Он должен плавать, кататься на лыжах, грести, стрелять, управлять машиной и истребителем, уметь драться, бросать нож, носить меня на руках и черт знает, что ещё. Собственно говоря, все. Он должен обладать образованием, которого нельзя получить за среднюю человеческую жизнь, одновременно и техническое и гуманитарное и, кроме того, иметь бездну знаний в бесчисленных областях. А также, знать иностранные языки. Он должен быть необычайно интеллигентным и иметь невероятное чувство юмора. Он должен иметь слегка извращённый вкус, чтобы прежде всего ценить самые особенные черты моего характера, мои недостатки считать достоинствами, почитать достоинства и энергично за мной ухаживать. Гражданское состояние я установила легко — он должен быть разведён, наличие детей меня не интересовало, а вот с профессией было трудно. Вообще-то он должен быть журналистом, но этого слишком мало. Он должен быть и сотрудником, упаси боже, не штатным, а скорее временным, разных учреждений, милиции, МВД, контрразведки и чего-то ещё, чего вообще не существует. Хуже всего, что он должен быть и младше и старше меня. Каким чудом все это могло собраться в одном месте, не знаю, и не знала никогда.

После многолетних размышлений и колебаний я решила, что его должны звать Марек…

Я сидела за столиком и наблюдала за несуществующим плодом своего воображения, а внутри чувствовала гранитное, непробиваемое неверие в действительность. Что-то должно было быть не так, такое и в самом деле невозможно, сейчас он растворится в воздухе, или убьёт…

— Вы конечно умеете плавать? — вдруг спросила я, чувствуя пробуждающиеся внутри претензии, неизвестно, к нему или к судьбе.

— Умею, — ответил он с лёгкой улыбкой, не проявляя удивления. — Что касается воды, то я умею почти все, можно сказать, что это моя стихия.

— Вы умеете ездить на лыжах?

— Очень давно не катался, несколько лет…

— Может вы и стрелять умеете? В смысле, попадаете в то, во что хотите попасть?

— Кажется, да…

— Права на вождение автомобиля у вас есть?

— Есть, но…

— Пилотировать разные воздушные средства вы тоже можете?

— Некоторые. Лучше всего у меня получается прыгать с парашютом.

Недовольство внутри меня нарастало.

— Естественно, фехтовать вы тоже можете? — ни на что не надеясь спросила я. — Я имею в виду разные шпаги, сабли и другое холодное оружие.

— Естественно. Когда-то у меня очень даже неплохо получалось. Можно узнать, зачем этот экзамен? Он относится к способам разгадывания загадок?

С минуту я недоверчиво изучала его, обидевшись и не понимая, что делать с этим фантом.

— Значит, вас нет, — твёрдо вывела я. — Не знаю, отдаёте ли вы себе в этом отчёт, но вас быть не может.

— Почему, ради бога?

— Потому что я вас выдумала. Я очень подробно придумала нечто похожее на вас. Кажется, за исключением одной единственной черты, вы обладаете всеми остальными, и лично я считаю все это глупой шуткой. Вы настолько превосходите моё воображение, что должны были быть чуть менее прекрасны, вы действительно слегка переборщили. Может, вы из пробирки?

— Не думаю. Мне кажется, что меня сделали абсолютно естественным способом. Очень интересно, какой черты мне не хватает?

Он с интересом наблюдал за мной, на лице его появилась усмешка и будто бы слабое отвращение. Я не собиралась выдавать, что отсутствующей чертой было несоответствующее отношение ко мне. Он на меня не бросается…

— Теперь ситуацию может спасти только одно, — сообщила я, забыв о его вопросе. — Вы должны оказаться бандитом, преступником, маньяком и изнасиловать меня где-нибудь под кустом, однажды тёмным вечером. Тогда бы я считала, что все идёт своим чередом, мир стоит на своём месте, а действительность лишена всяких отклонений.

