой.

— Особых дел на сегодня у меня не запланировано, а уж газ под кастрюлей с супом муж зажечь сумеет. К счастью, ему лишь бы суп был. Знаете, первый раз в жизни я оказалась по ту сторону баррикады, ну, я имею в виду — следствия, так уж надо использовать редкую возможность на всю катушку.

Молодец Костик, за один день провернул адскую работу. Недаром упомянула я об отрасли: то, что он имел дело с янтарём, очень пригодилось. У него оказалось множество знакомых среди янтарщиков — друзей, приятелей и клиентов. А задавать вопросы и делать выводы он умел.

Валтасар в настоящее время находился у моря, курсируя между Гданьском и косой, где как раз случился большой выброс и было что покупать. Франек пребывал в Варшаве, в собственной конторе на Злотой, когтями вцепился в японца, шарикового монополиста. В качестве связного между этими прохиндеями подвизался Орешник, одновременно в сторонке пытаясь единолично обработать индуса. Индуса, оказывается, никто не любил, а поскольку индус платил за янтарь бешеные деньги, такое отношение к нему среди перекупщиков было непонятным. Возможно, дело в том, что индус этот настырно и давно допытывался о янтаре с перламутровой дымкой, в качестве первоначальной цены называя сумму в две тысячи долларов. Нетрудно догадаться, откуда узнал о дымке. От Орешника, разумеется. А кроме того, среди всех этих перечисленных лиц путался какой-то любитель, посторонний человек, никому не известный и прекрасно разбирающийся во всем. К нему относились ещё хуже, чем к индусу, хотя он ничего не покупал и никаких сумасшедших цен не называл. Притворялся таким любознательным, а товар будто не интересует, но никто ему не верил.

Тем самым подтвердились сведения, полученные от владельца шлифовальной мастерской, и наши выводы. Ну, не совсем наши, выводы сделала Аня. О том, что у Идуси и в самом деле нет уже янтаря с дымкой, иначе снюхавшийся с индусом Орешник немедленно бы к ней помчался, а несколько тысяч зелёных могли бы соблазнить не только вдову Казика.

Костик поведал об известном в определённых кругах немецком перекупщике янтаря, который разыскивал все три уникальных экземпляра, сулил золотые горы и рассказывал о предполагаемом музее янтаря или галерее. Кроме того, Костику стало известно, что в рюкзаке Пупсика были два чудесных янтаря с пузырьками воздуха в серёдке, эти сведения шёпотом передавались варшавскими янтарщиками лишь своим, доверенным. Кажется, источником их был Франек.

— Итак, Франек! — заявила Аня, уже не считая бутылки. — Правильно мы с тобой вычислили. Франек возглавляет список подозреваемых, и очень желательно его допросить. Хотя бы в качестве… не знаю, можно было бы его задержать за какие-нибудь правонарушения. Неужели он не нарушает?

Потрясающей важности информацию принёс нам Костик, а выглядел каким-то угрюмым и недовольным жизнью. Я устремила на него очень-очень вопросительный взгляд. Если меня и в самом деле любит — не выдержит.

И он не выдержал.

— Знаешь, зачем им эти проклятые шарики? — выдохнул Костик. — Про японцев врать не стану, а вот индус…

— Ну? — в один голос вскричали мы с Аней.

— Так и быть, скажу, хотя и не хотел, чтобы не расстраивать. Они, индусы, видите ли, своих покойников сжигают, а вместе с ними и всякие вещи. И чем богаче усопший, тем вещи дороже, а уж верхом роскоши считается янтарь, который, всем известно, горит лучше некуда. Говорят, один раджа — а в Индии все ещё водятся потрясающие миллиардеры, сжёг алмаз в тридцать каратов. Да черт с ним, с алмазом, но они ведь сжигают множество янтарных шариков, которыми увешивают трупы! За шарик с дымкой, уникальный экземпляр, варшавский индус может огрести на родине миллион долларов, а потом какой-нибудь паршивый раджа сожжёт его вместе с телом любимой жены. Любимого сына. Дочери. Все равно. Сожжёт, понимаете?!

— Индуса надо убить, — после минуты молчания сурово предложила я. — Езус-Мария, они ещё хуже русских, их пограничники хоть у нарушителя янтарь отобрали и сожгли.

— А японцы? — сдавленным голосом спросила Аня, тщетно пытаясь совладать с чувствами.

— Насколько мне известно, янтарные шарики им тоже нужны для каких-то религиозно-ритуальных церемоний. Возможно, тоже сжигают, только не в таких масштабах. Одно знаю твёрдо: ни в коем случае нельзя им продавать уникальные экземпляры, такие, как золотая муха.

Последняя информация Костика выбила из головы все предыдущие. Мы целиком переключились на шарики для японцев, позабыв о следствии. Ужас охватил всех троих. В кои-то веки судьба смилостивилась над Польшей и презентовала ей то, чего нет больше ни у кого, и вот этот дар божий мы собственными руками отдаём на уничтожение…

Патриотизм взорвался во мне, как десяток гейзеров, вместе взятых.

— Ну уж нет, трупом лягу, но не позволю!.. Костик, сделай же что-нибудь! Сам попытайся купить муху, обещай миллионы! И дымку! И рыбку! Аня, эта кретинка Идуся могла тебе и наврать, её новый хахаль наверняка держит её в ежовых рукавицах и велит лгать направо и налево! Играйте в бридж, припри её к стенке! Я сама буду играть! Переоденусь, парик напялю, имя изменю, скажи — кузина из провинции! Где живёт этот холерный Франек? А, ты говорил, на Злотой.

— Успокойся! — приказала более хладнокровная Аня. — Согласна, делать что-то надо, но без таких сложностей. Пан, насколько я поняла, общается с этими людьми. Иоанна выдвинула здравое предложение — попытаться выкупить муху за большие деньги, это даёт шансы выйти на янтарь. Пообщаться с Франеком… сомнительно, даже если и согласится, соврёт тебе за милую душу. А не могла бы ты…

— Ну! — подтолкнула я замолкшую вдруг подругу. — Чего я бы не могла?

Аня покосилась на Костика.

— Костик, посмотри, что там ещё имеется в холодильнике или рядом, — деликатно попросила я.

Костик, поднимаясь, пробурчал:

— Вот и мне казалось, имеет смысл… Аня, понизив голос, закончила фразу:

— …встретиться с этим своим… как его… Драгоценным, надо же, придумала прозвище! Кажется, он развил бурную деятельность. Тот посторонний, никому не известный человек, любитель, не думаешь, что это может быть твой Драгоценный?

— Да я абсолютно в этом уверена! Он с самого начала страшно много знал, но встреча с ним — дохлый номер, ничего мне не скажет, даже если бы я поселилась в его доме и канючила день и ночь. А вот выявить нового поклонника Идуси — дело перспективное, ведь недаром она его скрывает, должна быть причина. Может, все-таки напросишься к ней на очередной бридж?

Аня содрогнулась, но мужественно кивнула. Мы даже не обратили внимания на то, что Костик вернулся из кухни с новой бутылкой. Господи, откуда в моем доме появилось столько вина?

Прощаясь, Аня пообещала:

— Все это я основательно обдумаю, — возможно, что-то и придёт в голову. Не люблю я преступлений, зато очень люблю янтарь.

Франек интересовал меня просто неимоверно. Заявиться к нему с визитом я не решилась, но ведь он наверняка бывал у своего компаньона Орешника, совсем рядом со мной. Может, удастся отловить его здесь? Знать бы ещё, какая у него машина.

Узнать оказалось нетрудно. Одна из моих дальних родственниц уже много лет работала в транспортном отделе Центрального управления полиции Варшавы. Вот только отыскать бы её телефон, ведь я не звонила ей целую вечность. Значит, должен быть записан ещё в старом блокноте, а может, даже на листочке, вложенном в старый блокнот. Все эти старые блокноты и отдельные клочки бумаги с номерами телефонов я давно собрала вместе в папку. Порадовалась, какая же я предусмотрительная и аккуратная, теперь можно отыскать телефоны людей, с которыми бог знает сколько не общалась. Помню ещё, у папки были картонные обложки и она раздулась, как грелка. Вот только куда я задевала папку? Нигде не видать, папка заметная, сунуть куда-нибудь в ящик стола или шкафа на самое дно не могла. С раздутой папки другие бумаги съезжали. Выбросить не выбросила, не для того складывала. Что же я, холера, могла с ней сделать?

После часа усиленных и нервных поисков обнаружила чёртову папку на плетённой из шнурков полочке, за огромным конвертом с макулатурой медицинского характера. Достала свой архив, стряхнула вековую пыль и развязала тесёмки.

Сверху лежал большой обшарпанный блокнот в оранжевом переплёте. Не мой, но очень хорошо мне знакомый. Тот самый, пропавший блокнот Драгоценного! Причина нашего развода, во всяком случае последний приведённый им аргумент в пользу того, что нам необходимо расстаться. Он искал его всюду и боялся найти, ибо расхлябанность, неаккуратность и пренебрежение его, Драгоценного, интересами инкриминировал мне. Нет, не я сунула его в папку со своими телефонами, никогда в руках не держала эту расползающуюся оранжевую книжицу. Наверняка сам её тут спрятал, в спешке, чтобы я не заметила, а потом и забыл. Так ему и надо! Никаких угрызений совести я не испытывала, я тут ни при чем, кроме того, сейчас уже не обязана проявлять лояльность, имею право полюбопытствовать, может, наконец узнаю, что он скрывал от меня? Имею право, а оно, глядишь, и пригодится.

Пригодится, боже ты мой, я ещё сомневалась!

Потрясённая и оглушённая, со вздыбленными волосами и смятением в голове, расшифровывала я эти проклятые закорючки его сокращений. Наверняка египетские иероглифы было проще расшифровать. Мало того что он делал свои сокращённые пометки где придётся, используя любое свободное место, так весь блокнот уже давно превратился в кипу отдельных листков, спутанных и перепутанных, страницы выпадали, и их совали куда попало. А я ещё помню, удивлялась, что он так долго ищет нужную запись.

Не веря собственным глазам, обнаружила я дату смерти утопленного Флориана и отчаянное признание его жены под свежим впечатлением от гибели мужа. А вот дата обнаружения трупов убитых супругов, какие-то фамилии, несомненно лиц, связанных с этим делом, ибо среди них фигурировал Терличак, вот фамилия начальника крыницкой милиции, случайно мне запомнилась, вот все адреса Орешника и множество его добровольных высказываний, от которых дыхание перехватывало. Нашла я Франека и Валтасара, нашла Идусю.

И себя нашла тоже.

Будь у меня хоть какие-то остатки угрызений совести по поводу того, что роюсь в чужих записях, они бы теперь сразу исчезли. Оказывается, с самого начала, с первого дня нашего знакомства этот человек безустанно проверял мою искренность, правдивость моих слов и благонамеренность, проверял моё прошлое, обнюхивал моих друзей и родных, дотошно следил за каждым шагом, короче, проверял меня так, словно подозревал — я это не я, а только притворяюсь, что я, а на самом деле я совсем другой человек. Интересно, кто? Должно быть, Мата Хари, не иначе.

Не померла я на месте только потому, что вовремя сообразила — нет худа без добра. Ведь именно благодаря тому, что следил за мной, вовремя занялся тёмной историей, к которой я казалась причастной, и теперь это мне здорово пригодится.

Я всегда говорила, главное — творческий подход. Теперь он помог мне преодолеть ярость, погасил бешеное возмущение и злость. Успокоившись, я приступила к делу.

Как следовало из записей, в кафе Пупсик встретился с Франеком. Я сразу поняла, что это кафе было не из перворазрядных, поскольку его обслуживали официантки, а не официанты. Естественно, той официантке, за чей столик сел Пупсик, он сразу понравился и она не сводила с него глаз. Ну, не совсем уж не сводила, приходилось и других посетителей обслуживать, но внимание ему уделяла чрезмерное, явно превышающее её служебные обязанности. Вместе с Пупсиком за столиком сидел ещё один тип, он пришёл позже, Пупсик не только успел заказать еду, но и начал есть. Закуски. Второй, а официантка описала его во всех подробностях, без сомнения — Франек. Он заказал, только селёдочку и пробыл в кафе недолго. Пришёл с портфелем. Оба вместе отправились в туалет, официантка тем временем присматривала за их столиком, потому что оставили на нем сигареты и дорогие зажигалки, так чтоб кто не украл… Вернулись не вместе, Франек первый, Пупсик немного погодя, водка была уже разлита, выпили, девушка поняла — обмывали сделку, посидели немного, а потом тот, кто пришёл позже, вышел, официантка не поняла, ненадолго или совсем ушёл, — свой портфель он оставил на стуле. Девушке этот тип, то есть Франек, показался чересчур озабоченным, похоже, спешил. Но тут явился третий, бородатый и усатый, присел за столик Пупсика. Официантка даже не успела принять у него заказ, потому что Пупсику вдруг стало плохо. Поднялся переполох, вызвали «скорую», бородатый расплатился по счёту, положил деньги на стол и как-то незаметно смылся. А что касается портфеля, девушка понятия не имеет, что с ним стало, — наверное, кто-то забрал. Больше она ничего не видела и не знает.

Нелегко было восстановить записи, писалось-то для себя, но я знала почерк Драгоценного и очень хорошо знала Пупсика. Тот обожал всякие закусочки — селёдочку, яички под майонезом, заливную ветчину. Выходило, что в кафе он уговорился о встрече с Франеком, принёс янтарь, а Франек денежки, обменяться недолго, а на столе вкусности, и если Франек вынашивал отравительские замыслы, то ему весьма на руку были все эти закусочки. Франек торопил, притворялся недовольным, Пупсик тоже не стал копаться — не терпелось продолжить пир. Франек сделал своё дело и ушёл ещё до того, как Пупсику стало плохо, к нему никто не придрался.

А следующий посетитель, бородатый и усатый? Ясное дело, сообщник. По счёту заплатил, чтобы не осложнять дела, а портфель забрал. Драгоценный избавил меня от необходимости ломать голову, что это за бородач. Конечно же, Валтасар! Потом отклеил бороду и усы и ещё в тот же день, поздним вечером, объявился в Гданьске.

Кого я понимала прекрасно, так это официантку. Перед сладким пёсиком ни одна женщина не могла устоять, вот и эта сразу же обратила внимание, потому все так хорошо и запомнила. Драгоценный же хоть и из другого разряда мужчин, но что касается баб, то они тоже к нему так и льнули. Итак, одного девушка сразу же заметила и глаз не спускала, а другому безоглядно поверила и все выболтала. Что ж, я сама такая, ведь выбрала же их для себя, а чего ни попадя не выбирала.

Значит, Франек… На пару с Валтасаром они прикончили Пупсика, и Драгоценный знал об этом уже тогда, когда на косе геологи раскопали трупы. Мне даже не намекнул, а ведь у него все прекрасно сошлось. Принялся снова вынюхивать, именно тогда и вцепился в Терличака…

Из записей в блокноте следовало — и во вдову утопшего Флориана тоже вцепился. Бабы. Господи, все рассказали ему бабы! От Флорианихи узнал о финансовых неприятностях её мужа, сначала чрезвычайно чем-то довольного, а впоследствии раздражённого и угрюмого. Со скрежетом зубовным пытался Флориан раздобыть денежки и ругался на чем свет стоит. Мало того, эта идиотка призналась, что в ночь, когда было совершено преступление, мужа не было дома. И не скрывал её благоверный, что ему покоя не даёт янтарь той моржихи. Весь вечер только о нем и говорил, Флорианиха уверена — к ней и пошёл…

Вот, пожалуйста, а милиции ни словечка выжать из неё не удалось!

Когда стало известно о двойном убийстве, все эти факты можно было сопоставить и сделать выводы, но никто их не сделал. Моего же Пупсика и вовсе никак не связывали с преступлением.

Относительно золотой мухи из блокнота удалось выудить следующее: она поочерёдно переходила после убийства из рук в руки, схема такая: сладкий пёсик, потом Орешник, потом муха оказалась у Франека. После Франека никто в блокноте не упоминался, так что сейчас муха должна находиться у него. Ох, нет, не сейчас, а когда была сделана запись, значит, около года назад. Интересно, почему же Франек её не продал? Из жадности, выжидал хорошую цену? Или кого-то шантажировал, как Пупсик? Или боялся, зная о её происхождении? И очень хорошо, что не продал!

Ида (так Драгоценный именовал идиотку Идусю) фигурировала в блокноте приблизительно со смерти Пупсика, явно как второстепенное лицо. Жена, и все. Разве что немного подозрительная жена, по причине внезапно обнаружившегося немалого состояния. Впоследствии о ней упоминалось чаще, Драгоценный даже запротоколировал посещение Идусей шлифовальной мастерской и основательно проверил её знакомых.

Со смертью Флориана Драгоценный связывал Терличака, и тут я и сама могла бы раздобыть эти сведения, ибо Драгоценный получал их разными хитрыми способами от Люлика, того рыбака со сломанной рукой. Сам Люлик был вне подозрений благодаря загипсованной руке, что полностью исключало активные физические упражнения. Эх, не уделила я этому Люлику должного внимания в должный момент, а вот Драгоценный не упустил своего шанса.

Где-то на полпути расшифровки блокнотных записей всплыло новое имя — некая Гражина Мисяк. Разные адреса были у этой Гражины — то в Гданьске, то в Пултуске, то в Варшаве, то опять в Гданьске. Причём рядом с последним фигурировал вопросительный знак. Должно быть, Драгоценный не был в нем уверен. Каким образом эта Гражина была связана с преступлением, я так и не поняла.

Страшно усталая физически и умственно, сидела я, согнувшись над блокнотом, когда зазвонил телефон. Погруженная в хаос новых фактов, трубку подняла автоматически, ещё не зная, что милосердное Провидение сжалилось над измученной идиоткой, потеряло терпение и ниспослало помощь в лице некой Дануси.

— Ах, как я рада, что застала тебя! — выкрикивал в трубке приятный женский голос. — Как страшно хочу с тобой увидеться! Сегодня прилетела и жутко хочу тебя видеть! У меня такие сложности, так что с тобой надо срочно увидеться! Слушай, могу я приехать к тебе? Прямо сейчас, я ведь остановилась у родных, а у них кошмарно тесно, а если бы остановилась в гостинице, они бы смертельно обиделись, хотя муж и велел в гостинице…

Долго не могла я сообразить, кто говорит. Потом дошло.

— Дануся, это ты? Езус-Мария, отпустили тебя! Господи, сколько же лет…

— Двадцать! — раздался в трубке счастливый вопль. — Двадцать лет, как мы не виделись. Я приезжала, да тебя не застала в Варшаве. Так можно, я к тебе…

— Конечно же! Можно! Немедленно приезжай! Хватай такси и приезжай! Правда, еды у меня нет, но есть вино, пиво и чай, так что…

— Нет, я с машиной! Сейчас приеду!

Положив трубку, я постаралась прийти в себя. Ещё бы, такая неожиданность! Двадцать лет назад восемнадиатилетняя в ту пору Дануся, курьерша в нашем проектном бюро, которое я как раз покидала навсегда, вышла замуж за араба. Толстенькая голубоглазая блондинка возбудила в арабе прямо-таки вулканическое извержение страстей, сама страстно влюбилась, и никому не удалось отговорить её, никто и опомниться не успел, как она уехала с мужем в его Аравию. Дальнейшая судьба Дануси была мне неизвестна, хотя я часто вспоминала милую девушку, к которой успела привязаться, и очень беспокоилась, как ей там, в мусульманском мире. Правда, она прислала мне вскоре три восторженных письма, после чего связь с ней оборвалась.

И вот теперь вдруг звонок. Я ждала приезда Дануси с таким нетерпением, что даже на балкон выскочила. Благодаря чему и удалось увидеть незабываемую картину.

На автостоянку у нашего дома вдруг подъехало нечто из голливудских фильмов — чудовищно длинное, с затемнёнными стёклами и, Богом клянусь, водителем в ливрее, который выскочил из машины и с поклоном открыл заднюю дверцу. То, что оттуда появилось, несомненно было Данусей, о чем убедительно свидетельствовала буйная грива светлых, золотом сиявших в солнечных лучах волос. Шофёр остался при машине.

Уже в дверях Дануся пала мне на грудь, заливаясь счастливыми слезами и что-то бессвязно выкрикивая о чае, ибо только его в её жизни и не хватает, а мой всегда был самым лучшим! Подобного ему не найдёшь нигде в мире! И вино тоже, и пиво с радостью, но прежде всего — чай!!!

В мгновение ока уставила я журнальный столик напитками, и мы наконец уселись.

Дануся выглядела прелестно, хотя все так же толстовато. Волосы у неё с тех пор отросли, теперь при желании она могла сидеть на них, а цвет лица посрамил бы самый лучший персик. За прошедшие двадцать лет Дануся отчаянно похорошела, что, несомненно, являлось лучшей аттестацией её мужу. Пока я накрывала на стол, она следовала за мной как приклеенная, а на вопросы принялась отвечать задолго до того, как я задала их.

— Ну что ты, я там — кумир и божество, он и сначала меня любил, а когда родила первого сына, полюбила даже свекровь! Трое их у меня, сыновей, старший сдаёт на магистра в Англии. Да нет, в Саудовской Аравии мы не всегда живём, у нас есть дома и в Штатах, и во Франции, там у Хамида бизнес, а в Аравии же сидим месяца четыре в году, но это неважно, ведь там условия, ты не представляешь! И климат как на Ривьере. Какая жара, что ты, везде кондишены, здесь, в Польше, летом жарче. А какой у нас сад! Да бог с тобой, никаких жён, я единственная, он до сих пор без ума от меня, а все из-за волос, видишь, как растут, он не разрешает ни сантиметра отстричь, а в остальном делаю что мне заблагорассудится. Разве могла я надеяться, что такой муж подвернётся! Прямо в рай ещё при жизни попала!

— Значит, ты исключение из всех идиоток, которые повыходили за арабов, — с искренней радостью констатировала я, опять откупоривая бутылку. — Значит, вино можешь пить? Разрешают тебе?

— Только не при людях, когда мы одни. Разве что в других странах.

— Теперь ты как раз в другой стране.

— Значит, могу. Оказалось, мой Хамид вовсе не миллионер, миллионы у него идут на мелкие расходы, он миллиардер. Конечно, ревнивый, но так приятно ревнует… Велел мне захватить с собой машину, а то, не дай бог, в общественном транспорте кто-то будет отираться рядом и ещё — кошмар! — смотреть на меня. Да, конечно, в Аравии я ношу на лице тряпку, все бабы носят, да мне это не очень мешает. Причём ношу только для местных, если общаемся с европейцами или американцами, обхожусь без чадры. И даже свёкор не настаивает, говорит, ему приятно смотреть на меня, и очень радуется, что сын нашёл такую красавицу.

Дануся хлебнула вина и запила чаем. Зная арабские вкусы, я не удивилась её свёкру, мне самой было приятно смотреть на молодую женщину, такая она аппетитная. И характер подходящий. Данута была из так называемых домашних женщин без всяких амбиций, никакой тяги к самостоятельности, никакого желания чего-то добиться в жизни, она охотно подчинялась всем требованиям и вкусам супруга. И при всем этом была очаровательной!

Показала мне фотографию своего Хамида. Господи, потрясающе красивый мужчина! Дико красивый! И если бы я не предпочитала всю жизнь блондинов, сама бы в него насмерть влюбилась. Хотя наверняка долго бы с ним не выдержала, а уж он со мной — и того меньше.

— А главное, мне не нужно думать, как похудеть, — продолжала тараторить Дануся. — Они там любят толстых, могла бы ещё больше располнеть, но самой не надо. И без того ем что хочу, а хочу только самое вкусное. Может, здесь малость похудею, потом быстренько наберу вес с помощью халвы, поэтому я и приехала сюда охотно, хотя и по очень неприятному делу.

— А! — вспомнила я. — На что-то такое ты намекала по телефону. Что же это за дело?

— Янтарь! — вздохнула Дануся. — Муж от кого-то узнал, что тут у вас появился какой-то совершенно необыкновенный янтарь, и хочет его купить. Янтарь там сейчас очень высоко ценится.

— Какой же янтарь? — холодно поинтересовалась я, помолчав.

— Хамид говорил — очень большой, а в серёдке как раз что-то совершенно необыкновенное. То ли бабочка, то ли муха. Скорее муха. Золотая. Я тут уже звонила его человеку. У моего Хамида везде есть свои люди.

— Тогда почему же этот человек не достанет ему муху, а посылают тебя?

Дануся вроде бы удивилась.

— Ты права. Слушай, действительно странно. Не знаю… Нет, знаю. Он говорит — существуют какие-то трудности, не вообще, а типично наши, фольклорные, что ли. А поскольку я тоже наша, вот и прислал меня, а мне и самой хотелось приехать. Велел покупать за любые деньги, но сначала надо эту муху найти. Оказывается, наш человек не знает, где она. Сказал — поищет.

Чтобы выиграть время, я предложила гостье ещё вина, вспомнила, что вроде бы где-то завалялись крекеры, и отправилась в кухню, по дороге лихорадочно размышляя. Что же мне делать в создавшейся ситуации? Рассказать о Франеке, чтобы облегчить им поиски, и тем самым получить подтверждение, что муха у него, или, наоборот, постараться все скрыть, ведь этот кошмарный Хамид может и миллион долларов предложить! Два миллиона! И тогда все пропало, Франек польстится, и золотая муха навсегда для нас потеряна. А это равносильно продаже «Битвы под Грюнвальдом» или алтаря в мариацком костёле, — правда, другой вид искусства, но тоже национальная святыня и гордость. Рассказать всю правду Данусе нельзя, она никогда не умела хранить тайны, вряд ли изменилась за утёкшие годы. Надо что-то придумать.

Ну вот, так и знала! Моё возвращение из кухни Дануся приветствовала словами:

— Ох, позабыла тебя предупредить, золотая муха — большой секрет, мне велели никому не говорить, можно только с тем нашим человеком, так что, пожалуйста, ты уж ни-ни, ладно?

— А кто он, собственно, такой, этот свой человек твоего мужа? Чем занимается? Что, у него общего с янтарём?

— С янтарём ничего. Он занимается здесь делами моего мужа.

Ещё раз все хорошенько взвесив, я пришла к нелёгкому решению.

— Слушай меня, Дануся. Я как раз кое-что о янтаре знаю. И мне известно, что есть такой, с большой золотой мухой в серёдке. Но вот какая сложность. Этот янтарь в своё время был украден, так что найти его будет неимоверно трудно. Владелец вряд ли признается, ему за эту муху тюрьма светит. Тебе и в самом деле надо соблюдать большую осторожность.

Данута перепугалась.

— Езус-Мария! Значит, какая-то афёра? Если дело нечисто, мне строго-настрого заказано вмешиваться. Так что, сказать нашему человеку, чтобы перестал искать?

И я опять заколебалась. В конце концов, у меня не было стопроцентной уверенности, что муха находится у Франека, а если даже и у него, то неизвестно, где он её прячет. Возможно, Данусин человек располагает возможностями все это разузнать.

— Нет, пусть поищет, — решила я. — Но вот ещё какой нюанс, дорогая. Тебе придётся считаться с патриотическими чувствами поляков. Ведь янтарь с мухой — вещь уникальная, и многим не хотелось бы, чтобы он был вывезен из Польши. Ему место в польском музее.

— А почему? Этот янтарь польский?

— Ну да, выловлен из моря на Вислинской косе. И так получилось, что я была случайным свидетелем этого выдающегося события. Послушай, а ты бы не могла как-то переубедить своего Хамида? Попросить его, чтобы не покупал? Ему можно это объяснить?

