— Это бы указывало, что он допускал мысль о преступлении, — вмешалась я.

— Может, и допускал, но он его не убивал. Как раз наоборот, ему нужен был сообщник и он нашёл себе второго…

— А второго он тоже не убивал? — заинтересовалась моя мамуся.

— Тоже нет. Потом он нашёл Больницкого и тоже его не убил…

— Понятно, что нет. Больницкий же убежал…

— Тихо! Марек сказал, что Больницкий говорил, что облизанный его уговаривал. Это значит, что он искал сообщников среди заинтересованных людей. Среди потомков, которые были с этим как-то связаны…

— Зачем?

— Не знаю, зачем. Все равно. Облизанный их не убивал, но кто-то же убил. Он убивал каждого, кто крутился здесь возле развалин. Значит есть ещё кто-то, кто все знает, наверняка, мы его неоднократно видели. Он ходит в ботинках…

Люцина вдруг замолчала и напряжённо уставилась перед собой. Мы все обернулись, но ничего не увидели, кроме посудного полотенца, которое висело на гвозде. Михал Ольшевский вдруг ожил:

— Я знаю! — победно возвестил он. — Ему приходилось искать Менюшко, Лагевку и Больницкого! Он не читал завещания, должен я вам напомнить! Он должен был догадываться из записок. Он искал потомков людей из тех времён, чтобы сложить все вместе, в каждой семье кто-то что-то знает… Приходилось брать их в сообщники, чтобы они не стали конкурентами!

— Очень хорошо, — подхватила я. — Он начал с Терезы, надеялся с ней договориться, думал, что они поладят, даже, возможно, в ущерб остальным родственникам. Он понял, что из этого ничего не выйдет, и перекинулся на тех, кто не имел прав на наследство…

Тереза толкнула под ребра заглядевшуюся на полотенце Люцину.

— Очнись, а то потом скажешь, что не слышала! — нетерпеливо потребовала она. — Что ты увидела в этом полотенце?

— Не мешай ей, может, у неё видение? — остановила её тётя Ядя.

Люцина очнулась, оторвала взгляд от полотенца и посмотрела на нас.

— Я уже знаю! — торжественно объявила она. — В этом селе Сухом Доле… Умриголоде… как его там… Голодоморе…

— Голодоморицах, — буркнул Марек.

— В этих Голодоморицах кружили легенды о кладе Менюшек. А сорок пять лет назад кто-то прогнал Менюшко из Воли, и я это видела… Этот Менюшко… Тот первый, предок покойника… Он должен был проболтаться! Они уже пятьдесят лет искали наследство прабабки… Из поколения в поколение они передавали известия о закопанных сокровищах… Конечно… Кто же это был, черт, который прогонял?..

Долгое время мы молча смотрели на Люцину, ожидая продолжения её вдохновения. Продолжения не было. В свою очередь Люцина уставилась на нас невидящим взглядом.

— Но ведь это не может быть тот же человек, — трезво заметила тётя Ядя. — Если он выгонял Менюшко сорок пять лет назад, теперь должен быть достаточно старым?..

— Конечно старым, — живо подтвердил Михал. — Разве что в игру входит какой-то его внук. Мы найдём его по следам, если вы говорите, что все его видели…

— Не все, — уточнил Марек. — Там, где следы были самыми выразительными, со мной был только один человек.

Он посмотрел на меня таким взглядом, что ко мне внезапно вернулась память. Конечно же, я была с ним! Я стояла на тропинке и прутиком обрисовывала след, точно такой же как на фотографии…

— Кладбище! — почти с ужасом заорала я. — Боже, эти же следы были на кладбище! Он там живёт?..

— Чокнулась? — странным голосом спросила Тереза.

В кухне Франека опять запахло оборотнями, на некоторое время всеми овладело видение встающего из гроба предка. К этой оргии прадедов и правнуков потусторонний мир подходил очень неплохо. Люцина внезапно захихикала.

