Кроме того, перед лицом грядущих испытаний тратить время на бесплодные переживания было бы непростительной роскошью. Первым делом надо заняться косметическими масками, хватит откладывать. Проблем невпроворот: убийцы, саженцы, репетиторство, уход за лицом, Богусь… И все требуют незамедлительных действий.

Инстинкт подсказывал Тереске, что Богусь сегодня не придёт. Из дому лучше никуда не выходить, зря на опасность не нарываться. Значит, весь остаток дня можно посвятить уходу за лицом.

Охваченная приятным возбуждением, Тереска запаслась на кухне яйцом, лимоном и оливковым маслом, строго следуя указаниям косметического справочника и советам, вырезанным из разных журналов. Ромашка нашлась в аптечке. Потом она спустилась на кухню и принесла к себе наверх чашку с блюдцем и тёрку для овощей, ополоснула все горячей водой и приступила к изготовлению смягчающего состава.

Поглощённая сложной процедурой, Тереска не обращала никакого внимания на то, что происходит внизу. Кажется, кто-то пришёл, по голосу вроде бы женщина в возрасте, уж во всяком случае не Богусь. Гостья о чем-то разговаривала с мамой в столовой. Тереску это не касалось.

Сгорая от нетерпения, Тереска принялась за дело. Заварила ромашку и распарила над нею лицо, потом клочком ваты намазала на него кашицу из чашки. Кашица получилась жидкой и потекла на шею, испачкала халат и заляпала умывальник. Оставив уборку на потом, Тереска, согласно указаниям справочника, улеглась навзничь. Лежать предстояло целых полчаса, не шевеля лицевыми мускулами. Шевелить мозгами не возбранялось, и Тереска размышляла о том, что делать с указанием «Маску следует смыть тёплым молоком». Его она прочла уже намазавшись, так что тёплым молоком запастись не смогла. И что теперь делать? Не идти же в таком виде через столовую, тем более, что там торчат посторонние.

«Посторонней» оказалась пани Мендлевская. Исполненная любви к ближним и тревоги за их судьбу — в данный момент за судьбу Терески, пани Мендлевская с доброжелательным сочувствием расспрашивала пани Марту о дочери и, в свою очередь, делилась добытыми сведениями. Ошарашенная пани Марта узнала, что Тереска ступила на кривую дорожку, которая ведёт к пропасти, что следует немедленно взять её в ежовые рукавицы, но как можно деликатней, и тогда, будем надеяться, её удастся спасти, в чем сама пани Мендлевская глубоко сомневается. Судя по тому, что она слышала, — слишком поздно…

В это время Тереска у себя наверху открыла один глаз и посмотрела на часы. Полчаса прошло, маска сделала своё благотворное дело, и теперь надо её смыть. Тереска уселась на диване и снова вспомнила о теплом молоке.

Спуститься за ним в кухню не было никакой возможности, потому что в столовой, через которую пришлось бы пройти, все ещё бубнил настырный женский голос. Лицо стягивала твёрдая жёлтая корка, придающая ей вид упыря. В волосах и на халате засохли жёлтые струпья. О том, чтобы выйти в таком виде на люди, нечего было и думать. Сидя на диване и тупо уставясь в стену, Тереска размышляла, что ей теперь делать. Вдруг у неё вместе с маской слезет и кожа?

Что бы этой тётке наконец не смыться! Мама наверняка пошла бы её проводить, и можно было бы незаметно проскользнуть на кухню.

Пани Мендлевская, доведя пани Марту до нервного шока и вырвав у неё обещание держать её в курсе воспитательных мер, которые будут применены к заблудшему чаду, наконец стала прощаться. Затаясь на лестнице, Тереска нетерпеливо слушала обмен прощальными любезностями. Скорей же, скорей…

Пани Марта закрыла дверь и застыла в прихожей, охваченная мрачными раздумьями. В двуличие Терески верилось с трудом, а каких-либо симптомов морального разложения до сих пор за ней не замечалось. Но пани Мендлевская дословно воспроизвела разговор дочери с подругой, а причин оговаривать Тереску у неё не имелось…

Пани Марта тяжело вздохнула, надо бы не откладывая объясниться с дочерью… Подняться прямо сейчас? Нет, так сразу у неё не хватит духу, надо подготовиться к разговору.

