Я и сама вдруг почувствовала, что меня тоже гнетёт, если не со всех сторон, то уж с одной — точно. Отсидела все на свете, холера! Ну и конечно, тут же вспомнились проклятое письмо и не менее проклятый болгарский блочек. На кой черт я посылала несчастную жертву в этот Болеславец, может, и Патрика бы там не оказалось, гонялся бы за ней по Дрездену и не тронул тётку. Ведь если честно, не Гражинка невольно спровоцировала преступление, а я.

А та уже притомилась и свалилась в кресло, продолжая, теперь сидя, вешать всех собак на своего Патрика. Я и не заметила, когда она прибавила к нему Веронику, которая была совершенно невыносима, патологически скупа и глупа, и никто не стал бы её убивать, не будь она такой. Я пошла закрывать балконную дверь — ужасно боюсь сквозняков, и, не дай бог, опять выметет на улицу корректурные листы.

— Зачем он туда пошёл? — спросила она, когда я уселась на место.

— Кто и куда?

— Януш. Куда-то.

— Куда — не знаю. А зачем… Минутку.. А, ну да. За показаниями изнасилованной Хани.

— И на кой ему эта Ханя? С ней и так все ясно.

Зачем из неё выбивать ещё какие-то показания, что она может новенького сказать?

— Никто из неё ничего не выбивает, она сама выразила желание дать новые показания.

Гражинка не столько успокоилась, сколько сникла. Без складу и ладу вдруг принялась рассуждать о глупости молодых девушек, потом без всякого интервала перескочила на глупость пожилых дам. Я не очень внимательно слушала, не поняв, имеет ли она в виду меня или Веронику.

Впрочем, о себе я все знала и без Гражинки, а Вероника у меня уже в печёнках сидит, так что я перестала слушать и переключилась на размышления о Ксавусе.

Никаких сомнений: главного свидетеля допрашивали по-идиотски. Шуровал в кабинете, слышал, прятался, пришли жертва и убийца — все это глупости. Что с ужином Вероники? Ведь она же его ела, так сколько времени этот кретин там прятался? Или, может, ужин слопал Патрик?

Вместе с кошкой? А потом занялся домашним хозяйством, мытьём посуды…

Все это не укладывалось во времени. И где Антось? Вертелся там со своим дружком, поделив функции: Антось устраивает погром, Куба ищет брактеат? И что? В таком многочисленном обществе Патрик крушил тётку топором?! А когда Ксавусь побывал в ванной, когда дотронулся до держалки для туалетной бумаги: до убийства или после? И зачем? Надо было составить поминутный график действий всех фигурантов!

Гражинка тем временем постепенно освобождалась от стресса. Из её дальнейших высказываний я вдруг поняла, что теперь главным источником её переживаний стал не Патрик, а тётка. Точно, она сейчас жаловалась на тётку.

Ей, Гражинке, приходится скрывать всю афёру от тётки, иначе назойливыми расспросами и ненужными советами та всю жизнь ей отравит.

Именно из-за тётки девушка вынуждена казаться спокойной и демонстрировать благостное настроение, чтобы у той не зародились глупые подозрения. А обстоятельства, к сожалению, складываются так, что именно сейчас Гражинке приходится постоянно находиться у тётки.

Ежедневно видеться с ней — это невыносимо!

А совсем отдалиться от престарелой родственницы Гражинка не хотела бы, ведь это последний родной ей человек, больше из родни никого не осталось, и вообще, если по-честному, так это золотой человек. Но невыносимый.

И ей, тётке, никогда в жизни не понять, что на этом свете существует такая вещь, как любовь.

Нет, эта глупость непростительна, и нечего из-за неё переживать. И когда Гражинка все же начинает переживать, тётка просто смеётся, а Гражинка не в силах выносить насмешки и издевательские замечания. Вернее, оскорбительные. Или все же издевательские? Все равно невыносимые! И что бы я ни думала, её, Гражинкина, истерика, которую она мне изредка демонстрирует, вызвана не столько Патриком, сколько тёткой. Одного Патрика она уж как-нибудь бы вынесла, но двоих мучителей — это уже слишком.