— Объяснить ему можно все. Но видишь ли… дело в том, что мне самой захотелось иметь этот янтарь. Ну хотя бы посмотреть на него. Ведь взглянуть на него не грех?

— Взглянуть — конечно, но не сейчас, говорю тебе, никто не знает, где он. А ты могла бы переключиться на другие, из тех, которые носят на себе. Среди них тоже встречаются поразительно красивые. Так, говоришь, он способен понять? В конце концов, это же твоя родина…

— Ясно, поймёт, он у меня умный и хороший, не какая-нибудь свинья. Очень порядочный человек, хоть и богатый.

— Тогда за здоровье твоего мужа!

Должно быть, человек Хамида отличался умом и сообразительностью, поручение он выполнил быстро. Едва я переговорила с Аней и Костиком, которых вызвала в пожарном порядке, как события начали разворачиваться с ошеломляющей быстротой.

Костика вызывать не требовалось, он сам пришёл, Аня же пожертвовала запланированной на вечер парикмахершей. Оба согласились с моими выводами, навеянными блокнотом Драгоценного, обоих встревожили арабские посягательства на польскую муху, и оба преисполнились неясными надеждами на её обнаружение. А на следующий день Дануся преподнесла нам новости.

— Оказывается, Зенобий, это человек Хамида, знаком с одним таким, который тоже нацелился этот янтарь купить, да ему продать не хотят. И наш Зенобий уже вышел на продавцов янтаря, вернее, на одного продавца, тот знает, где муха, но один решить не может, потому что муха принадлежит не только ему, но и его компаньонам, так что ему надо с ними переговорить. Сегодня вечером он даст ответ. А я в дурацком положении, потому как не знаю, что делать…

— Стоп! — перебила я Данусю. — Давай ещё раз, и не все сразу. Кто этот «один такой, который тоже нацелился, да ему продать не хотят»?

— Какой-то индус.

— А, индус… А тот, с компаньонами? Он кто?

— Не знаю. И вообще, наш Зенобий предупредил, что фамилиями тут никто губы вытирать не любит, так что и мне он фамилий не назовёт. Дескать, мне это знать ни к чему.

— Понятно. О компаньонах, значит, тоже напрасно спрашивать. А почему ты в глупом положении?

— Ну как же, — Дануся вздохнула в трубку с такой силой, что я чуть не оглохла, — ведь я сначала сказала, что Хамид готов купить этот янтарь за любые деньги, а теперь собираюсь сказать — раздумал, не покупает. А человек искал, старался. Ты мне велела сделать так, чтобы он не купил, а как я ему объясню по телефону, Хамиду то есть, лучше бы не по телефону. Не по телефону он сильнее меня любит. К тому же мне и самой очень хочется увидеть янтарь. Так что же мне делать?

Решение пришло мгновенно.

— Пока не говори, чтобы не покупал. Настаивай на том, чтобы сначала самой посмотреть, за такие деньги имеешь право, пусть покажут. А как только договоришься посмотреть, сразу же позвони и сообщи мне. Я тоже желаю при этом присутствовать.

— Да ведь я именно об этом и хотела тебя просить! — обрадовалась Дануся. — Ничего я в этой афёре не понимаю, мне тоже дело кажется подозрительным, побаиваюсь, честно говоря. С тобой не так страшно.

— Вот и хорошо. Жду звонка.

В ожидании вестей от Дануси я занялась самым любимым в последнее время делом — принялась вручную полировать свои янтарики. С работой можно было сидеть у окна и до упоения пялиться на виллу Орешника, хотя и без особой уверенности, что это что-нибудь даст.

Оказалось, дало.

Около пяти вечера к воротам виллы подъехал Франек. Я схватила предусмотрительно положенный под руку бинокль и проверила номер машины, тоже предусмотрительно переписанный из блокнота Драгоценного. Не успела я отложить оптику, как к вилле подкатила вторая машина, из которой вылез Валтасар. Вылез, осмотрелся, и я имела возможность увидеть его лицо. Он, без сомнения, он! Черт подери, Данусе удалось созвать съезд уголовников. Интересно, кто ещё явится?

Позвонил Костик с вопросом, не происходит ли случайно чего. С биноклем у глаз я описала ему происходящее, и он коротко бросил — сейчас приедет. Я обрадовалась, а ну как сумеет подкрасться под окно виллы и подслушать? Правда, дело это непростое, дом битком набит народом, в окне второго этажа я видела девочку, склонившуюся над тетрадкой. Наверное, дочка, делает уроки. Вот внизу мелькнула женщина — не иначе жена. Ну и теперь ещё гости явились, и это не считая хозяина. Перебор.

И тут подъехала ещё одна машина. Остановилась она немного поодаль, из неё вышла худощавая женщина. Я чуть было не позавидовала её фигуре, но не успела — женщина позвонила у калитки Орешника. Калитка автоматически открылась, и незнакомка тоже исчезла в доме. Интересно, кто такая, ни одна баба в мои расчёты не входила. Хотя, может, это Идуся? Или просто приятельница Орешниковой. Эх, растяпа, следовало расспросить Аню, как эта Идуся выглядит.

Незнакомая баба — это ещё что! Через минуту я была потрясена так, что просто глазам своим не поверила. Продолжая наблюдение за виллой Орешника-в бинокль мне были видны две трети дома и кусок ограды с калиткой и воротами, — я вдруг заметила на участке человеческую фигуру, неизвестно как туда проникшую. Пригляделась… Да это же Драгоценный! Вот это фокус!

Я сообразила, как он пробрался на территорию виллы, минуя калитку. Дело в том, что владения пана Люциана примыкали к дворику небольшой пекарни-кондитерской, ароматы которой мешали мне придерживаться диеты. Перелезть через невысокий заборчик на задах дворика — раз плюнуть, а Драгоценный всегда отличался завидной физ-подготовкой. Выходит, он продолжал своё следствие! С ума сойти. Откуда, интересно, узнал об их производственном совещании? Во всяком случае, приглашения явно не получил, но принять участие решил. Холера. Какая жалость, что возле дома Орешника вертится Драгоценный, а не Костик!

И тут Костик позвонил в дверь моей квартиры.

У Костика была одна замечательная черта: он сначала действовал, а уже потом задавал вопросы, это я успела заметить, несмотря на наше недолгое знакомство. Вот и теперь он поступил рационально. Обнаружив футляр со вторым биноклем — я предусмотрительно достала и его, — Костик сразу пустил оптику в ход, хотя ничего интересного не видел, поскольку Драгоценный успел скрыться в кустах, а что делалось внутри дома, ни в какой бинокль не разглядишь.

— Толпа растёт, — печально проинформировала я. — Приехала какая-то баба, может, посторонняя, а может, Идуся, а возле дома околачивается нежелательный свидетель. Кстати, владелец бесценного блокнота. Думаю, подслушивает.

— Значит, стоит подслушивать, уж он-то знает, что делает. Жаль… Я бы и сам попытался, да слишком там тесно. А может?

И он вопросительно поглядел на меня. Я покачала головой.

— Пожалуй, лучше не надо. Глядишь, нарвёшься на него. Нет, ножом не пырнёт, но твоё присутствие наверняка раскроет, он конкуренции не любит… Хотя… погоди… а что, если попробовать? Он наверняка спрячется от тебя, и тогда ты, возможно, что-то подслушаешь, а он останется с носом… Нет, такого он не вытерпит, пожалуй, и вправду сделает какую-нибудь пакость.

— Давай проверим. Давно уже они там?

— Баба появилась минут десять назад.

— Тогда иду, была не была…

Придержав любимого за рукав, я пальцем ткнула в окно:

— Вон там дворик кондитерской, на задах примыкает ко двору Орешника, заборчик низкий. Заходи со стороны помойки…

Глядя на крадущегося вдоль заборчика Костика, я запоздало спохватилась, не обрекаю ли человека на гибель. Окажется, бедняга, меж двух огней, во вражеском, стане, враги со всех сторон. Победили любопытство и надежда разузнать новости, я воздержалась от отчаянного крика с четвёртого этажа, призывающего Костика вернуться.

И опять схватилась за бинокль, время от времени одним глазом косясь на часы. Полчаса тянулись нестерпимо медленно, ничего не происходило, лишь к девочке на втором этаже поднялась женщина, должно быть родительница, и обе занялись какими-то тряпками. А через тридцать две минуты четвёртая машина попыталась втиснуться на ещё оставшийся незанятым кусок тротуара. Из машины вылез индус.

Нет, никаких тюрбанов и шаровар, одет нормально, но мой бинокль увеличивал восьмикратно, и я прекрасно разглядела — индус, ну просто вылитый. Правда, смуглым мог быть и араб, и даже итальянец, но итальянцев у нас пока не значилось, а прибытие Данусиного мужа я решительно исключила, так что замешанный в янтарную эпопею индус сам пришёл в голову. Господи, удастся ли Костику хоть что-нибудь подглядеть и подслушать? И вообще, останется ли жив?

Следующие полчаса тянулись уж совсем невыносимо, как на редкость ленивая и обожравшаяся корова по полю. Со, стиснутыми зубами, рискуя заработать косоглазие от постоянного перепрыгивания с окон виллы на окружающие её заросли в надежде хоть что-то разглядеть, мучаясь от угрызений совести, я с трудом дождалась момента, когда гости Орешника толпой высыпали из дома. Расселись по машинам и разъехались. Где же Костик? Я не сводила бинокля с садика при доме Орешника, но там ничего не происходило. Не выдержав, рванулась было туда, вниз, спасать любимого, как тренькнул звонок. Любимый стоял на пороге, живой и невредимый.

— Ну?! — только и смогла выдохнуть я.

Костик аккуратно вытер нош и снял куртку.

— Очень интересно, — заговорил он оживлённо, но не совсем твёрдо. — Ты уверена, что тот тип в кустах — твой… мой предшественник?

— Он тебе что-то сделал? — ужаснулась я. — Или сказал?

— Да нет. Видишь ли, так получилось, что я напоролся на него, подобравшись к окну. Он уже там подслушивал, причём во всеоружии, по-научному, пользуясь акустическими приборами. Я его сначала не заметил, чуть ли не на голову ему уселся. Он без претензий, отнёсся ко мне с пониманием, и мы вместе дружно принялись подслушивать. Он даже сообщил, что внутри замышляется преступление, вот он и должен знать, какое именно, чтобы противодействовать, а я по какой причине? Я, естественно, — тоже хочу противодействовать, хотя о готовящемся преступлении сведениями не располагаю, может, он поделится? Делиться не стал, а отпустил довольно туманное замечание: дескать, в опасные дела не след соваться кому ни попадя…

— Это он о тебе?

— У меня создалось впечатление — о тебе.

— А… очень может быть. И что дальше?

— Дальше вежливо, но решительно предупредил — если я передумал под окном сидеть, то ничего не выйдет, он вынужден будет меня удержать, возможно и силой, ибо не уверен, что я не захочу предупредить преступников внутри дома о подслушивании. А потом сколько угодно могу предупреждать, пожалуйста, когда он удалится, тогда это не имеет значения. Вообще напустил мраку и таинственности.

— Это он умеет.

— Думаешь, и в самом деле огрел бы меня?..

— Думаю, в самом деле. Он знает каратэ.

— Я тоже.

Тут я с восхищением воззрилась на Костика, ибо мне всегда импонировали люди, обладающие недоступными мне качествами. Если бы он похвастался умением виртуозно вышивать гладью или запекать баранью ногу, я бы не преисполнилась таким восхищением, даже прекрасный шофёр не вызвал бы у меня такого восторга, разве что лётчик или навигатор…

И я сочла своевременным вытащить бутылку вина, а также загодя приготовленное жаркое с грибками.

— Тогда уж вас наверняка заметила бы эта янтарная шайка, — язвительно прокомментировала я. — Хорошо, что ты не попытался спасаться бегством. Ты хоть что-то услышал?

— Он наверняка больше, — со вздохом признался Костик, берясь за штопор. — Я только фрагменты, но все-таки понял — речь шла об оценке янтаря с золотой мухой и возможности продажи всех трех диковинок чохом.

— Значит, они у них? Все три?

— Tax получается. Причём каждый спрятан где-то отдельно. Ну и, разумеется, обсуждали проблему дележа прибыли. Ведь их там было четверо — Франек, Люциан, Валтасар и этот мешок с костями…

— Какой мешок?

— Я имею в виду вашу Идусю. Форменный скелет. У меня создалось впечатление, что янтарь — коллективная собственность. Считаешь, такое возможно?

— Если Франек первым похитил янтарь — сейчас я не говорю об убийстве, — а его напустил Валтасар, то вот уже и двое. Сладкий пе… то есть Казик, впоследствии супруг Идуси, отнял у них янтарь и стал его хозяином, так что Идуся его наследница. Тут присоединился Орешник, не задаром же рыскал, вынюхивая потенциальных покупателей, наверняка ему обещали взять в долю. Как видишь, все они зажали в зубах свой кусок пирога и имеют право претендовать. Ну, юридически никаких прав не имеют, но своего не упустят, а поскольку зависят друг от друга, вынуждены держаться вместе. Хотят они этого или нет.

— Скорее нет, — не сомневался Костик. — Каждый с большим удовольствием утопил бы компаньона в ложке воды, да руки коротки. После бурной дискуссии вроде бы договорились прибыль поделить поровну, после чего занялись шейхом. Он ведь шейх, тот араб?

— Никакой он не шейх, просто нормальный нефтяной магнат. Мультимиллионер.

— Они его чуть ли не королём считают и решили запросить четыре миллиона, по миллиону на нос. Долго препирались, насколько опасно признаться в наличии подозрительного по происхождению янтаря, и тут явился индус.

— Я видела, когда он приехал. Тридцать две минуты прошло с начала совещания, на часы смотрела.

— Очень помешал компаньонам. Пришлось менять тему разговора, пани Идуся начала великосветскую беседу, так что индус наверняка непричастен к афёре, просто ему надо было переговорить, с Орешником с глазу на глаз, не думал не гадал; что окажется в таком обществе. И в результате все ушли. Я бы не удивился, если бы они вскоре опять подтянулись по одному. Ты не видела?

— Наблюдала, нет, не подтянулись. Хотя… Боже мой, мясо! Я же готовлю мясо! Погляди, не стоят ли машины?

Изучив обстановку у виллы Орешника, Костик меня успокоил:

— Никаких машин. Наверное, каждый подумал — нечего разводить конспирацию, остальные тоже не лыком шиты, заявятся. А я так и не знаю, у кого из них янтарь и где он. Возможно, по очереди передают его друг другу, Франек Орешнику и обратно… А пахнет как!

Воспользовавшись тем, что Костик занялся едой, я изложила свои соображения о человеке Данусиного мужа. Наверняка он вышел на Франека и ещё сегодня вечером получит от него ответ. Поскольку к делу подключена Дануся, появились шансы наконец увидеть янтарь.

— Не знаешь случайно, в каких отношениях между собой пребывают индусы и арабы? — спросила я. — Нет ли каких политических или религиозных распрей?

— А что? — вскинулся Костик. — Думаешь, индус и жена араба подерутся?

Не отвечая, я продолжала расспросы:

— Вспомни, ничего там не говорилось насчёт того, что индус претендует на янтарь с перламутровой дымкой?

Отрешённо уставившись на рюмки с вином, Костик задумался, потом тряхнул головой:

— Не знаю, я ведь не все слышал. Хотя два замечания могли относиться именно к нему. «И речи быть не может» и ещё «Потеря части значительно уменьшит прибыль». Не исключено, имелись в виду индийские погребальные обряды.

— Тогда не отдадут индусу на сожжение. И на том спасибо. А сейчас нам ничего не остаётся, как только ждать звонка Дануси. Когда мы узнаем, где находится янтарь, надо сообщить властям, чтобы конфисковали, как имущество, добытое преступным путём. Другой возможности спасти янтарь я не вижу, нет у нас четырех миллионов долларов…

Громко стуча зубами, с помертвевшим лицом, англоязычный индус все силы, душевные и телесные, тратил на то, чтобы не глядеть на труп посередине комнаты, так что дать объяснения он решительно не был в состоянии. Дануся, испустив дикий, но все-таки сдавленный крик ужаса, сбежала на лестницу. Поэтому все свалилось на меня одну, хотя мне тоже очень хотелось сбежать куда глаза глядят, пусть даже без всяких криков, но я смутно осознавала, что это может произвести плохое впечатление.

Короче, обстановка в доме Франека создалась дурацкая и ужасающая. Накануне поздно вечером, уже после одиннадцати, позвонила страшно взволнованная Дануся с сообщением, что человек её мужа договорился о встрече её, Дануси, завтра с золотой мухой. Сообщил фамилию и адрес контрагента и предупредил, что сам он придёт попозже, через часок, а сначала пусть они решает деликатный вопрос один на один с продавцом.

Один на один для Дануси значило — со мной. Я тоже разволновалась от перспективы встречи с Франеком. Правда, он мог меня и на порог не пустить, захлопнуть дверь перед носом, лицо ему моё знакомо, мог много чего наслышаться обо мне и от Валтасара, и от Терличака, но я заранее решила — силой прорвусь!

Прорываться не пришлось. Двери в квартиру Франека оказались распахнуты настежь, точнее, приотворены; когда же мы с Данусей из вежливости все же позвонили, изнутри донеслись непонятные звуки, вроде испуганного завывания. Звуки достаточно странные, чтобы заинтриговать человека даже и не в таких обстоятельствах. Толкнув дверь, я вошла первой, Данута боязливо держалась сзади. Небольшая прихожая, переходящая в комнату, а в комнате два человеческих существа, одно совсем мёртвое, а второе не совсем.

Не совсем мёртвым оказался индус. Скрючившись на диване, уперев локти в журнальный столик и сжав голову руками, он заунывно подвывал, то тише, то громче. Уже одного индуса было достаточно, чтобы любой испугался, ибо с его лица на.руки и одежду обильно текла кровь. Так нет, словно индуса мало, посередине комнаты лежал второй, причём за версту было понятно — труп. Поскольку труп лежал лицом вверх, я сразу признала в нем Франека, хотя он выглядел просто не дай бог. Врагу не пожелаю.

Итак, Дануся, испустив дикий крик ужаса, сбежала обратно на лестницу, а индус взвыл громче. Срочно надо было что-то делать. С трудом взяв себя в руки, я шагнула вперёд, вспомнила о следах, притормозила и по-английски о чем-то спросила индуса. Наверное, звонил ли он уже в полицию.

Индус, не меняя положения, заскулил громче. Я повторила вопрос. Тот же результат. Тогда я раздражённо потребовала, чтобы он хоть что-нибудь сказал. Индус качнулся взад-вперёд, набрал в лёгкие воздуха и взвыл во весь голос. Я пригрозила вызвать психиатричку, что не произвело на индуса ни малейшего впечатления. Стараясь не смотреть на труп, я огляделась, затем, махнув рукой на следы, протопала в кухню, отыскала стакан, налила в него воды из-под крана и, вернувшись, вылила её на голову индусу. Не до вежливости тут.

Это наконец произвело на индуса впечатление. Вздрогнув, он нормально вскрикнул, отряхнулся, как собака, отнял руки от лица и поспешил закрыть глаза. Я поняла — ему не нравится вид трупа. Сменив репертуар, я поинтересовалась, не он ли убил человека.

— Oh, no! — с ужасом простонал индус. — Это он!

Сурово и грамматически не правильно я спросила, что он.

— Kill mе, — чуть слышно прошептал в ответ индус, чрезвычайно тем меня озадачив.

Что он имеет в виду? Настоящее время отпадает, Франек в таком состоянии, что вряд ли может кого-то убивать, даже если бы и хотел. Интересно, это индус не в ладах с английским или я разучилась понимать? Надо кликнуть Данусю, она английский знает в совершенстве, да и полицию пора вызвать, а то потом и опомниться не успеешь, как задержка со звонком окажется отягчающим обстоятельством против меня… А может, скрыться, и делу конец?

Я ещё раз спросила индуса о полиции, он отрицательно покрутил головой. Огляделась, обнаружила телефон на полу, вернее, обнаружила то, что осталось от телефона, и только тут заметила беспорядок в комнате. Следами великой битвы это не назовёшь, так, последствия небольшой схватки. Кто с кем дрался? Франек с индусом? Убийца с Франеком?

Дануся сидела на лестнице в той же позе, что и индус в комнате. Решительным рывком я подняла её на ноги и велела пройти в квартиру.

— Не могу! — простонала Дануся. — Ой, нехорошо мне!

Вспомнился разгромленный бар. Может, там ещё кое-что уцелело?

— Мне тоже! — безжалостно сказала я. — Но с этим брамином надо что-то делать. Пошли, я тебя поведу, смотри в потолок, сейчас дам глоток коньяку, сразу лучше станет. Сама тоже глотну и ему дам, а если спиртное не потребляет, пусть выльет на голову, Только бы малость очухался.

— Хамид не велел мне впутываться в афёры! — упиралась Дануся.

— А мы Хамиду не скажем. К тому же это никакая не афёра, обыкновенная уголовщина.

— Но полиция… показания там всякие, все узнают…

— Не волнуйся, до этого дело не скоро дойдёт. Насколько я понимаю, пока они ещё не в курсе, а их не так-то легко вызвать. Пошли, надо пошевеливаться, того и гляди, явится твой человек, уж он-то Хамиду обязательно скажет. Кстати, пусть он и звонит в полицию.

Упоминание про человека Хамила Данусю убедило. Она позволила ввести себя в квартиру Франека. Правда, с закрытыми глазами. Усадив её, я разыскала в баре уцелевшую бутылку коньяка и бокалы, не жалея, от души налила всем троим, постаравшись вдолбить себе — не забыть потом эти бокалы унести с собой. Я уже решила — смоемся, значит, никаких отпечатков пальцев!

Ни Дануся, ни индус, которому я всунула в руки бокал с коньяком, не отказались, хватили не задумываясь. Затем я плеснула им ещё, сама повторять не стала, все-таки за рулём.

— А теперь, Дануся, изволь сосредоточиться, переводить будешь. В обе стороны. Сначала пусть скажет, что тут, собственно, произошло.

— I don't know… — ответил индус, что я поняла и без перевода.

— Кто убил Франека?

— I don't know…

— А кто может знать, если не ты? Кто-то ещё был здесь?

— I don't know…

— Спроси, а что он вообще знает? Погоди, спрашивай по порядку. Зачем он сюда пришёл? Что здесь было, когда пришёл? Франек уже так лежал?

Индуса вроде немного отпустило, и он перестал изображать испорченную граммофонную пластинку.

— Он пришёл вот к этому сюда, и он был ещё жив, — сдавленным голосом перевела Дануся. — И очень недовольный. Пригласил его туда, в спальню, дал бокал с дринком. А потом оказалось — лежит на полу, а голова на львиной лапе. Ага, на ножке шкафа. У него разболелась голова и сейчас болит, кровь увидел. Ему захотелось пить, потому из спальни пришёл сюда и вот это все увидел. А больше ничего не знает.

— На редкость замечательный свидетель, — похвалила я. — Спроси, почему Франек был недовольный, когда он пришёл?

Оказалось, попала в точку. Правда, Данусе пришлось несколько раз повторить вопрос, пока до индуса дошло, но он сразу как-то оживился, немного поборов общее отупение, даже сделал попытку повернуться к трупу боком, чтобы смотреть в другую сторону. Однако объяснялся ещё с трудом. Данута в отчаянии развела руками.

— Господи, ничего не понимаю. Кажется, он пришёл не вовремя. Вроде бы Франек ожидал гостя. Ну ясно, нас. Но ведь не мы же его убили?!

Пришлось налить ей коньяка в третий раз.

— Дануся, успокойся, не мы. Значит, ждал гостя. И что дальше?

— Наверное, индус что-то увидел и Франек сделался недовольным.

— Ох, спячу с вами! Я уже слышала, недовольный, упокой, Господи, его душу. Что он увидел??

После третьей порции коньяка в Данусиной голове наконец-то прояснилось, она даже принялась дедуцировать.

— Если он пришёл к Франеку из-за янтаря, наверняка увидел янтарь. Путается и выкручивается, сама слышишь, но, как пить дать, увидел что-то такое, чего Франек вовсе не собирался ему показывать. А что же, если не янтарь? Гостем же была я, но пришёл кто-то другой, потому что я была у тебя, так ведь?

— Правильно говоришь, умница, соображаешь. Спроси его прямо — он видел янтарь с золотой мухой?

Золотая муха индуса просто оживила. Он вздрогнул всем телом, открыл глаза, отвернулся от трупа, приподнялся, покачнулся, но устоял на ногах, выпрямился и как-то бочком — очень пригодились бы ему шоры на глаза, как у лошадей — добрался до стула, на который и свалился, причём оказалось — сидит спиной к нам, лицом к прихожей. Все это не выпуская из рук пустого бокала. На всякий случай я его отобрала. Он отдал без возражений, пробормотав несколько фраз.

— Кажется, мы правильно угадали, — перевела Дануся, внимательная и сосредоточенная. Похоже, она совсем успокоилась. — Пытается увиливать, бормочет о другом янтаре, с облачком внутри, но у него вырвалось — видел муху! Была тут.

Махнув, чтобы я помолчала, принялась самостоятельно расспрашивать индуса, и подтвердила:

— Да, видел. Не на столе, а вон там. В том шкафчике. Нет, не в шкафчике, а на нем.

Измученное, окровавленное лицо бедного индуса вдруг просияло неземным восторгом. Всего на момент, но просияло. Муха была здесь, никаких сомнений. Он её видел.

Я обернулась, следуя взглядом за указующим перстом Дануси. Перст упирался в шкафчик, похожий на небольшой сервант. За стеклом на полках лежали раковины, янтарь и всевозможные камни. Индус и Дануся показывали на узкую полочку, которую скрывали свисающие стебли растения, похожего на плющ. На полочке янтаря не было.

— Так где же янтарь? — спросила я. — Тот, с мухой?

— Он не знает. Говорит, тут был.

Я ещё раз внимательно все осмотрела. Был, да сплыл. Наверняка убийца унёс. Кем бы он ни был, выйти на него можно с помощью золотой мухи, а её намерен купить муж Дануси, и его миллионы долларов — самая лучшая приманка. Надо действовать.

Дануся полностью обрела душевное равновесие, что выражалось в усиленном стремлении как можно скорее смыться из этой ужасной квартиры. Муж предостерегал её от малейшего вмешательства в криминальные дела, не может она его ослушаться, если теперь польские следственные органы начнут её таскать на допросы, она такого не переживёт, у них это невыносимый стыд и позор! Надо все свалить на Зенобия, он сейчас придёт, пусть разбирается.

Итак, надо быстренько слинять. Я постаралась вспомнить, к чему мы прикасались. Данута ни к чему, сюда я её ввела, она шла с закрытыми глазами. Коньяк тоже наливала я. Затолкала стакан и пустые бокалы в сумку, подумав, прихватила и бутылку, лишь наполовину опорожнённую. Эх, были бы перчатки, не пришлось бы теперь и бутылку тащить.

— Сматываемся! — распорядилась я. — В полицию позвоню из города. Думаю, твой Зенобий, если у него в голове есть хоть одна извилина, сделает то же самое. Придёт, увидит труп, к телефону не прикоснётся, руки в ноги и помчится обеспечивать себе алиби на всякий случай. Значит, полицией придётся заняться мне. Спроси эту индийскую мимозу, желает ли она здесь остаться и отвечать на вопросы полиции или тоже испаряется. Пусть тогда быстренько умоется в ванной, ни к чему не прикасаясь. С такой мордой на улицу не выйдешь.

