Януш слушал нас молча, а потом сделал такой жест рукой, словно смел Доминика со стола и забросил его куда-то в угол.

— Парень Кази, вот кто не даёт мне покоя, — неожиданно заявил он. — Я не видел её, но все в один голос твердят, что она очень красива. Неужто вокруг неё никто не вертится? Кто-нибудь спрашивал её об этом?

Геня немного смутился.

— Честно говоря, вот об этом не спрашивали…

— У меня есть идея. Послать Яцека в её квартиру, не на Вилловую, а на Гранитную; если парень существует, он там должен бывать. Снять отпечатки пальцев, не сидит же он дома в перчатках. А потом пусть Казя напишет список своих гостей с фамилиями и адресами; возьмите у них отпечатки — и тогда либо выйдете на него, либо узнаете, кого из своих гостей она скрыла.

— Можно, — согласился Геня. — Предлог найдётся, например, нужно же нам удостовериться, что она действительно незнакома с Домиником. Однако работа не маленькая, надо её как-то обосновать. Зачем тебе этот парень?

— Чего-то мне в этом деле недостаёт, возможно, что его.

— А, ты опять о той запасной версии вспомнил?

— Возможно, что и о ней. На этом этапе следствия все должно уже быть ясным и понятным, а у нас концы с концами до сих пор не сходятся. Удивляюсь я Тирану, почему он не займётся этими неясностями?

— Надеется, что Доминик все объяснит, потому и бросил все силы на его поимку.

— Может, и объяснит. Ладно, ловите его. Но пусть мне провалиться на этом месте, если окажется, что он за все в ответе…

Доминика схватили на следующий день. Вечером Геня в красках и захватывающих подробностях повествовал об его поимке. Он более чем заслужил салат с карри и настоящие свиные отбивные в панировке. Они ещё поджаривались, а Геня, переполненный удовлетворением и радостью победы, уже начал свой рассказ.

Сначала, как и предполагалось, его обнаружили у дамочки в Охоце. Участковые в общем знают всех девиц лёгкого поведения, найти среди них худых и рыжих оказалось нетрудно. Одна такая действительно уже третий день пренебрегала своими обязанностями, о чем беспечно поведали её подружки, не выказывая большого беспокойства, потому что знали, что у неё сейчас особый постоялец. Они хихикали и отпускали шуточки, якобы с их товаркой великая любовь приключилась, её постоянный опекун терпит это, поскольку не задарма она упивается своей любовью. Постоялец денежный и щедрый, а платит в «зелёных». Получив такую информацию, Геня с командой уже через несколько минут ехал к дамочке.

К несчастью, дамочка жила на первом этаже, а Доминик опасность чуял издалека. Не успели они позвонить в дверь, а он уже вылезал в окно. Правда, человек, карауливший под окном, — не такие уж они были кретины, чтобы не поставить там человека, — крикнул страшным голосом: «Стой, стрелять буду!», но Доминик не был фраером, знал, что тот не выстрелит, и бросился наутёк. За ним погнались, разумеется. Безрезультатно.

Вернулись к дамочке. В квартире, которой занялась бригада с Яцеком, обнаружили вещи преступника. Одежды почти не было, только какие-то рубашки и подштанники, зато изумлённым глазам представителей власти явилась охотничья сумка в отличном состоянии. Яцек даже без лупы углядел на ней пыль из-под паркетин в клинике ветеринара. Золота в сумке не оказалось, зато множество бумаг, аккуратно сложенная иностранная и родная валюта, находившаяся в намного более худшем, нежели сумка, состоянии, к тому же утратившая хождение. Предвоенные банкноты, польские злотые, французские франки и немного долларов.

— А драгоценности? — полюбопытствовала я, стоя над сковородкой.

— И следа их не было. Яцек с первой минуты упёрся как бык, что никаких драгоценностей в сумке никогда не было. Доминик должен был сильно разочароваться, когда в неё заглянул. Только доллары ему пригодились; правда, неизвестно, сколько их там было. Золота кот наплакал, если не считать того, что принадлежит лично хозяйке квартиры. Я опять перестаю верить, что это он хапнул монеты у Наймовой. Куда он их дел? Потерял или успел реализовать?

