Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Пани Иоанна (№17) - ТТ, или Трудный труп [Покойник в прямом эфире]

ModernLib.Net / Иронические детективы / Хмелевская Иоанна / ТТ, или Трудный труп [Покойник в прямом эфире] - Чтение (стр. 3)
Автор: Хмелевская Иоанна
Жанр: Иронические детективы
Серия: Пани Иоанна

 

 


— Интересно, откуда у тебя взялось время для рационального использования, если обе половины Доминик испаскудил? — ворчливо поинтересовалась я. — Ведь две половины как раз и составляют целое.

— Эх, счастливые часов не наблюдают, — не слишком вразумительно объяснила Мартуся, ну да что с неё возьмёшь. С любовной эйфорией всегда так. Но тут выяснилось, что Марта не совсем потеряла голову от амурных переживаний. — Десять минут я была счастлива, — добавила она. — Немного после первой половины и капельку до второй. И знаешь, у меня нехорошие предчувствия и концы с концами не сходятся. На всякий случай я по дороге купила пиво. Для подкрепления сил душевных.

— Где же оно? Не вижу. Выпила на лестнице?

— Нет, забыла в машине. Ничего, сбегаю, как твоё прикончим. А что, у тебя нет? Так я побежала…

— Стой, немного ещё осталось. Да сядь же наконец!

— И сяду. Знаешь, что я тебе принесла? План помещений. Ну, расположения комнат. Ведь тебе бы понадобился, правда?

— Ещё как!

Марта вывалила на тахту содержимое своей сумки, которую правильнее было бы назвать мешком, и принялась копаться в куче барахла в поисках обещанного плана. Я отправилась в кухню за пивом и стаканами. Когда вернулась, Марта уже запихивала обратно в сумку своё имущество.

— Подбери все до последнего, не то пропадёт, — предупредила я.

— Да знаю я! — отмахнулась Марта. — Потому и стараюсь. А это тоже моё? Чек на покупку… не разберу…

— Нет, это мой. Уже ненужный. Можешь выбросить, если хочешь.

— Вот спасибо, дорогая! Ангельский характер у тебя, к мелочам не цепляешься. Но если я начну ещё и твоё барахло приводить в порядок, некогда будет делом заняться. Тут такие перспективы открываются…

— Мартуся, кохана, успокойся же ты и меня не нервируй. Сядь, вот тебе пивко. Личные чувства оставим на десерт, а пока приступаем к делу. Ну, выкладывай.

Вздохнув, Марта придвинулась к столу, отпихнув незавязанный мешок, и взяла стакан с пивом.

— Что ты называешь делом? Все задаваемые нам с Домиником вопросы по порядку и наши ответы, все приходившие мне в голову соображения по порядку, все стенания Доминика и его соображения по порядку или сразу выложить тебе все целиком, как оно представляется мне после всесторонних обдумываний и размышлений?

Я не поверила:

— А у тебя было время на всесторонние обдумывания и размышления?

— А как же, остаток ночи вчерашнего и начало сегодняшнего дня. Цени. Выбирая из двух зол, я предпочла размышлять над трупом в гостинице, а не над нашими с Домиником отношениями, все-таки не столь удручающая тема.

— Тогда выкладывай целиком. И вместе с выводами. В случае необходимости подкорректируем.

Начала Марта с сообщения, что Доминик воспринял как неслыханное издевательство над его человеческим достоинством тот факт, что его подозревают в удушении совершенно незнакомого человека в отеле «Мариотт». Погибшим оказался некий Антоний Липчак, Доминик ни разу в жизни в глаза его не видел, никогда о нем не слышал и не имеет ни малейшего понятия, кто это такой. Пух затащил пьяного, страшно злого на Марту и на весь мир и глубоко несчастного Доминика в номер отеля «Мариотт» где-то уже после одиннадцати. И такой он был несчастный, такой оглушённый своим горем, что только этим горем и занимался, остальной мир, остальной омерзительный и жестокий мир для него не существовал. И он, Доминик, не желал ничего слышать и никого видеть. Возможно, если бы над ухом у него завыла сирена, он бы услышал, невзирая на включённый телевизор, на который даже не глядел, просто так включил, но уверен — ничего тише сирены наверняка бы не услышал. Потом заглянул в мини-бар в своём номере, обнаружил там кое-что, ещё выпил, и около полуночи ему удалось забыться тяжёлым пьяным сном.