— Конечно, кладбище. Я тоже видела эти следы, я их узнала, они вели в сторону церкви. Я прошла по ним немного, но дальше не захотела, потому что они были размазаны. Кроме того, я знаю, кто прогонял сына Менюшко, это был сын гробовщика. Такой угрюмый буцефал…

Франек неуверенно посмотрел на неё, сначала кивнул, а потом покачал головой.

— Теперешний гробовщик — это внук предыдущего, — сообщил он. — Его отец умер, погиб во время войны. Старый гробовщик умер лет двадцать назад, и этот молодой его заменил.

— Значит, у сына гробовщика должен был появиться сын, до того как он умер? — решила удостовериться моя мамуся.

— Наверное, должен… Должен был появиться, до того как он умер, потом бы он уже не того…

— С этими сыновьями, дедами и внуками можно сойти с ума! — недовольно сказала Тереза. — Может я участвую в историческом спектакле?

— Подождите пожалуйста, так что с этим гробовщиком? — нетерпеливо спросил взволнованный Михал. — Мне кажется, что мы к чему-то пришли. Если следы принадлежат убийце, значит убийца — гробовщик? Что теперь?

— Не знаю, что теперь, но в гробовщике я уверена, — твёрдо сказала Люцина. — Каким чудом его предок узнал, где наш дед спрятал сундук, понятия не имею, но похоже на то, что узнал. Может, случайно подсмотрел.

— Гробовщик? — подозрительно спросила я и взглянула на Марека.

— Конечно, — спокойно ответил он. — Следы принадлежат гробовщику…

Опять воцарилось недоверчивое молчание. Произошло нечто невероятное — нам удалось вычислить убийцу! Это было так необычно, что в состоянии опьянения успехом, никто не знал, как отнестись к этому факту.

— А что же милиция?! — вдруг обиделась Тереза. — Мы уже знаем, а они до сих пор нет?! И до сих пор его не посадили? Что за порядки?

— Обращаю ваше внимание, что милиция этих следов ни разу не видела, — вежливо напомнил Марек. — Они всегда затаптывались. Про Менюшко и гробовщика Люцина милиции не рассказывала. И вообще, милиция узнала от вас, что здесь происходит, только вчера. И кроме того, никто не хочет слушать, что я говорю. Я не сказал, что гробовщик убивает, я говорил, что ему принадлежат следы. Вещественных доказательств нет.

Я подумала, что все складывается слишком просто, и с гробовщиком ещё возникнут сложности. Может, теперь понадобится не ловушка, а приманка, для этого сундук прабабки надо как можно скорее достать и спрятать. Хотя достаточно спрятать только содержимое, а на пустой ящик он может бросаться, пока не надоест…

Наверняка, все было бы иначе, если бы кроме Марека и Ендрека на сеновале не спал и отец. Он храпел как дьявол, заглушая все остальные звуки.

Первым человеком, вышедшим утром из дома и решившим сходить за коровник, чтобы посмотреть на колесо от трактора, была моя мамуся, гонимая тоской по земляным работам. Моя мамуся не стала поднимать тревоги и никого не разбудила. С непонятным спокойствием, она подождала, пока на пороге дома не появится Франек, к которому она и обратила свои претензии:

— Ваше колесо от трактора ничего не закрывает, — упрекнула она. Как вы его клали?

— Что? — спросил Франек, убеждённый, что не расслышал, поскольку храп с сеновала гремел по всему двору.

— Надо разбудить Янека, а то невозможно разговаривать, — сказала моя мамуся погромче. — Колесо сдвинуто, ничего не прикрывает, а колодец глубоко раскопан. Что все это значит?

Франек ошалело уставился на неё.

— О, господи — тихо сказал он и помчался за коровник, а моя мамуся полезла на сеновал.

Когда мы с Терезой и тётей Ядей прибыли на место, там уже собрались все родственники. Франек стоял над колодцем и чесал голову. Марек с Ендреком присели над каменным цоколем и светили вниз фонариками.

— Кажется, труп, — произнёс Ендрек. — На живого не похож, да и падал высоко…

— Вечная память — произнесла Люцина.

— Не юродствуй! — нервно вскрикнула Тереза. — Может, это опять какая-то скотина!

