Сотрудник ведомства оказался изрядным олухом - не узнал у своего информатора никаких координат, и теперь мне приходится отдуваться. Я снова пустила в ход добытые сведения, особо напирая на срок сдачи дома в эксплуатацию. К счастью, мое удостоверение сослужило мне службу - как-никак прошу помощи у коллег. Легкое недоумение вызвал, правда, способ сбора информации - очень уж дилетантский для такого солидного ведомства.
      Моя зацикленность на положительных отзывах жильцов встречена была с некоторой долей удивления и скепсиса, а уж на рассказ о лестничном пролете с одной ступенькой каждый считал своим долгом постучать пальцем по лбу. И все же я получила то, что хотела: адреса домов, сданных в эксплуатацию в интересующий меня период, причем не кооперативных, а государственных, поскольку я твердо придерживалась принятого решения - условно считать за правду все, что мне понарассказал мой телефонный друг.
      Из Горстройуправления я понеслась в паспортный стол, на ходу стараясь снова перестроиться на потерянного Ариосто. Всю дорогу бормотала "Неистовый Роланд", "Неистовый Роланд", потому как чувствовала себя слегка одуревшей и боялась запутаться в литературных вариантах.
      В паспортном столе сидело несколько служащих. Заламывая руки и причитая, я с хватающими за душу отступлениями живописала перед ними свое несчастье. Для пущей убедительности дополнила рассказ координатами владельца книги, поместив его в Швейцарию, и датой приезда. Якобы возвращается послезавтра. Бог знает, почему именно послезавтра, что же касается Швейцарии, то я как раз получила оттуда письмо от коллеги - он, правда, в ближайшие годы из этой благословенной страны возвращаться не собирался и "Неистового Роланда" в жизни в руках не держал. Иначе дал бы почитать и мне.
      Служители паспортного стола слушали меня раскрыв рты, исполненные трепетного сочувствия и страстного желания помочь. Дамы, увы, честно признались, что ничем помочь не могут. зато единственный среди них мужчина задумчиво наморщил чело.
      — Говорите, три года назад? А перед тем развелись? Кажется, я знаю, о ком речь...
      Я сначала оцепенела, а потом набросилась на него как шакал:
      — Благодетель вы мой, говорите же скорей! Выручайте!
      Служитель воззрился на меня с удвоенным интересом и усмехнулся улыбкой Моны Лизы:
      — Высокий такой, симпатичный брюнет, да? Точно, она съехала первой, а он еще оставался. У них было две дочери.
      Какие еще дочери? Он же бездетный. Может, соврал, хотя зачем?
      — О дочках ничего не слышала, - осторожно сказала я. - А остальное все сходится.
      — Кажется, дочки были ее, от первого брака. Одна совсем взрослая. Ну да, я знаю, кто это.
      К черту дочек, пусть их будет хоть целый выводок! Фамилию! Если он мне сейчас не назовет фамилию, придушу.
      Видимо, служитель догадался о моем намерении или я слишком уж кровожадно на него вызверилась - торопливо отвернувшись, он призвал в свидетели одну из дам:
      — Не помнишь? Они жили на третьем этаже. Актриса с мужем, как бишь их звали? Ну?
      Когда прозвучала фамилия, я оцепенела во второй раз. Ушам своим не поверила. Невероятно!
      — Но... - захлебнулась я, - не может быть...
      — Больше никто в то время не выезжал... Служители разглядывали меня со все большим интересом. Пришлось елико возможно взять себя в руки, чтобы не заподозрили чего неладного.
      — ..Если вы не ошиблись домом, то это только они.
      Я постаралась изобразить на лице подходящую гамму чувств. Пришлось для этого вернуться мыслями к Ариосто - как же, теперь я пропажу как пить дать разыщу.
      — Мой приятель был знаком с мужем, жену он почти не знал, - сказала я, умерив свое потрясение до приличествующей обстоятельствам радости. - Где они теперь обитают?
      — Она живет в центре, а он - не знаю. Вот те раз! Какое мне дело, где живет она...