Она ещё раз вздохнула и направилась в спальню. Тереска, сидевшая на корточках, заняла предстартовую позицию. Но тут раздался звонок в дверь.

Пани Марта повернула обратно, а Тереска отступила на пару ступенек назад. Корка на лице неимоверно ей досаждала. В дверях показался участковый в сопровождении… О Боже!., бандита, замаскированного под Скшетуского.

Окаменев от неожиданности, Тереска слушала, как гости вежливо, но настойчиво домогаются немедленного с ней разговора. В голове мелькнуло, что оно, может, и к лучшему, удастся разобраться хотя бы с бандитами, но тут ей вспомнилось, в каком она виде. Нет, с яичницей на лице она ни за что не покажется…

— Тереска! — позвала пани Марта.

Не зная, что делать, Тереска молчала. Пани Марта пошла к лестнице и заметила за балюстрадой халат дочери.

— Тереска, к тебе пришли! Спускайся! Почему ты не отвечаешь?

Испугавшись, что мать сейчас поднимется к ней, Тереска решила хоть как-то отозваться, но не тут-то было: рот на затвердевшем лице не открывался. Приложив титаническое усилие, Тереска наконец разлепила губы, но они все равно не шевелились.

— Огоди, сейчас ущусь, — невнятно прошелестела она. — Только ереоденусь.

— Что ты говоришь? — переспросила пани Марта, ничего не разобрав.

— Мне надо переодеться, — пробормотала Тереска уже более-менее отчётливо, проделав ещё одно титаническое усилие и заставив губы двигаться.

— Поторопись!

Тереска отступила в свою комнату, нервничая все больше. После недолгого раздумья она бросилась в ванную. Молоко молоком, но, может, сойдёт и вода?

Вода, и холодная и горячая, никак не хотела смывать твёрдую скорлупу, только скатывалась противной слизью. Так можно плескаться до скончания века. Без молока все-таки не обойтись.

Проклиная болтливую посетительницу, милицию, и саму себя за пагубную непредусмотрительность, Тереска совсем растерялась. Путь на кухню через столовую отрезан. Она не сойдёт, пока они не смоются, а они не смоются, пока она не сойдёт. Судя по голосам, к беседе внизу подключилась и бабушка. Значит, пострадавших при виде её от кондрашки будет на одного больше…

Тереска вернулась в свою комнату и обречённо выглянула в окно. Решётка из дикого винограда, навес над чёрным входом, карниз… Ничего не остаётся, как испробовать этот путь, а в кухню можно пробраться из коридора, со стороны сада, минуя столовую и холл. Мамы и бабушки в кухне точно нет, а отцу с Янушеком там делать нечего…

Янушек управился с ремонтом велосипеда, отнёс на помойку остатки старых шин и, возвращаясь, увидел в сумерках сестру, слезающую с навеса. Нельзя сказать, что его это сильно озадачило, может, для человека такой путь самый удобный. С минуту он понаблюдал, как это у неё получается, потом зашёл в коридор и зажёг свет. Сразу же следом за ним в коридор ворвалась Тереска. Янушек обернулся к ней, собираясь спросить, всегда ли она отныне будет пользоваться таким путём, да так и замер, задохнувшись и потеряв дар речи. Правда, через секунду голос к нему вернулся, но лучше бы не возвращался…

Беседа в столовой была прервана визгом. Визг был короткий, но такой душераздирающий, что сорвал всех с мест. Кшиштоф Цегна оказался самым расторопным. В мгновение ока ворвался он в коридор и ещё успел увидеть Тереску в кухонных дверях.

Не взвизгнул Цегна не потому, что представителю закона негоже уподобиться какой-нибудь истеричке или сопливому юнцу, и не потому, что как раз в этот момент Тереска обернулась и угрожающе прошипела: «Молчи, идиот…», а просто потому, что у него тоже отнялись и юлос, и дыхание. По молодости лет Цегна ничего такого ещё в жизни не видел.

