Иоанна Хмелевская
      Проза жизни
      Перевод с польского Л.Ермиловой
      Тереска Кемпиньская сидела в своей комнате за столом, невидяще глазея в окно, и вид у нее был мрачнее тучи, в отличие от вида за окном, где в полуденных лучах нежился воскресный августовский денек. Сладко дремали залитые солнцем липы, сонно клонили тяжелые головы спелые подсолнухи, все вокруг дышало летней негой, и тупая тоска в Терескиных глазах неприятно диссонировала с царившим в природе довольством жизнью.
      Обстановка в комнате диссонировала ничуть не меньше. На столе, стульях и на полу нагло красовались кучи мусора, состоявшего по преимуществу из писчебумажных отходов. Пустые ящики стола с одной стороны были выдвинуты, а с другой вытащены вовсе. Кушетка у стены изнемогала под кипами книг и фотографий, с опустошенной книжной полки свисала внушительных размеров тряпка для вытирания пыли, а на полу, в большом медном тазу, сиротливо дрейфовали две губки. Все вместе напоминало процесс сотворения мира, прерванный почему-то творцом в самом разгаре. Творец, то бишь Тереска Кемпиньская, сидела, как уже упоминалось, за столом и смотрела в окно. Обуревавшие ее чувства не имели ничего общего с затеянной с утра пораньше генеральной уборкой, а если точнее, то составляли с ней очередной вопиющий диссонанс. Генеральная уборка была затеяна как раз для того, чтобы заглушить обуревавшие Тереску мысли и чувства, но цели своей, судя по всему, не достигла. Хитроумный маневр с треском провалился.
      Тереске Кемпиньской было шестнадцать лет, и она была отчаянно, безнадежно, смертельно влюблена.
      Великая любовь сразила Тереску в самом начале каникул, сразила внезапно, как гром с ясного неба. Никакого сравнения с прошлыми ее увлечениями, впервые всерьез и надолго. Казалось, ей отвечают взаимностью, но как-то очень уж неопределенно. Одни факты это подтверждали, другие заставляли сомневаться, а все вместе вселяло в Тереску неуверенность, доводя до нервного расстройства.
      Вот уже три недели Тереска жила в ожидании визита, обещанного в час разлуки предметом ее воздыханий. Ждала и надеялась, что уж тогда-то все прояснится. Пришлось ради такого дела даже сократить на две недели отдых в горах, что далось ох как нелегко, ценой кровопролитной битвы с родителями. Те отпустили ее в конце концов домой в твердом убеждении, что вскормили на своей груди чадо неблагодарное и капризное. Напрасно пани Кемпиньская с пеной у рта защищала свою дочь, пытаясь найти хоть какое-то оправдание ослиному ее упрямству и странному отвращению к горному воздуху. Бедняга добилась лишь того, что вызвала огонь на себя. Были даже поставлены под вопрос ее воспитательные таланты. В семье воцарились разброд и шатание.
      Сама виновница обращала ноль внимания на замешательство в дружных рядах домочадцев. Она была одержима своей великой любовью, о чем те, погрязшие в прозе жизни, даже не догадывались.
      Тереска летела с гор домой на крыльях панического ужаса. Вдруг ее возлюбленный уже являлся в визитом и не застал ее дома? Вдруг прямо сейчас стучится в дверь? Так он может и всякое терпение потерять. Да что там терпение? Всякий интерес!..
      И что же? Она вернулась - и до сих пор ждет. Ждет уже без малого три недели. От звонка до звонка, от стука к стуку. Не срывается с места, не мчится сломя голову к двери. Просто вся вздрагивает и застывает с перехваченным горлом и замирающим сердцем. И правильно делает, что не спешит - всякий раз, вот уже в течение трех недель, звонят и приходят совсем не те! Ну, всё, каждый раз думала она, очередного звонка я не переживу, но ничего - не умерла и ждет до сих пор, хотя и увязла в своей беде с головой.
      За генеральную уборку в комнате и ящиках стола Тереска принималась уже в четвертый раз. Начало учебного года приближалось с неотвратимой неумолимостью, и чувство долга, впитавшееся, можно сказать, в кровь, повелевало худо-бедно к нему подготовиться. К тому же была надежда, что тяжкий труд отвлечет ее от мучительного, невыносимого ожидания.
