На несколько скромных документов, касающихся Юзефа Менюшко, сына Дамация, судя по которым вышеупомянутый Юзеф втягивался в долги и распродавал земли, Михал уже не обратил внимания. Рассеяно глядя на восход солнца, он думал, что как-нибудь доберётся до этих наследников. Начать придётся с деревенских Влукневских, так как в деревне произошло гораздо меньше изменений, чем в городе, тем более в Варшаве. Флигеля с третьим этажом уже тридцать пять лет не существует. Бог знает, что сталось с Полиной и Франтишеком, но, возможно, о них что-нибудь знают потомки Антона. Информацию о сундуке молодой нотариус должен был передавать устно и только одному человеку. Кто мог быть тем человеком, которого он выбрал перед войной? Наверняка кто-то из наследников, не посторонний. Надо найти их, этих потомков Катарины, и вместе с ними попытаться отгадать, что могли выдумать София Больницкая и старый нотариус…

С уведомлением музейного начальства и милиции он решил пока повременить. Несмотря на все факты, полной уверенности не было, преждевременное разглашение могло только повредить делу. Он решил вести поиски своими силами, что не должно было привести к каким-либо потерям — если сокровище лежало до сих пор, полежит и дальше. А мысль, что он лично и собственноручно может найти и спасти все это…

Пречудеснейшая, дерзкая, небесная мысль горела в его душе и не давала дышать…

Индюки шагали медленно и величественно, постоянно взрываясь оглушительным бульканьем, не обращая никакого внимания на сигнал и рычание автомобиля. Давить их я побоялась и тащилась за стадом на первой скорости. Сигналила, рычала двигателем и подпихивала бампером их пернатые туши — безрезультатно. Индюки жили своей жизнью и не меняли скорости.

Грунтовая дорога была обсажена деревьями. С одной её стороны тянулось село, с другой — луга и поля. За полями на горизонте чернел лес. Камыш, торчащий посреди поля, обозначил положение небольшого озерца, пруда или болота. Я могла ненапряженно понаблюдать за пейзажем, поскольку к индюкам подключилось большое стадо гусей, окончательно загородивших путь и исключивших дальнейшее движение. Они выползли из двора впереди и переходили через дорогу, направляясь к лугу.

Где-то рядом, кажется, возле болотца, нашли неопознанный труп, у которого был мой адрес. Правда, не только мой. Таинственные покойник был снабжён адресами почти всей моей семьи, моих родителей и тётки Люцины из Варшавы, моей кузины Лильки из Чешина, её брата Хенрика из Вроцлава и даже канадским адресом моей второй тётки — Терезы. Кроме этих адресов, записанных на потёртой бумажке, покойник не имел ничего. Установить, кем он был при жизни, не удалось.

Естественно, всех нас тщательно и добросовестно допросили. Милиция была настолько любезна, что не настаивала на очной ставке с покойником, а ограничилась соответственно обработанным портретом, на котором труп выглядел живым и нестрашным. Никто из семьи никогда его не видел. Это было ясно до такой степени, что сомнения перестали мучить даже милицию. Труп нашли осенью прошлого года, нам задали пару тысяч вопросов, но так ничего и не выяснили.

В конце тщательного разбирательства, среди других, прозвучал вопрос, говорит ли нам что-нибудь фамилия Менюшко. Мой отец, моя мамуся и я одновременно заявили, что первый раз её слышим, а моя тётка Люцина задумалась:

— Кажется, я когда-то слышала, — сказала она, пробудив тень надежды на лице капитана милиции. — Так в голове и вертится… Но это касается того времени, когда мне было шестнадцать лет, сомневаюсь, что вам будет интересно. Кроме того, если я где-то и слышала, то все равно не помню.

Капитан посмотрел на неё с нескрываемой неприязнью и отказался от дальнейших расспросов.

