Я попыталась хоть как-то выбраться из-под обрушившейся лавины обвинений:

— Во-первых, не любую, во-вторых, эту последнюю шутку придумала не я, а в третьих, одного вы достигли наверняка — даже если я действительно их упёрла, под тяжестью подозрений, до конца жизни ими не воспользуюсь. Ради бога, нельзя ли их найти, хоть для того, чтобы доказать мою невиновность?!

— Заверяю вас, что этого мы желаем также горячо, и не только из-за вашей невиновности. Тем не менее, вы под подозрением и должны с этим считаться. Если вы собираетесь куда-то поехать, ничего не выйдет.

— И в Сопот нельзя? — уныло спросила я через минуту.

— Что-что?

— В Сопот…

— Одна?

— Нет не одна…

Полковник задумался и вдруг посмотрел на меня с чрезвычайным интересом:

— Ах да, в Сопот езжайте. Но предупреждаю, больше никуда!

— Не думаете же вы, что я сяду в лохань и попытаюсь бежать в Швецию! — разозлилась я. — И вообще, пусть капитан найдёт тот кусок картона со следом ботинка и ищет по ботинкам, а не по драгоценным камням! Чтобы след не затёрли, я заклеила его целлофаном…

— Мы вам за это очень признательны, — ехидно остановил меня полковник, — также, как и за ценные указания. Не преминем воспользоваться…

Свежая мысль о том, что при подозрении в краже такого размера меня должны сразу посадить, посетила меня лишь к вечеру, когда я направлялась в скверик, на встречу с Мареком. Отношение полковника ко мне казалось странным. С одной стороны, он упёрся, что я коварно увела сто тысяч долларов, а с другой — отпускает на побережье. Одну. Сопровождения мне не дал, ни одна собака мной не интересовалась, никто за мной не следил, что все это значит?..

— Хуже всего, что от волнения я даже не попыталась его спросить о непонятном. Половины до сих пор не пойму, — с горечью сообщила я, когда ко мне подсел Марек и мы медленно ехали по тёмным улицам нижнего Мокотова. — По дороге мне удалось кое-что выжать из капитана, кое о чем я начала догадываться после вопросов, которые мне задавали, но потом все заслонили бриллианты, остальное забылось. Мне кажется, что это ещё не конец афёры. Про взломщика милиция ничего не знает, а кроме того, не вижу главаря всего предприятия. Раньше я думала, что это шеф, но нет, не похоже. Я начинаю думать, что главного так и не поймали. Мне ясно, как это происходило. Они переправляли все, что попадалось, под подходящим прикрытием. Дега и Коссак проходили как олени на водопое, иконы — как чеканка на патриотические темы, шпага придворного Зигмунта Августа вероятно выбиралась в путешествие в виде чупаги, а в рукояти её был рубин с кулак величиной. Кто-то это скупал или воровал, потом кто-то переделывал, кажется, именно у шефа была мастерская по производству этих художественных произведений, но все это не вяжется с передачей ему пакета… Потом кто-то искал людей, отправляющихся в путешествие. Все это наверняка было перемешано, все занимались всем, но кто-то должен был все организовать и за всем следить. Кто? И зачем капитан гоняется за комодом? Но самое странное не это…

Марек терпеливо, ничем не выдавая своих эмоций, слушал.

— А что? — спросил он, когда я остановилась, чтобы подозрительно на него посмотреть.

— Они разрешили мне додуматься до всего, — пробормотала я через минуту. — Полковник не слепой, он прекрасно видел, о чем я догадываюсь, и вообще этим не интересовался. Он не посадил меня за бриллианты. Позволил самостоятельно раскрывать разные служебные тайны. Что ему от этого? Он не тот человек, который делает все не думая, у него должна быть цель, но какая? Пока я вижу одну…

— Ну? Какую?

