Я глубоко и добросовестно задумалась и пришла к выводу, что гипотетическая возможность совершить кражу у меня таки была. В первый момент мне, разумеется, было не до того, чтобы хватать вещи убиенной старушки, но, придя в себя и сориентировавшись, вряд ли упустила бы такой, можно сказать, подарок. Конечно, тяжесть в двадцать килограммов доставила бы мне хлопот. По опыту знаю, что больше шестнадцати килограммов поднять не в состоянии, двадцать мне пришлось бы волоком тащить. Никто не видел, чтобы я что-нибудь волокла, а тот тип, что встретил меня в подъезде, на выходе, уверял, кажется, что я почти бежала, о согбенной фигуре и тяжком сопении не было и речи. В любом случае с грузом в двадцать килограммов я бы не разбегалась, и хотя бы только поэтому из подозреваемых меня следовало исключить.

Однако все не так просто, задумалась я. Можно было бы поступить иначе. Снять с шеи платок, сделать узелок, выйти из квартиры и доволочь груз до лифта… Не годится, тогда меня увидела бы Йола Рубинская… Но ведь можно было бы спуститься по лестнице на этаж ниже, войти в лифт и поехать наверх. Что там есть, на последнем этаже?… Все равно, нашла бы какой-нибудь укромный уголок, спрятала узел и съехала вниз налегке с намерением вернуться за добычей в более подходящий момент. И лежит сейчас узелок где-нибудь там, возможно на чердаке… Интересно, они весь дом обыскали?…

Я обдумывала такой поворот событий между третьим и первым этажом. Все представилось мне так ярко, что я не выдержала и решила проверить, правилен ли ход моей мысли.

Совершенно запамятовав, что сама же спровоцировала визит властей к Йоле и что здесь в любую минуту могут появиться полицейские, я развернулась и снова вошла в лифт. Нажала на последнюю кнопку.

Я с волнением убедилась, что у дома не только был чердак, но до чердака доезжал лифт. На то были свои основания: там сушили бельё, и хозяйка могла комфортно доехать доверху, а не тащиться, надрываясь, по лестнице. Очень мило и гуманно. Кроме того, здесь было довольно светло, окошки в крыше неплохо освещали все помещение.

Я с интересом огляделась. С одной стороны были двери, лишённые всяких запоров, с другой — шёл длинный открытый коридор. Сначала я заглянула за двери и подумала, что ни за что бы не притащила сюда свежевыстиранные вещи: кругом лежала тысячелетняя пыль. Узкая, крепкая на вид приставная лестница вела к выходу на крышу. Я немедленно подумала о дымоходе, где можно было бы спрятать добычу, но проверять такую возможность не стала и осторожно пошла вглубь чердака.

Люди здесь несомненно бывали. Кроме человека, ни одно живое существо не пьёт и не курит и не оставляет после себя бутылки, окурки, раздавленные сигаретные пачки и тому подобный мусор. Повсюду валялись какие-то лоскутья, обломки, останки старой мебели, разбитые лохани, дырявые тазы. В углу лежала огромная куча макулатуры. Неплохое местечко для узелка с золотом… Или нет, лучше под досками, бывшими когда-то комодом. А ещё лучше где-нибудь в дальнем углу, до которого, судя по следам на пыли, никто никогда не добирался.

Я кивнула головой, соглашаясь сама с собой. Моя гипотеза оказалась верной: я вполне могла украсть золото и выйти налегке, без труда спрятав добычу на чердаке. На всякий случай я решила осмотреть вторую половину чердака, прорезанную коридором по всей длине здания.

Я медленно двинулась вперёд. Наткнулась на две запертые двери, одна была на запоре, другая — на замке, попробовала их открыть, но мне это не удалось. Следующая дверь была не просто открытой, но наполовину оборванной с петель. Я заглянула за неё.