Мимоходом подумав, что Гражинкина тётка очень похожа на одну мою подругу, я вернулась к своим размышлениям. Куда более меня занимали вопросы расследования, чем глупая тётка.

Ведь мы так и не знаем, какого черта вдруг все подозреваемые устремились в пустой дом Баранека?

Какого черта Патрик вынес из дома Фялковских нумизматическую коллекцию, которая и без того принадлежала ему по закону?

Какого черта с таким упорством, с таким яростным упорством разыскивал он Кубу, единственного свидетеля своего преступления? Чтобы убить его? Так почему не убил, а подсунул глинам на блюдечке с голубой каёмочкой?

Гражинка замолчала, должно быть, выговорилась и притомилась. Я не стала вливать в неё подкрепляющие напитки, раз она приехала на машине и на ней же собиралась уезжать. Это она так сказала, я же подумала: скорее всего, её машинке придётся какое-то время попарковаться перед моим домом.

Что-то слишком долго нет Януша, а жаль, судя по запахам, курчонок в духовке уже готов.

На столе все ещё лежал нумизматический хлам Фялковского, потому что я так и не решила, что с ним делать. Моё терпение истощилось. Сколько можно вот так в бездействии сидеть и ждать?

Надо чем-то заняться.

К счастью, я не успела придумать себе никакого дурацкого занятия — вернулся Януш.

Войдя, от порога потянул носом, с надеждой произнёс: «О-о-о!» — и поспешил добавить, что принёс факсы.

Я бросилась в переднюю и принялась распоряжаться:

— Принеси в кухню ещё один стул. Стол в комнате пусть так и стоит, не хотелось убирать эти памятники старины, а есть на них неудобно…

— Я не собираюсь ничего есть, — начала было фордыбачить ожившая Гражинка. Не может она без этого!

— Не будешь — и не надо, так посидишь, никто тебя не заставляет. А раз пришла в себя, сама и принеси себе стул.

Я знала, что говорила. Сидеть и просто так смотреть на мою курицу… Это, знаете, не всякий выдержит. Аппетитные запахи живо пробудили в девушке здоровый инстинкт, и я услышала:

— Можно и мне кусочек?

Немного осталось от курчонка, который в действительности был вполне взрослой курицей приличных размеров, когда мы принялись за «десерт» в лице болеславецких девиц. Януш заранее предупредил, что Ханя, та самая, не будем повторяться, как раз невелика птица, хотя глупостей наплела достаточно и кое в чем досадила сопернице. А если быть точным — с головой выдала её. Поскольку следователи и без того мало верили в лживые признания Марленки, теперь навалились на неё с новым упорством. Девице ничего не оставалось, как менять свои прежние показания.

Ну ладно, возможно, с той пропащей Алькой они не весь вечер просидели дома, возможно, вышли немного пройтись на свежем воздухе.

Разве все упомнишь? К тому же человек сразу начинает нервничать, когда его полиция допрашивает, вот и она могла кое-что перепутать. Завадская, эта стерва, могла её видеть, чего уж там.

А уж языкастая — хуже нет. Дождётся, ей этот поганый язык с мясом вырвут. А не болтай лишнее!

Ладно, по делу: возможно, краем уха она и слышала, как Куба с Антосем о чем-то договаривались, но специально не подслушивала, зачем ей?

Вот и не обратила внимания, да и подзабыла, а вы уж сразу — обман властей! Могло из головы вылететь?

Куда пошла, куда пошла… А куда она могла пойти? Ясное дело — туда, где есть шансы встретить Весека, О железках у покойной Фялковской слышала, ну и что? Ей железяки эти ни к чему, вот она и не запомнила, что именно слышала, да половины и не разобрала. У парней свои дела, девкам нечего в них вмешиваться, она и не вмешивалась, но почему не сбегать туда и не подсмотреть? А просто так, на всякий случай.