Лицо жертвы предъявили и тётке Терезе в Канаде, о чем она уведомила нас письменно, сообщив попутно, что последнее время наблюдается солидный урожай на подозрительных идиотов. Один подозрительный идиот пытался расспрашивать её о разных предках. Он приходил два раза — незнакомый чужой человек. Другой, независимо от первого, подсовывал ей фотографию парня, похожего на покойника, и утверждал, что она о нем что-то знает. Ничего она не знает и знать не хочет. С людьми, которые так выглядят, она вообще не желает иметь ничего общего.

Мы объяснили ей, тоже письменно, что парень на фотографии похож на покойника неслучайно. Нас сильно заинтриговал первый идиот, который наносил визит за месяц до появления трупа и мог иметь какое-то значение, но про него Тереза тоже ничего не знала. Через пару месяцев она приехала отдыхать в Польшу и загадочное происшествие вновь привело нас в движение. Мы решили выбраться на экскурсию в Волю, чтобы взглянуть на место, которое стало последним пристанищем странного покойника, тем более, что это место было нашей родиной.

Моя мамуся и Люцина очень настаивали на этой поездке, Тереза попеременно то упорно отказывалась, то впадала в боевое настроение. То она не желала слышать о таинственном преступлении, то порывалась все объяснить, раздумывая о том, рассказать ли милиции о навестивших её подозрительных идиотах или наоборот, тщательно все утаить. Люцина злорадно стращала её Менюшкой:

— Ты Менюшко знаешь? — добродушно спросила она при первой же встрече вместо приветствия. — Припомни-ка своих старых хахалей, их у тебя хватало. Может, какого Менюшко и найдёшь.

Терезу это сильно расстроило, по дороге из аэропорта они чуть не подрались, помешала только теснота автомобиля. Отбившись от Люцины, Тереза открестилась и от Менюшки:

— Отцепись! — яростно протестовала она. — Эта ваша милиция никуда не годится! Я не хочу, чтобы разные трупы носили мой адрес!

— Наши адреса они тоже носят, — примирительно заметила моя мамуся.

— Ваши могут и носить, а мой нет! Ни про каких Менюшек я в жизни не слышала! И слушать не буду, уши заткну! Надо, наконец, все выяснить. Я не хочу, чтобы на мне висели какие-то дурацкие преступления!

— Вот именно, — сказала моя мамуся. — Поехали туда!

— Куда?! На место преступления? Чтоб там и нас задушили? Ещё чего!…

Через неделю, использовав изменчивость настроений Терезы, мы поехали посмотреть на место преступления, по непонятной причине связанное адресами с нашей семьёй. С собой мы взяли сестру отца, тётю Ядю, которая в глубине души чувствовала себя глубоко обиженной тем фактом, что у покойника не было её адреса, и живо интересовалась семейной сенсацией. По дороге меня остановила домашняя птица, поэтому я сидела в бездействии за рулём, меланхолично разглядывала сельский пейзаж и не имела ни малейшего понятия о событиях, которые привели меня к этим индюкам, гусям и болоту на лугу…

Наконец, гуси форсировали дорогу. Я тронулась с места и сразу догнала индюков. Одного удалось отпихнуть в сторону…

— О, господи! — вдруг оживилась моя мамуся. — Смотрите, это же здесь! Не узнаете? Вместо дома стоит коровник, интересно, что здесь случилось…

Я остановилась посреди дороги.

— Последний раз здесь нашли труп, а за сорок пять лет могло случиться и побольше, — ехидно заметила я. — Откуда ты знаешь, что это здесь, если вместо дома стоит коровник?

— Как откуда, все остальное я узнаю! Сеновал тот же самый и двор, и даже пень стоит на том же месте. Вон и развалины видно! Конечно же, это здесь!

— Здесь, — согласилась Люцина из-за моей спины. — Отсюда вылезли эти гуси, это наши, фамильные. Хорошо, что ты ни одного не переехала. Выпусти меня.

