Естественно, майор тут же вцепился в меня:

— Соблаговолите объяснить, что именно вы имеете в виду.

— Извольте, соблаговолю. — Я закурила и начала:

— Своими вопросами вы мне многое прояснили, теперь наконец я стала кое-что понимать. Правда, вы превратно толкуете мою информированность о нападениях, краже и контрабанде, объясняя её моим личным участием в этих преступлениях. Так вот — их совершала не я. А узнала о них лишь благодаря тому, что я не милиция…

— Как это понимать?

— Очень просто. Между собой люди говорят о многом таком, о чем никогда не сообщат в милицию. Я могу вам рассказать все, что знаю, но тоже частным порядком, ибо официально все равно не получится. Если вы начнёте этих людей допрашивать официально, они ничего вам не скажут, от всего отопрутся. Я сама официально отопрусь. Уж очень мне не хочется снова латать покрышки. Так что решайте.

Майор немного поторговался, но, так как формалистом он не был, согласился нашу беседу считать частным разговором между двумя знакомыми людьми.

В частном разговоре со знакомым майором я поведала ему об ограблении виллы Ленарчика, потом виллы Дромадера, об автомобильных махинациях Пежачека и Квачковского, об известных мне случаях нелегальной пересылки долларов за границу, добавив, что, хотя и не знаю масштабов контрабанды, уверена, она является следствием паники среди валютчиков. Я честно призналась майору: о кражах я узнала от третьих лиц — не говорить же, что подруга насплетничала! — а тот факт, что пострадавшие — мошенники и тёмные дельцы, вычислила сама путём дедукции.

Скромность не помешала мне отметить произведённое на майора впечатление. Мои рассуждения были восприняты почти как сенсация века. Тем неожиданней прозвучал его вопрос:

— А почему, собственно, вы мне все это рассказываете?

Вот тебе и на! Нет, с милицией все-таки трудно разговаривать. Получается, выкладываешь все как на духу — и в результате тебя же только больше подозревают!

— А потому, пан майор, чтобы помочь вам распутать это запутанное дело. Ведь я же вижу, что вы меня в чем-то подозреваете, поэтому в моих интересах быстрейшее раскрытие дела. Узнаете правду — и тем самым с меня автоматически снимется вина. А ещё я вам чистосердечно рассказываю все в надежде и от вас кое-что узнать. Поверьте, происходящее интересует меня не меньше вас, мне совсем не нравится быть замешанной в том, о чем я не имею ни малейшего понятия.

— Разве вы не можете обо всем просто узнать от своих знакомых?

— Обо всем не могу. От знакомых я узнаю по кусочку, и это лишь ещё больше меня запутывает. Обо всем знаете лишь вы.

— Ха-ха! — вырвалось у майора с горьким сарказмом. — Я все знаю! Нашли время шутить!

— Какие там шутки! Мне тоже не до них. Почему вы считаете, что все эти преступления совершают мои знакомые? Были они до сих пор порядочными людьми, а тут что-то на них нашло? Интересно, с чего бы?

— Вот-вот! — подхватил майор, вмиг забыв о горьком сарказме. — Именно, с чего бы? Что-то произошло, и я головой ручаюсь — вы знаете что. Ведь вам известно много, поразительно много, и все через ваших знакомых. Постарайтесь вспомнить событие, которое настолько повлияло на них, настолько изменило характеры, что заставило пойти на преступление. Ну?

— Не знаю ничего такого, — мрачно ответила я. О тайне Мартина я майору не сообщила, решила не выдавать её ни за какие сокровища в мире, раз уж обещала. Не сообщила и о вонючке, о ядерщиках, о знамени, но вряд ли все это можно зачислить в разряд событий. — Да, вот вы сказали: заставило их пойти на преступление. О каком преступлении вы говорите? Если об убийстве Дугкевича — исключено. Ни один из моих знакомых не способен на это. Другое дело — валютчиков обирать, но тоже сомневаюсь, ни один из них для этого не годится.