Понимая, что дело худо, Тереска прикрыла лицо первым, что попалось под руку. Ворвавшаяся в кухню пани Марта увидела, как её дочь с головой, укутанной посудной тряпкой, лихорадочно шарит по горшкам и кастрюлькам, разбрасывая крышки.

— Господи помилуй, Тереска! — сдавленно вскрикнула она.

Тереска молча схватила горшок с молоком, выскочила из кухни и галопом помчалась к себе наверх. Спотыкаясь и расплёскивая молоко, она вскоре исчезла с глаз.

Пани Марта попыталась собраться с мыслями. Очень уж озадачивало поведение дочери, как и тот факт, что каким-то чудом, не сходя сверху, она вдруг оказалась внизу. Что делать, бежать следом или попробовать оправдаться за неё перед чужими людьми? Но как, если ей и самой ничего не понятно?

— Вы уж извините, пожалуйста, — беспомощно пролепетала пани Марта. — Не знаю, что это с ней… Молодёжь сейчас…

— Меня уже ничем не удивишь, — с каменным спокойствием изрёк участковый. — Я с ними все время вожусь.

— Может, она все-таки спустится…

— Не спустится, — убеждённо заявил Янушек. — Она, кажется, заболела. У неё что-то страшное с лицом. По-моему, чёрная оспа.

— Детка, что ты мелешь! — забеспокоилась бабушка. — Какая оспа, это кухонная тряпка. Наверное, она вытащила её из грязной посуды. Надо пойти поглядеть.

— Я бы не советовал, — предупредил умудрённый опытом участковый. — Лучше подождать.

— А сколько ждать-го?!

Тереска тем временем успела опорожнить на себя горшок молока, смыв заодно яичные струпья с волос и ушей. Потом убрала следы своих косметических манипуляций с умывальника, ванной, с халата и с пола. От объяснений было решено категорически отказаться. Напоследок она оглядела себя в зеркало, надеясь увидеть благотворные результаты своих стараний.

Если бы кожа у неё была старая и увядшая, возможно, результаты и сказались бы. Но молодое, пышущее румянцем лицо свежее, чем оно есть, уже не сделаешь. Никаких таких перемен не заметив, Тереска сошла вниз, кипя от злости…

Спустя полчаса к дому Шпульки подъехала милицейская машина. Шпульку безжалостно вырвали из объятий сна и подняли с кровати. Ссылки на головную боль не помогли, Тереска была неумолима — Если из меня сделали посмешище, то и ты должна получить свою долю, — сурово и с какой-то горечью заявила она. — Непонятно откуда, но они пронюхали о наших бандитах, а этот Скшетуский, оказывается, милиционер. Давай разберёмся с этим делом и больше не будем забивать себе голову.

— Господи помилуй, какой ещё Скшетуский? — ошеломлённо спросила Шпулька, которой как раз снился загадочный субъект, странная помесь Робин Гуда с Арсеном Люпеном, и она не была уверена, не продолжение ли это сна.

— Тот, на которого мы наткнулись, ну помнишь, который сбежал от нас. Ты не заметила, что он похож на Скшетуского? В том эпизоде, когда он схлестнулся с заарканенным Хмельницким? Ну ладно, хватит болтать, пошли!

В отделении милиции к подругам отнеслись со всей серьёзностью, и обе сразу же почувствовали себя важными персонами. Участковый, бессменно проработавший здесь много лет, вдоль и поперёк изучил не только свой район, но и окрестные. Услышанное не подходило ни к одному из его подопечных, и он выспрашивал малейшие подробности. Кшиштоф Цегна заразил его своей въедливостью.

Подруги обстоятельно описали трех подозрительных типов, неоднократно воспроизвели подслушанный разговор. С сожалением признали, что никаких особых примет, которые позволили бы опознать загадочную троицу по описанию, не запомнили.

— У него волосатая спина, — после долгих размышлений сообщила Шпулька.

— У которого?

— У того, с лопатой.

