И эта ужасная вонь в доме. Вот в этой комнате, где я теперь сижу, и прошла моя жизнь, жизнь затравленного животного, лишённого всех прав, в том числе и права дышать. Вот в этой комнате я часами просиживала в углу, отвернувшись к стене, чтобы ненароком не глянуть в телевизор, когда она смотрела фильмы. И уйти мне не разрешалось, я обязана быть постоянно у неё на глазах. Читать не разрешалось, заниматься рисованием или лепкой тоже. Впрочем, я и не могла бы ничем заниматься, в моем углу было темно. Часами сидела я, бессмысленно уставясь в стенку, и во мне росла ненависть…

Вот за этим столом она как-то раз в кровь разбила мне пальцы, когда я, закончив делать уроки, украдкой принялась что-то рисовать, надеясь, что тётка не заметит. Вот в этой комнате она рассказывала обо мне всякие гадости людям, изредка приходившим к ней. О том, что я мочусь в постели.

О том, что у меня склонность к воровству и лжи.

О том, что я с наслаждением порчу вещи. Зачем ей это было нужно? И рассказывала так убедительно, что люди ей верили, ведь я же ни слова не могла проронить в собственную защиту. Какие муки я претерпела, видя, что люди сторонятся меня. Сейчас об этом можно вспоминать с улыбкой, но пережитых мук и унижения не забыть.

По всей видимости, она меня люто ненавидела, ведь я была лишь обременительным придатком к деньгам, квартире и имуществу, которыми без меня ей бы не владеть. Почему не убила, не отравила меня? Не знаю.

Возможно, боялась ответственности, возможно, существовали какие-то пункты в завещании бабушки, а может, уже тогда видела во мне свою служанку, которая станет ухаживать за нею, когда старость придёт?

Тётка знала, что пани Яжембская возвращается через месяц. Тётка вообще все обо мне знала, вот только не подозревала о существовании Бартека. Его я изо всех сил укрывала от неё. И со злобной радостью ожидала моего возвращения к ней. «Вернётся кошка к плошке», — насмешливо повторяла она всякий раз, когда я к ней приходила. Через три месяца кончалась моя вольная жизнь, предстояло вернуться в этот ад, в эту вот квартиру…

И вот теперь я сидела здесь одна и мне уже не угрожал кошмар. Стряхнув жуткие воспоминания, я решительно поднялась со стула. Пора браться за дело.

Вроде немного проветрилось, уже не было в комнате такой невыносимой вони. Итак, засучить рукава и приниматься за работу. Надо привести квартиру в более или менее приемлемый вид. Начать, ясное дело, с того, чтобы повыбрасывать как можно больше хлама.

Я прошла в кухню. С неё и начну расчистку квартиры. Большая просторная кухня буквально тонула под нагромождениями старого тряпья, ненужного барахла и хлама, закопчённых и обгоревших горшков и сковородок, кастрюль с остатками закаменевшей пищи, банок с прокисшим и заплесневелым содержимым. Разумеется, проще всего было все это собрать в кучу и вынести на помойку, но поступить так я не могла. Следовало внимательно просмотреть каждую тряпку, каждый горшок. Знала я свою тётку, знала, что обнаруженные полицией деньги и драгоценности составляли лишь небольшую часть припрятанных ею ценностей. А прятала она их в самых невероятных местах. Плюнула бы я на них и выбросила все к черту, если бы речь шла лишь о моем собственном будущем, в теперешних же обстоятельствах я просто обязана была подумать о Бартеке. С помощью денег, возможно, удалось бы кое-чего добиться, да и о нашем совместном будущем следовало подумать. О наших детях. А я очень хотела иметь детей и обеспечить им безбедную жизнь. Нашим с Бартеком детям! Зная меня, тётка на том свете наверняка потирает руки от радости, предвкушая, как я по свойственному мне отношению к ценностям выброшу их на помойку. Не дождётся! Не выброшу, все здесь обыщу! Не доставлю ей такого посмертного удовольствия.

Уж как она умудрилась это сделать — не знаю, но в очень старом, непочатом, в фабричной упаковке пакете муки старуха спрятала шесть «свинок», золотые старинные пятирублевые монеты. Кроме «свинок» в пакете находилось множество червей и той моли, которая заводится в пищевых отходах. Теперь она разлетелась у меня по всей кухне. Отчаявшись справиться с насекомыми, я решила отложить это дело до капитального ремонта, а пока занялась старой посудой, уж её-то можно повыбрасывать не глядя. Вытащила все старые горшки и кастрюли, покорёженные сковороды, дырявые миски, щербатые тарелки, сложила в кучу, намереваясь это немедленно оттащить на помойку. И уже стала заталкивать их в сумку, как меня словно что кольнуло. Вытряхнув уже уложенные, снова принялась складывать, предварительно внимательно оглядывая со всех сторон каждую вещь.