Я открыла двери, наклонила на себя спинку сиденья, выпустила Люцину и посмотрела вокруг. Через широко раскрытые ворота был виден большой двор, со всех сторон ограниченный постройками. В глубине, возле сеновала, расположилось что-то вроде конюшни, откуда вместо коня выглядывал трактор. Справа поднималось большое кирпичное здание с довольно странными окнами — слишком большими для коровника и слишком маленькими для жилого дома. Слева от ворот, отделённый от дороги палисадником, стоял красивый новый кирпичный дом с мансардой и балкончиком. В те времена, которые помнила моя мамуся, его наверняка ещё не было. Чуть дальше, за гипотетическим хлевом, виднелся небольшой холмик, похожий на развалины, присыпанные землёй и поросшие кустарником.

Люцина пошла к воротам, я заглушила двигатель и воцарилась приятная тишина.

— Выходим, что ли? — спросила Тереза и за моей спиной начала выпихивать Ядю.

Из коровника вышел мужчина средних лет, высокий и худой, с красивым спокойным лицом. Он не обратил на нас внимания, поставил под стену вилы и не спеша направился к дому. Люцина вступила во двор, мужчина посмотрел на неё и остановился. Люцина без колебаний подошла к нему:

— Ты Франек, — спокойно сообщила она. — Франек Влукневский, правда?

Мужчина задумчиво уставился на неё и не выразил ни малейшего удивления.

— Да. Это я. А в чем…

Он внезапно замолчал, как будто только теперь обнаружил, что эта абсолютно чужая ему тётка обращается к нему на «ты». Слегка сбитый с толку, он уставился на Люцину и молчал. Люцина радостно захихикала.

— А ты похож на своего отца! А на дядю, кажется, ещё больше. Ты удивлён?

— Нет, — меланхолично ответила жертва нападения, — я уже ни чему не удивляюсь. А в чем дело?

Люцина решила слегка смягчить свой фривольный тон:

— Все мы в девичестве Влукневские, — милосердно объяснила она. — А ты наш двоюродный брат…

Она махнула в сторону машины и осознала, что из неё как раз выходит тётя Ядя, происходящая совсем из другой семьи, а на переднем плане, за рулём, торчу я, тоже с другой фамилией.

— Нет, не все, — поспешно поправилась она. — Только три штуки, а эти две — как раз нет. Мы твои двоюродные сестры, ты мог про нас слышать…

Скептически рассматривающий её мужчина вдруг расцвёл.

— А, знаю! — произнёс он, оживившись. — Вы дочери дяди Франека. Так я и думал, что вы объявитесь.

Если он решил отплатить Люцине и удивить всех родственников, это у него получилось. Вопрос, почему он ожидал приезда людей, которых не видел ни разу в жизни, возник сам собой. Ответ мы получили не сразу. Сначала в дело вмешался пёс Пистолет, которому пришлось доказывать, что мы свои. Потом моя мамуся обрушила на нас ворох воспоминаний, разыскивая перемены, произошедшие в хозяйстве за последние полвека. В конце концов нам удалось вернуться к прежней теме. Ответ на наш вопрос окончательно запутал и без того непонятную ситуацию. Оказалось, что все мы во что-то замешаны.

— Приходили ко мне, — задумчиво сказал Франек — мужчина с лицом моего деда, сохранившимся в памяти ещё с детства и хорошо знакомым по фотографиям. — Один — почти год назад…

— И что? — алчно поинтересовалась Люцина.

— Спрашивал про вас.

— Про нас? — удивилась моя мамуся. — И что он от нас хотел?

— А кто это был? — одновременно спросила Люцина. — Кто-то знакомый?

— Кажется, опять какой-то подозрительный идиот, — недовольно пробормотала Тереза.

Тётя Ядя в разговор не вмешивалась. Она принимала всевозможные позы под стенами комнаты и увлечённо фотографировала группу посередине. Все остальные сидели за большим кухонным столом и, конечно же, пили молоко, потому что находиться в том месте, где есть настоящие живые коровы и не пить молока, для моей семьи — немыслимо. Франек под напором пяти голодных гарпий отдал нам все наличное молоко и послушно согласился не расширять трапезу другими продуктами питания. В этой семье мужчины всегда подчинялись капризам женщин.

— Может, рассказать по порядку? — предложил он. — Какая-то дурацкая история…

— Говори по порядку, — согласилась Люцина.