Проснулся самостоятельно, часов в девять, смог нормально умыться и даже позвонить, чтобы принесли кофе. И тут в его номер через боковую дверь ворвались какие-то два типа. Он, Доминик, понятия не имел, заперта была эта боковая дверь или нет, ему до неё никакого нет дела, он не пытался её открыть, даже не прикасался, на фига она ему? Типы же, которые без стука ворвались в его номер, физически над ним никакого насилия не учинили, но с ходу принялись мучить идиотскими вопросами, а у него и без того голова раскалывается. Да ещё, сволочи, требовали, чтоб он непременно отвечал. И неизвестно зачем тыкали ему под нос какую-то маленькую зажигалку в кожаном футляре и допытывались, откуда она у него. Совсем спятили, это не его зажигалка, и катитесь вы… А они своё: лежала, дескать, в его номере на софе, рядом с телефонной тумбочкой. И вот из-за этой пакости он, Доминик, и сделался подозреваемым номер один.

А потом велели ему поглядеть на покойника, и именно на этот эпизод наткнулась Марта, проникнув беспрепятственно в комнату Доминика, зная от Пуха, что Доминик оставлен на ночь в номере 2327 «Мариотта» и, вероятнее всего, там и находится в данный момент. Её почему-то не вышвырнула полиция, и Марта стала свидетелем изощрённого допроса Доминика следователем. К этому времени Доминик уже перестал быть злым, а стал просто офонаревшим и каким-то отрешённым. А когда увидел Марту, то вспомнил, что это из-за неё свалились на его голову все неприятности, и снова разъярился, замкнулся в себе, перестал вообще замечать представителей власти и тем самым произвёл на них плохое впечатление.

— Меня он воспринял так, что я не знала — лучше сразу выпрыгнуть в окно или дать ему по морде, — угрюмо пояснила Марта, прерывая свой складный рассказ. — Но из-за этого внимание полиции переключилось на меня, и мне волей-неволей пришлось взять себя в руки и отвечать по-человечески.

Я поддержала подругу:

— Человек — это звучит гордо. Выкладывай, что было потом. Побольше о покойнике. Его ограбили?

— Не знаю. И сдаётся мне, никто из полицейских тоже этого не знал. Доминик уже потом проговорился, что видел, как копались в нем и нашли наличность и кредитные карточки, но ведь покойник мог иметь при себе и другое имущество, которого не оказалось.

— Скажем, чемоданчик с долларами.

— Почему бы нет? Или брильянты, если был ювелиром и таскал их с собой.

— Так он был ювелиром?

— Нет, не был, это я так, в придачу к твоим долларам.

— А кем он был? Но ведь наверняка тоже не знаешь.

— Вот и знаю! — гордо возразила Марта. — Правда, совершенно случайно. Подслушала. Он был посредником, только не разобрала, каким именно. То ли недослышала, то ли недопоняла. У меня получалось, что он посредничал вроде как в контактах между людьми. Или знакомил их друг с другом, или раздобывал сведения. Так что за точность не ручаюсь.

— В общих чертах совпадает с информацией Аниты, — пробормотала я.

Марта вдруг воодушевилась:

— Да что я, полиция, по моим наблюдениям, тоже ничего не поняла. Я потом поговорила с горничной, так вот, по словам девушки, полиции очень важно было установить, кто заказал номер 2328 и во сколько его занял клиент. И у них сначала получилось, что приехал и занял номер в два часа, потом — в пять часов, а соседка по этажу с пеной у рта уверяла, что только после девяти вечера. А дежурная в бюро регистрации внизу знай твердила: это вовсе не он, не тот, что бронировал и поселился. Видишь, ничего определённого, сплошные неясности.