      Надежда не сбывалась. Каждый раз все заканчивалось одним и тем же. Тереска приносила таз с водой, тряпки и губки, опустошала ящики и полки с благим намерением перебрать, выбросить ненужное и разложить остальное в образцовом порядке, засучив рукава принималась за дело... и вскоре бросала его, обезоруженная мыслью, что перед лицом великой любви ей все кажется ненужным. Руки у нее опускались, и, покорясь судьбе, она усаживалась за стол посреди мусорной свалки и отключалась, мрачно уставясь в окно, на несколько часов, после чего запихивала все обратно, все больше превращая свою комнату в склад макулатуры. Если бы на кровати не надо было спать, а мимо стола ходить, свалка так бы и оставалась нетронутой.
      Встречу с предметом своей любви Тереска воображала себе уже десятки тысяч раз. До последней мелочи, включая и то, в каком наряде и с какой прической перед ним предстанет. Он был старше на три года, и тогда, в лагере, относился к ней снисходительно, как к какой-нибудь мелюзге. Да и попадалась она ему на глаза не в наилучшем виде; взлохмаченные от морского ветра волосы, облупленный нос, еще и купальник совсем ей не шел. Но уж на этот раз перед ним предстанет настоящая леди: элегантная и неотразимая, опытная и холодная, словом, настоящая светская львица. На этот раз у него откроются глаза, и он оценит ее по достоинству...
      Да-да, теперь все будет по-другому, но для этого надо, чтобы он ее увидел, а для этого надо ему прийти и застать ее при полном параде.
      Ничего не оставалось, как ждать. И Тереска ждала, сиднем сидела дома и ждала, несчастная и злющая, как Черт. ...
      В этот погожий солнечный денек, в последнее августовское воскресенье она осталась дома одна. Младший брат еще не вернулся из лагеря, бабушка на три дня уехала, а родители гостили у тетки. Тереска наотрез отказалась присоединиться к ним. Оказавшись в одиночестве, она превратила свою комнату в подобие авгиевой конюшни и по привычке застыла каменным изваянием за столом, отрешенно вылупясь в окно.
      Где-то в глубине души назревал бунт. Муки ожидания превзошли уже все мыслимые границы. Надо что-то делать, надо избавляться от наваждения, чем-то заняться, чем угодно, лишь бы не ждать! Вот только чем? Чтобы смертельно устать, почувствовать себя загнанной лошадью и больше ни о чем не думать?
      Тереска сложила руки на столе, локтями раздвинув хлам и свалив при этом старый атлас и восемь новых карт. Подсознание отметило, как что-то упало, но сознанию было на это глубоко наплевать. Отсутствующим взглядом Тереска уставилась на большую обломанную ветку за окном, висящую на дереве, можно сказать, на честном слове. Ветка, как и вся природа, сонно цепенела в солнечном безветрии, а листья на ней уже начинали желтеть.
      Какое-то время эта ветка ничего не говорила ее, тоже оцепеневшему, мозгу, затем в нем мелькнул спасительный проблеск.
      Рубить дерево! - внезапно осенило Тереску, и она возбужденно сорвалась с места, опрокинув стул. Господи, ну конечно же, рубить дерево!!!
      Довоенный, рассчитанный на одну семью особняк отапливался водяными радиаторами, а вода нагревалась от допотопной печки, которую топили больше дровами, чем коксом.
      Дрова приходилось колоть всю зиму, что, кстати, Тереске совсем не было в тягость, скорее наоборот. Даже странно, как это она до сих пор не вспомнила о своем любимом занятии. Летом, конечно, дрова не нужны, но почему бы не сделать запас на зиму? В подвале наверняка еще остались чурбаки с прошлого сезона, не говоря уже о сломанной ветке, которую даже полагается отпилить!