— Что он мог хотеть? — не переставала удивляться моя мамуся. — Спрашивать про нас здесь, где мы сорок пять лет не появлялись?

— Заткнитесь наконец, и перестаньте его перебивать! — потребовала Тереза.

— Я не смог ему ничего ответить, — продолжил Франек. — А зачем он приехал — понятия не имею. Чужой человек, имени не знаю, был летом прошлого года и спрашивал про семью дяди, Франтишека Влукневского. То есть, про вас. Я знал, что дядя умер. В сорок седьмом отец получил телеграмму. Кажется, послал кто-то из вас.

— Мамуся послала, — перебила моя мамуся.

— Откуда, не помню — по-моему, не из Варшавы…

— Из Тарчина, — снова вмешалась моя мамуся. — Мы тогда были в Бытоме, а мама, папа и Тереза жили в Тарчине…

— Да заткнись же! — взорвалась Тереза.

— Что тебе надо? Я сразу рассказываю ему то, чего он не знает…

— Можешь и потом рассказать. Он же не хочет узнать это сразу!

— А откуда ты знаешь, что он не хочет?

— Заткнись же! О, господи!!!

— Рассказывай дальше, не обращай на них внимания, — посоветовала Люцина. — Они обе чокнутые. Ну, так что? Что он хотел знать?

— Все. Спрашивал, что вы делаете, как живёте, а главное — хотел получить адреса. По-моему, он украл телеграмму о смерти дяди, потому что больше я её не видел. Он говорил, что знал вас до войны, но, по-моему, врал, потому что не знал, сколько вас, и спрашивал, сколько детей у дяди. Он выкручивался, говорил, что знал до войны и дядю и тётю, когда они жили в Варшаве на улице… Сейчас… Кажется, Согласия…

— Сколько ему было лет? — на этот раз перебила Люцина.

— А я знаю? Где-то от сорока до сорока пяти.

— Это обманщик, — вынесла приговор моя мамуся. — На Согласия мы жили пятьдесят лет назад. Не думаю, чтобы он нас знал до того, как родился.

— Мне так и показалось, что до войны он был слишком молод, чтобы кого-то знать и помнить. Скорее всего, притворялся. Больше я ему ничего не сказал. То есть, да. Сначала, когда он спрашивал, откуда семья тётушки, я сказал, что из Тоньчи, больше — ничего, не понравился он мне.

— А как его зовут, он сказал? Представился?

— Что-то бормотал под нос, но я не расслышал. Если честно, я на него не обратил внимания, у меня как раз корова телилась и сенокос начинался. Я про него сразу забыл и вспомнил только тогда, когда нашли этот труп. Вы знаете, что у него были ваши адреса?

Мы попробовали ответить одновременно, причём все по-разному. Моя мамуся выразила общую обиду, Люцина попыталась вычислить промежуток времени, между визитом этого обманщика и появлением трупа, Тереза потребовала его описания, я, в свою очередь, попробовала узнать, рассказал ли Франек про него милиции, и как она к этому отнеслась. Тётя Ядя отказалась от гимнастических упражнений под стенами и уселась к столу:

— Плёнка кончилась, — сообщила она. — Но у меня есть ещё. Вы понимаете, когда они говорят все вместе?

Франек демонстрировал ангельское терпение:

— Понимать-то понимаю, но не успеваю отвечать…

— Слушайте, спрашивайте его как-нибудь по очереди, мне тоже интересно, что все это значит. Так это был другой? То есть, тот труп и тот человек, который сюда приходил — это одно и то же лицо?

К счастью, ответ на этот вопрос хотели услышать все, и Франек наконец-то получил право голоса. Он энергично помотал головой:

— Что вы, совсем другой. Покойник был намного младше и вообще некрасивый. Милиции я про того не рассказывал, сначала забыл, потом огород копал — времени не было, а потом было неудобно. Какая-то подозрительная история…

— Я наконец узнаю, как он выглядел? — разнервничалась Тереза.

— Кто как выглядел? Покойник или тот, что тут был?