Во сколько? Вы что, думаете, у неё часы в голове завелись? Откуда ей знать, во сколько. Наверняка уже после восьми, а может, и ближе к девяти. Нет, не может сказать точнее.

Как долго она там пробыла? Что значит «пробыла»? Она там не сидела, так, прошлась — немного перед домом, немного позади дома.

Ну вот, опять — что видела? А что она в такой темноте могла видеть? Нет, было темно, солнце уже зашло. Да не полчаса прошло после захода солнца, а уж никак не меньше часа. А то и все полтора. Говорю вам — совсем темно было.

Есть фонари, а как же, да света от них — что кот наплакал. А она все надеялась, что Весека увидит, вот и прохаживалась и приглядывалась. И ничего она не крутит, говорит, как оно на самом деле было.

И только когда Марлене в сотый раз настоятельно напомнили об ответственности за дачу ложных показаний, она с большой неохотой выдавила из себя, что, однако, кое-что все же видела. Человек какой-то вышел из дома Фялковских… Нет, как он входил — не видела, а только как выходил… И как Вероника домой возвращалась — тоже не видела, вы говорите — после восьми вернулась? Может, и так, но она не видела Вероники. Да по-разному можно объяснить.

Возможно, сама пришла позже к дому Фялковских, прозевала приход Вероники. А может, Вероника прошла в дом через чёрный ход, а она, Марлена, в это время как раз перед домом прогуливалась. А тот человек, который вышел, — что-то нёс. Торопился, чуть ли не бегом кинулся к дому Баранека, или как его там.., а потом опять вернулся к Фялковским. Вот тогда она видела, как он входил в дом. Раз видела — говорит, что видела, ничего не крутит А как раз перед этим второй притащился и тоже вошёл. Сразу после этого первый выскочил и опять что-то нёс, а второй выбежал за ним, и оба в старый домишко побежали. Она даже прошла немного вслед за ними, но боялась Весека прозевать и сразу вернулась. Зачем ей сдались эти двое?

Нет, конечно, ещё чего! Не лезла следом за ними и вообще старалась держаться неприметно, не попадаться им на глаза. Почему, почему — не хотела, и все! Да не поэтому, просто Весек не любит, когда она вот так его отлавливает, зачем ей, чтобы другие её видели и ему передали?

Нет, она понятия не имеет, что там было в доме Баранека или как его там… Слышала, правда, какой-то шум. Точнее — не могу сказать. Вроде стук, треск, или вот ещё, когда тяжести по деревянному полу волокут, на такое похоже…

И вроде бы подрались, такие звуки тоже слышались Но криков она не слышала, нет, не кричали. Нет, точно сказать, кто это там дрался, она не может, не разглядела этих двух. А догадываться может, предполагать — совсем другое дело. Очень даже ей легко предположить. А потому, что человеку на то даны глаза, чтобы видеть. И она потом сразу сообразила, кто это был, когда увидела Кубу, — уже потом. Очень было заметно, что он по морде схлопотал.

На следующий день утром его увидела. А накануне у него с мордой все было в порядке.

И если с утра такое украшение, так откуда оно, по-вашему? Где он мог получить его, как не в том домишке?

А когда поздним вечером домой вернулась, Куба там уже был. Она не знала об этом, он в другой комнате затаился, и она спать легла. Но когда Антось вернулся, слышала, как он с Кубой стал разговаривать. Нет, не прислушивалась, опять заснула.

А Весека в тот вечер так и не дождалась. Антось её прогнал домой и выругал, что околачивается у дома Фялковских. Ещё и Весеку грозился нажаловаться на неё, ну она и ушла домой спать.

Что там делал Антось? Ну как это что, ведь. они же насчёт железок договорились. А ей велел никому об этом не говорить, она и не говорила.