— Может, сам и не годится, так наймёт таких, что годятся.

— Таким надо платить. Откуда им взять деньги?

— И вы считаете, что, например, пану Ракевичу тоже неоткуда взять?

Я задумалась. Если честно, Гавел частично соответствовал образу предполагаемого злоумышленника, но только частично, поэтому было бы непорядочно все подозрения направлять на него.

— Пан Ракевич найдёт, откуда взять, — пришлось признаться. — Но я не вижу абсолютно никакой причины, ради которой он, умный и расчётливый, ввязался бы в эту глупую историю. Зачем ему это? Такой риск, такие хлопоты, столько опасностей — и ради чего? Денег у него и так куры не клюют. А если даже Гавел и ввязался, то как вы объясните деятельность благородного Вишневского? Здоровая конкуренция?

— Надо различать две стороны афёры, — вдруг сказал майор, напряжённо вглядываясь в какую-то точку за моей спиной. — Одна охватывает чёрный рынок и его деятелей, другая крутится вокруг вас. Где-то они сходятся, стыкуются, так сказать. Я твёрдо уверен, мне вы не сказали правды, что-то скрываете, готов даже допустить — скрываете неумышленно. Рассказали вы порядочно, благодаря вам для меня многое прояснилось. Что ж, подожду, может, припомните и остальное. И очень просил бы сделать это поскорее. А сейчас я спущусь вместе с вами за запиской.

Я ничего не ответила, неприятно удивлённая излишней проницательностью майора. Мы спустились к машине, и мне удалось разыскать в бардачке донос на Рябого. Записка даже не очень помялась. На вопрос, какого числа её воткнули за «дворник» на ветровом стекле, я смогла ответить довольно точно: на следующий день после того, как Павел вывихнул ногу. Павел получил бюллетень на три дня, так что дату легко установить у него на работе. Майора такая информация как будто удовлетворила.

Не успела я упорядочить мысли после интересного разговора с майором, как на следующий день позвонил Лёлик.

— Слушай! — В трубке метался его полный панического страха голос. — Слушай, случилось такое… Такое страшное… я… Я получил… Я сегодня получил…

— По морде? — не выдержала я.

— Что? Нет, не по морде. Слушай…

— Да слушаю же!

Лёлик безуспешно пытался справиться с охватившим его ужасом и в то же время информировать о нем в законспирированной форме. Его драматический, прерывистый шёпот и не совсем исправный телефон делали нашу беседу весьма тягостной.

— Может, это… утка, ты как… думаешь? Хотят меня разыграть? — допытывался он.

Я не расслышала толком, но из того, что он мне сказал, живо представила себе смертельно перепуганного, взъерошенного Лёлика с живой взъерошенной уткой в руках.

— А утка какая? — пыталась я уточнить и хоть что-то понять.

— Заказная, — замогильным голосом ответил Лёлик.

Услышав такое, я утвердилась в мысли, что Лёлик явно не в себе. Поэтому больше не стала ни о чем спрашивать, на всякий случай только предупредила:

— Учти, я её щипать и потрошить не буду, так что на это не рассчитывай.

Кажется, Лёлик был так же ошарашен, как и я.

— Что? Кого щипать? Зачем её щипать? Как это… Я не понимаю…

— Я говорю, что не собираюсь щипать твою утку.

— Какую утку?

Боже, пошли мне терпения!

— Ты же сам только что сказал, что получил заказную утку. Неужели живую?

— Да нет, почему живую? Мёртвую! То есть не очень… Запечатанную. То есть не то… Слушай, может, я лучше приеду к тебе?

При мысли, что ко мне домой явится не совсем нормальный Лёлик с какой-то странной птицей, стало не по себе. Лучше не рисковать.

— Пожалуй, лучше я сама приеду к тебе! — твёрдо сказала я. — Ты из дому говоришь?

— Что ты! Как можно? Я говорю из… из этой… ну, из конуры.

— Откуда?!