— Тот, что тут был! Я уже целый час спрашиваю!

Франек задумался.

— Как выглядел? Знаете, описать трудно. Обыкновенно выглядел, ничего особенного. Городской, одет хорошо, никаких там джинсов или ветровок — костюм, рубашка, галстук… Не лысый, не лохматый, кажется, как-то гладко причёсанный. Ниже меня, но потолще, такой весь крепкий, рот широкий, нос тоже. Мне показалось, что его как будто корова облизала…

Тереза внезапно кивнула головой.

— Нос чуть приплюснутый? Большой, но не торчит, такой нависший над губой? Брови гладкие и широкие и морда красная?

— Хоть рисуй! А что? Вы его видели?

Тереза посмотрела на нас с выражением ужаса, смешанного с удовлетворением.

— Это он. — Произнесла она торжественно. — Он был у меня в Гамильтоне! Потом приезжал почти осенью, когда я вернулась с озера. Как это вам нравится?

Мы довольно тупо глазели на неё, лишившись творческих мыслей. Понять как это нам нравится, было нелегко.

— Вот поэтому милиции трудно ловить преступников, — упрекнула я их. — Все скрывают правду. Ни Тереза, ни Франек не сказали про этого мужика ни единого слова. Если бы они все рассказали, убийца бы уже давно сидел в тюрьме, и все стало бы ясно. А так что? Милиция халтурит. Показатели падают.

— Где уж там! — фыркнула Люцина. — Говно бы сидело… Я, извините, хочу сказать, много бы это им дало? Парень, как видно, может свободно путешествовать, вот он и смылся в Канаду. Говорите ка поточнее, что когда случилось. Когда он был здесь, когда в Канаде и когда нашли труп?

Тереза и Франек послушно начали считать, у них получилось, что в Воле этот разбойник появился 12 июля, первый визит Терезе нанёс 10 сентября, а труп нашли 17 октября. Короче говоря, труп можно было бы считать эффектом бурного празднования именин часто встречающихся в стране Терез и Ядвиг, если бы не имущество покойника. В любом случае, облизанный коровьим языком обманщик мог быть убийцей. Между 10 сентября и 17 октября он успел бы проехать не только от Канады до Польши, но и вокруг света. Но, точно так же, он мог находиться и в любом другом месте.

— Все равно, надо было о нем рассказать, — сказала я упрямо.

— Отстань, — твёрдо отрезала Тереза. — Что дальше?

— Ты говорил, что их было больше, — напомнила Люцина. — Кто-то ещё про нас спрашивал?

— Ах, да. В прошлом году, весной. Я садил картошку, у меня свиньи поросились, времени опять не было, но этого я хорошо запомнил. Он был посимпатичнее. Молодой, лет двадцати пяти, не больше, худой такой, высокий, выше меня, они теперь все так растут…

— Болезненно худой? — неизвестно почему заинтересовалась Люцина.

— Зачем тебе здоровье какого-то бандита? — огорчилась моя мамуся.

— Это был не бандит, — запротестовал Франек. — Он представился и имя громко сказал, что-то от ольхи, Ольшинский или Ольшевский, что-то такое. Нет, не болезненно, просто худой. Выглядел здоровым. Он был симпатичный, но уж слишком таинственный. Спрашивал о том же — про дядю Франека и его потомков. Он сказал, что есть одно дело, которое тянется уже бог знает сколько лет, его обязательно надо закончить, а без вас он не справится…

— Что за дело? — подозрительно прервала его моя мамуся.

— Понятия не имею, какое-то очень старое.

— Прадед в царском войске получил попону, пропил её, а теперь нам придётся за неё платить, — предположила я.

— Я платить не буду, — быстро и решительно открестилась моя мамуся.

— Ты что, про попону он бы спросил у Франека, — запротестовала Люцина. — Наверное, какие-то осложнения с наследством от дедушки Витольда. Мы с этим не имеем ничего общего.