— Э-э-э, нет, — возразил Ендрек. — Человек. Руки и ноги видно.

Я заглянула в колодец. На дне глубокой ямы виднелась какая-то тёмная куча. Если присмотреться, можно было различить человеческую фигуру, лежащую в очень странной позе. Я была потрясена. Кто это может быть? — удивилась Люцина, тоже заглянувшая в глубины колодца. При этом она схватила меня за плечо и мы чуть было не грохнулись вниз. Всех, кто был в документах, мы отсеяли. Кажется, какой-то совсем новый человек…

— Может, это облизанный Никсон? — оживилась моя мамуся.

— Может. По-моему, придётся его оттуда доставать…

Тереза угрюмо молчала. Тётя Ядя, на всякий случай, дрожащими руками сделала несколько снимков. Все задумались — когда это могло произойти. Снятие страшно тяжёлого колёса, преступление, сброс трупа…

— Как же ты ничего не услышал? — набросилась я на Марека. — Когда не надо, то и кота на перине услышишь…

Марек был зол и расстроен.

— Иди в милицию, — приказал он мне. — Папа все заглушил. Было бы здорово, если сразу приедет сержант Бельский. И немедленно возвращайся, придётся здесь посторожить.

Я ещё не выехала со двора, а он уже без всякой жалости, расставил родственников вокруг трех колодцев и развалин, категорически наказав ни кого не пропускать через границу. По возвращении мне предстояло загородить машиной проход возле коровника со стороны дороги. На этот раз сохранить следы было просто необходимо.

В милиции я повела себя коварно и нагло. Сначала я позвонила Михалу Ольшевскому и только после этого сообщила о новом преступлении.

— Опять свинья, или теперь баран? — по-деловому поинтересовался дежурный.

— Нам кажется, что на этот раз человек, — грустно ответила я.

— Ну и ну, — пробормотал милиционер с невольным уважением. — Ну и темпы у вас… Я всегда говорил, что с дачниками одни неприятности!

Я оставила его при исполнении служебных обязанностей, а сама вернулась домой — закрывать проход за коровником.

По прибытию, милиция удалила всех с места преступления, очень сдержанно поблагодарив нас за сохранение следов. Что ни говори, но упорно разравниваемый моей мамусей песок оказал им большую услугу. Вместе с властями остался только Марек, выступающий то ли в роли эксперта, то ли — свидетеля. Он стал очень похож на сержанта Бельского — определить кто из них в данный момент более зол было затруднительно…

Все происходящее у колодца мы наблюдали втроём — Михал Ольшевский, Ендрек и я. Мы уселись на балку над коровами. Остальные родственники метались внизу между бурёнками и слушали наши комментарии.

— Ползают на четвереньках, — докладывал Ендрек. — Так, будто что-то вынюхивают… Что-то делают на земле…

— Регистрируют отпечатки ног, — дополнила я, — и сравнивают их со снимками…

— С моими?.. — выкрикнула обрадованная тётя Ядя.

— И пальцев! — заорал Михал. — Они изучают отпечатки на колесе!

— Господи, там же есть и наши! — страдальчески застонал Франек.

— Какое тебе дело? Твои в самом низу, — утешила его Тереза.

— Ну! — подгоняла моя мамуся. — Говорите что-нибудь, я ничего не вижу! Эта корова мне мешает! Отодвинься, Кунигунда!

— А если не видишь, то зачем туда лезла? — ругалась Люцина. — Пропусти меня, я увижу!

Сразу над поилкой, между досками, была щель, высмотренная когда-то Люциной. Через неё можно было увидеть небольшую часть места преступления. Туда пропихивались все три сестры, поочерёдно приставляя лицо к поилке, рядом с мордой непоколебимо спокойной коровы. Увиденные фрагменты лишь усиливали их любопытство.

— Говорите же что-нибудь! — рассердилась Тереза. — Кунигунда на меня плюнула!

— Ендрек, выгони коров, — машинально произнёс Франек.