И вдруг где-то впереди послышался шорох. Что-то заскрипело. Я замерла от страха, но в голову тут же пришла спасительная мысль, что это, наверное, кошка или крысы. К счастью, ни кошек, ни крыс я не боюсь, поэтому желания немедленно броситься прочь у меня не возникло. Я немного подождала. Треск раздавался где-то дальше, в следующем отсеке. Из того помещения, где я стояла, туда вела дверь, точнее, голый дверной проем, скрипело за ним.

Я собралась с духом, тихонько подошла к проёму и заглянула за него. В голову мне ничего не полетело, хотя могло бы, как я потом с опозданием сообразила. Передо мной было ещё одно чердачное помещение, можно сказать, комната под самой крышей — старая кровать в углу и ещё кое-какая рассохшаяся мебель. Просто удивительно, что её за столько лет не прибрала к рукам какая-нибудь мастерская, она бы очень ей пригодилась. Я сделала шаг вперёд.

Теперь заскрипело в коридоре. Я снова замерла. Мне стало не по себе: вспомнила, что пол в коридоре дощатый; скрип звучал довольно тяжело, это тебе уже не кот и не крысы…

Кто-то одновременно со мной шатался по чердаку, возможно, кто-нибудь из тех незаконных поселенцев, что оставляют после себя бутылки из-под водки. Меня осенила блестящая идея: притвориться законной жиличкой, пусть он меня боится, а не я его. Кроме того, осмотр закончен и делать мне здесь больше нечего…

Я развернулась и решительным шагом, без всяких предосторожностей, двинулась в направлении скрипящего незнакомца. В тот момент, когда я вышла в коридор, в самом конце его мелькнула человеческая фигурка. Некто худой, в брюках, девушка или парень. На мафиози с бычьей шеей фигурка никак не походила, тонкая, проворная, она мгновенно исчезла с моих глаз. Я бросилась вслед, неведомо зачем.

Когда я добралась до лифта, таинственный чердачный посетитель уже сбежал по лестнице на этаж ниже. Лифт, как назло, ехал вверх. Я остановилась в нерешительности. Бежать вдогонку вниз по лестнице не имело смысла, на каблуках я его не догоню, а лифт… Я нажму на первый этаж, а он переждёт, пока я спущусь вниз, и снова поднимется наверх. Никаких шансов поймать его у меня нет, и пробовать не стоит.

Прежде чем я доехала до первого этажа, мне пришли в голову две идеи. Видно, лифт как-то способствовал мыслительному процессу. Если я зарыла золото на чердаке и если моя квартира уже обыскана, я могла прийти забрать добычу и теперь должна возвращаться нагруженной. Но никакого груза при мне не было, что должны подтвердить многочисленные свидетели, дабы не возбудить новых подозрений. Мне необходимо выйти из дома в компании незнакомых людей, а ещё лучше показаться полицейским, которые уже наверняка орудуют у Йолы Рубинской… А кроме того, Йола видела худого малого у дверей Наймовой. По чердаку тоже мотался кто-то худенький. Возможно, это один и тот же человек, возможно, его все-таки следовало догнать…

Обуреваемая сомнениями, я вышла из лифта на первом этаже, и одно из моих желаний тут же было удовлетворено. Я наткнулась на Геню, который лично пришёл допрашивать Йолу. Обрадовавшись, я попросила его внимательно оглядеть меня, не объясняя причин такой просьбы. Геня несколько рассеянно посмотрел на меня и сказал, что спешит к Йоле. На том мы и расстались, я вышла на улицу, а он поехал наверх.

На тротуаре перед домом я остановилась, свидетельство Гени мне показалось вдруг недостаточным. Мы с ним были знакомы, и откуда мне знать, поверит ли ему Тиранский? Необходимо было найти кого-нибудь незнакомого. Я глянула на дверь подъезда, и тут из неё выбежала девушка в мини-юбке, в исключительно изящных туфельках и с пакетом под мышкой. Я отметила про себя, что девушка очень красива, но тут моё внимание привлёк пакет. Ко всяким пакетам и прочим узелкам у меня в последнее время обнаружилось весьма пристрастное отношение.