К днищу одного из старых горшков оказался приклеен целлофановый пакетик, а в нем — золотой браслет из тонкой чеканки изящных звеньев. На крохотной пластинке выгравировано: «Моей дорогой Аночке — Тадеуш».

Милостивый боже! Анна и Тадеуш! Мама и отец…

Сколько просидела я над браслетом, прижав его к лицу, — не знаю. Перецеловала каждую пластиночку. Может, смешно и глупо, но ведь его носила моя мать…

Теперь я принялась тщательно просматривать каждый предмет. Черт с ними, с ценностями, но ведь могут попасться и вот такие совершенно бесценные предметы, память о родителях. Из книги, которую мама подарила отцу, тётка вырвала страницу с дарственной надписью. Я успела её прочесть, на следующий день от странички остались лишь обгоревшие клочки. С маниакальным наслаждением уничтожала старая ведьма все, что осталось от моих родителей, стремясь уничтожить и саму память о них. А вот драгоценностей не уничтожила, видно, не поднялась рука у старой скряги. Хотя, кто знает, может, у неё был и другой какой расчёт? Ясно одно: мне они никогда не были бы возвращены.

Как никогда не собиралась возвратить мне и сберкнижки. Обнаружив их, я просто глазам своим не поверила. А обнаружила их в старой матерчатой торбе, битком набитой драными чулками и прочим вонючим тряпьём. Работала я в перчатках, и все равно с трудом заставила себя взять в руки эту торбу. Вывалив на пол кучей её содержимое, я принялась ворошить его щипцами, которыми вынимают из бака прокипячённое бельё. На дне кучи обнаружились две сберегательные книжки на моё имя. Судя по дате, их открыла моя бабушка незадолго до смерти. Вклад на колоссальную сумму более двух миллиардов злотых!

Господи, а мы с Бартеком столько настрадались из-за каких-то несчастных восьмидесяти миллионов. Много чего произошло в нашей стране за истёкшие двадцать с лишним лет, инфляция, перерасчёт, но наверняка набежали огромные проценты. На последней страничке одной из книжек была доверенность на тётку. Почему она не прикоснулась к деньгам? Почему она не сняла их с книжек и не припрятала по своему обыкновению? Опять какой-то тайный расчёт? Или просто жаль было лишаться процентов?

Как хорошо, что теперь у меня есть эти деньги!

Очень облегчат жизнь. Хватит на все: привести в порядок квартиру, закончить учёбу, не думать о хлебе насущном, не надрываться над срочными заказами, путешествовать по свету… Как умно поступила моя бабушка!

Теперь я простила ей ужасное решение поручить меня своей сестре. С той самой минуты, когда пани Крыся рассказала мне все, я никак не могла понять такого решения и простить его. Ведь не могла же бабушка не знать своей сестры! Лучше бы бросила меня на произвол судьбы… Ладно, пусть детство и молодость загублены, теперь я простила бабушке все, благодаря этой находке оставшуюся часть своей жизни я проживу безбедно. И я мысленно попросила у бабушки прощения за то, что упрекала её.

Придя в себя после очередной находки, я вернулась к наведению порядка. Хорошо хоть в квартире не было тараканов. Вот уж поистине нет худа без добра! При тёткиной «аккуратности» квартиру бы заполонили тараканы, в этой грязи им просто раздолье. Однако тёткин бзик на почве мухоморов в данном случае обернулся для меня просто благодеянием, ведь отраву тётка испытывала на всяких домашних паразитах. Правда, вонь в квартире страшная, ну да постепенно выветрится.

Хорошо, что лифт работал, иначе мне пришлось бы набегаться, выбрасывая на помойку тонны всевозможного хлама и мусора.