— Главарь существует Его не поймали. И этот главарь — ты. Зная, что я все тебе расскажу, он попытался спугнуть тебя моей болтовнёй, надеясь, что ты ошибёшься. Так всегда делают с самыми закоренелыми преступниками, которым ничего не пришьёшь. Ты должен ошибиться сейчас, убить меня, возможно на это он и рассчитывал. Не знаю, где мы, но место мне кажется подходящим, никак не пойму, почему я тебя не боюсь. Где мы?

— Кажется на Садыбе. Тут ворота кооперативных садов. Никто не ездит, можно остановиться.

Я развернулась задом к воротам, въехала в заросли сорняков и остановила машину. У меня возникали все новые идеи. Марек выслушивал мои рассуждения с явным интересом, возможно, заметив в них долгожданные симптомы мышления.

— Одного я никак не пойму, — продолжала я, немного сменив тему. — Что случилось с таможенниками, напились, что ли? Как можно было не обратить внимания на такую мазню?!

— Это я могу тебе объяснить.

— Как?! Ты знаешь?

— Примерно. Мне удалось додуматься. Это не предназначалось для вывоза…

Как всегда он остановился на некоторое время, после чего начал объяснять. Все оказалось неописуемо сложным.

— Предприятие было довольно разветвлённым, а все заинтересованные лица соблюдали основы конспирации, не встречаясь друг с другом. Один из ближайших помощников шефа перепугался, от того, что милиция заинтересовалась его братом, стянувшим мешок муки с государственной мельницы. Помощника учили, что для золота, прежде всего, надо показать его вес. Желая побыстрее избавиться от опасного товара, он показал вес, что получилось не лучшим образом. Не имея понятия о начинаниях Мачеяков, он отправил пакет обычным путём и воспользовался чужим человеком, как посыльным. Что касается картин, их качество никого особенно не заботило, порядочные люди из лучших побуждений посылают и не такую мазню. В данном случае, это должна была быть семейная реликвия для кого-то эмигрировавшего ещё до первой мировой войны, скорее всего, ещё несовершеннолетним…

— Ну ладно, а рамы?.. — растерялась я. — Кто видел такие рамы?!

— У них было даже письмо, в котором эмигрант просил сделать рамы для картин из камня с поля его предков…

— Мрамор с поля?..

— Это деревня под Хенчиным, рядом с каменоломнями…

Довольно долго я не могла прийти в себя. Трюк с пакетом для шефа от начала до конца превосходил человеческое понимание.

— Откуда, ради бога, ты все это знаешь?

— Какой там знаю, догадался. До этого легко было додуматься…

Я обиженно и недоверчиво посмотрела на него:

— Конечно, додуматься легко… А легче всего было догадаться о мешке муки. После краж муки с мельниц всегда бывают такие последствия. Все нормально. Ты меня в могилу вгонишь… Слушай, а зачем им было меняться на нас? Зачем им это понадобилось?

— А ты не догадалась?

Я чуть не задохнулась:

— Послушай-ка, сокровище моё, — разозлилась я. — Если бы все догадывались до всего самостоятельно, в мире не было бы ни тайн ни неожиданностей. Никакая информация не понадобилась бы, а пресса и радио разорились. Перестань меня учить! Да, догадываюсь, они тоже догадывались, что за ними следят, и решили незаметно исчезнуть. Пожалуйста, это я знаю. Но зачем?!

— Что зачем?

— Исчезать! Зачем?! Что они собирались сделать за то время, пока их не было. Что-то же хотели, мне теперь никто не докажет, что они заперлись в лесной избушке и втроём занимались любовью! А исчезали, чтобы не смущать молодых милиционеров!!!..

— Конечно нет, им надо было другое. А как ты считаешь? Подумай, с какой целью?

От злости меня посетило вдохновение:

— Выкапывали в лесу спрятанные сокровища, — раздражённо сообщила я. — Встречались с контрабандистами на какой-то из границ. Собственноручно в укрытии изготавливали мазню. Убили кого-то. Обокрали музей. Обделывали свои делишки.