Девушка не сгибалась под тяжестью груза и не стонала, отирая пот со лба, наоборот, её пакет казался лёгким. Она прижимала его к себе локтем; удерживать таким способом груз в двадцать килограммов было невозможно. Я вдруг рассердилась: черт с ним, с Тираном, пусть цепляется ко мне сколько влезет, и, перейдя дорогу, направилась к машине. Девушка быстрым шагом пошла в сторону Пулавской и вскоре исчезла из вида.

Лишь в девятом часу вечера прибыл Геня с очередным докладом. Не ко мне, понятное дело, а к Янушу, но я там, разумеется, присутствовала.

— Уже вскрыли, — объявил он со вздохом. — Мигом сработали. Это они умеют, и обнаружилось кое-что прелюбопытное. Теперь мы знаем, отчего умер Райчик.

— Отчего? — хором отозвались мы с Янушем.

Геня снова вздохнул, пожал плечами и некоторое время выглядел так, словно хотел сплюнуть, да хорошее воспитание не позволяло.

— Мухоморы.

— Что?

— Мухоморы. Грибы такие.

— Он их съел? — удивился Януш и невольно бросил взгляд на банку с маринованными грибами, которую сам же поставил на стол, поскольку Геню мы ожидали с ужином.

— Вот именно, съел. То есть принял орально, вероятно неумышленно, и в жидком виде.

— Ты можешь говорить нормально?

— Да все так по-дурацки получается. Кто-то его, видимо, отравил, возможно, покойная, а возможно, какая другая баба. Очень крепкая настойка мухоморов, можно сказать экстракт. Мы нашли его в одной закупоренной бутылке, в одной кастрюльке на кухне, в кувшинчике и в покойнике. Покойная кофе не пила, в другой чашке был травяной чай, шалфей с мятой и ромашкой.

— А что с коньяком?

— С коньяком ещё более дурацкая история. В бутылке он чист как слеза. А в одной полной рюмке коньяк с люминалом, а может, там что-то ещё, но в любом случае какое-то снотворное.

— И кто этот коньяк выпил?

— Никто.

Информация произвела ошеломляющее впечатление. Мы потребовали комментариев. Геня сел за стол, выгреб вилкой из банки грибок, поглядел на него с сомнением и съел. Я тоже съела один, чтобы его успокоить, и, похоже, правильно сделала, поскольку он смотрел мне в рот довольно подозрительно.

— Этот Умник Вонючий опять оказался прав, — угрюмо сказал Геня. — Все на кухню рвался. Мы воспроизвели ситуацию, и выходит, произошло примерно следующее: пришёл Райчик с бутылкой, они вместе сидели за столом в комнате и пили коньяк, кофе и травяной чай. Прежде, разумеется, кто-то этот кофе сварил и заправил мухомором. Вероятнее всего, это сделала покойная, потому что на кувшине и кастрюльке только её пальцы. На бутылке отпечатки другого человека, изрядно старые и загрязнённые. Кто кому подлил снотворного в коньяк, угадать невозможно, поскольку рюмки в руках держали оба, к той, что с люминалом, прикасались и он, и она. Когда мухомор нашли, сразу покойницу на стол положили и в первую очередь проверили содержимое желудка. Видимо, она заметила, что ей чего-то подливают, и не стала коньяк пить. Затем убрала со стола, не все сразу, потому что подносом не пользовалась, вынесла часть посуды в кухню, вымыть ничего не успела, видимо, пошла в комнату за остальной, тут-то он и треснул её молотком. Отнёс в кухню бутылку с остатками коньяка, её пальцев на бутылке нет. Сахарница осталась на столе в комнате.

— Для того чтобы пройти в кухню, ему пришлось перешагивать через труп, — заметила я с отвращением.

— Пришлось, — подтвердил Геня. — Широко шагнул и так же обратно. А потом немедленно принялся за работу. Хотя она не сразу умерла, жила ещё с разбитой головой по меньшей мере полчаса, а его мухомор достал в тот момент, когда он вставал с кладом в руках. Шкатулку он открыл, стоя на коленях в куче мусора, воспользовался маленькой такой отмычкой. Видимо, он посмотрел, что лежит в шкатулке, прикрыл крышку, встал и упал. Крышка открылась, и все высыпалось на пол.