— Сейчас, — ответил с полки Ендрек. — Принялись за покойника. Подставили лестницу. Один спускается…

— Бросили ему верёвки! — выкрикнул Михал.

— А фотографии? — нервно допытывалась тётя Ядя. — Сначала должен спуститься фотограф! Они должны сделать фотографии!

— Уже сделали. Сверху. Со вспышкой…

Извлечение трупа из колодца прошло чётко, без затруднений. Из колодца одновременно показались завёрнутый в тряпку покойник и живой милиционер, поднимающийся по лестнице. Труп занял место на носилках, живой сотрудник сообщил нечто, что вызвало заметное возбуждение всех присутствующих. Вся следственная бригада начала одновременно протискиваться в колодец, Марек в их числе. Фотограф разогнал сотрудников и сверкая вспышкой, опять принялся фотографировать что-то внизу.

— Господи! Они что-то нашли!!! — заорал взволнованный Ендрек.

Михал Ольшевский наполовину потерял сознание. Он просунул голову сквозь кровлю. Снаружи это должно было выглядеть довольно странно — голова торчащая посреди крыши коровника. Он подпрыгивал на балке и издавал какие-то восклицания в пространство, внутри мы их не слышали. Тереза дёргала меня за ногу, тётя Ядя стеная держалась за глаз, в который неподдающаяся эмоциям корова попала хвостом. Моя мамуся и Люцина толкались возле поилки, выглядело это так, будто они энергично поглощали её содержимое. Без всякого уважения к собственности Франека они пытались разворотить щель между досками…

— Лезут в колодец! — кричал Ендрек. — Падают в кучу. О, господи, свалится!.. Нет, поймали… Там на дне что-то есть!…

Вся следственная бригада поочерёдно спускалась в колодец, причём каждый появлялся наверху с взволнованной рожей. Там лежало что-то необыкновенное. Марек тоже спустился, выбрался, посмотрел на крышу коровника и безнадёжно махнул рукой. Михал Ольшевский стал пытаться освободить голову.

— Может треснуть! — сообщила я родственникам. — Ничего не понимаю. Всем то что лежит в колодце нравится, а Мареку — нет…

— У него всегда завышенные требования, — нетерпеливо объяснила моя мамуся. — Пусть они это вынут, а вы нам расскажете!

Марек исчез из поля зрения. Я даже не обратила на это внимания, занятая наблюдением за происходящим у колодца. До меня не сразу дошло, что нас вызывают на место преступления. Те, кто был внизу, поспешили сразу, у тех, кто был наверху, возникли некоторые трудности, особенно у Михала, у которого застряла голова. Каким чудом он просунул её в ту сторону, осталось тайной, поскольку дыры едва хватало для шеи. Нам с Ендреком пришлось прийти к нему на помощь, иначе бы он остался там навсегда.

Во дворе нас попросили опознать труп. Моя мамуся и Тереза запротестовали с такой яростью, что их освободили от этой обязанности. Франек, не сопротивляясь посмотрел и тут же остолбенел. Заинтригованная, я посмотрела тоже и остолбенела не меньше.

На носилках, в виде трупа, лежал тот самый мужик бандитской наружности, которого я видела на кладбище возле тачек. Гробовщик!.. С таким трудом вычисленный убийца! Даже после смерти он смотрел исподлобья…

По очереди остолбенели и перестали что-либо понимать и все остальные. Со вчерашнего дня мысль о гробовщике, как преступнике, прочно укоренилась в сознании, теперь мы не могли поверить, что он сам оказался жертвой. Как это понимать, было неясно. Он так здорово подходил!…

— Что все это значит? — назойливо спрашивала Люцина. — Может, он свалился туда случайно?

— Он был не один, — пробормотал Марек. — С каким-то человеком.

— Следующая жертва, защищаясь, его спихнула, — выдвинула я предположение, пытаясь сохранить концепцию.

— А родственников и обвиняемых больше нет, — неуверенно заметила тётя Ядя.