— Вот, очень близко. Именно обделывали делишки. Подумай, если у них намечалась сделка, они хотели что-то купить или украсть… Или заменить картины, оригиналы на копии, возможно в церкви, или ещё что-нибудь…

— Да, они не могли это сделать, зная, что за ними следят. Ладно, будь по-твоему, я догадываюсь, что они делали полезные приобретения, спокойно, без помех. Это действительно было так срочно и так выгодно, чтобы заниматься трюком с заменой?

— А если у них было несколько срочных дел? Если в последние месяцы их деятельность была затруднена, если они боялись милиции и не имели свободы, если добра собралось столько, что об утрате они и думать не хотели?..

— Понятно, миллионы рядом, а добраться нельзя. Даже если они и купят что-то, переправить не смогут, потому что за ними следят. И шефу не отнесут, и вообще ничего не сделают. А не мог эти сделки провернуть кто-то другой? Обязательно они?

— Все считали, что за ними следят. Кому-то была нужна свобода действий, вот они её и получили. Благодаря этому, после многих месяцев проволочек, они смогли увидеться с разными людьми, получить у них всякие ценные вещи, завербовать новых, чистых людей, выезжающих за границу…

— А!.. Все, кто с ними встречался, засвечивались и контролировались?

— Вот именно. А им надо было столкнуть все оставшееся имущество, потому что они собирались ликвидировать предприятие. Ты понятия не имеешь, насколько подвижны они были, объехали всю Польшу…

— Им приходилось избегать гостиниц и самолётов, чтобы не называть имён, — заметила я. — Скорее всего, они ночевали у частников. В Кракове купили иконку, в Познани уговорили кого-то отвезти посылку в Париж…

— Примерно так все и было. Только умножь все на десять. Ну и самое главное, они должны были встретиться с тем, кто охранял остатки баронских сокровищ, и встретиться так, чтобы его не обнаружить. То есть тайно.

— Что ж, я действительно неплохо догадалась. А во второй раз они хотели проделать то же самое?

— А как ты думаешь?

— Лично я думаю, что они хотели смыться. Доделать кое-что, домой не возвращаться и исчезнуть в синей дали. Зная, что никто за ними не следит, милиция сидит в кустах и наблюдает за подставными мужем и женой. Так?

— Вот видишь, как легко догадаться, стоит только подумать…

— Подожди. У меня снова не сходится. Я правильно думаю, что комод как-то связан с мифическим главарём?

— Возможно и правильно.

— А мифический главарь связан с бриллиантами?

— Не знаю, тоже возможно.

— В таком случае, опять какая-то бессмыслица. Зачем я здесь? Может все дело в тебе? Если ты не главарь, может ты подменил бриллианты? Испугавшись павшего на меня подозрения, ты помчишься в милицию и во всем признаешься, чтобы спасти меня. Как ни крути, у меня получается, что ты здесь замешан, и я не знаю, кто здесь я — ловушка, приманка или упрёк совести?

— Может, что-то ещё? Например, допинг.

— Как это? Для кого?

— Для тебя. Допинг для мышления. Ты не желаешь оставаться под подозрением, начинаешь думать…

— Много я надумаю, кот наплакал. Того, что я надумала до сих пор, он как-то в расчёт не принимает. На кой черт мне подбрасывать ключик в свой чай?

— Ты же его достала, а в чае его никто не видел.

— Поэтому капитан так разозлился?

— Возможно…

— Ну, хорошо, а взломщик? Стояли люди у дома, или нет? Если стояли, должны были его увидеть! Мало того, ключик в чай тоже кто-то бросил, причём в последний момент, потому что банкой я пользовалась все время. Не зря капитан ругал меня за открытое окно! Почему не разбирались, влазил ли кто-то в окно? Они перестали следить?

— Возможно и перестали. Нужны-то были не вы, а настоящие Мачеяки.

— Значит, у меня нет доказательств того, что кто-то влез и подбросил? Меня можно бесконечно пугать подозрениями?