— Что же он не забрал сумку, когда убегал?

— Не успел. Дамочка, может, его и любила, и доверял он ей несомненно, но все же не настолько, чтобы во все тайны посвятить. Там шкаф стоял, старый, на выброс, на ключ запирался, так Доминик ключом завладел и вместе с ним и сбежал, но, чтобы открыть шкаф и сумку вынуть, времени уже не хватило. Мы ему ни секунды лишней не оставили. Кроме того, шкаф стоит в комнате окнами на улицу, а он смылся через окно, выходившее во двор.

— И больше ничего после него не осталось?

— Я же сказал, подштанники и носки. Спал в пижаме альфонса, очень элегантной, зазноба её ему предоставила. Показания она стала давать сразу и без всякого сопротивления, решительно заявив, что общение с хахалем преступлением не является. И по-своему была права. Ни о каких преступлениях она не знала, Доминик ей свою биографию не рассказывал, ну мы сказали ей то, что в таких случаях говорят обычно, и она страшно испугалась, но не нас.

Я погасила газ под отбивными, зажгла снова, сняла мясо на тарелку, а на сковородку бросила яблоки, разрезанные на четвертинки.

— Тогда кого же? — спросила я.

— Альфонса своего. Господи, как пахнет… На коленях нас умоляла, чтобы скрыли от него все, иначе он её так приложит, что она костей не соберёт.

— За что же её прикладывать? — удивилась я.

— За ошибку в оценке клиента. Приглашение в дом и укрывательство убийцы является непростительным деянием, которое вредит интересам альфонса. Её обязанностью было догадаться, с кем она имеет дело, а каким образом она будет догадываться, опекуна не волнует. Так что мы могли делать что хотели, но только бы он не узнал правды. Посему квартиру обыскали без помех и, как оказалось, зазря, кроме сумки ничего не нашли, деньги на текущие расходы Доминик вроде бы носил в карманах. Портмоне у него было, сильно толстое, он и спал с ним, пластырем к животу приклеивал, так дамочка сказала. Неплохая идея, обязательно проснёшься, когда у тебя начнут пластырь от тела отдирать.

— Ты весь из себя такой довольный, что наверняка вы ещё что-то нашли, — подозрительно заметил Януш.

— Нашли, — с радостью признался Геня и выбрал себе самую большую отбивную. — Но на самом деле я не слишком доволен, из этой находки, по моему мнению, только новые сложности возникнут. Вот Яцек говорит…

Он положил в рот кусочек горячего мяса, и нам пришлось некоторое время переждать. Геня сумел проглотить кусок, не обжегшись.

— Невероятно! — восторженно произнёс он. — Мне и во сне такая свинина не снилась!

Отбивные и в самом деле удались, думаю, по чистой случайности, я сама не понимала, как они получились такими вкусными. Многие годы я пыталась достичь совершенства, с которым столкнулась в ранней молодости, и ни разу ещё мне это не удавалось. Одна дама держала закусочную в Катовицах, где я некоторое время жила, все ходили к ней обедать, в том числе моя тётка и я с ней, и таких свиных отбивных я больше в жизни никогда не пробовала. Я не смогла их забыть, пускалась на всякие хитрости, чтобы хотя бы приблизиться к заветной вершине, но куда мне было до той дамы! На этот раз я действительно сделала шаг вперёд, Бог знает зачем, и Геня по достоинству оценил блюдо.

В связи с отбивными в голове пронеслись различные кулинарные воспоминания.

— Капуста, — невольно вырвалось у меня.

— Какая капуста? — тут же заинтересовался Геня.

— Кухарка в лагере готовила капусту, семнадцать лет мне тогда было, и до сих пор помню. Молодую. В котле. Амброзия это была, а не капуста, все рвались посуду мыть, потому что тот, кто мыл, имел право вылизать котёл. Ни разу мне не удалось приготовить что-нибудь подобное.