— Гм… Под одеждой не видно, а голыми люди по улицам не разгуливают.

— У того в галстуке тупая физиономия, — неуверенно добавила Тереска.

— Тоже толку мало. Пришлось бы хватать каждого второго..

По поводу роста также ничего определённого не выяснили, учитывая, что стоял только один, а остальные двое сидели. Некомплектная одежда затрудняла описание гардероба. Участковый все больше мрачнел.

— На сколько, говорите, они назначили преступление?

— На два часа. Думаю, ночи, раз они упоминали, что люди будут спать.

— Понятно. А место никак больше не угочняли?

— Нет. Возле парка — и все.

— Ага. Говорили, машиной?

— Машиной.

— Ну что ж… Значит, единственная зацепка — участок.

К огромному неудовольствию подруг, было решено, что завтра чуть свет, перед началом уроков, где-то в полседьмого, они проводят милиционеров к подозрительному участку, а те уже сами установят личности хозяина и гостей. Желательно соблюдать осторожность, чтобы не вспугнуть их, поэтому утренние часы предпочтительнее.

Подруги в один голос заявили, что никаким другим путём, кроме того, который ими уже опробован, они не доберутся, и стояли на своём насмерть. В результате рано утром, в половине седьмого, двум представителям закона пришлось перелезть вслед за ними через наглухо закрытые ворота на задах огородов. Участковый пытался, правда, справиться с замком, но тот заржавел и никакой отмычке не поддавался. А о ключе участковый расспрашивать не хотел, чтобы не поползли лишние слухи.

— Это здесь, — сказала Тереска, останавливаясь на аллейке.

— Ты что! — запротестовала Шпулька. — Это там!

— Да нет же! Здесь! Вот стол, а тут он копал.

— А вот и нет! Стол стоит вон там, а тут сидел тот, в фартуке.

— Но дорога-то шла мимо, поперёк!

— Верно. Вон она идёт — поперёк.

— Вы уж договоритесь между собой, милые дамы, — приуныл участковый. — Не разбираться же нам со всеми хозяевами участков.

Но до «милых дам» подружкам оказалось далеко. Каждая с пеной у рта доказывала своё, и дело выглядело безнадёжным, потому что оба подозрительных участка, удалённые, кстати, друг от друга на несколько десятков метров, были похожи, как две капли воды. На каждом стоял стол, рядом — скамейка, у скамейки росло большое дерево, а посередине земля была свежевскопанной.

Разъяснительная работа, вчера и сегодня проведённая со свидетельницами Кшиштофом Цегной, дала свои плоды. Обе лезли из кожи вон, стараясь помочь следствию и предупредить преступление, но пользы от их горячности было мало. В конце концов участковый решил проверить оба участка, вернее, их хозяев. Возможно, тут простое недоразумение, а возможно, и след какой-то крупной афёры. Участковый предпочитал быть в курсе того, что творится во вверенных ему владениях, а тут ещё Кшиштоф Цегна настырно толкал его на немедленные действия. Если и впрямь запахнет чем-то неладным, надо будет устроить очную ставку свидетелей с подозреваемыми.

— Слушай… — В раздумье сказала Шпулька, когда они с Тереской задолго до звонка подходили к школе. — Мы с тобой полные кретинки.

— Возможно, — согласилась Тереска. — А в чем дело?

— Сад-то у нас под носом! Когда я вчера пробиралась домой, то заметила там в одном месте что-то вроде питомника. Ещё подумала: так вот же они, саженцы! Зачем искать где-то у черта на куличках, у незнакомых садоводов, когда есть знакомый?

— Один, даже знакомый, нас не спасёт. Сколько там саженцев? Тысяча? Да хоть и тысяча, всех он нам не отдаст. Сегодня сходим к нему, а потом придётся ехать к тем. Да, слушай, хорошо бы взять у него и другие адреса, а то по тем, что нам дали, нас может ждать засада.

Шпулька прямо вросла в землю.

— Что ты мелешь? Какая засада?