У меня же перед глазами стоял Красавчик Котя с простреленной головой, и я лучше Марты понимала возникшие у следственной бригады сложности. Наверняка покойника украдкой подменили, но это могла пока лишь я предположить, полиция моими познаниями не располагала.

Вслух я произнесла:

— Ничего, и это важно. А можешь описать, как он выглядел?

— Нет. Я видела его лишь с макушки. Доминик, правда, много чего у меня на груди выплакал. «Такой отвратительно средний, никакой, и роста среднего, и волосы средней псивости, ни светлые, ни тёмные, и со лба полысевший, как большинство бесцветных мужиков, и комплекция средняя…»

— А откуда он вообще взялся?

— Если не ошибаюсь, из Щецина. Адреса подслушать не удалось. Доминик тоже не знал.

Тут я себе позволила высказать некоторое недовольство:

— И тебе не удалось установить, был ли он в «Мариотте» с самого утра или номер оставался полдня пустым? А может, в нем проживал кто-то другой?

Марта не проявила раскаяния.

— Нет, не удалось. И это не я такая несообразительная; менты, как ты их называешь, тоже ничего толком не узнали. Наверняка всерьёз примутся за гостиничный персонал. Но, Иоанна, ты чего ко мне привязалась? Нам-то не все ли равно? Можем ведь выдумать, что нам больше подходит, и не теряться в догадках. Пусть полиция расследует преступление, их проблемы.

— Выдумать мы можем, но гораздо правдоподобнее получится, если станем действовать, основываясь на реалиях. А кроме того, мне лично очень хотелось бы разобраться в причинах запоздалой гибели Коти. Полагаю, он заделался шантажистом, калач-то тёртый, а нам в сценарии очень пригодилось бы знание механизмов шантажа, наверняка тютелька в тютельку те же, что теперь используются в телевизионных афёрах. Погоди, а мой труп? Что говорили о нем?

Не донеся до рта стакан с пивом, Марта растерянно глянула на меня:

— Точно! О твоём трупе ни гугу! Знаешь, это интересно. И при мне не заикались о нем, и потом Доминик словечком не обмолвился, а уж о чем только он не плакался! Выходит, полиция тут ни сном ни духом.

— Чудненько! — без всякого восторга прокомментировала я. — Значит, кроме нас с Анитой, нет никого, кто бы сообщил о нем в полицию. У нас появилась общая страшная тайна. Вот повезло!

— Да что тебе не нравится? — удивилась Марта. — Главное — у нас та-а-акой труп!

— Опомнись, что тут должно нравиться! В любом уголовном кодексе предусмотрена статья за недонесение об обнаружении трупа или каком ином преступлении. Так что мне надо как следует сто раз подумать, прежде чем решу, какая ложь будет во спасение в случае чего. Пожалуй, подойдёт только исключительно грандиозная прирождённая тупость.

— Так чего же тогда убиваешься? — бестактно обрадовалась Марта. — Тем более что полиция и так всех женщин уже заранее держит за идиоток.

Наконец нам удалось свернуть на производственные рельсы и разработать несколько весьма удачных творческих концепций. Причём оказалось, что пригодятся оба трупа, хотя мой сопровождался бесчисленными трудностями. Выяснилось, что моя память во многом оставляла желать лучшего. Тут и Марта была бессильна, и общее знание новейшей истории Польши ни с какого боку не пришьёшь. Одна Анита могла оказать существенную помощь, но я её знала слишком хорошо и не очень-то надеялась на скорый звонок с разъяснениями. Да, с Котей получалась полнейшая застопырка. Труднейший труп! И первый смертный приговор Пташинскому, вроде бы приведённый в исполнение, но смерть лишь на бумаге. И теперь вот смерть вроде как в натуре, но попробуй докажи это! Ни словечка официального упоминания, кроме слов Аниты, но ведь официальными их не назовёшь.