— О черт, жалко…

Януш посмотрел на нас как на безнадёжных недоумков.

— Ты правда ешь только раз в день? — спросил он Геню.

— А как же? Что мне есть и когда? Вот, только вечером и перекусываю, сколько же человек может выдержать без еды…

— Сорок дней вроде бы, — вставила я.

— Однако на десятый день он уже не совсем хорошо себя чувствует, так мне кажется. Наверное, я не очень выносливый, потому что уже через двое суток у меня голова кругом вдет, вместо следствия думаю исключительно о котлетах, перед глазами жареный гусь стоит и огромная груда макарон с яйцами…

— Вчера ты ел, сегодня опять ешь, как мы изволим видеть. Двое суток минут послезавтра. Может, мы все-таки вернёмся к Доминику?

— Дрянь по сравнению с этими отбивными, — решительно произнёс Геня.

Не совсем понятно было, что он имел в виду, потому что, несмотря на общий маразм, преступников у нас все-таки к столу не подавали. Отбивные остывали медленно, ко второй Геня приступил уже не с такой жадностью и мог вернуться к основной теме.

— Яцек говорит, что в сумке были не только бабки, но и какие-то бумаги. Пачка, обвязанная шнурком. Они столько лет пролежали, что отпечатались на коже. Невооружённым глазом, конечно, не видно, но у Яцека в голове радар. Не газеты. Говорит, что скорее всего корреспонденция, письма. Честно сказать, из-за этих бумаг мы и обыскали квартиру дамочки, но ничего похожего не нашли.

— Выбросил, паразит, — огорчился Януш. — Проверил содержимое сумки, бумажки ему ни к чему, вот и выкинул где-нибудь по дороге, может быть, даже прямо в Константине.

— Нет, в Константине он добычу не разглядывал, — возразила я, — труп после себя оставил, у него земля горела под ногами, надо было немедленно смываться, некогда ему было с сумкой возиться. Заглянул он в неё, только когда оказался в безопасном месте.

— Ещё бы знать, где он нашёл это безопасное место, и я бы уже визжал от счастья, — буркнул Геня. — Ни в одном притоне его не было…

— А может, на Вилловой? — вдруг озарило Януша. — Ключи или отмычки у него были, знал, что квартира пустая стоит…

Геня некоторое время смотрел на Януша, а потом выскочил из-за стола.

— Где эта Казя? — взревел он и принялся набирать номер.

Дома её не было, трубку она сняла на Вилловой. Януш включил звукоусилитель.

— Нет, — ответила она на вопрос Гени, — печатей на дверях не было, то есть они были сорваны. Я подумала, что это вы их сорвали, поскольку отдали мне ключи, в квартиру можно было войти…

Геня выругался себе под нос и спросил о бумагах. Казя снова ответила отрицательно.

— Никакой пачки бумаг не находила, но я все ещё в кухне вожусь. Выбросила много всякой дряни, но не бумажной. В одном ящике я нашла кучу использованных трамвайных и автобусных билетов, не стала их выкидывать, мне пришло в голову, что они представляют историческую ценность, их можно продать…

— Очень разумная девушка, — похвалила я шёпотом.

Геня суровым тоном запретил ей всяческие поиски. Казя воспротивилась изо всех сил.

— Если речь идёт о приватных бумагах, письмах например, то я не согласна. Хочу найти их сама. Ничего не утаю, скажу, что нашла, и покажу, но они могут принадлежать моей семье! Господи, будет мне позволено наконец иметь собственную семью, хотя бы в прошлом! Неужто я никогда не буду жить как нормальный человек?!

Голос её звучал так отчаянно, что Геня несколько растерялся, тем более что Януш делал ему какие-то знаки.

— Ну ладно, — неуверенно согласился он. — Но ни в коем случае не выбрасывайте ничего бумажного.

— Даже старые магазинные обёртки? — расстроенно спросила Казя.

— Обёртки можно, но если на них ничего не написано, разве что цена…

— Да успокойся ты, зачем людям лишнюю работу задавать, — выговорил ему Януш, когда он положил трубку. — Насколько мне известно, Доминика вы поймали, хотя мы ещё не добрались до этого выдающегося события. В конце концов он расколется, скажет, где оставил бумаги, может, вообще никакого обыска не потребуется.

