— С чем тебя и поздравляю, — сварливо сказала я и задумалась. Итак, с Янушем то же самое, что и со мной... Меткие выстрелы в нашу частную жизнь.
      — Я чертовски голоден, — внезапно заявил Лешек. — А вы? Не съели бы, например, цыпленочка? С гарниром?
      — Он снова за свое! — гневно сказала я, вырванная из размышлений, потому что меня всегда нервировали кулинарные мечтания Лешека. — У вас ничего другого в голове нет, одни цыплята с гарниром?
      — Еще зайчатина... — вставил Веслав.
      — А обычной колбасы вам не хочется?
      — Нет колбасы, — грустно вздохнул Лешек. — Когда я утром заходил в магазин, был только паштет.
      — Какой паштет? — заинтересовался Януш. — В банках или в тюбиках?
      — В банках и на вес.
      — Паштет в тюбиках? — спросил Веслав недоверчиво. — Где это ты видел паштет в тюбиках? Разве такой бывает?
      — Бывает, и очень хороший, лучше, чем все остальное. Раньше его продавали, а как теперь, не знаю.
      — Где?!
      — На Жолибоже. На площади, на правой стороне.
      — Что ты мелешь? Где на площади правая сторона?
      — Действительно. Подожди, как бы тебе объяснить...
      — Определись по сторонам света, — предложила я, потому что меня тоже заинтересовал паштет в тюбиках. — Если стоишь лицом к северу, то где?
      — А где север? — заинтересовался Януш.
      — По направлению к Белянам.
      — Беляны на востоке, — запротестовал Веслав. — По направлению к Маримонку.
      — К какому Маримонку?! К Ломянкам! Ну, когда стоишь лицом к Гданьску, к морю!
      — Ага, к Швеции?
      — Да, спиной к Кракову.
      — Понятно, — с облегчением сказал Януш. — Тогда слева.
      — Там очень много продовольственных магазинов, — задумчиво сказал Веслав. — Штук пять...
      — Я его видел с месяц назад... — продолжал Януш, тоже погружаясь в размышления.
      — Нет, больше... — добавил Веслав через несколько мгновений тем же самым тоном, продолжая смотреть в окно невидящим взглядом. Януш повернулся к нему.
      — Откуда ты знаешь, когда я там был? — с обидой спросил он. — Я, наверное, лучше знаю?
      — Я говорю, что магазинов больше!
      — Ну так обойди все! — посоветовала я и тоже задумалась, пытаясь вернуться к своим размышлениям, из которых меня вырвал паштет в тюбиках. Но Януш внезапно снова обернулся.
      — Я ошибся, — сокрушенно заявил он. — Это было меньше месяца тому назад. Когда уезжал тот мой приятель, югослав, то мы вместе с ним покупали этот паштет...
      — Где он останавливался? — прервал его Веслав.
      — ...в тюбиках, — продолжал разогнавшийся Януш.
      — В тюбиках останавливался?!
      — Нет, в тюбиках покупал...
      В конце концов они вывели меня из терпения.
      — Господи, прекратите вести эти идиотские разговоры, я никак не могу вспомнить, о чем я говорила!
      — Точно, — оживился Януш. — Только это я говорил, а не ты. Теперь я как раз вспомнил, где видел Витека с Тадеушем. Именно на площади Вильсона, рядом с паштетом в тюбиках!
      — О, — сказал Веслав с умеренным интересом.
      — Они тоже его покупали?
      — Я ужасно голоден, — повторил Лешек нетерпеливо. — Может, мне удастся уговорить их, чтобы отпустили меня в магазин.
      — Если тебя отпустят, покупай для всех, может быть, этот паштет...
      Занятый без остатка мыслями о еде, Лешек вышел из комнаты. Мы сгрудились втроем у стола Януша, заново погруженные в расследование. Витек был таинственной личностью, и никто из нас не предполагал, чтобы его могло что-то связывать с Тадеушем. А Януш видел их вместе уже после работы...