— Тише, не кричи так! Я специально звоню из ко… то есть будки.

— Но домой-то ты вернёшься?

— Не знаю… Вернусь, наверное… Ну да, вернусь, конечно.

— А где ты сейчас?

— Я же сказал — в ко… то есть в будке.

— Это я уже поняла, господи боже мой! А где твоя конура… Тьфу! Где твоя будка находится?

— На улице.

Не надо нервничать, не надо на него кричать. Он и так чем-то расстроен. Попробую говорить с ним спокойно и ласково.

— На улице, хорошо. А на какой?

— Когда тут целых две улицы…

— На перекрёстке, что ли?

— На пере… Нет, до перекрёстка ещё немного…

— Очень хорошо, значит, не на самом перекрёстке. Тогда на какой улице?

— На… ну… на… как её… улица Круча.

— Вот, молодец, улица Круча. Значит, недалеко от твоего дома?

— Нет, близко. Я звоню из ближайшей будки. Выбежал на улицу и звоню. Сейчас вернусь домой.

— Замечательно. Я буду у тебя через пятнадцать минут. Иди домой и жди меня. Никуда не выходи. Пока!

— Пока! — слабым, как эхо, голосом отозвался Лёлик, видимо совершенно не способный самостоятельно что-либо предпринять.

Наверное, все время, пока я ехала, он ждал меня под дверью, потому что распахнул её, прежде чем я сняла палец со звонка.

— Так что же ты получил? — уже с порога спросила я.

— Ти-и-ше! — нервно прошипел Лёлик. — Я ничего не понимаю и теперь не знаю, как быть. Вот, получил бандероль, распечатал — и видишь… Может, это шутка, ты как думаешь?

Войдя в комнату, я увидела на столе довольно большой разорванный конверт, из которого высовывалась толстая пачка стодолларовых банкнотов. Настроившись на утку или какую-то другую домашнюю птицу, я в первый момент ничего не поняла, безмолвно переводя взгляд с Лёлика на доллары и обратно.

— Что это значит? Ты нашёл свои доллары?

— Как это нашёл? Ничего я не нашёл, и вовсе я их не нашёл, — волновался Лёлик. — Где я их мог найти? Это пришло по почте. То есть нет… не так… по почте пришло извещение, домой пришло, понимаешь? Я пошёл на почту, а там получил это! На почте? Понимаешь?

— Сегодня?

— Сегодня.

Я молчала, а Лёлик смотрел на меня, как на редкость непонятливый баран на какие-то потрясающе новые ворота.

— Кофе бы сделал, что ли, — наконец сказала я. — Мне надо подумать.

Не сводя глаз с разорванного конверта, я присела на диван, а Лёлик послушно протопал на кухню. Надо отдать ему должное, возился он не так уж долго, но я успела прийти к решению и, когда он появился с кофе, сказала:

— Избави тебя бог прикасаться к этому. Запомни: ни под каким видом не смей больше к этому прикасаться.

От ужаса Лёлик уронил сахарницу.

— Ты думаешь… Ты считаешь… Ты думаешь, они чем-то пропитаны? Отравлены?

— Я считаю, что на банкнотах могли сохраниться отпечатки пальцев. Видишь, там есть совсем новенькие купюры. Так вот, на них и могли остаться отпечатки. На старых искать без толку, конверт наверняка весь будет в отпечатках пальцев почтовых работников, а вот на новых, может быть, и найдётся что стоящее. Надеюсь, ты не пересчитывал их?

— Ну что ты! Я распечатал, увидел и напугался! И сразу побежал звонить тебе.

— Правильно сделал. А теперь сразу позвони в милицию. Тому капитану, который занимался твоим делом. Фамилия капитана Ружевич. Вот тут у меня записан номер его телефона. Звони!