— Вот именно, — поддержала я Януша. — На десерт у нас мороженое. И услышу я наконец о поимке этого паршивца?!

Паршивец, как рассказал Геня, сбежав от возлюбленной, направился прямёхонько туда, где его уже ждали, а именно в домик для рабочих на заброшенной стройке. Он недооценил силу чувств брошенной блондинки и не подумал, что кто-нибудь может знать о загородном убежище. Приехал просто на автобусе.

Было ещё светло, едва перевалило за полдень. Из двух поставленных там людей один с коротковолновкой в руке дежурил на четвёртом этаже недостроенного страшилища, другой притворялся гуляющим в близлежащем лесочке, радиотелефон он спрятал за пазухой. Перекладывая с места на место щепки и ветки, он сооружал нечто вроде огородного пугала. С четвёртого этажа открывался широкий обзор всей округи, правда, наверх пришлось забираться по столбам, нормальная лестница вела только до второго этажа. Окна были забиты неровными досками, между ними зияли щели, посему отрывание по одной с каждого окна для улучшения видимости не внесло диссонанса в облик виллы.

Благодаря такой ситуации наблюдатель сверху увидел Доминика первым. В общем, он не сразу понял, что это Доминик, из автобуса вышло несколько человек, а лиц издалека было не разглядеть, даже в бинокль. Наблюдатель глаз не спускал с вновь прибывших, собственно, для этой цели его там и поставили, другой работы у него не было, на всякий случай он предупредил товарища внизу, что кто-то идёт. Доминик свернул на тропинку между двумя домами, прошёл рядом с мужчиной, собиравшим щепки. Тот даже не взглянул на него, он стоял, уставясь на свой хворост, и обескураженно чесал в затылке. Доминик замедлил шаг перед калиткой, словно намереваясь войти на соседний участок, однако не вошёл туда, но вдруг исчез за кустами, чем весьма заинтриговал верхнего наблюдателя. Кусты — не канадская чаща, площадь занимали небольшую. Довольно скоро Доминик вынырнул из них на другой стороне и поспешил к лесу, а наблюдатель сверху следил за каждым его шагом. Наблюдатель снизу перестал чесать в затылке, утратил всякий интерес к хворосту и прокрался поближе к домику для рабочих. И поступил совершенно правильно: преследуемая дичь вышла на охотников с противоположной стороны, ловко пробравшись под забором, где была выкопана яма, поросшая травой.

Наблюдатель сверху вовсю использовал коротковолновку с того самого момента, когда преступник исчез в кустах. Его коллега внизу сидел неподвижно, укрывшись за растительностью. Помощь выехала немедленно. Наблюдатель сверху все ещё торчал на четвёртом этаже, лишь перейдя к другому окну. Ему было отлично видно, как Доминик отворил дверь домика для рабочих и вошёл внутрь. Там он и остался. Наблюдатель сверху решил рискнуть и спустился вниз, по дороге предостерегая коллег, чтобы ни в коем случае не включали сирену. Преступник услышит, а лесной массив близко, потом на его поиски придётся полк вызывать.

Некоторое время все было тихо, затем тишину нарушила курица, которая с громким кудахтаньем взлетела с кучи досок, сваленных перед домиком. Несомненно, снесла яйцо. Тут же появился пёс, огромная немецкая овчарка, сунул морду под доски, очень осторожно вытащил яйцо и с явным удовольствием его сожрал. Понюхал воздух, учуял наблюдателя в кустах, но не стал к нему приставать, лишь обнюхал следы. Наблюдатель, спускавшийся вниз, велел спешившей на помощь бригаде притормозить, опасаясь, что болтавшийся вокруг пёс изменит решение и отреагирует негативно на незваных гостей. Вскоре выяснилось, что помех не предвидится, поскольку животное, задумав какую-то хитрость, отбежало в сторону, и люди могли приступать к акции.