      — Не беда, попробую как-нибудь разыскать. А кем он работает, этот человек?
      — Был диктором на радио, а сейчас не знаю. Голос! Силы небесные, вот откуда голос! Какая же я тупица!
      — А имени его вы не помните?
      — Понятия не имею.
      — Ну ничего, главное - фамилия. Очень вам признательна, вы мне спасли жизнь и честь.
      Я вышла на улицу, не чуя себя от потрясения. Невероятно! Неужели я его в конце концов расконспирировала? Диктор на радио! На Польском Радио нет ничего тайного, что не стало бы для меня явным, осведомителями меня там бог не обидел.
      Вечером, вернувшись домой, я повисла на телефоне. Молниеносно добралась до знакомой мне дамы, работающей на радио в нужном отделе. Не тратя времени на объяснения, я сразу же приступила к делу.
      — Вы случайно не слышали о человеке с такой-то фамилией? Несколько лет назад он работал диктором, - спросила я, стараясь придать голосу умеренное любопытство.
      — Он и сейчас диктор, - с готовностью сообщила знакомая дама.
      — Что вы говорите? Вы его знаете? Разговаривали с ним когда-нибудь?
      — Сотни раз. Очень приятный человек.
      — Верю. А как его зовут?
      — Януш. С чего это он вас заинтересовал? Януш! Разрази меня гром! А я уже готова была окрестить его Изидором.
      — Да понимаете, я тут столкнулась с одним субъектом, который выдает себя за него. Во всяком случае, у меня такое впечатление. Вот решила проверить, тот или не тот, врет или так оно и есть.
      — Внешность у него, надо сказать, очень своеобразная. Другого такого трудно найти.
      — А как он выглядит?
      — Ростом под два метра, брюнет, очень симпатичный, с красивыми зубами. Лет сорока или чуть помоложе.
      Сходится! Все сходится!
      — Какая стрижка, короткая, нормальная?
      — Короткая? Нет, скорее нормальная. Гладко зачесан.
      Я молчала, ошеломленная услышанным. Невероятно, но я его нашла. А вдруг все-таки не он?
      — А какие глаза, темные?
      — Не уверена, не присматривалась. Кажется, темно-серые.
      Нет уж, только не серые. У него карие. Он или не он?
      — Кто его знает, - с сомнением протянула я. - Может, он, а может, нет. Вот если бы услышать его по телефону или увидеть, тогда все стало бы ясно.
      — Чего уж проще, позвоните ему. Могу дать студийный телефон.
      — А домашний? Домашнего у вас нет?
      — К сожалению, нет.
      — Ладно, сойдет и служебный.
      Я записала несколько номеров, до боли мне знакомых по летам молодости. Где то время, когда все они были у меня под рукой, в записной книжке...
      — А если хотите его увидеть, - предложила знакомая дама, - завтра я скажу вам, где он послезавтра дежурит, там и посмотрите на него.
      — Прекрасно, я вам позвоню. А вы случайно не в курсе, где он обитает?
      — Где-то на Старувке, точно не знаю.
      Рассыпаясь в благодарностях, я простилась с ней и под горячую руку позвонила по одному из полученных номеров. В ответ услышала, что он уже ушел и будет завтра в десять. Я положила трубку и стала наводить порядок в мыслях. Значит, на Старувке...
      Винтовая лестница, нестандартные потолки... Какой же надо быть безмозглой тупицей, чтоб не догадаться. И этот аппарат, таинственный аппарат, по которому он переговаривался, он мне знаком не меньше, чем телефоны... Не иначе у меня уже размягчение мозгов.
      Я открыла телефонный справочник. Ну конечно, такой фамилии здесь нет. Справочная служба!
      — ..Простите, номер не для оглашения, сообщить не могу.
      Черт подери! Бывшая жена! Я же знаю человека, который с нею знаком! Попрошу ее телефон!