      — Теперь я уже все вспомнил, просто перед глазами у меня стоит. Они были около машины Витека, и Витек как будто хотел уйти, а Тадеуш его удерживал. Что-то ему говорил. Витек, по-моему, нервничал, хотя по нему это не очень видно... Но мне так показалось. Потом он резко повернулся, как будто его громом ударило, посмотрел на Тадеуша, и они оба сели в машину...
      — А они тебя видели?
      — Нет, я был в магазине. Покупал этот паштет...
      — Что такого Тадеуш мог ему сказать?
      — Черт его знает. От Витека не узнаешь, а от Тадеуша тем более.
      — Слушай, что-то в этом должно быть. Те милиционеры, которые сидят в кабинете, знают, что делают. Все время подбираются к нашим личным отношениям с покойником, и думаю, что хотят найти там мотив убийства...
      — Но без причины никто не стал бы его душить, — критически заметил Веслав.
      — Именно. Давайте быстро обдумаем, был ли какой-нибудь служебный повод.
      — Почему быстро?
      — Потому что его наверняка не было, выбросим это из головы и сосредоточимся на частных причинах.
      После коротких размышлений мы пришли к выводу, что, исходя из служебных дел, его скорей каждый бы охотно воскресил. А частные дела?
      — Ну, принимаемся за Витека. Что у него могло быть с Тадеушем?
      — Может быть... — сказал Януш и не закончил, потому что из соседней комнаты до нас внезапно донесся усиливающийся шум и какие-то необычные крики. Не сговариваясь, мы сорвались с мест и понеслись туда, отталкивая друг друга.
      Картина, открывшаяся нашим глазам, была настолько необычной, что на какое-то время мы просто окаменели. В центре комнаты на коленях перед Моникой стоял Каспер, целовал ей руки и вопил:
      — Прости! Прости!..
      Моника, выглядевшая сущей фурией, старалась вырвать у него руки, за ней стоял Кайтек, по которому было видно, что он только что получил по физиономии. Источником самого большого шума был Стефан, потрясающий кулаками над головой сильно заплаканной Веси, съежившейся на треугольном столике. Он потрясал кулаками и сдавленным голосом орал не слишком цензурные слова, которыми, видимо, старался передать, что он о ней думает. Взволнованный Збышек пытался его успокоится делая это в равной степени как безрезультатно, так и неубедительно. Все вместе это создавало удивительную картину, которую мы ошеломленно наблюдали, просунув головы в дверь.
      — Хо-хо, — сказал Веслав с явным одобрением.
      Торчащий около него окаменевший Януш внезапно как бы очнулся.
      — Тихо!!! — заорал он голосом, напоминающим иерихонские трубы.
      Все сборище на мгновение замерло и вытаращило на него глаза. Несколько секунд эта живая картина находилась в полной неподвижности, но Януш так же неожиданно, как закричал, повернулся и ушел. Это привело к немедленной перемене конфигурации, и удивительная сцена окончилась.
      — Что это было? — спросила я, страшно заинтригованная, но, приглядевшись к ним внимательней, поняла, что ответа могу ожидать только от Алиции. Все остальные явно утратили способность к размышлению.
      — Что тут было, господи, говори немедленно! — спрашивала я, пытаясь оторвать ее от Стефана, близкого к апоплексическому удару.
      — Как бы его удар не хватил, — с беспокойством сказала Алиция. — Не знаешь, может быть, у кого-нибудь есть немного водки?
      — Сейчас? Даже если и было, то наверняка уж давно выпили. Дай ему воды и пусть подышит глубоко.
      — А зачем глубоко дышать? Это помогает?
      — Нет, но он отвлечется этим, и гнев у него пройдет.
      После короткого размышления Алиция кивком головы признала мою правоту. Я временно отказалась от получения исчерпывающей информации, мы сразу в нескольких стаканах принесли воды и раздали всем присутствующим, не исключая Марека, который только в эту минуту вошел в комнату.
      — Что это? — спросил он с легким удивлением, подозрительно осматривая полученный напиток. — Вода? Я это должен выпить?