— Он не закрыл её снова на ключик? — спросил Януш.

— Нет, ему не удалось, мы проверили. Шкатулку он открыл с трудом, отмычка погнулась, и запереть с её помощью уже было невозможно. Ну, и где упал, там и умер. И тот факт, что умерли они почти одновременно, и множество следов указывают на то, что они поубивали друг друга, Бог им судья, аминь. В таком случае дело можно было бы закрыть, но остаётся слишком много неясностей.

Неясностей действительно было хоть отбавляй. Вывалившееся из шкатулки золото должно было лежать рядом с покойным, однако оно пропало. Само ведь не убежало! Затем приоткрытые двери. Невероятно, чтобы Райчик и Наймова сидели в квартире при открытых дверях, и ещё более невероятно, чтобы Райчик долбил стену, не заперев двери. Там должен был быть кто-то третий. Даже с убийством Наймовой все было не совсем ясно, поскольку Райчик, используя молоток для разрушения стены, мог затереть другие следы, имевшиеся на ручке молотка. Возможно, и мухомором поил тоже этот третий. Обилие женских отпечатков пальцев предполагало ещё и такую возможность: у Райчика была сообщница. Они вместе решили убрать с дороги светлой памяти Наймову, поначалу собирались усыпить, а когда не вышло, ударили молотком, затем сообщница избавилась от Райчика с помощью мухомора. Она тоже угощалась за столом, пила что-нибудь — кофе, коньяк или чай. Потом свою посуду вымыла и спрятала, оставив все остальное нетронутым, чтобы сбить с толку полицию. Забрала золото и сбежала, не побеспокоясь о двери.

— Племянница, — пробормотал Януш. — Вы её уже нашли?

— Черта лысого мы нашли, — уныло ответил Геня. — Мы тоже предполагаем, что это она была третьей, но девица просто неуловима. Выяснилось, что никто не знает, как её зовут. Имя-то известно, Катарина, но фамилия отсутствует.

Мы с Янушем выразили своё недоумение. Геня отправил в рот очередной кусочек телячьей котлетки с маринованным грибком и пояснил ситуацию:

— Там произошла какая-то путаница. Почти двадцать лет тому назад покойная прописала у себя ребёнка сестры, и кто-то, не разобравшись, вписал этому ребёнку фамилию тётки, Найма. Но об удочерении ничего не известно, а поскольку Наймова была вдовой и носила фамилию мужа, то у её сестры не могла быть та же самая фамилия. Тут что-то не стыкуется. Девочка ходила в школу, и там её знали как Катарину Наймувну. Вроде бы при получении аттестата зрелости она добилась исправления ошибки, кажется, показала метрику, но аттестат выписывала учительница, которая, похоже, выехала за границу на постоянное жительство. И теперь никто не знает, какой была настоящая фамилия девочки. Она переехала от Наймовой два года тому назад, куда — неизвестно, где работает или учится — тоже неизвестно, может, вышла замуж, может, вообще уехала, черт её знает…

— Откуда известно, что учительница выехала на постоянное жительство?

— В школе сказали. Там же мы узнали о другой фамилии, информацию эту мы получили сегодня во второй половине дня.

— Но ведь учительница где-то жила!

— Ты думаешь, что у неё родня здесь осталась? Попросить у них адрес, написать или позвонить?…

— Ну конечно. Не могла же она за два года забыть то дельце с аттестатом. И фамилию ученицы, наверное, помнит.

— Старый адрес учительницы в школе нам дали, схожу туда. По правде говоря, Конопяк уже там был, поскольку он занимался этим вопросом, но никого не застал и ничего не узнал.

— А соседи?