      Бог знает зачем мне понадобился ее телефон. Скорее всего, я действовала уже в силу инерции и натворила бы глупостей, если бы не моя верная, бессменная подруга Янка, которой я позвонила уже за полночь, чтобы посоветоваться. Подруга сказала:
      — Чует моя душа, что ты дошла до точки, с которой все, что ни предпримешь, вылезет тебе боком. Иди-ка лучше спать, утро вечера мудренее.
      Я приняла на веру, что чутье у ее души безошибочное, и подчинилась.
      На следующий день, поскольку отпуск у меня закончился, пришлось идти на работу. Оказалось даже кстати, не долго думая я взяла в оборот одного сослуживца, из тех, кто притерпелся к моим странностям, и морально подготовила его к тому, что скоро ему предстоит не совсем обычный телефонный разговор. Изнывая от нетерпения, я дождалась десяти часов. Сослуживец тоже томился, обеспокоенный моим предупреждением.
      — Весе, - предупредила я, - тебе надо будет позвонить одному типу и что-нибудь у него спросить. Что на язык подвернется, то и спросишь, лишь бы ответил.
      — Скажем, как ему нравится варшавская весна?
      — Нет, не пойдет, он ответит, что никак, и бросит трубку. Придумай такое, чтобы ему пришлось отвечать подольше.
      Ровно в десять я вручила сослуживцу телефонную трубку и набрала номер. Весе, заикаясь от неловкости, попросил к телефону такого-то и сказал:
      — Прошу прощения, мне посоветовал к вам обратиться пан.., пан Петр Кемпинский. Хотелось бы узнать, когда состоится передача о живописи импрессионистов.
      Я вырвала у Весе трубку и стала слушать:
      — Понятия не имею и не понимаю, с какой стати вам посоветовали обратиться именно ко мне.
      Я заехала Весе трубкой в ухо и прошипела:
      — Он ничего не знает!.. Весе сказал:
      — Я слышал, что намечен цикл передач на эту тему, и меня интересует, когда состоится первая...
      Я снова вырвала трубку и услышала ответ:
      — ..ничем не могу помочь, по-моему, тут какое-то недоразумение...
      Я быстро сунула Весе трубку и прошептала ответ:
      — Говорит, ошибка...
      Весе это знал и без моей подсказки, но твердо гнул свое:
      — Мы с паном Кемпинским встретились на днях в кафе, разговорились, вот он и сказал, что вы принимаете в передаче участие, и посоветовал обратиться к вам...
      Я перехватила трубку. В ответе звучало уже неприкрытое раздражение:
      — Но почему ко мне? Спросите в отделе планирования программ.
      На этот раз мы с Весе затеяли бестолковую возню с трубкой, вырывая ее друг у друга, - Весе старался поднести ее к уху, я же норовила заехать ему трубкой в глаз, нервно бормоча:
      — ..в отделе планирования...
      Весе никак не мог понять, что эти мудреные слова означают, а кроме того, от моих колотушек по черепу успел основательно отупеть, поэтому игнорировал мою подсказку и заталдычил по новой:
      — Раз вы принимаете в передаче участие, то должны знать...
      Наш собеседник потерял всяческое терпение и ответил Весе, то бишь мне, не скрывая недовольства:
      — Простите, но я ровным счетом ничего не знаю, запишите номер отдела программ и обратитесь туда.
      И он продиктовал номер, который лежал перед нами на столе. Я передала трубку Весе, тот снова стал долдонить свое как заведенный, хотя что ему оставалось, ведь он не слышал ни одного ответа, а от моих подсказок толку было мало. Я не удержалась и прыснула. Весе посмотрел на меня и тоже хрюкнул, потом заржал во всю глотку, но в трубке, к счастью, уже слышались гудки.
      Отсмеявшись, Весе с любопытством уставился на меня.
      — Ну и что? Каков результат?
      Результат был однозначный. С первых же слов я узнала этот голос мягкий, глубокий, гипнотизирующий меня вот уже много недель. Ах ты, курицын сын...