      — Не пей, если не хочешь, оставь себе на всякий случай. Неизвестно, что еще тут случится.
      — Господи, я думал, что питье воды входит в какой-то следственный эксперимент!
      В комнате все еще царила растерянность. С огромным трудом, после нескольких попыток, мне наконец удалось узнать, что здесь происходит, и то без всяких подробностей.
      Сразу после меня на допрос вызвали Стефана как ближайшего коллегу жертвы. По счастливой случайности они пришли за ним как раз тогда, когда Веся публично провозглашала сенсационные разоблачения, а именно: она сообщила, что Тадеуша убил Стефан из ревности к ней, а как другую версию выдвинула совершение убийства Моникой, которая, по ее мнению, хотела таким образом скрыть факт сожительства одновременно с Каспером и Кайтеком. По предположениям Веси, Столярек об этом знал, и Моника таким радикальным способом навсегда закрыла ему рот.
      Веся провозглашала это громко, стоя спиной к двери в санитарный отдел, а за ней стоял капитан, терпеливо выслушивая ее разглагольствования. Стефан не успел отреагировать на выступление Веси, так как его тут же забрали в кабинет, но сразу по возвращении оттуда наверстал упущенное. Результатами ужасного скандала, который он устроил, ворвавшись в центральную комнату, где спряталась испуганная Веся, были благородный гнев Моники и удивительный поступок Каспера, который ни с того ни с сего двинул по физиономии своего потомка и упал на колени перед Моникой с душераздирающими воплями: «Прости, прости». Этого уже никто понять не мог, а Каспер, придя в себя, разъяснять отказался.
      Меньше всего меня удивило унижение Кайтека, потому что, я немного была знакома с воспитательными методами Каспера. Он воспитывал своих сыновей, мягко говоря, старомодно. Взрослые парни целовали у отца руку и покорно принимали трепку, что, однако, не мешало им распивать вместе водку. Все бюро об этом знало, и все уже привыкли к этим странностям.
      Я не успела обдумать полученные впечатления, потому что именно в эти минуты следственные власти принялись за вынос тела Тадеуша из конференц-зала. Занятое скандалом общество почти забило о главной причине всех событий, может быть, потому, что эта причина все еще казалась нам совершенным абсурдом. Ближе всех были знакомы с Тадеушем Ярек и Кайтек. Ярек под парами выпитого алкоголя, как видно, еще не вполне осознавал факт смерти Столярека, а Кайтек молчал. Он молчал даже тогда, когда получил от отца по физиономии. Остальные реагировали в общем-то закономерно, то есть, признав случившееся неотвратимым, вместо заламывания рук занимались делами, касающимися живых.
      Покойник, однако, оставался покойником, поэтому теперь неожиданно вид мертвого тела, накрытого пластиковой простыней, выносимого на носилках, произвел потрясающее впечатление. Прежде чем милиционеры сумели преодолеть узкий выход из зала, весь персонал собрался в коридоре и выстроился в длинную шеренгу. Провожаемый гробовым молчанием внезапно притихших сослуживцев, Столярек в последний раз покидал пределы мастерской.
      — Вот и конец, — с горечью сказал Януш. — Был человек, и нет его...
      Всем нам стало как-то не по себе, и мы продолжали стоять молча, той же шеренгой, хотя дверь за носилками давно захлопнулась. Внезапно на середину выступил Влодек со все еще бледно-зеленым лицом.
      — Дорогие коллеги... — начал он воодушевленным голосом.
      — Нет! — крикнула Алиция. — Я все могу перенести, но только не речи! Заберите отсюда этого болвана!..
      — Успокойся, Влодек, — сказал измученный Збышек.
      — Пришла минута... — продолжал Влодек упрямо, не обращая внимания на протесты, — которая для нас... для нас...
      — А для покойника тем более, — решительно сказал Анджей, взял Влодека за плечи и впихнул в комнату.
      — Слава богу! — с облегчением вздохнула Алиция. — Что за кретин!