Люцина холодно посмотрела на неё:

— Могло случиться и так, что преступление совершил кто-то не из нашей семьи. Бывали и такие случаи…

Моя мамуся подавила возникающий скандал в зародыше:

— Ну, и что там внутри? — нетерпеливо спросила она, заглядывая в колодец. — Они сказали, зачем туда лезли? Что там?

— Остатки наследства от вашей бабушки, — загробным голосом ответил Марек.

— Как это, остатки?..

— Мизерные остатки, надо заметить…

— На секунду все онемели, зато потом все вместе обрели голос и способность двигаться. Не существовало теперь такой силы, которая смогла бы удержать нас от штурма колодца. Михал Ольшевский свалился внутрь вниз головой, но к счастью успел зацепиться за лестницу, и мы смогли его вытащить. Разъярённая Люцина обзывала нас дебилами, недотёпами и растяпами, которые не способны спуститься в дурацкую яму. Моя мамуся требовала немедленного изучения дна, не обращая внимания на то, что на этом самом дне находятся работники милиции, и запихивала в колодец отца. Тереза ругала всех без разбора. В конце-концов, как-то удалось овладеть ситуацией и ознакомиться с трагическим состоянием дел.

На дне колодца лежал большой, окованный железом деревянный ящик. Труп гробовщика лежал на нем. Когда гробовщика достали, оказалось, что ящик разбит…

Клад имел такие размеры, что не помещался на дне в нормальном положении, а стоял торчком, на одном боку. Второй бок, верхний, был разбит. В замшелом дереве была пробита громадная дыра, через которую вытекло наше наследство. Преступник вытянул столько, сколько смог и сколько успел, оставив в глубине ящика только то, до чего не смог дотянуться, или то, что не пролезло в дыру. Мы тоже не смогли этого достать, пришлось ждать, пока извлекут ящик.

Милиция и сама интересовалась находкой, поэтому ждать пришлось недолго. Михал Ольшевский, то бледнея, то краснея, с набожным восхищением приступил к выгребанию остатков из замшелого чудовища. Вокруг собралось как минимум двадцать человек, которые затаив дыхание всматривались в легендарное сокровище.

Дрожащими от волнения руками, Михал вытянул громадный семирожковый подсвечник, поднос размером с мельничное колесо, комплект столовых приборов, в котором ножи ничего не резали, ложкой можно было свалить буйвола, а вилками разбрасывать по полю навоз, часы в стиле рококо в отличном состоянии, которые хоть и не ходили, но имели целый циферблат и все стрелки, немного бижутерии, украшенную шкатулку, в которой лежал веер из настоящей слоновой кости, несколько монет из разных металлов и картину в когда-то золочёной раме. Несомненно, это был портрет прабабкиной бабушки, но невооружённым глазом этого различить было нельзя, пребывание в колодце не пошло картине на пользу. Последним, с самого дна, он вытянул плоский, длинный металлический ящичек. Некоторое время он возился с замком, а все остальные следили за его руками.

— Вот тебе твои триста жемчужин! — вдруг зло обратилась к Терезе Люцина.

— Вот именно, — съязвила Тереза. — Это достойно того петуха за одиннадцать гектаров…

— Подождите, а вдруг там колье… — показывая на Михала, просипела тётя Ядя.

— Какое колье?

— Не знаю. Бриллиантовое…

— Ха-ха! Скорее дедовский табак…

Михал наконец-то открыл ящик. Внутри не было ни колье ни табака, а только сложенная вчетверо бумажка. Он вынул её и расправил, бросив ящик.

— Копия списка, — пробормотал он. — С примечанием, кому отдать… Если что…

Тётя Ядя подняла брошенный ящичек и стала его рассматривать. Люцина злорадно захохотала:

— Я же говорила, кому как, а у нашей семьи с этим сокровищем получится, как у Заблоцкого с мылом. А вы думали, что триста жемчужин так вас и ждут! Вторые золотые прииски за шесть долларов!…

Обиженная Тереза пожала плечами и с достоинством покрутила пальцем у виска. Михал Ольшевский, внезапно ослабевший, уселся на кучу камней, и в отчаянии обхватил голову, не выпуская из рук бумаги.

