 |
|
Популярные авторы:: Joyce James :: Эллисон Харлан :: Горький Максим :: Грин Александр :: БСЭ :: Громов Дмитрий :: Азимов Айзек :: Картленд Барбара :: Раззаков Федор :: Кларк Артур Чарльз Популярные книги:: The Boarding House :: Тайна неудачного выстрела :: Уроки любви :: Повесть об отплате за добро :: Влюбленный опекун :: Безрассудство :: Тойбеле и ее демон :: Полюбить никогда не поздно :: Одна грешная ночь :: Воспевая бурю |
Автобиография (№4) - Вечная молодостьModernLib.Net / Биографии и мемуары / Хмелевская Иоанна / Вечная молодость - Чтение (стр. 1)
Иоанна Хмелевская Вечная молодость Ну ладно, ладно… Что мне, даже ошибиться нельзя? Errare humanum est, то бишь человеку свойственно ошибаться, а женщина вроде как тоже человек. Из-за проклятой «Марии» Мальчевского я вырвала остатки волос на голове, потому как только по выходе книги прочитала, что сама умудрилась написать. Вообще-то я не только писатель, я и читатель. Книги читаю разные, в момент, когда писала тот текст, читала аккурат Элизу Ожешко, где постоянно встречалась именно Мария. Может, это была повесть «Над Неманом»: «Любит ли тебя Мария, золотой мой, милый мой…» И так далее. После чего я, совершенно не подумав, влепила «Марию» Мальчевского вместо «Воеводы» Мицкевича. От отчаяния бьюсь башкой об пол. Даже издательство в смятении. Разумеется, и малому ребёнку понятно, что строки «Поздней ночью из похода воротился воевода» принадлежат Мицкевичу. Удивительно, что пока никто из читателей не выразил бурного протеста. Эта скандальная путаница с Мальчевским и Мицкевичем вкралась во второй том биографии, воспевший мою первую молодость. Вся эта ужасная правда и только правда мне до чёртиков надоела, и теперь я просто мечтаю о каком-нибудь художественном вымысле. Боюсь, что надоела я и читателям, хотя никто у нас ещё не издавал приказа эту книгу обязательно читать… Тем не менее чувствую себя обязанной внести кое-какие исправления и дополнения. Первое касается седой старины. Та самая домашняя птица, оказывается, наклюкалась вишен на спирту вовсе даже не у графа Росчишевского, а у моей прабабушки в Тоньче. Возможно, аналогичный случай имел место и у графа тоже — я не настаиваю на исключительных правах на пьяную птицу. Так что сперва я все правильно помнила, потом родные меня попугали. Кроме того, вышла на свет Божий причина отсутствия моей прабабушки за столом, когда моя мать и дядя Петрек наперегонки хлебали ложкой кипящее молоко. Так вот: за столом прабабушки никогда не бывало. Она не снисходила до трапез со своими домочадцами, кушала отдельно у себя в комнате, да притом не абы что, а изысканные лакомства. Ела она немного, но только вкусное, что подтверждает Марыська, которой иногда выпадала честь делить с бабушкой стол, потому как Марыське моя прабабушка доводилась бабушкой. За остальными детьми и внуками присматривал дедушка. Быть может, это от бабушки у меня такое нежелание есть в компании, в чем я честно и открыто признаюсь. А может, эта нелюбовь к совместным трапезам появилась позже и тесно связана с любовью к чтению. В течение нескольких лет, когда мои дети были ещё маленькие, почитать книгу мне удавалось исключительно за едой. Единственное право, в котором мне не отказывали, — это право на питание. Есть я все-таки должна была время от времени, а с вилкой и ножом в руках трудно мести пол, развлекать ребёнка, чертить проекты или ходить по магазинам. Я использовала эти минуты для чтения и не скрываю, что старалась есть как можно медленнее. Это вошло у меня в привычку и так навсегда и осталось. Из детства я вынесла ещё одно воспоминание, которое — неизвестно почему — я полностью упустила из виду. Конечно, это мелочь, но, поскольку событие запало в душу, я до сих пор помню его в