Прежде чем до индуса дошло, я сообразила — его исчезновение в наших интересах. Ведь первое, о чем он сообщит, это о двух бабах. Так вот пусть сообщит о бабах как можно позже, чтобы я успела все обдумать и посоветоваться с Аней. Поэтому, не дожидаясь, пока индус осознает смысл вопроса, я схватила несчастного и поволокла в ванную. Хорошо понимая ситуацию, Дануся активно мне помогала. Как две баядерки, обслужили мы индуса, досуха вытерли туалетной бумагой и на лестницу выволокли чистенького. Перед уходом той же туалетной бумагой я протёрла дверные ручки и кнопку звонка.

Вместе с Данусей добрались мы до моей квартиры. Я набрала номер полиции. Видимо, все-таки здорово изнервничалась, потому что в трубку как-то глупо выпалила:

— Сообщаю, что на Злотой, шестьдесят три, квартира семнадцать лежит Лежал…

Заметив выражение лица Дануси, спохватилась и попыталась исправиться:

— Труп. Лежал лежит…

— Ваша фамилия? — с каменным спокойствием осведомилась телефонная трубка.

Как же, разбежалась!

— Моя фамилия не имеет значения. Главное, некий Лежал лежит мёртвый…

— Минутку! Мёртвый лежал или ещё лежит? И если лежал, то когда? — потребовала уточнить особа.

— Он не лежал, он лежит! Честное слово! Подождите, не отключайтесь! Это его фамилия Лежал, и он и сейчас лежит. Неживой. Франтишек Лежал, вряд ли кто другой. Да нет, какие шуточки, уверяю пани, Мне не до шуток. Ну зачем пани моя фамилия, это же не главное…

Тут я услышала какой-то дополнительный звук и поспешила положить трубку. К черту объяснения! Раньше требовалось шесть, ну никак не менее четырех минут, чтобы определить номер позвонившего, и можно было по щелчку догадаться о подключении, а теперь, с достижениями науки и техники, не знаю сколько. Бережёного Бог бережёт, лучше не рисковать. Пусть поступают, как сочтут нужным, возможно, и проверят анонимный, к тому же идиотский, донос.

— Что ты такое несла? — допытывалась Дануся. — Бедненькая, как ты со мной напереживалась! Лежал да лежал, я уж хотела тебя водой отпаивать.

— А я тут при чем? Это фамилия такая у Франека — Лежал. И он ведь в самом деле лежал. А ты не знала?

— Ну вот, опять начинаешь. Как же я не знала, что этот Лежал лежит… то есть, ну да, факт, лежал, да нет, и теперь лежит! Погоди, я тоже запуталась.

Как правильно сказать по-польски — я лежала, ты лежала, а он лежит? Нет, я лежу, ты лежишь, а он… — А он лежал. И фамилия у него тоже Лежал. Прими наконец к сведению и постарайся усвоить, только самостоятельно, мне надо срочно связаться с подругой.

Ане удалось по блату ознакомиться с полицейскими протоколами, так что я узнала о дальнейших событиях.

Идиотский анонимный звонок проверил полицейский патруль. Подъехали без особой спешки, наверх поднялся один и обнаружил двери квартиры незапертыми, из чего я заключила, что Данусин человек кретином не был. Войдя, полицейский застал полный антураж и воспользовался рацией. Ему велели ждать, ни к чему не прикасаясь, вызвали группу экспертов, и следственная машина заработала.

— Надо же, выглядит так, словно по нему прошлась борона, — недовольно заметил подпоручик Роберт Гурский. Детство подпоручик провёл в деревне.

— Похоже, вон тем стояком, что у камина, орудовали, — предположил капрал Бурчак.

С трудом отведя взгляд от изуродованного лица покойного, Гурский посмотрел на такую невинную с виду вертикальную подставку из изогнутых металлических прутьев, вмещавшую всевозможные приспособления для камина: кочергу, щипцы для угля, лопаточки и ещё много чего. Сама же подставка заканчивалась внизу и вверху заострёнными наконечниками, так что каждый декоративный прут напоминал обоюдоострое копьё. Похоже, кто-то и в самом деле с силой прошёлся прутьями по голове и лицу усопшего.

Старший следователь капитан Эдвард Бежан внимательно осматривал комнату. Полный разгром, все свидетельствовало о яростной схватке, причём участников, скорее всего, было двое. Если бы не одно обстоятельство, капитан предположил бы такой сценарий: началось с банальной драки, возможно, кто-то кому-то двинул в ухо, а тот упал, да неудачно, прямо на каминные принадлежности. Идиот, виновник непредумышленного убийства, смертельно испугался и в панике начал совершать следующие идиотизмы. Кто же это мог быть? Квартира не ограблена, значит, не профессионал-уголовник, да и не станет профессионал заниматься глупостями, так что или любитель, или человек, не помышляющий ни об ограблении, ни тем более об убийстве. Просто нервный, впечатлительный субъект. Вот только странно, что этот впечатлительный не забыл, убегая, стереть следы с дверной ручки и звонка у входной двери…

Звонок и ручка заставили следователя предположить наличие не одного, а нескольких визитёров. Возможно, и визитов тоже было несколько. Следователь поделился своими соображениями с членами бригады экспертов и заставил их ещё раз прочесать квартиру с особой тщательностью, в результате чего с помощью специальных ламп были обнаружены весьма интересные веши. Вопросов у следователя было хоть отбавляй. Зачем, черт побери, кто-то унёс бутылку, стоявшую себе спокойно в баре? Почему исчезли бокалы, круглые следы от которых отпечатались на стекле? Откуда взялась кровь на львиной лапе, подпиравшей старинный шкаф в спальне? Неужели истекающий кровью несчастный покойник метался по всей квартире? А может, это кровь его убийцы, тоже пострадавшего?

Подпоручик и капрал наперебой высказывали свои версии. Капитан, не слушая их, разрабатывал свою. Вот к покойному хозяину квартиры пришёл первый гость. С ним хозяин отправился в спальню, так что, возможно, первым гостем была женщина. Затем они поссорились, он её толкнул или она сама… что сама? Напоролась на львиную лапу? Ну, скажем, споткнулась об эту лапу, она торчит из-под шкафа. Упала и в кровь разбила голову или лицо. Возможно, лишилась сознания, и весьма вероятно, именно в это время к хозяину пришёл следующий посетитель. Не приведя даму в чувство — времени нет, ах, какая драматическая ситуация! — хозяин мчится встречать второго гостя, весь на нервах, так что ничего удивительного, что легко потерял самообладание. Они поссорились, потом подрались, тут, как на грех, под голову попались каминные причиндалы. А потом дама пришла в себя, увидела мертвеца и в ужасе сбежала…

Итак, ищите женщину, если это действительно была женщина.

— Бумажник при нем, — отрапортовал капрал Бурчак, осторожно исследуя карманы убитого. — Значит, убийца не вор. О, записная книжка!

— И вообще ожидал гостей, — упорно гнул своё подпоручик Гурский. — Видите, как одет. А вот и телефонная книжка, упала вместе с телефоном. За бутылкой, что ли, пришёл убийца?

Капитан Бежан по-прежнему не вступал в дискуссию с сотрудниками, но сам подумал — бутылка бутылкой, но, возможно, убийца пришёл за какой-то конкретной вещью, взял эту вещь, и привет? Или все дело в даме? Заявился её ревнивый муж, прикончил этого Лежала, привёл в чувство супругу и смылся вместе с ней? Ну да ладно, чего гадать, отпечатки покажут, не может быть, чтобы никаких следов не оставили. Записная и телефонная книжки помогут выявить знакомых; возможно, найдутся и сегодняшние визитёры.

Взяв из рук капрала записную книжку-календарик, капитан раскрыл её на нужной дате. Там было записано, наверняка шифром: 11 — 12 тел. Зен. 14 Л 17 араб 20.30 инд Я Хи Фл.

Перелистав странички назад, капитан почувствовал настоятельную необходимость расшифровать непонятную запись и решил сегодня же ночью заняться этим. Отобрал у капрала и телефонную книжку, может пригодиться. Посыпали обложки особым порошком, сняли все отпечатки пальцев, и капитан сунул обе книжки в свой портфель.

— Чертовски много янтаря, — деликатно заметил Роберт Гурский, выходя из спальни. — Везде навален, куда ни ткнись, а под кроватью так целый мешок. Причём необработанный, сырьё, я в этом разбираюсь, а хозяин его не обрабатывал, нет никаких приспособлений. Хобби?

— Может, лечился? — предположил капрал. — Я слышал, янтарь очень для здоровья полезный. Спал на нем…

— Неудобно на таком спать, — возразил подпоручик, — слишком большие куски.

Техник позвал капитана в кухню и продемонстрировал ему супницу, наполненную янтарными шариками разного размера. Подпоручик Гурский, чувствуя себя настоящим экспертом, авторитетно подтвердил — шарики из янтаря, прекрасно ошлифованного. Правда, на кой черт эти шарики покойнику, затруднился ответить.

— Ещё сегодня выявим всех, кого следует допросить, — распорядился капитан, — чем скорее, тем лучше. Начнём с соседей, завтра с самого утра остальных послушаем, пока ещё не все в курсе. Потороплю лабораторию с анализами, Весек… то есть, доктор Возняк тоже сможет что-то прояснить, но думаю, уже сейчас не ошибусь, если скажу — с шестнадцати до восемнадцати, вот это время нас интересует.

Мы собрались вечерком у меня, — можно сказать, частная следственная бригада. Костика тоже ввели в курс дела. Аня докладывала о полученных по блату сведениях, остальные с интересом внимали, попивая лёгкие алкогольные напитки.

У покойного обнаружен перелом основания черепа. Падая, он врезался лицом в упомянутые уже каминные причиндалы и от этого посмертно выглядел не очень красиво. Его сняли с причиндалов, положили на пол лицом вверх и оставили в покое. По всей вероятности, это сделал невольный убийца. Франтишек Лежал расстался с жизнью приблизительно за два часа до того, как им занялся полицейский медик, из чего следует, что мы с Данусей прибыли всего через четверть часа после прискорбного события. Данусин человек едва не столкнулся с полицией, ещё повезло ему, что успел дать деру, я чересчур поспешила со своим доносом, надо было человеку оставить больше времени.

Сам себе основание черепа покойник переломить не сумел бы, кто-то должен был это сделать. Следствием выявлено большое количество отпечатков пальцев. Идентифицированы отпечатки покойного, двух баб, причём одной из них чрезвычайно многочисленные и в таких местах, что никаких сомнений — уборщица. Далее следовали пальчики свежего мужчины и четырех более ранних, но самые интересные — следы перчатки, тоже свежие, скорее мужские, чем женские, правда, к сожалению, резиновые, что исключало всякую возможность идентификации:

Ничто не указывало ни на грабёж, ни на кражу. При убитом найден бумажник целёхонький, в ящиках письменного стола полно валюты, в квартире огромные запасы великолепного янтаря. Исчезла лишь бутылка из разгромленного бара, микроследы говорили о том, что совсем недавно ещё стояла там, и три бокала. Полиция не поленилась, сложила осколки разбитых бокалов, выяснилось — трех не хватает.

Я недобрым словом помянула треклятые микроследы. Надо было вытереть пыль мокрой тряпкой, в Варшаве такой ужасный смог, что пыль, вытертая сухой тряпкой, возвращается на своё место уже через минуту.

— Думаю, свежий след — индуса, — перебила я Анин доклад. — Он там за все хватался, а мне некогда было за ним вытирать. Наверняка индуса вычислят.

— А перчатки — убийцы, — тоже высказала предположение Дануся, с головой погрузившись в расследование.

Аня подтвердила наши догадки.

— Полиция тоже так считает. Послушайте, вы хоть отдаёте себе отчёт, на какое служебное преступление я пошла ради вас? Первый раз в жизни…

— Ты не волнуйся, в случае чего я тебя скрою, — заверила я её.

— Когда-то же должен быть первый раз, — успокоил Аню Костик. — И побуждения самые что ни на есть благородные, ведь впоследствии мы можем помочь расследованию.

— Пока что вы его всячески затрудняете, — безжалостно отрезала Аня и продолжила отчёт.

Бумаг в квартире покойного, судя по всему, никто не трогал, а среди них оказались записная книжка и блокнот с адресами и датами всевозможных встреч, весьма и весьма интересные. Капитан, возглавивший расследование, очень скоро убедился, что большинство знакомых погибшего были людьми, так или иначе связанными с янтарём: рыбаки, художники, ювелиры, резчики, перекупщики, торговцы наши и иностранные, в том числе несколько лиц на очень высоких должностях. И ещё парочка таинственных дам и немного иностранцев неизвестного профиля. В том числе и этот идиот индус. К счастью, его затмил японец, встречающийся в блокноте гораздо чаще, некий Хикимото Яцуко.

— Ага, вот они, японские шарики, — пробурчала я, когда Аня дошла до этого места.

Странным представлялось то, что ни в блокноте, ни в записной книжке не оказалось ни одного адреса на Вислинской косе и ни одного человека из тех мест. Двое из Гданьска — и все. Аню тоже это удивило, но тут мы высказали предположение, что там по-прежнему интересы Франека представлял Валтасар, который, напротив, обильно встречался во всех записях покойного.

Сверх упомянутого раньше, при обыске под разгромленным баром нашли огнестрельное оружие, мною не замеченное, небольшой пистолетик. И воображение заработало: кто-то пришёл к Лежалу в резиновых перчатках, явно собирался убить хозяина, тот схватился за оружие, гость нанёс ему сильный удар, возможно защищаясь, ну и из этого получилось убийство. Участие случайных злоумышленников исключается, это ясно. Своими соображениями я поделилась с собравшимися, и те их одобрили.

— Неглупо, — похвалил Костик. — Нет ли у них там какого ясновидящего? Ведь не догадаются.

— Догадаться нетрудно, — сухо поправила его Аня. — Я бы тоже полагала, что случайный уголовник не ограничится бутылкой коньяка.

— Там всего половина оставалась, — обиделась я.

— И ещё ты прихватила три бокала, — жалобно выдала меня честная Дануся.

Итак, продолжала Аня, расследование двинулось по знакомым убитого. Пока были допрошены владелец шлифовальной мастерской, Адамчик, соседи Франека, жена пана Люциана и японец. Шлифовальщик и Адамчик вели себя одинаково и показания дали почти идентичные. Удивлённые, ошеломлённые и потрясённые жестоким убийством пана Лежала, оба заявили, что ничего не знают. Покойный был посредником в торговле янтарём, они с ним изредка встречались. Очень, очень редко. И оба в приливе неожиданной доверительности заявили: если кто-то и собирался украсть что-то у покойного, так только необычайно редкий янтарь, который у того имелся. Уникальный и чрезвычайно дорогой камень, известный в широких кругах янтарщиков как «золотая муха». И хотя оба что-то невнятное пытались лепетать и про рыбку, и про дымку, было ясно — у них на уме только бесценное насекомое. Кстати, оба свидетеля оказались вне подозрений. Адамчик весь вчерашний день с обеда провёл у тёщи с тестем, домой с женой и ребёнком вернулся ночью, причём его видел дворник, шлифовальщик же с тремя клиентами и всем наличным персоналом проторчал в мастерской до поздней ночи, поскольку клиенты отбирали сувениры для многочисленной родни в далёкой Австралии.

И с этого момента, поскольку Адамчик со шлифовальщиком оказались допрошенными первыми в череде свидетелей, операция по расследованию убийства получила кодовое название «Золотая муха».

Кстати, с этого же момента в расследовании всплыло лицо, до сих пор в нем не фигурировавшее, а именно я. Оба первых допрошенных в один голос, хотя и независимо друг от друга, в приливе той же глупой доверительности — а ведь никто не тянул за язык — вспомнили вдруг меня и сочли нужным сообщить обо мне властям. Я, видите ли, живо интересовалась золотой мухой, очень много о ней знала, знакома была со множеством янтарщиков, в том числе, возможно, и с погибшим.

— Холера! — только и выразилась я, когда Аня дошла до этого места.

Из соседей Франека никто ничего не видел и не знал.

Жена пана Орешника показала: муж только что уехал в Краков, а может, ещё куда, вернётся дня через два. Зачем уехал, она точно не знает, такая уж у него работа, вечно в разъездах, особенно теперь, перед началом туристического сезона. Да, пан Лежал тоже занимается янтарём, а больше она ничего о нем не знает. Он недавно был у них в гостях, позавчера, но говорил только с мужем, она лично все время провела наверху у дочери — шили новое платье.

Данный факт могли бы подтвердить три свидетеля — я, Костик и Драгоценный, только никто из нас не спешил с показаниями в полицию.

Валтасара дома не оказалось. Поскольку он жил один, никто не мог ничего о нем сказать. Только продавщица из магазина напротив припомнила, что в пятницу около полудня он уехал на машине, наверняка куда-то далеко, потому что уложил в багажник большую дорожную сумку. Валтасар — их постоянный клиент, машину он всегда ставит напротив магазина, так что она видит, когда его нет. Да, уезжает он часто, причём на несколько дней, наверное, работа такая.

Японец, господин Хикимото Яцуко, помог следствию прояснить одну загадку, зато оказался страшно требовательным. Хотя польский немного знал, однако говорил на этом языке как-то непонятно, долго вспоминая каждое слово, а когда же наконец произносил, следствие никак не могло сообразить, что оно означает. Наводящие вопросы и догадки требовали времени, так что по-английски было проще. Японец знал погибшего как перекупщика янтаря и сразу же признался в шариках, даже сам про них спросил. Шарики он-покупает уже почти год, пан Лежал всегда честно ему поставлял заказы. Вчера должен был доставить очередную партию, под которую уже получил аванс, так где же они? И вообще, что случилось, почему его допрашивает полиция, если у неё какие-то претензии к господину Лежалу — не его дело, янтарь не наркотики, он покупает официально, легально, не скрывается и не слышал, что янтарь в этой стране запрещён! Японец договорился о встрече с господином Лежалом вчера в ресторане «Флик», а господин Лежал не пришёл! Где его шарики?

Японец так вцепился в шарики из супницы, что полиция была вынуждена торжественно пообещать вернуть его товар. Не на такого напали! Японец потребовал письменной гарантии, причём не скрывал суммы аванса, на все лады склоняя злополучную тысячу долларов и подчёркивая, что охотно заплатит оставшуюся сумму тому, кто отдаст ему шарики. Из официального протокола можно было понять, что ведущий допрос японца капитан Бежан совсем офонарел от шариков и велел взвесить содержимое супницы. Оказалось — полтора кило. Японец тут же выхватил из кармана три с половиной тысячи долларов и попытался их всучить следователю, от чего его удержали с трудом. Возмущённый японец что-то выкрикивал о беззастенчивой и наглой конкурирующей фирме и успокоился, лишь заручившись письменным обязательством полиции вернуть ему шарики. Недоплаченные пану Лежалу три с половиной тысячи долларов пока внесёт на депозитный счёт в банке, где они будут дожидаться положенного законом оформления наследства покойного.

Поскольку накануне с пятнадцати часов японец торчал на людях в казино, а вечером — в ресторане «Флик», где в ожидании Франека наел на чудовищную сумму, интервал же между казино и рестораном составил одиннадцать минут — как раз на дорогу, убить Франека у японца не было ни малейших шансов, поэтому полиция к нему не цеплялась.

— Надо же, ни одна из этих полицейских дубин так и не полюбопытствовала, на кой черт ему шарики! — раздражённо заметила я.

— У меня создалось впечатление, что японец основательно задурил головы нашим ду… то есть следователям, — сказала Аня. — Из протокола допроса явствует, что постоянно кланялся, от чего они немного… ну, тоже кланяться начали. А лишних вопросов старались не задавать, он и без того отнял у них в три раза больше времени, чем они рассчитывали.

Почему-то всех свидетелей следствие упорно расспрашивало о дамских контактах покойного. Франек не отличался особой мужской красотой, так что интерес полиции к дамам вызывал недоумение. Я высказала предположение, что, возможно, подтолкнул их к этому мой звонок. Аня возразила: ей кажется, просто у следствия возникли подозрения, что на месте преступления в решающий момент оказалась какая-то женщина, не исключено, что она могла сыграть не последнюю роль в убийстве, во всяком случае, допросить её не помешает…

Добросовестная по своей природе Аня, раз уж совершила служебное преступление, последовательно шла по пути не праведному и пыталась делать логичные умозаключения. Для себя заранее твёрдо решила наше дело к производству не принимать, и это решение малость облегчило её совесть. Пока же своими выводами делилась только с нами.

Костик сделал попытку подвигнуть Аню в нужном нам направлении.

— Пани могла бы кое с кем из полицейских дипломатически пообщаться, намекнуть им, чтобы прежде всего обратили внимание на янтарь.

— Или хотя бы заставить заинтересоваться давнишними преступлениями на косе! — подхватила я. — Не надо признаваться ни в чем, ни в каких служебных нарушениях, просто ты тоже бывала в тех местах и могла слышать. Бросить небрежно: «Я бы вспомнила…» — вроде у тебя случайно вырвалось, а они пусть думают.

Оказывается, Ане и до нас приходил в голову такой вариант.

— Я и раньше хотела намекнуть полиции на косу, но тогда у нас никаких доказательств не было. Сейчас другое дело…

Дануся жалобно попросила:

— А обо мне, пожалуйста, ничегошеньки!

— Но ведь без Зенобия не обойдётся.

— Ну, не знаю. Он сказал, что не мог прийти. Во всяком случае, так передали родственники, он им звонил, меня никак не поймает, ведь я у Иоанны все время торчу.

— Если был у Франека, кто-нибудь мог его заметить, — предостерегла Аня. — И ведь кого-то погибший ожидал. Следствие уже настроилось, если отопрётся — покажется подозрительным.

— Так пускай отпирается по-умному, — предложила я. — Пусть признается, что договорился с погибшим о встрече, да увидел там полицейских и не пошёл. А встреча из-за янтаря, это вполне нормально. Тебя, Дануся, приплетать не будет, тебя он не видел и не, слышал, распоряжения получил по телефону от твоего мужа. А ты ни о каком янтаре понятия не имеешь…

Я разошлась и с ходу разработала для Зенобия целую легенду. Подумав, Аня согласилась с моим вариантом. Данусе же такой расклад сразу понравился, она тут же попыталась по телефону отловить Зенобия, ей сказали — его нет дома. Она подхватилась и побежала к родственникам, ведь он наверняка через них будет стараться с ней связаться. Я крикнула ей вслед, чтобы сидела дома, буду держать её в курсе дальнейших событий.

— Индуса непременно вычислят, — озабоченно рассуждала Аня. — Анализ крови…

— Цветная раса? — догадалась я. — Но у них на подозрении баба, пусть и цветная.

— Ничего подобного, анализ крови и пол укажет. Возьмутся за индуса, а вот он наверняка о бабах расскажет. От страха, так что давайте заранее обдумаем вашу линию поведения. Зачем вы сбежали, да ещё при этом вытерли следы с ручки входной двери и кнопки звонка?

Вдохновение меня не покидало.

— Никаких проблем! Сбежали, чтобы им позвонить, ведь от телефона покойного мало что осталось. А Данусю, возможно, и вовсе не вычислят, она ни к чему там не прикасалась.

— Так ведь индус её видел!

— А… и в самом деле видел. Ну так случайно оказалась со мной, я её уговорила пойти взглянуть на золотую муху, она ни о чем не имеет понятия. А индуса мы прихватили с собой из жалости, он был ранен, истекал кровью, мы его немного умыли и позволили уехать, он сам просился скорее к врачу и перевязку сделать. Ручку же и звонок я вытерла из самых лучших побуждений — чтобы не осложнять расследование, ведь ни к чему лишние отпечатки, чем меньше, тем полиции легче, а я полицию очень уважаю, всегда уважала. Пожалуйста, пусть меня считают идиоткой, мне до лампочки…

— А бутылка и бокалы?

— По той же причине захватила. Чем меньше следов…

— Ладно, ладно, а почему, когда звонила, не назвалась? Об этом обязательно спросят.

— Так из-за Лежала же, он же лежал… тьфу! Вот именно, такое дурацкое сообщение, стыдно было. Решила — посижу, успокоюсь и снова позвоню, понятно и толково. Но у меня телефон идиотский, никак не хотел соединяться с полицией.

— Вы поверили бы в такое объяснение? — усомнился Костик.

— В определённой степени, — неожиданно поддержала меня Аня. — Ведь в полицию именно такие кретинки, как правило, и звонят. Ещё могут подумать — ага, та самая баба, убила человека и теперь дурочку из себя строит. Но Лежал убит ударом по загривку, вряд ли какая баба так владеет каратэ. Так что, вероятно, и в самом деле дурочка. Но вцепятся они в эту кретинку как следует, так что приготовься, дорогуша.

Я не очень-то испугалась.

— Знаю, хотя ещё и не решила, как умнее себя вести. Могу сказать, что сбежала от Франека, потому как боялась — сразу арестуют, а у меня с собой не было зубной щётки. Ничего, порасспросив, поразмыслив, все-таки поверят мне. Но только если дам правдивые показания.

— Именно такие ты и должна давать, — твёрдо сказала Аня. — Можешь сообщить им голые факты, без выводов и аналогий. И если они даже тогда не поднимут старые материалы с косы, то… ну, я не знаю…

— А как ты думаешь, мне лучше ждать, пока не выйдут на меня, или самой заявиться?

— Думаю, лучше… — не очень уверенно начала Аня, но я не дала ей договорить:

— Нет, никаких «самой». Пускай вычисляют, я подожду. Все это достаточно мутно и скользко, а ведь блокнота Драгоценного я им не дам… И вообще не назову его. Если бы сейчас я сама полетела к ним, это выглядело бы… ну, словом, как поспешить с услужливым доносом. Лучше всего было бы пообщаться со следователем частным образом, не для протокола. Сдаётся мне, что вся эта криминальная эпопея никак не годится для официальных показаний.

И Костик, и Аня, посомневавшись, тем не менее согласились со мной.

Полиция все-таки кое-что соображала и обратилась к отложенным в своё время материалам расследования убийства супругов на Вислинской косе, хотя все его аспекты выявила далеко не сразу.

Меня вызвали на следующий же день, позвонили по телефону. На допрос я отправилась не слишком встревоженная, ибо уже была к этому готова, правда, не пожелала являться к девяти, такая рань меня не устраивала. Пришлось что-то наврать о необходимости принимать по утрам некие медицинские процедуры. Я не решила ещё, что именно у меня болит — печень или коленка, но полиция не стала уточнять, согласившись на двенадцать часов, предложенные мною. По Дороге я остановилась на коленке, заодно продумав и характер необходимых утренних процедур: компрессы, растирания, смазывание и прочее. А потом ещё нужно время на то, чтобы осторожненько, постепенно начать этой якобы больной коленкой двигать. Но вообще это не на всю жизнь, доктора, мол, обещали — недели через две пройдёт. И так хорошо все продумала, что сама поверила в больную конечность и даже начала прихрамывать.

В кабинете сидел добродушный, симпатичный полицейский, довольно плотный, но не толстый. В нем я с некоторым трудом узнала старшего следователя Бежана. А может, старшего комиссара? Не разбираюсь я в этих чинах. Аня о нем слышала много хорошего.

Покончив с моими анкетными данными, комиссар Бежан довольно сухо поинтересовался:

— Знает ли пани некоего Франтишека Лежала?