      Первым делом нужно найти старые перчатки. Где они могут лежать? Одержимая спасительной идеей, Тереска засуетилась так, словно дом должен вот-вот взлететь на воздух. Сначала бросилась рыться в шкафу, вывалив содержимое верхней полки на пол. Потом таким же манером опорожнила выдвижной ящик. Потом на какое-то время застыла в глубоком раздумье, после чего жестом фокусника извлекла перчатки из кармана старого жакета, висевшего в шкафу на плечиках.
      Затем она кинулась вниз, в подвал. Сбежав до середины лестницы, резко остановилась и метнулась наверх, в кухню, где вытащила из закутка громадный, изуверского вида топор. Наверняка, именно такими орудовали в свое время палачи. Уже с топором в руке она снова понеслась в подвал. Там приставила его к стенке, вытащила из сундука для инструментов ручную пилу и топор поменьше, и бегом выскочила из подвала.
      Садовая лестница оказалась коротковатой. Тереска перебралась с нее на дерево, влезла повыше и устроилась на соседнем суку, оборвав при этом подшивку юбки. Подшивка была широкой и обвисла шлейфом почти до лодыжек, но Тереска даже не обратила внимания. Не помня себя от азарта, она нетерпеливо приступила к делу.
      Со сломанной веткой удалось справиться быстро, правда, не без сопротивления с ее стороны - на руках и лице остались царапины. Тереска отнесла свою жертву к щербатой березовой колоде, на которой обычно рубились дрова, снова помчалась в подвал и стала вытаскивать наверх буковые чурбаки, решив, что в такую погоду гораздо приятнее заниматься любимым делом на свежем воздухе. Потом спустилась еще раз за топором и, наконец, прислонив первый чурбак к колоде, в исступлении на него набросилась.
      Буковая древесина твердая, но раскалывается легко. Ровные, аккуратные полешки разлетались во все стороны. Лезвие изуверского топора зловеще, во все убыстряющемся темпе поблескивало на солнце, и в таком же темпе убывал зимний запас.
      Не хватит, с беспокойством думала Тереска. И что потом делать? Взяться за ветку? Распилить ее, или рубить сходу, поперек?
      Остервенело, в ярости прямо нечеловеческой расправлялась она с чурбаками. Послеполуденная жара не спадала, топор чувствительно оттягивал руку, некоторые поленья попадались сплошь в сучках, но Тереске все было мало. Она отерла пот со лба, размазав темную полосу грязи, и решила ветку сразу рубить. В голове мелькнула мысль, не пустить ли под топор весь дом, вот тогда бы она уж точно выдохлась. На худой конец изрубить хотя бы дверь или паркетные дощечки. Причем поперек.
      Только поперек, твердила она себе в каком-то мстительном исступлении. Вдоль и каждый дурак сможет. Только поперек.
      Все, последний чурбак. Ощущая себя лошадью, остановленной на полном скаку, Тереска навалилась на топорище и сумрачным взглядом окинула большую сучковатую ветку. Последняя ее надежда. Она снова отерла пот, убрала прилипшие к лицу волосы, отставила топор и пошла на кухню. Порывшись в шкафчике, вытащила большой мешок со старыми нейлоновыми чулками, которые копились для кузины, вяжущей из них коврики. Выбрав один поцелее, подвязала им волосы, чтоб не мешали, после чего вернулась во двор и с удвоенным остервенением набросилась на сук.
      Боковые ветки удалось обрубить без особого труда. Оставшаяся жердь была намного толще и длиннее, метра полтора. Слишком тяжелая, чтобы расколоть с размаху, насадив на топор, и слишком сырая, чтобы с нескольких ударов разрубить поперек. Тереска положила жердь одним концом на колоду, другой зажала ногой и изо всех сил рубанула вдоль. Топор прочно увяз.
      - Ну погоди, дубина стоеросовая,- с яростью проговорила она, вытаскивая лезвие топора.- Ты меня еще не знаешь...
      Поглощенная битвой с непокорной жердью, олицетворявшей ее собственные чувства, Тереска не услышала звонка у калитки, с другой стороны дома. Калитка была открыта, и посетитель - светловолосый и синеглазый юноша с красивым загаром, да и вообще весь из себя красавец,- слегка поколебавшись, толкнул ее и вошел в сад. Ориентируясь на стук топора, он обошел дом и застыл посреди двора, удивленный, если не ошеломленный увиденным.