подробностях. Каждая причина имеет своё следствие, и хотелось бы разобраться, что послужило толчком к этому переживанию… Моя мать зорко следила, в каком обществе вращается её единственное чадо, и решила сама выбирать мне подружек. Далеко не с каждым ребёнком мне разрешали играть. Мама указала на одну девочку как на самую подходящую кандидатку в подружки, и я покорилась, хотя у меня к ней сердце не лежало. Сразу же, в первой общей игре, выяснилось, насколько неудачен мамин выбор. Девочка эта от души огрела другую, помладше, молотком по спине, пытаясь подчинить её и наказывая за какие-то капризы. Меня это потрясло, к физическому насилию я не привыкла и расценила поступок подружки как верх невоспитанности. Я помчалась к матери и все ей рассказала, в результате чего мать перестала подбирать мне подружек и никогда больше в мои с ними отношения не вмешивалась. Максимум, на что она отваживалась, — высказать своё мнение, как бы в пространство. Забыла я упомянуть и про Томиру. Тереса вышла замуж за Тадеуша, когда мне было восемь лет, и семьи перезнакомились между собой. У Тадеуша была старшая сестра, а у сестры — две дочки, Зося и Тоня. Разница в возрасте между ними составляла тринадцать лет. Зося была старшая. Четырехлетняя в ту пору Томира отличалась своеобразием, которое по сию пору помнит вся семья. Жили они на Жолибоже, и мы с Тересой пошли к ним в гости. Томира играла в садике — прыгала, вертелась, носилась как неугомонная. Я, старше её на целых пять лет, с ней не водилась и чинно сидела на лавочке. Тереса — рядом со мной. Вдруг Томира бросила играть и подошла к нам. — Я устала, — доверительно призналась она. — Мне надо побегать. И действительно: стала бегать по садику из конца в конец. Необычность такого отдыха меня поразила, и много раз в жизни, когда кто-нибудь жаловался на усталость, я вполголоса огрызалась: — И что, тебе надо побегать? Ничего удивительного, что меня иногда считали особой, у которой «не все дома». Из своего детства я вынесла также вполне определённый взгляд на углы. Нет, не на тупые или острые, известные из геометрии, а на пересечения улиц, которые тоже называются углами. Нет ничего более страшного в жизни, чем торчать на углу улицы, особенно в обществе лица мужского пола. Это предел морального падения! Убеждение в том, что так никогда нельзя поступать, укоренилось во мне настолько прочно, что все детство и ранняя юность были отравлены. Например, возвращаюсь я из школы, со мной парень, одноклассник, который жил неподалёку. У последнего перекрёстка мы с ним расходились в противоположные стороны. Разумеется, всю дорогу мы обсуждали наши обычные школьные дела, и на этом последнем перекрёстке меня подстерегали адовы муки. Нельзя же оборвать разговор на полуслове, и мы обменивались прощальными фразами именно здесь, на проклятом углу. У меня земля горела под ногами! Как я страдала! Кидала по сторонам нервные взгляды, не видит ли меня кто из знакомых, теряла нить разговора, таблица умножения и та вылетала из памяти, а парень не мог понять, с чего бы это я вдруг начинала судорожно рваться домой. То есть угол вышибал из меня остатки здравого смысла, и длилось это годами. Это называлось: хорошее воспитание. И требования у «воспитанной девочки» тоже были не дай Бог. Значительно позже, в очереди за билетом в кино, со мной пытался флиртовать незнакомый молодой человек. Способы добывания билетов в послевоенных кинотеатрах я уже описывала, повторяться не стану, но всем и без того понятно, с какой лёгкостью заводились знакомства в таком месте. Парень даже понравился мне, я почти готова была отказаться от ледяной неприступности, билеты мы покупали с ним одновременно, в зале оказались тоже вместе. На экране шёл киножурнал, показывали парусные лодочки на