      Вот, значит, какая у тебя государственная служба, да еще, туды-растуды, засекреченная! И что же такого, черт бы тебя побрал, могло случиться в коридорах Польского Радио в тот памятный вечер, ознаменованный Вселенским Переполохом? У кого из нас, хотела бы я знать, течет крыша, у меня или у него? Нет, надо мне увидеть его собственными глазами, до тех пор не поверю...
      — Кто такой этот Петр Кемпинский? - поинтересовалась я у Весе, приведя свои растрепанные чувства в относительный порядок и наметив план действий на следующий день.
      — Так, один тип, и вправду там работает, кажется, голубой, но это неважно, он меня вообще не знает.
      — Зато если он твоего Кемпинского знает, головомойку ему задаст по первое число, и то сказать - насылает всяких дураков. Откровенно говоря, особым умом ты в разговоре не блеснул...
      — Да и он особой благовоспитанностью не блещет, - парировал Весе после некоторого раздумья. - Бросил, видите ли, трубку.
      — На его месте любой бы бросил. Он и так долго продержался.
      На следующий день я слиняла утром с работы и заняла наблюдательный пост. Ждала в такси. Варшавские таксисты - народ ко всему привычный, ничем их не удивишь. Ждать пришлось недолго, объект наблюдения был человеком пунктуальным и ответственным. Я всматривалась в него из своего укрытия. Это он, никаких сомнений! Особо вглядываться не пришлось, другой такой фигуры во всей Варшаве днем с огнем не сыскать!
      После многотрудных размышлений я пришла к неутешительному выводу, что объяснить столь усиленную конспирацию можно только одним. Разыгрывая из себя таинственную личность, этот тип устроил себе за мой счет первоклассную потеху. Если ему так хочется, на здоровье, меня не убудет. Но уж и я в долгу не останусь, немного и ему поиграю на нервах, мне, может, тоже хочется потешиться в свое удовольствие.
      Если бы речь шла об обыкновенном знакомстве, я бы поставила точку, удовлетворившись добытой информацией. Но на сей раз я положила себе раскопать все до конца. Номер машины, номер телефона, адрес, словом, всю подноготную! Ах, он засекречен? Тем лучше. Крепкие орешки как раз по моим зубам.
      Итак, мне известно, когда у него ночное дежурство и где. Вообще во всем, что касалось его работы, я так же хорошо ориентировалась, как и в своей собственной. Прежде я вращалась в этих кругах, да и сейчас могла без труда узнать любую интересующую меня подробность.
      Я заказала себе на вечер такси, предусмотрительно облюбовав водителя, не чурающегося пассажиров со странностями, и села ждать. Включила приемник и слушала, как знакомый завораживающий голос читает либретто "Кармен". Давно я уже краем уха нет-нет да и улавливала до боли знакомые интонации, но он тогда так решительно отмел мое предположение насчет диктора... Впрочем, голос в эфире воспринимался совсем по-другому. Гораздо приятней он казался по телефону, когда я слышала собственные его слова, собственную интонацию. В трубке голос звучал мягче, теплее, чуть ниже тембром и, уж во всяком случае, намного обаятельней...
      На этом месте телефонный звонок прервал мои размышления. Все правильно, "Кармен" - то идет полным ходом... Ехидно усмехаясь, я подняла трубку.
      — Добрый вечер.
      — Как дела? - сказала я и включилась в игру. - Знаешь, я тут снова гадала насчет твоего имени и окончательно пришла к выводу, что стоит тебя как-то окрестить.
      — Я разве против! Есть варианты?
      — Сначала вернулась было к Изидору. И подходит, и святцам соответствует...
      — Изидор так Изидор, хотя тогда уж лучше Пикадор.
      — Не переживай, я и сама передумала. С уменьшительным не ладится. Изидусь? Изидорчик? Не звучит. Всесторонне проанализировав проблему, я сочла, что кроме Изидора тебе еще подошел бы Ян. Но Ян мне не нравится, в младые лета знавала я одного Яна-алкоголика. Зато Яна можно переделать в Януша, Януш меня устраивает, устроил бы и Збышек, и Марек, но ни Збышек, ни Марек тебе не подходят. Пожалуй, успокоюсь на Януше. Что ты на это скажешь?