К вечеру я успела очистить всего-навсего два кухонных шкафчика. Ничего удивительного, раз уж я решила искать тщательно и осматривать буквально все. Вот пришлось высыпать из бумажных пакетов и матерчатых мешочков крупу, муку и прочие сыпучие субстанции — упомянутая моль летала по кухне уже целыми тучами, вот и пришлось ложкой на длинном черенке вычерпывать из стеклянных банок какие-то прокисшие маринады и пузырящиеся варенья и повидла. В куче того, что некогда было ячневой крупой, я обнаружила кольцо: крупный брильянт в окружении маленьких сапфирчиков. У мамы были голубые глаза…

Сердце переполняла радость. Не удалось тётке перехитрить меня! Очень хотелось поделиться своими открытиями с Бартеком. Собрав очередную порцию грязных банок и набив очередную сумку протухшими червивыми крупами, чтобы выбросить их на помойку, я со всей этой тяжестью спустилась на лифте. В холле, у стены с почтовыми ящиками, какой-то мужчина занимался починкой велосипеда. Жильцов нашего дома я в принципе знала, хотя бы внешне, а этот был явно чужой. С какой стати вдруг посторонний мужчина занимается своим велосипедом в нашем холле?…

Ответ напрашивался сам собой: он торчит тут из-за меня. Или следит за мной, или ждёт, не появится ли Бартек. Если следит за мной, может сидеть до посинения, мне наплевать. Хотя… Хотя тоже ничего хорошего. Значит, мне не поверили?

Открытие меня встревожило, но не очень. Видимо, переполнявшая все моё нутро радость покрыла это нутро защитным слоем, не пропуская стрессов, которые разрушают нервную систему. Что в такой ситуации следует предпринять? Понятно, предупредить Бартека. Не выводить их на него, а запросто могла бы, не обрати внимания на этого, с велосипедом. Значит, надо предупредить по телефону.

Вернувшись в квартиру, я по очереди обзвонила его отца и мать и поймала Бартека у матери. Велела ему немедленно отправляться ко мне на Граничную и там затаиться в моей квартире, света не зажигать.

Очень надеялась: если следят за мной, то на Граничной может не быть наблюдателя и Бартек успеет проскочить в квартиру, пока следят за мной тут. А уж я постараюсь их задержать. Их или его, может, тот, с велосипедом, один приставлен ко мне. Пожалуй, стоит отправиться в какое-нибудь кафе и посидеть там, притворяясь, что кого-то жду. Потом сделаю вид, что не дождалась, и вернусь домой на Граничную.

А утром первая выйду, за мной потянется стража, и Бартек сможет спокойно покинуть квартиру. Договоримся с ним, как будем впредь вести себя. Надеюсь, телефон мой ещё не прослушивается? Не дай Бог слышали мой разговор с Бартеком.

Бартек согласился, но предупредил, что у него ночная работа и ему к десяти вечера надо быть на месте. Надо так надо, сделаем так, чтобы из моего дома он вышел незамеченным.

Я ещё раз спустилась на лифте с мусором. Мужчина в вестибюле кончал ремонтировать свой велосипед, интересно, чем он займётся, если с ремонтом покончит, а я ещё свою уборку не закончу? Пришлось поторопиться специально, чтобы не задерживать человека… Когда я выходила из дома, его велосипед стоял уже готовый. Он вышел следом за мной, сел на велосипед и поехал в сторону Пулавской.

Больше я не стала за ним наблюдать, не надо усложнять ему работу. В кафе шла не оглядываясь.

В «Мозаике» села за столик и, как было задумано, делала вид, поглядывая на часы, что кого-то жду. Не дождавшись, через полчаса вышла и отправилась домой.

Бартек в ванной читал газету. Правильно сделал, не зажигая света в комнатах. Я так и не могла определить, следила ли полиция за мной, но на всякий случай мы решили соблюдать осторожность. Я Бартеку обо всем рассказала, показала обнаруженные в тёткиной кухне сберкнижки, браслет и кольцо.

Странно, что тебя полиция не подозревает в убийстве тётки, сказал Бартек, уж у тебя был повод — лучше не придумаешь, не исключено, он же мог стать и смягчающим твою вину обстоятельством. Любимая, сказал он, у меня опять хорошо оплачиваемая работа, не беспокойся, легальная, и я больше не дам себя облапошить, предприятие солидное. Только вкалывать приходится по-страшному, но я все-таки попробую выпросить выходной, чтобы помочь тебе с уборкой тёткиной квартиры, нельзя же одной надрываться. Тяжести должен таскать я, а не ты.

Я успокоила парня, он ещё успеет мне помочь, пока я и сама потихоньку управлюсь, надо все как следует просматривать, прежде чем выбрасывать, а до ремонта и вовсе ещё далеко. Конечно же, он мне поможет, ведь это будет наша общая квартира. А пока, на всякий случай, нам не следует часто встречаться, надо соблюдать максимальную осторожность. Раз за мной следят, то и его могут засечь. Я дала Бартеку ключи от тёткиной квартиры. Он обрадовался, сказал, я сегодня после смены там пересплю, ведь кончу рано утром, не будить же родителей на рассвете, а к тебе приходить опасно. Я одобрила этот план, и в самом деле, в квартире тётки безопасней, пост там не установили, а следят за мной, значит, здесь, например, кто-то может его подстерегать, возможно, я привела за собой хвост. Искать же его на Вилловой вряд ли кому придёт в голову. Я только предупредила Бартека, что там сущий хлев, правда, уже не такой ужасный запах, потому что немного проветрилось, да и на ночь я оставила окна открытыми. Ничего, сказал он, вода там в кране есть? Вот и хорошо, больше мне ничего не требуется.