Лёлик от волнения поперхнулся кофе и прыснул им на стол, забрызгав конверт с долларами. Этого ещё не хватало! Теперь на вещественном доказательстве появились совершенно новые лишние следы. Я изо всех сил стукнула этого недотёпу по спине. Помогло. Он обрёл голос и жалобно простонал:

— Как это… в милицию. Они мне не поверят… Посадят меня… отберут деньги…

Трудно описать, какие понадобились сверхъестественные усилия для того, чтобы убедить его в необходимости такого шага. Ему же лично, твердила я, не грозит ни конфискация имущества, ни посылка на галеры, ни заточение в темницу, ни топор палача. В конце концов он мне поверил, но был слишком слаб, чтобы поднять телефонную трубку.

Пришлось позвонить самой. Я набрала номер капитана Ружевича. Если его не окажется на месте, думала я, мне скажут, где его найти.

Капитан оказался на месте.

Майор Фертнер осчастливил коллег полученной от меня информацией, и вот теперь капитан с помощью поручика Петшака прорабатывал некоторые из своих гипотез. Наличие широкомасштабной операции по ограблению дельцов чёрного рынка не вызывало сомнений, дебаты возникали лишь по вопросам методов краж и целей, которыми руководствовались преступники. И капитан, и поручик проявили к происходящему чуть ли не личный интерес, усматривая в афёрах на чёрном рынке прямую связь с ограблением Лёлика, чьи ненайденные доллары тяжким грузом отягощали их профессиональную честь. Поручик по привычке вживался в образ то одного, то другого деятеля чёрного рынка, что давало интересные и обнадёживающие результаты. Он занимался этим с самого утра и создал уже галерею самых разнообразных персонажей, но тут их творческие поиски прервал телефонный звонок.

— Капитан Ружевич? Говорит Хмелевская. Я звоню из квартиры Рокота. Лучше будет, если вы немедленно приедете и сами все увидите…

Реакция капитана была для меня неожиданной.

— Не хотите ли вы сказать, что обнаружили его труп? — спросил он вежливо-зловещим голосом.

Я невольно взглянула на Лёлика. Он действительно от треволнений был чуть жив, но все-таки жив.

— Нет, — успокоила я капитана. — Пока нет. Он получил бандероль с долларами. Вот, лежит на столе. Да нет, бандероль лежит, а не пан Рокош. Мы к ней не прикасаемся, может, вы найдёте там отпечатки пальцев или ещё что. Вот я и подумала, лучше будет вам самим приехать и посмотреть, а не нам везти её в управление. Как вы считаете?

— Выезжаю! — бросил в трубку капитан.

Они с поручиком приехали через полчаса, прихватив с собой и специалиста по дактилоскопии. Очень интересно было наблюдать за тем, как специалист пинцетом прихватывает банкнот, посыпает его порошком, фотографирует и что-то ещё непонятное делает с ним. Тут выяснилось, как умно я поступила.

На нескольких почти новых стодолларовых банкнотах проявились отпечатки пальцев, немного смазанные, но даже для меня отчётливо заметные. А два так и вовсе были в прекрасном состоянии. Капитан не мог скрыть удовлетворения, поручик — тот просто сиял от счастья, Лёлик сидел на диване и клацал зубами.

— Когда и как вы это получили? — приступил капитан к допросу.

— Сегодня! — Лёлик вскочил с дивана. — На почте. То есть нет, в ящике это было…

— Поместилось в почтовом ящике? — удивился поручик.

— Нет! То есть да, конечно, поместилось! Извещение. Потом я пошёл на почту и получил это. То есть не сам получил, пани в окошечке мне дала, ну, я принёс домой и распечатал. Здесь распечатал, на столе, немного вывалилось, и я вообще ничего не понимаю, я этого не отправлял…

— Понятно, — мягко подтвердил капитан. — Вы не отправляли, вы получили. Мы это поняли. Бандероль была заказная?

— Да, конечно, заказная, я показал паспорт, то есть показал его на почте, не так просто, там переписали, то есть не это переписали, а паспортные данные…

— А почему конверт так сильно разодран? Он был чем-то заклеен?