      Януш на какое-то время лишил его дара речи. Я прямо слышала, как он в душе чертыхнулся. Потом наконец подал голос:
      — Как ты сказала? Не Ян, а Януш? Ладно, пускай будет Януш. Все-таки лучше, чем Изидор.
      Через полчаса "Кармен" подобралась к антракту, и нам пришлось разговор прервать. Я терпеливо пережидала антракт, потом последние новости, а потом и "Желаю дорогим радиослушателям доброй ночи". Никогда еще я не слушала последние новости со столь животрепещущим интересом. Сразу же после государственного гимна раздался звонок.
      — У меня опять свободная минутка. - Мог бы не говорить, и без него знала. - Заварил себе отличного чая и устроил передышку.
      — "Юнан"? - невольно полюбопытствовала я.
      — Нет, из пакетиков. Привез из-за границы. Поскольку тайны его оказались почти разгаданы и моего внимания особо не поглощали, на смену стала всплывать из подсознания одна довольно неприятная мысль. Что-то в наших контактах проскальзывало такое, что мне активно не нравилось. Со дня нашего знакомства инициатива пребывала исключительно в его руках, я же, с головой уйдя в розыскные проблемы, почти не задумывалась над общей линией его поведения. А поведение это, если подумать, должно бы меня насторожить, особенно в последнее время. Зачем он дурит мне голову какими-то командировками? Это же чистой воды вранье. Если у него по несколько дней не бывает желания мне звонить, кто его заставляет? Скажи потом, что был занят, и все дела.
      Не хочет встречаться со мной? Так пусть не встречается, на здоровье, но элементарная порядочность требует поддерживать отношения на какой-то стабильной основе. Особенно после той сцены, которая, учитывая последние мои открытия, понемногу предстает передо мной в оскорбительном свете... Нет, пора перехватить инициативу. Придется, правда, сознаться, что я все знаю, а не хотелось бы, пока что меня ситуация тоже забавляет, жаль так сразу прерывать игру. А может, у него на уме еще и другие резоны? Боюсь, они-то уж точно в восторг меня не приведут...
      Я рассеянно слушала, что он говорит, и отвечала невпопад, проявляя крайнюю невоспитанность. До такой степени меня все эти сомнения поглотили, что сам по себе вырвался вопрос:
      — А почему ты, собственно говоря, мне названиваешь?
      — Если тебе неприятно, могу не звонить. В душе у меня вспыхнул красный сигнал. Внимание, тревога!
      — Вот ответ, который меня не устраивает, - осторожно заметила я. - Не нравится мне ужасно...
      — Видишь ли, я предпочитаю не навязываться. Если ты задаешь подобный вопрос, значит, тебе мои звонки в тягость. Вывод напрашивается именно такой. Во мне сразу же просыпается подозрение, что я докучлив, а мне бы этого очень не хотелось. Понятен мотив моего ответа?
      — Позволь тогда и мне растолковать мотив моего вопроса, - я резко переменила тон. - Впервые ты позвонил мне после того телефонного злоключения. Потом у нас состоялось рандеву, довольно экстравагантное, но все-таки. И с тех пор ты мне регулярно названиваешь. Я, естественно, вправе предположить, что заинтересовала тебя. А то и, чем черт не шутит, понравилась. Так или иначе, инициатива постоянно исходит от тебя... Я же со своей стороны не скрываю, что мне твои звонки только в радость...
      — Вот ты сама и расставила все по местам. Мне добавить нечего.
      — Ты так считаешь? Придется добавить мне: странная у тебя какая-то склонность ограничивать наше знакомство телефоном...
      — Я же говорил, у меня масса работы, на увеселения не хватает времени. А если уж быть точным, так и вовсе нет.
      Боже, каким голосом он это изрек! Мягким, задушевным, убедительным не знай я в точности, как взаправду обстоят дела, чего доброго поверила бы. Даже жаль было, что поверить никак нельзя.
