— Вы очень неплохо это определили. Может слегка упрощённо, но довольно точно.

— Значит, вы являетесь моей противоположностью. Мне это не надоело и я не желаю полного покоя…

— И поэтому вы встреваете во все, что подворачивается?

Я вросла в землю. Мы стояли под фонарём, лицом друг к другу. Он смотрел на меня взглядом, наполненным вежливым интересом, каменно-спокойным лицом. Вместо того, чтобы напрячь мозг, разгадать, понять, расшифровать, что означает то, что я услышала, я чувствовала только одно — он смотрит не на меня, а на лицо Басеньки. На эту дурацкую чёлку, на идиотскую родинку, на агрессивные брови и недовольный рот…

Первое, о чем мне наконец-то удалось подумать, что моё отупение не имеет границ и я с ним не справлюсь. Затем я решила, что всегда приятнее иметь такого противника, как этот, чем какого-нибудь урода. Потом я стала сомневаться, действительно ли он мой противник. Потом я решила продолжать играть роль и скрыть правду, которую минуту назад я чуть не выболтала.

— Откуда вы знаете, что я во что-то встреваю? — обиделась я.

— А я и не знаю. Я догадался по тому, что от вас услышал…

Я увидела спасительный свет, невероятным образом ситуация радикально изменилась. Гнетущая меня тяжесть бесповоротно исчезла, хотя я только теперь осознала, что за весь вечер так и не овладела положением. Все происходит независимо от меня. Единственное достижение, которого я добилась собственными усилиями — добыча не столько бизона, сколько телёнка, я полностью вышла из роли Басеньки и теперь не имела возможности в неё вернуться. Телёнок был хоть и маленьким, но было непонятно, не вырастет ли он, поскольку от неё я оставила только лицо…

Я очень смутно ощущала течение времени, в ногах чувствовалась тяжесть бесчисленных километров, темы для разговора появлялись сами собой и размножались, как кролики весной, мне казалось, что этого человека я знаю бесконечное число лет. Я расслабилась, сознания мне хватило только на протест против того чтобы он шёл со мной дальше края скверика и наконец, в окончание чудесного вечера, я подстрелила вожака стада.

Если точнее я невольно протянула руку для прощания. И, конечно, он мне представился.

— Раевский, — отчётливо и благожелательно произнёс он.

— Хххххххх… — сказала я, панически пытаясь преобразовать эти первые буквы во что-нибудь — хрип, кашель, отхаркивание, отрыжку, хоть что-то, лишь бы не Хмелевская!!!

Фамилия Мачеяк сквозь горло не пробилась. Обидевшись на себя, решив вернуть пану Паляновскому его паршивые пятьдесят тысяч, я ограничилась невнятным бормотанием…

Разволновавшийся до сумасшествия муж ждал в гостиной.

— Боже мой, я уже думал, что ты попала под машину! — раздражённо выкрикнул он, увидев меня. — У тебя, осенние манёвры, или как?! Я сижу здесь как на сковородке, ни хрена не знаю, что делать, это просто скандал, я все выяснил!!!

Перестановка на новые пути расслабившихся и разомлевших мозговых центров потребовала от меня долгого времени и геркулесовых усилий. Про пакет для шефа я полностью забыла и в первый момент вообще не поняла, о чем он говорит и чего хочет.

— Что с тобой… — начала я с лёгким испугом.

— Пошли!!! — остановил меня муж и схватив за руку поволок на кухню. — Посмотри сама! Я их изобличил! Я химик!

Я не понимала, какое отношение имеет к делу то, что он химик, до тех пор пока не увидела результатов его деятельности. Собственность шефа лежала на столе в состоянии достойном сожаления. Каменные рамки картин были частично поколоты, из рыцаря на доске торчали щепки, а лишённые излишних украшений подсвечники производили впечатление надкусанных.

— Смотри! — горячо потребовал муж. — Когда ты ушла мне было нечего делать и я присмотрелся к этому повнимательней. Это такое же железо и такая глина, как я китайская роза! Мрамор. Разве это мрамор? Это искусственный мрамор, как называется то, из чего делают колонны, стены?..