озере, и парень прокомментировал картину: — Какая там чудесная погода, солнце, ветер… Так и хоцца поплавать! Ну и добил меня этим своим «хоцца». После конца сеанса я постаралась поскорее улизнуть. Он мог быть самым красивым парнем на свете, но говорить на родном языке не умел! Такой мне даром не нужен. Вернусь ещё к одному важному воспоминанию детства: своему первому литературному произведению. Написала я его под конец войны, а начиналось оно следующей фразой: «Я умерла и, к своему изумлению, попала на небо». Процитировать дальше я, увы, не смогу, оригинал давно пропал, остался только переработанный вариант, но содержание помню. Оказалась я на небе, вместе со множеством людей, столь же удивлённых. На небе вели раз и навсегда установленный образ жизни, каждый день Божий начинался с шести утра, вместо будильника пронзительно верещали райские птицы, совершалась общая молитва, а затем следовал завтрак. На завтрак подавали манную кашу без соли. Потом была заутреня, после заутрени все собирались петь псалмы, ангел следил за порядком и дирижировал хором. После песнопений шли на обед, с меню изо дня в день одинаковым: брюквенный супчик, второго блюда не помню — то ли творожная запеканка с вермишелью, то ли ещё нечто подобное, на десерт компот из райских яблочек без сахара, ибо райские плоды сами по себе сладостны. После обеда снова наступал час общей молитвы, а потом — отдых. Все брались за руки и водили хороводы или играли в ручеёк, а не то ходили парами по райскому саду. Затем была вечерняя служба, ужин из ячменного кофе и ржаного хлебушка со свекольным мармеладом, и — баиньки. В памяти у меня осталась завершающая фраза: «…и все пришли к выводу, что лучше уж самая страшная война на земле, чем это небесное спокойствие». Собственно говоря, фраза эта была не последней, за ней следовало разъяснение. Когда спасённые души едва не повредились в уме, оказалось, что это был вовсе не рай, а всего лишь чистилище. Мы страдали за грехи наши, а дополнительным наказанием служила уверенность, что так оно теперь во веки веков и будет. На небо нас должны были впустить только теперь. Распахнули перед нами огромные врата, и за ними открылось нечто столь прекрасное, что оказалось неподвластно моему перу. Будучи уже совершенно взрослым человеком, я переделала этот рассказ в радиоспектакль, введя туда конкретные персонажи и слегка изменив содержание. Радиостудия не пожелала поставить этот спектакль, не знаю почему, мне-то самой он до сих пор нравится. Воспользуюсь-ка я случаем и осчастливлю читателей. Название у него было весьма заурядное: НЕБО Действующие лица: РЫЖАЯ: ослепительная дива на содержании у себя самой. ПЛАТИНОВАЯ: изломанная жизнью и озлобленная женщина в должности секретаря-референта. СЕДАЯ: мать своих детей, жена своего мужа, образцовая домохозяйка. БРЮНЕТ: стопроцентный мужчина в расцвете сил, гордость адвокатуры. ЛЫСЫЙ: директор важного учреждения, замотанный обязанностями. БЛОНДИН: журналист с богатым жизненным опытом. АНГЕЛ: существо неземное, сверхъестественное. Место действия: ЧАСТЬ I — воздух на высоте от 1000 до 0 м над уровнем моря. ЧАСТЬ II — небо. ЧАСТЬ III — земля. Время действия: фрагмент вечности. ЧАСТЬ I Слышен равномерный гул самолёта. Платиновая: — …Хотите верьте, хотите нет, прямо жить не хочется. Седая: — Вы ещё молодая, к тому же все время на людях… Платиновая /с горечью /: — На людях! Тоже мне радость! Как он меня бросил, так я три ночи проплакала, а днём надо выглядеть на все сто! Чего я только не делала! Парикмахер, косметичка… она меня хной красит, а я плачу сижу! Седая: — Говорят, для глаз очень вредно… Платиновая: — Ещё бы, конечно, вредно. А ведь надо выглядеть пристойно, заграничные инвесторы как из мешка посыпались! Седая: — Вы