      — Серьезно? - простодушно удивилась я. - Насколько мне известно, нет на этой грешной земле такой работы, которая не позволяла бы выкроить толику времени себе в удовольствие.
      — Не знаешь ты моей работы! С такими, как у меня, обязанностями не до удовольствий. Порой некогда дух перевести.
      — А я-то, грешная, считала, что имею некоторое представление и о работе, и об обязанностях...
      — Но не о моих. И слава богу, терпеть не могу всезнаек. О моей службе ты судить не можешь.
      По иронии судьбы как раз о его службе я очень даже могла судить. Еще немного, и заявила бы напрямик, противно, когда тебе пудрят мозги без надобности. Сама я предпочитаю в отношениях с людьми ясность и жду от них того же. Но красный сигнал внутри все еще горел, поэтому я промолчала и позволила ему сменить тему.
      — Никогда не угадаешь, чем я сейчас занимаюсь, - сказал он.
      "Перечитываешь либретто к "Кармен"", - мрачно подумала я и сказала:
      — Знаю, пьешь чай. Сам проговорился.
      — Шутишь! Это не в счет, это в мои служебные обязанности не входит.
      — Что, чаепитие?
      — Чай для передышки. А по работе я сейчас занимаюсь одной исторической личностью.
      У меня чуть было не сорвалось, что Бизе трудно назвать исторической личностью, но я вовремя прикусила язык. Лучше ему подыграю.
      — Какой именно?
      — Князем Юзефом Понятовским [Юзеф Понятовский (1763 - 1813) - польский вельможа, участник восстания Костюшко, маршал наполеоновской армии]. Я не могла скрыть своего удивления:
      — А что общего у князя Понятовского с коммерцией?
      — С коммерцией? При чем тут коммерция?
      — Ну как же, сам говорил, что занимаешься коммерцией. К службе сей судьбой и миром призван... Продаешь его памятники? В Варшаве чего только не пытались продать - мост Понятовского, колонну Зигмунта, трамвайные коммуникации, почему бы не пустить в оборот и памятники. Только я тебя в такой роли не представляю.
      — И правильно делаешь, памятниками я не торгую, я изучаю его жизненный путь.
      — Пишешь биографию?
      — Не столько пишу, сколько читаю.
      — Увлекательное занятие. Для коммерсанта в самый раз.
      — Прости, пора закругляться. Дела не ждут. Свяжусь с тобой еще раз, попрощаться, - если выкрою время.
      И снова мигнул красный сигнал. Что он хочет этим сказать?
      — Что значит "попрощаться"? Навеки?
      — Надеюсь, нет. Хотя, возможно, и надолго. Уезжаю завтра и вряд ли успею тебе позвонить.
      — И далеко?
      — Да не близко. В теплые края.
      — Завидую. А когда вернешься?
      — Сам не знаю. Может, через пару дней, может, задержусь на несколько недель, а то и месяцев. Скорей всего, через неделю-другую наведаюсь на денек в Варшаву и снова укачу.
      Я молчала - уж очень такой оборот мне не понравился. Как его понимать? Хочет порвать со мной? Не решается сказать напрямик?
      — А как вернешься, что тогда?.. - осторожно закинула я удочку.
      — А как вернусь, немедленно позвоню, и уж тогда-то, смею надеяться, мы встретимся. Откровенно говоря, иной раз чувствуешь себя как выжатый лимон, тоскуешь по нормальной жизни обыкновенного человека. Когда же, думаешь, можно будет зажить нормально, как все люди. Работать от и до, вовремя возвращаться домой, иметь досуг на всякие житейские удовольствия и личную жизнь. Словом, принадлежать себе.
      — Я думала, ты на прощание скажешь что-нибудь обнадеживающее.
      — Разве я не сказал?
      — Не вижу в твоих планах места лично для себя.
      — А мне всегда казалось, что женщины отличаются сообразительностью. По-моему, чего уж яснее: мечтаю располагать наконец временем на житейские удовольствия и личную жизнь...
      — Стало быть, я отношусь к удовольствиям?
      — Разумеется. Не к обязанностям же.