Слава богу! А я уже боялась — сейчас прозвучит вопрос: «Где пани была в пятницу в семнадцать часов?» Меня попеременно обдавало то жаром, то холодом, ведь не приготовила, идиотка несчастная, умного ответа, всю дорогу над дурацкой коленкой голову ломала, нет чтобы о деле подумать. Сказать — не помню? А они уже вычислили меня, и, выходит, я вру. Как можно такое не помнить, ведь именно в семнадцать часов я обнаружила хладный труп Франтишека Лежала в ужасном состоянии, и не совсем ещё хладный, как выясняется. Кошмар! Пришлось бы вообще отказаться от дачи показаний, а такой фортель у полиции никогда тёплых чувств не вызывает.

Заданный вопрос избавил меня от внутренних терзаний.

— Слышала о нем, — с облегчением ответила я. — Но вряд ли когда видела, во всяком случае такого не помню.

— И что же вы о нем слышали?

— Что он скупает у рыбаков янтарь. Посредник. Между теми, кто янтарь добывает, и теми, кто его обрабатывает.

— От кого вы слышали о посреднике Лежале?

— Да от очень многих. Что, всех назвать?

— Да, пожалуйста.

Я послушно принялась перечислять. Начала с Вальдемара, упомянула Жечицкого из Гданьска и отца приятеля сына моей подруги из Варшавы, застопорила, вспомнив Адамчика — упоминали ли мы в разговоре Франека? Затем последовали Орешник и Костик. Потом задумалась, припоминая, где ещё и когда могла я слышать о Франеке. Вроде бы больше никогда и нигде. И сама удивилась — мало людей набралось.

Полицейский, подождав, задал следующий вопрос:

— А из названных вами лиц не отзывался ли кто о Франтишеке Лежале отрицательно? Или даже плохо?

— Все дело в том, что никто о нем не отзывался хорошо.

— А как отзывались?

— Неопределённо.

— Поясните, пожалуйста.

— Пояснить трудно. Люди очень неохотно говорили об этом Франтишеке, одно-два слова, и то сквозь зубы.

— Что конкретно, пусть и сквозь зубы?

— Что он пройдоха, ловкач, врун…

— А когда вы услышали о нем впервые? «Франек при них сшивался» — прозвучали в ушах слова. Я вспомнила толпу местных, собравшихся возле домика, жильцы которого исчезли со всем своим янтарём. «Говорю вам — его рук дело!» И ещё: «Тем более что Франек на колёсах». И этого Франека видел некий, как его, Войчешек. Нет, не стану я рассказывать полиции про всякие досужие разговоры, тем более что ещё до этого слышала о Франеке, в Гданьске.

— В магазине с янтарём, в Гданьске, — сказала я чистую правду. — Очень хорошо помню, потому что американку с мухой забыть невозможно.

— Какую американку с мухой?

— Ладно, расскажу. Чтобы и вы посмеялись. Рассказала об американской кретинке и добавила для протокола:

— И в этом магазинчике на Долгом Тарге я услышала, как кто-то в подсобке громко сказал: «А ты, Франек, не валяй дурака». Уже потом узнала, что Франек — это поставщик янтаря, Франтишек Лежал.

— И когда же это было?

— Приблизительно восемнадцать лет назад.

Кажется, историческое сообщение комиссара немного озадачило. Он надолго замолчал, пристально разглядывая меня, а после паузы задумчиво произнёс:

— Все лица, которых вы сейчас назвали, так или иначе связаны с янтарём. Чем объяснить ваши широкие знакомства в этой среде?

— Я отниму у пана капитана слишком много времени, если стану подробно отвечать на этот вопрос. До завтра не уложусь. Просто хобби у меня такое — янтарь. Давным-давно набрала я на морском берегу немного янтаря, и втемяшилось мне в голову собственноручно сделать из него бусы. Отсюда все и началось. А что пришлось пережить — ни в сказке сказать, ни пером описать…

С каждым словом я все быстрее разгонялась, голос зазвенел, лицо запылало. Умный капитан заметил эти опасные симптомы и умело перевёл беседу в более спокойное русло.

— А некий Хикимото Яцуко вам знаком?

— Что? — остановилась я на всем скаку.

— Я спросил о Хикимото Яцуко, японце.

— Понятия не имею…

Похоже, теперь я его ошарашила, капитан даже не смог скрыть изумления.

— Не имеете понятия о том, что он японец, или вообще не имеете понятия, знакомы ли с ним?

— В том-то и дело! — важно заявила я. — Признаться, случается мне бывать в казино. Полагаю, пан капитан, как человек сугубо положительный, там не бывает и не знает, что в казино гораздо больше японцев, чем наших. Так откуда же мне знать, что этот ваш… как его… Хикимото как раз не тот, скажем, японец, что вечер за вечером просиживает за соседним автоматом и при моем появлении улыбается и непременно кланяется?

— Так вы не знакомы с Хикимото Яцуко?

— Ни с одним японцем я не знакомилась. Однако с некоторыми разговаривала. Например, когда показывают мне на своём экране выпавший покер, я всегда говорю «гратулейшн». Поздравляю то есть.

Капитан выдержал мои разглагольствования, и у меня создалось впечатление, что он теряет инициативу.

— А Руммуна Лалу вы знаете? — спросил он как-то безнадёжно.

— Звучит весьма экзотично, — неопределённо заметила я, переключаясь на индуса. — Сразу вспоминается Теккерей, был у него какой-то Руммун. Но чтобы у нас… Нет, я бы не забыла.

Капитан опять помолчал. Должно быть, пытался понять, с кем же имеет дело: с законченной идиоткой или с закоренелой преступницей. И решил подобраться ко мне с другого конца.

— Приходилось ли вам слышать о каком-то уникальном янтаре с золотой мухой в середине?

— Не смешите меня! — фыркнула я. — Кто не слышал об этой мухе? Да уже не один год янтарщики только о ней и говорят, многие сна лишились, боятся, как бы она не покинула пределы нашей страны. Судя по слухам, пока не покинула. Владельцы заломили за неё бешеную цену, и я лично этому рада. Наверняка только благодаря неимоверной дороговизне муха пока у нас.

— Вы сами её видели?

— Издалека и всего какую-то секунду, но…

— Где и когда?

Тут уж я помолчала, но раз сказала «а»… Ничего не поделаешь, придётся раскалываться.

И я поведала полицейскому чину о той давнишней сцене на пляже в Песках.

— Вот и получается, пан капитан, что я видела муху в момент её появления из глубин морских, однако знаю людей, которые и позже имели возможность любоваться ею, причём вблизи. Все в один голос твердят — просто потрясающая!

— А что вам говорят слова «рыбка» и «дымка» или «тучка»?

— Пан капитан имеет в виду морскую фауну и атмосферные явления? — вежливо уточнила я. — Или опять в применении к янтарю? Потому как в принципе такие понятия, как «рыбка» и «тучка», знакомы даже малому ребёнку.

Капитан проявил ангельское терпение.

— К янтарю, к янтарю, — подтвердил он. — Знаете что-нибудь?

Я решила смилостивиться и перестать валять дурака. А ему надо точно формулировать вопросы!

— Да, знаю. Судя по тому, что мне известно, оба этих янтаря были извлечены из моря в то же время и теми же лицами, что и муха. Янтарь с дымкой — довольно приличный кусок, около двухсот граммов потянет, в серёдке и в самом деле нечто вроде белой дымки, переливающейся, как перламутр. Явление уникальное, таких дымок наверняка больше не встретишь. Упомянутая дымка, по всей вероятности, пыльца с крылышек доисторической бабочки, уж и не знаю, что за бабочки водились в ту эпоху, прямо кобыла, а не бабочка, должно быть, размах крыльев не менее полутора метров, можете поинтересоваться у какого-нибудь палеонтолога. А вот рыбки с тех пор не очень изменились, и та, что в янтарике, похожа на современных. Собственно, даже ещё не рыбка, а малёк, вылупляющийся из икринки, икринка так и осталась висеть на хвостике. Этот поменьше будет, до ста граммов не дотягивает. И опять головой ручаюсь — ничего подобного больше не найдётся во всем мире! Если пан о таком услышит… если вам доведётся такое обнаружить… если это чудо пропадёт… — И, не выдержав, закончила в приступе отчаяния:

— Если такое чудо пропадёт, я лично пана пришью!

Вопреки ожиданиям, странного полицейского явно обрадовала такая перспектива.

— Очень вам признателен, — мягко заметил он. — И буду ещё больше признателен, если пани наконец соизволит ознакомить меня с полной картиной известных ей обстоятельств, а не с отдельными кусочками. Однако учтите, меня интересует правда и только правда, от домыслов, пожалуйста, воздержитесь. Хочу знать всю правду!

Подумав, я пришла к нелёгкому решению и честно заявила:

— Нет, всю правду вам придётся самому узнавать, я её не знаю. Зато мне известны многие факты, из которых я сама делаю выводы, сопоставляю, провожу аналогии, причём зачастую руководствуясь интуицией. Боюсь, именно это вы охарактеризовали как «домыслы». И что, станете заносить их в официальный протокол, а мне потом отвечать? Ну уж нет. Никаких протоколов! Согласна честно расколоться и рассказать обо всем, но не здесь и не официально. Не желаю отвечать перед законом за умышленное введение в заблуждение органов правопорядка, если и введу в заблуждение, то, так сказать, частным образом.

— И за то буду признателен, — согласился нетипичный следователь. — А что вы имеете в виду под заблуждением частным образом?

— Ну, например, вы придёте ко мне вроде как в гости или ещё что…

— Очень хорошо, считайте, приглашение принял. Как только высвободится время, непременно приду. А пока можете быть свободны.

Как-то слишком многозначительно прозвучало это «пока»… Или мне показалось?

— Вот и думаю, может, лучше сразу, пока не поздно, сбежать в Аргентину? — грустно говорила я Костику в тот же вечер. — Почему в Аргентину — не знаю, но именно туда все сбегают, так что, наверное, имеет смысл… Ведь я столько наврала следователю… нет, не наврала, а просто столько не сообщила того, что должна была бы сообщить, уверена, такого он мне ни за что не простит, когда все раскроется. Как думаешь, что все-таки означает «пока можете быть свободны»? А потом?

— Ничего страшного, — успокоил меня Костик. — За ложные показания тебе полагается до пяти лет, но это если ты давала показания под присягой, так что по закону тебя обвинить не в чем.

— Сыщики разыскивают подозрительную бабу, а я как раз очень подозрительная.

Костик, который у меня уже чувствовал себя как дома, поставил на газ кастрюлю с сосисками и, обернувшись, утешил:

— Не раскаивайся, ты правильно сделала, дав следователю понять, что многое тебе известно.

— Знаю и не скажу? Ну что ты разглядываешь помидор? С него надо снять шкурку, а вон там миска. Поставь на огонь чайник. Отлей немного, чтобы быстрее закипел. А майонез и горчица вон на той полочке.

Я сидела по другую сторону стола, на табуретке, предназначенной для гостей. К этому приучил меня Драгоценный, который любил все делать сам, потому что другие делали хуже. Вот бедняге Костику и пришлось метаться между плитой, мойкой и столом. Я метаться уже не имела возможности, габариты моей кухни это исключали. Вдруг сообразила — какого черта сижу сиднем и даю указания, и я мучаюсь, и он мучается, пора вести себя, как положено нормальной женщине, а не как безрукой калеке. И вообще, хватит делать из меня идиотку!

— Вали отсюда, Костик! — потребовала я, решительно вставая. — Сядь вот сюда, вот так, бочком, бочком, а я займу твоё место. Не позволю больше меня терроризировать! В крайнем случае можешь достать стаканы из шкафчика, что у тебя за спиной.

Костик немного удивился, но послушно поменялся со мной местами, пробормотав что-то относительно того, что ещё неизвестно, кто кого терроризировал. А он лично никогда не настаивал, чтобы непременно крутиться у плиты. Пришлось пояснить, от кого я натерпелась, а поскольку всякий раз, как вспоминала Драгоценного, теряла спокойствие духа и требовалось время, чтобы обрести его вновь, я позабыла, о чем шёл разговор, и к нужной теме вернулась, лишь приступив к помидору.

— Ага, вот что меня тревожит. Я сказала — восемнадцать лет прошло, а он не прореагировал. Почему?

— Дай я отнесу, — предложил Костик, вставая, потому что я машинально вытащила поднос и поставила на него еду. Наверное, решила — лучше ужинать в комнате. — Возможно, твой капитан ещё не успел ознакомиться с материалами следствия. — Тогда тем более должен просто вцепиться в меня, чтобы все выдоить. Теперь-то наверняка уже ознакомился?

Обсуждение этой проблемы заняло все время, пока мы поглощали сосиски, потом вино, потом перешли к чаю. И все говорили, говорили. Костика ещё не допрашивали, а должны, ведь он тоже был янтарщиком. Вот мы и решали, что ему имеет смысл поведать капитану, а от чего лучше воздержаться. Во всяком случае до тех пор, пока не состоится моя неофициальная с капитаном беседа.

— Видишь, правильно поступают следователи, когда всех подозреваемых сразу изолируют друг от друга и вообще от общества, — самокритично заметила я. — И свидетелей следовало бы изолировать, а то вот так сговариваются и осложняют расследование. Ведь не только мы с тобой, небось Аня и Дануся тоже приняли меры.

Я как в воду смотрела. Вечером позвонила Дануся.

Оказывается, они с Зенобием уже согласовали свои будущие показания, и теперь она мне докладывала…

Зенобий сказал на допросе в точности то, что ему велели, в соответствии с нашими инструкциями. Признался — действительно направлялся к Франеку, но в квартиру не вошёл, потому как боялся оказаться замешанным в уголовное дело. Кажется, его не подозревают в совершении убийства, во всяком случае, такое у него создалось впечатление. И кажется, он сделал так, чтобы Данусю не допрашивали. А о том, что причастен к янтарю, сказал, вернее, не стал отпираться — полиция и без того знала. Воспользовавшись тем, что заговорили о янтаре, ловкач Зенобий попытался соблюсти свои интересы, и в свою очередь осторожно и ненавязчиво порасспросить полицию о золотой Мухе, авось что-то знают, да их на мякине не проведёшь. Вот пока и все.

Вяло курсируя из комнаты в кухню, я то и дело поглядывала в окно на виллу напротив, ибо это вошло у меня уже в дурную привычку, и вдруг увидела, как во двор интересующего меня дома въезжает машина пана Орешника. Это бы ещё полбеды, в конце концов, имеет право хозяин дома вернуться из поездки, но ещё через минуту к вилле подкатила вторая машина! Чья, интересно? Не Франека же, Франек в морге лежит. Схватила бинокль. Валтасар!

Вот когда я совсем потеряла голову, и было от чего. Орешник долго отсутствовал, Валтасар где-то скрывался, мошенники наверняка не встречались, по телефону боялись затрагивать скользкую тему, выходит, теперь съехались, чтобы все обсудить! Сейчас! Здесь! Костик мог бы подслушать, опыт уже имеется, но Костика нет!. Что же, мне так и сидеть сложа руки?! Ну уж нет!

И я, в чем была, выскочила на лестницу. Опомнилась, вернулась, сменила обувь — действительно, в сваливающихся тапках даже с лестницы не спустишься. Какое счастье, что замок в моей двери не захлопывается сам собой — ключи-то я, разумеется, забыла. Потом в голове промелькнул Драгоценный — а ну как и сегодня шпионит у дома Орешника, не хватает ещё наткнуться на него. Впрочем, вряд ли, в конце концов, живу здесь я, а не он, из моих окон виден дом Орешника, так что Драгоценный не в курсе последних событий на вилле. Черт с ним! У меня свои задачи, какое мне дело до всяких там драгоценных?

С некоторым усилием форсировав забор на задах кондитерской, я вспомнила отчёт Костика и подкралась к окну гостиной. И на сей раз оно оказалось приоткрытым. — похоже, семейство Орешников без ума от свежего воздуха. Шторы не задёрнуты, за прозрачной тюлевой занавеской маячили два расплывчатых человеческих силуэта. Свет в гостиной неяркий, горела лишь настольная лампа в углу комнаты. Двое расплывчатых — Орешник и Валтасар, кто же ещё? Говорили негромко, но кое-что удавалось расслышать.

— …у неё. Небось именно сейчас… — говорил один.

— Не скажет, — возражал другой. — И не отдаст.

— А если её малость… того…

— …поприжать? Не выйдет.

Интересно, кого это они собираются прижимать? Какую-то бабу. Уж не меня ли?

Довольно долго разговор вертелся вокруг неизвестной бабы, явно не вызывавшей ни у одного из собеседников симпатии, потом перешли к другой теме:

— … отдал концы, так чего теперь о нем говорить?

— Именно теперь и надо все свалить на него.

— Спятил! Ведь подлежит изъятию… да и вещественное доказательство… Такой куш потерять?

— Лучше уж потерять куш, чем жизнь.

Тут они заговорили быстрым шёпотом, так что я ничего не разобрала. К тому же по голосам было не различить, кто есть кто, а проклятая занавеска все-таки мешала хорошенько разглядеть мошенников, да и окно было слишком высоко от земли. Не стоять же все время на цыпочках, я ведь не балерина. Костика бы сюда, уж ему цыпочки ни к чему.

— А я боюсь! — донеслось вдруг до меня неожиданно громко, и тут я догадалась, что это Валтасар, потому что он добавил:

— Почему у тебя шторы не затянуты?

— Шторы Магда отнесла в стирку, — пояснил пан Люциан. — Так что давай потише.

Черт бы их побрал, опять принялись шептаться! Доносились лишь обрывки фраз, причём по шёпоту я не могла угадать, чьи именно.

— А если не она, а он?

— …риск слишком велик…

— Нет уж, с меня довольно…

— Надо переждать… залечь на дно…

— За ней нужно присматривать… глупая баба…

Не для моих нервов такие отрывочные высказывания, хотя и поняла, что боится Валтасар, а пан Люциан пытается поддержать его боевой дух. И к сожалению, совсем не упоминали о золотой мухе, но тем не менее у меня почему-то создалось впечатление, что ни у одного из них сокровища нет. Потом зги мерзавцы перешли на совсем уж неразличимый шёпот, и как я ни напрягала слух, расслышать ничего не могла.

Вдруг что-то брякнуло у меня за спиной, я подпрыгнула и едва не заорала благим матом. Скрючилась под окном в чёрной тени куста и, вытаращив глаза, уставилась на заборчик, вроде именно там брякнуло. Сердце билось так, что никакого другого шума я бы не расслышала, вся надежда на зрение. Прошла мучительно длинная минута, пока в слабом свете уличного фонаря я разглядела во дворе кондитерской мелькнувшую тень. Кошка! Рылась в мусорных баках и задела крышку. Да чего я, собственно, боюсь? То есть кого? Валтасар с Орешником в доме, Франек может явиться разве что в виде привидения, а кто же ещё? Взяла себя в руки и опять навострила уши.

Показалось, прозвучали имена, Флориан и Франек. Логично, оба покойники. Затем послышались какие-то посторонние звуки. Осмелев, я приподнялась на цыпочки и заглянула в окно. Расплывчатые фигуры держали в руках расплывчатые бокалы — должно быть, для куражу решили хлебнуть..

От долгого пребывания в скрюченном положении все тело свело, к тому же стало холодно, погода больше напоминала ноябрь, чем июнь. И очень жаль, что не было никакой записывающей аппаратуры, можно было бы так не напрягаться, а просто потом в нормальных условиях воспроизвести запись и не торопясь расшифровать её. И все-таки я бы ещё поторчала под окном, если бы вдруг к дому не подъехала машина. Оказалось — вернулась жена пана Люциана. Вошла в гостиную, зажгла верхний свет, завела разговор о погоде и на прочие нейтральные темы — короче, атмосфера создалась до тошноты великосветская и мне нечего было больше здесь делать.

С чистой совестью покинула я свой пост и домой вернулась тем же путём, через забор на задах кондитерской.

Телефон разрывался. Я услышала его ещё с лестницы, но когда, запыхавшись, схватила трубку, мерзавец, разумеется, тут же замолк. Раздражённо швырнув трубку, я стала приводить в порядок себя, одновременно пытаясь и упорядочить новости.

А их оказалось не так уж мало. Валтасар пребывал в страхе и склонялся к добровольному и чистосердечному признанию, а более стойкий Орешник пытался выбить из него эту дурь. Таинственная «она» вполне могла быть мною, они считали, что мне все известно, и не слишком ошибались…

Все же многочисленные, то и дело упоминаемые особы мужского пола, о которых туманно говорилось «он», могли быть кем угодно. В зависимости от контекста у меня раз получалось — Костик, раз — Драгоценный, а то и вовсе непонятно кто.

Но вот телефон опять затренькал. Аня!

— Господи, ну сколько можно звонить! — нервно вскричала Аня, что было ей совсем несвойственно. — Того и глади, кафе закроют, можно я приеду к тебе прямо сейчас? Случилось такое! По телефону не расскажешь, и, боюсь, я немного нервничаю.

— Конечно, приезжай! Возьми такси!

— Ясное дело. Еду!

Глянула на часы — скоро одиннадцать. Видно, и в самом деле произошло нечто из ряда вон, иначе благовоспитанная Аня ни за что не стала бы звонить, а тем более приезжать в такую непристойную пору. Пока она ехала, я уселась за стол и наскоро записала все подслушанное, пока не забылось, а также собственные соображения. Только закончила, как Аня позвонила в дверь.

— Не найдётся ли у тебя глоточка чего-нибудь покрепче, лучше простой водки? — с порога попросила добропорядочная судьиха, пытаясь стянуть нерасстегнутое пальто. — Ты права, миром правит случай, так что давай скорее, надо же мне хоть немного прийти в себя.

Это было так непохоже на обычно уравновешенную и выдержанную Аню, что я и сама взволновалась. Чего бы такого ей предложить? Требуется нечто экстраординарное, водки же у меня не было. Нашлось виски — то, что надо. Плеснула в бокал изрядную порцию, Аня тут же залпом опорожнила его, после чего свалилась в кресло и какое-то время сидела неподвижно. Я не торопила подругу, хотя стоило мне это о-го-го — я-то не обладала Аниной выдержкой, которая даже скандалы мужу закатывала сдержанно, хладнокровно и чрезвычайно благопристойно.

— Пожалуй, ещё выпью! — тряхнула головой Аня.

— Может, сначала все-таки расскажешь, а упьёшься потом? — робко попросила я. — Вдруг забудешь…

— Такое не забывается! — отрезала Аня. — А поскольку я не алкоголичка, белая горячка мне не грозит. Ну да ладно, вроде бы немного улеглось, могу и начать. Где твой Костик?

— Надеюсь, придёт. А что?

— Просто ему тоже надо знать, а не хотелось бы повторно рассказывать. Впрочем, боюсь, все равно придётся возвращаться к этому снова и снова. Ну так вот. Дурацкая история со мной случилась. Редко такое бывает, в принципе я очень аккуратна, рассеянностью не страдаю, а тут вдруг перепутала дни Недели. Понимаешь, подумала, что сегодня — это уже завтра, наверное, очень не терпелось. Время слишком уж медленно тащилось, вот я и подумала, что сегодня — это завтра, а завтра…

— Пожалуй, плесну тебе ещё.

Может, глоток виски поможет ей перескочить с этого «завтра», на котором её заклинило.

Аня послушно выпила и только потом спохватилась:

— Пожалуйста, теперь уже разбавляй, ладно? Боюсь, без виски мне не обойтись.

— Тогда давай сразу и разбавим.

Бегом кинулась я в кухню, принесла минералку и лёд, хотя со льдом не все прошло гладко. Корытце выскользнуло из рук, и кусочки льда рассыпались по полу. Быстренько собрала их, ничего, при низкой температуре бактерии не страшны.

— А на завтра Идуся назначила бридж, — без понуканий начала Аня. — И поскольку сегодня я приняла за завтра, отправилась к ней на этот бридж уже сегодня. Очень волновалась, сама понимаешь. Ох, не умею я о драматических событиях рассказывать, надо бы нагнетать, но, думаю, достаточно будет и голого факта. Знаешь, где Идуся живёт? За Мокотовским фортом, в фешенебельном районе, там ещё такие виллы на четыре семьи. Подхожу я, значит, к её вилле, ещё не свернула на дорожку, но дверь её уже вижу, и… кто бы, ты думала, из этой двери выходит?

— Кто?!

— Этот твой, бывший…

— Драгоценный?

— Если тебе нравится так его называть…

— Не придирайся, каждый может ошибиться.

— Может, — не стала возражать Аня. — Выходит, значит, из её дома этот твой Драгоценный… Нет, чтобы быть точной, он ещё в дверях был, а Идуся с ним прощалась, её я хорошо разглядела. Вышел он, значит, а я так и застыла за живой изгородью, как памятник. А знаешь, почему? Очень уж нежно она с ним прощалась.

Я тоже была потрясена.

— Господи! Вот, оказывается, кто этот её новый таинственный, любовник! А он тебя заметил?

— Надеюсь, нет. Очень хотелось бы надеяться. Думаю, если бы заметил, обязательно поздоровался бы и хоть издали поклонился. А он сразу удалился в противоположном направлении.

И бедная Аня с облегчением перевела дух. Наверное, точно так же, как в тот момент, когда Драгоценный, не заметив её, потопал в другую сторону.

И тут в дверь позвонил Костик. Молча впустила я любимого, пытаясь осмыслить услышанное. Видимо, усиленная умственная работа отразилась на моем внешнем виде, потому что Костик встревоженно поинтересовался, что случилось.

Так же молча ткнув пальцем на дверь в комнату, я отправилась в кухню за дополнительной посудой. Принесла очень большой стакан, очень маленькую рюмку, банку пива и наполовину опустошённую упаковку изюма. Зачем изюм — сама не знаю.

Моё молчание ещё больше встревожило Костика, и он поспешил в комнату, ожидая увидеть там нечто ужасное, возможно вавельского дракона <Легендарное чудовище, проживавшее некогда в Вавеле, древнем замке Кракова. Примеч. перев.>, привидение или чей-то труп, и был приятно разочарован, увидев Аню. Поскольку я упорно молчала, заговорила Аня, бросив в свой бокал два кубика льда. Бокалом я из приличия называю просто гранёный стакан, который неизвестно каким образом оказался на столе.

— Так вот, — повествовала Аня, явно войдя во вкус, — только когда Драгоценный скрылся из виду, меня отпустило. Ещё подумала — не иначе как я первая, остальные придут вовремя, неприлично являться раньше назначенного. Даже на часы посмотрела, но все равно не поняла, сколько времени, слишком была взволнована. Подошла к двери и тут отмочила такое, чего никогда в жизни не делала. Наверняка это твоё дурное влияние, Иоанна, я уже давно заметила, ты… не обижайся, но я набираюсь от тебя дурных манер. В общем, я не позвонила, не постучала, а просто нажала на ручку — и дверь открылась! Оказалась незапертой. Я и вошла!..

Ужас законопослушной судьихи был столь велик, что я, не могла ей не посочувствовать. Для бедняжки это был настоящий моральный шок, вон, до сих пор не оправилась.

— И что? — как можно деликатнее поинтересовалась я, воздержавшись от комментариев.

Тем временем Костик, окинув стол взглядом, воспользовался наступившей паузой и смешал в большом стакане виски с минералкой. Мне налил в маленькую рюмочку. Бросил себе два куска льда, попытался и в мою рюмку впихнуть. Аня все не могла прийти в себя, а потому накинулась на изюм.