А все из-за страха перед Весей.

Нет, она не знает, когда те двое вышли из дома Баранека и что делали потом. Она в это время была уже на посту у дома Фялковских, где её увидел Антось и погнал. Да ещё как злобно!

Ясно, раз она оттуда ушла, то не могла знать, что там потом происходило. А Весека там не было, точно вам говорю, и пусть эта лахудра не вешает тут никому лапшу на уши.

Хитом же всех этих показаний стали невероятно лживые изменения первоначальных показаний Хани, той самой, якобы изнасилованной. Теперь она целиком и полностью открестилась от обвинения в изнасиловании и бросилась яростно демонстрировать пламенную любовь к экс-насильнику… Оказывается, вечер они провели в любви и согласии, только продолжался он не так долго, как хотелось бы. Потом вышли из дома и расстались, а Весек помчался к дому Фялковских. Нет, не ошибается. Ханя в этом твёрдо уверена, она незаметно проследила за ним, не устремился ли её возлюбленный к этой мерзавке Марленке. Нет, с Марленкой парень не встретился, но зато вошёл в дом, и, поскольку окна не были прикрыты шторами, она могла кое-что увидеть. Ладно, конкретно: руками махали, дрались, возможно, и тесак блеснул.

И получается, что убийцей был Веслав Копеч, и она может это подтвердить в суде под присягой.

Грош цена была всем этим так называемым показаниям. И с фантазией у глуповатой девки было далеко не все в порядке, и с фактами. Она никак не укладывалась во времени, её показания шли вразрез с уже точно установленными показаниями других подозреваемых. Единственным положительным моментом Хениного вранья явился страстный взрыв неожиданной искренности Марленки, отчаянно защищавшей своего жениха. Взрыв поистине сенсационный.

— Езус-Мария! — простонала я. — Все врут, как нанятые, аж искры летят. Сумеют ли следователи из всего этого выявить правду?

Януш меня успокоил:

— Получилось так, что соседский балбес подглядывал за Весеком и Ханей почти до десяти, никто из них не мог раньше девяти оказаться в доме, где произошло убийство. А Завадская действительно видела Марленку у дома Фялковских и утром на следующий день сообщила об этом Хане. Изменить показания Ханя решила самостоятельно, не известив подружки, и вторично допрошенная Завадская слово в слово повторила свою первую версию: видела их в половине девятого и видела уже после десяти.

— Она что же, раздвоилась? Марленка здесь, а там Ханя с Весей…

— Нет, просто решила поглядеть, как Марленка, вся в нервах, носится в поисках своего Весека. Вдоволь натешилась и вернулась на представление, которое происходило в подвале. Там все было по-прежнему, ничего не говорило о том, что в делах любовников происходили какие-либо изменения.

— В таком случае это опрокидывает показания Ксавуся? Можно согласиться, что с Патриком они встретились, но кто из них появился в доме Вероники первым, а кто вторым?

— Этого Марленка и в самом деле не могла сказать с точностью, уже совсем стемнело, а ей, по сути, до этого не было дела. Она лишь могла определить, что это не был ни её брат — Антось из-за малого роста сразу бросился бы в глаза, — ни Весек. А остальные её не интересовали.

— Больше всех должен знать Антось, — заявила я. — Он очень долго стоял там дозором и все видел.

— Вот поэтому Антось сейчас и допрашивается. И болеславецкие полицейские очень довольны, что в своё время посадили его и держали под рукой. А вот здешние выпустили Ксавуся и теперь плюют себе в бороду, да что поделаешь?

Ведь в их распоряжении были хотя бы законные сорок восемь часов, сами виноваты, что не воспользовались ими полностью. А теперь опять ищи-свищи его. Вот Патрика бы им ещё заловить…

— Именно! А с ним что?

Януш уставился на коллекцию монет, словно впервые её увидел, и почесал в затылке.