И тем не менее мы с Мартой (после продолжительных творческих дебатов) кое-как привязали наш трудный труп к сценарному сюжету. Почти привязали, опять вмешался проклятый Доминик. Приложив сотовый к уху, Марта вдруг переменилась в лице, и весь мир перестал для неё существовать, кроме придурка в телефоне: на все мои расспросы отвечала, что ничего не знает, ничего не может, но должна, — и вылетела пробкой из квартиры, не закрыв за собой дверь.

Я и не пыталась догадаться, что на этот раз отколол Доминик, от столь безответственного типа можно ожидать всего на свете. И какое счастье, что это не я так смертельно в него влюблена. Не моё сердце раздирают жуткие страдания и сомнения, слава богу, отстрадала своё, теперь вряд ли выдержала бы такие сердечные передряги.

Невзирая на все препятствия, мы с Мартой все же договорились — не станем слишком уж маниакально придерживаться единства места. Потом к такому же выводу пришли и относительно соблюдения единства действия, не говоря уже о единстве времени. И лихо принялись за дело.

— Ничего страшного, в крайнем случае потом выбросим часть текста или перенесём события в другое место, — с раздражением твердила я Марте по телефону, стараясь как-нибудь ненароком не задеть тему, относящуюся к Доминику. — Ну хотя бы в конюшню. Нет, смету не превысим, конюшня у нас и без того фигурирует в сценарии, используем её два раза.

— Ну, знаешь, банковский сейф в конюшне — это уж чересчур! — возразила Марта.

— Не волнуйся, сейф заменим тайником в кормушке для лошадей. Без пожара я не согласна, зритель тоже имеет право поразвлечься, пожар в кадре отлично смотрится. А то у нас получается сплошная говорильня.

— А он не мог бы просто прокрасться в конюшню и без пожара порыться в сене, вытащить плёнки из тайника и скрыться? Лошади его не тронут, а собак в конюшнях не бывает, ты сама говорила. Так что никто не залает…

— Собак нет, но как раз в этом боксе может оказаться козёл. Козлы в конюшнях бывают, а он козлов боится. И предпочтёт лучше уж сжечь конюшню.

— Ты спятила, сжечь вместе с лошадьми и козлом?!

— Животных мы спасём всех до единого, и вообще не позволим, чтобы там все сгорело дотла, ведь плёнки должны сохраниться. Слушай, ну что ты мне мозги пудришь? Конюшня — это крайний случай. Ведь он поджигает его виллу, и тоже без толку, мы покажем, как ещё до того Лукаш выносит все плёнки…

— В какой момент? До трупа или уже после?

— Ясное дело, после. После первого трупа.

— Тогда выносит не Лукаш, а Марек.

Я слегка встревожилась — значит, перепутала героев сериала. Ничего страшного, потом разберусь с ними.

— Все равно. Мы вообще не покажем того, кто выносит. А на нем остаются следы поджога, его видит случайный человек, и тем самым у нас на прицеле появляется второй труп.

— Может, не стоит так сгущать трупы? Сразу один за другим…

— Правильно, ни в коем случае. Просто я передаю тебе краткое содержание, а действие будет растянуто во времени. И именно после второго трупа мы доберёмся до преступника, а пока же все выглядит чрезвычайно безрадостно, пусть зритель поволнуется: подозревается невинный человек, и вообще ужас и кошмар!

Такую постановку вопроса Марта всецело одобрила и преисполнилась энтузиазма. И пожар в принципе ей понравился, но по причине занимаемой должности вынуждена была рассуждать практически:

— Как пить дать, превысим смету, пожаров театр не предусматривает…

— Что театр, что театр! — вскинулась я. — Отстань от меня со своим телетеатром! Ведь такую убогость никто смотреть не станет. Все сцены сняты в одном помещении, в одних декорациях, даже вида из окна бедному зрителю не покажут, и он у нас клаустрофобию схватит. Знаешь такую болезнь? Боязнь замкнутого пространства. Так вот, для таких постановок я писать отказываюсь. Мне простор нужен! Всем простор нужен! За исключением, может, какой мышки-норушки, вот она наверняка обожает укромность. Ради бога, если хочешь, могу написать диалог двух мышек-норушек, но сомневаюсь, что и на одну серию удастся растянуть. А если одна из них прикончит вторую, то и вовсе не с кем будет разговаривать. Что остаётся? Монолог?