не печальтесь так. Вот я вам скажу, что в четырех стенах оно ещё хуже. Единственный раз удалось мне к сестре вырваться, так сами видите — самолётом возвращаюсь! Это чтоб до закрытия кулинарии успеть, а то что я им на ужин подам? Два тяжёлых вздоха. Седая /с завистью /: — Этой-то хорошо… Платиновая: — Которой? Седая: — Да вон той… Вы так явно не поворачивайтесь… Той, рыжей, что справа у окна сидит. За тем брюнетом. Платиновая: — А, вы про ту… Он к ней клинья подбивает с самого взлёта… Седая /неохотно/: — Красивая пара — он чёрный, она рыжая… Платиновая: — Он её тоже бросит, не волнуйтесь. Седая: — Так она в очередях за телятиной не стоит, не стирает у корыта. А тут не отдохнёшь, пока не сдохнешь! * * * Рыжая: — …и так без конца. Это же каторга! Мой предел — пятьдесят пять кило и ни грамма больше, иначе сразу с работы вылетишь. Лучше уж постареть и стать уродиной. Вы знаете, я вечно голодная. Брюнет /с чувством /: — Прямо из аэропорта поедем в ресторан и поужинаем… Рыжая /возмутившись/: — Это чтоб я растолстела?! Брюнет: — А танцы? От танцев худеют. Вы ведь любите танцевать? Рыжая /смягчаясь/: — Обожаю! Брюнет: — Это самый прекрасный полет в моей жизни… * * * Блондин: — А вы, как вижу, и в самолёте работаете? Лысый: — Да разве можно иначе? Блондин: — Кому вы это говорите! Я уж сколько лет об одном мечтаю: отдохнуть бы. Так бы и забился в какую-нибудь нору, чтобы сидеть и ничего не делать. Ни-че-го… Лысый: — Нет, вы только поглядите на того типа! Вон тот, чернявый, перед нами сидит, возле рыженькой. Я все смотрю на него и думаю: неужели ему ещё хочется? Он с самого Щецина к ней клеится. Блондин: — Я её знаю, это манекенщица. Вы её ноги видели? Лысый: — Да что там ноги, я этого типа знаю: это же знаменитый адвокат. Если б вы знали, сколько у него работы! И ему ещё хочется девочку снять! Блондин: — Ну что, кажется, подлетаем? Мотор начинает работать с перебоями и постреливает. Блондин /несколько встревоженно /: — Что это мотор так барахлит? Мотор продолжает хрипеть и сбиваться с такта. Седая: — Вы только послушайте… Что-то испортилось? Рыжая: — Господи Иисусе, что происходит? Платиновая: — Падаем!!! Блондин: — Боже, мы падаем!!! Брюнет: — Спокойно, мы снижаемся на посадку… Блондин: — Да вы что, с такой канонадой?! Это явно авария! Платиновая: — Спасите!!! Лысый: — Пустите-ка меня к окошку, я должен видеть, куда мы падаем! Блондин: — А на черта это вам, какая разница, куда падать?! Лысый: — То-то и оно, что разница есть: лишь бы не в воду, у меня насморк… Визг и хрип мотора, испуганные крики, неразборчивые возгласы. Лысый /нервно/: — А на ипподроме сейчас скачки… Пулавская… Вежбно… Шумы и грохот, несомненно свидетельствующие о катастрофе. ЧАСТЬ II Слышны звуки райской музыки, на фоне которой раздаются робкие шепчущие голоса. Платиновая /слегка ошеломлённо /: — В чем дело? Я умерла? Блондин /мрачно/: — А вы как думаете? Все погибли на месте, никто не спасся! Платиновая /в тревоге /: — Но нас куда-то несёт! Что это значит? * * * Лысый: — Как вы думаете, куда нас несёт? Блондин /неуверенно/: — А черт его знает… Куда-то на небо, если вверх… Лысый: — Да что вы такое говорите! Я же в партии! Блондин: — Тс-с-с! Я тоже… Может, они проглядели. Смотрите-ка, а вот пилот летит, он, наверное, тоже партийный? Лысый: — Подождите-ка… как это так — на небо? За что? Седая /твёрдо/: После такой жизни на земле нас заживо на небо вознести надо! Блондин: — Заживо уже отпадает… Платиновая: — Тихо! Лысый /совершенно остолбенев /: — Мать честная, ангел!.. Ангел /ласковым, звучным голосом /: — Приветствую вас на пороге рая. Святой Пётр, прошу открыть ворота, у нас новый заезд. Слышится скрип небесных врат, затем райская музыка становится громче. Платиновая: — Боже мой, как тут