— Да, можно.

Я на минутку остановилась, пытаясь освоиться с новыми ощущениями.

— Так я на это не согласна, — твёрдо решила я. — Извините. Сделай что-нибудь!

Марек засмеялся:

— Ну и посмотри, как здорово ты исполнила желание полковника, не зная, что ему надо…

Домой я возвращалась полная подозрений и сомнений, с чувством отвращения ко всем бриллиантам мира. Обидевшись на то, что меня подставляют, я сказала:

— Поехали в Сопот. Лучше послезавтра. Если полковник с таким энтузиазмом дал разрешение, что-то там произойдёт.

Насчёт сглазить, у меня оказался особый талант…

Я сама выбрала себе комнату со стороны улицы, из-за вида на море. Когда я представила себе шум машин, подъезжающих ночью к Гранд Отелю напротив, и попыталась поменяться на комнату в боковом крыле, оказалось, что все занято. Пришлось с шумом мириться.

Девушку, живущую рядом, в первый раз я увидела на четвёртый день всеобщего помешательства. Я появилась в коридоре как раз тогда, когда она закрывала свои двери. Она закрыла их, посмотрела на меня и удалилась в сторону лестницы. Я, естественно, присмотрелась к ней и испытала облегчение при мысли, что на этот раз имею дело не с девкой, а с порядочным человеком, для которого красота сама по себе ничего не значит.

Девушка была очень красивой. Скорее всего её следовало бы называть женщиной, потому что ей могло быть и 35 лет, чего, ясное дело, по ней не было видно, и о чем не догадался бы ни один мужчина. Выглядела она на 25, пользовалась дорогой косметикой и имела асимметричные брови, которые прибавляли ей красоты. Кроме того у неё были красивые волосы, прелестная фигура, она была очень худой, гибкой, какой-то чертовски ловкой и подвижной. Мне показалось, что в ней есть нечто знакомое, вызывающее неприятные ассоциации, хотя наверняка я не видела её ни разу в жизни. У меня хватило сообразительности ничего о ней не говорить.

В следующий раз я увидела её в тот же день вечером, когда мы, как всегда опаздывая, спускались на ужин. Она поднималась наверх, мы столкнулись на лестничной клетке. Я не стала проверять, какое впечатление она произвела на Марека, мне было достаточно того впечатления, которое произвёл на неё он. Этот взгляд на него и сразу же на меня… В мире не найдётся женщины, которая не знала бы, что это значит, у меня возникли смешанные чувства.

— У неё интересно раскрашены глаза, — сказал он, усаживаясь за столик. — Ты заметила? Теперь так модно?

Я кивнула, наполнившись легкомысленным удовлетворением. Если бы он ничего не сказал, я бы забеспокоилась — девушка бросалась в глаза, а он замечал все.

— У неё несимметричные брови, и она умело это подчёркивает, — ответила я. — Она прибавляет выражение лицу. Глаза у неё действительно раскрашены неплохо, и я пока не могу найти никакого недостатка, который можно было бы подсунуть тебе под нос. Кроме того, что она намного старше, чем выглядит.

— Откуда ты знаешь? Вы знакомы?

— Нет, я её в первый раз вижу, и вообще не знаю, кто это. Она живёт рядом с нами. Я просто к ней присмотрелась.

— Выглядит она всего на двадцать восемь, — критически заметил он. — Но по-моему, ей тридцать два…

— Тридцать пять, — безжалостно поправила я, — а может и шесть. Я в этом разбираюсь.

Больше мы про девушку не говорили, были более интересные темы. Однако не следующий день я утвердилась в мысли, что Марек ей глянулся. На это неумолимо указывали незаметные признаки. Я самого начала знала, что его должны уводить, особенно личности агрессивные и уверенные в себе, но из-за этой черепахи я чуть не лопнула от злости. Было в ней что-то такое…

После ужина я задержалась. Мы опять заканчивали последними, как опоздавшие. Кто-то предложил ей партию в бридж, за одним столиком уже играли, а за другим искали четвёртого.