      — Что ты хочешь, у него была такая исключительная и неповторимая возможность. Трудно допустить, что для его удовлетворения кто-нибудь совершит еще одно убийство, — сказал Казик, пожимая плечами, вышел из нашей шеренги и ушел в комнату.
      Это был короткий антракт. Следственные власти ускорили темп, проводя допросы сразу в двух помещениях, и прежде чем мы успели осмотреться, на территории мастерской начали происходить события, достойные великого Данте. Я отказалась от успокаивающей атмосферы нашей комнаты, потому что, не имея времени думать, старалась по крайней мере возможно больше увидеть и услышать. Мы с Алицией стояли в единственном пустынном месте — под зеркалом около гардероба. Как оказалось, это был прекрасный наблюдательный пункт.
      Первым из конференц-зала вылетел неслыханно взволнованный Казик, который до этого времени, не считая ерунды, которую он наговорил в самом начале, сохранял философское спокойствие. Сразу за дверью он наткнулся на нас.
      — Послушайте, что это значит? — закричал он в ужасном возбуждении. — Кто им дал столько частной информации?! Это же свинство, какое им дело, что я делал в прошлом месяце в командировке?! Что общего это имеет с этим идиотским преступлением?!
      — Только спокойствие может спасти нас, пан Казимеж, — ласково сказала я. — Сохраняйте хладнокровие и лучше расскажите, о чем вас спрашивали.
      — О ерунде! — громко закричал Казик. — О ерунде!
      — Хорошо, о ерунде, — согласилась Алиция. — Уточни, о какой именно.
      Очень далекий от хладнокровия Казик туманно изложил содержание беседы с представителями власти. Мы поняли из рассказа, что его разгульный образ жизни в командировках вызвал у них большой интерес.
      — Спрашивали меня, помню ли я ту блондинку из «Монополя» во Вроцлаве, — продолжал Казик, все еще возбужденный, но несколько смягчившийся от воспоминаний. — Конечно помню, почему я должен не помнить, у нее были такие ноги, что стыдно было бы забыть. Кто знает, может быть, даже лучше, чем ваши, пани Ирена... Нет, может и не лучше, но такие же.
      — Благодарю вас, пан Казимеж, — с чувством сказала я.
      — Оставь в покое ее ноги и говори дальше. Какое отношение блондинка имела к Тадеушу?
      — Откуда я знаю? Я тоже их об этом спросил. Потом спрашивали меня, из каких денег я платил по счету, что-то в этом роде! А потом прицепились к одному делу, которое было уже давно, я вел тогда одно строительство, и у меня были неприятности со стройматериалами... Откуда они об этом узнали? А потом снова начали об одной брюнетке из Елени Гуры, я признаю, что у нее был бюст, как у Лоллобриджиды, но какое отношение это имеет к делу?
      — Я и не подозревала, что ты такой Казанова, — сказала Алиция с явным интересом.
      Казик гневно махнул рукой, но лицо у него прояснилось.
      — Не хватало только, чтобы это дошло до Алинки, — проворчал он слегка обеспокоенно.
      Я внимательно смотрела на него, и что-то туманное закопошилось у меня в голове.
      — Кто тогда ездил с вами в командировку? — спросила я взволнованно. — Припомните, пожалуйста.
      — Кто ездил? Сейчас... Во Вроцлаве был Влодек и Стефан, а в Елене Гуре?.. Сейчас, сейчас... Один раз были Влодек и Каспер, а другой — Тадеуш и Каспер.
      — А вспомните, во Вроцлаве Влодек, случайно, не ухаживал за этой блондинкой?
      — Конечно ухаживал, а откуда вы знаете?
      — Но я же ясновидящая... Только не беспокойтесь. Если Тадеуша убили не вы, то с вами ничего не случится.
      — А кто мог его убить, как вы думаете? — спросил Казик, помимо воли бросив взгляд в зеркало.
      — Еще не знаем, но как узнаем, то тебе скажем, — заверила его Алиция.
      Казик перестал смотреться в зеркало.
      — Я бы только хотел знать, что за свинья донесла обо всем этом милиции. Пусть только попадется мне в руки!..