— Алебастр, — машинально ответила я.

— Алебастр. Сколько он весит? Столько же как мрамор?

— Ты что, мрамор это камень, а алебастр — это гипс. В две тонны разница…

— Вот из алебастра все это и сделано, дерьмо это, а не мрамор! И подсвечники дутые!

Я испугалась, что он от чего-то свихнулся:

— Успокойся, говори по-порядку! — потребовала я, вырывая у него руку. — Может сделать тебе холодный компресс на голову? Или воды выпей… Ничего не понимаю, какие дутые, какой алебастр?!

— Да посмотри же, ослепла ты на этой прогулке, что ли?

Я присмотрелась к охаянным обломкам, все ещё не зная, что должна увидеть, пытаясь избавиться от впечатления, что мой сообщник свихнулся и в приступе сумасшествия пообгрызал подсвечники. Сообщник стоял надо мною словно палач и возбуждённо сопел. Я заметила отпиленный кусочек железа, увидела крошки псевдомрамора, осторожно взяла в руку надгрызенную оболочку и заглянула в выдолбленную дыру. Мне показалось, что там что-то блестит.

— Там что-то есть? — неуверенно спросила я.

Муж кивнул головой так, что она у него чуть не отвалилась.

— Золото. Настоящее золото, чтоб я сдох. Во всех.

Я вновь остолбенела. Я осмотрела остальные подсвечники, взглянула на повреждённую раму рыцаря, заглянула под щепки. Это была не настоящая доска, дерево было очень тонким, а в середине тоже что-то лежало. Я наклонила рыцаря, муж подсветил фонариком, под мазнёй блеснули драгоценные камни.

— Вот тебе и на, похоже на икону! — сказала я с недоумением. — Утыканную драгоценными камнями и, кажется, старую!

— Как пить дать, икона! — с воодушевлением подтвердил муж. — Золото и произведения искусства в ординарной упаковке. Ты что-нибудь понимаешь?

Рыцарь ущипнул меня за палец, благодаря чему я обрела уверенность, что мне это не снится. Я посмотрела на все ещё раз и уселась в кресло, ощутив, что с этого надо было начинать.

— Зажги газ, — попросила я. — Это серьёзное дело, мне надо выпить чая. Придётся подумать.

— Пахнет мошенничеством, — подвёл итог муж, послушно доливая воду в чайник. — Не знаю, что за человек этот шеф, но чувствую преступление, получается так, что мы станем жертвами. Нам это подбросили в полной уверенности, что мы ничего не сделаем и это будет лежать. С минуты на минуту примчится милиция, возьмёт нас за шкирку…

— Дурачок, это было бы слишком просто. Милиции здесь делать нечего, каждый может хранить свои драгоценности хоть в сушёном дерьме. Кроме того, сразу бы стало ясно, что мы это мы, а не они. Разве что… Подожди…

Муж с интересом повернулся ко мне:

— Ну?

— Подожди, кое-что пришло мне в голову. Разве что…

Моё больное воображение понеслось галопом.

— Разве что их убили и подозрение должно пасть на нас. Возможно, все устроено так, что они найдут их трупы, примчаться сюда, увидят нас, притворяющихся ими, с ворованным имуществом и привет — преступники готовы. Объяснения, которые мы будем давать будут, естественно, такими идиотскими, что нам никто не поверит, а если и поверит, нас посадят за подделку под кого-то другого. Выхода нет, мы замешаны в преступление!

Муж стоял посреди кухни, с руками застрявшими в вздыбленных волосах и смотрел на меня с тупым страхом.

— Ты это серьёзно? — хрипло прошептал он. — Ты уверена?..

Я опомнилась. С некоторым усилием я овладела буйством разошедшегося воображения, потому что мысленно увидела труп Басеньки, вытянутый из-какого-то болота в неизвестной мне местности. Было бы очень странно, если бы Мачеяки выбросили сто тысяч за убийство самих себя. Положение казалось серьёзным, нельзя было поддаваться панике и буйству воображения. С некоторым трудом я поднялась с кресла, сняла жакет и повесила его на спинку.