красиво!.. Лысый: — Чтоб я сдох, это ж райский сад! Смотрите-ка, мы и взаправду на небе. Кто бы мог подумать… Брюнет: — С вами, милая пани, да ещё и в раю… Что-то чересчур хорошо… Рыжая: — Выходит, мы вместе погибли. Как это романтично!.. * * * Ангел: — Вот мы и на месте. Блондин: — А что это такое? Негритянский посёлок? Древнеславянское селение? Платиновая: — Скорее уж помесь того и другого. Ангел: — Вот избушки, предназначенные для вас. Напитайте свои усталые души, а завтра вас разбудит пение ангелов и щебет райских птиц. И день вы начнёте благодарственной молитвой… * * * Рыжая: — И что, мы должны спать на этих нарах? Седая: — Да это ж камень, а не нары! Вы только пощупайте! Платиновая /неуверенно/: — Мы же теперь только души, может, ничего не почувствуем? Седая: — Не знаю, чем я все это чувствую, но факт, что чувствую… Сядьте — сами узнаете. * * * Лысый: — Тут сквозить не будет? Эти избушки — как решето. А у меня насморк! Блондин: — У вас БЫЛ насморк. А теперь вы в раю, и насморка у вас нет. Лысый: — Верно, вроде как поменьше стал. Ну что. пошли спать? Блондин: — А что ещё остаётся… Господи Иисусе, как тут жёстко! Слышатся постаныванье и скрип нар. Блондин /приглушённым голосом /: — Вы только посмотрите на него… что он, с ума спятил? Лысый: — Пан адвокат, что это вы такое вытворяете? Брюнет /смущённо/: — Что? …Да нет, ничего особенного… А знаете, странное дело… Блондин: — Что странного? Чего это вы раскачиваетесь у порога туда-сюда? Не можете решиться? Да выходите наконец, мы никому ничего не скажем. Телка классная, с такой не грех… Брюнет: — Да в том-то и загвоздка, что я выйти не могу! Я ведь действительно с девушкой уговорился, что мы… того… встретимся и прогуляемся перед сном. И не могу выйти! Лысый /встревоженно/: — То есть как это не можете? Почему? Брюнет: — Не знаю. Что-то меня от дверей отталкивает. Блондин: — Не пугайте нас! Ловушка?.. Погодите, дайте-ка я попробую… Нары скрипят, слышны шаги блондина Блондин: — Ну и что? Я вышел безо всяких помех, вы сами видели. Брюнет /сердито/: — Ну а я не могу… Лысый: — Погодите-ка, дайте я попробую. Снова скрип нар и шум шагов. Лысый: — Все в порядке! Можно и выйти, и войти. Брюнет: — Не понимаю. Что-то тут не так. Блондин: — А вы попробуйте с разгону! Брюнет: — Да где тут разогнаться, места мало… Погодите, может, отсюда? Уберите-ка ноги… Слышится странный звук типа «бум-м-м!». Брюнет /сдавленным голосом/: — Мать честная… Блондин: — Видали, как его отбросило? Лысый /заинтригованно/: — Загадка, да и только… А она? Взгляните, она уже вышла? Блондин: — Нет, стоит в дверях, машет рукой. Делает какие-то знаки… Платиновая: — …Ну вы же сами видели, я вышла и вошла. Пять раз. Рыжая /очень испуганно/: — Не понимаю, что это значит… Седая: — Бесполезно пытаться, тут действует сверхъестественная сила. Давайте-ка, женщины, лучше спать, потому как неизвестно, что нас ждёт утром… * * * На фоне все более громкого пения ангелов слышится истошное верещанье райских птиц, а вслед за ним — петушиное кукареканье. Рыжая: — Иисус-Мария, это ещё что?! Седая: — Господи, ну и звуки… Наверняка сигнал, что пора вставать. Который час? Платиновая: — Не знаю, у меня нет часов. Кажется, это райские птицы… Рыжая: — Что это вы на меня уставились? Господи, что это с вами? Вы так странно изменились… И вы тоже! Неужели и я?.. Платиновая: — Вот именно, и вы тоже. Ну-ка, повернитесь сюда, к свету. Ох, это просто потрясающе!