Всего их было пятеро. Один вышел из машины раньше и подобрался к домику с тылу, к нему кружным путём поспешил наблюдатель из кустов. Остальные подождали сколько требуется и, не торопясь и не скрываясь, подъехали к воротам. Двое вышли из машины и направились на строительную площадку. К ним присоединился наблюдатель сверху. Они тут же затеяли громкий разговор на строительную тему, один выдавал себя за прораба, показывавшего рабочим их жильё. Не спеша они направились прямо к домику. Другие двое уже сидели под окном с тыльной стороны, опыт в Охоце показал, что такой вид предосторожности должен стать обязательным правилом, к тому же других окон в домике не было, спереди — только дверь.

Доминик оказал им услугу. Он не стал ничего выдумывать и поступил так же, как и раньше, — без проволочек выпрыгнул в окно. Однако на сей раз ему не повезло.

По правде сказать, они не собирались ловить его на улице. Одни должны были показаться в дверях, другие — в окне, и Доминик, попав меж двух огней, должен был отказаться от сопротивления. Однако он оказался осторожнее и проворнее, чем можно было предположить, и не стал дожидаться, пока враг подойдёт вплотную.

Управились с ним легко, хотя он вырывался изо всех сил. Но силёнок у него оказалось маловато, видимо, в основном работал головой. Прикинув, что к чему, Доминик перестал трепыхаться и начал ныть, упрашивая, чтобы его отпустили, и попутно объясняя, почему намеревался сбежать. Ну, сглупил, понял, что пришли хозяева, и решил смыться потихоньку. В краже ведь его нельзя заподозрить, поскольку тут и красть нечего.

Говорил он столь убедительно, что, если бы не фотография с дорисованной бородой, могли бы и поверить. Не вдаваясь в дальнейшие разговоры и не проверяя документов, Доминика прямой дорогой отвезли в комиссариат.

— Такого выражения лица, как при виде Доминика, я у Тирана давно не видел, — сказал Геня, приканчивая мороженое. — Кот над миской сметаны или визирь в гареме. Весь сиял и блаженствовал. У Доминика при себе много чего было, впрочем, должно было быть, ведь он постоянно менял убежища. Документы, разумеется, настоящие и фальшивые. Фальшивые на имя Павла Крепского, есть такой, украли у него документы или продал их, пока не знаем, но вклеена туда была фотография этой обезьяны, с короткой бородкой и в очках. Очки тоже при нем были, с простыми стёклами. Портмоне с бабками и такой потрясающий комплект отмычек, что пальчики оближешь! Кстати, можно мне это вылизать?

Получив торопливое согласие, Геня вылизал тарелочку из-под мороженого и продолжил рассказ.

Ещё более потрясающей вещью оказалась стопка бумаг в большом конверте. То были плоды поисков Райчика и, по всей вероятности, библиотекаря. В основном они состояли из счётов, выписанных каменщику за работу, в каждом имелся столбик цифр и краткий перечень проделанных работ, а с другой стороны стояла фамилия и адрес заказчика, дописанная наверняка позднее, потому что и почерк был другой, и ручкой пользовались какой-то особенной. Пани Владухна говорила о вдове каменщика, от которой покойный Райчик и получил бумаги, оставшиеся после её мужа, а потом эти бумаги перешли по наследству к Доминику. О лучшем вещественном доказательстве Тиран не мог и мечтать, на допросе он веселился от души.

— Он там много чего понаписал, — с удовлетворением сказал Геня. — Мы уже кое-что проверили. Я каменщика имею в виду. Например, адрес заказчика, а такой человек имел, как правило, несколько домов, и везде стояли сейфы и всякое такое, ничего удивительного, что они искали в архивах. Там не только прадедушка упоминался, но ещё какой-то Кокот, Вербланк и всякие другие. Каменщик об этом знал, а Райчик — нет. Бумажки эти нам очень кстати пришлись, потому что Доминик вовсе был не склонен к откровениям. Изо всех сил пытался увильнуть, притворялся невинным, как младенец…

Я подложила ему мороженого на вылизанную тарелку, вынув из морозильника ради такого случая вторую пачку. Счастливый Геня утратил всякое чувство меры.