— Он, собственно, больше интересовался тёткой Полиной, чем дядей Франеком, — сказал Франек. — Много я ему рассказать не смог, тем более, что телеграмма о смерти дяди тогда уже пропала. Я поискал в бумагах и нашёл какое-то довоенное или военное письмо, где был адрес в Варшаве, на Хмельной. Он взял этот адрес. И ещё он спрашивал разные вещи, почти о всей семье, я даже удивился, откуда он столько знает. Ну, я и подумал, что в конце концов и вы заявитесь…

— Сейчас, подождите, — вмешалась тётя Ядя. — Если у покойника были эти адреса, то вы могли их у него взять! То есть, я имею ввиду, что вы уже знали… То есть, милиция знала и могла вам сказать…

— Вот именно, — поддержала я её. — И ты бы знал, где нас искать.

Франек слегка смутился.

— Я их и не видел. Они были записаны на бумажке, а бумажку никому не показывали. Я мог спросить, но было как-то ни к чему, потому что я тогда забыл про того типа… И вообще, с милицией лучше не связываться. По-моему, это какое-то семейное дело, только немного подозрительное…

— Вот, черт! — сказала заинтригованная Люцина. — Кто-нибудь из вас знает Ольшинского?

— Нет, — ответила я за всех. — Зато ты знаешь Менюшко.

Люцина оживилась.

— А вот и знаю, да будет тебе известно! Как пить дать, я это имя слышала, причём здесь, в этих местах. Мне тогда было шестнадцать лет…

— Никакого Менюшко тут никогда не было, — решительно остановил её Франек.

— Ну и что? А я слышала…

— А хор ангельский ты не слышала? — ядовито поинтересовалась Тереза. — Столик у тебя по полу не прыгал? Духи тебе не являлись?

— Духи нет, только призрак. Я всегда его вижу, вот он, сидит за столом…

— Слушайте, они опять подерутся, — забеспокоилась тётя Ядя. — Я бы не видела ничего серьёзного, если бы за ваш счёт не убивали чужих людей…

Опять заговорили одновременно все. Связь нашей семьи с убийством казалась туманной, но, тем не менее, что-то в этом было. Какая-то мрачная тайна, касающаяся нашей семьи. Тереза жутко разволновалась, моя мамуся стала выдвигать предположения, достойные попоны прадеда, Люцина подошла к вопросу по деловому:

— Хорошо ещё, что у всех есть алиби, — констатировала она с удовлетворением. — Пятнадцатого мы все были у Яди на именинах, а эту жертву убили как раз пятнадцатого вечером. Нам никак было не успеть.

— Ты могла нанять убийцу, — предположила я.

— Почему я? Мне не мешает, когда труп носит мой адрес!

— Так что, может, я? — немедленно обиделась Тереза.

— Вы действительно не можете серьёзно подумать? — упрекнула их тётя Ядя.

— Как это? — удивилась моя мамуся. — Мы и так все время думаем…

Франек пережидал в терпеливом молчании. Он заглянул в кувшин, вылил в него остатки молока из ведра и опёрся о дверной косяк.

— Вообще-то, я кое-что знаю, — неожиданно объявил он.

Стало тихо и все на него уставились. Тётя Ядя машинально подняла фотоаппарат, как будто это кое-что, которое знал Франек, необходимо было запечатлеть.

— Что ты знаешь? — поинтересовалась Люцина.

Лицо Франека приняло обеспокоенное и озабоченное выражение:

— А я и сам не знаю, что я знаю, — признался он неуверенно. — Кажется, какая-то семейная тайна. Понимаете, это было так. В самом начале войны, третьего или четвёртого сентября, в тридцать девятом году, сюда приехал какой-то тип. Он поговорил с отцом и отдал ему какое-то письмо. Конверт. Я тогда был маленький, только девять лет исполнилось, и увидел все случайно. Вы же знаете, что мои старшие братья погибли, один на фронте, другой партизанил. У отца тоже срок подходил, войну он пережил, но чувствовал себя все хуже. Он страшно жалел, что остался только я, несовершеннолетний — в случае чего, сам не справлюсь. Пару раз он собирался мне что-то сказать, но все откладывал, ждал, пока я постарше стану. Только перед самой смертью, а мне тогда уже двадцать стукнуло, он выдавил из себя, что у нас есть какие-то сбережения. Я понял, что это он про тот конверт. А потом он почти не разговаривал, слишком долго ждал, пока я вырасту. Я узнал только одно: пока жива мать тётки Полины, нельзя и слова сказать. Мне это показалось странным, я думал, он бредит, какое отношение к делу имеет эта старуха, которую я и в глаза не видел. Тем более, она к тому времени и умерла…