Мне на самом деле жаль, что я не могу удовлетворить вас в этой области. Я не преступник и не маньяк и с неприязнью отношусь к идее изнасилования. Нельзя ли как-нибудь обойтись без этого?

— Не знаю, может, вы чем-то это замените…

Собственно говоря, нетрудно было догадаться чем. Он занимался мною не без повода, не имело никакого значения, делал он это по поручению пана Паляновского или полковника. Обоим бы не понравилось моё отступление от роли Басеньки, которая уже давно стала камнем на моей шее. Если бы я не впуталась в эту любовно-контрабандистскую историю, теперь бы я могла действовать от себя, не боясь, что поврежу этим не только себе, но и государственной организации, которая не замедлит поблагодарить меня за любознательность. Да и выглядела бы я чуть по-другому…

Он смотрел на меня так, будто я по-другому и выглядела.

— Я могу ещё и коз доить, — вежливо сообщил он. — Если вас интересует полный диапазон моих способностей…

— А коров? — невольно вырвалось у меня.

— Коров легче.

— Даже если бы вы доили гиппопотамов, это не объясняет мне, почему вы гуляете по этому паршивому скверику. Здесь нет скота…

— Гиппопотамы — не скот.

— Матерь божья! Ну носороги! Все равно! Их здесь тоже нет. Я уже давно задумывалась над тем, что вы здесь делаете. Вы живёте рядом?

— Да, в двух улицах отсюда.

— Давно?

— Сейчас, дайте подумать… Около тринадцати лет.

Мысль о том, что я сама живу здесь пятнадцать и непонятно, каким чудом до сих его пор не встретила, привела к тому, что на мгновение я потеряла нить разговора. С трудом я вернулась к теме и приготовилась к самому худшему, лишь бы рассеять хоть часть сомнений.

— И вы бываете здесь систематически? Интересно, не замечали ли вы меня раньше, например, месяца два назад, или в прошлом году. Это не значит, что я должна была бросаться в глаза, но случайно?..

Он молчал так долго, что внутри у меня все сжалось.

— Я гуляю здесь не так давно, — произнёс он наконец. — Я люблю думать на ходу, а этот скверик по пути… Я замечал вас, конечно, несколько раз…

Он снова замолчал. Давление внутри нарастало. Сейчас он скажет, что это была не я…

— У меня странное ощущение, — неуверенно сказал он. — Будто в вас что-то изменилось. Два месяца назад вы выглядели как-то иначе, при чем я не могу объяснить себе в чем разница. Если честно, я все время хочу об этом спросить, но не знаю, будет ли это вежливо с моей стороны?

Это звучало искренне. Так искренне и невинно, что я замолчала. Меня с силой циклона тянуло выложить правду. Удержалась я из последних сил, почувствовав, что не смогу выдавить ни капли лжи. Я вспомнила, что это не он должен был меня расспрашивать, а я.

— Вам обязательно быть таким наблюдательным? — упрекнула я его. — По-моему тогда я была тупее, а в последнее время ко мне вернулась острота ума. Как видно, это отражается и на всем остальном.

— Так мне и показалось, но я не осмелился об этом сказать. Эта усиленная острота ума отражается на всем вашем поведении, или ограничивается только прогулками и территорией скверика?

— Ни разу в жизни я не вела такой неудобной беседы! — от всего сердца вырвалось у меня, прежде чем я успела удержаться.

— Вы её сами начали.

— Ладно, но я начала, чтобы узнать что-нибудь про вас! А вы выворачиваете все наизнанку и расспрашиваете про меня!

Он вдруг развеселился.

— А может, вы хотите узнать не про меня, а про то, что я знаю о вас? Я как раз ничего не знаю и тоже хочу узнать.

— Теперь вы врёте. Так, что земля стонет, — недовольно сказала я. — Как вы согласились с той невыносимой мерзостью, о которой рассказывали позавчера…

— А вы? — отпарировал он, чем пригвоздил меня окончательно.

Кафе закрылось, мы вышли, меня, конечно, уже попустило, мы продолжили разговор и неразбериха моих чувств достигла зенита. Блондин, и какой блондин. Боже, какой кошмар подстерегает меня теперь?!..