      — И на том спасибо. Жаль только, что все отодвигается в прекрасную даль.
      — Ничего не поделать. Работа такая, что собой не располагаешь, принадлежишь, так сказать, отечеству. Но я не жалуюсь, мне моя служба по душе.
      Нет, на окончательный разрыв не похоже. Голос такой проникновенный, убедительный... Словно от чистого сердца говорит. А ведь врет, доподлинно знаю, что врет. Никуда он не выезжает, ни в какую командировку. У меня прямо язык зачесался выложить ему все начистоту.
      — Извини, мне действительно пора. Если успею, позвоню.
      Бросив трубку, я выскочила из дому. "Кармен" скоро закончится, еще только последние новости - и отбой! Такси у подъезда, рога трубят, вперед!
      На всякий случай я принарядилась в старье, изменившее мою фигуру до неузнаваемости. Кто знает, что может меня ожидать, учитывая тот факт, что я никогда, сколько помнится, не владела событиями, которые сама же и выпускала из бутылки. Итак, я выскочила из дому и взяла след.
      Здание радиопрограмм имеет, к счастью, только один выход, но, к несчастью, припарковаться там негде. Мне нужно было найти место незаметное, укромное. С таксистом у меня установилось полное взаимопонимание, он не только подчинялся моим требованиям, но и сам проявлял инициативу. Какое-то время мы раскатывали с ним взад-вперед по улице в диапазоне нескольких десятков метров, выбирая себе уголок по вкусу. Наконец устроились в отличном укрытии, зато далеко от выхода. Меня это немного тревожило, в темноте ничего не стоило его и проморгать. Кроме нас, на стоянке не было ни одной машины.
      Ждали мы целую вечность. Косматая колючая шапка доставляла мне страдания пуще тернового венца. Я курила сигарету за сигаретой и таращилась в темноту, пока перед глазами не поплыли круги.
      — Так недолго и косоглазой стать, - буркнула я водителю, сопереживающему мне уже всей душой. Он обернулся ко мне.
      — Знаете, у меня тоже в глазах рябит. Далековато стоим. Но ближе нельзя, обнаружим себя.
      Он снова уставился в темноту и вдруг глухо вскрикнул:
      — Атас! Кто-то вышел!
      — Где?
      — Вон там! Глядите, ноги! Вон у того сугроба маячат!
      И правда, на фоне снежного заноса темнела мужская фигура, вышагивавшая туда и обратно.
      — Что это он делает? - удивился водитель. - Решил в такую пору размяться?
      — Ждет машину, наверное, она опаздывает. Знать бы, тот ли это тип, который мне нужен.
      — Теперь-то уж не разглядите, темень вон какая.
      — Ну ладно, подождем и мы.
      Спустя несколько минут из-за угла вынырнула "Варшава" и подрулила к подъезду. Темная фигура вскользнула в нее, и машина покатила прочь. Мы двинули следом, как только она скрылась за углом.
      Опустевший в такую пору город - не самое идеальное место для слежки. Но я и так знала, куда они едут. Приблизились мы к ним лишь на Замковой площади. Вырулили на Свентоянскую и обнаружили, что они сворачивают в Запецек.
      — Вот черт, - забеспокоился таксист, - вкруговую, что ли, собираются ехать?
      — Держитесь прямо и тормозните на Рынке! Выскочила я почти на ходу. Осторожно выглянула в Запецек и с облегчением перевела дух. Вон они! Стоят. Вот будет потеха, если из машины выйдет совсем не тот. Но потехи не было. Из машины показалась знакомая фигура. Я смело двинулась за ним, благо на ногах были сапоги на микропорке, запомнила дверь, которую он открыл собственным ключом, подождала, пока на третьем этаже не загорелся свет. Надо отдать ему должное, немало в его словах было и правды...
      Вот теперь можно и домой ехать. Усевшись в такси, я открыла сумку, чтобы вытащить сигарету, и вдруг сердце у меня екнуло. Проклятие, нет кошелька! Я тут же вспомнила, что оставила его вместе со всей наличностью у себя на работе, на столе. А на счетчике у таксиста - девяносто восемь злотых. Господи, спаси и помилуй!