Из квартиры я выпускала его, проявив максимальную осторожность. Убедилась, что на лестничной площадке никого нет, нет никого этажом выше и ниже, он выскользнул из двери так, чтобы нельзя было заметить его через глазок в двери соседа напротив, на лифте спустился с седьмого этажа.

Я не сразу отправилась спать, долго ещё сидела, рассматривая браслет и кольцо моей матери. Единственные её вещи, которые у меня были, если не считать фотографий. Она носила эти безделушки, она держала их в руках, любовалась ими…

Проснулась я среди ночи в холодном ноту и не сразу поняла, что меня разбудило. Потом сообразила: подсознательно ощущала нависшую над Бартеком опасность, только теперь отчётливо осознала её. Как я вообще могла об этом не подумать?! Он вернётся измученный и голодный, в доме тётки — ни крошки съедобного, зато в кухне остатки кофе и, самое страшное, бутылки коньяка. И он может отхлебнуть из бутылки, а я не знаю, не подмешала ли туда тётка своего мухомора! В буфете стоит несколько бутылок, их приносили в своё время пани Крыся и Райчик. В одной из них раствор с мухомором, и я отлично знала, в какой именно, эта бутылка ничем не отличалась от остальных, полиция не обнаружила яда и не забрала коньячную бутылку с ним, полиция реквизировала лишь поллитровку из-под уксуса, стоявшую в кухне на полке, а коньячные бутылки не тронула. Бартек может отпить глоток, и кто поручится, что не из той, с мухомором?!

У меня тряслись руки, я никак не могла набрать номер на телефонном диске, вызывая такси. В своём проклятом воображении я так явственно видела эту сцену, что от ужаса почти теряла сознание. Вот он входит в квартиру, смертельно уставший, открывает буфет, видит несколько коньячных бутылок, берётся за первую попавшуюся, наливает в рюмку, выпивает… Может, делает это как раз вот в это мгновение!

Может, сразу вызвать и «скорую помощь»?

С трудом удержав себя от второго звонка, я на лифте спустилась вниз. Он так медленно полз, что от нетерпения я притопывала ногами. Выскочила из подъезда, и как раз подъехала машина такси. Водитель попался хороший, по ночному городу нёсся, как на рейде в Монте-Карло. Ещё по дороге я приготовила деньги, сунула ему в руку, как только затормозил у дома тётки, и как полоумная кинулась в подъезд. Лифт, к счастью, стоял внизу, опять тащился, как черепаха, наверняка по лестнице я бы быстрее взбежала.

Дверь квартиры я отперла бесшумно, когда-то сама смазала замок. Бартека не было! Я поняла это по отсутствию в прихожей его куртки, он всегда автоматически, входя в квартиру, вешал её в прихожей.

Огромное, ни с чем не сравнимое чувство облегчения! Значит, ещё не пришёл, значит, не хлебнул отравы. Скорее, скорее, первым делом вылить эту гадость, сделаю это немедленно, чтобы никогда больше не испытывать такого дикого страха. И кофе выброшу, и остатки чая, все выкину к чертям, тётка могла отравить все на свете…

Где-то, на краю сознания, мелькнула мысль, что полиция, по всей вероятности, брала пробы продуктов на анализ, иначе вряд ли оставила бы их в доме, но это неважно, плевать мне на их анализы, лучше не рисковать.

Немного успокоившись, я сделала шаг к буфету и вдруг остановилась. В квартире кто-то был. Не знаю, как я об этом догадалась, не было слышно ни звука. Просто всем своим существом ощутила: кто-то скрывается в спальне. Бартека не могло быть, тогда кто? Полицейский? Взломщик? А может, тёткино привидение?

Если полицейский, решила я, скажу ему правду об отраве в коньячной бутылке, скажу, что внезапно вспомнила, приехала, чтобы вылить эту гадость, как бы кто ещё не отравился. И вылью, а сама побыстрее выскочу из квартиры и перехвачу Бартека внизу. А если это какой бандит? Оглядевшись, я схватила первое, что подвернулось под руку: на будете в куче ненужного хлама валялась давным-давно отвалившаяся ножка от кресла. Лучше бы вооружиться, конечно, массивным подсвечником, но он стоял в прихожей на столике. А неизвестный в любой момент может выскочить.