      Взмокшая и красная, вся в щепках и подвальной пыли, с подвязанными старым чулком волосами, в юбке со свисающим подолом, в длинных бальных, когда-то белых, перчатках, Тереска яростно крушила топором жердь, душераздирающе при этом кряхтя и осыпая свою жертву гневными проклятиями. Зрелище было не для слабонервных. Наконец от жерди откололась длинная щепка. Ободренная успехом, Тереска победоносно распрямилась перед очередной атакой, подняла глаза... и увидела перед собой предмет своих страданий, которого так долго и в таких муках ждала.
      Какое-то время они представляли собой застывшую живую картину. Марево, рожденное жарким солнцем. С одной стороны - элегантный красавец, с другой Тереска, ни дать ни взять жертва катаклизма, а между ними березовая колода и груды поленьев.
      Гость опомнился первым. С иронической заинтересованностью подняв брови, он перебрался через баррикады и подошел к окаменевшей Тереске.
      - Привет,- сказал он с легкой усмешкой.- Как дела? Увлекаешься гимнастикой?
      Тереска не сразу поверила своим глазам и своему счастью. Лишь услышав до боли знакомый голос, она убедилась, что это не галлюцинация. А потом впала в какое-то странное состояние. Ноги стали тяжелыми, как гири, а сердце подскочило к горлу, после чего, наоборот, отяжелела голова, а сердце ушло куда-то в пятки. Пытаясь усмирить выкрутасы своего организма, Тереска оставила несложный вопрос гостя без ответа. Стояла, как статуя, с изуверским топором в руке и с выпученными глазами.
      Юноша усмехнулся снисходительно и уже с откровенной иронией.
      - Отзовись,- напомнил он.- Может, не узнала меня? Или я не вовремя?
      Смысл его слов все еще не доходил до Терески, но имело ли это значение? Главное - звук любимого голоса. В голове забрезжила мысль о том, что надо вроде бы отозваться, причем сказать что-то светское и непринужденное.
      - Откуда ты взялся? - буркнула она и, чувствуя, что получилось не совсем по-светски, добавила: - Легко сюда добрался?
      - Если бы! - насмешливо пожаловался гость и кивнул на груды дров.- Сама видишь, какие препятствия пришлось одолеть.
      Только теперь Тереска пришла в себя. Вспомнила, в каком она виде, и едва не сомлела, сообразив, какое ужасающее впечатление произвела на своего ненаглядного гостя. Не так рисовалась ей в мечтах минута долгожданной встречи. Она внутренне ахнула, внезапно осознав всю ответственность момента. Надо немедленно умыться, переодеться, причесаться, куда-то его пригласить, где бы он все это переждал, как-то сгладить первое, мягкое говоря, неприглядное впечатление, подать себя лицом, принять гостя как следует, но первым делом унять дрожь и клацанье зубов. От непомерности предстоящих задач у Терески голова пошла кругом.
      - Идем,- мрачно буркнула она.- Пошли в дом!
      Перебравшись через баррикады, она, не оглядываясь, зашагала к черному входу, не выпуская из руки зловещий топор. Юноша нерешительно потоптался, а потом двинулся следом, протестуя ей в спину:
      - Зачем в дом, давай останемся здесь, такая хорошая погода, ты даже не поздоровалась со мной!
      Но Тереска ничего не слышала. Она вошла, не оглядываясь, в дом, взбежала по ступенькам наверх и, только взявшись за ручку двери, внезапно вспомнила, в каком виде она оставила свою комнату.
      "Святые угодники", - ахнула она, остолбенев от ужаса, а потом шарахнулась назад и с разбегу наступила каблуком на ногу гостю, следовавшему за ней по пятам. Испустив нечленораздельный вопль, юноша ухватился за пострадавшую конечность, совершая причудливые прыжки, чтобы удержаться на другой. Тереска готова была умереть от конфуза.
      - Боже!.. - трагически всхлипнула она.- Прости меня! Откуда я знала, что ты здесь!..
      - Ничего страшного,- простонал юноша.- Ты тут ни при чем, ты же меня до сих пор еще не заметила...