— Может быть вы?.. — сказал нам с надеждой известный композитор.

Я собиралась отказаться, но Марек меня опередил.

— Сыграй, — предложил он, — ты же любишь, и давно не играла. Хочешь?

Я заколебалась. У меня появились плохие предчувствия. Она тоже играет, бережёного бог бережёт, но не выманиваю ли я волка из лесу?..

— А ты как? — осторожно спросила я.

— А я с удовольствием посмотрю. Я предпочитаю болеть. Сыграй, сыграй…

Эта агитация показалась мне немного подозрительной, но композитор уже не отставал. Я взяла карты, девушка попала ко мне в партнёрши и села напротив, женщины против мужчин. Марек поставил себе кресло рядом со мной. Собственно говоря у меня не было к ней никаких претензий, она пока не сделала мне ничего плохого, а красоту её я могла в конце концов и простить.

— Накажем мужиков, хотите? — добродушно предложила я.

— Охотно, — ответила она улыбаясь уголком рта, тоже как-то несимметрично. Асимметрия казалась главной чертой её красивого лица.

Понятно, что в карты я смотрела только одним глазом, а вторым присматривалась к партнёрше. Играть она умела, это не вызывало сомнений. Мы бы конечно обыграли мужчин, если бы она не пробросилась. Она надолго задумалась, держала карты в руке, противник очень долго колебался, делать импас под даму или нет, импас был бессмысленным, все показывало, что он этого не сделает, я бы и сама держала готовой эту малку, но он вдруг решился, положил валета, а она, не смотря ни на что, сбросила валета. Когда карта ложилась на стол, она уже опомнилась, но не успела отреагировать.

— Ох! — крикнула она и со страхом закрыла лицо рукой. — Ну, знаете!.. Вы не должны были импасовать! Извините меня…

— Ничего, — ответила я вместе с противниками. — Я знала, что вы положите то, что держите в руке, потому что на стол вы не смотрели. Я и сама так могу. Ерунда, все равно мы их обыграем.

— Наглые бабы, — подвёл итог композитор.

Её жест позволил мне заметить один недостаток в её сказочной красоте. У неё были деформированы два ногтя на правой руке, на среднем и безымянном пальцах. Из-за тщательного маникюра это не бросалось в глаза, и я подумала, что двух ногтей для создания неприязни мне может не хватить.

В Марека с этого момента будто что-то вселилось. До сих пор он сидел тихо, а теперь вдруг оживился и начал ей ассистировать. Зажигал ей сигарету, заказывал кофе, подвигал пепельницу, почти готов был усесться с нею, чтобы согреть. Он окружил её облаком внимания большим, чем меня, как бабку на базаре, и было видно, что она принимает это как явное ухаживание. Я знала, как к этому относиться, и если бы это была противная старая мымра, я не имела бы ничего против, кто знает, может в моем сердце даже проснулась бы жалость, но в присутствии её внешности во мне поселился протест. Где-то внутри, меня грызла ядовитая змея.

Мощный, красивый, прекрасный удар я получила на следующий день, перед обедом. Красясь у зеркала над умывальником, через закрытые двери я услышала, как он обхаживает её в коридоре. Мерзкая дива видимо вернулась из города, у неё были какие-то пакеты, что-то у неё упало, естественно, она выбрала для этого как раз тот момент, когда он вышел из комнаты. Я слышала, как он вошёл к ней, помогал освободиться от этих пакетов, возможно, снял с неё плащик, наверняка повесил, и, кто знает, не снял ли он туфли с её паршивых ножек. В эту минуту я бы не вышла, даже если бы комната загорелась, скорее погибла бы в пламени. Я разбираюсь в жизни и понимаю, что имеет смысл, а что — нет.