Из раздумий меня вырвало дикое рычание Польского радио. Муж ещё не спал, он сидел в гостиной, пришивал пуговицы к рубашке и слушал третью программу. Стекла дрожали.

— Зачем ты так рычишь? — спросила я со злостью. — Глухой что ли? Ты слушаешь этот ящик так, будто хочешь свалить стены Иерихона. Это обязательно?

— Конечно, обязательно, а ты как думала? — обиделся он. Мачеяк приказал. Мне это самому не нравится, уши пухнут, но он так любит. Он просил шуметь ежедневно, в крайнем случае каждый второй вечер…

Он говорил ещё что-то, но я не слушала и сбежала наверх. Все-таки пришлось признать, что Мачеяки кажутся мне самыми противными людьми мира, поскольку втянули меня в моральную трясину, которая мешает мне жить, или наоборот, они выглядят ангелами, поскольку заставили меня ходить в скверик…

Неизвестно почему, но как-то легче согласиться со вторым…

Вечером зазвонил телефон. Звук для этого дома был достаточно редким, чтобы вызвать взрыв паники. Мы с мужем, как старик со старухой заставляли друг друга взять трубку, одновременно выдвигая испуганные предположения о том, кто это может быть. Моя склонность к рискованным действиям привела к тому, что я сдалась первой.

— Это ты Басенька? — услышала я заботливый конспиративный голос. — Стефан Паляновский…

Трубка не вывалилась из моих рук только потому, что я одеревенела, судорожно сжав её. Голос был довольно характерным, я его узнала и, в первую секунду, подумала, что пан Паляновский свихнулся. Он забыл про замену и принимает меня за Басеньку. Затем в голове пронеслось страшное подозрение, что мистификация уже закончилась, о чем я не знаю, а возвращающуюся Басеньку по дороге убили, о чем, в свою очередь, не знает пан Паляновский. Или же её схватил капитан, о чем вообще никто не знает. Затем появилась надежда на окончание мучений, благодаря чему, я обрела дар речи.

— Да, это я, — осторожно, с лёгким колебанием ответила я. — Слушаю…

— Что слышно, дорогая? Я звоню из Быдгощи. Скоро вернусь, ты одна? Мужа нет? Можешь говорить?

— Могу, его нет, — ответила я глядя на мужа, который жестами пытался узнать о звонке и неуверенная, здоров ли пан Паляновский и за кого меня принимает.

— Что слышно, сокровище моё? У тебя такой грустный голосок, какие-то сложности? Может случилось что-то неприятное?

Напор, прозвучавший в невинном вопросе, наводил на мысль, что пан Паляновский при помощи чувственного щебетания пытается узнать, все ли в порядке. Боязнь возможного прослушивания телефона заставляет его прибегнуть к мерам, убеждающих прослушивающих в том, что Басенька — это я.

— Нет, ничего, — ответила я. — Все в порядке. Он ведёт себя очень прилично, претензий нет.

— Ну, слава богу! А как твои краны, дорогая? Те, что протекали? Ты вызывала сантехников? Исправили?

В мгновение ока я была вырвана из состояния нерешительного остолбенения. Значит, они за нами наблюдали, видели сантехников, у пана Паляновского возникли подозрения!… Любой ценой необходимо его от них избавить, надо сообщить ему о происшедшем, договориться с ним, войти в роль человека, который ничего не знает и терпеливо ждёт, пока хозяйка дома займёт своё место, а прежде всего, надо сосредоточиться и собраться…

Вдохновение пришло внезапно, как полярное сияние.

— С кранами жуткая история, — обиженно сказала я. — Это вовсе не краны, в кухне начало течь и оказалось, что лопнула труба под полом. Пришлось менять.

— Это ты их вызывала, сокровище моё? Или они пришли по собственной инициативе?