— Но ведь они ничего о нас не знают. Не шли за нами — стало быть, не знают, ни из какой мы школы, ни где живём. Если решили нас убить, то постараются застать по тем адресам. Пошли, долго ты будешь изображать статую?

— О Господи! — взмолилась Шпулька. — За что мне такое наказание? Таких приключений мне ни за какие саженцы не нужно, знать бы, сломала бы вчера ногу! Это тебя тянет на насыщенную жизнь, мне и обыкновенная сойдёт!

— Ещё не поздно, ногу всегда можно сломать. Да не переживай, ничего страшного пока ещё не случилось. А этот Скшетуский — очень даже ничего, и дело говорит.

— Может, и дело, — неохотно согласилась Шпулька. — У Скшетуского должна быть чёрная борода… Только я в эти игры не играю, живи своей интересной жизнью без меня!

Тереска и впрямь с младенческих, можно сказать, лет, с тех пор, как научилась читать, а быть может, и раньше, страстно мечтала об интересной жизни. Жизнь налаженная, размеренная, спокойная казалась ей застоем и болотом.

Сразу же после уроков она отправлялась по всяким дачным и садоводческим хозяйствам, разбросанным по городским окраинам. Затем она переключалась на репетиторство, а набралось ни много ни мало по шесть уроков на неделе. Жуткая трата времени, хотя в денежном смысле отнюдь не пустопорожняя.

Далее на очереди стояли гимнастика и всякие косметические процедуры: расчёсывание массажной щёткой волос, вращение глазами, питательные маски и прочее, и прочее. Поздним вечером она вместе со Шпулькой отправлялась за выпрошенными саженцами. В довершение всего пошли домашние задания, учёба требовала своё. Все вместе совершенно не предоставляло возможности страдать по Богусю.

Доставка деревьев сознательно была отодвинута на самые поздние часы, под покров темноты. Понятно было, что если Богусь придёт, то не позже восьми, а значит, после восьми можно отлучаться из дома со спокойной душой. Таким образом, все складывалось более-менее удачно.

В куче всякого хлама у Шпульки отыскались музейной древности санки. Её отец смастерил их ещё в последнюю военную зиму, чтобы возить на них картошку. Не найдя ничего подходящего, он пустил на них овальную дубовую столешницу, слегка подровняв её с двух сторон Санки получились вместительные, метр на метр двадцать, а полозья к ним были позаимствованы от какой-то телеги, а может, и кареты. По просьбе Шпульки её старший брат Зигмунт приделал к этому монстру вместо полозьев колёса от старого детского велосипеда. В целом монстр выглядел весьма впечатляюще. Спереди у него имелся ремень, за который можно было тащить, а сзади торчала дугообразная, намертво прибитая железная скоба, за которую можно было толкать. Гружёный вязанкой саженцев, монстр производил на прохожих неизгладимое впечатление.

— Мы похожи на старьёвщиков, — кисло морщилась Шпулька.

Внешний вид Тереску волновал мало, но афишировать себя средь бела дня не хотелось. Не хватало ещё попасться на глаза Богусю! Прошлый раз она себя уже так скомпрометировала, что повторение будет иметь необратимые последствия.

Спустя три дня пани Марта впала в нешуточную панику. Поначалу она склонялась к мысли, что пани Мендлевская ошиблась. Тереска не относилась к подросткам, отравляющим родителям жизнь, и ничего пугающего прежде за нею не замечалось. Теперь же она с подозрительной регулярностью исчезала из дому после восьми и возвращалась лишь в одиннадцатом часу, тут же уединяясь в своей комнате и явно избегая разговоров с родителями. Вид у неё при этом был настораживающе изнурённый.

На четвёртый день пани Марта услышала краем уха разговор своих детей, от которого у неё волосы на голове встали дыбом.

— Этот доктор с Жолибожа оказался порядочным человеком, — сказала Тереска брату, начищающему всю обувь скопом на ступеньках у кухонной двери. — Денег не вымогал, удалось с ним договориться. Не будь свиньёй, одолжи велосипед.

— Тележка, как у рикши, лучше, — недовольно ответил Янушек. — Одна может везти другую. А вообще обе вы наивные дурочки. Через неделю вам кранты.