На вопрос, относившийся непосредственно к делу, Доминик поначалу отреагировал невероятным изумлением. Отпирался от всего, за исключением знакомства с Райчиком. В этом он признался, но утверждал, что знакомство было довольно поверхностным, он давно Райчика не видел и не ведает, что с ним стало. В Константине никогда не был, по Вилловой улице, может, проходил несколько раз за всю жизнь, но даже не помнит когда. Ничего не понимает и в толк не может взять, о чем вообще идёт речь.

Тиран не позволил ему долго упиваться своей находчивостью. Разложил перед подозреваемым найденные при нем счета и проинформировал в подробностях, каким путём на него вышли. Затем предъявил отпечатки пальцев и все остальное, после чего вежливо попросил не валять дурака. Охотничья сумка, лупа и увеличенные снимки всех следов лежали тут же и говорили сами за себя.

В ответ на столь неопровержимые доказательства Доминик умолк, отказавшись отвечать на какие-либо вопросы. В каменную неподвижность не впал, с выражением оскорблённой невинности и глубочайшего огорчения он пожимал плечами, не издавая при этом ни звука. Тиран не напирал, спокойно сидел за столом, да и почему бы не дать подозреваемому немного времени подумать, тем более что все и так было ясно. В запасе у Тирана хватало аргументов, очная ставка с Казей и пани Владухной была назначена на следующий день. Тиран одним махом распутывал сразу два дела, удовлетворение, которое он при этом испытывал, позволяло ему сохранять ангельское терпение.

— Расколется, не сомневайтесь, — заверил нас Геня. — Та сумка, слава Богу, не из замши, такая гладкая, аж блестит, и отпечатки пальцев на ней как на зеркале. Не какая-нибудь там мелкая улика, а такие доказательства, против которых не попрёшь. На очной ставке ещё и Йола с четвёртого этажа будет, одни женщины, но ничего, сойдёт. Яцек ошалел от радости, прибежал и лично стащил с Доминика ботинки, на что этот шимпанзе страшно обиделся, сказал, что босой не останется, не лето на дворе и он может простудиться. Дали ему другие. Умник Вонючий только взглянул один раз на подошвы и даже ничего говорить не стал, на морде у него все было написано. Если бы кто другой был на его месте, подождали бы с выводами, но Яцек… Через полчаса лаборатория подтвердила, что так и есть, в этих ботинках Доминик был в Константине, топтался по пыли и мусору, не выбросил их, кретин, так в них и ходил. Замечательно! Пусть только пасть откроет, уж мы постараемся, чтобы он нам все объяснил, и, может, смогу я наконец есть два раза в день…

— Как же, объяснит он вам все… — буркнул Януш.

— Не каркай! — прикрикнул на него Геня, по-прежнему пребывавший в блаженном состоянии. — В любом случае, преступник в наших руках…

Поймали его, того бандита, который здесь был. Боже мой… Ведь он о Бартеке расскажет!…

Я не смогу его дольше скрывать. Он пока ничего не знает, надеюсь, позвонит скоро, тогда я его предупрежу. Они нанесли мне двойной удар, второй — сообщением о каких-то бумагах. Что за бумаги? Надо найти их любой ценой… Возможно, тот бандит и вправду здесь прежде меня побывал, мне ведь приходило такое в голову, может, и впрямь что-нибудь здесь оставил, хотя в это трудно поверить, слишком хорошо было бы…

Я переключилась на спальню, оставив в покое кухню, потому что, когда я пришла, он был в спальне. Если что и оставил, то только там. В щербатой чашке со слипшимся сахаром я нашла тонкую золотую цепочку со знаком Зодиака. Козерог. Господи, она могла принадлежать моей матери, я даже не знала дату её рождения! Цепочку пришлось положить в воду, чтобы сахар растворился.