— Я его не раздирал! — отчаянно крикнул Лёлик. — То есть разодрал, но я не хотел… То есть хотел, но не так сильно…

Я испытала угрызения совести. Надо было заранее заодно уж убедить его и в том, что за вскрытие писем человека в очень редких случаях приговаривают к высшей мере. Капитан посмотрел на него и отказался от дальнейших расспросов.

— Конверт был заклеен полоской поля от марочного листа и разорвался рядом с заклеенным краем, — объяснил специалист по дактилоскопии. — Конверт не новый, уже употреблявшийся ранее. Вам, думаю, интересно знать, что в этом конверте было раньше?

— Не помешает. Передайте экспертам. Вы уже закончили?

— Да. Пока я ничего из него больше не выжму.

Капитан взял конверт в руки, перевернул на другую сторону, прочёл адрес отправителя и с совершенно каменным лицом произнёс:

— Ну, разумеется. Станислав Вишневский.

В комнате воцарилось тяжёлое молчание. Мы с поручиком молча таращились на капитана. Лёлик не выдержал:

— Я… я… я не знаю его! Кто это такой? Клянусь вам, не знаю я никакого Вишневского!

— Никто его не знает! — буркнул поручик. Капитан же взглянул на поручика, потом на меня, потом опять на поручика, сообщив ему взглядом нечто, понятное лишь им одним. Поскольку с Вишневским у меня не было ничего общего, я не ощутила ни малейшего беспокойства. Затем капитан внимательно осмотрел почтовый штемпель на конверте и с каким-то злобным удовлетворением объявил:

— Кажется мне, дело понемножку проясняется. Не исключено, что уже в самом скором времени мы все будем иметь возможность познакомиться с этим Вишневским. А пока давайте оформим протокол…

Между тем поручик Гумовский не терял времени даром. Ему удалось получить кое-какую новую информацию, и он немедленно передал её майору Фертнеру. Из отрывочных, запутанных, порой противоречивых данных майор пытался выделить рациональное зерно.

Так, например, одному из подчинённых поручика, внедрившемуся в мир подпольного бизнеса, довелось стать свидетелем интересного события. Его подопечный, удачливый и предприимчивый делец, заметная фигура на чёрном рынке, получил предложение реализовать десять тысяч зелёных по чрезвычайно выгодному курсу. На этой сделке он одним махом мог заработать чистыми сто пятьдесят тысяч злотых. Поэтому сотрудник милиции был весьма удивлён, узнав, что делец, никогда не упускавший своего, не только сам не уцепился за это выгоднейшее дело, но даже и не препятствовал конкурентам его перехватить. Повышения цен в ближайшее время не предвиделось, так что нежелание заграбастать сто пятьдесят тысяч представлялось совершенно необъяснимым. Сотрудник милиции даже рискнул осторожно поинтересоваться у валютчика, с чего это тот вдруг проявил столь странное воздержание. Ответ был откровенный и исчерпывающий:

— Нутром чую — тут что-то не то.

— Что же?

— Да уж я чую, меня не проведёшь.

И больше от него не удалось ничего добиться. Далее, как сообщил агент, события развивались следующим образом. Сделку провернул другой валютчик. Встретив через несколько дней своего подопечного, валютчика с чувствительным нутром, агент был поражён: никогда ещё он не видел его в столь великолепном настроении. Тот просто сиял от радости и без всякой видимой причины время от времени разражался весёлым хохотом. Торжествующее удовлетворение так его распирало, что он позабыл обычную сдержанность и поделился с агентом причиной радости:

— Помнишь, фраер хотел спустить штуку зелёных? Я ещё говорил: нутром чую, дело пахнет керосином.

— Помню, а что?

— А то, что на крючок попался этот недоумок Чёрный Ясь. Плакали его денежки. Ха-ха-ха!

— Неужели?

— А то! Может теперь свою штуку на гвоздике в сортире повесить.

— Как же это произошло?