— И я вошла! — трагическим шёпотом повторила она. — Квартира Идуси на первом этаже. И дверь тоже нараспашку. И я опять вошла, хотя, кажется, слегка постучала по косяку, совсем не стучать было свыше моих сил! Конечно же, она не услышала. Квартира у неё большая, вся в коврах, и все двери раскрыты настежь, из прихожей я видела — Идуся в спальне. Стоит спиной ко мне, посередине комнаты, прямо под люстрой, и что-то рассматривает. И я… нет, это была не я, не могла я так поступить! Неслышно по коврам подошла к ней, даже старалась не дышать, можно сказать подкралась. А она стоит неподвижно, словно изваяние, и что-то рассматривает. И когда я поняла, что рассматривает, вообще перестала соображать. Идуся держала в руке жутко большой янтарь и… и…

Костик молча налил в стакан виски и пододвинул Ане. Та дико глянула на напиток, вроде бы посомневалась, но схватила и снова опорожнила одним духом.

— Да! — твёрдо закончила она. — Я оказалась за спиной Идуси и все отлично разглядела. Это был янтарь с золотой мухой.

Мы с Костиком уже ожидали нечто подобное, и я с радостью подумала: «она» — это Идуся, а вовсе не я.

— Пожалуйста, никому не рассказывайте, — сгорая от стыда, попросила Аня. — Не переживу, если узнают. Чтобы я позволила себе такую… такую бесцеремонность! И это ещё не все. Но в самом страшном я уже призналась, сейчас расскажу остальное.

Тут я не выдержала, ведь и мне было о чем рассказать. Получилось так, что обе заговорили одновременно и одновременно же замолчали, но не замолчал Костик. Нет, так не пойдёт. Сначала надо сказать Ане, что мы отнюдь не осуждаем её, напротив, восхищаемся ею и боготворим, нечего так угрызаться, с кем не бывает, и очень просим рассказывать дальше.

Аню вроде бы немного отпустило, она перестала каяться и продолжила рассказ.

Идуся наконец оторвалась от янтаря, заметила Аню, но нисколечко не испугалась. Вздрогнула просто от неожиданности и уронила янтарь на ковёр. Аня вежливо подняла, извинилась относительно перепутанных дней и, взяв себя в руки, проявила умеренный интерес. Идуся, совсем успокоившись, принялась просвещать тёмную приятельницу.

— И скажу вам, Мои дорогие, ради такой мухи я ещё и не то готова совершить! — с несвойственным ей энтузиазмом выкрикивала Аня. Возможно, под воздействием виски. — В янтаре не разбираюсь совершенно, но от такого и последний дурак обалдеет! Говорю вам — действительно золотая! Громадная, раза в три больше современных мух, а какое туловище, какие ножки, все блестит золотом… а крылышки! Нет, описать словами невозможно, это надо видеть! Вроде бы чёрное, а отливает золотом! Глаз не оторвёшь. И очень чётко просматривается, не обязательно на свет…

— Неужели её ошлифовали? — испугалась я.

— Ошлифовали? Не знаю, возможно. Да нет, думаю, не ошлифовали, я в этом не разбираюсь. Может, и ошлифовали.

— Костик, что скажешь?

— В том-то и дело! — гневно бросил Костик и тоже потянулся за изюмом. — А я, холера, ничего не знал. Половину ошлифовали, чтобы лучше смотрелось, мой же приятель из Гданьска, но давно, несколько лет назад. Но пусть пани Аня сначала закончит.

— Правильно, дайте мне закончить! Просто Идусе очень хотелось меня поразить, а я уже сто раз вам говорила, что она без царя в голове. Вот и стала хвастаться, какая у неё редкость, а ещё у неё имеются и рыбка, и дымка. Боже, какое это облачко потрясающее, как переливается! Она мне его продемонстрировала. Слов нет! Вроде бы такая деликатная дымка, тонкая, изысканная, сначала даже неприметная, но чем дальше всматриваешься… Точь-в-точь волшебные гроты на Средиземном море, на первый взгляд вроде бы ничего особенного, и вдруг начинаешь различать цвета, все интенсивнее, все разнообразнее. А тот, с мухой, — громадина, нечто волшебное! Я не удивляюсь индусу, который хотел её купить за любые деньги. И для того, чтобы сжечь! В голове не укладывается. И рыбку видела. Может, не так прекрасна, но тоже дивное диво. Все три янтаря лежали в небольшом мешочке. Потом мы разговорились. И зашла речь…

Аня смешалась, искоса поглядела на Костика, отхлебнула виски уже с минеральной и нерешительно докончила:

— Не хотелось бы о неприятном, но, оказывается, твой Драгоценный, Иоанна, теперь — её большая любовь, до гробовой доски…

— И в самом деле, умом не блещет! — укоризненно заметила я. — Подбирает после меня все остатки. Надеюсь, Костик, ты не…

— Ни в коем случае! — решительно заверил меня Костик.

— Если Драгоценный охмурил Идусю… теперь многое становится понятным. Пусть ей земля… нет, не так. Упокой, Господи… тьфу! Храни её Господь, жалко мне бабу. Не любовь заговорила в Драгоценном, ох не любовь. Даже начинаю сочувствовать глупышке…

— А она считает — любовь, да ещё какая! О тебе не имеет понятия. В него впилась насмерть, отсюда все и пошло. Погодите, кажется, я не очень понятно… Ты сама говорила, Иоанна, Драгоценный жутко таинственный, любит наводить тень на плетень, Идуся же страшно любопытная, желает все знать о суженом, подслушивает, следит за ним и все такое. Так вот, в этот раз он зачем-то заперся у неё в гардеробной и очень долго там сидел. А когда пришёл, у него что-то большое и твёрдое было спрятано под мышкой, это Идуся обнаружила, прижимая ненаглядного к груди при встрече. Когда прижимала при расставании, ничего твёрдого уже не было. Она решила — не иначе как огнестрельное оружие, и очень ей захотелось оружие это увидеть. Ну и обнаружила в чемодане со старыми вещами мешочек с янтарём. Случайность!

— Выходит, только милый за порог, она шмыг в кладовку и ты застукала её, когда нашла спрятанное сокровище? А ты уверена, что это именно Драгоценный принёс?

— Идуся уверена. Убеждена, в её доме этого янтаря уже много лет не было.

— А когда был? — спросил Костик.

— Я рассказывала Иоанне. После смерти Казика был, но потом исчез, только рыбка оставалась подольше. И теперь она ничего не понимает. Откуда взялся янтарь у её нового любовника? Зачем притащил в её дом? Почему сделал из этого тайну?

— И как она это объясняет?

— Любовью. Хотел устроить ей сюрприз. Не смейтесь, это она придумала, не я. И ещё придумала — теперь янтарь её собственность, на пана Люциана ей плевать, ему она ничего о янтаре не скажет. А продать его и сама сумеет.

— Езус-Мария, ведь они догадались об этом! — простонала я. — Орешник и Валтасар! Вот их слова: «Он у неё… она нам не скажет».

— А ты откуда знаешь?

— Своими ушами слышала. Только подъехали, я и побежала подслушивать…

Но судья не позволила сбить себя с толку.

— Погоди, дай мне досказать, потом дополнишь. И что за манера у тебя во всем устраивать хаос! Сейчас закончу. Уж и не знаю, как высидела у этой Идуси, так и подмывало поскорее тебе позвонить, но на неё накатило желание исповедаться, и я сочла нужным выслушать до конца. А поскольку она не потребовала, чтобы я никому не передавала её слов, имею право, тут у меня совесть чиста. Насилу вырвалась от неё и помчалась тебе звонить, у них в районе автоматов днём с огнём не найти, разыскала кафе, а оно уже закрывалось, а твой телефон все не отвечал. Выходит, именно тогда ты побежала подслушивать?

— Вот именно! — подтвердила я и вытащила свои записи. — А теперь благодаря тебе многое из разговора преступников стало понятным.

И я доложила о своих достижениях, по ходу дела внося коррективы. Сейчас уже не вызывало сомнения, что «она» была Идусей, а «он» — Драгоценный, который смешал все их карты. Бесподобный же стал счастливым владельцем уникального янтаря, находившегося до этого у убитого Франека. Господи, что же все это означало?

Вывод сделала Аня.

— Не хотелось бы тебя огорчать, но, похоже, оба твоих бывших… спутника жизни оказались причастными к преступлению. Интересно, это ты так влияешь? Вот и по себе сужу… А пан как себя чувствует?

Последний вопрос был обращён к Костику.

— Спасибо, неплохо, — с улыбкой ответил тот. — И никаких особых преступных наклонностей пока не ощущаю, даже надеюсь, что удастся никого не убить. Однако заметьте, что непосредственные исполнители у нас один за другим вымирают, остался один Валтасар…

— И ещё Терличак, — дополнила я.

— И Терличак, — согласился Костик. — Поскольку все находятся на значительном расстоянии от золотой мухи, возможно, уцелеют.

— Когда, наконец, полиция возьмётся за ум? — риторически вопросила Аня и съела последнюю изюминку. И с чего это они так напустились на изюм?

— А что полиция? — пренебрежительно заметила я. — Ну, допустим, я расколюсь, а толку? Сама знаешь, у нас одни умозаключения и личные предположения. Никаких доказательств!

— А золотая муха не доказательство?

— Чудесно, найдут её у Идуси…

— Ещё неизвестно, найдут ли! — буркнул Костик.

— Предположим, найдут. И что дальше? Откуда она у неё? Не Идуся же кокнула Франека. Драгоценный отопрётся, дескать, ничего общего с преступниками не имеет, золотая муха с давних пор лежала у Идуси, ещё от Казика осталась, что она с ней делала — ему неизвестно. Никто его при мухе не видел…

— Я видела.

— Да что ты конкретно видела! А быть хахалем закон не запрещает.

— Индус подтвердит, что до убийства она у Франека лежала на полочке.

— А если не подтвердит? Его показания сведутся к тому, что в квартире Франека был, по башке получил, а больше ничего не знает, ничего не видел. Может даже о нас с Данусей не упоминать, просто оклемался и ушёл домой.

— Нет, так нельзя! — возмутилась Аня. — Хотя в чем-то ты и права. Все должны дать показания.

— Может, Валтасар и даст, раз боится, — предположил Костик.

Моё воображение стартовало со свистом, я даже со стула вскочила.

— Надо заставить полицию пошевеливаться! Где этот их капитан, как его, Бежан? Пусть придёт, послушает и что-то предпримет. Мне он показался порядочным человеком. Позвонить ему?

— Опомнись! — удержала меня Аня. — Посмотри на часы! Полицейский тоже человек.

Допросить индуса удалось не сразу. Принялись разыскивать, все гостиницы перетряхнули — логично ведь предположить, что индус проживает в отеле. Ничего подобного, оказалось, этот индус снял себе жильё на Мокотове, в частном секторе. Официально — одну комнату, неофициально же — целые апартаменты, владельцы которых на это время переехали пожить к тёте, чтобы поухаживать за старушкой…

Поначалу полиция ограничилась формальными вопросами, вплотную же взялись за индуса после того, как лабораторный анализ показал: на львиной лапе в спальне убиенного лежала цветная особа мужского пола, так что индус всплыл сразу. Капитан не стал посылать ему повесток, не было ни времени, ни терпения, прихватил Гурского и сам отправился к свидетелю.

Поскольку было раннее утро, индуса застали дома, точнее, в ванной. Двери полиции открыла энергичная молодая дама в элегантном рабочем халатике. Не сразу открыла, не услышала звонка за шумом пылесоса. Пылесос выключила и потребовала предъявить документы. Внимательно с ними ознакомилась, вежливо пригласила полицейских пройти в квартиру и принялась давать необходимые пояснения.

— Пока он выйдет из ванной, наверняка захотите узнать, кто я. Пожалуйста, мой паспорт. Уборщица я, или домработница, как хотите. Убираю квартиру, иногда по желанию хозяина готовлю обеды. Английский знаю, так что нет проблем. Двое детей у меня, школьники. С работодателями не сплю, у меня есть муж. Что ещё?

— Спасибо, пока достаточно, — поблагодарил капитан деловую женщину. — Когда ваш работодатель выйдет из ванной?

— Должен скоро, думаю, минут через пять. Он там уже полчаса сидит.

— Может, сообщите ему, что полиция ждёт?

— Да вы что! Тогда он и вовсе оттуда не выйдет. Он такой… впечатлительный.

— Давно вы у него работаете?

— Да уже с полгода будет.

— И только по утрам? Вечерами не доводилось?

— Как правило, по вечерам я работать не могу, сами понимаете, дети. Но два раза индус попросил, в виде исключения, прийти вечером, он устраивал приёмы. Ну, я помогла, приготовила все, обслуживала гостей. С детьми посидел муж, два раза за полгода не так уж много, а деньги хорошие. У моего-то зарплата не очень-то… Может, кофе приготовить?

— Нет, спасибо. Скажите, а не случилось ли чего особенного с вашим хозяином в последнее время?

Одёрнув халатик, молодая женщина внимательно глянула на капитана.

— Так вот почему Панове здесь… Ну конечно же, могла бы сразу догадаться. И в самом деле, позавчера застала я своего бедолагу в ужасном состоянии. Голова в бинтах, глазки заплыли, сам весь трясётся, языком еле ворочает. Сказал — попал в аварию, доктор прописал постельный режим, так что надо вызвать сиделку, а окровавленную одежду отдать в химчистку. Подробностей не сообщил, говорю вам, еле языком ворочал, и опять одеялом с головой накрылся.

Щёлкнула задвижка ванной — по всей вероятности, индус окончил омовения. Уборщица ухватила пылесос и потащила в коридор, бросив на ходу:

— Скажу, что вы его ждёте. Беседовать, наверное, будете здесь, в гостиной, так что я с этой тарахтелкой пока в спальне…

Прислуга хорошо знала своего хозяина. Первым его побуждением было запереться в ванной, однако он себя пересилил и предложил капитану с подпоручиком располагаться в удобных креслах, сам тоже утонул в глубоком кресле и, похоже, не мог произнести ни слова. Бинтов на голове индуса уже не было, только на лбу, у самых корней волос, прилеплен кусочек пластыря.

Из спальни донеслось мощное гудение пылесоса.

По знаку капитана подпоручик, у которого английское произношение было лучше, пришёл на помощь хозяину. Вопрос задал в лоб:

— Что вы делали в пятницу между шестнадцатью и двадцатью часами?

Вздрогнув, индус сделал глубокий вздох и решил говорить правду, и только правду.

— Моя все сказать, — начал он. — Моя была… пошла… Один знакомый. Фра… Фра… Франеек…

— Франтишек Лежал?

— Да.

— Вы с ним были знакомы?

— Нет.

— Тогда зачем же пошли к нему?

— Моя хотеть говорить от начала. Можно?

— Даже нужно. Пожалуйста, мы слушаем.

Ещё раз тяжко вздохнув, экая и бекая, запинаясь на каждом слове, индус принялся знакомить полицию со своими злоключениями. Оказывается, он из древнего рода купцов, именно поэтому к нему обратился раджа Бихара — небольшой, но чрезвычайно богатой провинции, которая продолжает процветать независимо от всех дурацких политических катаклизмов. Раджа дал ему очень важное поручение — приобрести в Польше то, чего не имеется в Индии, хотя там есть все. Но вот этого нет.

— Что же именно интересует раджу?

— Амба.

— Что?!

— Спокойно! — вмешался капитан. — Он имеет в виду янтарь. Amber?

— Да, да, амбер, — подхватил индус и принялся торопливо пояснять: велено приобрести самый лучший, в больших количествах, только легально, никаких подпольных сделок, он не контрабандист, он солидный коммерсант. В Варшаве удалось найти несколько просто уникальных камней, принадлежали они пану Фра-Фра-Франееку, а ещё другим господам, он может назвать пана Валташара и пана Лушиана. И извиняется, что только имена научился произносить, фамилий так и не научился. Произносить не может, а написать пожалуйста, хоть сейчас.

— Нет-нет, немного погодя, — остановил услужливого индуса подпоручик, ибо тот уже вскочил в поисках бумаги, желая доказать полиции на деле своё желание сотрудничать, — Сначала расскажите все, что имеете сообщить.

Оказалось, индус имел сообщить о нехороших людях из конкурирующих фирм, которые так и рвут из рук товар, никакого понятия о цивилизованных нормах торговли, а ведь можно устроить, скажем, аукционы, как во всех нормальных странах.

— Моя хотеть покупать амбер такой…

И по-английски добавил: «С дыханием Бога». Подпоручик не понял, попросил пояснить. Индус честно попытался, подпоручик тоже честно постарался перевести как можно точнее. Индус выследил его, имеется в виду янтарь с дыханием, господин Фра-Фра ему обещал, начались переговоры, а тут появляется конкурент. Господин Фра-Фра — не солидный торговец, пошёл на попятную, говорил — не знает, где янтарь, а это не правда, он, Руммун Лалу, видел его у Фра-Фра своими глазами. Ну и пошёл к нему, чтобы все выяснить…

— Минутку, — попросил капитан. — Не торопитесь, пожалуйста, все по порядку. Пришли вы к Франтишеку Лежалу — и что?

Оказывается, Франтишек Лежал был очень недоволен приходом индуса. Он его не ожидал, зато ожидал какую-то даму, сказал об этом незваному гостю, но в квартиру впустил. И даже предложил выпить, стал готовить коктейль, а индус стал выражать претензии. Тоже нервничал, не мог усидеть на месте, принялся ходить по комнате и тут на полочке вдруг увидел… И тот, желанный, с дыханием, и очень большой, с золотой мухой в середине, о котором много слышал. Наклонился, стал рассматривать, это не понравилось хозяину, вот и попытался оттащить гостя за фалды от янтаря, продолжая твердить о женщине, которая с минуты на минуту придёт. Индус ему о янтаре, Лежал индусу о женщине. И затащил индуса в спальню, чтобы женщина не увидела, потому что уже прямо сейчас должна прийти. Подал индусу дринк, тот машинально выпил. И у него закружилась голова.

В третий раз тяжко вздохнул бедный индус и не выдержал. Вскочил, бросился к бару в углу гостиной, плеснул в бокал чего-то из бутылки и залпом опрокинул. Тут же спохватился, извинился перед гостями — дескать, нервы подвели, и им тоже предложил хлебнуть. Гости были при исполнении, отказались. Хозяин не стал настаивать, сам повторил и с бокалом в руке плюхнулся в своё кресло. Подкрепившись, смог продолжить рассказ.

Сколько лежал без сознания, он не знает. Очнулся на полу, глаза ничего не видят, уши не слышат, голова не соображает. Только пить хотелось страшно. С трудом приподнялся, пополз нашёл дверь и выполз в гостиную. А там…

Бедный индус вздрогнул всем телом, вспомнив страшную картину.

— Моя не мог смотреть… кто-то лежал на полу… нет лица… Моя закрыл глаза, а кровь льётся вот тут…

И он прикоснулся бокалом к пластырю на лбу. Индус не притворялся, случившееся все ещё приводило его в ужас, он вновь переживал те страшные минуты. Осушив бокал, неуверенно взглянул на бар, но решил пока воздержаться.

— Как долго все это продолжалось? — задал вопрос подпоручик.

— Не знаю. В голове все кружилось, глаза плохо видели. Пришла какая-то женщина, потом ещё одна. Дали мне пить? Кажется, дали. Спрашивали, что случилось, я не мог говорить. Дали мне коньяк. Коньяк — это хорошо, коньяк помогал, голова болела, я хотел врач. Пошёл ванная, помылся, кровь мыл, смотреть мог лучше, хотел домой, близко мой дом есть госпиталь, я пошёл домой, и женщины пошли. Я уехал на машина, просил в госпиталь. Мне врач помогал, потом я пошёл домой. Поздно ночью. Это есть все! Я понимать — полиция меня спрашивал, я отвечать правда. Я не убивать.

Бедняга замолчал и уже решительно направился к бару. Подпоручику стало интересно, что он там пьёт, подглядел, оказалось — обычное бренди. Вовсе не какой-то экзотический восточный напиток или бальзам, а жаль. Оба сели на свои места, и подпоручик принялся задавать вопросы.

— Эти женщины были вам знакомы?

— Нет, никогда в жизни не видеть.

— Опишите, как выглядели?

— Не знаю. Обе светлые волосы. Не старые.

— Подробнее. Толстые, худые? Может, в очках?

— Не знаю.

— А как были одеты?

— Не знаю.

— На каком языке вы с ними разговаривали?

— На английском. А сами себе говорили по-польски.

— А до того как вы потеряли сознание, что-нибудь происходило?

— Ничего. Все чёрное.

Подпоручик вопросительно взглянул на начальство. О чем ещё спрашивать?

— Вы поняли, кто был убит?

— Понял. Пан Фра…

— Как же вы узнали, если нет лица?

— По одежда.

— Он не угрожал вам оружием? — с трудом сформулировал фразу капитан, мысленно поблагодарив родительницу за упорство, с которым та с детства вдалбливала ему английский. А особенно за школьные каникулы в Англии, которые покойница правдами и не правдами организовала для сыночка. И за все книжки на английском, которые вечно ему подсовывала. А теперь вот может по-английски спросить обо всем, задавать даже такие сложные вопросы.

— Каким оружием? — заинтересовался индус.

— Огнестрельным! — гордясь собой, пояснил капитан. — Пистолетом.

— Никакого пистолета моя не видал.

— А вы уверены, что он кого-то ждал? — не унимался капитан. :

— Так он же сам сказал, — чуть ли не обиделся индус. — Женщину ждал, сто раз сказал. Интимная встреча. Но моя не верил. — Помолчал и добавил, как честный человек:

— Но женщина там была. Даже две женщины.

Тут опять подключился подпоручик:

— Вспомните, что ещё говорил убитый.

— Убитый мало говорил, это я говорил. Моя амбер хотел. А Фра-Фра говорить не хотел и янтарь мне давать тоже не хотел. Он уже не продаёт янтарь, говорил, у него нет янтарь. Я показал на полка, там лежал три экстра-класс, я говорил — такой хочу. Он отвечал — только сегодня пришёл эта янтарь, моя может его покупать, моя приходить первый, значит, может покупать. Не правда говорил, хотел моя обмануть, давал мне отрава пить, этот дринк был отрава!

— Ладно, хватит с него на сегодня, — по-польски сказал подчинённому капитан. — Похоже, и в самом деле не врёт.

На этом допрос закончили, к несказанной радости свидетеля.

По дороге в комиссариат полицейские обсуждали услышанное.

— Этот Лежал мог в пылу ссоры двинуть брамину, но тогда непонятно, как тот оказался на полу в спальне? А ведь в спальне они не дрались, никаких следов драки там не обнаружено. Сам себе индус лба не расквасил и на львиную лапу не лёг, — рассуждал поручик. — А потом оклемался и пошёл мстить. И опять никакого подтверждения такой версии, его крови в гостиной нет, только возле диванчика, на котором сидел. Если бы дрался с покойным, всюду бы наляпал. Да и не сидел бы потом болван болваном, не дожидался невесть чего. И тут пришли женщины, говорит, две.

— Могло и в глазах двоиться…

— Если сам доехал до госпиталя, значит, уже не двоилось. Так что же это за бабы?

Ни одна из немногочисленных дам, фигурирующих в блокноте Франека, не подходила. К Зенобию тоже нельзя было придраться, никаких признаков его пребывания в квартире Лежала не обнаружено.

Кроме золотой мухи, зацепиться следствию было не за что.

Со старыми следственными материалами капитан уже успел ознакомиться, полночи провели над ними с верным подпоручиком. А ознакомившись, сделал выводы и решил обратиться к прошлому.

Следующим был допрошен Валтасар. Свидетель оказался чрезмерно разговорчив.

Своих контактов с убиенным даже и не пытался скрывать. Как же, они с Франеком знали друг друга уже много лет, хотя дружбы не водили. Да и какие могут быть друзья у такого человека, как пан Лежал? О покойниках плохо не говорят, но что делать, если он был, мягко говоря, прохиндеем, каких мало, так что друзей-приятелей у покойного не было, зато врагов — пруд пруди. Да и он сам, Валтасар, честно сказать, подозревал покойника в многочисленных жульничествах, ведь такой был плут, такой аферист, клейма негде ставить, но вот ловок был, мошенник, не ухватишь. А если насчёт той пятницы, когда прикончили пана Лежала, то он, Валтасар, ещё утром уехал по делам на Вислинскую косу и в четыре, то есть в шестнадцать ноль-ноль, уже сидел в забегаловке Морской Крыницы с двумя знакомыми рыбаками, может и фамилии назвать, почему не назвать, и видели их человек десять, не меньше. А в девять вечера был уже в Гданьске, в своей квартире. У него в Гданьске есть квартира, что поделаешь, работа такая, поэтому одна квартира в Варшаве, а вторая в Гданьске, в нашем бизнесе без этого нельзя. Когда являешься посредником и мотаешься туда-сюда, нельзя же рассчитывать на гостиницы, это какие деньги выбрасывать, а достаются они ох как нелегко! Да, да, его ещё и соседка видела, когда приехал, вечно торчит в окне, любопытная баба, всюду свой нос суёт, все её интересует, но нет худа без добра, сейчас очень пригодилась. А с убийством пана Лежала он ничего общего не имеет и ничего об этом не знает…

— Но общие дела вы с ним вели? — прервал капитан этот словесный поток.

Валтасар и тут не стал запираться.

— Ясное дело, вели. Не может же человек разорваться, быть сразу в нескольких местах.

— А если были у вас общие дела, возможно, знаете, кого ждал Лежал в день своей смерти, с кем у него была назначена встреча?

— Да мало ли с кем мог уговориться…

— А вы сами когда виделись с ним в последний раз?

— Накануне вечером. У знакомых. Записывайте: Люциан Орешник, адрес… Тоже деловое знакомство, Орешник знает многих ювелиров и мастеров по обработке янтаря, часто я привожу ему товар. О чем шла речь? Как всегда, о янтаре, я интересовался, нет ли каких выгодных заказов, ну и вообще обо всем понемногу. Пан Лежал тоже был.

— А ещё кто? — для порядка поинтересовался капитан.

— Ну, значит, сам Люциан, хозяин… И ещё приехал индус, наш клиент, очень на янтарь жадный, нет, не скажу, не скупердяй, но ему мы продаём неохотно.

— А почему неохотно?

— Так ведь они, индусы, какие? Вроде бы, как и все остальные нормальные люди, из янтаря делают всякие красивые вещицы, но как только владелец вещицы помирает, так и сжигают её вместе с ним. Религия у них такая. А кому охота красивые экземпляры на погибель продавать? Если второй сорт — ещё ничего, но хороший жалко.

Капитан подосадовал, что не спросил индуса, зачем ему янтарь с «дыханием Бога», ну да ничего ещё не потеряно, спросит. Но индус возник мимоходом, главными были три янтарных бизнесмена. Капитан понял — собрались не случайно, должно быть, обсуждали не только те вопросы, которые назвал словоохотливый Валтасар. Возможно, именно на этой конференции между компаньонами возникли трения, приведшие впоследствии к убийству Франтишека Лежала. Но об этом Валтасар, разумеется, не скажет. Недаром так словоохотлив, пытается за болтовнёй скрыть истину.

— Больше никого на этой встрече не было?

— Была ещё одна женщина, знакомая Люциана, я даже не знаю, как её зовут. А больше никого. Вышли мы все вместе, и каждый поехал к себе.

«Ага, женщина», — мысленно отметил капитан Бежан, а сам обратился к прошлому и спросил свидетеля о золотой мухе.