— Кончай меня пугать, ладно?

— Так что сама понимаешь. Вряд ли зритель заинтересуется камерным образом жизни тихих мышек. А те события, о которых рассказываем мы, то есть преступления страшные и непонятные, заставят торчать перед экраном всех, от уборщицы до епископа, хотя епископ и ни за что не признается, будет украдкой подглядывать.

— Но будет?

— Можешь мне поверить. А твои телевизионные бонзы ознакомятся со сценарием и будут счастливы. Если это не они крали и поджигали — пусть другие трепещут. А если они и никто об этом не прознал, — испытают глубокое удовлетворение. Рейтинг же популярности обеспечен.

— Ты, конечно, права, но я обязана всю дорогу держать в памяти проклятую смету. Дойдя до сметы на последней странице, мои бонзы вряд ли испытают глубокое удовлетворение.

— А ты имеешь право потерять последнюю страницу, — беззаботно посоветовала я. — Или нечаянно позабыть о некоторых рубриках, потом себе припомнишь.

Марта недолго колебалась:

— Ладно, позабуду временно. Или сделаю смету альтернативную, такую, урезанную, экономную, скажу — первый вариант…

— …а окончательный потеряется! — обрадовалась я.

— На какое-то время, — поправила меня Марта. — А раз так, валяй пиши, жми на всю железку! Не ограничивай свою фантазию.

И в результате у меня возникла нужда в доме для поджога, ведь без жизненных реалий мне не пишется. Пришлось отправиться на поиски подходящего особняка.

Естественно, что как-то безотчётно подумалось об особняках представителей народной власти, с которыми, в отличие от теперешних властей, мне доводилось иметь дело, ведь это они невидимыми нитями были связаны с моим трупом. Ну, может, не самая верхушка, а их подручные, все едино. И даже скорее всего именно подручные, вряд ли какие шишки сами участвовали в махинациях; грязные дела выполняли их прислужники и доверенные лица. Приблизительно я представляла себе те районы Варшавы и окрестностей, где жила самая элитная элита тех лет и где, по слухам, продолжает жить и теперь. Если честно, представляла довольно туманно, точнее об этом меня могла бы проинформировать Анита, но её под боком не оказалось.

Да и не требовалась мне абсолютная точность, довольно было общих представлений о характеристике района, улицы, отсутствии или наличии там каких-либо заграждений для простых смертных, возможности свободно подъехать на машине, ну и т.п.

Давно прошли времена, когда, сочиняя детектив, я в деталях изучала все мелочи: лично, в кромешной тьме, в холод и град или под проливным дождём перелезала через колючие живые изгороди, плыла по озеру в утлой лодчонке, пыталась проникнуть в дом через крохотное оконце в полуподвале. Теперь, у меня хватало воображения живо представить себе и кромешную тьму, и проливной дождь, да и поджигать дом я не собиралась, так что отправилась знакомиться с местностью средь бела дня. Тем более что ещё не окончательно решила насчёт пожара. Не обязательно ведь моему преступнику именно ночью поджигать дом, где хранятся драгоценные плёнки. Как раз ночью огонь быстро обнаружат, в темноте он издалека виден, а вот если загорится днём, на солнышке дым не так заметён, и вряд ли кто сразу помчится с огнетушителем.

Ну и выяснилось, что мне никак не подходит скопище, анклав или, как принято теперь говорить, компактное место проживания прежних шишек МВД. Нет, не устраивал меня этот район Варшавы. Из-за тесноты.