— А ты у него спроси. Моё дело маленькое. Я говорил — плохо пахнет.

Заинтригованный сотрудник милиции стал искать подходы к Чёрному Ясю, который на самом деле был рыжим и прозывался Зигмунтом. Ясь пребывал в ипохондрии и избегал общества, удалось выйти лишь на его приближённых, которые туманно давали понять, что причиной чёрной меланхолии явились большие материальные потери. Агент не стал докапываться до сути, поскольку материальные потери валютчиков не относились к проблемам, которые лишали сна работников милиции. В то время ещё никто не мог предполагать, насколько данное обстоятельство окажется важным для расследования всей валютной афёры.

Из Гдыни поступило сообщение о на редкость дерзком ограблении. За ресторанным столиком два гражданина спокойно и культурно проворачивали сделку по обмену одних денежных купюр на другие. Неожиданно к ним подсели два длинноволосых хиппаря в тёмных очках.

— Спокойно, милиция, — сказал один из них.

Граждане онемели. Хиппари быстро, с ловкостью профессионалов, изъяли купюры, молча встали и покинули ресторан, прежде чем граждане успели прийти в себя. Один из них, правда, сделал тут же попытку поднять крик, но второй немедленно эту попытку пресёк. Дезориентированные словом «милиция», сидевшие рядом телохранители не рискнули вмешаться.

Из Щецина сообщили: два бородатых молодых человека с длинными волосами и в тёмных очках бесшумно возникли у стоявшего в плохо освещённом месте автомобиля и, угрожая каким-то тёмным предметом, отняли валюту у сидящих в машине, которые как раз эту валюту пересчитывали. Сидящие в машине воздержались от криков: «Милиция!», «На помощь!» В Гданьске местом деятельности злодеев стал мужской туалет. Именно там один из валютчиков только что получил крупную партию товара и тут же был избавлен от него упомянутыми злодеями. О происшедшем можно было догадаться по нескольким словам, вырвавшимся у валютчика под действием шока сразу после происшествия, а потом он молчал как рыба.

Весть о двух таинственных бородатых и патлатых грабителях в тёмных очках передавалась по секрету от валютчика к валютчику, доходя и до агентов Гумовского. Чёрный рынок всполошился. Теперь валютчики отваживались совершать свои сделки лишь в специально для этого приспособленных помещениях — надёжных притонах и проверенных квартирах. В ответ обнаглевшие налётчики предприняли уж и вовсе беспрецендентную по нахальству акцию. Как только клиент, совершив крупную сделку, покинул малину (а это была комната в очень надёжной квартире), туда прибыла милиция. Два милиционера в форме предъявили ордер на обыск, подписанный прокурором и заверенный печатями с государственным гербом. Застигнутый врасплох валютчик не обратил внимания на то, что на печатях орлы были в коронах. К тому же работники милиции инкриминировали перепуганному дельцу торговлю наркотиками. Честный валютчик, который торговал лишь долларами и золотом, а наркотиков и в глаза не видел, окончательно струхнул и поэтому даже радовался, когда при обыске были обнаружены только менее страшные вещественные доказательства.

Милиция составила протокол, велела его подписать всем находившимся в квартире, не исключая и полумёртвой от страха домработницы, и удалилась, унося с собой трофеи и все документы. Удручённый делец стал с трепетом ждать санкций. С ними почему-то не торопились. Прошло довольно много времени, пока он понял, что его попросту провели. Ясное дело, ни он, ни услужливый хозяин квартиры ни словечка не проронили о случившемся. Проболталась домработница. Кстати, это она, единственная, заметила, что орлы на милицейских документах были с коронами. Кружным путём весть о действиях фиктивной милиции дошла и до поручика Гумовского.

К нему сходились сообщения о подобных акциях со всех концов Польши. Схема действия в основном была одна и та же: два патлатых троглодита беззастенчиво, с большим знанием дела обирали валютчиков, подгадывая, как правило, к моменту заключения сделок, умело нейтрализуя охрану и унося солидную добычу. Никто их не знал, никому не удавалось напасть на их след.