— Рядом с учительницей живёт какая-то жуткая баба, которая вообще не хочет разговаривать. Она работает на дому, поэтому Конопяк и застал её днём, но на все вопросы отвечала, что у неё нет времени и она ничего не знает. Конопяк уверяет, что это настоящая стерва, он даже хотел её за волосы приволочь в участок, но та вытолкнула его за дверь. Неудачное время он выбрал, я туда пойду вечером. Чертовски эта племянница подозрительна, но даже если она тут ни при чем, все равно надо её найти. Вроде бы она у тётки часто бывала, а теперь вдруг пропала…

— Как часто? — перебила я. — Только два дня прошло. Возможно, завтра появится.

— Такие чудеса редко случаются, — с грустью сказал Геня. — Кто бы знал, от скольких трудов бы она нас избавила! Можно поискать через бюро регистрации граждан, у нас есть имя, дата и место рождения, а также имена родителей. Ещё в этой конторе нам выдали девичью фамилию матери, Косинская, а бардак там, какого свет не видывал. Я про ту контору говорю, откуда пару лет назад весь штат пошёл сидеть за торговлю пустыми бланками.

— А в доме у покойной неужели не осталось никаких документов девочки?

— А пёс его знает. Там, где мы искали, не было ничего похожего. Скорее всего, выезжая, она забрала все с собой. И вот что странно, мы не нашли там ни одной фотографии.

— Той девочки?

— Вообще ни одной.

— Спрятала где-нибудь…

— Где, черт побери? Снимки в матрас зашила? Я понимаю — деньги, золото, но фотографии?… Правда, полного обыска там не проводили, потому что для него нет оснований, но в такой ситуации…

— В школе, — подсказала я.

— А как же, школа. Конопяк там спрашивал, ему показали снимок выпускного класса, и единственная девочка, которая наклонила голову, и есть наша милая Казя. Только волосы немного видать из-за плеча соседки.

— Знакомые…

— У этой проклятой бабы вообще не было никаких знакомых, ни друзей, ни родственников, совершенно никого, с соседями она отношений не поддерживала. Ну, соседи обычно много знают… Когда-то давно к ней кто-то иногда захаживал, какие-то люди, которых никто не помнит, а в последнее время только одна дама заходила и, как мы догадываемся, Райчик. Соседка как-то видела его мельком, видимо, он специально старался не попадаться никому на глаза…

Моё внимание несколько отвлекли котлеты, которые Геня поедал с таким аппетитом, словно у него неделю во рту маковой росинки не было. Из вежливости я старалась на него не пялиться, что мешало мне сосредоточиться, к тому же котлеты вывели на первый план соображения продовольственного характера. Я вдруг прониклась уверенностью, что Геня приходит сюда не столько затем, чтобы обменяться мнениями с Янушем о ходе следствия, сколько утолить голод. Этим, несомненно, стоило воспользоваться, чтобы держать, как говорится, руку на пульсе. Занятая обдумыванием открывшихся перспектив, я напрочь забыла о своём намерении рассказать Гене об открытиях, сделанных мною на чердаке.

— Да они могли бы сто раз друг друга убить, — продолжал он с огорчением. — Нельзя закрыть дело, в котором сопутствующие обстоятельства совершенно не прояснены. Произошла кража, это очевидно, присутствие третьих лиц тоже установлено, и одному Богу известно, что там случилось на самом деле. Из третьих лиц нам известна только вы, пани.

— Сочувствую, — буркнула я. — Неудивительно, что Тиран в меня вцепился. В конце концов он меня…

Я хотела сказать «посадит», но Геня перебил.

— Да, — грустно сказал он, — такой поворот событий представить себе нетрудно. У вас множество знакомых, друзей, приятелей. Вы экономите пять минут на дороге, забегаете к приятельнице, оставляете там золото — и привет! Конечно, тот тип у почтового ящика Тирану всю картину портит, золото должно было немало весить, а вы бежали, но, возможно, он плохо разглядел вас. Свидетелей всегда можно уговорить.

— Меня обвинят, и тот дед потом покажет на суде, что я спотыкалась под тяжестью золота, а что бежала, так это ему поначалу почудилось. Да уж, мне было зачем торопиться. Мне представить список всех знакомых?