— Сам ты глупый и наивный. Я тебе что, рожу этого рикшу? Чужие люди, и те сочувствуют несчастным малюткам, а ты как чурбан бесчувственный!

— Меня ваши подкидыши не интересуют. Ты влипла, ты и выкручивайся.

Больше пани Марта ничего не услышала, потому что Тереска сбежала по ступенькам с твёрдым намерением влепить брату подзатыльник, и уже схватила для крепости удара обувную щётку. Янушек от удара уклонился, но беседа приобрела слишком бурный характер, чтобы можно было что-то понять.

— Дети, не надо драться, — автоматически сказала пани Марта и ушла на кухню с тяжёлым сердцем.

Дело казалось ей крайне деликатным, и непонятно было, как к нему подступиться. Тереска избегала её и уклонялась от объяснений, ссылаясь на нехватку времени. Вообще девочка она правдивая, не будет ни лгать, ни отпираться. Зато упрямства в ней хватает с избытком, замкнётся в себе — и клещами ничего из неё не вытянешь. В последнее время её просто не узнать, единственная возможность — выяснить что-нибудь через Янушека.

Янушек уже лежал в кровати, когда пани Марта заглянула к нему в клетушку — якобы проверить состояние его носков.

— Зачем вам рикша? — как можно равнодушней спросила она, заглядывая на полку с носками.

Янушек, опершись на локоть, с тревогой наблюдал за матерью. Как бы она не обнаружила кусок жестянки из-под мазута, который он припас для изготовления бомбы и не успел отмыть. Соседство жестянки с одеждой могло не понравиться матери.

— Что? — удивился он. — Какой рикша?

— Мне послышалось, что вы с Тереской разговаривали о каком-то рикше и велосипеде. Зачем он вам?

— А! Это не мне, а Тереске. Мне он не нужен.

— А ей зачем?

— Для транспортировки.

— Чего?

Янушек откинулся на подушку и подложил руки под голову, на какое-то время позабыв о банке.

— Они сбрендили, — пренебрежительно изрёк он. — Таскают по всему воеводству саженцы.

Пани Марта как раз добралась до смятой грязной жестянки, спрятанной под рубахами и свитерами, но даже не обратила на неё внимания.

— Какие саженцы?

— Фруктовые. У них там в школе чокнулись. Велели раздобыть миллионы саженцев и высадить где-то там сад. Вот они и мотаются по пригородам, клянчат у кого ни попадя саженцы и свозят в школу. Пешком, через весь город. Представляешь? Рикша бы им не помешал.

У пани Марты прямо камень с сердца свалился, от облегчения даже в жар бросило. Она сразу потеряла интерес к носкам и быстренько запихнула их обратно на полку.

— А какое отношение к саженцам имеют подкидыши? — осторожно спросила она.

— Они этот сад для сирот сажают. Тереска все мне ими глаза колет. На жалость давит, думает, что расчувствуюсь и дам свой велосипед. Фиг им, я его только починил, а они мне его опять сломают. Пусть и не надеются, а надо — пускай грузовики наймут.

— А ты случайно не знаешь, почему они занимаются этим по вечерам?

— А когда ещё? Я бы на их месте тоже в темноте возил, чтоб никто не видел. Только людей смешат с этим столом на колёсах. Как их ещё для кинохроники не сняли! Сущий цирк!

Пани Марта решила, что узнала достаточно. На всякий случай надо, конечно, поговорить с Тереской, но теперь уже понятно, что к чему. Уйдя от сына, она отправилась подстерегать дочь.

Тереска вернулась четверть одиннадцатого, уставшая и сонная. Обнаружив засаду, она неохотно задержалась на лестнице.

— Милиция о тебе спрашивала, — сказала пани Марта, думая при этом о том, что дочь слишком легко одета для холодных осенних вечеров. Так о чем она, собственно, собиралась поговорить?.. — Что это за история с преступниками, которых вам надо опознать?

— А что, поймали их? — оживилась Тереска и даже сошла на одну ступеньку вниз.