И тут вдруг пан Валтасар словно онемел. Да, о мухе приходилось слышать, кто из янтарщиков не слышал, возможно, и видел, но точно не помнит. И ничего сказать о ней не может.

Капитан не стал давить, старые полицейские материалы дали ему обильную информацию к размышлению и имена людей, которых следует допросить. Первым на очереди был Орешник, так что Валтасар пусть пока погуляет.

Итак, капитан выпустил из когтей взопревшего Валтасара и велел разыскать Люциана Орешника, где бы тот ни находился.

Разными, лишь полиции известными способами удалось установить, что в данный момент пан Орешник находится дома. Капитан Бежан велел послать ему формальную повестку на завтра, а сам прихватил подпоручика Гурского и отправился к интересующему его субъекту сегодня.

Орешник вообще ни с кем не имел ничего общего. Правда; в злополучную пятницу он находился в Варшаве, но преступлений не совершал, занимался своим прямым делом, а именно ждал у знакомого шлифовальщика, пока тот не обработает как следует нужный пану Орешнику янтарь, который после этого он, Орешник, собирался везти в Краков одному очень известному художнику. В мастерской пришлось проторчать битых три часа, с пяти до восьми вечера. Да, там были люди, сначала двое, а потом и вовсе четверо. Вернулась домой жена шлифовальщика с приятельницей и привела её в мастерскую, чтобы продемонстрировать янтарь, из которого муж сделает той отличные бусы. Они все могут подтвердить, пожалуйста, вот адреса и фамилии, только подруга жены шлифовальщика ему незнакома, но о ней можно расспросить в мастерской.

У капитана была привычка проверять то, что можно проверить, не откладывая, вот и теперь он приказал подпоручику немедленно послать сотрудника в шлифовальную мастерскую для проверки показаний пана Люциана, хотя интуиция и подсказывала полицейскому, что в данном случае можно не усердствовать.

Сотрудника отправили, а капитан продолжал допрос.

Пана Лежала Орешник знал, а как же, ведь столько лет работали в одной отрасли. Пан Лежал любил сваливать свои обязанности на других, сколько раз сваливал на него, Орешника, не хотелось самому с людьми встречаться. Впрочем, его дело. Нет, о знакомых пана Лежала Орешнику ничего не известно, они только по делу общались, домами не дружили, так что понятия не имеет, кого мог тот ждать в злополучную пятницу. Да, в четверг был здесь, у него, разумеется по делу. И Валтасар был, он тоже деловой партнёр, привозит янтарь прямо от рыбаков с косы. И индус тоже явился, очень помешал, сорвал, можно сказать, производственное совещание. Он глупый, этот индус, признался, что янтарь покупает для того, чтобы потом сжечь, так ему никто из наших не хотел продавать. Женщина? Какая женщина? Не было там никакой женщины. То есть, конечно, была, его жена, этот Валтасар совсем, видно, спятил, если его жены не узнал. Да нет, она, конечно, женщина, и волосы недавно перекрасила, но как же было не узнать, впрочем, все возможно…

На этом этапе показаний неизвестная женщина стала вдруг для следователя чрезвычайно важной персоной. А пока он как ни в чем не бывало продолжал расспрашивать Орешника.

Янтарь с золотой мухой и второй, с дымкой, пан Лежал привёз много лет назад. Да, с рыбкой тоже, но Орешник уже подзабыл, все вместе или по отдельности. Да нет, не проданы, такие уникумы жаль продавать дёшево. И в руках держал, надо же разглядеть, в их деле полагаешься лишь на себя, даже клиентам предлагал, пан Лежал попросил, а потом отобрал янтарь, он, поди, до сих пор у него. Нет, он этого точно не знает, может, и у Лежала кто украл, да хоть бы тот бандит, что Лежала пристукнул. А на Вислинской косе пан Люциан сроду не был, так что ни о каких преступлениях тамошних понятия не имеет, говорите, трупы откопали? А кто их знает, может, и откопали, но он об этом первый раз слышит.

— А когда, где и в какой цвет ваша жена перекрасила волосы? — вдруг поинтересовался следователь, чем несказанно удивил пана Орешника. Могло ли ему прийти в голову, что капитану покоя не давали две блондинки, о которых поведал индус.

— Что? Когда, спрашиваете? Да откуда мне знать? Недавно. А где — понятия не имею. Цвет? Не очень-то я в цветах разбираюсь, вроде бы чёрный, а может, и рыжий? Нет, черноватый скорее. Точнее затрудняюсь…

У капитана кончилось терпение.

— Жена дома? Пригласите её, пожалуйста, зайти. Поскольку сверху доносились голоса, а в момент прихода капитана на лестнице мелькнула женская фигура, хозяину не с руки было врать, что жены нет. Бросив исподлобья угрюмый взгляд, он раскрыл дверь и, задрав голову, рявкнул:

— Магда!

— Чего тебе? — отозвалась сверху супруга.

— А ну спустись сюда! У пана капитана к тебе дело.

Через минуту в гостиную вплыла пани Орешникова. Среднего роста, довольно упитанная, под стать мужу, с высокой шапкой более чем тёмных волос. Цвет их и в самом деле было нелегко определить, но блондинкой пани Орешникову никто бы не назвал.

— Пана капитана интересует твой парикмахер, — ехидно заявил Орешник в ответ на вопросительный взгляд супруги.

— Мой парикмахер? — недоверчиво переспросила супруга.

Следователя нелегко было сбить с толку.

— Пани недавно перекрашивала волосы? — деловито поинтересовался он.

— Да, перекрашивала. А что? Есть статья? Или плохо перекрасила?

— Что вы, перекрасили замечательно, и закон не запрещает. Чудесный оттенок. Когда?

— В прошлый четверг! — расплылась в улыбке довольная женщина.

— Где?

— Да у пани Марыси, моя постоянная парикмахерша. Тут рядом с нашей стоянкой, может, видели, маленький частный салон. Я всегда к ней хожу.

— А раньше какого цвета у вас были волосы?

— Совсем светлые, проше пана. Ведь я натуральная блондинка. А что?

— Да ничего, все в порядке. Минуточку, когда вы в четверг вернулись из парикмахерской, в доме были гости?

— Правильно, были. Откуда пану капитану известно? Ведь даже я не знала, такая для меня была неожиданность…

— Кто же был у вас в гостях? Обменявшись с мужем, молниеносным взглядом, таким незаметным, что лишь бдительный капитан увидел, Орешникова ответила:

— Даже не знаю. Я лишь заглянула, поздоровалась и ушла. Раз меня не предупредили, значит, деловые партнёры мужа, а с ними я обычно не общаюсь. Я и в гостиную не заходила, бросила только «здравствуйте» и поднялась наверх.

— Неужели не заметили, мужчины это были или женщины? — допытывался капитан.

— Да мне ни к чему. Обычно приходят мужчины. А что, какая-то баба притащилась? — удивлённо спросила она у мужа.

— Притащилась, — ядовито подтвердил тот. — Ты.

Пожав плечами, Орешникова вопросительно взглянула на капитана.

— Спасибо, больше к вам вопросов не имею, — ответил капитан и решил на этом закончить визит.

— К парикмахерше? — догадался подпоручик, когда они с капитаном садились в машину.

— Да. Я подожду, а ты забеги поинтересуйся. Вернувшись, Гурский доложил начальству:

— Пообщался с пани Марысей, все сходится. Орешникову помнит, в четверг приходила перекрашиваться. «Знаю её как облупленную, такая пшеничная блондинка, и все ей неймётся, то зелёный цвет подавай, то чёрный. В прошлый четверг пришлось попотеть, пока добилась нужного ей оттенка, после закрытия проторчали». И показала мне тетрадь, где эта Орешникова заранее записалась. Цвет «баклажан». Все сходится.

— Холера! — только и прокомментировал капитан, у которого как раз и не сходилось.

Закрывшись в кабинете вместе с подпоручиком, они принялись тщательно анализировать протоколы допросов свидетелей, сопоставляя их со своими записями. Получив разрешение начальства, Роберт Гурский изложил свои соображения:

— По всему видно — наше дело уходит корнями в прошлое. Вот, глядите. Во-первых, тогда кто-то убил двух искателей янтаря, трупы закопал, янтарь свистнул. Все свидетели той поры показывают одно и то же, никаких противоречий в показаниях, вот разве что ни один не упомянул о янтаре с золотой мухой. Я специально на этот предмет проверил милицейские материалы. И Валтасар был на косе в ту пору. Хотя теперь и отпирается, наверняка причастен, пока не знаем, каким боком. Во-вторых, когда через шесть лет нашли трупы, опять проводилось дознание, причём фигурируют те же свидетели. И тут, почти одновременно, возникает утопленник и всплывают три уникальных янтаря, о которых потом только и говорят. Золотая муха в первую очередь. О деньгах очень туманно, ничего конкретного, удивляюсь, почему следователь не поприжал малость этих горе-свидетелей, раскололись бы как миленькие, ведь даже теперь чувствуется — знали многое. А так ограничились той лапшой, что им на уши вешали, — деньги украдены, нет, вроде бы найдены, или потеряны, а может, обнаружены… Ну и; в-третьих, теперешнее убийство…

— Из тех показаний, что нам уже удалось получить, следует — золотая муха объявилась между первым убийством и обнаружением трупов, — задумчиво произнёс Бежан. — Задолго до того, как на косе стали о ней говорить. Появилась далеко от тех мест, в Варшаве, и видели её люди, никак не связанные с преступлением. Надо полагать, преступник привёз её в столицу…

— Неужели такой дурак? — усомнился подпоручик.

— Наверняка не сам привёз. Проверь. Демонстрировали её Орешник и Валтасар, в руках Франтишека Лежала никто её не видел. Только вот сейчас появился свидетель, который утверждает — муха находилась в доме Лежала. Валтасар пытается свалить на Лежала все, что можно.

— Не верю я его показаниям ни на грош.

— И правильно делаешь. Да и не он один лжёт. Уверен — среди гостей Орешника была какая-то баба. У Лежала тоже была баба. Очень хотелось бы добраться до неё, что-то говорит мне — она связующее звено. Точнее, недостающее. Вот гляди, все вроде бы логично, убили из-за янтаря, украденный янтарь появляется на рынке, его владельцы известны… Нет, тут мы допустили промашку, ведь ни разу не спросили свидетелей, кто же хозяин мухи…

— …а также ещё двух камней.

— Да, всех трех. Кто получит деньги, когда янтарь будет продан? Ладно, ещё не поздно это выяснить. И кроме того, у всех придётся произвести обыск, ведь эти наши янтарщики — одна шайка-лейка, друг дружку покрывают.

С достижениями капитана Бежана Аня ознакомила нас лишь поздно вечером.

— Боюсь, муж уже начинает подозревать меня бог знает в чем, — пожаловалась она, входя. — Ведь и в самом деле, как ночь — я за порог. К счастью, это его не особенно тревожит.

— Тем более что преступления, как правило, совершаются по ночам, — успокоил её Костик, — так что все правильно.

— Бумаги! — обрадовалась я. — Покажи!

— Но потом сожжём, ведь это доказательства моей вины, — попросила Аня. — Вот они. Ага, это о смерти Казика, на всякий случай захватила. Отксерила. Я вообще уже ничем другим не занимаюсь в рабочее время, только служебными нарушениями. Хорошо хоть, нет никаких горящих дел.

Напросившаяся в гости Дануся принялась расставлять на столе принесённые ею экзотические закуски, заваривать чай и разливать многочисленные напитки. Очень хотела принести какую-то пользу. Покончив с этими делами, она начала сооружать маленькие бутербродики, заявив, что надо чем-то занять руки, а то от волнения сильно дрожат. И пожаловалась:

— Чего я боюсь — донесут на меня мужу. Сообщат, что веду ночной образ жизни. Одна надежда на то, что Зенобию не до меня, сейчас за него взялась полиция. А потом я Хамиду сама обо всем расскажу, когда лично рассказываю, он мне верит.

Я принялась знакомиться с копиями самых последних материалов следствия. Это не были официальные протоколы допросов, просто перепись магнитофонных записей, а также рабочие заметки. И все они недвусмысленно свидетельствовали: без радикальной помощи общественности капитан пропал. Общественность же в моем лице все ещё сомневалась.

— Ясно ведь, та баба у Орешника — Идуся, — рассуждала я. — Костик видел её собственными глазами, насчёт этого никаких сомнений. А у меня сильные подозрения — капитан пугает её с нами, со мной и Данусей. Ведь не зря же допрашивал парикмахершу. Блондинки ему спать не дают.

— Обратите внимание на такой факт, — подключилась Аня. — Следствие до сих пор не связывает с преступлением Казика, иначе капитан кое о чем бы догадался. Вот, я подняла протоколы допросов Идуси после смерти мужа, в них ни слова о янтаре. И о людях, с ним связанных. Нигде не упомянула Орешника, хотя уже тогда его знала. В материалах же восемнадцатилетней давности, тех, что оставила полиция Эльблонга, Казик вообще не фигурирует. Неужели вас тогда не допросили?

— Не допросили, — сокрушённо призналась я. — Ведь преступление совершено было в Песках, а мы жили в Крынице, причём хозяйка нас даже прописала. Я всегда говорила, что тогда милиция подошла к делу спустя рукава. Те же, кого допросили, о Казике предпочли не упоминать, скорее всего, он уже вступил с ними в контакт и стал опасным для окружения. Потому в следственных материалах той поры и не всплыл.

Долгое время все собравшиеся знакомились с принесёнными Аней бумагами и пытались делать свои выводы. Первой их представила Аня, как и положено профессионалу.

— Одни косвенные улики, никаких убедительных доказательств, — недовольно заявила она. — Приди они ко мне с таким обвинительным заключением, я бы их за дверь вышвырнула и вернула бы дело на доследование, хотя чисто субъективно у меня уже есть своё мнение. Но судить будет человек посторонний, который не знает тебя так, как я, никогда не встречался с Казиком, не играл в бридж с Идусей и не поедет на Вислинскую косу. Не вижу иного выхода. Ты просто обязана им обо всем рассказать, лучше неофициально.

— Аноним-доносчик! — обрадовалась я. — Или тайный осведомитель! Я слышала, они очень любят таких, втихаря встречаются с ними и всячески скрывают в собственных же интересах. Да я и сама уже об этом думала и охотно пригласила бы капитана в гости, да нет у меня его домашнего телефона…..

— Может, он сейчас ещё сидит на работе. Но если согласится прийти, я немедленно испаряюсь. И прихвачу с собой доказательства собственного преступления, служебного, — подхватилась Аня.

— А я? — жалобно поинтересовалась Дануся, с грустью глядя на приготовленное угощение.

— Оставайся! — снизошла я. — Пусть бедняга увидит наконец искомых блондинок, и в двух экземплярах. Паспорт у тебя с собой? Надеюсь, удастся ему объяснить, что арабская жена — дело тонкое. С виду он понятливый.

— Я тоже останусь! — решился Костик. — Мне тоже есть что ему сказать, а на меня он до сих пор не вышел, так что обрадуется. Ну как, звоним?

Капитана поймали буквально на пороге, он как раз собирался уходить. Приглашение на ужин в узком кругу воспринял с интересом, глупых вопросов не стал задавать и пообещал через полчасика явиться.

Аня спешно принялась сгребать компрометирующие её бумаги, отложив в сторонку несколько копий милицейских протоколов.

— А Казика оставлю вам. Ты могла их и сама раздобыть ещё в те времена. Надеюсь, обо мне никто из вас не проговорится! — строго глянула она на нас. — А я подумаю. Если признаю необходимым, выступлю в качестве свидетеля, судья тоже человек. На косе я бывала, знаю немного тамошние обычаи и людей, например Вальдемара. И в бридж судья тоже имеет право играть, вон, генерального прокурора как раз за это привлекли… ох, нехорошие ассоциации, но если прокурору можно… Ладно, я пошла.

— Возьми такси, — предложила я.

— Зачем такси, я отвезу, — вызвался Костик. — Время позднее, пробок не должно быть, минут за десять, в крайнем случае за четверть часа, надеюсь обернуться.

— Уж постарайся! — взмолилась я.

Тут вмешалась Дануся. Сообразила, хотя себя не помнила от волнения, услышав о приезде следователя.

— Ну что вы, ведь внизу стоит моя машина, водитель извёлся от безделья. Он и отвезёт пани Аню. А то даже обидно, Хамид платит ему такие деньги. А у меня с собой walky-talky, не знаю, как по-нашему. Мобильный телефон? Сейчас свяжусь.

И в результате Аня была доставлена домой с неимоверными удобствами. Потом мне призналась — только в американских фильмах из жизни Голливуда видела такие роскошные лимузины и уже сама не знала, как по дороге полнее воспользоваться сногсшибательным комфортом: развалиться на мягчайших подушках, заказать кофе или шампанское, поговорить по телефону с мужем или… К сожалению, жила она слишком близко и приехала раньше, чем сделала выбор.

Увидев, что у Дануси опять принялись дрожать руки, я попросила её приготовить ещё немного бутербродов в расчёте на капитанский аппетит.

Капитан позвонил в дверь даже немного раньше обещанного. Ему открыл Костик, но при виде незапланированного мужчины выдержанный офицер полиции даже глазом не моргнул, сохранил каменное выражение лица. Капитана пригласили в гостиную, усадили за стол и принялись угощать. И тут полицейский тоже проявил выдержку, хотя другой на его месте вряд ли сумел бы сохранить хладнокровие, ибо среди я без того живописных бутербродиков разместились такие экзотические деликатесы, как салат из улиток, солёный миндаль, засахаренные финики, кусочки бамбука в майонезе, плоды кактуса опунции, а к этому пиво, вино, виски и коньяк. К моему великому сожалению, отсутствовала саранча, сваренная в меду. Может, насекомые произвели бы впечатление?

Как и пристало гостеприимной хозяйке, разговор я начала с угощения.

— Непременно перекусите, пан капитан. Сюда вы приглашены в качестве частного лица, так что поесть придётся. Если ничего не попробуете, я восприму это как нежелание вкусить хлеба в доме врага своего. Уверяю вас, никаких врагов! Сплошные друзья, и дружба в частном порядке принесёт вам несомненную пользу. Хотя ваши чувства могу понять, вы вправе смотреть на меня не только с неудовольствием, но и с отвращением, ведь я, честно признаюсь, обманула полицию самым бессовестным образом. Но сейчас заглажу свою вину, обещаю вам.

— Очень надеюсь, — вежливо ответил капитан и повёл себя как хорошо воспитанный, доброжелательный гость, мечта, а не гость. Что бы ему Дануся ни накладывала на тарелку, ни от чего не отказался, а вкушать хлеб начал с традиционной рюмочки, в данном случае виски с минералкой и льдом. Очень понравилось мне такое начало!

— Когда я сказала, что обманула полицию самым бессовестным образом, — торжественно начала я, — то имела в виду следующее: наврать я ничего не наврала, но умолчала о многом. Взгляните на присутствующих здесь особей женского пола. Что видим, проше пана? Две блондинки, не так ли? Вам это ни о чем не говорит?

Роскошная золотая грива Дануси просто бросалась в глаза. При желании её хватило бы на трех особей женского пола. Капитан с большим удовольствием обозрел Данусю и похвалил:

— И в самом деле, редкой красоты волосы. Так что же?

Пришлось и на себя обратить внимание.

— Мои не столь красивы, но, ручаюсь, свои. От кого пан капитан слышал о двух блондинках?

— У меня создалось впечатление, — мягко заметил капитан, — что тут мне собирались о чем-то сообщить, а не меня расспрашивать.

— Да я и без вас знаю от кого и не расспрашиваю, а просто напоминаю… Так вот… Ага, чуть не забыла. Здесь и в самом деле собирались вам кое о чем сообщить, да что там — преподнести, как на блюдечке, все интересующие вас аспекты преступления, но при одном условии. Вот эта пышноволосая красавица — жена араба. По чистой случайности её угораздило впутаться в ваше преступление, хотя она совершенно к нему непричастна, ни о чем ничего не знает, и вы бы о ней не узнали. Просто мы, как порядочные люди, решили показать её пану и очень надеемся, что в официальном порядке пан к ней и пальцем не прикоснётся. У них, знаете ли, свои обычаи и традиции, и общение с полицией даже в качестве свидетеля может стоить ей семейного счастья. Я говорю серьёзно, это Вам не хиханьки-хаханьки, а вопрос жизни и смерти. Её здесь нет и никогда не было, согласны?

— Если не возникнет насущной потребности…

— Не возникнет. А если даже и возникнет, ничего не поделаешь, придётся вам уж как-нибудь обойтись. Все, что знает, Дануся узнала от меня, в Польшу она прибыла несколько дней назад после многолетнего пребывания за границей, прямиком из Саудовской Аравии…

— Из Швейцарии, — тихонько поправила меня правдивая Дануся.

— Неважно. Главное — Долгие годы её не было в Польше. Ну как, договорились?

Ещё немного поторговавшись, капитан согласился на наши условия. Дал слово джентльмена, что официально к Данусе не прикоснётся. Убедили, должно быть.

— А теперь, — вздохнув, сказала я, — наберитесь терпений. Все началось восемнадцать лет назад…

Званый ужин прошёл на высшем уровне. Несколько раз лицо невозмутимого капитана покрывалось ярким румянцем, глаза вспыхивали совсем не казённым блеском. Полагаю, вышеназванные симптомы явились последствием как моих откровений, так и ненавязчивых действий Дануси. За годы, проведённые в Саудовской Аравии, обязанности гурии вошли у неё в плоть и кровь, и она с потрясающей деликатностью и изяществом подкладывала на тарелку представителю власти самые лакомые кусочки и наливала все самое вкусное, создавая совершенно убийственные коктейли и смеси. Короче говоря, мы так хорошо просветили капитана, что развитая им бурная деятельность быстро принесла ожидаемые плоды.

Об успехах расследования мы узнали, разумеется, от Ани, которая, раз ступив на тропу нарушений, уже с неё не сворачивала. У Орешника имелась двоюродная тётка, по профессии токсиколог. Искренне обеспокоившись состоянием печени племянничка, тётка предостерегала его от употребления вредных для больной печени продуктов и лекарств, даже собственноручно составила список, чтобы, не дай бог, не перепутал, особо отметив те вкусности, а также медикаменты, что хуже яда. Дальнейшее уже не представляло трудности. Раздобыть вкусности и подсунуть их прожорливому Пупсику, сдобрив вредоносными специями, было проще простого. Этот момент обстоятельный капитан проверил особенно тщательно и установил: Орешник раздобыл, Франек подсунул, Валтасар сделал остальное. Таким образом, все трое приложили руку к убийству.

А в доме Идуси разыгралась драматическая сцена.

Значение золотой мухи капитан Бежан понял прекрасно, уж мы тут постарались. Идусю вырвали из объятий Морфея в восемь утра. Её тоже поразил тот факт, что в кладовке при обыске не обнаружили трех уникальных янтарей в полотняном мешочке, и, ещё не совсем проснувшись, она уже и сама не знала, чего придерживаться: клясться-божиться, что были, совсем недавно ими любовалась, или отпереться. Но тогда как же Аня? Ведь она застукала её в тот момент, когда Идуся любовалась необыкновенными камнями. Аня спокойно могла подтвердить — собственными глазами видела. Тогда Идуся и стала нести околесицу. Да, действительно, были, а как появились и каким образом испарились — понятия не имеет. Много лет назад ей покойный муж оставил, а потом они исчезли, такие уж они, эти янтари, необыкновенные, сами появляются, сами уходят, а она напрасно мечтает сделать себе медальон с рыбкой, только почему же они такие дорогие, и вообще, в чем дело?

Об актуальном поклоннике ни словечка не промолвила. В знакомстве с паном Орешником призналась лишь под перекрёстным огнём в ходе многочасового допроса, когда ей доказали — была вместе с этим Орешником в мастерской шлифовальщика, а совсем недавно — у него в доме. Ну ладно, знала она пана Люциана, знала, а больше никого не знает, какой такой Валтасар, какой Лежал, первый раз о них слышит, ну застала их тогда в доме пана Люциана, так что с этого? Посторонние люди, она не отвечает за тех, кто приходит к пану Люциану. И наконец на прямо поставленный вопрос, знает ли она такого-то, которого я называла Драгоценным, причём с подробным описанием его наружности, после продолжительного молчания призналась — знает. Точнее? Иногда встречается. Ещё точнее? Довольно часто.

И вдруг обрушилась на полицейских. А вам что за дело до этого? Любит она его, и он её любит, собираются пожениться, и никто им не запретит! Её заверили — и не собираются запрещать, выходить замуж может столько раз, сколько захочет, её личное дело.

А с Драгоценным и вовсе непонятное что-то происходило. Дома его невозможно было застать, исчез как сон золотой, и никто не знал, куда Подевался. Впрочем, до тех пор, пока к делу не подключились женщины. Одна из них, соседка, оказалась вместе с ним на автобусной остановке, ожидали один и тот же автобус. Сели, поехали, он вышел, а она… Надо было раньше выйти, да так как-то… Ну да ладно, признается: давно он ей нравился, вот и решила проследить, куда это он собрался с большой дорожной сумкой. Вышел у Центрального вокзала, она — следом и видела, как в кассе покупал билет. Да, может показать, в какой кассе.

Следующая баба, кассирша, только бросив взгляд на предоставленную мною фотографию, сразу припомнила этого пассажира. Очень интересный мужчина, обратила на него внимание. Как же, помнит, взял билет до Гданьска.

И начиная с этого момента расследование переместилось на балтийское побережье, а вместе с официальными чинами и большая часть любительской следственной шайки: Костик, Дануся и я. Официальные чины меня привлекли к расследованию, — оказывается, от меня есть толк при очных ставках. Мы с Данусей сняли по апартаменту в «Перкозе», бывшем доме отдыха в Морской Крынице, а теперь приватизированном пансионате. А что было делать? В сезон все остальное было уже занято, в частном секторе расхватали уже все комнаты, комнатушки и даже каморки, остались лишь такие бешено дорогие пансионаты, как наша «Перкоза». Дом Вальдемара и Ядвиги был битком набит семьями со множеством детей самого разнообразного калибра, хозяева сдали даже собственную спальню, а сами переехали на недостроенный чердак. Впрочем, в таком муравейнике я бы и дня не выдержала.

Гданьск — большой город, и все равно нашлась очередная баба, которую Драгоценный с ходу очаровал. Ну как тут не погордиться собой, даже если и допускаю жизненно важные ошибки, зато с такими выдающимися личностями… Едва ступив на гданьскую землю, уже на вокзале Драгоценный по-джентльменски помог доволочь до стоянки такси тяжеленную сумку возвращающейся из отпуска в горах паненке, как оказалось — сотруднице туристического агентства. Мало того, поймал ей такси, довёз до дома, а сам поехал дальше. Потрясённая паненка запомнила джентльмена на всю жизнь и немедленно опознала его по фотографии, выудив её из предъявленного полицией десятка снимков.

К сожалению, таксист оказался мужского пола, но пассажиров тем не менее запомнил — ему, в свою очередь, понравилась турпаненка. А этого типа отвёз на Тополевую, восемь. Тип расплатился и вышел, а больше он ничего не знает.

Дом на Тополевой оказался многоквартирным, пришлось поработать. Полиция действовала оперативно, опросила всех жильцов и нашла-таки нужного свидетеля. Свидетельницу, немолодую уже даму, не работающую, домашнюю хозяйку. Дама призналась — расспрашивал её вот этот пан с фотографии, да, он, без всякого сомнения, позавчера был. О чем расспрашивал? О том, что было много лет назад, очень умный мужчина, знал, с кем поговорить: она одна во всем доме помнит о тех делах, другие жильцы появились позже.