… /истерически хохочет/. Седая /критически/: — М-да, вам действительно не идёт… И волосы — как солома Рыжая /потрясена до глубины души/: — Господи Иисусе, что у меня на ногах?! Пляжные «вьетнамки»?! И балахон… Это ж небелёное полотно! Платиновая: — На шее что-то болтается… Седая: — Шпагат. Самый настоящий шпагат, только покрашенный в голубенький цвет… * * * Блондин /с интересом/: — Послушайте, я тоже выгляжу, как вы? И что это такое голубое? Рубище кающегося грешника? Лысый: — Да что вы, в раю-то — рубище? Это райские одеяния. /С радостью/: Панове, у меня уже десять лет на макушке ни единого волоска, а тут смотрите, какая шевелюра выросла! Блондин /ехидно/: — Под Иванушку-дурачка… Лысый: — Да мне все равно, главное, что я больше не лысый. А вам так идёт: глазки остались черненькие, бровки тоже, только волосики соломенные… А что вы так на меня воззрились? Брюнет: — Кое-кого придушить руки чешутся… Я же выгляжу, как мартышка!.. Ангел /радостно, но твёрдо/: — На молитву, уважаемые, на молитву! Не время болтать… * * * Ангел: — А теперь пойдём к колодцу промыть глаза и прополоскать рот… Рыжая /робко/: — А остальное?.. Ангел: — Что — остальное? Рыжая: — Ну, остальное… Как вымыть остальное? Ангел /неодобрительно/: — А остальное неважно. На небе чисто и никто не пачкается. От колодца пойдём к заутрене, а потом будет завтрак… Слышен плеск воды. Брюнет: — Боже правый, это ж лёд, а не вода! Лысый: — Не могу, зубы ломит… Блондин: — Полощите рот, ангел за вами следит!.. * * * Седая: — Интересно, что тут дают на завтрак. Вдруг ветчину? На небе все может быть. Платиновая: — Я голодная как волк. Лысый: — И я тоже… Что это? Молочная лапша? Как в санатории! Блондин: — Да вы что? Какая же это лапша? Это гадость какая-то! Люди, что это, по-вашему? Седая: — Манная каша. Только какая-то не такая, совсем безвкусная… Без соли, скорее даже сладковатая… Платиновая: — Я догадалась! Это же, наверное, манна небесная! Ну нет, это же есть невозможно! Рыжая: — Эту пакость в рот не возьмёшь. Глядеть тошно! Простите, но я… Слышно испуганное восклицание. Платиновая: — Что это с вами? Рыжая: — Я не могу встать!!! Ангел /наставительно/: — От стола разрешается вставать только после еды! * * * Слышен шум многочисленных шагов на тропинке. Рыжая: — Мы что, так и будем гулять тут парами? А разойтись никак нельзя? Блондин: — Вчера парами, сегодня парами… Наверное, тут такой обычай. Рыжая: — И велят каждый день лежать после обеда… Платиновая: — А разве плохо? Трава-то мягкая… Рыжая: — Этак и растолстеть недолго! Блондин: — Да вы что? На этой райской диете? Манная кашка на завтрак, брюквенный супчик на обед, ячменный кофеёк на ужин… Меня только интересует, что за вырвиглаз-косорыловку нам дают на десерт? Платиновая: — Компотик из райских яблочек. Без сахара. Блондин: — А почему без сахара? Платиновая: — Разве вы не слышали? Ангел говорил, что райские плоды сладостны сами по себе и их не надо подслащивать. Седая: — А на ужин дают свекольный мармелад. Помню, во время оккупации мы ели такой же… Лысый: — Ходят слухи, будто нас специально так легко кормят, чтобы ночью кошмары не снились. Блондин: — Пошли нам, Боже, какой-нибудь ночной кошмар, иначе тут с ума сойдёшь со скуки. Если бы хоть дали поработать… Платиновая: — Даже не надейтесь! Кто-то уже по этому вопросу сунулся… Сразу несколько человек с живейшим интересом: — И что? Ангел /звучно и величественно /: — Работа есть проклятие за первородный грех, от которого небо избавлено… * * * Слышно звяканье ложек и посуды. Лысый /с непередаваемым омерзением /: — Вы не знаете, в раю кроме брюквы ничего не растёт? Мне при одном виде этого супчика плохо делается. Брюнет /с таким же отвращением /: — Супчик — это ещё куда ни шло, но манной каши я с детства в рот не брал. А теперь только попробуй не съесть! Мало того, что ангел бдит, так ведь из-за стола не встанешь! Седая /со вздохом /: — Сверхъестественная сила держит. Знают, что делают, иначе бы никто эту еду и в рот не взял бы… Рыжая /в отчаянии /: — А после обеда эта убийственная тишина! И это противное