— Не знаю. В чем там дело? Почему ты не в свитере? Ты же знаешь, я в этом вопросе не перегибаю, но тебе должно быть холодно!

— Холодно! — раздражённо фыркнула Тереска, вспоминая, как они пыхтели по дороге из Жолибожа, таща груз, норовивший свалиться на каждом повороте. Груз весил несколько десятков килограммов. — Да с меня семь потов сошло! Попробуй протащить через весь город полсотни кило, я посмотрю, как тебе будет холодно.

Пани Марта обрадовалась, что Тереска сама затронула назревшую тему. Впрочем, в назревших темах она уже потерялась. Таинственность молодого, симпатичного Кшиштофа Цегны, который уже несколько раз интересовался Тереской, тревожила её не меньше. Предостережение пани Мендлевской, саженцы, свитер, преступники, неподъёмные тяжести…

— Вот я и говорю, — поспешно подхватила пани Марта. — Доченька, может, это организовать как-то иначе? Почему из Жолибожа? То есть, я хотела сказать, почему через весь город? Я знаю, вы что-то такое делаете для школы, но можно же матери все толком объяснить!

— Прямо сейчас? — В голосе Терески завибрировал яростный протест.

— Да, прямо сейчас, — ответила пани Марта, для чего ей пришлось собрать всю свою твёрдость. Она и сама не была уверена, что сейчас подходящая пора для педагогических бесед. — Ты целыми днями где-то пропадаешь, возвращаешься непростительно поздно. Что все это значит?

Тереска с тяжёлым вздохом сдалась и уселась на ступеньку. Что говорить, доставку саженцев можно было бы организовать более разумным способом — разумным в глазах окружения. Для Терески же такой способ был единственно приемлемым, если учитывать Богуся. Но не объясняться же на этот счёт — её не поймут, да она никому никогда и не скажет.

— Один доктор на Жолибоже дал нам пятнадцать штук, — неохотно пустилась она в объяснения, не подозревая, какую тяжесть снимает с сердца матери, и не задаваясь вопросом, откуда та знает, о каком товаре идёт речь. — Туда мы добираемся трамваем, но обратно приходится только пешком. А что поздно, так людям вечером удобнее. Возим саженцы на Шпулькиных санях, к ним приделаны колёса. Раньше не получается, люди заняты своими делами.

— А не разумней ли нанять грузовик и перевезти все сразу?

— Как сразу, когда мы каждый день добываем понемногу? И в разных концах. Если бы этот полудурок, мой брат, дал нам свой велосипед, все бы упростилось, но он же бесчувственный чурбан! Ты бы им занялась, а то боюсь, ничего путевого из него не вырастет.

— А чего хочет милиция?

— Ничего особенного, — махнула рукой Тереска, довольная тем, что вопрос о распорядке дня исчерпан. Она с кряхтением поднялась со ступеньки. — Мы должны опознать каких-то типов, которые шляются по участкам. Я пойду спать, устала как собака.

— Погоди… — Помявшись, пани Марта решила рискнуть: — А что за история с ребёнком?

— Что? — удивилась Тереска. — С каким ребёнком?

— О котором переживает Шпулька. То ли обездоленный, то ли даже брошенный…

Тереска безразлично пожала плечами.

— Не знаю. Она переживает обо всех детях скопом. Потому-то мы и взялись за это дело, сад будет посажен для Дома Младенца. Вообще в том их бараке, где она живёт, есть какой-то заброшенный малец, мать у него алкоголичка или что-то в этом роде. Если тебе интересно, спроси у Шпульки, завтра я её позову к нам. Можно мне наконец поспать?

— Ну конечно же можно, иди…

Сокрушённая несправедливыми подозрениями, которым она позволила себе поддаться, пани Марта в качестве искупления решила помочь дочери. Она подключила мужа, и тот обеспечил грузовой пикап, который в один заход доставил триста саженцев из-под Блендова, от довоенных знакомых пана Кемпиньско-го. Кроме того, дважды в неделю, во второй половине дня, пикапом можно было пользоваться в пределах Варшавы и окрестностей.