Уж не знаю, что их заставляло жаться друг к дружке, идеологические соображения или чувство безопасности? Что касается безопасности, то они правы, одного намеченного уж никак не подожжёшь. Но жить в таких домах… Никаких садиков, никакого простора, чихнёшь — сосед услышит. Поговаривали, что тогда не было принято демонстрировать свои богатства, дурной тон, накопления они вкладывали в недвижимость где-то в других местах, но точно где, я не знала, к тому же застряла в пробке на Бартицкой и тут наконец опомнилась. Да на кой мне теперешнее место обитания бывших правителей страны, я же не их разыскиваю, а просто нужный мне объект, и неважно, кто там живёт, лишь бы дом подходил по всем показателям. Пусть хозяин проживает в нем на здоровье, мы же не собираемся его трогать.

Выбравшись из пробки, я свернула куда-то в сторону и оказалась в мало знакомой части пригорода. Тут мне попались на глаза несколько подходящих особняков. Особенно один прямо так и просился в наш сериал. К нему как раз подъехал пикап, весь расписанный яркими рекламными призывами телевизионно-компьютерного содержания. Поскольку в электронике я совсем не разбираюсь, точнее определить принадлежность фургончика не смогла. Какой-то мужчина, судя по всему служащий компании, вынимал из машины бесконечные свёртки и коробки и вносил их в дом. Мне пришлось притормозить перед этим особняком, пропуская встречную машину, так что времени разглядеть дом как следует было достаточно.

Подходящий-то он подходящий, но кирпичный, а поджигать такой — себе дороже. Деревянное строение спалить — раз плюнуть, а кирпич не любит гореть сам по себе, приходится вокруг него разбрасывать другие легковоспламеняющиеся материалы. А иногда и взрывчатку. Ну да ладно, что-нибудь придумаем. Скажем, кирпичный дом внутри отделан сплошь пластиком, а уж пластик, как известно, горит отлично. К тому же обставлен антикварной мебелью из прекрасно высохшего за столетия дерева. Идеальный материал, никакой растопки не требуется!

А ещё я раздумывала над наличием в нашем доме деревянных полов и таких же стропил, добросовестно аргументируя будущий великолепный пожар. Все эти творческие изыскания помешали обратить должное внимание на реалии, скажем название улицы. Вроде бы что-то растительное. Зато я старалась запомнить расположение окон, тоже могут пригодиться нашему будущему поджигателю, вдруг ему понадобится забросить в окно пылающий факел или ещё что-то в этом роде? И ещё ограда участка. Такую в два счета не преодолеть, придётся нашему герою помучиться, к тому же при такой загородке очень легко разместить всевозможные западни для взломщиков и прочие сигнальные установки. В общем, этот загородный дом — просто идеальное место действия для нашего будущего сериала.

Возвращаясь в город через Секерки, я успела придумать ещё с тысячу подобных идиотизмов, во всех мелочах представив в своём разыгравшемся воображении не только планировку особняка с размещением всех комнат и коридоров, но и меблировку от подвала до чердака. Ведь все это придётся предать огню… минуточку, а зачем предавать? За мелочами я как-то позабыла о сверхзадаче нашего сценария и с трудом вспомнила: как же, злоумышленнику нужны документы, свидетельствующие о его прошлых преступных деяниях. Нет, не документы, это меня Котя Пташинский с толку сбил, — нашего телевизионного преступника интересуют плёнки, их он и должен уничтожить.

Что ж, место для пожара я отыскала замечательное, теперь можно творить дальше.

Вернувшись домой, все ещё в созидательном настрое, я с ходу уселась за компьютер, и… сразу застопырка. При чем здесь вдохновение, если я не знаю о телевидении ничего конкретного и без Марты и шагу не могу ступить? Эмвэдэшные документы периода народной Польши затмили для меня весь белый свет, но они нам ни к чему, а вот как могут выглядеть компрометирующие документы на современном телевидении, я не имею ни малейшего понятия. Наверняка и содержание другое, да и форма тоже. И холера знает, что именно они должны разоблачать. Попаду ненароком в десятку — и Марту с треском вышвырнут с работы. Нехорошо.