— Ну ладно, возможно, дело не в убийстве, а в чем-то другом. Может должны быть замешаны не мы, а шеф? Нет, это нелогично. Кроме того, как мы замешаны? Мне в голову ничего не приходит.

— Муж вдруг пришёл в себя, вынул руки из причёски и закрутил газ под закипевшей водой.

— Я бы ничего не говорил, если бы это не было так странно замаскировано. С этими преступлениями ты кажется переборщила, но какая-то пакость быть должна. Я понимаю золото, понимаю антиквариат, но на кой черт делать из этого такие штуки? Для шефа!.. И эта наше показное сходство! За тобой никто не следил на прогулке?

Внутри у меня все перевернулось. Следил!.. Нет, действительно, слежкой этого назвать нельзя… С минуту я не могла сообразить, что ему ответить, действительность перемешалась с измышлениями, факты с допущениями, сама я не могла разобраться, что имеет отношение к делу, а что нет. Мизерные остатки трезвого ума предостерегли меня от приплетения к этому блондина…

— С одной стороны этот дурацкий маскарад, а с другой фаршированные шедевры, — уныло говорил муж. — Все отдельно ещё ничего, но вместе — для меня многовато.

— Для меня тоже.

— Пятьдесят штук я уже вложил в квартиру. Черт, не знаю, что и делать…

— Заварить чая, — решила я. — Надеюсь ты в состоянии?

Я подумала ещё немножко и твёрдо добавила: — Я лично все больше созреваю для обращения к милиции.

Муж выронил банку с чаем.

— Чокнулась, что ли?!..

— А ты предпочитаешь, чтобы милиция пришла к нам? Прежде чем мы догадаемся в чем тут дело, может быть уже поздно. Да налей же наконец воды!… Я думаю, на всякий случай с ними надо побеседовать.

— Я уже вижу, как они поверили во всю эту болтовню про любовь! Ты знаешь, что будет за пользование чужими документами?

— Ты показывал кому-то документы Мачеяка?

Муж застыл с чайником в руках, интенсивно думая. Он сделал движение, будто пытался почесать голову, но чайник помешал. Он чуть не ошпарился.

— Нет, — ответил он через минуты с необычайным облегчением. — А ты?

— Я тоже, нет. Обвинение в использовании чужих документов отпадает. Заметь, что о нашей договорённости никто не знает. Если бы мы, например, поселились здесь на время их отпуска, для охраны дома и мастерской…

— Что? А знаешь, это мысль… Неплохая мысль! Слушай, это гениально!

Мы сдвинули на край стола подозрительные богатства, принялись за чай и приступили к дальнейшему обсуждению. Все вместе было очень сложно, непонятно, подозрительно и беспокояще, необходимость войти в контакт с милицией начинала нам все больше нравиться. В любом случае это было единственным безопасным решением. Первое потрясение у нас уже прошло и мы начали думать почти нормально.

— Это отнюдь не гениальная мысль, а просто следующий идиотизм, который мы не должны совершить, — безжалостно сказала я. — Первое, что мы должны обсудить, — отношения, связывающие нас с Мачеяками, без этого, все остальное не имеет смысла. Как только мы попробуем соврать, немедленно окажемся в безвыходной ситуации и подозревать начнут нас, а не преступников. Придётся говорить правду, без этого не обойтись. Но это ещё ничего, я вижу здесь кое-что похуже.

— Что именно?

— А то, что они позаботились о нашем показном сходстве. Мы не можем этим пренебречь, это имело какую-то цель. Я подозреваю, что за нами кто-то смотрит. Кто-то за нами наблюдает. Может быть, кто-то непрерывно за нами следит…

Муж нервно обернулся и посмотрел на газовую плиту.

— …проверяет, что мы делаем, — зловеще продолжала я. — Как ты думаешь, что будет, когда они увидят, что мы мчимся в милицию?

— Кто увидит?