      Тереска даже не слышала, что ей говорят. До того ли, если надо срочно что-то предпринять! Чем-то помочь, куда-то усадить... Она лихорадочно заметалась, но как-то без толку, поскольку одна рука у нее была занята топором. Юноша довольно невежливо выдернул локоть, за который она пыталась стащить его вниз по лестнице, и решительно уселся на ступеньку.
      - Оставь меня,- сухо сказал он.- Я лучше тут посижу. Подожду, пока ты управишься со своим странным занятием. Не хочется, знаешь ли, попасть еще и под топор. Надеюсь, ты сможешь выкроить для меня свободную минутку. Только поторопись, у меня мало времени.
      Тереска без слов метнулась к себе в комнату и первым делом избавилась от топора, положив его на стол. Зачем я вообще его принесла? - мелькнула у нее в голове первая трезвая мысль. Впрочем, додумывать ответ было некогда. Она сдернула с вешалки платье, схватила туфли и вскочила в ванную, крикнув на ходу:
      - Я сейчас! Подожди минутку!
      В ванной взгляд ее упал на зеркало, и ей сделалось нехорошо. Не считая грязных пятен, царапин и всяких других отметин на лице, под носом у нее красовались великолепные черные усы. Обгоревший на солнце нос ослепительно лоснился. Завязанные чулком волосы расползлись посредине на какой-то странный пробор, явно ее не украшавший.
      Борясь со слабостью в ногах, Тереска открутила кран, склонилась над ванной - так умываться было сподручней, чем над умывальником, и потянулась к полке за мылом. Но только она нащупала его, как мыло выскользнуло из пальцев и с коротким бульканьем нырнуло в унитаз.
      "Все, это конец,- подумала Тереска отрешенно. За долю секунды она вспомнила, что во всем доме нет больше ни куска мыла, что весь порошок и даже обмылки израсходованы при вчерашней стирке. Осталась, правда, паста для чистки кастрюль, а еще щелок, которым отмывают полы в подвале, но и те хранятся внизу, а это значит, что придется пройти мимо гостя в таком непотребном виде.- Да ни за что на свете!"
      В коленопреклоненной позе, олицетворяя собой неизбывное отчаяние, Тереска застыла перед унитазом, в сифоне которого, на самом дне, покоилось коварное мыло. Ей казалось, что все пропало, что умыться ей уже никогда не суждено, до завтра-то уж точно, а завтра придется в таком виде идти в магазин или палатку... Крепко зажмурив глаза, содрогаясь от омерзения, она наконец сунула руку в сифон и вытащила мыло...
      Проклятое невезение, думала она, причесываясь и напудривая нос. До чего же я невезучая! Почему удача покидает меня всякий раз, когда она позарез нужна? Может, предназначение мне такое? Может, я обречена впадать в кретинизм всякий раз, когда решается моя судьба?
      Не помня себя от злости и волнения, испытывая попеременно то муки ада, то неземной восторг, Тереска учинила неверными руками, ослабевшими от смятения чувств, настоящий погром: сначала уронила с полки крем для загара, потом разбила пузырек с бензином для выведения пятен, потом столкнула в ванну кружку с зубной пастой и щетками. Переобуваясь, она вдруг обнаружила, что ноги у нее грязные до неприличия. Пришлось их помыть. Время летело с той же неумолимостью, с какой распространялось вокруг благоухание бензина.
      - Богусь, извини меня ради Бога,- пролепетала она, выбравшись в конце концов на лестницу.- Как ты тут? Наверное, заждался, пока я отмывалась?
      - Какие у тебя экзотические духи! - отозвался Богусь, наморщив нос. Или это то, чем ты себя отмывала? Должен сказать, гостей ты принимаешь довольно оригинально. Жаль, что мне пора идти.
      Боль в ноге у Богуся почти прошла, но уж никак не досада. Он заглянул к Тереске всего на минуту, просто так, по пути. Хотел узнать, помнит ли она его, или успела забыть. Вся эта суматоха страшно ему не понравилась, а тут еще нога... Вечером он как раз собирался на танцы...
      Богусь поднялся со ступеньки и попробовал ступить на ногу. Вроде все в порядке.