— Сколько живу, ни разу не видела сантехников, которые приходят по собственной инициативе, — с невольным раздражением заявила я. — Естественно, я их вызывала, даже два раза. Текло страшно.

Муж с удивлением уставился на меня. Я поспешно пыталась сообразить, что бы говорила, если бы действительно оставалась в состоянии неведения. Пан Паляновский, выяснив вопрос с сантехниками, чувственно дышал в трубку.

— Минутку, — остановила я его. — У меня другая неприятность. Он, кажется, хочет меня разозлить. Ему принесли пакет, который он должен был срочно доставить, а он до сих пор ничего не сделал. Валит все на меня, а я в его дела мешаться не хочу.

Пан Паляновский будто поперхнулся:

— Для кого пакет, дорогая? Куда его надо доставить?

— Какому-то шефу. Он валяется под ногами. Не знаю, что с ним делать.

Такой способ сообщения о непредвиденных событиях казался мне самым безопасным. Была вероятность получения инструкций, которые объяснят что-то ещё и погубят шайку преступников, кроме того, моё молчание на эту тему показалось бы подозрительным, я имела право на претензии. Они недосмотрели, не предупредили…

Пан Паляновский отдышался:

— Ничего не делай, сокровище, ничего не делай. Не поддавайся ему. Если это срочно, если кто-то этого ждёт, он сам объявится. В случае чего, отвечать ему.

Я скорчила злорадную рожу для прислушивающегося мужа, жестами показывая ему, что он получит по морде. Пан Паляновский, застигнутый врасплох посылкой для шефа, закончил разговор так быстро, что я не успела сообщить ему про вора. Кроме того, я не успела договориться о деталях окончания представления, но мне показалось, что очень скоро он объявится вновь.

— Что это было? Кто звонил? — нетерпеливо допытывался муж.

— Басенькин ухажёр. Пообещал всыпать тебе за пакетик. Он намекнул мне, что ты должен был доставить его без моего участия.

— Что он, чокнулся? — забеспокоился муж. — Лучше бы ему от меня отцепиться. И вообще, когда все это кончится, я не я буду, если не дам Мачеяку по морде! Твоему любовнику тоже можно, что он ещё хотел?

— Подожди, надо сообщить властям. Можешь послушать, все и узнаешь.

— Капитан сильно обрадовался, два раза просил повторить разговор с почитателем, согласился с моим предположением, что кто-то явится за пакетом и приказал отдать его без препираний. Взволнованным голосом он ещё раз предостерёг, что преступники могут сделать с нами все, что угодно, и нам придётся рассчитывать на скорое развитие событий. Я уже и сама не знала, чего было больше, заинтересовал он меня или напугал.

— Интересно, а сколько всего, — задумчиво произнёс мой муж, — нам известны три штуки…

— Чего сколько?

— Преступников. Это какое-то камерное выступление или целое предприятие? Мы лично знаем троих, но ещё есть шеф. Неизвестно количество участников. И ещё художник, который так замечательно замаскировал драгоценности…

— По моему опыту, их должно быть довольно много. Зачем тебе это? Ловить-то их не тебе.

— Но, в случае чего, они будут за мной охотиться. Непонятно кого бояться, одного поймают, а другой заедет мне по кумполу на тёмной улице. Почему ты уверенна, что их должно быть много?

— Потому что если они нашли и переправляют то, что припрятал барон фон Жоперштангель…

— Барон фон что?!..

— Жоперштангель. Ох, не все ли равно, как его звали. Тот подлец который собирал антиквариат по оккупированным странам, я же тебе говорила!

— А!.. Так что?

— Для этого понадобится неплохая цепочка. Кто-то это нашёл, вряд ли Басенька, кто-то другой, кто-то обмазывает глиной, провозит, контактирует с людьми, не знаю, что ещё, у меня нет опыта в этой области. Но мысленно я вижу целый табун.

Муж интенсивно размышляя рвал волосы на голове.

— А ты не думаешь, что этот шеф и есть барон фон Жоперштангель? — таинственно произнёс он. — По-моему сходится.