— Боже!.. — стонал он. — О, боже!.. О, боже, мой!..

— Как это? — сказала моя мамуся с безграничным разочарованием. — Уже все? А где остальное?

— О, боже! — шёпотом выл Михал.

— Остальное забрали конкуренты, — объяснила я, не пытаясь скрыть разочарование. — Черт. А так хотелось посмотреть на этот бокал…

Сташек Бельский стоял над разбитым ящиком. Он пошевелился, посмотрел на Михала, на остатки сокровищ, ещё раз на Михала:

— Я этой сучке голову откручу, — произнёс он стиснув зубы.

Потом опомнился и поспешно добавил:

— Лично откручу. По службе.

— О, боже! — душераздирающе стонал Михал, по-видимому, неспособный придумать другие слова.

Все другие слова придумали родственники, наконец-то вышедшие из состояния остолбенения. Первой жертвой вернувшихся сил стал отец, который напрасно начал раскапывать колодец, а за ним Марек, не разрешивший продолжить раскопки. К счастью, во всеобщей суматохе никто из них не расслышал ругательств и оскорблений, выкрикиваемых хоть и громко, но неразборчиво. Франек рвал волосы на голове, обвиняя себя в том, что сокровища пропали из-за его уборки. Люцина с сатанинским хохотом издевалась над всеми и милицией в том числе. Сташек Бельский, у которого пытались узнать загадочное значение его последних слов, как всегда сбежал. Марек, злой как бык, коротко раскритиковал себя:

— Давненько я не попадал в такое дурацкое положение, — зло сказал он, направляя свои слова куда-то в пространство, после чего отправился за сержантом Бельским.

Страсти, разгоревшиеся на остатках семейного наследства, утихли только к вечеру. Энергичная деятельность властей, которые только теперь поверили в существование прабабки и её наследства, привела к многочисленным ценным открытиям. Беглецы вернулись, объяснения обрушились лавиной, и интерес заглушил сожаления по утрате.

Сержант Бельский сразу же сообщил, что чувствует себя лично ответственным за наше пропавшее наследство. Он сам доставал документы из-под пола в подвале, сам посоветовал закрыть колодец тяжёлым предметом, и сам не предвидел последствий. Он слишком поздно сопоставил события.

— Адам Дудек — мой родственник и порядочный человек, — решительно начал он. — Но его жена — это хищная гангрена, такая жадная до денег, что не дай бог. Я должен был догадаться, что она что-нибудь скомбинирует. Она одна могла показать все тому, кто крутился здесь в прошлом году, по описанию он подходит точь-в-точь, зовут его Джон Капуста, чтоб ему пусто было. Я прижал эту заразу, и она все рассказала…

Дело очень заинтересовало нас, поэтому Сташек Бельский прижатый вопросами, немного злой, немного гордый собой, выдал подробности этого «прижатия». Он отправился к Хане Дудковой и решил добиться успеха внезапностью:

— Очень странно, что вы не смогли продать эти бумаги тому человеку, который к вам приходил. — Недовольно сказал он без всяких предисловий. — Этому, как его там, Капусте. Он хоть заплатил за прокат?

Известия о сенсационных событиях в хозяйстве Франека разошлись по округе со скоростью стрелы, и Ханя о них знала. Сокровища из колодца выросли до таких размеров, по сравнению с которыми сезам выглядел просто угольным ящиком. Ханя связала в уме факты, прикинула стоимость бумаг, происходящих из её собственного подвала и сильно разозлилась.

— Заплатил! — яростно набросилась она на Сташека. — Он мне и гроша не дал! Говорил, что для него это ничего не стоит, сволочь такая! Задаром читал, а ещё и записывал! Простить себе не могу!

— Понятно, — ехидно сказал Сташек. — Вы остались в дураках, а он сбежал со всем добром. На вашем месте, я бы не упустил возможности поймать негодяя и все у него забрать. Пусть и ему ничего не достанется!

— Лишь бы его поймать!…

— Это не сложно. Вы запишите в протокол, когда он это читал и сколько времени, и уже появятся основания для его задержания. Он отучится мошенничать!