Ну да, она тогда уже жила здесь, только замуж вышла, а напротив в квартире, дверь в дверь, жила некая Мисякова, пожилая женщина, с внучкой. Как же, помнит, внучку звали Гражинка. Старуха говорила — дочка её покойного сына. Ну и эта Гражинка в один прекрасный день исчезла, больше её не видели. Бабка не беспокоилась, даже объясняла соседям — на каникулы поехала, Гражинке уже лет шестнадцать было, девочка большая, самостоятельная. И поехала она на каникулы к какой-то родне по матери, за границу, да там и осталась. Нет, что за родня и за какой границей, этого Мисякова не говорила. Может, сказала милиции, потому что тогда к ней и милиция приходила, как внучка исчезла, но, наверное, все оказалось в порядке, больше милиция не появлялась. Неразговорчивая была старуха, ничего от неё толком соседи так и не узнали, а ведь интересовались от доброго сердца, не из любопытства. А вскоре она померла. Ага, перед самой смертью наняла такси и куда-то в другой город ездила на целых два дня, а куда — неизвестно. Хотя говорила, что к доктору, но врала, должно быть, — не помог ей доктор, в больницу взяли болезную, там и померла. Ещё из больницы приезжала потом с ключом санитарка, за одеждой, чтобы похоронить покойницу честь честью. Когда? Да уж года два назад, точнее вряд ли кто скажет…

Да, как раз об этом и расспрашивал тот пан, и ещё спрашивал, не приезжала ли на похороны бабки Гражинка, но кто ж её знает, на похоронах никто не был. После старой Мисяковой в их квартире поселился пан Бурчак, он шофёр, вечно в разъездах, его дома почитай что и не бывает. Тот пан и про Бурчака расспрашивал. А почему все так интересуются соседями?

На последний вопрос домашняя хозяйка ответа не получила, оставалось самой ломать голову да строить предположения.

О разговоре с ней я узнала, прослушав магнитофонную запись. Капитан Бежан в данном случае выполнил функции Ани, — должно быть, счёл меня достойной доверия. Причём нашёл нужным пояснить:

— Видите ли, я всегда предпочитаю работать в тесном контакте с так называемой общественностью. Привык доверять людям и полагаться на их мнение. И, как правило, жаловаться не приходится. Ведь люди в массе своей честные, не преступники, не мошенники. Не ангелы, конечно, ну да и я не формалист, к мелочам не придираюсь. А если кому приходилось допускать какие мелкие нарушения, закрываю на них глаза. Вот, скажем, если пан, — тут капитан кивнул на Костика, — добывал серебро для своих поделок не совсем легальным путём, когда оно ещё было регламентировано, так это его дело. И если, скажем, приходилось свои изделия переправлять за границу не совсем законными путями… его проблемы, тогда на это смотрели строго.

— Не переправлял я! — энергично отмежевался Костик.

— Вот и хорошо! Иначе теперь как пить дать угодили бы в мафию, и уж тогда пришлось бы взяться за вас серьёзно. А так — можем дружески беседовать, и никаких проблем.

Ясное дело, Гражинку Мисяк я сразу вспомнила, имя это несколько раз встречалось на страницах блокнота Драгоценного, причём с разными адресами. Был там и вот этот, на Тополевой. Капитан принял информацию с благодарностью, в свою очередь поделившись с нами своими сведениями.

— Полагаю, вы ещё не знаете, что Мисяк — фамилия погибших супругов. Сын старой Мисяковой и его жена. Он был гданьским таксистом. Оставляю вам плёнку, можете прослушать, пока я сбегаю окунусь в море.

Мы сидели в моем номере, до моря — рукой подать, и я бы удивилась, не воспользуйся полицейский двумя днями командировки в самый купальный сезон, Костик поставил плёнку, я извлекла из холодильника пиво. Запись была хрипловатой, но довольно отчётливой.

— …ясное дело, помню, пан полицейский, как же не помнить, такое не забудешь, об этом долго потом говорили. Машину Мисяка на стоянке какая-

То сука стукнула, пришлось отдать в ремонт, ну и они порешили с женой на это время съездить за янтарём. Жена Мисяка была из рыбацкой семьи, с малолетства к морю приучена, потом в спорт пошла, на плавание, и тоже незадача, то ли ногу потянула, то ли ещё что. Вот они и подались на косу, пока машину отремонтируют, на янтаре подзаработать. И больше я их не видел. Уехали и пропали. Говорили потом, что янтаря прорву вытащили из моря, целое состояние, и с ним за границу сбежали. Чего только люди не брешут! Ну как они могли сбежать, если у них тут дите оставалось? И квартира своя, три комнаты и ещё кухня? Да, точно знаю, была у них квартира.

…Откуда, спрашиваете, такая квартира? Ну, я там точно не скажу, слышал только, знаете, когда ждёшь пассажира на стоянке, чего не услышишь от своего брата шофёра. Поговаривали, значит, что старик Мисяк оставил сыну малость, а тот сумел подзаработать, дальнобойщиком на заграничных трассах добрых пару лет протрубил. Мисяк был мужик не промах, комбинировал, в общем, поднакопил деньжат. А квартиру жена в приданое от родителей получила, отец у неё рыбачил, а мать из зажиточной семьи, ранними овощами торговала, так что дочке квартиру подарили. Потому Мисяк и мог позволить себе, «мерседес» купить, да вот сука какая-то все крыло разворотила.

…Вот и видите, я же говорил, не сбежали они за границу, нашли их трупы, хоть и много лет прошло. Выходит, не очень-то на янтаре разбогатели. А про ихнюю дочку только то знаю, что с бабкой осталась, с матерью Мисяка. Квартиру вроде бы продала бабка, слышал краем уха.

Исполненные глубочайшего сочувствия к капитану Бежану, выслушали мы более десятка подобных расспросов. И хотя знали, что разговаривал с гданьскими шофёрами не сам капитан, а его сотрудники, все равно сочувствовали, потому что все эти показания были похожи друг на друга как две капли воды и ничего конкретного из них следствие не узнало. С несомненностью был установлен один факт: совсем недавно со всеми этими шофёрами беседовал Драгоценный, опередив полицию дня на два, а потом бесследно испарился.

Адресное бюро в лице какой-то озлобленной бабы дало такой же ответ. Совсем недавно спрашивали, так опять надо голову морочить занятой женщине, делать полиции нечего, вместо того чтобы бандитов ловить… Ну, вот запись — Мисякувна Гражина, несовершеннолетняя, выписана. По заявлению Мися-ковой Софьи, ответственной квартиросъемщицы. Откуда мне знать, куда выписана, нас это не касается. Ладно, поищу, вот пристали, спасения нет! Ага, вот справка о временной прописке в Варшаве на жилплощади некой Бистро Магдалены, дальней родственницы. Есть адрес, есть, записывайте: Доманевская, шесть, квартира два. Да не значится здесь, какая именно родня, нас степень родства не волнует, пусть Варшава об этом заботится.

— Столько работы! — посочувствовала я капитану. — Могла бы ему и сама все эти сведения предоставить, у Драгоценного в блокноте все зафиксировано, а этот дом на Доманевской давно уже разобрали, сквер там разбили. А ещё Гражина была прописана в Пултусках, а может, не прописана, просто там какое-то время жила, из записи в блокноте не поймёшь. Последний варшавский адрес, одиннадцатилетней давности, улица Грошовецкая. Драгоценный Гражинку искал, правильно?

— Правильно, — согласился со мной Костик. — А вот зачем?

— Холера его знает.

— И похоже, упорно продолжает искать. Куда могла подеваться, неужели исчезла с концами, как её родители?

— Все может быть. Не забудь, она единственная наследница погибших, значит, законная владелица золотой мухи. Могли и её пристукнуть, причём ещё давным-давно.

— А что, есть сведения, что требовала наследство?

— Да вроде нет, никто не говорил.

Вернулся капитан Бежан с мокрой головой и сразу подключился к разговору.

— Прослушали? Ну так вот… Там ещё пивка не найдётся? Большое спасибо, вы уж не сердитесь, совсем я распоясался. Значит, посетили мы и больницу, в которой скончалась старая Мисякова, там в принципе те же кадры, что и два года назад. Побеседовали с санитаркой, что ухаживала за старухой. Санитарка припомнила, что никто Мисякову в больнице не навещал, один раз только приезжала какая-то молодая женщина. Перед её приходом старушка очень нервничала, а после встречи с ней сразу успокоилась и скончалась такая умиротворённая. Я так думаю — это и была её внучка, та самая исчезнувшая девочка.

— У вас есть какие-то основания так полагать? — хищно поинтересовалась я.

— С санитаркой беседовал Гурский, симпатичный молодой парень, если пани обратила внимание. Ну та и растаяла, поделилась подробностями. Встретилась больная старушка с этой девушкой как с родной, обнялись со слезами радости, посетительница весь день провела в больнице, а был как раз день посещений, народу полно. Посетительница сидела, значит, до вечера, а когда ушла — никто из персонала не заметил. А у другой санитарки пропали халат и шапочка с нашивками, висели в её шкафчике — и нету. А на следующий день разразился скандал, девушку обвинили в том, что не повесила одежды на место, потому как потом обнаружили в приёмном покое, в газету была завёрнута. А я уверен — форму санитарки временно позаимствовала Гражина Мисяк, чтобы беспрепятственно проникнуть в бабкину квартиру за вещами.

— Как выглядела эта санитарка? — спросил Костик. — Смогли её описать?

— Да, соседи описали. Молодая девушка среднего роста, стройная, очень красивая. Короткая стрижка, волосы тёмные, вьющиеся. Очень вежливая, деликатная такая. Вот, пожалуй, и все.

И я решительно заявила:

— Она просто скрывается, эта Гражина. Думаю, боится. А пан?..

— Я не боюсь и не скрываюсь. Если серьёзно, и я такого же мнения. Эх, людей у меня маловато. Многое ещё неясно, но полагаю, что знаменитые ян-тари преступники не продали не только из алчности, набивая цену, но и из опасения. Знали о наличии законного владельца, тот мог вмешаться в любой момент, а им шум ни к чему. Старая Мисякова была женщиной энергичной, возможно, пригрозила им. Учтите, мы беседуем частным образом, и вообще все, о чем узнали от меня, — служебная тайна.

— Понятно, — буркнул Костик.

— Очень хочу разыскать Залесского, — признался капитан. (Я вовремя прикусила язык — не Залесского, а Драгоценного.) — Поиски Гражины Мисяк он начал раньше нас, но у нас больше возможностей. Полагаю, что скорее найдём девушку, чем его.

— Надо обратиться в Центральное адресное бюро, или как оно там называется, — посоветовала я:

— А то мы сами не знаем! — обиделся капитан. — Представьте, нам это тоже пришло в голову. Исходные данные пришлось долго разыскивать, обычно в школе записаны имена, фамилии, даты и место рождения родителей учеников, но в Гражининой школе с этим возникли сложности. Теперь все сведения нами собраны и объявлен розыск девушки по всей стране. Правда, она могла выйти замуж и сменить фамилию, поэтому на всякий случай мы озадачили и ЗАГСы.

— А может, лучше плясать от печки?

— Какой именно?

— А того самого Домика в Песках, ну того, в котором убили родителей Гражины. Кажется, он и в те времена принадлежал их родственникам. Во всяком случае, в Песках так считали, — напомнила я.

— Тот участок и сейчас является собственностью кого-то из их родни, официально числится за какой-то Петровской. Мы послали соответствующий запрос, так что ждём-с. И лично мне имело бы смысл сидеть в Варшаве и ждать ответа, но тут приятнее. Море и погода благоприятствуют. Да и пообщаться со здешними людьми хотелось бы лично…

— Петровская? — удивился Костик. — Марыся? Так чего проще — с ней самой и поговорить. У меня есть её телефон… Холера, в Варшаве оставил!

Капитан кинул на Костика такой взгляд, что я испугалась за жизнь любимого…

— Надо же, что пани натворила! — упрекнул меня Вальдемар. — Полиции понаехало, сплошные допросы, вздохнуть человеку некогда…

Воспользовавшись наиболее ценимым отдыхающими временем дня, когда все толпами устремляются на пляж, я в самый полдень заявилась в гости к Вальдемару и правильно рассчитала. Дома никого из курортников не было, зато хозяин наличествовал. Разумеется, мы расположились в кухне, как в старые добрые времена.

— Я?! — возмутилась я.

— А то кто же? Вцепились, как репей в собачий хвост, пришлось все выложить, понял — знают многое, а откуда? Ясное дело, только от пани. Не иначе как таким манером вы решили от Терличака избавиться.

— И что? — невольно заинтересовалась я, хотя ни сном ни духом…

— И забрали! А то пани не знает?

— Не знаю. Когда забрали?

— А сегодня утром.

Помня манеру Вальдемара сообщать новости, я дипломатично поинтересовалась:

— И что люди говорят?

— Что это он утопил Флориана, — попался Вальдемар.

— Ну!

— Якобы защищая собственную жизнь. Вроде извлёк из моря янтарь в полкило весом, а Флориан на него и набросился. Все может быть, жадный был этот Флориан до ужаса. А Терличак и в самом деле в те времена за янтарём охотился.

— Откуда люди могут знать такое? — удивился присутствовавший при нашем разговоре Костик. — Вчера только мы общались с капитаном, он нам ни слова…

— А вот это уже на его совести, — обиженно прокомментировала я.

Тут к нам присоединилась Ядвига. Бросила свою большую кухню внизу, где безвылазно проводила лето, готовя еду для многочисленных постояльцев, и поднялась к нам, в верхнюю кухню, можно сказать семейную. Да, обустроился Вальдемар. И крыльцо тоже достроил.

— Посижу с вами, передохну, — сказала Ядвига. — Запоздает сегодня обед, ну да переживут, а я тоже человек. Слышала, о чем вы тут говорите. А люди очень просто узнали, от Терличихи. Подслушала она, о чем капитан её мужа расспрашивал. Капитан за дверь, мужа прихватил, а Терличиха к бабам — жаловаться.

— Не могла она подслушать! — возразила я. — Не таков капитан Бежан, он не допустил бы…

— Очень даже могла! — улыбнулась Ядвига. — Когда полиция в дом пришла, Терличиха аккурат выходила, как всегда в порт, на разделку рыбы, да незаметно вернулась и под окном затаилась. А как мужа вывели, с рёвом к бабам помчалась, полицию проклинать и сердце облегчить… Да что же вы так сидите? Есть у меня пиво, в холодильнике.

— Отличная мысль! — обрадовались мы.

— Если не пани, тогда кто? — вернулся к началу разговора Вальдемар.

— Понятия не имею, — ответила я и попросила Ядвигу:

— Если можно, давайте пить из ваших рюмок, мы уже привыкли, так отлично пилось, вспомним прошлое. Да не моргайте вы муженьку, я привезла вам такую клиентку — закачаешься! Настроена на самый лучший янтарь и платит не торгуясь. Правду я говорю?

Последний вопрос был адресован Данусе, которая, по своему обыкновению, сидела тихо и скромно, не вмешиваясь в наш разговор. Только теперь подала голос:

— Правда! Ещё какая правда! Вы мне покажете свой янтарь? И продадите? Иоанна так его расхваливала!

Вальдемар перевёл взгляд с Дануси на меня. Я подтвердила свои слова:

— Она и вправду заплатит пану любую цену, двойную и даже тройную, потому что нужен самый лучший янтарь, а у неё богатый муж. Араб, нефтяной магнат. И поскольку мы вырвали у неё из зубов золотую муху, нужно как-то компенсировать, пусть бедняга взамен получит что-то достойное.

Медлительный Вальдемар ещё только собирался ответить, как его жена перебила, правда заговорив немного не на ту тему.

— А у вашего мужа не найдётся ли брата? — поинтересовалась она.

Данута сразу поняла смысл вопроса.

— Найдётся, целых одиннадцать братьев, но все они моложе Хамида и не такие богатые, уж вы извините…

— Жаль, — вздохнула Ядвига.

Отвлеклись немного. Пришлось вернуть их к главному предмету разговора.

— Ошибаетесь, пан Вальдемар, не я заставила полицию вспомнить о том давнем убийстве.

— Кто же тогда?

— Франек.

— Так его же… тоже убили!

— Вот именно. Не убили бы — полиция бы и не вмешалась, не принялась ворошить старое…

— А может, не Франек, а муж пани? — не уступал Вальдемар. — Тот, последний, предыдущий?

— Кто его знает… А почему вы на него думаете?

— Ну как же, он ведь тут был. И не один раз. Да всего дня четыре назад заходил. С женой разговаривал.

— Расспрашивал про девушку, что напротив нас жила, — подключилась Ядвига, как-то слишком легко оставив в покое Данусиных деверей. — Вспомните, та самая, что избегала людей. Я ведь знала её по фамилии… А, Петровская!

— Марыся Петровская? — удивился Костик. — А она туг при чем? Что-то слишком часто стала встречаться…

— Да, помню, — подтвердила я. — Может, даже подружка Гражины? По возрасту подходит. Костик, а Петровская вроде тоже янтарём занимается?

— Занимается.

— А где золотая муха? — вдруг вспомнил Вальдемар. — Вот говорите, у этой пани из зубов вырвали. Так где она сейчас?

— Этого никто не знает. Последний раз видели у Франека, я лично верю индусу.

И я была вынуждена обо всем рассказать хозяевам, разумеется в самых общих чертах.

— Сами видите, пан Вальдек, как все в меня упиралось. И вы ещё удивляетесь, что я вмешиваюсь?!

— Нет, я удивляюсь, что золотая муха сейчас не у вас! — ответил Вальдемар с несвойственным ему ехидством. — Как только пани про неё узнала, должна была тут же выкрасть, вот я и удивляюсь, что не выкрала.

Эх, и в самом деле — промашку дала. Надо было в тот же вечер, когда Аня рассказала мне о мухе в Идусином доме, велеть ей, Ане то есть, совершить кражу со взломом. Да где ей, несчастной судье, вон как вся извелась из-за такой глупости, как протоколы следствия, — подумаешь, скопировала втихомолку и нам предоставила!

— Вы правы, наверняка украла бы, — вздохнув, покаялась я, — да ведь каждый раз узнавала о проклятой мухе слишком поздно, она опять исчезала из поля зрения. А теперь пиши пропало, наверняка её забрал тот, кто убил Франека. Вот интересно, что он с ней сделает? Ведь продать не сможет.

— А у моего Вальдека ещё один необыкновенный янтарь появился! — вдруг похвасталась Ядвига. — Вытащил из моря недели через две, как пани уехала. Последний янтарь той весной.

Естественно, мы с Костиком чуть не лопнули от любопытства, Дануся же просто не могла усидеть на месте. Вальдемар, по своему обыкновению, не сразу отправился за янтарём, заставил себя просить. Да нет, не вредный он, просто такая манера у человека. Ну да ладно, все-таки спустился и принёс здоровенный камень, размером с его кулак, если не больше.

— Сразу после шторма и прибило к берегу. Давайте вот сюда, на свет… Сейчас мода на воздушные пузырьки, но таких даже мне встречать не доводилось. Сто шестьдесят граммов!

Янтарик был светлым-пресветлым, идеально чистым, даже в таком девственном, неотшлифованном состоянии без труда просматривались внутри круглые воздушные пузырьки, один большой и пять поменьше. Дух захватывает!

— Боже милостивый! — вскричала Дануся.

Вмиг все позабыли об убийствах и расследованиях, янтарь с какой-то магической силой притягивал к себе, не давал больше ни о чем думать. Сиявший не меньше своего сокровища Вальдемар разошёлся и по собственной инициативе принёс и другие достойные нашего внимания находки. Ядвига напрочь позабыла о своих нахлебниках, мы же как-то незаметно опустошили холодильник; не оставив бедным постояльцам ни банки пива. И лишь приближающийся к дому привычный разноголосый рёв малолетних курортников, возвращавшихся с мамочками на обед, заставил Ядвигу опомниться. Опрометью бросилась она вниз, Дануся же с Вальдемаром уединились на чердаке для заключения торговой сделки, заключили её в рекордно короткое время и вскоре спустились к нам, оба чрезвычайно довольные.

Мы распрощались с хозяевами и уже усаживались в машину, когда из дома напротив вышли парень и девушка. Костик и я одновременно распахнули дверцы и одновременно же замерли в полусогнутом положении.

Молодая пара приблизилась к нам.

— Здравствуй, Костик, — измученным голосом поздоровалась девушка.

— Добрый день, пани, — поздоровался парень, подойдя ко мне. И добавил, видя, что я не узнаю его:

— Я вас запомнил, вы были у нас в квартире на Хожей десять лет назад. Нет, двенадцать.

— Здравствуй, Марыська! — как-то растерянно отозвался Костик. — Что ты здесь делаешь?

И тут у меня совершенно непроизвольно вырвалось:

— Вас уже успели перехватить и расспросить о Гражине Мисяк?

Девушка в диком страхе рванулась в сторону и налетела на тележку с рыбой, которую с трудом толкал по дороге рыбак. Тележку занесло поперёк дороги, и в неё с другой стороны врезался мальчик на велосипеде. Угри и лещи волной хлынули под колёса моей машины, к мальчику со страшным криком бросилась его мама, девушку перехватил её парень, тот самый муж с улицы Хожей, теперь я вспомнила, и удерживал силой, а она все порывалась куда-то бежать. Костик пытался деликатно упрекнуть меня за бестактный вопрос, рыбак так же безуспешно пытался выудить свою рыбу из-под машины. Все одновременно что-то кричали или говорили, — в общем, Содом и Гоморра.

Девушка вдруг залилась слезами и, всхлипывая, твердила одно: «У меня нет больше сил, нет больше сил!» Рыбак попросил меня немного отъехать в сторону, а то никак не подобраться к проклятым угрям, расползлись, окаянные, не даются в руки. Я изо всех сил сопротивлялась — а вдруг перееду, никогда себе не прощу. Рыбак говорил — на его ответственность, а иначе он ни одного не поймает. Мамуся забрала целого и невредимого сыночка и ушла, ещё долго ругая рыбака на чем свет стоит и обещая жаловаться, а мальчишка вырывался из рук родительницы, ему страшно хотелось увидеть, как рыбак станет ловить рыбку на шоссе. Муж с улицы Хожей продолжал терпеливо успокаивать жену и лишь после того, как мы с рыбаком пособирали угрей и тот удалился, подвёл ко мне свою упирающуюся половину и сказал:

— В самую точку пани попала. Надо же когда-то положить этому конец. Пани понравилась мне ещё тогда, на Хожей, и вообще мы хорошо знаем Константина. Можно считать, знакомы, не так ли?

— Конечно, знакомы! — подхватил Костик. И вопросительно глянул на Марысю. Та высморкалась и кивнула.

— Я им доверяю, — сказала она куда-то в пространство. — Костик, сколько его знаю, ни одной гадости никогда… А пани… пани… Я вас узнала ещё в тот раз, когда вы меня от кабана спасли. Как же я тогда напугалась! Да и всю жизнь боюсь. Ну, не совсем всю. Восемнадцать лет.

— И самое время с этим покончить, — решительно заявил её муж. — Расскажи наконец все, а то и я с тобой спячу. Можете ли поверить, — обратился он ко мне, — что я тоже ничего не знаю, она ведь и от меня все скрывает, и от меня тоже пытается сбежать, и до сих пор не хочет ребёнка. Мы уже три раза расходились и опять сходились, а все потому, что люблю её. И мне не стыдно в этом признаться.

— И я тебя тоже, — чуть слышно произнесла жена.

— Ну вот и хорошо, — примирительно заключил Костик.

Фантастика какая-то. Ни с того ни с сего супруги перехватывают нас на дороге и начинают объясняться друг другу в любви, почему-то привлекая нас с Костиком к этому спектаклю. В чем дело?

— В чем дело? — произнесла я вслух.

— Пани спросила о Мисякувне, Гражине, — вздохнула Марыся. — Будь что будет, может, судьба нас свела. Все расскажу…

С гоготом и хохотом из дома Ядвиги высыпала целая толпа жильцов, столкнула нас с проезжей части дороги, дети с визгом гонялись, друг за дружкой, налетая на нас. Две встречные машины затормозили, не имея возможности разъехаться, потом одна осторожно принялась продираться, тихонько подталкивая бампером сзади какую-то толстуху. За ними ждал своей очереди проехать мотоцикл с пустым прицепом для рыбы, а издали надвигалась следующая волна отдыхающей молодёжи, горланя какой-то шлягер.

— Ну не здесь же! — в отчаянии огляделась я. — Поищем поспокойнее место.

— Пошли к нам! — предложил муж Марыси. — У нас совсем спокойно. Мы здесь живём, — махнул он на знакомую уже виллу рядом с домом Вальдемара и, помолчав, с горечью добавил:

— А машину жена мне велит оставлять у пляжа, и сколько же приходится мучиться, пока её в порядок не приведу! А все для того, чтобы люди не увидели, что мы здесь живём. Говорю вам, сам с ней спячу!

Мы, ни слова не говоря, направились к их дому. Дануся, видя такое дело, тихо вылезла из машины и, ни о чем не расспрашивая, пошла следом. На всякий случай у калитки прибавила шагу, чтобы ненароком не захлопнули двери у неё перед носом. В дом вошли все вместе.

— Вот что! — с какой-то отчаянной решимостью крикнула вдруг Марыся. — Пусть это будет начало с конца, но зато все сразу поймёте!

Подбежав к шкафу в прихожей, Марыся распахнула дверцу, пошарила на нижней полке в куче резиновых сапог, плащей, зонтиков и извлекла перевязанный бечёвкой пакет. Бечёвка не развязывалась, девушка дрожащими руками разорвала бумагу и высыпала на стол содержимое пакета. — Вот!

У меня перехватило дыхание. На столе лежали три крупных янтаря. В одном из них победно сверкала золотая муха.

Верхняя часть — а наверное, можно назвать её верхней, потому что приходилась над спинкой ископаемого насекомого, — была отлично отшлифована, и хватало просто обычного дневного света, чтобы разглядеть серёдку. Зрелище потрясающее! Муха и в самом деле была золотой. И огромной, а чем больше на неё смотрели, тем больше становилась, словно росла на глазах.

Дымка же… Какая там дымка, не дымка, а целое облако во втором янтаре мерцало и переливалось, как опал. Не столь густое, почти прозрачное по краям, с двух сторон облако оказалось в обрамлении естественной рамки медово-золотистого цвета, а с двух других — намного темнее, почти красного. Ну и потрясающая рыбка с вечной икринкой на кончике хвостика…

— Кретин, шарика ему захотелось! — гневно бросила я Костику, имея в виду индуса. — Всю бы рамку стесали к чёртовой матери, должно оставаться в таком виде, как есть!

Справедливый Костик вступился за индуса.

— Он не настаивал на идеально круглой форме, как японцы, был согласен и на глыбу не правильной формы. Боже, и в самом деле это музейные экспонаты! Да чтобы одним глазком поглядеть на них, люди приедут с другого конца света!

— Как бы это выставить в музейной витрине, чтобы предстали во всей красе? Просто подсветка, даже без увеличения?

Янтарь кардинальным образом выбил из головы все остальное. Дануся вертела в руках кусок с перламутром, охая и ахая как заведённая. Мы забыли про молодых супругов, мы совершенно не прореагировали на приход капитана, который, не дожидаясь разрешения, вошёл в комнату и тоже уставился на янтарь. Правда, Костик инстинктивно загородил стол собственным телом, краем глаза и краешком сознания почувствовав появление постороннего, но, обернувшись и узнав капитана Бежана, дозволил и ему поглядеть.