Делать нечего, нужно разыскивать Марту.

Марты нигде не было. Куда же она подевалась? Опять махнула в Краков? Слишком уж часто ездила она туда, дезорганизуя мой творческий процесс. Нет, я ничего не имела против, знала ведь, что Марта работает одновременно на двух телевидениях, варшавском и краковском, значит, вынуждена то и дело отправляться в служебные командировки, исчезает не назло мне, да что толку? Её отсутствие, пусть даже и по уважительным причинам, весьма нежелательно, к тому же закрадывалось подозрение, что опять мутит воду проклятый Доминик, у которого какие-то свои дела в Кракове. Из-за Доминика Марта может позабыть обо всем на свете, и я останусь один на один со своими творческими проблемами.

В конце концов, сценарий мы пишем вместе или как?!

Все эти мысли проносились в голове, когда я бесконечно выстукивала Мартин номер телефона, выслушивала сначала завывание, а потом её глухой, с трудом различимый голос: «После сигнала оставьте сообщение».

Ну что ж, я и оставила:

— Куда ты запропастилась, холера тебя возьми? Звоню в пятницу, семнадцать двадцать.

Потом, изрядно поколебавшись, я решила позвонить Доминику, тоже на сотовый, потому как не знала, где его разыскивать. Если на то пошло, мы знакомы, он не раз бывал у меня, разумеется, по делам, но какая разница…

Я Доминика на дух не выносила, он наверняка меня тоже не любил, а значит, обходился со мной, как с человеком посторонним, то есть вежливо и нормально, а больше мне ничего и не надо.

Вот и теперь в ответ на мой вопрос о Марте он благожелательно проинформировал:

— В данный момент она, по всей видимости, как раз едет. Была в Кракове, сегодня собиралась вернуться.

— А на чем едет? На машине или поездом?

— На машине. Вообще-то уже должна бы доехать, собиралась выехать около трех. А что?

Поскольку в голосе Доминика прозвучали нотки тревоги, я поспешила его успокоить:

— Ничего. По всей видимости, уже подъезжает к Варшаве или даже на улицах, вокруг менты, вот и не может говорить по телефону. Или в пробке застряла. Даже догадываюсь, где именно. Перед въездом в Пясечную, там всегда в это время пробки.

Поскольку Доминику это было прекрасно известно, он моментально успокоился, и я прямо-таки воочию увидела, как с пониманием кивнул. Я отключилась.

Успокаивала Доминика я с чистой совестью и сама тоже не встревожилась. Путь из Кракова до Варшавы знала отлично, по Катовицкому шоссе ехать от трех до четырех часов, все зависит от пробок и расставленных на этом отрезке дорожных патрулей, Марте могло не повезти. Теперь она наверняка пробирается напрямки через Магдаленку и Пясечную, тогда в данный момент, видимо, уже едет по Пулавской. И сейчас мне позвонит.

Вот как я все прекрасно рассудила, а угадала только одно: Марта действительно позвонила мне через пятнадцать минут.

— Ну, чего? — нетерпеливо поинтересовалась она. — Вот, звоню.

— От Доминика я узнала… — начала было я, но Марта резко меня оборвала:

— Пожалуйста, впредь никаких Домиников! И не смей искать меня через Доминика! Слышишь? Через кого угодно, только не через него.

— Что теперь поделаешь? Я позвонила ему, надо же было тебя найти.

— Я и нашлась. А он ни в коем случае не должен знать, где я нахожусь!

— А где ты находишься?

— В Кракове, в отеле «Форум». В казино, как ты уже догадалась.

Я невольно позавидовала ей.

— Да ладно, успокойся, можешь быть и в казино, но мне ты тоже нужна, — холодно произнесла я, не пытаясь скрыть лёгкое возмущение. — Когда намерена вернуться? В Варшаве тоже имеются казино. И для меня доступнее краковских.

— Вернусь сегодня. Или завтра на рассвете, ну, сама сообрази, уйду же я отсюда, раз закрывают к утру. И не думай, я каждые полчаса проверяю сотовый, кто там у меня ещё отметился.