Таким простым методом, в течение двух минут, сержант получил поддержку горящей местью Хани, которая за полчаса до этого поклялась себе, что ни какая сила не вырвет из неё ни одного слова о Джоне Капусте. На половине признаний она опомнилась настолько, что отреклась от желания продать документы, мотивируя свои действия обычной, невинной любознательностью. Злой на неё Сташек Бельский принял эту версию исключительно из-за лояльности по отношению к родственнику.

— Я даже посадить её не могу, — произнёс он с искренним сожалением, — нет оснований. А если разобраться, это она вызвала весь этот переполох…

— Переполох был бы и без неё, — утешил его Марек. — Гробовщик хорошо сторожил. Зато, благодаря ей, понятно, кого искать.

Тяжелее всего было то, что вся семья или одновременно молчала или одновременно говорила. В кухне Франека, которая последнее время превратилась в конференц-зал, некоторое время разыгрывались просто неприличные сцены. Каждому хотелось узнать что-нибудь своё и каждому хотелось узнать это что-нибудь немедленно. Победительницей в баталии вышла Тереза, которая хлопнула по столу собачьей миской, разбрызгав по присутствующим остатки каши.

— Тихо!!! — крикнула она. — Всем молчать, говорить по очереди! Узнаю я наконец, кто убивал людей? Гробовщик?

— Гробовщик, — одновременно ответили Марек и Сташек Бельский.

— Конечно, гробовщик, — обиженно вставила Люцина. — В следующий раз пользуйся сковородкой, собачьей каше я предпочитаю человеческую яичницу. Я с самого начала говорила, что гробовщик прогонял Менюшко!

— Ну, не сначала, а с середины, — упрекнула её моя мамуся.

— Похоже на то, что поколения гробовщиков с большим упорством охраняли наше наследство, — заметила я. — Старый с большим упорством прогонял разнюхивающего Менюшко, а теперешний сделал следующий шаг и радикально устранял искателей.

— Хорошо, все это прекрасно, но откуда о наследстве узнал гробовщик? — поспешно спросила тётя Ядя. — Может мне кто-нибудь объяснить? Предыдущий, теперешний и вообще все?..

Сташек Бельский посмотрел на Марека. Марек недовольно скривился. Люцина перестала собирать с себя кашу и глаза её заблестели:

— Даю голову на отсечение, что он знает! — крикнула она.

— Это служебная тайна? — спросила я сержанта.

— Э-э-э, нет… Как-то все глупо, — озабоченно ответил сержант. Я не уверен, должен ли я это знать официально… Он знает лучше.

— Он был при освящении, — предположил Франек, обгоняя Марека. — Коня и телегу проглядеть невозможно. А потом наверное подглядывал… Так это было, или нет?

— Ну, скажи же, наконец! — не вытерпела я. — Ты же говорил со священником!

— Я вам отвечу вместо него, — таинственно произнесла Люцина. — Старый гробовщик подглядывал и решил, что в колодце спрятали сокровища…

— Очень правильно решил, — вмешалась Тереза.

— Он рассказал об этом своему потомку, не знаю сын это был или внук, я в этом запуталась. Они хотели забрать сокровища себе, но не могли копаться в присутствии деда, кроме того, они могли перепутать колодцы. Они их тщательно охраняли, и в конце-концов обрели уверенность, что это их собственность. Этот теперешний гробовщик был очередным обладателем тайны, он также считал, что сокровища принадлежат ему, также не мог их достать и также не позволял достать никому другому…

— Откуда ты знаешь? — вдруг поинтересовался Марек.

— Ну наконец-то его попустило, — сердито пробормотала Тереза.

— Ниоткуда не знаю, — очень довольно ответила Люцина. — Вычислила. Ты же просил нас подумать.

Марек присмотрелся к ней с явным удивлением.

— Вот как здорово получается, если вам ничего не говорить, а заставлять думать… По моему мнению — гениальная догадка. Так все и было. Этот последний оказался примитивным маньяком, которому даже не хотелось доставать сокровища, достаточно было быть их обладателем. Он защищал свою собственность и считал, что имеет на это право.