      Пронзенный внезапно какой-то мыслью, возбужденный заново, он оставил нас и понесся в комнату. Через минуту до нас донеслись оттуда гневные выкрики.
      — Что ты подозреваешь? — с интересом спросила меня Алиция. — Для чего ты спрашивала об этих?
      Я не успела ей ответить, потому что из другой комнаты выбежала Данка с красным лицом, растрепанными волосами и со слезами на глазах. Она направлялась в туалет, но по дороге наткнулась на нас.
      — Это свинья! — закричала она с глубокой обидой в голосе. — Последняя свинья!..
      — Что за бюро! — сказала изумленная Алиция. — Истинный хлев...
      Не менее возбужденная, чем Казик, Данка выкрикнула множество клеветнических, измышлений насчет Ярека, который, по ее предположениям, проинформировал следственные власти о ее совершенно частных делах. Мелкий факт, что Ярек еще не подвергался допросу, ее внимания как-то избежал. Нечто туманное закопошилось у меня в голове гораздо явственней.
      Полные горечи откровения Данки прервал ее взгляд на себя в зеркало.
      — Боже мой! — крикнула она и исчезла в туалете.
      — Меня это начинает интересовать, — сказала Алиция. — Так что ты подозреваешь?
      — Сейчас скажу, только ответь сначала, что тебя интересует?
      — Как что, твои подозрения...
      — Нет, еще раньше ты говорила, что одна вещь тебя интересует. Что за вещь?
      — А, это...
      — Иду в магазин под конвоем, — прервал нас проходивший мимо Лешек. — Что вам купить?
      — Все равно, — раздраженно ответила я, занятая Алицией. — Хлеба и паштета.
      — Мне тоже! И пачку «Яхтсмена»...
      — Ну, что тебя интересует, черт возьми?!
      В этот момент в центральной комнате раздался протяжный рев. На этот раз представление давал Рышард.
      — Никто здесь не будет меня шантажировать! — кричал он, колотя об стол переплетенным в твердую обложку проектом. — Я не позволю себя шантажировать! Не позволю!! Хватит этого!!!
      — Ерунда! — кричал Збышек, стараясь его перекричать. — У вас мания преследования!
      — И один, и второй! — продолжал Рышард, не слушая. — Оба друг друга стоят...
      — С ума сошел, — неодобрительно сказала Алиция и решительным жестом вынула у него из рук упомянутый проект. Рышард не обратив на это никакого внимания, продолжал громовым голосом высказываться дальше.
      — Что с ним случилось? — поинтересовалась я.
      — Небольшое расхождение взглядов относительно служебных контактов, — любезно объяснил Марек. — Честно говоря, я в этом ничего не понимаю.
      — Зато я понимаю, — спокойно заявила Алиция. — Пошли отсюда, он производит слишком много шума. Я все тебе объясню.
      Оказавшись снова на посту под зеркалом, я почувствовала себя несколько обалдевшей. Что делается в этом бюро? Истинное землетрясение!
      Через вестибюль неожиданно прошла Моника, черная, как грозовая туча. Не говоря ни слова она миновала нас и исчезла в своей-комнате. Проводив ее взглядом, мы посмотрели друг на друга.
      — Говори, — решительно потребовала я. — Если еще раз нам кто-нибудь помешает, я совершу следующее убийство. Все время открывается что-то новое, и это происходит слишком быстро. Я не успеваю все обдумать, у меня все перемешивается. Вместо того чтобы найти преступника, я боюсь окончательно рехнуться. Говори прежде всего, что тебя интересует.
      — Подожди, — ответила Алиция и, воспользовавшись присутствием зеркала, вынула из глаза ресничку. — Я как будто оглушенная. Во мне тоже пробуждаются странные подозрения. — Она повернулась и неуверенно посмотрела на меня. — Никогда в жизни я не верила в существование духов, но сейчас не могу избавиться от ощущения, что они разговаривали с покойником...