— Те, кто за нами следят.

— Как ты думаешь, кто это?

— Что я, дух святой? Черт его знает. Если Мачеяки позаботились, чтобы мы были похожи издалека, то Мачеяки могли позаботиться и о том, чтобы кто-то проверял, не пренебрегаем ли мы своими обязанностями. Вероятно, какой-то враг Мачеяков. В это должно быть замешано много людей, не станут же они посылать себе пакет и лезть через подвальное окно. Наш визит в милицию наверняка в программу не входит.

Муж с неприязнью посмотрел на меня:

— Ну и что? Ты думаешь, что нас застрелят на пороге или набросят лассо?

— Дурачок, не будем же мы сидеть в милиции до конца света. Выйдем. Потом пройдёт ночь, потом будет следующий день, потом нас может повстречать несчастный случай…

— На лице мужа появилось выражение безграничного недовольства.

— Я уже решил, что не дам себя обдурить. От твоих видений можно чокнуться, ты все время выдумываешь что-нибудь такое, что я в конце-концов и сам не знаю, в каком мире живу. Слежка кажется мне правдоподобной, а весь остальной винегрет — по-моему преувеличение. Все это странно, не спорю, но может, ничего особенного? Может, никакое не преступление, а обыкновенное мошенничество?

— Я не знаю такого мошенничества, исполнители которого любили бы обращаться в милицию. Кроме того, это может быть даже благородный поступок, младенчески невинный, это могут быть реликвии и святыни, закрытые специально, чтобы взгляд человека их не портил. Тем более, явное обращение к милиции недопустимо. Подумай логично. Одно их двух, либо мы имеем дело с преступлением и тогда преступники стукнут нас по темечку, или все это нам кажется — тогда мы представляемся истерическими свиньями. Мало того, что мы должны попасть к легавым незаметно, но и должны позаботиться о сохранении тайны, если окажется, что это личные дела Басеньки и Романа. Они заплатили и как благородные люди имеют право потребовать…

В конце-концов муж дал себя убедить, выдвинув некоторые опасения.

— И как ты себе это представляешь? Товарищ начальник, есть преступление, но только никому не говорите… Они же заставят тебя дать письменные показания, начнут следствие…

Я успокаивающе махнула чайной ложкой:

— Ничего подобного. Я знаю, к кому идти. К одному полковнику, он меня знает, немного, но знает. Это человек интеллигентный, видел в своей жизни и не такое и сможет понять.

— Вместе пойдём, или ты сама?

— Сама. Лично. Я договорюсь с ним по телефону.

— Как ты или как Бася?

— Чокнулся? Конечно, как я! В этом все и дело. Тебе придётся помочь, потому что по дороге надо будет превратить её в меня. Я выхожу из дома как Басенька, а в милицию вхожу, как я, собственной персоной. Надо что-то придумать.

Муж уже перестал сопротивляться и даже загорелся новой идеей. Личная беседа со знакомым полковником казалась мне наилучшим выходом, особенно после того как я отметила его достоинства. До поздней ночи мы обсуждали технические вопросы предприятия и в конце-концов спланировали его до мельчайших деталей…

Полковнику я позвонила назавтра и условилась с ним на следующий день, ровно в полдень. Затем, согласно плану, я обеспечила себе транспорт. А именно, позвонила одному из друзей, обладателю «трабанта». Он уже давно привык к моим странным идеям.

— Ежи, — таинственно сказала я, — можешь ли ты завтра, ровно без пятнадцати двенадцать, ждать меня на Хмельной, перед входом в кинотеатр «Атлантик», чтобы отвезти меня на Мокотув? Только отвезти и больше ничего. Как можно быстрее.

— Завтра?

— Завтра. Без пятнадцати двенадцать. В полдень.

— Рад стараться. Конечно есть экипажи, которые отвезли бы тебя быстрее, например пожарники, но насколько я понимаю, по каким-то причинам ты не желаешь воспользоваться их услугами. Без пятнадцати двенадцать, на Хмельной, перед входом в кинотеатр. Я и моя машина к вашим услугам…

Больше пока ничего улаживать не требовалось. Эмоции должны были появиться завтра. Проблемы загадочного существования Мачеяков стали в мёртвую точку, позволив перевести дыхание.