— Интересно, почему он и нас не поубивал? — удивилась я. — Между нами говоря, все наши предосторожности никуда не годились. Если бы он немного постарался, не знаю, ушёл бы кто-нибудь живым…

— А вот здесь было препятствие, — живо произнёс Марек, которому размышления Люцины пошли явно на пользу. — Он сомневался, не имеете ли и вы прав на сокровища. Думать он не привык, а этой неуверенности хватило, чтобы не трогать никого из Влукневских. Просто так, на всякий случай. Он никого из вас не убивал, а просто мешал, возможно, что он собирался все отобрать у вас силой, после того, как вы достанете клад. Очевидно, он не имел понятия, что там лежит.

— Это ты у священника узнал? — поинтересовалась Люцина.

— В некоторой степени. Священник не мог выдать тайну исповеди, но был очень обеспокоен ситуацией. Зато он мог рассказать то, что слышал от своего предшественника, а об остальном нетрудно было догадаться…

— Может, то, что облизанный Никсон его убил и к лучшему, — несколько неуверенно сказала моя мамуся.

Сташек Бельский зашевелился и подвинул кресло к столу:

— В этом-то, извините, все и дело, он его вовсе не убивал…

— Как это? — обиделась Тереза. — Что получается? Он покончил жизнь самоубийством?

Сташек Бельский беспокойно посмотрел на неё и собачью миску, и отодвинулся как можно дальше.

— Нет. Скорее не самоубийство. Но и в преступлении можно сомневаться, разве что тот, второй, его столкнул. Их было здесь двое. Удалось узнать довольно много, но будет лучше, если обо все расскажет он…

К сержанту Бельскому Марек относился с симпатией, поэтому принялся за объяснения. Оказалось, что уцелевшие следы позволяли предположить как убийство, так и несчастный случай. Вокруг колодца крутились две пары ног в разных ботинках, на колесе от трактора отпечатались две пары рук, одна голая, другая — в кожаных перчатках. Руки не делали ничего необычного, но ноги расширили область деятельности, не останавливаясь на просто топтании. Одна пара споткнулась о камень, а другая поскользнулась у цоколя, возможно, в этот момент её владелец и свалился в колодец. Узнать степень участия владельца первой пары невозможно. Внутрь колодца спускались все ноги и все руки, причём, человек, оставшийся в живых, выходил только раз, несомненно в самом конце, поскольку самыми верхними были следы перчаток.

Все указывало на то, что гробовщик и облизанный Никсон неизвестным способом нашли взаимопонимание. Воспользовавшись храпом отца, они общими силами оттащили колесо, раскопали колодец, разбили ящик и вытянули из него все, что удалось. Гробовщик работал внизу, а облизанный Никсон вытягивал мусор наверх. Потом гробовщик свалился вниз и умер на месте, а облизанный Никсон смылся с вещами. Как они решили вопрос взаимного доверия, понять не удалось, возможно, каждый из них намеревался воспользоваться помощью другого, а потом свернуть ему шею или устранить другим способом.

Точное исследование всех следов вокруг забора Франека и по всей деревне, выполненное, следует отметить, на конкурсной основе, показало, что у похитителя сокровищ был велосипед. На этом велосипеде он пару раз съездил от нашего двора к тому месту за деревней, где долгое время стояла какая-то машина. Шины подходили к «Форду». Рядом с колодцем, частично на камнях, частично на сером песочке, лежал кусок ткани или пластика, на котором лежали какие-то тяжести, велосипед курсировал по трассе ткань — автомобиль. Из этого следовало предположить, что преступник, избавившись от конкурента, перевёз добычу к автомобилю бесшумным средством передвижения. Неоднократное возвращение указывало, что как тяжесть, так и объём добычи оказались довольно солидными. Наверняка, добыча заняла всю машину, по самую крышу, тем более, что туда должен был поместиться и складной велосипед с небольшими колёсами. Подобного велосипеда во всей округе не нашли.