— Ему должно быть как минимум восемьдесят пять лет. Но если и так, то что?

— Во-первых, это настоящий преступник, который нас жалеть не станет, и я боюсь. Во-вторых, может нам надо самим его поймать, чтобы реабилитироваться? Я до сих пор сомневаюсь, не подозревают ли нас в соучастии.

— Так я и разогналась, ловить настоящего преступника. Я предпочитаю оставить это милиции.

— Не знаю, не требуешь ли ты от милиции слишком многого…

Я с интересом посмотрела на него, потому что говорил он таким голосом, будто им овладело пророческое вдохновение. Меня заинтересовало, что он имеет в виду.

— Всем хочется, чтобы милиция делала все, — с воодушевлением продолжал он. — Что ни случись, все орут: «Милиция-я-я!..», и днём и ночью. А как кричат, если патруль опоздает или бандит сбежит! А как помочь, так некому.

Я удивилась, потому как сама охотно бы помогла милиции.

— Уточни, что тебе надо — предложила я. — Что значит помочь, и как это некому.

— Очень просто. Понимаешь, я как-то глупо себя чувствую, и зря. Как доносчик, а разве я доносчик? Пусть кто-то попробует по собственной инициативе сообщить, что его знакомый… или незнакомый, не важно, крадёт, продаёт, мухлюет или черт знает, что ещё делает, сразу говорят как? Донос! Донёс, последняя свинья и точка. Я не знаю, надо бы как-то разделить этих свиней, милиция же не дух святой. Откуда они узнают, если им никто не говорит? Ну как, я понятно говорю?

Я согласилась с тем, что понятно, потому что временами эта проблема мучила и меня, но я ещё не успела её как следует рассмотреть. Муж был в ударе.

— Или вежливость! Сколько болтают, что милиция невежливая, что ведёт себя по хамски и задаётся! А милиционер разве не человек? У него и нервы есть, и ошибиться он может!…

Здесь я могла возразить без всяких колебаний.

— Ничего подобного, — твёрдо прервала я его. — Болтают те, кто сам ведёт себя по хамски или не в ладах со службой движения. Я сталкивалась с милицией в самых удивительных обстоятельствах и требовала самых причудливых услуг, и ни разу они меня не подвели. Невежливого милиционера я встретила только раз в жизни, правда как раз тогда, когда мне просто необходима была любезность, но так уж получилось. Моя мамуся выдрала меня тоже только однажды и как раз тогда, когда я была полностью невиновна. Собачьим поводком.

— Что? — невольно заинтересовался муж. — Собачьим поводком?

— Собачьим поводком. Провинился мой отец, из-за невнимательности, но выпороли меня. Все нормально.

— А почему собачьим поводком?

— Потому что был под рукой.

— Какой?

— Что какой?

— Собаки.

— Пастушьей овчарки. О боже, оставь пса в покое, мы же говорили о свиньях!

— Некоторое время муж выглядел так, будто пытался представить себе поводок для свиньи.

— А!.. Вот именно, надо разделять. Когда это донос, а когда обычная помощь порядочного человека. Я против доносов, но за помощь. И что теперь?

Проблема оказалась серьёзной. Мы занялись классификацией скота так тщательно, что вопросы, касающиеся нас непосредственно, вылетели из головы. Пан Паляновский объявился только на следующий день, вновь застав меня врасплох телефонным звонком, потому что в запале дискуссии я забыла о необходимости договориться с мужем о совпадении показаний.

— Любимая моя, этот пакет тебе наверное мешает? — заботливо поинтересовался нежный обожатель.

Я согласилась, сомневаясь, правильно ли делаю.

— Зачем же ты позволяешь держать его в квартире? Вынеси его в мастерскую, тем более если твой муж тебе его подсовывает. Кстати, а та аппретура все также ужасно воняет?

Я не поняла, о чем он.

— Какая аппретура?…

— Та, о которой ты говорила, — с необычным нажимом сказал пан Паляновский. — Воняет и ест глаза. Все ещё да?