— Холера! Совсем из головы вылетела, забыл им о ней сказать.

Я уже не сомневалась, что должна не только любить его, но и решительно лучше кормить. Эх, почему он мне не встретился на сколько-нибудь лет раньше?

Гражинка слабеньким голоском поинтересовалась:

— А что… А как… Что-нибудь, может, изменилось? Нет, я, видно, спятила, не буду и надеяться…

А я совсем забыла, что она тут сидит и тоже слушает. Угрызения совести кольнули меня. Ксавусь, правда, давал очень запутанные показания и переврал все, что мог, да все равно было ясно, что врёт, спасая свою шкуру. В действительности все складывалось для него хуже, независимо от того, пришёл он перед Патриком или после него. Соучастие в преступлении ему обеспечено без всякого сомнения. Теперь многое зависело от показаний Патрика, их отсутствие не оставляло ему никакой надежды. Он что же, не собирается защищаться?

Янушу удалось раздобыть и принести полную копию показаний Ксавуся, так что у нас было занятие почти на всю ночь.

Патрик совершенно добровольно явился в полицию на следующий день.

Нам сразу же сообщили о данном событии, точнее сказать, сообщили Янушу, но это уже не имеет значения. Януш получал стабильно и оперативно информацию о каждом сделанном Патриком заявлении, благодаря чему я вскоре уже знала — первым делом Патрик высветил личность Ксавуся.

Со вчерашнего вечера все силы полиции были брошены на поиски Ксавуся, который, ясное дело, ночевал не дома, а у какой-то очередной паненки. Патрик, однако, вычислил паненку, и Ксавуся прихватили в девять тридцать утра, когда он как раз покидал своё очередное убежище.

А я решила — будет утка с яблоками. Ведь уже знала, что у меня лучше всего получается запечённая птица.

Было просто удивительно, что утка не превратилась в угольки, ведь комплект потрясающих новостей добрался до нас лишь поздним вечером. Комплект состоял из показаний Антося, откорректированных показаний Ксавуся и пространных показаний Патрика. Януш проявил чудеса расторопности и даже доставил нам перепечатку последних. Я всегда предпочитала записанные тексты, поскольку слухом меня природа обделила, вознаградив зато в избытке зрением.

Гражинка приехала в шесть вечера и немного мешала мне в кухонных занятиях, поскольку рьяно взялась за работу над рукописью. Этим она желала продемонстрировать, что абсолютно спокойна и никакие сердечные переживания, даже роковая страсть к убийце, не помешают ей исполнить свой профессиональный долг Чтоб я не сомневалась, с работой все будет в порядке.

И только когда раскрылось, что в моё художественное произведение вставлен почему-то кусок договора о вывозе мусора, в котором девушка пытается упорядочить стиль и пунктуацию, Гражинка в отчаянии капитулировала и перестала притворяться трудоспособной, что дало мне возможность полностью предаться кулинарным занятиям.

Надеясь на получение большого количества бумаг с интересным содержанием, я наконец-то решила убрать со стола в гостиной нумизматическую коллекцию, чтобы освободить место для упомянутых бумаг. Авось как-нибудь втисну и тарелки с угощением, предварительно разложив все распечатки.

Но вот ожидаемая информация доставлена, и я жадно накинулась на неё, не сразу выбрав, с чего же начать.

Конкурс выиграл Патрик.

Нет, в убийстве Вероники Фялковской он не повинен. Нет, Вероника Фялковская не была его родной тёткой. Кем она ему приходилось? Кажется, это называется двоюродная бабка, но он не уверен. Она была тёткой его матери. А вот Хенрик Фялковский был дядей в полном смысле этого слова. Нет, он не убивал ни Хенрика Фялковского, ни Вероники.