Но все-таки у меня никогда не было добродушного английского характера и никогда я не любила изображать достойную сожаления жертву. Моральные муки никогда не были для меня желанным испытанием. Я не стала надолго откладывать выяснение отношений и сразу бросилась на него выпустив когти, сразу после выхода на прогулку, на парапете первой же встретившейся набережной.

— Послушай-ка, сокровище, — зловеще сказала я. — Я к тебе уже привыкла и поверила, что ты будешь любить меня до конца света. Что означают эти афронты?

— Какие афронты? — искренне удивился он, как типичный мужчина. — Что ты имеешь в виду? Не понимаю.

Для меня это было слишком. Последние события, в которых я принимала непосредственное участие, прикончили бы и слона-флегматика. Сначала я две недели панически переживала в образе чужого человека, боясь не того, кого следует, потом на меня падает подозрение в краже бриллиантов и милиция предостерегает, что если я не отдам бриллиантов, дело кончится плохо, потом в мои руки попадает великолепный блондин, я настраиваюсь на из ряда вон выходящий роман, сама испытываю глупые чувства, и тут дорогу мне переходит сногсшибательная дива, чудо красоты, и блондин немедленно оказывается обыкновенным мужчиной, жеманность и кокетство которого, я терпеть не собиралась! Не дай бог!

Я разволновалась. К скандалам у меня всегда был талант. Придуманное счастье слушало, сначала недоуменно, потом с живым интересом, а потом отреагировало полностью неожиданно.

— Так ты ревнивая?! — он обрадовался, как будто было с чего.

Тоже мне, повод радоваться… Естественно, ревнивая!

— А ты думал нет?

В жизни я никого ещё так не смешила, как его этим адом. В высшей степени расстроенная, я присматривалась к его нетактичным приступам весёлости, задумываясь о том, что, черт побери, он видит смешного в моих протестах против обслуживания мерзкой гарпии. Успокоиться он не мог. Это уже было нетипично, и, в довершение, вместо того чтобы восстановить моё внутренне равновесие, он сказал:

— Ты же сама надеялась, что в Сопоте случится что-нибудь необыкновенное. Потерпи и увидишь.

Бог свидетель, я имела в виду совсем не то! В заигрывании с прекрасной гетерой не было ничего необычного, как раз наоборот, было бы необычно не обращать на неё внимания. Но его слова прозвучали как-то удивительно таинственно, настолько таинственно, что полностью меня заблокировали. На дне души поселилось что-то интригующее, неопределённое, нечто, что хоть и отодвигало в сторону вопрос амуров с гетерой, но беспокоило в другом. Я вспомнила, что с таким блондином все должно перевернуться с ног на голову, но отуманенная ситуацией, не посвятила пророческому голосу достойного внимания.

— Хотя бы не занимайся ей так активно, — недовольно сказала я.

— Я не занимаюсь ей так активно. По отношению к ней я веду себя так же, как и со всеми.

Он опять меня разозлил.

— Но ты не снимаешь плащ старичку из конца коридора! И старичок не смотрит на тебя хищным взглядом! Не благодарит с пониманием, не роняет перед тобой пакетов, не махает ручками перед твоим носом, не ждёт за обедом и ужином, пока ты спустишься! И я не разу не видела, чтобы ты зажигал старичку трубку!..

— Наверняка я бы получил этой трубкой по голове…

— Интересно, кого бы из нас ты спасал, если бы мы вместе упали в воду! Прекрасный случай, поинтересоваться! Скорее всего её, из вежливости…

— Похоже на то, что она умеет плавать…

— Зато я умею грести! А если бы не умела, что тогда?!

— По-моему, я являюсь объектом классической сцены ревности?

— Как, ты только теперь заметил? Что за реакции!…

— Хорошо, я ей заниматься не буду. Если она что-нибудь уронит, я изо всех сил пну это подальше, и стану громко хохотать.

— Надеюсь, это будет сырое яйцо, — мстительно произнесла я и наконец перестала дурачиться. Мысль о том, что он пнёт сырое яйцо, удовлетворила меня в достаточной степени.