— А вот и не умерла, — вставила Люцина. — Она умерла только в пятьдесят четвёртом году.

— Да что ты? — удивился Франек. — Значит отец не бредил? Ну, тогда не знаю… Из того, что он тогда говорил, я понял, что усадьбы пропали — все национализировали, но самое важное надо отдать. Что отдать и кому — понятия не имею. Я потом искал этот конверт, чтобы оттуда хоть что-то узнать, но он потерялся, до сих пор не найду. Мне это было важно, потому что отец заставил меня поклясться, что я все сделаю как нужно, а я даже не знал, что надо делать. Я спрашивал, но отец все время повторял: «тут, тут», — и больше ничего. Теперь вы знаете все, что знаю я. Из-за матери тётки Полины я думал, что это касается вас, и вы что-то знаете…

Он замолчал и с надеждой смотрел на нас, мы, в свою очередь, как бараны уставились на него. Моя прабабка при жизни была особой довольно неудобной, это знали все, но кто мог подумать, что она добавит нам забот и через двадцать лет после смерти?!

— Ничего себе! — очнувшись сказала Люцина. — Впервые слышу и ничего не понимаю!

— А твоя мать? — беспокойно спросила Тереза. — Она тоже ничего не знала?

— Совсем ничего, отец говорил со мной наедине. Ни про какую тайну она не знала. Умерла ровно десять лет назад…

— А что за усадьбы национализировали? — вдруг заинтересовалась моя мамуся.

— Не знаю. Наверняка не наши. Отец вроде бы управлял каким-то чужим имуществом, это до войны было, я плохо помню. Старший брат дома почти не бывал, он где-то там сидел и управлял — как только вырос, стал помогать отцу. Я слышал, что он сторожит что-то чужое. После войны, как видно, этого чужого не стало, потому что отец занимался только нашим хозяйством, значит, чужое и национализировали. Вот и все. Больше я ничего не знаю.

Он оторвался от косяка, подошёл к окну, выглянул во двор, затем уселся в кресло. Ему, вероятно, полегчало, он избавился от тяжести, одарив нас этой удивительной тайной. Он передал всю информацию и наконец-то может успокоиться.

— И все это время ты ждал, пока мы приедем? — недоверчиво спросила Люцина.

Франек пожал плечами.

— А что было делать? Я ничего про вас не знал. После смерти отца мать послала письмо в этот Тарчин, но оно вернулось с надписью, что адресат не известен. О том, что вы вообще живы, я узнал только от покойника. А милицию, сами понимаете, я предпочёл не спрашивать…

— И правильно сделал, — похвалила его Тереза. — В семейные дела милицию лучше не вмешивать. Ещё за что-нибудь посадят. А так — пожалуйста, все на месте, и можем спокойно подумать…

— Мы давно сюда выбирались, — прервала её моя мамуся. — Франек, у вас здесь должен быть колодец.

— Извините? — удивился Франек.

— Колодец. У тебя должен быть колодец…

— Ну, начинается! — сердито фыркнула Люцина.

— Где он?

Франек страшно удивился.

— Колодец? Ну, есть колодец, артезианский. Насос качает воду в бак, я сам все сделал. Колодца, собственно нет, только краны. Колодец есть у соседей.

— Но у тебя был колодец, я уверена, — не отступалась моя мамуся. — Что с ним случилось?

— Засыпан. Два верхних круга я снял, а остальное осталось.

— Если круги, значит он новый, а раньше был старый. Где был колодец у твоего деда?