Трём сотням саженцев Тереска обрадовалась неимоверно. Зато пользоваться пикапом систематически она наотрез отказалась, чем повергла домашних в крайнее изумление. Упрямство, с каким она цеплялась за право отбывать свою каторгу именно в поздние часы, было совершенно непонятно. Втянутая в дискуссию Шпулька своей уклончивостью произвела, мягко говоря, впечатление недоразвитой и слабовольной натуры.

— По-моему, ты преувеличиваешь, — осторожно высказалась она, когда, избавившись, наконец, от настырных взрослых, они тащили свою колымагу в деревню за Вилановом. — Так мы и до Страшного суда не управимся. Ничего такого не случится, если Богусь разок не застанет тебя дома. Придёт на следующий день.

Тереска ничего не ответила, только мрачно посмотрела на неё, а про себя с горечью подумала, что даже Шпульке этого не понять. Богусь не придёт на следующий день. Он снова исчезнет на неопределённое время, и она снова будет обречена на ожидание. Только встреча может переломить ситуацию. Она должна его увидеть, иначе у неё лопнет сердце или ещё что-нибудь. Сам Богусь искать с ней встреч не будет, ему все равно. Это она должна лезть из кожи вон… Нет, надо что-то придумать, и поскорей!

Конечно, ей досталась жалкая роль, и закрывать на это глаза не удавалось. Положение унизительное, и мириться с ним нельзя. Хорошо бы выбросить этого Богуся из головы раз и навсегда, забыть о его существовании, только как? Да и стоит ли? Сладкий яд отчаяния, мучений и надежды бесповоротно отравил её. Пути назад нет. И никто её не поймёт, даже Шпулька со своим идиотским здравомыслием, но уж ей-то придётся просто подчиниться Тереске.

— Я тебе удивляюсь, — продолжала Шпулька, не дождавшись ответа. — Не буду спрашивать, что ты в нем нашла, он, конечно, очень симпатичный, но ты можешь найти себе не хуже. — Она стащила стол на обочину и уселась на него. — Если он так себя ведёт, плюнь на него. Лично я бы плюнула. Сколько можно терпеть? Где это видано?

Тереска уселась рядом с ней.

— Нигде не видано, — признала она. — Я без него жить не могу, вот и все.

— А должно быть наоборот. Вот Стефан глазами в тебя стреляет…

— Пусть лучше сам застрелится. Глаза у него как у голодной козы, сама ведь говорила.

— Ну и что? Зато стоит тебе захотеть, он твои ноги целовать будет. А брат Данки, ты думаешь, он из-за сестры у школы околачивается?

— Не знаю, из-за кого, и знать не хочу.

— А чернявый Анджей? Он готов на голову встать, лишь бы заманить тебя на вечеринку к Магде…

— Анджей? Этот хам? Да ещё косоглазый…

— Неправда, вовсе не косоглазый. Просто у него глаза близко посажены.

— Так пусть он их рассадит подальше. По мне, так он косоглазый. Против Данки я ничего не имею, но брат у неё — ограниченный тип, с ним и поговорить не о чем. А все вместе интересуют меня как прошлогодний снег. Не в моем вкусе.

— Ну а Богусь?

Тереска помолчала, потом тяжело вздохнула.

— Я ведь тебе уже говорила, — сказала она несчастным голосом. — Для меня главное в мужчине красота, ум и воспитанность. Всю жизнь я мечтала о таком, у которого все эти достоинства сочетаются. Богусь первый такой…

— И ты считаешь, этого достаточно? — с сомнением спросила Шпулька.

Тереска сидела, упираясь локтями в колени и уронив голову в ладони.

— Оказывается, нет, — мрачно признала она. — Нужно ещё четвёртое условие: чтобы я ему была нужна.

Шпулька осуждающе покачала головой.

— Красивый, умный и воспитанный. И чтоб ты ему была нужна. Не маловато ли? Тебя не интересуют характер, профессия, образование?

Тереска так решительно затрясла головой, что стол под ними сдвинулся и съехал одним боком в канаву.