Скандал оказался ненужным, потому что на следующий день, девушка исчезла. Это не значит, что её кто-то похитил или, что она как-то таинственно пропала, просто убралась из своего номера, в котором поселился кто-то другой. Я испытала облегчение смешанное с недовольством собой и решила о ней забыть.

Все было бы хорошо, если бы не возникли новые проблемы. Ночная жизнь на улице перед Гранд-отелем приобрела невыносимые размеры и гремела так, будто там происходил по крайней мере старт гонок в Монте-Кальварио. Мне это особо не мешало, потому что сон у меня, слава богу, каменный, если я засну, понадобится землетрясение, чтобы меня разбудить. Но Марек почти полностью перестал спать. Он стал немного раздражённым, это раздражение подавлял, но тем не менее, его можно было заметить. Прежде чем я успела подумать, что делать с этим фантом, возникли следующие хлопоты, а именно, я получила по почте корректуру очередной рукописи. Из-за дела Мачеяков я полностью пренебрегла профессиональными обязанностями, но уезжая в Сопот успела договориться по телефону, что эта рукопись будет мне в нужный момент прислана, я как можно быстрее сделаю все необходимые правки и как можно быстрее отошлю обратно, потому что в случае опоздание с ней произойдёт что-то нехорошее, она вылетит из плана или ещё что-то в этом роде. Передо мной возникла перспектива двух, а то и трех дней напряжённой работы и я сдурела окончательно.

Я сама предложила, чтобы Марек на эти три дня переехал в Гранд-отель, что при случае позволит ему выспаться. Я боялась его реакции, мужчины имеют странное отвращение к уступкам по поводу работы любимых женщин. К моему великому удовольствию, он принял это естественно, признавшись, что тоже думал об этом и считает единственным выходом. Мне даже странно, как мне не пришло в голову, что ещё никогда в жизни никакие проявления рассудка до добра меня не доводили.

Рукопись висела надо мною, как упрёк совести, я хотела эту правку начать и кончить, поэтому оставила его без присмотра, не вдаваясь в подробности, удовлетворившись информацией, что он получил комнату на втором этаже Гранд-отеля. Слава богу, я даже не осмотрела эту комнату! Исключительно благодаря этому, моя рукопись вовремя отправилась в Варшаву, если бы я раньше узнала то, что узнала потом, сомневаюсь, смогла бы я понять хоть слово из собственного текста.

Я справилась с самым противным. Просидела половину ночи и все утро, с разгона поработала ещё немного, за обедом придумала новые исправления и вечером наконец потеряла вдохновение. Я решила сделать перерыв, одела резиновые тапочки и чрезвычайно довольная жизнью оставила рабочее место. Мне остались только мелочи, не требующие больших умственных усилий.

Я собиралась пробежаться с Мареком по пляжу. Из того, что он говорил за обедом было ясно, что в это время я должна найти его в гостинице, возможно спящим. Я ворвалась в Гранд и, едва миновав двери, превратилась в неподвижное изваяние.

Через холл шла противная, мерзкая, прекрасная дива собственной персоной. Она не обратила на меня внимания, только что вышла из зала ресторана и начала подниматься по лестнице. Плаща на ней не было, в руке она держала ключ, можно было не сомневаться, что она здесь живёт.

Внутри у меня все застыло. Неизвестно почему, именно в этот момент я вспомнила как её зовут, прочитала в списке гостей, когда ждала разговора с Варшавой. Мануэлла… Тоже мне, имечко! Хотя, следовало признать, в её чёрных волосах, её причёске с коком, её кремовой коже лица было что-то южное… На свитере у неё была завязана зелёная шёлковая косынка, и вдруг всплыло моё самое плохое, до сих пор неясное впечатление! Как гром среди ясного неба меня поразило воспоминание о собственных фантазиях! Ну конечно же, именно так должна была выглядеть его прекрасная жена, которую я мысленно увидела в городском автобусе!!!