      - Жаль, что мне уже пора,- вежливо повторил он.
      Тереска только сейчас сообразила, что он такое говорит, и едва не задохнулась от ужаса.
      - Как это?.. Почему? - сдавленно спросила она.- Ведь ты только пришел! Пойдем вниз, я покажу тебе сад, ты еще не сказал, как сдал экзамены, тебя приняли?
      Богусь уже спускался вниз.
      - Еще не знаю, может, придется ехать во Вроцлав. В Варшаве поступить в институт непросто. Мало мест. Стараюсь, как могу, но получится ли, неизвестно.
      Тереска плелась за ним на подгибающихся ногах.
      - Бензин у меня разлился,- потерянно бормотала она.- Все попадало. Пойдем в сад, а? И когда узнаешь? - Внутри у нее болезненно ныло, в горле стоял ком. Ну вот, не успел прийти, как уже уходит. А тут еще Вроцлав... Неужели он уедет во Вроцлав? Нет, только не это!
      - Наверное, на днях все выяснится.- Богусь посмотрел на часы.
      - А у меня есть фотографии,- с надеждой сказала Тереска.- Ну те, из лагеря, уже готовы. Хочешь посмотреть? Сейчас принесу. Я мигом.
      - Как-нибудь потом,- решительно остановил ее Богусь.- В следующий раз. Извини, я спешу, заглянул к тебе на минутку. Дай, думаю, проверю, вернулась ли. Вроде должна вернуться, учебный год на носу.
      - А об этом Вроцлаве... ты скажешь? Сразу, как узнаешь?
      - Ну, ясно. Может, попрощаешься со мной, если уж поздороваться не удалось?
      Слегка приобняв Тереску, он коснулся губами ее щеки, но тут же отпрянул, отброшенный удушливой волной бензинных паров. А Тереска, ничего не замечая, млела от счастья, все слова и мысли выветрились у нее из головы.
      Богусь посмотрел на нее с внезапным интересом.
      - А ты неплохо выглядишь,- одобрительно заметил он.- Хотя, откровенно говоря, женщины au naturel не в моем вкусе. Мне нравится, когда женщина ухожена, следит за собой. Ciao,ragazza, до скорой встречи. Тут найдется другой выход, или надо продираться через этот лесоповал?
      Еще немного - и Тереска, торопясь угодить доро-тому гостю, указала бы на окно. К счастью, у нее хватило выдержки проводить его до парадной двери.
      - Когда ты придешь? - Вопреки всем стараниям, в голосе ее прозвучала откровенная мольба.- Не хочу больше...- у нее чуть было не вырвалось "мучиться в ожидании",- ...переодеваться в последнюю минуту,- закончила она и, чувствуя, что все равно сболтнула глупость, внутреннее поежилась.
      - Не знаю, может, на следующей неделе,- рассеянно бросил Богусь, направляясь к калитке.- После первого. Сориентируюсь, что да как с моими делами, позвоню и приглашу тебя на мороженое. Номер найду в телефонном справочнике.
      - Но я ведь давала тебе свой номер!
      - Я его посеял, вместе с записной книжкой. Ничего страшного. До встречи, моя милая!
      И ушел, оставив Тереску у калитки. Только на углу улицы оглянулся и помахал рукой...
      "Мелюзга,- снисходительно думал Богусь, направляясь к автобусной остановке.- Зеленая еще, никакого опыта, да и малость со сдвигом. Если бы не глаза и фигура, ноги бы моей больше здесь не было".
      "Моя милая",- в упоении твердила про себя Тереска, возвращаясь тропинкой от калитки.- Он сказал "моя милая"... "До встречи, моя милая"...
      Она вошла в дом, закрыла за собой дверь и привалилась к косяку.
      Так... Не захотел смотреть фотографии. Сказал, что в следующий раз. Значит, еще придет. А не приходил, потому что не рассчитывал ее застать. А теперь придет. Придет непременно. Иначе зачем обнимал ее? Еще и назвал "моей милой".