Да, он поддерживал с ними родственные связи, не очень регулярные и не очень близкие, то есть довольно прохладные. Просто из вежливости, выполняя волю своей родной бабушки, ныне покойной, не прерывать отношения с последними родичами, что обещал той у смертного одра. Так что он иногда посещал дом дяди Хенрика. С дядей они ещё находили какой-то общий язык, а вот с тёткой отношения совершенно не складывались. Он не выносил эту бабу, она же при его появлении гневно фыркала и стискивала зубы. И все же он её не убивал.

Да, он всегда знал, что остаётся единственным наследником дяди, Вероника имела право распоряжаться его имуществом лишь прижизненно. Имущества-то там было — что кот наплакал, он, Патрик, не был последним бедняком и не особенно в этом имуществе нуждался. Не было у него необходимости с тоской выжидать смерти Вероники, не говоря уже о том, что по закону убийца теряет право на наследование имущества жертвы, так что нужно быть совсем полоумным, чтобы убивать своего наследодателя…

Я аж подпрыгнула при этих словах. Наследодателем ведь был Хенрик, не Вероника. А Хенрика Патрик уж точно не убивал! Значит, он и должен получить его наследство, независимо от того, что Веронику кто-то шлёпнул. Да пусть это он убил Веронику, пусть хоть двадцать раз её убивал, он остаётся наследником и в том случае, даже если получит пожизненный приговор, и, значит, может продать мне болгарский блочек-105.

Видели бы вы, как при этом эгоистичном и безответственном выкрике поглядели на меня Гражинка и Януш. Это заставило меня опомниться. Я и опомнилась. Холера, как все же проницательна Гражинка, написав то письмо!

Януш вежливо и холодно отреагировал:

— В принципе ты права. Давай, однако, сначала дочитаем его показания до конца.

Я поспешила согласиться.

Да, в Болеславце Патрик бывал довольно часто, но по другим причинам и не всегда заходил к родичам. В этом не было особой нужды ни у них, ни у него. Последний свой визит к ним он может описать во всех подробностях, для того, собственно, и явился в полицию.

Он не собирается высказывать тут своё мнение о преступлении, не намерен называть преступника. Он ограничится лишь изложением сухих фактов — никаких собственных предположений и ощущений, никаких выводов. Выводы пусть делают следственные органы. Готов отвечать и на все дополнительные вопросы.

Итак, в тот знаменательный день, одиннадцатого мая, он приехал в Болеславец где-то около полудня и сразу договорился о встрече с пани Бирчицкой. По телефону договорился, ясное дело, и ей звонил тоже на сотовый. Да он лишь для того и приехал в Болеславец, чтобы увидеться с этой пани. Он знал, что пани Бирчицкая торчит у Вероники, потому что был в курсе дела с марками. Подъехав к дому Фялковских, он в окне кабинета пана Хенрика увидел пани Бирчицкую. Нет, в дом он не стал входить и вообще не показывался Веронике, не было необходимости. Он попросту ожидал, когда выйдет пани Бирчицкая, с которой они договорились вместе пообедать. Пани Бирчицкая вышла, они быстро пообедали, и тут оказалось, что у пани Бирчицкой неприятности…

Здесь старший комиссар перебил Патрика, заявив, что ему ведено рассказывать о себе, а не о пани Бирчицкой. Тот возразил: неприятности пани Бирчицкой тут же стали его собственными неприятностями, так что он и говорит о себе.

Похоже, именно они оказали влияние на развитие всех последующих событий, но это уж пусть судит следователь. Такая вот деталь: у пани Бирчицкой закончилась в фотоаппарате плёнка, а она очень хотела забрать в Дрезден фотографии с этой плёнки, поэтому он вынул плёнку и обещал ещё в этот же день вернуться к ней с фотографиями. Он хотел было сразу вставить в фотоаппарат новую кассету, но чистой у пани Бирчицкой не оказалось, так что он должен был ещё и новую кассету купить.

Выключив магнитофон и отложив страницу (я слушала и читала одновременно), с гневным упрёком взглянула на Гражинку.