В мгновение ока я придумала целую эпопею. Она действительно его жена, настоящая, скорее бывшая, чем настоящая. Он водит меня за нос, они оба скрывают свою связь по неизвестным причинам, целью обмана является что-то имеющее связь со мной… Бриллианты полковника! Пардон, не полковника, а Мачеяков… За сто тысяч долларов они могут делать из меня дуру…

Какой смысл могли иметь такие сложные махинации, я не придумала, потому что вспомнила, что бриллиантов я не крала, их у меня нет, из меня их не выдоить. Я немного расслабилась. Так или иначе, я не могла стоять в дверях Гранд-отеля до конца света, я тоже собиралась подняться наверх, причины, по которой я должна была отказаться от своего намерения, не было. Когда она почти поднялась до первого этажа, я отправилась за ней, чувствуя себя полностью выбитой из колеи и пытаясь как-то трезво отнестись к страшному открытию.

Мерзкая гарпия выше не поднялась, на втором этаже она свернула в коридор налево, я заглянула за ней, она меня не заметила и, благодаря тапочкам, не услышала. Я успела увидеть как она открывает двери в конце коридора, рядом с дамским туалетом.

Марек жил этажом выше, точно над ней. Моё отуманенное сознание поразило следующее открытие, не менее ужасное. Он снял комнату не со стороны моря, где было идеально тихо, а со стороны улицы, с прекрасным видом на автостоянку, откуда доносился пробуждающий его шум…

К счастью, моя личность довольно эластична и склонна к разделению на части. Одна часть, доверительно приняв проявление его чувств, поверила им и плавилась в блаженстве, а вторая категорически решила разобраться, что же здесь происходит. Никаких прямых вопросов, никаких больше скандалов, никаких подозрений, выследить, исследовать и лично проверить, потихоньку, научными методами…

Необходимость позаботиться о третьей части, которая бы координировала поступки двух первых, я как-то забыла. Поэтому первая обошла вторую, чем и сбила её с толку.

— Почему ты не взял себе комнату с той стороны? — спросила я вопреки первоначальным замыслам. — Там же тише.

— Не было, — не раздумывая ответил он. — Все занято, за исключением апартаментов. Не буду же я жить в танцевальном зале. Гулять пойдём?

— Сейчас. Подожди. Под тобой живёт это чудо природы. Эта… героиня романа. Ты знал про это?

— Конечно, я её заметил, — ответил он с полным безразличием. — Подо мной? На это я внимания не обратил. У неё ничего не падало, пинать было нечего…

— Не пытайся уколоть меня яйцом, сокровище моё. Сам видишь, на что это похоже. То видимость, то стечение обстоятельств, но все вместе удивительно друг к другу подходит. Будь добр, меня успокоить.

— Тебе обязательно быть такой подозрительной? Может, ты успокоишься, если я поклянусь тебе, что все это действительно большое глупое стечение обстоятельств и ничего больше? Потому что это так!

— Естественно успокоюсь, если поклянёшься достаточно убедительно, — ответила я уже в коридоре, потому что он в мгновение ока оделся и почти выволок меня из комнаты. — Мне ничего так не хочется, как в этом убедиться…

— Я и сама не знала, что думать. Неверность мужчины чувствуется. Меня дезориентировало то, что я её видела, но в то же время не чувствовала. У меня получалась какая-то странная мешанина и я не знала, что со всем этим делать.

Мы сбежали с лестницы, притормозив в самом низу, потому что перед нами спускался мужчина, которого не следовало толкать с разгона. Марек отдал ключ дежурному.

— Ты не смотрела машину? — вспомнил он в дверях. — Я видел из окна, что там крутился какой-то парень. Не видела, он ничего не сломал?

Как-раз теперь надо было думать о машине! Незнакомые парни меня совсем не касались! Сто парней могли в этот момент прокалывать шины и соскребать краску, сомневаюсь, что я вообще бы это заметила. Я обиженно посмотрела в сторону стоянки.