      Я кивнула головой, потому что сразу ее поняла. Это было именно то, что так туманно копошилось у меня в голове. Конечно, беседа с покойником исключалась, но где-то здесь таилось существо дела.
      — Сосредоточься, — торжественно сказала я. — У нас впереди долгий разговор. В трех словах мы этого не обговорим, давай начнем в хронологическом порядке. Что тебя интересует с самого начала?
      — Может быть, мы где-нибудь присядем? — предложила Алиция. — Я не умею разговаривать стоя.
      — Негде, всюду — конец света. Завтра посидишь.
      — Ну, ничего не поделаешь, слушай. Представь себе, я была в туалете еще перед смертью...
      — А теперь ты уже после смерти?..
      — Тадеуша!.. Не говори глупостей, просто слушай. Я хотела вымыть руки, но отказалась от этого намерения, потому что из кабинета Ольгерда доносились необычные звуки. Совершенно удивительные.
      — Ольгерд приставал к Монике?
      — Наоборот...
      — Что наоборот? Отталкивал ее с отвращением?
      — Глупости. Перестань меня прерывать. Там был Збышек с какой-то бабенкой. Обращался к ней очень нежно.
      Я почувствовала себя глубоко взволнованной этим.
      — А что говорил!
      — Подожди, надо вспомнить. Говорил: «Котик, не беспокойся, я все улажу. Все будет хорошо, никто не узнает...» А потом еще несколько раз повторил «любовь моя» с перерывами...
      — Любовь моя с перерывами? Что это значит?
      — Не любовь с перерывами, а делал перерывы. Между одной любовью и другой. Тихие, но совершенно однозначные. Ты что никогда в жизни не делала таких перерывов?
      — Что? А, конечно, делала...
      — Вот именно. Ты не представляешь, как я была удивлена. Збышек! Образец добродетели! И меня чертовски интересует, кто это был с ним. Сначала я решила, что это Моника, но, во-первых, никак не могла связать ее с «котиком», а во-вторых, оказалось, что Моника все это время сидела у Витека в кабинете вместе с Ольгердом. Как ты думаешь, кто это был?
      Я ничего не сказала, потому что думать тут было не о чем. Я знала, кто это был, так же хорошо, как то, что Алиция подозревает меня. Я покачала головой.
      — Вопреки твоим предположениям, это была не я. Мои контакты со Збышеком в прошлом, впрочем, они никогда не доходили до стадии нежного шепота. Во всяком случае, не на территории мастерской. Что ж, это очень интересное сообщение...
      — И что теперь? — спросила Алиция, потому что я долгое время молчала, стараясь привести мысли в порядок. Это не очень хорошо получалось, потому что царящая вокруг суматоха совершенно не способствовала мышлению.
      — Теперь буду говорить я, — решительно сказала я. — Ты слушай и в нужные моменты вмешивайся. Может, из этого что-то получится... Тебя еще не допрашивали?
      — Нет.
      — Это хорошо. Меня уже, и я не могу отделаться от ощущения, что если бы немного подумала, то все уже знала бы. Такое мучительное ощущение!.. Послушай, они знают о нас невероятно много, значительно больше, чем мы сами. И события, которые происходят, прекрасно свидетельствуют об этом. Можно было бы допустить, что все мы закладываем друг друга, но кто-то же должен был начать первым. Первым допрашивали Януша, который ничего не знает о делах Данки, Каспера, Моники... Знал только обо мне, но поклялся, что ничего обо мне не говорил, и я ему верю. Следующей была я, и со всей решительностью утверждаю, что они оказались прекрасно информированы. Откуда?..
      — Именно поэтому я не могу избавиться от идиотского ощущения, что они разговаривали с покойником, — недовольно сказала Алиция.
      — Я боюсь, что твое ощущение не лишено оснований. Попробуй проанализировать, откуда оно берется и когда впервые возникло.
      — С какого времени появилось ощущение?
      — Да.
      — По-моему, это все началось с Каспера... Я точно знаю, что Каспер в пьяном виде плакался в жилетку Столяреку относительно своих чувств к Монике. Мне он тоже плакался...