Я Марту прекрасно понимала. Раз в казино, значит, сотовый отключала, очень нужны эти глупые писки, когда человек поглощён игрой. Ну а кроме того, погода стоит последние дни прекрасная, ночи лунные, шоссе пустынные, патрули спят, промчится за три часа.

— Во сколько они закрываются? — на всякий случай уточнила я.

— Теоретически в пять утра.

Я посоветовала:

— Все же выйди немного пораньше. В шесть оживляется дорожное движение, могут тебя и прижучить.

— Ты права, так и сделаю. Прошу только, не говори Доминику, незачем ему об этом знать. Если он сам тебе позвонит, то скажи ему… то скажи… что я могла сделать с сотовым?

— Да просто отключила. Когда въехала в город. А потом позабыла включить. У нас же штрафуют водителей за разговор по мобильнику во время езды, так что очень правдоподобно.

— И все время я была у тебя, можно?

— А что тут делала? Сидела безвылазно в нужнике, замок заело? А утром мы вызвали слесаря? Ну какой кретин в это поверит? Но если серьёзно, так ты действительно должна быть у меня, тут творческий процесс без тебя застопорился.

— На чем тебя заклинило?

— На проклятых плёнках. Как я сама из себя высосу аргументы, если не знаю досконально всей телевизионной кухни? Кому могут эти плёнки понадобиться и почему? И кого они могут скомпрометировать?

— Хорошо, постараюсь приехать к тебе поскорее, только вздремну малость. На службу мне к четырём, так что успеем ещё поработать.

— Позвони Доминику и сама наври что хочешь, дескать, только приехала.

— Не могу я звонить Доминику, он сразу же захочет встретиться. Ты ведь знаешь, со мной он порвал навсегда.

— Не улавливаю логики.

— Ну, он вроде бы порвал, потом раздумал, а теперь опять гневается. Нет уж, лучше я ему совру, что забыла включить телефон и как дура ждала. Но учти — я в Варшаве, не перепутай!

По голосу я прекрасно понимала, что творится с Мартой. До фени ей наш сценарий, только Доминик в голове, все в ней так и кипит. И состояние её теперешнее понимала, но как оно некстати при нашей работе! Ладно, ничего не поделаешь, подожду, пока проспится.

Врать Доминику мне не пришлось, потому что он не звонил. Или погряз опять с головой в собственных внутренних передрягах, или занялся работой, работы уж у него всегда было по горло. Я опять уселась за компьютер, разрабатывая линию шантажа, ведь необходимые при этом человеческие склонности и внутренняя подоплёка одинаковы во всех областях жизни, так сказать, общечеловеческий фактор.

Социальные же аспекты и всякую технику-электронику оставлю на потом…

5

— Я в парике играла, — ошарашила меня Марта, переступая в десять пятнадцать утра порог моей квартиры. — В чёрном.

— Господи, откуда у тебя взялся чёрный парик? — изумилась я, в который уже раз любуясь её прекрасными русыми кудрями.

— У реквизиторов попросила. С обязательством как можно скорее вернуть.

— Не вижу проблемы, если ты его не потеряла. А зачем?

— Насколько я понимаю, твой вопрос носит общий характер и относится к моей голове, не только к парику. Просто боялась наткнуться в казино на кого-нибудь из наших знакомых и на всякий случай предпочла окраковиться. Оваршавиться. Огдыниться!

Это она от Алиции научилась так выражаться. При моем посредничестве, разумеется. Была у меня некогда лучшая моя подруга Алиция, и вот много-много лет тому назад, переодеваясь в чужую одежду и натягивая парик, я при ней заявила, что не желаю быть опознанной. «Прекрасно, будь оваршавленной», — не стала возражать Алиция, даже не поднимая глаз от книги. Вот таким образом ни в чем не повинный город Познань вроде бы взял на себя ответственность за то, что человек коварно меняет внешность.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19