      Я оцепенела с сигаретой в руке и полным сумбуром в голове. Так, с кошельком у меня полный порядок, у нас на работе ценные вещи не пропадают, но что мне делать с такси? Не могу я сыграть злую шутку с водителем, когда он обслуживал меня с такой самоотверженностью. Хоть из-под земли, а деньги раздобыть надо...
      Увы, единственный человек, которого я могла потревожить по этому вопросу без ущерба для себя, - это номер триста тридцать шестой... Я знаю, он в Варшаве, недавно снова объявился...
      — Поехали на площадь Варецкого, - твердо скомандовала я. - К гостинице "Варшава".
      В старом полупальто, со сбившейся прической, с косматой шапкой под мышкой я, наверно, выглядела в интерьере отеля довольно нетривиально. В регистратуре меня встретили с большим подозрением.
      — В час ночи вы хотите человека разбудить? - воспылала администраторша праведным негодованием.
      — Ничего страшного, этот человек ко всему привычный, - любезно парировала я и набрала номер.
      — Это ты? Говорит Иоанна. Слушай, я здесь внизу, в регистратуре, умоляю тебя, спустись ко мне и захвати с собой пятьсот злотых.
      — Дорогая моя, что случилось, горит, что ли? А завтра нельзя?
      — Нельзя. Я понимаю, ты уже лег спать, но у меня нет другого выхода. Не одевайся, передо мной ты можешь показаться хоть в пижаме, хоть в кальсонах. Только вьмеси мне поскорей полтыщи!
      — Хорошо, сейчас спущусь.
      Я знала, что могу на него рассчитывать! Перед его появлением я попыталась причесаться, но краше от этого не стала. Вдобавок ко всему вспомнила, что надо что-то сунуть швейцару, который не спускал с меня глаз.
      Ждала я совсем недолго. Жилец номера триста тридцать шестого сошел вниз в рубашке, брюках и ботинках. Я уставилась на него во все глаза, что не помешало мне спросить:
      — А ты не подкинешь мне на чай еще пять злотых?
      — Что-о? - изумился он, и внезапно мы с ним разразились дружным хохотом. Он уселся рядышком со мной и сказал:
      — Вот тебе пятьсот злотых, только признайся честно, что ты еще учудила?
      Все мои детективные мытарства мигом выветрились у меня из головы. Такси тикало себе счетчиком на площади Варецкого, а я все смотрела на мое горе горькое, сидящее рядом в белой рубахе, и чувствовала, что больше ничего на свете мне не нужно, пропади все пропадом. И я, безмозглая дура, хотела найти на него клин? Бесполезно, От этих голубых глаз нет никакого спасу...
      — Пожалуйста, выдай утром швейцару пять злотых за то, что я пользовалась его дверью, - попросила я на прощание.
      — Хорошо, не беспокойся. Успеха тебе. На следующий день я возобновила свои розыскные труды. Узнать номер машины оказалось плевым делом. Хуже обстояло с номером телефона.
      Я решила снова подключить Весе.
      — Весе, - сказала я, - он трубку бросил или как? Неужто ты это дело так и оставишь?
      — И не подумаю, - с лету подхватил Весе. - Честь повелевает мне сражаться до победного конца.
      Позвонили мы около полудня. Женщина, взявшая трубку, попросила подождать и вернула его уже из раздевалки.
      — Простите, - сказал Весе с глубоким сожалением в голосе, - вы мне тогда так и не ответили, когда будет передача об импрессионизме. А для меня это очень важно. Может быть, все-таки сообщите...
      — Послезавтра в семнадцать двадцать три, - последовал как из пушки ответ.
      — В семнадцать двадцать три... - в восторге повторил Весе. - Премного вам благодарен.
      — Пожалуйста, не стоит благодарностей.
      — Крепкий мужик, - одобрительно сказал Весе, кладя трубку. - С хорошей реакцией.