Идея с распространением фотографии Дуткевича оправдала себя. Официант из «Гранда» в городе Сопоте опознал на фотографии человека, которого видел однажды в обществе своего постоянного клиента. Поскольку этим постоянным клиентом оказался валютчик, уже давно бывший у милиции на примете, его отыскали и припёрли к стенке. Припёртый к стенке клялся и божился, что человек на фотографии ему совершенно незнаком. Однако, поскольку официант видел их вместе, не исключено, что когда-нибудь он и выпивал с этим человеком, поскольку же выпивать ему доводилось частенько, он решительно не в состоянии упомнить всех собутыльников. Нет, этого он категорически не помнит, не знает и не имеет понятия, кто таков.

Приблизительно то же самое говорили и другие деятели чёрного рынка, допрошенные на предмет фотографии. Нет, этого человека они не знают, никогда не видели. Все они так решительно и единодушно отрекались от Вальдемара Дуткевича, что представителям следственных органов приходилось читать, так сказать, исключительно между строк. Они уже не слушали того, что им говорили, а лишь внимательно следили за выражением лица собеседника, прислушивались к тембру голоса, ловили невольный блеск глаз и дрожь пальцев.

И майор Фертнер, и поручик Вильческий стойко придерживались своей версии, для подтверждения которой очень важным было найти людей, знавших Дуткевича, поэтому они не давали покоя поручику Гумовскому, который в свою очередь не давал покоя своим подчинённым. Последние, совершенно отчаявшись, стали предъявлять для опознания фотографию Дуткевича уже совсем кому ни попадя и попали-таки на человека, который наконец мог сообщить о покойном конкретные сведения.

Этим человеком оказалась киоскёрша из книжного киоска на улице Бельведерской.

— Знать-то я его не знаю, — задумчиво протянула она, разглядывая фотографию, — но вот видеть видела, факт.

— А можете вспомнить, когда и где? — с внезапно вспыхнувшей надеждой спросил сотрудник милиции.

— Когда — точно не скажу, с месяц, пожалуй, будет, как видела. А где — известно где, вот тут, сигареты у меня покупал, потом газету, потом спрашивал, сколько времени. Часы у него остановились. Крутился вокруг киоска, одно слово — околачивался, вроде как ожидал кого. А мне делать было нечего, покупателей в ту пору не было, вот я и смотрела на него. А ещё — часы у него ну точь-в-точь как у шурина. Они у него остановились, он подошёл к окошечку, спросил, который час, и стал подкручивать. Дорогие часы, шурин дал за них четыре тыщи, как раз премию получил, вроде швейцарские, не только время показывают, тоже вот какое сегодня число…

— Четырнадцатое, — ответил немного удивлённый сыщик.

— Что?

— Говорю, что сегодня четырнадцатое…

— А я и сама знаю, какое сегодня число. Это я про часы рассказываю, на них видно, какое число сегодня. И тому подобные стороны света. Магнит в них, что ли. Я в этом не разбираюсь.

— А дальше что было?

— А ничего. Шурин до сих пор их носит.

— Уже не носит, — механически поправил её сыщик, который в этот день опросил двадцать человек и у которого к вечеру в голове все перемешалось. Неудивительно, что возникший сверх программы шурин у него невольно ассоциировался с погибшим три недели назад Дугкевичем.

— Что вы говорите? — ужаснулась киоскёрша и даже высунулась в окошко. — Такие дорогие часы! Что же с ними случилось?

Сотрудник милиции спохватился и исправил невольную ошибку:

— С часами ничего не случилось, — успокоил он женщину. — Случилось вот с этим человеком на фотографии.

— А! И поэтому вы его разыскиваете?

— Да, поэтому. Ну и что было дальше? Вы остановились на том, что он околачивался тут, у киоска.

Киоскёрша втянулась в киоск и уселась поудобнее.