Я не имела понятия о чем идёт речь. Ничто нигде не воняло и не ело.

— Не знаю, — на всякий случай поосторожничала я. — Последнее время я как-то ничего не чувствую.

— Привыкла, дорогуша, это не хорошо. Не чувствуешь, но это может тебе повредить. Прошу тебя, сделай это для меня, не сиди там, при открытом окне. Не забывай проветривать! Лучше просто оставь окно открытым.

Наконец до меня дошёл смысл этой заботы. Я могла пораспахивать настежь все окна и двери, но не желала отвечать за последствия.

— Хорошо, но мне страшно. Тут уже был один злодей или вор…

— Что, что?!..

— Злодей. Вор. Не важно, какой-то тип. Забрался ночью.

— Как это, и ты ничего не сказала?!

— Не было случая. Теперь сказала…

Пан Паляновский разволновался до сумасшествия. Отсюда я сделала вывод, что вор действовал по собственной инициативе, без договора с преступной организацией. Пришлось дать исчерпывающие показания о страшной ночи, неоднократно уверяя его, что со мной ничего не случилось, и что милицию я не вызывала. Я терпеливо выслушала слова утешения. В конце концов, пан Паляновский решил, что держать окно открытым надо весь день, до позднего вечера, а закрывать его только на ночь, перед отходом ко сну, не обращая внимания на возможные протесты мужа. Я согласилась, после чего немедленно позвонила капитану.

— Пакет для шефа хотят свистнуть из мастерской в неопределённое время суток, — уведомила я его. — Любовник приказал отнести его туда и оставить открытым окно. Что скажете?

— Ничего. Отнесите.

— С минуты на минуту придёт посыльный. Что делать? Прогнать его с криком?

— Вы должны быть слепой, глухой, немой и недоразвитой, — энергично посоветовал капитан. — Ваш муж тоже. В случае чего, звоните, но так, чтобы никто не видел. Лучше поставьте телефон пониже, а то через окно видно, как вы разговариваете.

Я слегка испугалась, поставила телефон на пол и выдала мужу соответствующие инструкции. Развитие ситуации проходило в бешеном темпе, было похоже, что с минуты на минуту что-то начнёт происходить. Это меня страшно интересовало и несомненно я бы пренебрегла своими обязанностями, если бы не дополнительные плюсы прогулки. Я все больше утверждалась в мысли, что удивительное создание моего воображения каким-то образом связано со всем этим, и из-за него я кое-что испытаю. Скорее всего, жуткую неприятность, что же ещё…

Создание воображения прогуливалось по скверику.

— Я вас очень прошу, прогнать меня отсюда не позже, чем через час, — сказала я вместо приветствия. — Не знаю, хватит ли мне силы воли, но я обязательно должна вернуться не слишком поздно.

— Не многого ли вы от меня хотите? Вы должны сделать что-то неприятное, а я должен вас на это уговаривать?

— Наоборот, мне надо сделать нечто дьявольски интересное, что входит в мои текущие обязанности. Собственно говоря, мне вообще не следовало сегодня приходить.

— Так зачем вы пришли?

— Из-за вас. Я все жду от вас чего-нибудь необычного, чего не могу себе представить и меня толкает интерес.

— Боюсь, что я обману ваши ожидания, в моих планах нет ничего необычного. Кроме того, вы говорите таким тоном, как будто текущие обязанности чем-то отличаются от повседневных. Отсюда следует, что это какое-то исключительное занятие, которое скоро закончится?

Я осуждающе и с отвращением глянула на него. В конце-концов, оглушена я или нет, я ещё отдавала себе отчёт о том, что говорю. Столького я не говорила! Он это придумал сам, и просто невозможно, чтобы он так попал абсолютно случайно!..