      Тереска стояла, прислонившись к двери, и упивалась своим счастьем. Однако упоения хватило хоть и надолго, но не навсегда. Сначала оно как бы помутнело, потом как бы дало трещину, а потом сквозь эту трещину хлынул поток сомнений. Сумерки воцарились не только в освещенной предвечерними лучами прихожей, но и в ее душе. Почему он, собственно, так спешил? Если уж пришел, если уж застал ее дома, если сегодня такой прекрасный воскресный день...почему не остался? Не проявлял никакой радости, скорее недовольство, смотрел на нее как-то насмешливо... Не разочаровался ли? Ну ясно, еще бы, когда она вела себя как идиотка!
      Тереске стало нехорошо, в горле застрял какой-то ком, да что там ком целая тыква! Еще немного, и она умрет от удушья, если немедленно, сейчас же не поделится с кем-нибудь своими ужасными впечатлениями! Сомлеет, лопнет или начнет биться головой об стену.
      Единственный человек на свете, с которым можно поделиться такими переживаниями, да и всякими другими тоже,- это Шпулька, лучшая Терескина подруга. Но Шпулька еще в деревне...
      Настоящее ее имя было совсем другое - Нита, Нитка то есть. А где нитка, там и шпулька. Прозвище Шпулька так крепко прилипло к Терескиной подружке, что она и сама уже почти не помнила свое крестное имя.
      Так вот эта самая Шпулька должна была вернуться с каникул в последние дни месяца, а значит, сидела еще в деревне. В лучшем случае объявится послезавтра. А Тереску прямо разрывало на части - так ей не терпелось исповедаться. И она решила, наплевав на очевидное, наведаться к Шпульке. Даже не решила - просто какая-то неодолимая сила погнала ее из дому, и, захлопнув парадную дверь, она без оглядки понеслась по улице. Шпулька жила во временном кирпичном бараке, состоявшем как бы из отдельных двухкомнатных домиков. Барак уже три года как определили на снос, и жильцы уже три года как .сидели на чемоданах, изо дня в день уповая на новоселье.
      Поджидать автобус или трамвай не было мочи. Тереска почесала к подружке напрямик, через дворы и пустыри, а у железнодорожного вокзала в Служеве тропкой через огороды. Нимало не сомневаясь, что Шпульки еще нет и ей придется возвращаться ни с чем, Тереска при виде открытых дверей и сваленного у порога багажа так растерялась, что даже забыла, зачем ее сюда принесло.
      - Какое счастье! Приехала! - с невыразимым облегчением воскликнула она.- А я думала, тебя нет. Когда ты вернулась?
      Шпулька при виде подруги пришла в неменьший восторг и решила, что без телепатии тут не обошлось.
      - Только что. Видишь же, какая тут свалка. Хорошо, что ты заглянула, а то еще и к тебе пришлось бы тащиться с колбасой. Помоги мне!
      И подружка ухватилась за огромный тюк, заваленный грудой всяких пакетов, сумок и чемоданов. Те-реска, ошеломленная неожиданным сюрпризом, не совсем поняла ее слова, но с готовностью бросилась на подмогу.
      - А что это? Слушай, мне надо с тобой поговорить! Какое мягкое! Да брось ты этот куль, никуда он не денется! Пойдем отсюда!
      - Не могу, мама одна не управится. Возьми эту корзину. Осторожно, там яйца! Подожди, поможешь мне отнести этот тюк.
      - А что в нем?
      - Перо. Для одной тетеньки. Она тут недалеко живет. Сейчас помогу маме, а потом мы с тобой отнесем соседке перо. И яйца. И сметану. И масло.
      Тереска недовольно посмотрела на сумки, потом на Шпульку. Проза жизни грубо и бесцеремонно вторгалась в поэзию чувств.
      - А еще что? - брюзгливо спросила она.- Молоко? Ряженку? Сало? Колбасу? А говяжью тушу для этой соседки ты случайно не привезла?
      - Нет. А колбасу привезла,- озабоченно подтвердила Шпулька, пытаясь развязать грубую бечевку.- Вот тупица этот Зигмунт, надо же так затянуть... Дай мне что-нибудь! Черт, ноготь сломала...
      - Разрежь,- нетерпеливо предложила Тереска.
      - Исключено, это шнур для белья.
      - Ну и что? Потом свяжешь.