— Ну, знаешь… И ты мне об этом даже словечка не промолвила!

— А какое это имеет значение? — сразу вздрючилась Гражинка. — Ну аппарат, ну кончилась плёнка…

— Но тебе хотелось получить фотографии?

Хотелось?

— А что здесь такого? Фотографии делались специально для Лидии, и я хотела ей их привезти.

— И ни слова!

Януш осуждающе добавил:

— Вот так бывает, когда свидетеля просят рассказать со всеми подробностями, причём не решать самому, какая подробность имеет значение, а о какой мелочи можно и не упоминать. Никак люди не поймут, что важна любая малость.

— Интересно, что ты там ещё скрыла…

— О боже! — вскричала пристыженная Гражинка и схватила очередную страницу показаний Патрика.

Подозреваемый знал Болеславец, но поверхностно. И уж совсем не был знаком с его жителями. Он никак не ожидал встретиться с фотографическими трудностями. В одном бюро обслуживания не оказалось плёнки для аппарата Гражинки. Другое фотоателье оказалось закрытым по случаю канализационной аварии, надпись на двери огромными буквами ПРОСИМ КЛИЕНТОВ ИЗВИНИТЬ уже издали бросалась в глаза. Оставался третий фотограф, а поскольку время поджимало, Патрику пришлось приложить немало усилий, чтобы плёнку проявили и сразу отпечатали. С пани Бирчицкой они договорились встретиться в половине восьмого, фотограф все копался и копался, и в результате молодой человек опоздал на свидание.

Он знал, где проживали родственники девушки, у которых она остановилась, знал адрес её кузины и решил ехать прямо туда, но по дороге свернул к Фялковским. Во сколько это было? Без нескольких минут восемь. Патрик немного удивился, увидев у дома Антония Габрыся, но не придал этому значения и поспешил к дому кузины пани Бирчицкой. И там он вдруг заколебался, заходить ли к родственникам пани Бирчицкой. Почему засомневался? Вы же просили говорить только о фактах, не останавливаясь на чувствах и домыслах. В данном случае факт лишь один — засомневался, а причины кроются в сфере чувств, в данном случае — его чувств к пани Бирчицкой, и это никого не должно касаться. Может, не хотел быть излишне навязчивым. А может, просто не было желания при посторонних объяснять причины своего опоздания и извиняться.

Как долго он колебался? На часы не смотрел, но как минимум полчаса. И тут ему вдруг вспомнился Антоний Габрысь у дома Фялковских, и подумалось: интересно, чего он там околачивался? Возможно, вдруг шевельнулось какое-то предчувствие, но не будем о метафизике, а факт такой: Патрик перестал сомневаться, отказался от визита к родственникам девушки и вернулся к дому тётки.

Габрысь там по-прежнему был, мелькнул раз, Другой, вроде бы обходил дом кругом. Патрика заинтересовало поведение парня. Машину он оставил не у входа, поскольку по-прежнему не хотел показываться Веронике, а несколько в стороне, и бесшумно подошёл к дому. Подождав немного, он, по примеру Габрыся, обошёл дом кругом и увидел, как из него выходит какой-то человек и что-то несёт. И очень торопится.

Вскоре он вернулся и опять вошёл в дом. Поскольку тётки Патрик нигде не видел и не слышал, такое таскание тяжестей показалось ему подозрительным. Тётку он знал, и такое поведение неизвестного как-то совсем не вязалось с её характером. Странно… И Патрик решил войти в дом. Задняя дверь оказалась незапертой, и это тоже было странно и никак не походило на обычаи тётки. Вообще, все было каким-то нетипичным. Вероника, как правило, впускала людей в дом только через парадную дверь, задней же пользовалась исключительно в собственных нуждах.