— На первый взгляд вы вызываете доверие, — с унылым ожесточением сказала я. — А на слух вы вызываете во мне беспокойство. Если окажется, что вы меня обманываете, покушаетесь на мою жизнь и здоровье, действуете мне во вред…

— Почему мне необходимо покушаться на вашу жизнь или действовать вам во вред? — спокойно спросил он через минуту, не сумев дождаться от меня продолжения. — Есть что-нибудь, что позволяет выдвигать такие предположения?

— Конечно, есть! Время от времени вы делаете такие замечания, будто знаете обо мне абсолютно все, а кроме того…

— Вы о чем-то начали говорить, извините, что я вас прервал.

На мгновение я потеряла нить.

— А кроме того, — продолжала я, с усилием вспомнив, что хотела выяснить, — ваши прогулки здесь подозрительны. Это не самое прекрасное место в мире. На кой же черт вы тратите здесь своё бесценное время? Мне кажется, что вы за мной следите, хотите вырвать из меня тайну, я даже не знаю, что ещё…

Он немного подождал, но больше никакие предположения не приходили мне в голову.

— Я бы мог, например, следить за вашей безопасностью, — вежливо и будто приглашающе подсказал он.

— Не вижу повода. Во-первых, мне ничто не грозит…

— Если вы опасаетесь фальши и обмана с моей стороны, вам, видимо, что-то грозит.

— Я могу страдать манией преследования. А кроме того…

До моего одуревшего сознания только теперь стало доходить, что он сказал.

— Что? — удивлённо переспросила я. — Вы все обо мне знаете и следите за моей безопасностью? Что это значит?

— Я сделал предположение. Подсказал вам одну из причин, по которым мог бы здесь находиться в вашем обществе. Разговор с вами доставляет мне удовольствие, я надеюсь, взаимное. Ничего подозрительного в этом не вижу.

— По-моему, подозрительно все. Вы говорите со мной загадками. Моё необычное занятие действительно заканчивается через два дня, но вы ведёте себя так, будто знаете, в чем оно состоит!

— Возможно и знаю.

— В таком случае, вы либо союзник, либо враг. Если вы союзник, то должны говорить ясно, не переворачивая все с ног на голову…

— Я могу быть и нейтрален…

— Не знаю, как. Тем более, обманывать меня неприлично. В конце концов, знаете вы все или нет?

— Допустим, знаю…

Я открыла рот, силой удержала рвущиеся оттуда слова и внимательно посмотрела на него. Выглядел он так, будто забавлялся на славу. Невозможно, чтобы таким уж большим развлечением был вид моего тела с открученной головой!

Я молчала довольно долго, с некоторым трудом собирая разрозненные мысли.

— И за все время вам не стало интересно, как меня зовут? — неожиданно для себя обиделась я.

— Вы же говорили, что не любите врать. Я терпеливо подожду этой информации ещё каких-то три дня…

Это уже действительно звучало однозначно! Всеми силами я пыталась подумать логично. В голове пронеслось миллиона три разных гипотез, из которых я отобрала несколько средне осмысленных. Если бы он принадлежал к кругу преступников, полковник бы знал о нем и предупредил меня. Если бы он работал с милицией, мой визит к ним не стал бы сенсацией, он догадался, что я не Басенька намного раньше. И то и другое отпадает, и что? Кто он, кроме того, что является плодом моего воображения? Может, его действительно нет?..

На этом архиумном выводе я остановилась. Какой-то мальчонка, пробегающий по скверу спросил у нас время, благодаря чему я вспомнила о необходимости возвращаться домой. Окончания афёры Мачеяков я ждала как гриб дождя!

Муж встретил меня очень взволнованно, странной информацией:

— Слушай, тут приходил один, — с беспокойством сообщил он. — Он пришёл с чемоданом, а я, кажется, свалял дурака, потому что спросил, не за пакетом ли он, а он удивился и спросил, нет ли у нас собаки. Кажется кто-то донёс, что у нас есть такса и мы не платим налог. Слушай, у Мачеяков нету таксы?

На обратном пути из скверика я пыталась настроиться и подготовиться ко всему, но, ради бога, не к таксе же!..