Мы смотрели на мою мамусю с безнадёжным отчаянием. Франек разглядывал нас с растущим недоумением, но отвечал, не сопротивляясь, хотя и не понимал, в чем тут дело.

— Дедовский колодец был возле старого дома. Если вас так интересуют колодцы, то их было целых два — один старее, другой новее. Старый дед засыпал ещё в молодости и выкопал новый. Он служил долго, только перед самой войной дед вырыл последний, с кругами, даже не знаю зачем, в прежнем была хорошая вода.

— Вот, пожалуйста! — сказала моя мамуся и с триумфом посмотрела на нас.

— Ты действительно думаешь, что в каждом колодце, который остался от наших предков, должно лежать бог знает что? — спросила Тереза сдавленным голосом.

— Должно, не должно, но может…

Тётя Ядя, занятая сменой плёнки в фотоаппарате, подняла голову:

— Вас совсем не задевают эти таинственные происшествия? — осуждающе спросила она. — Колодец? Да, очень может быть, что в этой семье урожай на фаршированные колодцы, но тут происходит достаточно событий и без колодцев. Вас это совсем не волнует?

— Волнует, — ответила Люцина. — Мы подумаем об этом, когда они перестанут дурачиться.

— Меня это не касается! — уверенно запротестовала моя мамуся. — Меня абсолютно не интересуют больные идиоты с расплющенными носами, и за пушки прадеда я платить не собираюсь. Я приехала сюда, чтобы посмотреть колодец.

— Дура ты! — возмутилась Тереза. — Тебя не волнует, что из-за нас здесь убивают людей? А я хочу все выяснить!

— Милиция не смогла, а ты выяснишь?

— От милиции вы скрыли самое главное, — ехидно вставила я. — Тот облизанный как-то со всем этим связан. Он украл адрес в Тарчине и, как по ниточке, добрался до нас. В конце концов, он заполучил наши адреса…

— Если он заполучил наши адреса, то почему не пришёл к нам?

— Как это? Пришёл же. К Терезе в Гамильтон.

— А почему не к нам, мы ближе…

— Боялся здесь появляться, чтобы его никто не узнал. Он же не знал, что Франек не скажет про него милиции. Хотел быть подальше от преступления.

— Он мог прийти раньше.

— Не мог. Он поехал в Канаду.

— Какое тебе дело до визита какого-то бандюги?!..

— Подождите, тут ещё прабабка впуталась, — остановила я их, кое-что пришло мне в голову. — Что-то мне подсказывает, что в это дело замешана исключительно женская часть семьи, я даже удивляюсь, почему убили мужика, а не бабу…

— Вот именно! — живо подтвердила Люцина. — Вы заметили какие у него адреса? Наши и Лильки с Хенеком. Заметили?

— Заметили, — неприязненно ответила Тереза. — И что с того?

— А то, что все вы дочери бабушки, — зловеще подхватила я. — А Лилька и Хенек — дети тётки Хелены. А тётка Хелена была бабушкиной сестрой, и обе они, насколько я знаю, были единственными дочерями прабабушки, у которой, кроме них, были одни сыновья. Но адресами этих сыновей никто не интересовался. Ну? Что скажете?

Родственники долго и молча меня рассматривали.

— Я же спросила! Что скажете?

— Ничего, — неуверенно сказала моя мамуся. — Что говорить?

— Тут что-то есть, — оживилась Люцина. — И это поручение дяди Антона… Бабушка давно умерла, ты говорил, что дядя говорил, что надо отдать что-то важное. Интересно, кому? Может, облизанному? Облизанный пришёл напомнить…

— У меня ничего нет, — грустно повторил Франек.

— Может, не ты. Если сначала должна была умереть бабушка… Может, это было у нашей мамочки?

Моя мамуся немедленно оживилась:

— На этот счёт можете быть спокойны, — сказала она беззаботно. — Все, что было у нашей мамочки, из-за войны пошло ко всем чертям. Наверняка все пропало, и пускай этот облизанный успокоится. Пойдём, посмотрим колодец.