Я шла в скверик, наполнившись добродушным меланхоличным интересом. Знакомство с блондином казалось каким-то нетипичным, с одной стороны удивительно строгим, а с другой — непостоянным и ни к чему не обязывающим. Я не была в состоянии предвидеть, что из этого получится и получится ли что-нибудь вообще. Воображение, вопреки привычке, ничего не подсказывало, а мозг, измученный шефом, временно отказывался работать. Я была готова только к одному, не скомпрометировать себя какой-либо инициативой.

Увидела я его внезапно, он спускался вниз намного раньше чем обычно. Я столкнулась с ним как-раз на перекрёстке аллеек, вежливо не делая никаких усилий для этого. Я, правда не развернулась и не бросилась бежать, но и не чувствовала, что должна это сделать.

Он остановился, поклонился, и как-то само-собой получилось, что поздороваться стало необходимо и естественно.

— Не ждала вас увидеть в такое время, — произнесла я ни о чем не думая. — Обычно вы появляетесь позднее.

— У меня был исключительно тяжёлый день, и только теперь я возвращаюсь домой, — живо ответил он. Я пытался хоть как-то сгладить последствия того, что вы так любите. Избытка неизрасходованной энергии.

Этим напоминанием он сразу же меня разозлил.

— Кто-то столкнул с рельсов паровоз? — с ядовитой доброжелательностью поинтересовалась я, медленно двинувшись вниз по аллейке.

— Не совсем. Но разбил стоящую на стоянке машину и сядет. Молодой парень, которого мне жалко, потому что он сделал это по-глупости, пьяным. А напился он от ревности к девушке.

— Шутите! Такие чувства у теперешней молодёжи?!

— Это случается чаще, чем нам кажется. А парня мне жаль, он вообще-то стоящий, если бы не эта девушка из него могло что-нибудь выйти.

— А вы случайно не антифеминист?

— Не думаю. Хотя временами задумываюсь, не стать ли им. Женщины бывают просто ужасными.

— Мужчины тоже, — убеждённо ответила я и остановилась. — Я не хочу навязываться, но не могли бы мы присесть? Разговор в вертикальном положении доставляет мне мучения, а встать отсюда мы можем в любой момент.

Я вспомнила, что не должна была проявлять никакой инициативы.

— Может вы спешите? — как можно скорее добавила я.

— Наоборот, я с удовольствием здесь отдохну…

Он выбрал скамейку, вытер её, и заботливо, как паралитичку, усадил меня. Во время возни со мной он выглядел так, будто до блеска начищает редчайшую жемчужину. Осознавая значение этой вежливости, я мысленно уныло кивнула головой.

— Кажется вы хотели вернуться к теме, — потребовала я. — На каком основании вы интересуетесь мальчиком деморализованным плохой девочкой? Милиция, комиссия по делам несовершеннолетних?

— Ни то ни другое, а скорее и то и другое. Я случайно знаю парня. Девушку ему подставили специально, чтобы столкнуть с пути истинного. Наши преступные элементы иногда работают масштабно и используют самые изощрённые методы.

— И зачем вам это? Вы этим занимаетесь?

— Частично. Я этим интересуюсь. Я не люблю организованной преступности, действия которой отражаются на всем обществе. Если могу, противодействую.

— Невероятно! — вырвалось у меня. — Мафия, преступления, тайны… Это же мне и нужно!

— Зачем?

Я прикусила язык. Роль Басеньки начинала меня тяготить, как ядро, привязанное к ноге. На кой черт я вообще согласилась разговаривать с паном Паляновским?!.. Ах, да, без пана Паляновского я не попала бы на эти прогулки…

— Такой у меня характер, — уныло сообщила я. — Я питаюсь сенсациями и без них ощущаю голод. Как солитёр.