— Даже если и есть, я об этом не знаю. Не удивляй меня так. Подожди. С каким чемоданом?

— Очень большим, весь шеф бы поместился. Поэтому я и подумал, что за пакетом. Сейчас, это ещё не все. Я выглянул за ним в окно, сразу, как он вышел, и знаешь, что он сделал? Начал сгибаться!

Я совсем ничего не поняла, в основном потому, что в голосе мужа звучал искренний страх.

— Как это сгибаться?

— Под тяжестью чемодана. Здесь он размахивал им так, будто он был пустой и ничего не весил, а после выхода он вдруг стал чертовски тяжёлым. В мастерскую он не входил, пакет там лежит, что это должно значить? Он ничего туда не клал!

Меня посетило вдохновение.

— Капитану ты звонил? — быстро спросила я.

— Как я мог позвонить, если ты забрала номера телефонов! — занервничал муж. — Я тоже думаю, что надо ему сообщить, сижу здесь и жду, как пень, а ты шляешься! Уже половина десятого!

— Выгляни в окно, не идёт ли кто, — приказала я и бросилась на колени перед телефоном.

Капитан заинтересовался событием и косвенно подтвердил мои предположения. Он поручил придержать пакет и не выпускать его из виду, пока он не позвонит и не отменит просьбу. Я без труда отгадала, что это означает.

— Иди, следи за пакетом, — сказала я мужу. — Лучше всего, сядь сверху. С ума с этим шефом сойдёшь, очень беспокойный человек. Ну, беги, чего ждёшь?

— Сюда идёт следующий, — отрапортовал муж от окна. — Похож на довоенного старьёвщика.

— Убирайся и следи за сокровищами, а с ним я разберусь!

Приготовившись к самому худшему я открыла двери какому-то очень грязному оборванцу. Оборванец был совсем настоящий, не переодетый. Я засомневалась в его связи с делом.

— Нету, — твёрдо ответила я, решив ни при каких обстоятельствах не продавать чужого добра.

— Бутылки, старые вещи?

— Ничего нет.

— Не может быть. Что-то у вас точно есть. Не бывает такого дома, в котором ничего нет. Продайте, хоть что-нибудь. Может бой стекла. Мусор.

Оборванец производил впечатление готового на все, если не купит хоть что-то. Я решила, что лучше потерять мусор, чем жизнь. Кроме того, я любой ценой хотела как можно скорее от него избавиться, капитан мог позвонить в любую минуту.

— Мусор? Пожалуйста. Мусор могу продать. Во что вы его возьмёте?

Оборванец вытянул из-за пазухи упаковочную бумагу и верёвку. Твёрдо решив ничему не удивляться я принесла ему ведро, две пепельницы полные окурков, коробку от стирального порошка и испортившийся горчичник. Он похвалил меня, с явно выраженным удовлетворением высыпал все на бумажку, прикрыл другой, и с необычной ловкостью сделал из этого пакет формой и величиной напоминающий пакет шефа, обмотал все верёвкой, вручил мне два злотых и ушёл.

Сообщив капитану о визите я спустилась к мужу, проверить ситуацию. Он сидел на произведениях искусства, опершись локтями о стол, и с отречённым выражением лица ворошил волосы на голове.

Можешь идти, у меня это заберут только вместе с жизнью. Не знаю, что они там нахимичили, но он такой же тяжёлый, как раньше. Если что и пропадёт, то не по моей вине. Я не разбираюсь в шайках контрабандистов, к этому не привык, абсолютно ничего не понимаю, и вообще, с меня хватит. Больше ничего не хочу, только бы избавиться от этого омерзительного свинства!

Я оставила его и вернулась наверх. Минут через десять позвонил капитан и поручил оставить омерзительное свинство в покое. Я выволокла мужа из подвала, а минутой позже телефон зазвонил снова, мы побежали, он на лестницу, а я к аппарату. Оказалось, что это не капитан, а пан Паляновский. Сотрудничество с милицией показалось мне вдруг очень обременительным.