В спальне я приступила к методичным поискам, хотя страх за Бартека доводил меня до безумия. Сначала то, что лежит сверху, если верхом можно назвать и пол тоже. Под книжным шкафом лежали старые журналы вперемежку с газетами, обёрточной бумагой и истлевшими лоскутьями, под её кроватью и некогда моим диваном опять какие-то сумки, чемоданы, очередной узел с тряпками. Похоже, она в жизни не выкинула ни одной вещи, вся квартира была захламлена, в ней уже ничего не помещалось. В углу, за бельевым шкафом, стояли дряхлые ящики с каким-то мусором, чего там только не было — нитки, пуговицы, обрезки ткани, старая одежда, выкройки, разные бумажки, рваные домашние тапки, просыпавшиеся пакетики с травами, какие-то провода, удлинители, штепселя, спицы, поломанные украшения и Бог весть что ещё. На ящиках лежал слой грязи. С тех пор как я переехала, беспорядок стал ещё больше.

Уж не знаю, почему я начала именно с того места. Возможно, потому, что это был самый дальний угол. Вывалила весь хлам на пол и принялась его просматривать. Отвратительное занятие, все было грязным и противным, даже шнур от удлинителя годился теперь только на то, чтобы трубы им прочищать, отнесла его в ванную. С ванной тоже ещё предстояло разбираться…

Надела перчатки, чтобы как следует ощупать шлёпанцы, и точно, в одном из них нашла пакетик, тщательно упрятанный, а в нем — золотые десятирублевки, шесть штук. Сокровища уже перестали производить на меня впечатление. Пани Крыся была права, кто-то из нас — тётка или я — была очень богатой, видимо, все же я. Отбросила шлёпанцы в сторону, оглядела груду, мусора, стала сгребать в кучу тряпки, и вдруг мне попался на глаза какой-то предмет, который чем-то отличался от остального хлама.

Небольшая пачка бумаги, обвязанная разлохматившимся шнурком. Полицейский говорил что-то о шнурке… Сердце у меня забилось сильнее, возможно, это было то, что я искала. Взяла пакет в руки и осмотрела: старые бумаги, старательно упакованные. Они явно лежат тут недавно. Невероятно, он их даже не развязал! Ну конечно, ясно было, что денег там нет, бумаги без конвертов…

Я просмотрела каждый листок. Какие-то расчётные квитанции, копии ипотечных актов. Вдруг я заметила знакомое имя, вгляделась. Документы на владение собственностью, — Господи, фамилия моего прадедушки, моего дедушки и бабушки!

Им принадлежала та вилла в Константине, вилла в Рубенке, два каменных дома на Грошевицкой, это мне было известно. Дом на Фильтровой!… Моя бабушка жила в собственном доме, который у неё, видимо, отобрали после войны, оставив одну квартиру… Пансионат в Цехоцинке, сданный кому-то в аренду, фамилия была мне совершенно незнакомой. Дом с садом в Шидловце. И ещё какие-то листы, вроде бы список или письма, написанные по-французски.

Французский я знала, учила его в школе, язык давался мне с удивительной лёгкостью. Учительница спрашивала меня, нет ли у меня французских предков или родственника француза. Краснея от стыда, я призналась, что не знаю. Она сделала предположение, что в раннем детстве со мной говорили на двух языках. Возможно. Откуда мне было знать, хотя иногда мне казалось, что я припоминаю что-то в таком роде. Не исключено, что догадка учительницы была правильной. В последние два года я время от времени делала рекламу для французской фирмы и усовершенствовала язык. Прочесть бумаги, лежавшие передо мной, не составляло труда.

С первой же страницы у меня голова пошла кругом. Прадедушка, потому что кто же это мог быть, кроме моего немножко сумасшедшего прадедушки, составил перечень своего имущества и пометил, чтобы не забыть, что и где он попрятал, превратив имущество в золото, наличные и драгоценности. На меня напал приступ истерического смеха, когда я прочла, что он спрятал в Константине. Старую охотничью сумку, набитую довоенными польскими и французскими банкнотами. Страшно тот бандит разбогател! Хотя доллары там тоже были, согласно списку, около полутора тысяч, вот и вся добыча. В Рубенке, в подполе, прадедушка оставил серебро и небольшие предметы, представлявшие антикварную ценность, так у него было записано. А на Фильтровой…