— Солитёр предпочитает мясо. Мне кажется, что в настоящее время вам грех жаловаться на отсутствие загадок и тайн.

— Откуда вы знаете?

— Вы мне сами сказали…

— Вы говорите мне вещи от которых волосы становятся дыбом. Кажется мне, что-то, что вы делаете… вы делали и в прошлом… это то, что всегда меня притягивало. Не могла бы я как-нибудь в это впутаться?

— Нет, — спокойно ответил он, даже не пытаясь воспротивиться моим инсинуациям. — Вы не можете. Для этого надо иметь соответствующую подготовку и черты характера, которых вам недостаёт. Например, терпение…

Я никак не могла его понять. Если он был кем-то из тех, о ком вслух не говорят, он должен был категорически отказаться, тогда бы я точно знала, кто он. Но он вовсе не отпирался, из-за чего я терялась ещё больше. Он демонстрировал искреннее радушие, из которого ничего не следовало.

На различии наших характеров сказалась разница пола. А из разницы пола естественным образом следовал брак. О браке, как таковом, у меня всегда было собственное не слишком лестное мнение. Из его ответов начало проясняться нечто, что меня удивило и что я решила выяснить не взирая на последствия, которые легко было предвидеть. Было похоже, что отстрел бизонов я веду на всех парах.

— Не знаю, будет ли это тактично, но нет ли у вас жены?

— Нет. Но была. А вы? Я имею в виду мужа.

Меня застопорило. Что я могла сказать? Врать плохо, сказать правду ещё хуже. Надо было решиться, кто я, Басенька или я…

— Нет у меня никакого мужа, — решительно произнесла я, чувствуя, что признаться в существовании пана Романа Мачеяка выше моих сил. — Был, но теперь нет. Он со мной не выдержал. А что касается вашей жены, я удивлена, что её нет, потому что она должна быть, и я даже знаю, как она должна выглядеть.

Я справедливо предположила, что его жена заставит забыть про моего мужа. Он не скрывал интереса, довольная произведённым эффектом, я описала ему его выдуманную половину. Моё описание его позабавило, но не пришлось по вкусу.

— Вот уж не знаю, понравилась бы мне она, — решил он. — Внешность ещё так сяк, но характер…

— Поэтому я и решила, что ваш союз не очень счастливый. Кроме жены у вас ещё должен быть кабинет с довоенным письменным столом, — продолжала я без остановки, пытаясь подавить в зародыше всякие мысли о моем муже. — В трехкомнатной квартире…

— Я живу в однокомнатной, — остановил он меня. — Письменного стола у меня вообще нет, пишу я на маленьком столике. Ради бога, откуда вы все это взяли?

— Вы так выглядите. От нечего делать я присматривалась к вам в скверике и добавила вам антуража. Вы выглядите как цвет цивилизации.

— Как что?

— Как цвет цивилизации. Который не приспособлен к жизни в лесу, потому что там все колется, здесь ему мокро, там грязно, а там за воротник капает. Который садится на муравейник.

У него начался такой приступ смеха, что я удивилась. Мне совсем не хотелось его так веселить.

— А вы знаете, это лучший комплимент из всех, что я слышал, — сказал он не переставая смеяться. — Вы понятия не имеете, как я боялся и сколько усилий потратил на то, чтобы быть похожим на цивилизованного человека, а не на лесного отшельника. Я очень долго жил именно в лесу. Лес был моей естественной средой, я до сих пор чувствую себя там намного лучше, чем в городе. Этого действительно не заметно?

— У вас что, зеркала нет? — ехидно спросила я.

— Нет, — признался он, продолжая смеяться. — Есть маленькое, для бритья. В нем видно отрастающую бороду, которая не производит очень цивилизованного впечатления. А вы любите лес?

— Естественно. И даже неплохо себя там чувствую, не мёрзну и не страдаю от насморка…

Я с чистой совестью могла поклясться, что не удерживала его на этой скамейке силой. В любой момент он мог встать и пойти домой. По неизвестным причинам он не вставал и не шёл. Странно…

Когда я ввалилась в прихожую Мачеяков, оказалось, что уже полночь. Муж ждал меня в пижаме, очень злой.