— И что за жизнь такая, — вздохнула она. — Живёт человек себе, живёт, а потом с ним что-то случается… Ну, дождался он.

— Чего дождался?

— Не чего, а кого. Приехал тут один на машине, вишнёвого цвета, они оба сели и уехали.

— А того, который приехал, вы видели? Может, случайно запомнили его?

— Запомнила, как не запомнить. Он вышел из машины и купил у меня сигареты. Шикарный мужчина. Молодой, кровь с молоком, такой, знаете, видный из себя, представительный, не замухрышка какой-нибудь. Одет очень прилично. И зуб у него золотой. Да, ещё и перстень вот такой на пальце, тоже золотой, с камнем, сразу видно — настоящий. Большой такой камень!

— Ну а сам-то он как выглядел? Тот, что в машине приехал? Блондин, брюнет, лысый?

— Какое там лысый! Дай бог всем столько волос! Чёрный, совсем чёрный, и причёска высший класс, вся голова завитая, а лицо так и пышет здоровьем, румянец во всю щеку, одно удовольствие смотреть. Говорю вам — шикарный мужчина. А моя дочка уж такого дохляка себе выискала, худющий да бледный, смотреть не на что, ни пёс, ни выдра…

Сыщик не перебивал разговорчивую киоскёршу, терпеливо выслушав её жалобы на неказистого зятя и всякое другое, зато был щедро вознаграждён, ибо узнал много полезного для дела. Оказывается, машина была достойна своего хозяина, тоже шикарная и вишнёвая, камень в перстне пурпурный, а что касается золотых зубов, то она твёрдо ручается лишь за один, других увидеть не удалось, зато этот один блистал на самом что ни на есть переднем плане. Итак, был выявлен один-единственный контакт покойного Дуткевича, зато с таким заметным мужчиной, найти которого наверняка не составит труда.

И в самом деле, дружными усилиями людей Гумовского в рекордно короткий срок было установлено, что этим блистательным красавцем был некий Золотой Стась, активный, но негласный помощник одного из самых могущественных королей чёрного рынка. Король проживал в роскошной вилле на улице Рощинского, держал в руках все крупнейшие валютные операции, но его никогда не удавалось поймать с поличным. Майор Фертнер был чрезвычайно доволен полученной информацией.

Сопоставив все данные, поступившие в его распоряжение, майор Фертнер окончательно убедился в правильности своего предположения — связь между отдельными афёрами не подлежит сомнению. И он вновь созвал оперативное совещание, участниками которого были те же лица, что и в прошлый раз.

Поручик Петшак ознакомил собравшихся с результатами своих перевоплощений. Результаты оказались потрясающими. Благодаря им рассеялись последние неясности и тройное преступление предстало как единое целое.

Довольный майор приступил к изложению своей версии:

— Итак, если следовать хронологии, события развивались следующим образом. Некто принимается нелегально переправлять валюту за границу. Сначала, очевидно, собственную, а потом, когда она кончилась, начинает добывать её путём ограбления. Крадёт у Рокоша, крадёт у этого, как его, Ленарчика, крадёт ещё у нескольких дельцов, о которых мы не знаем, так как они хранят молчание, и даже Хмелевская о них не слышала. Затем он принимается нападать на валютчиков с помощью Дуткевича и нанимает двух бандитов. Обратите внимание на следующие обстоятельства: а) он располагает точной, проверенной информацией и б) обирает лишь мошенников. Пройдись мы по его следам — уверяю вас, собрали бы неплохой урожай.

Гумовский пробурчал:

— Мне это тоже приходило в голову.

— Валютчики в панике, — продолжал майор. — Они расшифровали Дуткевича и тоже наняли двух бандитов — может быть, тех же самых, потому что перед смертью Дуткевич их узнал.

— Вряд ли, — усомнился капитан Ружевич. — Для этой цели проще использовать кого-нибудь из телохранителей. А их телохранителей Дуткевич мог видеть, когда обделывал свои дела, и перед смертью узнал.