На Фильтровой он сделал тайник, легко доступный, если, конечно, знать, где он находится. Было ли разрушено здание во время войны? Я понятия об этом не имела, но чаще всего от бомб страдали верхние этажи. Если второй этаж уцелел, то тайник существует до сих пор, моя бабушка жила именно на втором этаже…

Час спустя я немного пришла в себя. Похоже, тот полицейский правильно угадал: преступник здесь побывал, нашёл себе убежище. Прибежав сюда, заглянул в сумку, документы ему были не нужны, отбросил их куда попало, и они угодили на свалку за бельевым шкафом. Рассказать им об этом?…

Когда Бартек наконец позвонил, я уже приняла решение. Расскажу, но не сразу. Сначала я сама должна добраться до тайника на Фильтровой, там находилось то, что прадедушка обозначил как фамильные ценности, принадлежавшие предкам нашей семьи. Я хочу иметь предков и хочу, чтобы у меня от них что-нибудь осталось, все равно что, пусть это будут ценности. В той квартире теперь живут, а в соседней обитает приятельница моей бабушки, вполне ещё бодрая старушка, она была моложе бабушки. Пока не знаю, как это сделать, надо посоветоваться с Бартеком.

Мы поступили так же, как и в прошлый раз. Он отправился ко мне на Гранитную, я приехала чуть позже. Он опять спешил — ждала работа. Я предупредила, что на него могут выйти, бандюга расскажет о встрече на Вилловой. Если, конечно, это можно назвать встречей… Начнут меня расспрашивать, откажусь отвечать, хотя, возможно, признаюсь, что в общем знаю такого, но понятия не имею, где его искать. Стану лжесвидетельницей. «По моей прикидке, работы осталось на четыре дня, — сказал Бартек. — На пятый день закончим, и тогда пусть меня забирают, может, высплюсь наконец в тюрьме. У отца ноги моей не будет, мать носит другую фамилию».

— И что с того, — сказала я, — в пять минут выяснят, твой отец скажет.

— Он не знает, — ответил Бартек.

— Чего не знает?

— Не знает, какая у матери теперь фамилия. Его это не интересовало, сомневаюсь, что он хоть раз слышал фамилию её второго мужа.

— Тогда обратятся в ЗАГС.

— Пусть обращаются. На это уйдёт время, разве нет? Там месяцами ищут. Я хотел сказать, работу я успею закончить. Жалко было бы потерять деньги, они нам с тобой пригодятся. Счастье, конечно, не в них, но жизнь они чертовски облегчают. Милая, ты не могла бы немножко соврать, возможно, такое враньё не является преступлением. Может, симулируешь нервный срыв? Послушай, а что, если тебе уехать?

— Мне запретили уезжать, я должна просить разрешения. А завтра зовут опознать этого бандюгу.

— Ну ты его опознай, а потом впади в истерику или изобрази глубокую депрессию, уж постарайся.

Я подумала, что без него я бы точно впала в депрессию и притворяться бы не пришлось. Но благодаря Бартеку моя жизнь переменилась, я смело смотрела в будущее. Рассказала ему о Фильтровой. Подумав, он одобрил мои намерения, на разведку я вполне могла сходить, приятельница бабушки — отличное прикрытие, но действовать одной мне не стоит, лучше дождаться его. «Через шесть дней, — сказал Бартек, — мы что-нибудь придумаем. Пока не знаю что, все будет зависеть от обстоятельств».

О находке я решила уведомить их уже завтра, но не сразу, а после очной ставки. Сориентируюсь по ситуации. Все ипотечные акты могу им отдать, себе оставлю только листы, написанные по-французски, и никогда им их не покажу. Они написаны прадедушкиной рукой. Может, я рехнулась, может, на меня мания какая напала, ну и пусть, поддамся ей. Я хочу, чтобы такие вещи принадлежали мне, взамен я готова отказаться от золота и серебра, впрочем, возможно, и драгоценности мы когда-нибудь отыщем…