— Ты меня в могилу вгонишь, — уведомил он меня. — Что на тебя нашло, почему именно теперь ты исчезаешь на всю ночь! Прежде ты возвращалась раньше!

Обременительная афёра, мешающая ему весь вечер, диссонансом ворвалась в моё благостное настроение и показалась мне невыносимо противной. Я на мгновение забыла, что люблю сенсационные происшествия.

— Кто просил тебя ждать? — раздражённо спросила я. — Как муж ты меня не ждал, а теперь у тебя крыша поехала! Что-то случилось?

— Конечно! Я отколупнул кусочек от глиняного подсвечника и, слушай, там какая-то скульптура.

— Какая скульптура?

— Ну статуэтка. Из золота.

— Наверное тоже шедевр. Это просто извращение действий торговцев. Они подделывают стекла под бриллианты из царской короны, а тут шедевры превратили в мазню. Хоть убей, но я не понимаю, зачем им это было нужно!

— Я не знаю, наверное, придётся ещё поразмыслить, может что и придумаем до разговора с полковником. Ты отдаёшь себе отчёт насколько по-идиотски все это выглядит?

— Будет ещё более идиотски, если окажется, что мы должны отдать шефу его собственность в первоначальном состоянии, — беспокойно заметила я, когда обнаружила, как он разорил драгоценности. — Надеюсь, это все-таки преступление…

Муж направился за мной на кухню, упёршись в необходимость продолжить рассуждения. Он выдвинул предположение, что визита взломщика ожидали и старались отбить у него искушение выкрасть самое ценное, спрятав его таким изощрённым способом. Отталкивающе могла подействовать и тяжесть. В конце-концов я дала себя вовлечь в тему, придерживаясь все-таки версии правонарушения и боязни милиции, поскольку от одной мысли о том, что мы разломали на кусочки собственность порядочных людей и теперь мне придётся собственноручно реконструировать морду плакальщицы, мне делалось нехорошо. Дополнительно меня сбивало воспоминание о пане Паляновском, пылкая чувственность которого не позволяла исключить амуры с Басенькой. Нельзя же было допустить, что предметом чувств мог быть рыцарь с головой, как дыня…

На следующий день, в половине двенадцатого, мы начали действовать. Я запарковала Басенькин вольво у торгового центра и вместе с мужем пошла в «Саву». На мне была яркая шляпка и плащ в клетку, муж нёс сильно набитую сумку. Старательно симулируя желание что-либо приобрести мы обошли первый этаж, поднялись наверх и вышли на лестничную клетку в задней части. На лестнице как раз никого не было. Я сорвала шляпку с головы, сорвала с себя плащ, муж выхватил из сумки светлый жакет от юбки, которую я надела под плащ, я воткнула ему в руки сумочку от плаща, вырвала сумку от костюма, прошлась гребнем по волосам, подготовленным косметическим молочком смыла рот, брови и родинку с лица. Длилось это ровно полторы минуты. Я напялила тёмные очки, оставила его запихивающим в сумку клетчатый плащ и помятую шляпку, и через второй этаж вышла наружу со стороны Хмельной улицы.

Мой надёжный друг ожидал в «трабанте» среди кучи машин.

— Делай что хочешь, — сказала я, поспешно усаживаясь. — Но не допускай, чтобы кто-либо нас догнал. Посмотри, не едет ли кто за нами, и, если едет, оторвись от него. Я не могу ехать на Мокотув явно.

— Ты меня удивляешь, — с невозмутимым спокойствием сказал Ежи трогаясь с места. — Мне казалось, что ты там живёшь и это все знают. Кроме того, если догонять нас будет милиция, предупреждаю сразу — убегать не буду.

— Милиция мне не мешает, я боюсь частных лиц.

— По-моему наше грустное серое существование набирает красок! Что на этот раз?

— Понятия не имею, но через две недели тебе расскажу. К тому времени все должно разъясниться. О боже, езжай!!!..