— Не надо, без этого можно обойтись. К тому же идея принадлежит Тирану, а не мне.

— Он рехнулся, — сердито бросила я и опять припомнила, что должна Гене что-то рассказать. И опять забыла, что именно.

— Хватит валять дурака, — потребовал Януш. — Необходимо найти племянницу. Постой, может, поискать через девичью фамилию тётки? У её сестры была такая же фамилия, потом она вышла замуж…

— Да можно было бы, — грустно согласился Геня. — Только у нас уже есть девичья фамилия матери племянницы, и она не имеет ничего общего с девичьей фамилией Наймовой. Возможно, эта племянница только называлась племянницей, а на самом деле вовсе не была родственницей. Нельзя её оставить в покое. Яцек её отпечатки везде засёк, и без неё нам не обойтись.

— В таком случае примите мои поздравления. Мифическое создание, без лица и без фамилии…

Племянница!… Отличная мысль, которая меня страшно обрадовала. Её участие в предприятии с золотом могло снять с меня все эти глупые подозрения. Конечно, все дело в ней, я тут ни при чем, и, в конце концов, мне лучше знать, украла я золото или нет…

Я поехала в школу. Нашла классную руководительницу, которая, выдав аттестат, рассталась с девочкой всего два года назад. Должна же она её ещё помнить!

И она помнила.

— Это был такая… — классная руководительница замялась, — странная девочка. Знаете, я хотела сказать «несчастная», но такое определение ей не подходило. В ней было что-то, что не поддавалось несчастью, она не вызывала жалости, хотя жизнь у неё была ужасная. Я абсолютно верю тому, что она мне рассказывала. Она пришла ко мне как-то — она тогда училась в девятом классе — с просьбой о помощи. Девочка получила двойку по физике, да и замечание ей вписали в дневник, потому что читала на уроке. Казя была в отчаянии и рассказала мне, как ей живётся у тётки. Тётка, очевидно, была очень неуравновешенной особой как умственно, так и психически, мне кажется, что её можно назвать моральной садисткой, и Казя была готова сбежать или броситься в Вислу, но только не показывать ей дневника с замечанием. У неё никогда не было замечаний, она хорошо училась. Она объяснила мне, что тётка в жизни не купила ей ни одной книжки. Казя читала те, что были в доме; видимо, они остались от её родителей, но и тут тётка чинила ей препятствия. Обязательную да и прочую литературу Казя брала у одноклассниц, но ей было запрещено приносить книги домой, поэтому читала в школе и умоляла её за это не наказывать. Клялась, что больше никогда не будет читать на уроках, а эту книжку ей надо было быстро отдать, потому она так глупо поступила. Это были её собственные слова. Пусть пани Пистракова позволит ей ответить и исправить двойку, иначе ей житья не будет. Я пошла Казе навстречу, поговорила с пани Пистраковой, замечание было вычеркнуто с припиской, что оно внесено по ошибке. Разумеется, я навела справки… В нашей профессии мы сталкиваемся с разными детьми, и проверки необходимы. Оказалось, что ни одна девочка никогда не была у Кази дома и Казя никогда не была ни у кого в гостях. У неё никогда не было денег. Девочки покупают себе всякие пустяки, украшения, сладости, Казя — никогда. В этом уже было что-то ненормальное. В то же самое время возник вопрос о рисовании. Казя была исключительно способной, рисовала великолепно, с пониманием, с вдохновением. Ею заинтересовалась пани Яребская, учительница рисования. В приватной беседе она сказала мне, что как художник Казе в подмётки не годится. У нас были дополнительные уроки, пани Яребская давала их бесплатно, ну и я поспособствовала, чтобы девочка их посещала, стала соучастницей в обмане, нестрашном правда. Казе пришлось сказать тётке, что ей добавили уроков и приходится оставаться в школе дольше на час или два. Только таким способом девочка и могла учиться рисованию. После школы она собиралась поступать в Академию художеств…