      — Подожди! — прервала я ее. — Я уже нахожусь на финишной прямой! Кто больше всех знал о Данке? Ярек! Но Ярек пошел на допрос только сейчас. Ты можешь подсчитать, сколько раз Ярек ходил выпивать вместе со Столяреком?
      — Я должна подсчитать?.. — забеспокоилась Алиция.
      — Нет, необязательно. Данка не сказала, Ярек не успел. Кто знал о моих финансовых махинациях с Тадеушем? Веслав, Януш и я. Ну и, конечно, Тадеуш. Януш ничего не сказал, я — тоже, Веслав не сказал...
      — Откуда ты знаешь, что Веслав?..
      — В то время он еще не разговаривал с ними... Тогда кто остается? Последний человек: покойник! Хорошо, хорошо, я знаю, что это нонсенс, но в этом что-то есть... Ну, теперь ты!
      — Подожди, — сказала Алиция, нахмурившись. — Действительно... Не нашли ли они, случайно, чего-то среди вещей Тадеуша?
      В эту минуту на меня, наконец, снизошло озарение, которое должно было бы снизойти уже давно.
      — Алиция, ты гений! — в восторге вскричала я. — Ты восьмое чудо света!
      — Что ты говоришь, — вежливо удивилась Алиция и вопросительно уставилась на меня.
      — У Тадеуша была записная книжка. Большая зеленая записная книжка, вся исписанная, прекрасно мне знакомая, потому что там, кроме всего прочего, записывались и наши с ним расчеты. К чему еще могли относиться подслушанные мной слова: «нужно это подробно изучить...», если не к найденной милицией этой записной книжке?!
      — Ну хорошо, — с сомнением сказала Алиция. — Но он, наверное, не вел в записной книжке дневника, касающегося дел сослуживцев?
      — Дай мне сосредоточиться, что-то у меня снова начинает вырисовываться. У меня появляются какие-то странные подозрения...
      Я немного поколебалась, потому что подозрения были не очень приятные, и продолжала:
      — Он знал о разных людях много компрометирующих сведений. Казик... этим объясняется все, что касается Казика... И эти крики Рышарда... Иначе, почему все одалживали ему деньги?
      Мы обе замерли, глядя друг на друга, потом Алиция громко и протяжно свистнула.
      — Я должна вернуть тебе твои слова, — сказала она. — Ты гений!

* * *

      Вследствие длительных интенсивных размышлений ноги у нас окончательно одеревенели. После того как мы совершили под этим зеркалом ошеломляющие открытия, наше напряжение, видимо, ослабело, и теперь состояние наших ног значительно влияло на работу мыслей.
      — Это значит, что тот, который имел больше, имел больше, — сказала Алиция, безнадежно оглядываясь вокруг. — Сядем где-нибудь, ради Бога! Я больше не могу.
      — Сядем, при условии, что сидя ты будешь продолжать рассуждать дальше, — категорически потребовала я, хотя сама чувствовала себя не лучше.
      — Сидя — все что угодно! — поклялась Алиция. — А пока я вообще перестаю понимать, что ты мне говоришь Поэтому я перестала говорить, но прежде чем мы расстались, в вестибюль влетела Иоанна.
      — Пану Влодеку плохо! — взволнованно закричала она. — Где пани Глебова? У нее есть валериановые капли!
      — Капли? — удивилась Алиция. — Зачем? На него прекрасно действует вода из-под цветов.
      Известие о плохом самочувствии Влодека неожиданно привело к тому, что я снова ощутила бодрость, как в ногах, так и в голове.
      На фоне всего, что я знала и о чем сумела догадаться, его обмороки представлялись мне верхом омерзения. Гневно бурча себе под нос, я понеслась в комнату санитарников, а Алиция, после короткого колебания, понеслась за мной.
      Влодек сидел на стуле, опершись о стену, еще более зеленый, чем раньше. Остальные присутствующие были явно взволнованы, а Анджей с философским спокойствием обмахивал его эскизом благоустройства территории. Взглянув на эскиз и обнаружив, что это мой поселок, я вырвала его у него из рук и, как фурия, повернулась к изнемогающей жертве.