Ежи отказался от соблюдения правил и проехал перекрёсток на жёлтый свет, благодаря чему мы стали последней машиной на дороге. За нами никто не ехал. Я успокоилась.

К полковнику меня впустили сразу, хоть я пришла на пару минут раньше. Мы посмотрели друг на друга со взаимным интересом, не лишённым опасений. Его наверняка беспокоило, какую новую глупость я выдумала, а я размышляла, как долго он будет меня терпеть. Меня немного утешало то, что с мужчинами, которые мне не нравятся, разговаривать как-то легче, даже если это чисто казённые разговоры.

Полковник мне понравился с первой нашей встречи, это было и естественно, поскольку он был мужчина видный, и удивительно, поскольку он носил бороду. Я не люблю бород, но должна была признать, что она ему исключительно идёт, и, кто знает, возможно без бороды он выглядел бы намного хуже. К общению с ним я относилась с симпатией, испытывая тихую надежду, что симпатия окажется заразной.

— У меня трудности, — сказала я. — Я пришла как частное лицо, чтобы донести на себя. Я преступила закон, не знаю, что теперь делать, и очень прошу не садить меня сразу.

— Скажите, в чем дело. Если это не убийство, то возможно, вы останетесь на свободе.

— Если позволите, я начну с конца. Мне кажется, что я впуталась в дело, которое заключается в подделке произведений искусства. По-моему вам это знакомо.

Полковник как-то странно посмотрел на меня:

— Не знаю, понимаете ли вы, что мы довольно редко подделываем произведения искусства.

— Но вы раскрываете преступления в этой области намного чаще, чем я. Значит так, я нашла пакет… То есть, его нам принесли… Нет, все-таки с этого начинать не стоит.

Полковник смотрел на меня с выражением терпеливого отвращения. Я решила с конца не начинать.

— Жаль, по-видимому придётся начать с начала. Итак, один мужчина уговорил меня, чтобы я три недели изображала женщину, которая уедет. Я должна была поселиться в её доме и ссориться с мужем. Как она. Я похожа на неё лицом, особенно в её парике и её шмотках. Я там поселилась.

— Зачем? — остановил меня полковник.

— Как зачем, чтобы изображать эту женщину…

— Зачем её изображать?

— Так этот мужчина, который меня уговорил, говорил, что для любви. Чтобы она могла уехать с ним в тайне от мужа. Такая большая любовь, тайная, с препятствиями… Подождите, как раз здесь собака и зарыта. Я поселилась и через некоторое время узнала, что её муж вовсе не её муж, а подставное лицо…

— Не могли бы вы говорить попонятнее?

— Стараюсь, как могу. Я выступила в роли хозяйки дома, и в доме был муж, который, как оказалось, очутился в точно такой же ситуации, то есть, один мужчина уговорил его, чтобы он изображал мужа, то есть этого мужчину. Чтобы он поселился в его доме и ссорился с его женой. Он поселился и был уверен, что жена это я…

— По-моему, вы как раз пишете какую-то неслыханно запутанную повесть. Какое отношение к этому имеет подделка произведений искусства?

— Жаль, что я не принесла эту плакальщицу над гробом, вы бы сразу поверили, что все это правда, — уныло сказала я, одновременно подумав, что мои рассуждения действительно звучат не совсем понятно. — Но она чертовски тяжёлая, кроме того я не хотела испытывать ваши нервы. Вместо того, чтобы поблагодарить меня, вы надо мной издеваетесь.

— Не знаю, кто над кем, по-моему, вы надо мной.

— Я бы не решилась. Слушайте дальше. Короче говоря, выяснилось, что в доме живут два человека, которые, вдвоём, в тайне друг от друга, должны изображать чужих людей. Причины, по которым нас уговорили, показались нам неясными и подозрительными, до сих пор мы их так и не поняли. Это ещё ничего, я бы к вам не прибежала, подозрительным нам показался пакет, который принёс пару дней назад какой-то жлоб. Во-первых, он по-дурацки со мной разговаривал…