Я нарисовала в своём воображении образ Кази. Я видела и её дом, и тётку, правда, не в самом выигрышном свете и не в лучшем состоянии, но без труда могла себе представить жизнь ребёнка в таких условиях. Сначала ребёнка, а потом молодой девушки. Удивляло меня не то, что Казя не показывается на Вилловой третий день, но то, что она вообще там появлялась. Почему, Господи прости, её тянуло к этой жуткой старухе?!…

— Пани Яребская в конце концов с ней подружилась, — продолжала погруженная в воспоминания классная руководительница. — Она была молодой женщиной, старше Кази, самое большее, лет на восемь… О фамилии в аттестате зрелости ничего не знаю и, между нами говоря, не хотела знать. Все школьные годы девочка проходила под чужой фамилией, могли возникнуть Бог знает какие неприятности, аттестаты же выписывала пани Яребская, потому что требовался красивый аккуратный почерк… До директора это дело не дошло, он подписывал все бумаги сразу, не глядя, так что фамилия Кази известна только пани Яребской…

Прежний адрес пани Яребской я взяла вчера у Гени, но он мне нужен был как рыбке зонтик. Я хотела получить нынешний адрес…

— У пани Яребской есть родственники?

— Есть какие-то, но очень дальние. Муж устроился вроде бы в Штатах, но точно не знаю. Кажется, она как раз к нему уехала. В Варшаве у неё была однокомнатная квартира.

— За её квартирой кто-нибудь приглядывает? Или она её сдала?

— Понятия не имею. По крайней мере, никто из учителей там не живёт…

Я оставила в покое бывшую классную руководительницу. Теперь целью номер один стала квартира пани Яребской. Отловить того, кто там живёт, поговорить с ним, возможно, оставить записку в замочной скважине… Геня тоже туда рвётся, может, ему удаётся кого-нибудь найти…

Геня вёл поиски в различных направлениях. Не будучи в состоянии найти живых, он занялся мёртвыми и установил, что квартира на Вилловой была собственностью покойной. После её смерти квартира почти автоматически переходила к племяннице, требовалось лишь составить акт о наследстве, что не предвещало особых трудностей. Полное отсутствие иных родственников и прописка в течение почти всей жизни облегчали Казе задачу. Уже хотя бы поэтому племянница должна была объявиться.

— Я только что оттуда, прямо от учительницы, — уныло сказал Геня, садясь за стол в кухне Януша. — Никого там нет, а что до соседки, то Конопяк был прав, злющая стерва, ничего не видит, ничего не слышит, соседи её не интересуют. Там вообще никто ничего не знает, муравейник чёртов. Люди друг с другом почти незнакомы, все работают. Прописана там пани Яребская. Не буду же я её по всем Соединённым Штатам искать!

— Райчик, — ободряющим тоном вставил Януш. — Вдовец, взрослая дочь замужем, живёт в Натолине, но у него была постоянная приятельница, захаживала к нему, некая пани Владухна, бойкая брюнетка, живёт неподалёку.

— Откуда ты знаешь?

— Да вот, занялся частным расследованием. Там ситуация получше, соседи охотно сплетничают. Больше я пока узнать не успел, но Райчика я тебе очень рекомендую. Там пахнет жареным…

У меня кончились сигареты, оказывается, захватила из дома пустую пачку. Я поднялась, удерживая Януша:

— Сиди, сама схожу, ты не найдёшь.

Пошла к себе и, открывая дверь, услышала телефон. Звонила Йола Рубинская, взволнованная пуще прежнего.

— Прошу прощения, что так поздно звоню, но здесь только что, нет, час назад, была пани Крыся. Я уже звонила вам раньше, но вас не было дома, а пани Крыся такого наговорила…

— Кто такая пани Крыся? — перебила я.