      - Нельзя, говорю же тебе - это шнур. Для белья.
      - Подумаешь! Почему, спрашивается, шнур для белья нельзя связать узлом?
      - Не знаю. Но нельзя. Дай что-нибудь твердое. Ну, там, гвоздь, проволоку.
      - Анита, переложи яйца сюда,- распорядилась пани Букатова, заглядывая в коридор с корзиной в руке.- О, Тереска! Откуда ты взялась? Добрый вечер. Ты прямо как на заказ, я привезла из деревни кровяную колбасу, возьмешь для мамы.
      Шпулька схватила корзину и сунула ее в руки Тереске, которая как раз управилась с узлом.
      - Переложи сюда яйца. Четыре десятка... нет, пять, нет, мама, сколько мы себе оставим?
      - Полсотни. Чемодан не трогай, я сама распакую. Тереска потеряла всяческое терпение.
      - Святая Мадонна, вы что, обчистили закрома какого-то богатого фермера? Надеюсь, закрома родины остались целы. Зачем столько всего? Шпулька, ну ты даешь, неужто все это добро тащила пешком?
      - А то! Представляешь себе наше путешествие? С этими узлами! С пересадкой! Народ валом валил в Варшаву, поезд был набит под завязку, пришлось ехать в купейном.
      - Зачем вы так себя загрузили?
      - Потому что все свежее и натуральное. В городе такого не достанешь. Такой кровянки уже с войны не делают, а яйца прямо из-под курицы,- авторитетно объяснила Шпулька.- А перо с настоящего гуся. Погоди, надо вытащить еще сметану для этой тетеньки...
      Тереска поняла, что придется смириться. Шпулька не придет в себя, пока не рассосется этот катаклизм с багажом. Ничего не оставалось, как подключиться к авралу, чтобы сократить его. Но распирающие ее чувства рвались наружу, требуя слова.
      - Заходил Богусь,- безразличнейшим тоном проронила Тереска, придерживая громадный узел.
      Шпулька, на глазах которой завязывался в лагере этот роман, уронила сверток с кровянкой.
      - Что?! О Боже, так разрыв сердца можно получить! Ну и как?!
      - Не знаю. Вот хочу с тобой обсудить,- ответила Тереска, испытывая одновременно восторг и уныние.- Он сегодня был. Только что ушел.
      - Как сегодня? Я думала, давно уже. Осторожно, перо держи вверх ногами, а то разлетится...
      Страдания страданиями, но проза жизни, несмотря ни на что, требовала своего. Нагруженные тюками и прочими емкостями, Тереска и Шпулька двинулись к живущей поблизости знакомой тетеньке. Передали ей все, что полагается, и вернулись. Тереске был вручен внушительный кусок кровянки, который она приняла с полнейшим безразличием, лишь бы не обидеть. Шпулька пошла проводить подругу, после чего Тереска проводила Шпульку, а потом все повторилось...
      - Какая-то ты странная,- неодобрительно подвела итог Шпулька, услышав подробный отчет подруги.- Не знаю, в чем тут дело, но если тебе кто-то жутко не нравится, или тебе на него наплевать, то ты становишься само обаяние, прямо дух захватывает. Умная, неотразимая и все такое прочее. А с Богусем катастрофически глупеешь. Я уже в лагере это заметила, только не успела тебе сказать.
      - Как ты думаешь, он тоже это заметил? - озабоченно спросила Тереска.
      - Слепой бы это заметил. Разве что поглупел бы с тобой заодно. Не хочу тебя огорчать, но мне не показалось... с другой стороны, оно и к лучшему, что он пришел, когда ты не слезы лила, а дрова колола.
      - Может, и к лучшему,- согласилась Тереска. Она только сейчас начинала соображать, как надо было себя вести, что делать и 6 чем говорить.
      - Ну что ж, первый блин комом. Но ты зря так расстраиваешься. По-моему, это ему следовало расстроиться.
      - Может, и так, только не сказать, чтобы он здорово расстроился,- буркнула Тереска и вдруг резко остановилась. Сумрачно поглядев на Шпульку, она после короткого раздумья добавила: - Хочешь правду? По-моему, ему все равно.