Войдя, Патрик увидел незнакомого мужчину, который как раз шёл по коридорчику к задней двери, сгибаясь под тяжестью ноши. В ноше Патрик с первого взгляда распознал дядину нумизматическую коллекцию, которую дядя ему неоднократно показывал, потому он её сразу узнал.

Тут Патрик должен дать пояснение. Свою коллекцию дядя держал не в нумизматических кляссерах, а в специальных подносиках с углублениями для монет, которые обычно бывают выставлены в музеях. Аккуратно сложенные один на другом, эти подносики заполняли железные ящики, большие и тяжёлые, страшно тяжёлые. Поступал он так из соображений безопасности — как-то сам об этом сказал. В случае чего ценности и в огне не погибнут, и не каждый вор в состоянии унести такую тяжесть. Ящики запирались на замки, так что для грабителя двойная сложность — открыть не откроет, а выносить замучается, дотащить до двери один ящик и то проблема. Так говорил дядя. Ну а тут вор, сгибаясь от тяжести, нёс только содержимое, то есть подносики с монетами, без ящиков.

Убеждение, что я стал свидетелем кражи, продолжал Патрик, трудно отнести к области чувств или рассуждений. Все было ясно как божий день. Ситуация, атмосфера, поведение грабителя, напарник у дома — все говорило об этом.

Патрик понял, что ворюга тащит вторую половину коллекции, первую он вынес несколько минут назад на глазах Патрика.

Мириться с кражей Патрик не собирался. Он не знал, где была хозяйка, почему не реагировала. Он просто не думал об этом, а стал действовать.

Ещё подробнее? Ладно, если это возможно.

Войдя в дом и услышав какой-то шум, Патрик остановился и сделал шаг в сторону и поэтому оказался несколько в стороне от вора. В коридоре было темно — Вероника из экономии всегда пользовалась самыми маленькими лампочками, какие только имелись в продаже. Видел его грабитель или нет — Патрик не знал. Может, не заметил, а может, увидел и испугался. Факт остаётся фактом — вылетел из дома как пробка и помчался изо всех сил. Патрик ринулся следом.

Нет, он не видел трупа Вероники. Тогда ещё не видел. Минутку, не мешайте, он рассказывает по порядку, не сбивайте. В коридоре он ничего не видел. Видел только в глубине приоткрытую дверь в кабинет, свет оттуда позволил разглядеть то немногое, о чем он уже сказал. Да нет же, больше ничего не видел, поймите, не было времени приглядываться, он сразу бросился в погоню за вором. И себя не помнил от злости.

Ладно, пояснит. Дело в том, что нумизматическая коллекция была завещана дядей ему и, по правде говоря, это была единственная ценная для него вещь из всего дядюшкиного наследия.

И единственная, на которую Вероника не имела никакого права. На коллекцию не распространялось пожизненное право Вероники, как на все остальное дядино имущество.

Не знаю, прочитали ли вы, панове следователи, внимательно завещание Хенрика Фялковского, но по этому завещанию коллекция должна была сразу перейти к нему, Патрику. Дядя опасался, что его сестра вместе с остальным имуществом разбазарит, погубит и эту ценную коллекцию, которую он собирал с такой любовью. Поэтому в завещании он особо оговорил данный пункт.

Да, он заговорил раз с тёткой об этой коллекции, вскоре после смерти дядюшки…

Нет, на похоронах дяди он не был, даже не знал, что тот умер. В это время он находился в Вене и о его смерти узнал лишь по возвращении, недели через две. Тётка отказалась отдать коллекцию, закатила скандал и выгнала его из дому, вот почему он так долго там не показывался. И не стал больше заговаривать о монетах, бог с ними. Он уже понял, что иначе как через суд ничего не получит, а судиться не хотелось. Однако он все время внимательно, разными путями следил за действиями тётки, распродававшей направо и налево имущество брата, и понял, что она не трогала ни книжек, ни марок, ни коллекции старинных монет. Наверное, помнила запрет покойного брата и боялась транжирить дорогие ему вещи.