лежание на газоне, а потом мерзкая прогулка, эти так называемые игры на свежем воздухе, эти кошмарные песенки… Хоть на стенку лезь! Платиновая: — Если бы позволили что-нибудь сделать! Хоть бы голову помыть! Рыжая /мрачно/: — Вы же слышали, на небесах люди не пачкаются… Платиновая: — Или хоть бы что-нибудь случилось! Какое-нибудь чудо или землетрясение! Блондин /рассудительно/: — С землёй для нас все кончено, она далеко, а чуда мы не заслуживаем. Седая /с оживлением /: — А знаете, этот ангел иногда так смотрит, что я начинаю надеяться… Платиновая: — На что? Седая: — Что нас из этого рая выкинут… Платиновая: — Скажете тоже! Просто так, без повода не выкинут… Блондин /вдруг оживившись /: — Выкинут, говорите? А это мысль! Послушайте, а что, если постараться?.. * * * Слышен шум шагов и хоровое пение: «В лесу родилась ёлочка…» Блондин /шёпотом/: — Послушайте, пани… Вы притворяйтесь, будто поёте! Наш приятель, ну тот, который раньше был брюнетом… «Зимой и летом стройная, зелёная была…» Платиновая /оживлённо/: — Ну да, в ту, что раньше была рыжей… Блондин: — Именно… «Трусишка зайка серенький…» Ещё и самолёте, а теперь, мне кажется, ещё больше… «Порою волк, сердитый волк…» А она, как вам кажется? Платиновая: — Да какое там кажется, говорю вам, она по нему вздыхает! Блондин /обрадованно/: — Вот именно! Понимаете, мы тут подумали, как бы им помочь? Ясно? Это же грех! Нас и выкинут отсюда в два счета! Платиновая: — Ангел смотрит! Хор заводит с новой силой: «А мы просо сеяли, сеяли… А мы просо вытопчем, вытопчем»… Платиновая: — Может, хоть на прогулке? Она поменяется с той дамой, которая ходит за мной, а вы поменяетесь… «Вытопчем, вытопчем…» с этим брюнетом, и они окажутся в одной паре. * * * Шелест шагов на прогулке. Платиновая /раздражённо/: — Да не лезьте вы обратно, пани! Идите как ни в чем не бывало! Ангел заметит! Рыжая /тоже раздражённо /: — Это не я лезу, меня что-то толкает! Лысый /ободряюще/: — Ну, пан, живо на его место! Брюнет /в отчаянии /: — Не могу, меня что-то держит! Блондин: — Силой его, силой!… Подтолкните его, а я подамся назад… А вы, пани, тяните… Седая /недовольно/: — Какой смысл? Ведь он не со мной в одной паре должен быть, а с той дамой. Будьте начеку, пани Рыженькая, помедленней идите. Вы толкнёте её, а вы, пан адвокат, потянетесь к ней. Ну!.. Платиновая: — Ангел смотрит!!! Молчание и шелест шагов. Блондин: — Ну, на одно место мы его все-таки пропихнули, какой-никакой, а прогресс. * * * Слышится ангельское пение и бешеное верещанье птиц. Платиновая: — Ишь, раскаркались! Этак недолго в нервное расстройство впасть! Ангел /звучно и величаво /: — На молитву! На молитву! Лысый: — Тут не до молитв, впору башки этим чёртовым птицам поотрывать, ей-Богу… святой Каспар, моли Бога о нас… Седая: — А не знаете, нельзя ли их как-нибудь перетравить? В-шестых, не прелюбодействуй, в-седьмых, не кради… Блондин: — Какое там перетравить, это ж райские птички, они, небось, ничего не жрут… Святая Цецилия, моли Бога о нас… Платиновая: — Святой Патрик… нас ведь кормят, может, этих чучел тоже… моли Бога о нас… Брюнет: — Пошли им, Господи, царствие небесное… А если пращу смастерить? Нет у кого-нибудь кусочка резинки? Я неплохо стреляю… Лысый: — А чтоб ты сдох, холера, чтоб у тебя клюв отвалился, во веки веков аминь… Рыжая: — … и остави нам, Господи, долги наши, яко же и мы оставляем… вы меня только столкните возле ручейка с того склона… Платиновая: — В воду свалитесь и насморк заработаете… Рыжая: — Святая Анастасия… Нет, я с ним уже уговорилась: он меня поймает и обнимет… Шелест шагов на прогулке. Блондин /недовольно/: — Неужели не могли подольше пообниматься? Все ж таки греха побольше было бы… 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9 |
|||||||||