      — Теперь ты падаешь в обмороки? — ядовито спросила я. — А рассказывать сказки о блондинке из «Монополя» у тебя были силы? Приди в себя, размазня, иначе, клянусь Богом, я тресну тебя по твоей бессмысленной физиономии!
      Иоанна испуганно вскрикнула, а Влодек неожиданно открыл глаза.
      — Оставь меня в покое, ведьма, — слабо прошептал он. — Чего тебе надо?
      — Ты с покойником ходил выпивать?
      — Ходил, ну и что? Нельзя пойти выпить? Когда я с ним ходил, он был еще живой!
      — Ты рассказывал ему о своих успехах с блондинкой из «Монополя», с брюнеткой из Елени Гуры, с рыжей из Залесья, с этой Маниллой, или как ее там, из Закопане?!
      — С Мануэлой! — закричал Влодек, внезапно вновь обретая силы к удивлению присутствующих. — Отстань от меня! Какое тебе дело до этого?
      Я проигнорировала его слова и повернулась к Алиции, которая сразу, как только вошла в комнату, поспешно уселась на ближайший стул.
      — Видишь? — сказала я с горечью. — Я говорила?
      Алиция без слов кивнула головой. Все соответствовало нашим предположениям. Влодек, единственный проектировщик-электрик нашей мастерской, ездил во все командировки с проектировщиками других отделов. В командировках они поверяли друг другу неисчислимое количество своих тайн различного характера. Все эти признания Влодек потом пересказывал под влиянием алкоголя Тадеушу, причем, вследствие своего комплекса неполноценности по отношению к прекрасному полу, все контакты его коллег с представительницами упомянутого пола в разных местах Польши в его мозгу подвергались какому-то странному превращению, и он рассказывал о них, как о своих собственных успехах. Тадеуш его хорошо знал и, заведя разговор на эту тему, мог вытянуть из него любую информацию, которая ему была нужна. Влодек был источником сведений о Казике, Стефане и еще о нескольких особах, источником, из которого обильно пополнялась зеленая записная книжка Тадеуша.
      И теперь он устроил это представление вовсе не из боязни за тех, преданных, а опасаясь за себя. Сгоряча он наболтал Тадеушу разные глупости относительно одной женщины, которая действительно питала к нему симпатию, введенная в заблуждение благородным выражением его прекрасных, невинных голубых глаз. Эта симпатия была для него источником постоянных сомнений. С одной стороны, он просто лопался от гордости, а с другой — зеленел от опасения, терзаемый паническим страхом перед женой. Кто-нибудь, не знающий истинного положения вещей, действительно мог заподозрить его в убийстве Тадеуша, человека, который угрожал, что расскажет жене его тайны.
      В этой последней мысли меня утвердил Анджей.
      — Вы знаете, о чем они меня спрашивали? — сказал он, с нарастающим интересом приглядываясь к зеленому Влодеку.
      — Откуда я могу знать?
      — Правда ли, что Тадеуш поругался с Влодеком несколько дней назад, когда сказал, что — ха-ха-ха — он все расскажет жене!
      — Пан Анджей, и вы уже начинаете говорить бестолково? Кто сказал, какой жене?
      — Тадеуш. Жене Влодека. О каком-то свидании с женщиной в сумерках.
      — А это действительно было? Они ругались?
      — Еще как! Но я сказал, что не очень помню, потому что так глупо вышло... Влодек отказался тогда поставить пол-литра.
      Нет, этого уж покойник записать не мог!
      — Кто мог им об этом сказать? — спросила я, невольно глядя на Алицию, которая безнадежно пожала плечами.
      — Я, — внезапно решительно и вызывающе заявила Иоанна. — Когда меня спрашивают, я всегда говорю правду. Мне нечего скрывать. Они спросили меня, ссорился ли с кем-нибудь Столярек, и я ответила. Они так скандалили, что во всем бюро было слышно!