— Это та, что приходила к пани Наймовой каждый месяц и даже чаще, она мне сама сказала. Там на двери печати, и пани Крыся постучала к нам, чтобы узнать, что случилось, и была страшно потрясена. Я ей рассказала, что произошло убийство и все такое, и пани Крыся сказала, что многое знает и у неё самые ужасные подозрения, что она сама пойдёт в полицию, но я не знала, куда и к кому идти, вот и позвонила сначала вам. Вы уж извините, но я дала ей ваш номер телефона, может, вам это пригодится, я не знаю, но, наверное, вы интересуетесь всякими преступлениями…

Я не стала комментировать моего особого интереса в данном случае, посмотрела на автоответчик и только сейчас заметила, что он мигает. Словоизвержение в трубке мне пришлось остановить.

— Погоди, милая, я все поняла. Отключись. У меня тут что-то записано, может, это та дама…

Женский голос громко и отчётливо произнёс:

— Меня зовут Кристина Пищевская. Звоню по поводу убийства в доме пани Наймовой. Я хорошо её знала. Мой номер телефона — 628-44-15. Прошу связаться со мной как можно быстрее. Спасибо, до свидания.

Я записала номер телефона и понеслась с добычей в соседнюю квартиру. Геня вскочил из-за стола. Время ещё было не позднее, всего десять часов.

Пани Пищевская, похоже, ждала, положив руку на телефон, потому что подняла трубку при первом же гудке. Геня ей вежливо представился, Януш включил динамик, и мы слушали разговор всей компанией.

Пани Пищевскую переполняли эмоции.

— …уверяю вас, пан поручик, это не что иное, как грабёж, ведь она была очень богатой женщиной и все держала дома, конечно, она это скрывала, но кто-то, видно, прознал, но Боже мой, какая жуткая история, конечно, она была старой, но все равно, ужасно, ужасно! Я много чего в жизни видела, но, честное слово, у меня аж сердце захолонуло, невероятно, разбой на каждом шагу!… Но я хотела бы лично с вами побеседовать, телефон вещь ненадёжная, а мне есть что вам порассказать, потому что совершенно случайно мне стало многое известно…

Геня, несмотря на переполнявшую его радость, начал терять терпение.

— Прошу прощения, минуточку, — перебил он пани Крысю, — но, может быть, вы также знаете что случилось с племянницей покойной…

— Боже милостивый, что за ужасное слово! Господи, у меня аж дыхание перехватило, какой кошмар, бедная Казя…

— Вы её знаете?

— Ну конечно, с раннего детства. Какое это потрясение для неё, а хлопот сколько, хотя с другой стороны, наконец-то бедной девочке полегчает и справедливость для неё восторжествует…

— Секундочку, извините, вы не могли бы сказать, где эта Казя живёт и какая у неё фамилия?

Мы напряжённо вслушивались. Пани Пищевская умолкла на три секунды, и затем в её голосе послышалось лёгкое смущение.

— Где живёт, не знаю, она переехала, чему я совершенно не удивляюсь, а фамилию, конечно, скажу — Пясковская. Она вроде бы поселилась у какой-то женщины, кажется у своей учительницы, та, по-моему, сейчас за границей, и Казя приглядывает за квартирой. Но она часто бывает на Вилловой, неужели ещё не приходила?…

— Ваши показания для нас очень важны, — снова перебил Геня, раскрасневшийся от волнения. — Вы совершенно правы, нам лучше побеседовать лично. Вы могли бы завтра утром…

Пани Пищевская была согласна на все. Она с явной неохотой прекращала разговор и готова была продолжить его в любом месте и в любое время, хоть в шесть утра. Геня положил трубку и облегчённо выдохнул.

— Ну вот, мы уже кое-что знаем. Значит, все-таки учительница. Гранитная, четыре, телефон у меня есть, будем звонить туда круглые сутки. Там никого нет, но так это днём, надо попробовать наведаться ночью или в пять утра. Возможно, она поздно возвращается. Человека там не поставишь, людей и так не хватает, может, участковый понаблюдает… Если она в ближайшее время не появится дома или на Вилловой, значит, все, сбежала и наши подозрения подтвердятся. А Райчиком мы тоже займёмся…