Капитан не только пассивно любовался. В его деятельном мозгу сразу возникли рациональные идеи.

— На вращающейся подставке! — решительно заявил он. — В стеклянной витрине, причём одно стекло обычное, а другое — увеличительное.

— Гениально! — подхватил Костик.

— Так вы капитан полиции? — простонала бедная Марыся.

Это заставило нас опомниться и вернуться на землю.

— Старший комиссар Эдвард Бежан, — представился капитан. — А вы, если не ошибаюсь, Мария Петровская, урождённая Гражина Мисяк?

Я так стремительно обернулась к ним вместе со своим креслом, что чуть ног себе не отдавила. Костик вскинул голову. Муж своей жены открыл было рот, но так и закрыл, ничего не сказав. Марыся сверхъестественным усилием заставила себя сдвинуться с места и, подойдя к дивану, так и рухнула на него.

— Я сяду, — заявила она, неизвестно почему избрав глагольную форму будущего времени, хотя и без того уже сидела. — Да, это я, и собиралась рассказать обо всем вот этим людям. Мне теперь все равно, а больше скрывать нет сил.

— И слава Господу! — набожно перекрестился её муж.

— Правильно сделаете, — тоже садясь, похвалил Гражину капитан. — Начнём с конца. Откуда это у вас? — кивнул он на янтарь.

Странно, как они все, словно сговорившись, пожелали начать с конца. Впрочем, когда тут такая муха сияет…

Воспрянувший духом муж извлёк откуда-то бутылку и стаканы, поставил все на низенький столик и тоже сел. Кажется, присутствующие стали вести себя нормально.

— Понятия не имею! — ответила Гражина на вопрос полицейского. — Мы получили анонимное письмо, напечатанное на машинке. Автор письма велел нам немедленно приехать сюда, в Пески. Слово «немедленно» было напечатано вразрядку и ещё подчёркнуто. Мы должны были немедленно приехать на нашу дачу в Песках и заглянуть под подушку в комнате. Иначе жизнь моя будет пропащая. И никакой подписи. Ну мы сели в машину и приехали…

— Откуда?

— Из Гданьска. Мы там живём.

— Это нам известно. И что дальше?

— Ничего.

— Простите…

— Ах да, приехали, вошли, заглянули под подушку и там нашли вот это в мешочке.

И Гражина указала на янтарь.

— Когда вы получили письмо?

— Вчера вечером. Пришло не по почте, кто-то под дверь подбросил. Позвонил и сбежал, мы открыли — на пороге это письмо. И мы с рассветом выехали на косу.

— Дальше, пожалуйста.

— А дальше ничего уже не было. Приехали, нашли янтарь, сидим: я, как всегда, плачу, а Адам, как всегда, просит наконец рассказать ему, в чем дело. А мне страшно. Но рассказала, и мы решили идти в полицию. И даже пошли, да по дороге увидели вот этих знакомых людей и подумали — сначала им расскажем, все-таки не так страшно. Посоветуемся…

— Отлично! — похвалил Гражину капитан неизвестно за что. — Вы все эти годы скрывались. Почему?

— Не понимаю! — вырвалось у Костика. — Какое «скрывалась»? Училась и работала нормально, как все…

— Для кого нормально, а для кого и не очень, — пробурчал Адам.

— Не мешайте! — строго прикрикнула я на этих двоих.

Очень боялась, что капитан вышвырнет посторонних, то есть всех нас, за дверь, чтобы побеседовать с наконец-то найденной Гражиной Мисяк с глазу на глаз. Спохватится, не дай бог…

Марыся глубоко вздохнула, подняла голову и решилась.

— Ладно, все расскажу с самого начала. Мне было десять лет, когда пропали мои родители. Меня взяла бабушка. Сначала я ни о чем не знала, ходила в школу, бабушка обо мне заботилась. А со временем дошли до меня слухи, что мои папа и мама раздобыли много ценного янтаря в море и пропали вместе с ним. Сколько себя помню, в нашем доме всегда янтаря много, с малолетства к нему привыкла. И уже потом, когда мне было шестнадцать, мы узнали, что папу и маму убили. Из-за того самого янтаря, это большое богатство. Нашли их тела. Для меня это было…

— Холера! — не выдержал муж Гражины. — И почему ты не могла мне обо всем этом рассказать? Жили бы как люди, а так не жизнь, а сплошной кошмар.

— Потому что сразу же я начала бояться, — жалобно пояснила Гражина. — Из-за бабули. Какие-то посторонние люди приходили к нам, а бабушка велела мне прятаться от них, пугала — и меня убьют, как родителей. Рассказала, когда я немного подросла, что теперь янтарь принадлежит мне и меня запросто могут убить из-за него, ведь она откуда-то знала, что случилось с моими родителями. А когда запретила мне ездить на косу, я тоже стала догадываться, расспрашивала её, ну она и пояснила: теперь я законная наследница, преступники заинтересованы в том, чтобы не осталось никаких законных претендентов на янтарь. И описала мне три уникальных янтаря. Ей о них стало известно от одного человека, который хотел заставить её… или меня… подписать акт фиктивной продажи, чтобы создать видимость законности. Уж не знаю, кто это был. Или сам убийца, или нанятый им человек. Короче, им нужна была официальная бумага, чтобы все по закону. Чтобы человек этот был чист, вроде купил янтарь у меня, а об убийстве знать не знает. Извините, пан капитан, сбивчиво рассказываю, но ведь этот разговор о фиктивной продаже был очень давно, вскоре после гибели родителей, я этого сама не помню, мне бабуля объяснила…

— Расскажите лучше о том, что вы сами помните, — попросил капитан.

Гражина, похоже, немного успокоилась, села поудобнее и посмотрела на журнальный столик. Муж поспешил чего-то налить в её бокал и пододвинуть жене. Дануся тоже зашевелилась и тоже внимательно оглядела столик с напитками.

— Фиктивного акта продажи мы не составляли, тот человек исчез, — отпив глоток, сказала Гражина. — Бабуля узнала, что его тоже убили, ну я и стала бояться…

— А пани его видела?

— Кажется, видела, но помню смутно. Вроде бы красивый мужчина, брюнет. На испанца похож. Или на итальянца?..

Теперь и я, непроизвольно вздрогнув, взглянула на столик. Как ни странно, там было из чего выбрать, и когда Дануся успела? Она же и сделала за меня выбор, видя, что сомневаюсь, сама наполнила мой бокал чем-то подходящим случаю. Очень кстати оказалась здесь Дануся!

Гражина продолжала:

— Бабуля очень беспокоилась обо мне, потому и пугала. Отправила жить в Варшаву, подальше от побережья, там я поселилась у её старинной приятельницы, закончила школу, получила аттестат зрелости, стала решать, где дальше учиться. Но бабуля велела мне сначала выйти замуж, чтобы поменять фамилию. Все равно за кого, так говорила, пусть даже будет фиктивный брак, заплатим парню, потом разведёшься с ним, а фамилию оставишь. При рождении мне, как положено, дали два имени, второе Мария, знаете, как пишут в паспорте, куда вносятся оба, — подчеркнуть то, которым пользуются. Встретила вот его (взгляд в сторону мужа) и, на своё несчастье, влюбилась. Но сделала все, как бабуля велела. Сразу сказала — только из-за фамилии выхожу за него, детей у нас не будет, так что вскоре разведёмся, пусть не боится, что навсегда…

— Вот именно! — с горечью подтвердил муж. — Я к ней всей душой, а она мне такие речи… И ведь не объяснила ничего!

— Муж никаких денег не потребовал, — продолжала Гражина, — а мы могли бы заплатить. У нас с бабушкой было достаточно. Мы стали снимать квартиры, часто меняли, жили без прописки…

— Так вот почему вы на Хожёй были так напуганы! — вырвалось у меня.

— Ну да, плевать нам на администрацию, я боялась — вдруг меня разыщет кто из преступников. И вас тоже боялась впустить. Потом долго дрожала — вдруг пани не просто так пришла, вдруг меня искала, вдруг на меня нападут. Но пани ничего плохого мне не сделала, спасибо…

— Господи, да что вы такое говорите! А дальше что?

— А дальше я окончила институт, и мы переехали в Гданьск уже как супруги Петровские. Я старалась избегать старых знакомых, школьных подруг, пыталась изменить внешность, обстриглась, перекрасила волосы, два года мазала их касторкой, чтобы потемнели…

— И помогло? — не выдержала я.

— Ещё как! Вот, смотрите, кто скажет, что крашеные? Как настоящие, правда?

— Ближе к делу, пожалуйста, — попросил капитан.

— Вуз я закончила по специальности «история искусства» и занялась янтарём. К нему меня всегда тянуло, хотя ездила на специализацию в Финляндию, изучала их мебель… Но вскоре целиком перешла на янтарь. Завела знакомства среди янтарщиков и уже от них снова услышала историю гибели моих родителей. Вот только на косу боялась ездить, этот дом мы специально оформили на дальних родственников мужа… Ох, все это так сложно. Вам нужны эти подробности, пан капитан?

— В самых общих чертах.

— Если в самых общих, то бабуля договорилась с этими родственниками — дом оформим на них, но мы с мужем будем иметь право пользоваться им, конкретно мы, совершенно чужие им супруги Петровские, даже выплатила тем людям какую-то сумму, и все заверили у нотариуса. Ну вот, а если о янтаре…

Через знакомых я общалась и с Лежалом, и с Валтасаром, ведь они известны всем варшавским художникам по янтарю, через них большинство получает сырьё, и знала, что оба продолжают меня разыскивать. Потому и боялась. Потом мы опять переехали в Варшаву, потом в другой город. А туг бабуля умерла. Сумела меня перед смертью вызвать, в последнюю минуту я успела приехать, а бабуля очень волновалась — оказалось, что свои сбережения она держала не в банке, а дома, на улице Тополевой. С банком связываться она опасалась — как бы меня преступники не застукали, когда буду получать после её смерти.

И велела мне, переодевшись санитаркой, съездить на ту квартиру, ну, что на улице Тополевой…

— Знаю, — проговорил капитан.

— Я все нашла, бабуля мне объяснила. И деньги, и её письмо, в котором она писала, где остальные деньги спрятала. Оказалось — вот в этом доме. Сюда я несколько лет не решалась приезжать, только через два года после смерти бабули собралась с духом… И признаюсь вам, не только из-за денег приехала. Мне хотелось увидеть места, где погибли мои родители, я весь лес исходила, нашла ту самую кабанью яму…

Тут Дануся спешно поднесла Гражине ещё одну порцию успокоительного.

Адам решил дать жене время передохнуть.

— Слишком уж в общих чертах она рассказывает, — мрачно заметил он. — Не сказала вам, как три раза из дома сбегала, потом ревела и объясняла — не хотела и меня подвергать опасности. А какой опасности? Я не знал, что и думать. И все уговаривала развестись, пока не поздно.

— А вы не хотели разводиться? мягко поинтересовался капитан.

— А на кой ляд? Ну, если честно, женился на ней с кондачка, толком не подумав, совсем зелёный был, сразу после школы. Нет, она мне нравилась, но не так чтобы очень. Хочет замуж — пожалуйста, я не против, ведь обещала в любой момент дать развод. И детей не заводить. Брак только гражданский, в костёле мы не венчались. А потом я влюбился в неё без памяти, и привет, не нужен мне никакой развод, хотел, чтобы на всю жизнь. И чтобы семья была нормальная, А она — нет и нет! Ссорились мы так, что и не расскажешь. Я же видел — что-то её гложет, тайна какая-то, а мне не говорит. Может, вы ей скажете наконец, чтобы перестала бояться и вообще валять дурака.

— Да я ведь и сама уже перестала, — своим жалобным голосом заметила Гражина.

— А сколько мы натерпелись с этими переездами! — не мог успокоиться Адам. — Живём на два дома, все не как у людей. Я занимаюсь художественной фотосъёмкой, и у меня из-за этого все осложняется. Как вы думаете, с этим покончено?

— Навсегда покончено! — заверил парня капитан. — Лежала убили, не уверен, что вы об этом знаете, а он из них был самым жестоким. Да и разыскивали вас, скорее всего, не чтобы убить, а все-таки тот самый официальный документ получить, о продаже янтаря.

— Может, и так, но ведь сами говорите, этого Лежала кто-то убил? И откуда взялся янтарь под подушкой в нашем доме? Причём недавно взялся, это точно, в мае здесь жили родственники, наверняка бы обнаружили.

Покосившись на меня, капитан ответил:

— Янтарь и в самом деле подбросили недавно, прошлой ночью. Полагаю, убийца Лежала просто вернул его пани Гражине. У нас есть доказательства, что разыскивал он пани с давних пор…

— Вы сказали «убийца»? — дрожащим голосом произнесла я.

Немного раздражённо капитан пояснил:

— Вы не хуже меня знаете, пани Иоанна, что сам собой янтарь под подушку не залез. И знаете также, где он находился. Правильно, прямых доказательств у нас нет, лишь показания свидетелей, косвенные улики можно сказать. Но уж мы-то знаем и не сомневаемся.

Капитан прав. Я тоже не сомневалась. Драгоценный всегда обожал таинственность, всегда стоял на страже справедливости, всегда предпочитал действовать сам, для него забраться на запертую дачу — раз плюнуть.

И я поспешила перевести разговор:

— А как же полиции удалось выйти на эту Марысю-Гражину?

— Как я и говорил — через ЗАГС. Узнать последний адрес в Гданьске проблемы не составило, а об остальном я догадывался. А теперь прошу присутствующих досыта наглядеться на янтарь, потому что на какое-то время буду вынужден конфисковать вещественные доказательства.

Возможно, Марыся-Гражина была девушкой боязливой, но тут в неё словно дьявол вселился.

— Это как же?! — негодующе вскричала она, вскочив. — Ведь пан капитан сам сказал — это моё! Все наконец разъяснилось, и камни чудесным образом вернулись, так опять отбирать! Я отдам их в музей. Знаете, сколько об этом мечтаю? Мне многие обещали помочь с организацией музея янтаря.

Полицейский поспешил успокоить девушку.

— Да получите вы его, скоро получите обратно. А сейчас это вещдоки по трём уголовным делам, причём незавершённым. Не беспокойтесь, не пропадёт ваш янтарь, я сам прослежу, ведь вот эта женщина давно обещала убить меня, если пропадёт.

— И нахально ткнул в меня пальцем. Да ещё для верности ткнул несколько раз, настырно и показательно, чтобы ни у кого не осталось сомнений относительно женщины.

Муж Марыси вдруг сорвался с места и принялся вытаскивать из сумки фотоаппарат.

— Сфотографировать, надеюсь, можно? Надо было сразу, как мы с Гражинкой не сообразили? Костик, вот сюда пододвинь лампу. Марыська, тьфу, Гражинка, расставляй штатив.

Дёрнувшись было, капитан безнадёжно махнул рукой, пробормотав:

— Ну, по сравнению с прочими допущенными мною служебными проступками это — сущий пустяк.

По возвращении, отчитавшись перед Аней о событиях на балтийском побережье, мы в свою очередь узнали и от неё о ходе расследования в других регионах нашей родины. На встречу собралась частная следственная бригада в полном составе, включая и примкнувшую к нам Данусю.

Вопреки ожиданиям, первым раскололся Орешник. Возможно, сказалось опасение, что на него навесят мокрое дело, вот он и стал отчаянно оправдываться, сваливая вину на сообщников, независимо от того, живы последние или уже нет. Он никогда ничего ни о каких преступлениях не знал, просто явился к нему какой-то незнакомый тип, уже много лет назад, привёз с косы янтарь и хотел знать, сколько за него могут дать. Ну и он, Орешник, побегал по клиентам, поузнавал, почему и не поузнавать, это его бизнес, самому может пригодиться. Откуда было догадаться, что дело нечисто? И только года через два этот подлец Франек ненароком проговорился, что такой янтарь вряд ли продашь, нехорошо пахнет.

Ему, Орешнику, все это до фени, он так, из любопытства, порасспрашивал, узнал от людей о жутком убийстве на Вислинской косе, хотя его лично это не колышет. Люди говорили — убили их двое, подлец Франек и ещё один из местных, Флорианом звали, его ещё потом тоже утопили. Да нет, Франек с Флорианом не сговаривались убить тех двоих и вообще пошли к ним каждый сам по себе. Франек наверняка собирался прижать этих молодых, чтобы ему по дешёвке продали выловленный янтарь, а Флориан нацелился просто украсть, ну а получилось по-другому… Нет, как оно все в точности произошло, он, Орешник, сказать не может, его там не было, зато был Валтасар. Валтасар уже в ту пору стакнулся с Франеком. Может, он и не убивал, но прятать трупы помог и забрать янтарь тоже, а этого янтаря было семьдесят кило, хорошие деньги, потому как все камни один к одному.

Янтарь они хотели сразу отвезти в Гданьск, да Флориан воспротивился. Серьёзный разговор получился как раз у дома этого Флориана, и тут черти принесли Терличака. Подслушал, мерзавец, и своей доли потребовал, а то донесёт кому положено. Пришлось брать и его в долю. Разделили трофей и наконец на машине двинулись в Гданьск. И вот тут, на дороге, и случилось самое страшное. Остановил их этот подонок, эта вошь ползучая… А как не остановиться, пушку на них навёл. Слышал, падла, все их ссоры и делёж, все на плёнку записал, начиная с самого убийства и кончая торговлей с Терличаком. И всех зашантажировал, ублюдок, и отобрал лучшие камни, в отдельной торбе лежали, так он, мразь, сам вытащил торбу из багажника, знал какую. Одной рукой тащил, другой из пушки целился.

В этом месте я могла бы внести поправку — никакая не пушка, просто пугач, детская игрушка. Любил сладкий пёсик такие забавы.

Я представила себе душевное состояние мерзавцев. Напрасно столько риска, столько труда, не только не разбогатели, так ещё и должны платить, иначе посадят. И Терличака теперь хорошо понимала.

И в таком напряжении банда преступников продержалась три года. Орешнику приходилось молчать, ведь он боялся Франека, этому страшному человеку ничего не стоило бы и его прикончить. И только теперь, когда кто-то разделался с Франеком, он может признаться. Ведь он лично ни в чем ни сном ни духом… Ах да, и в самом деле расспрашивал тётку о том, что опасно есть человеку с больной печенью, но ведь о себе тревожился, о собственной печени, она уже пошаливать начала. Да и компаньоны попросили, у них тоже с печенью неважно, вот он и раздобыл несколько рецептов, у него были возможности, а у них нет. Угощение готовилось вымогателю? Нет, не знал, откуда ему знать? С ним не делились, ведь он, Орешник, такой, на преступление не пойдёт.

А как заманили шантажиста — с удовольствием расскажет. Франек заманил, пообещал за золотую муху пять тысяч зелёными, в ту пору бешеные деньга. В портфеле у него эти пять тысяч на всякий случай были приготовлены. Все провернули честь честью, обменялись, а вымогатель концы отдал. Валтасар забрал портфель и был таков, но куда делись записи — никто не знает, они потом всю квартиру шантажиста поганого перевернули, не нашли. Янтарь продавать опасались, потому как тот гад мог на этот случай какие-то меры принять…

— Записи в полиции, — пояснила в этом месте Аня. — Твой Драгоценный анонимно переслал. Но точно установлено — он. Не напрасно крутил роман с Идусей…

— Интересно, где же он их разыскал?

— Боюсь, этого мы не узнаем, ведь Идуся о них и понятия не имеет. Но давай дальше послушай об Орешнике.

Полиция, естественно, поинтересовалась, почему же он, если такой честный, когда обнаружили трупы, ничего не сообщил властям, ведь не мог не догадаться, чьих рук дело. Ну, во-первых, потому, что тогда и его бы прикончили, а во-вторых, кто поверит, что он и вправду ничего об убийстве не знал? А тут ещё припуталась эта идиотка, вдова отравленного вымогателя, она не только умудрилась увидеть янтарь, так ещё тоже заявила — не отдаст за здорово живёшь. Пришлось надавить на глупую бабу, вырвали у неё дымку, только рыбку оставили, пусть подавится. Он, Орешник, всегда считал — надо дело обставить по закону, все оформить путём, ведь у убитых оставался ребёнок, так с этим ребёнком тоже порешить путём… Ну, договориться, если дитя малое — с его опекунами, чтобы легальную бумагу иметь, тогда и продать янтарь безопасно. Кто докажет, что раздобыт преступным путём? Терличак? Так у самого рыльце в пушку. А больше никто ничего не знает. Это только сейчас выяснилось, что многие знали, многие догадывались.

А что касается убийства Франека, так тут и вовсе полный мрак. Ну, слышал, вроде бы подвернулся какой-то богатый иностранец, хорошие деньги предлагает, вот они и собрались вместе, надо же обсудить. А что касается янтаря, так порешили каждому взять по штуке, чтобы ни у одного не было сразу всего. На всякий случай. И вот когда договорились о встрече, каждый свой привёз, отдали Франеку, раз такой иностранец подвернулся, тот забрал все три уникальных камня — и пожалуйста, что из этого получилось! Кто его замочил — одному дьяволу известно. Впрочем, возможно, Валтасар знает.

Потерявший голову Валтасар уже и сам не знал, в чем стоит признаться, а о чем умолчать. Под умелым руководством капитана Бежала признался во всем, за исключением убийства. Лично ни в каком мокром деле он не замешан, никого не убивал, все Франек. Да, в забегаловке, где скончался шантажист, был, но думал, тот просто объелся и сам по себе помер, а портфель забрал, чтобы не затерялся. Решил — вот выздоровеет человек, он ему и вернёт. Относительно Флориана тоже не сомневается — его утопил Терличак. Валтасар в тот день был на косе и лично приобрёл у Терличака отличный янтарь, потом в Варшаве продал его владельцу шлифовальной мастерской, но тогда был уверен, что Терличак сам этот янтарь нашёл. Впрочем, этот Терличак та ещё свинья. Ведь он тоже пытался их шантажировать. Как кого? Флориана и Франека, уж те не знали, как от Терличака откупиться, так что, возможно, Флориан и в самом деле попытался его утопить, ведь не мог же Терличак до такой степени ума лишиться, чтобы топить курицу, несущую ему золотые яйца…

Терличак на допросах главным образом безадресно ругался и весь свет поносил, понемногу сваливая все на Франека, на Флориана, на сладкого пёсика и на меня. Уж я-то наверняка обо всем прекрасно знала, только строила из себя невинную овечку, вот он и хотел меня запугать, чтобы вернула ему те денежки, которые мерзавец, мой муженёк, у него, Терличака, вымогательством вырвал. А это его денежки, кровные! А кроме того, именно я припрятала плёнки с записью, которыми шантажировал их мой муженёк, так чтоб полиция их у меня отобрала. Короче, в мужике просто бушевала бессильная ненависть, из-за неё и наболтал больше, чем ему бы следовало. А что касается Флориана, так тут он чист как младенец, ведь этот скупердяй чёртов сам на него набросился, он, Терличак, лишь оттолкнул мерзавца и сам опрокинулся на спину, а когда от воды отплевался, глядь — а Флориан уже утоп…

— Это просто чудо, что он и тебя не утопил, — содрогаясь, промолвила Дануся и наливала мне полный бокал вина.

— Не думаю, убивать меня не имело смысла. Из утопленницы ничего не выдоишь, а он имел на меня большие виды. Так что, скорее, должен был бы ещё и заботиться обо мне, пылинки сдувать.

— А что им грозит? — поинтересовался Костик.

— Не так уж много, — недовольно ответила Аня. — За неумышленное убийство, а может, даже по статье о действиях в пределах необходимой самообороны. Соучастие в предумышленном убийстве — это может быть вменено Орешнику, я говорю об отравлении Казика. Сроки небольшие, не исключено и условное наказание. Разве что присовокупят ещё и контрабанду, но тут много неясностей. А твой Драгоценный вообще от всего отвертится. Вместе с Идусей. Я была не только удивлена, но и возмущена.

— Каким же образом, интересно? Тайный убийца…

— Ты так говоришь, будто первый день его знаешь! — рассердилась Аня. — Ведь он все делал для того, чтобы доказать собственную значимость. Никто другой не имел права отыскать золотую муху, только он! Такой благородный рыцарь. И все втайне, втайне, аж перчатки резиновые нацепил… И не вынес бы, если его инкогнито раскрыли. Не хотела тебе говорить, но он явно ненормальный, ведь ни на один вопрос просто не в состоянии был дать прямой ответ, все вокруг да около. И столько туману напустил! А все сводилось к тому, что… ну, хотя полиция расследование не афиширует, а про необычный янтарь все узнают, и тогда он…

— …сможет наслаждаться собственным совершенством?

— Что-то в этом роде. Он один добился того, чего не могла сделать вся полиция!

Тут и Дануся возмутилась.

— Но ведь это он убил Франека! Или нет?

— Может, и нет. Франек наставил оружие, он же только вышиб его из рук, не исключено, что каратэ применил. Падая, тот налетел на острие железной подставки. И между нами говоря, Драгоценный может отпереться от всего. Следов не оставил, о янтаре вы знаете только от меня, я видела их в руках Идуси, когда перепутала дни и неслышно подкралась к ней, а в этом я ни в жизнь не признаюсь. Идуся же сейчас от всего отпирается. Да ведь для вас же не это главное?

— Конечно, не это, а янтарь, — живо подтвердила я, усиленно пытаясь выбросить из головы допущенную некогда жизненно важную ошибку. Я вовсе не стремилась к тому, чтобы ошибка сгнила в тюремной камере. — А с янтарём все в порядке. Есть шансы, что останется у нас и будет выставлен когда-нибудь в музее.

— Уж Марыся об этом постарается, — подтвердил Костик. — В тихом омуте… Даже если ей и не удастся организовать музей, будет выставлять его на своих персональных выставках.

Данусю очень тревожила дальнейшая жизнь молодых супругов, слишком уж много им пришлось натерпеться. Плохо, когда между мужем и женой нет доверия. Надо было сразу же признаться мужу.

Аня резонно возразила:

— Не могла она ему сразу же признаться, ведь вначале он её совсем не любил. А потом голову потеряла от страха. Жила в состоянии вечной истерии, я бы так это охарактеризовала.

— А может, оно и хорошо, — задумчиво произнёс Костик. — Без этих истерических выходок, глядишь, и нашли бы её. И прикончили. Ведь я достаточно её знаю, на продажу янтаря, точнее, на составление фиктивного акта продажи ни за что бы не пошла.

Мы не могли не согласиться с ним. Уже поняли — Франек был крепким орешком, проблемы любил разрешать радикально.

В свою Аравию Дануся уехала очень довольная, хотя и пришлось скрепя сердце отказаться от янтаря с перламутровой дымкой. Костик успел отшлифовать для неё экстраординарные экземпляры, приобретённые у Вальдемара, а некоторые даже оправить. Но не только Дануся поминала Вальдемара добрым словом. Как выяснилось, это именно он первый сообщил следователю о чрезвычайно важных вещдо-ках, трех необыкновенных находках. Золотую муху и прочие редкости временно принял под свою опеку Музей янтаря в Мальборке. Марыся с Адасем решили как можно скорее наверстать упущенное и создать настоящую семью, в расширенном составе. Ане удалось скрыть свои служебные прегрешения, а Костик принялся все чаще делать какие-то намёки об общем доме, слегка, признаюсь, меня беспокоящие.

И только одна проблема так и осталась неразрешённой. Мы так и не смогли узнать, для чего понадобились японцам проклятые янтарные шарики…