И тут меня охватило бешенство. Да черт с ним, с этим неизвестным, кем бы он ни был! Забрался в спальню — пусть там и сидит, а я примчалась затем, чтобы вылить отраву, и в первую очередь займусь ею! А уже потом тёткиным привидением или грабителем.

Отложив своё оружие, я повытаскивала из буфета бутылки с коньяком, поставила их рядком у раковины и принялась за дело. Начала с той, в которой была отрава.

— Сдурела? — услышала я за спиной злобный шёпот. — Кончай, 6… добро переводить!

Я уже выливала третью бутылку и за бульканьем не услышала звука шагов. Обернулась.

Совершенно незнакомый тип. По виду — явный громила, небритый и грязный, хоть и довольно смазливый. В руке сжимал тот самый подсвечник, из прихожей. Я замерла от неожиданности, пялилась на него, а коньяк продолжал литься из бутылки, пока весь не вытек. Осталась теперь только одна полная. Испугалась я, конечно, но этот испуг был ничем по сравнению с ночным ужасом, когда я дрожала за жизнь Бартека.

Громила тоже молча смотрел на меня, но теперь в его глазах появилось другое выражение. Он хрипло пробормотал:

— Ну и краля!

— Как вы сюда… — сердито начала я, но он не дал мне закончить. Подсвечник с грохотом свалился на пол, громила накинулся на меня и, обхватив обеими руками, сделал попытку повалить на пол.

За те два года, как я ушла от тётки, мне многого удалось добиться. С какой-то необыкновенной жадностью старалась я наверстать упущенные годы, занималась всем, чего лишена была раньше. Научилась плавать и танцевать, активно занималась спортом — уже неплохо играла в теннис, каждое утро не ленилась ездить на Служевец, где с шести утра овладевала премудростями верховой езды. Получила водительские права. Занималась гимнастикой. Стала ловкой и сильной, и теперь, в минуту опасности, эти качества мне очень пригодились. Повалить меня на пол он не смог, ноги словно вросли в пол, а рукой я за что-то ухватилась. Сопротивлялась я яростно и, улучив момент, впилась зубами в его руку. Вскрикнув от боли, негодяй хотел стукнуть меня по голове кулаком, но я уклонилась, кулак лишь слегка задел волосы. Протянув руку назад, он схватил одну из опорожнённых мною бутылок. Я последовала его примеру и, схватив последнюю полную, одновременно изо всей силы ударила его каблуком по коленной чашечке. От боли он на секунду выпустил меня, я отскочила к окну. Он замахнулся на меня своей бутылкой, я сделала то же самое. И опять опередила его на доли секунды. Моя бутылка оказалась нападающей, его защищалась. Бутылки столкнулись в воздухе и со звоном разбились. На голову громилы посыпались осколки стекла, коньяком залило лицо.

У меня в кулаке оказалось зажатым горлышко разбившейся бутылки, и я изо всей силы всадила это горлышко ему в голову! Густая нечёсаная шевелюра самортизировала удар, но я все-таки здорово его ранила. Брызнула кровь.

С бешеными проклятиями он ринулся на меня, ярость, коньяк и кровь заливали его лицо. Ни он, ни я не слышали, как в квартиру вошёл Бартек. Увидела я его лишь тогда, когда громила отлетел к стене. Удар был нанесён с такой силой, что кухонная полка, в которую он врубился, свалилась ему на голову. Бартек кинулся ко мне, и это было его ошибкой: громила вскочил на ноги, стряхнул с себя обломки и осколки посуды и кинулся к выходу. Бартек бросился за ним.

Я помчалась следом, крича, чтобы оставил в покое бандита. Не знаю, послушался бы меня Бартек или нет, но исход битвы решил сам бандит, стремительно сбежав с поля боя. Когда мы с Бартеком выскочили на лестничную площадку, негодяй был уже далеко внизу. Он не топал, пытался бежать бесшумно, наверное, был в соответствующей обуви, но в предутренней тишине его шаги гулко разносились в пустом подъезде.

Заперев дверь, мы с Бартеком вернулись в кухню. Сначала молча глядели друг на друга, потом Бартек, не снимая куртки, похлопал себя по карману и шутливо заметил:

— Видишь, любимая, иногда и я бываю умным.

Подумал, тут ничего не найду, и на всякий случай прихватил вот это с собой. Оказывается, очень кстати.

И он извлёк из внутреннего кармана куртки маленькую плоскую бутылку коньяка. Передал её мне, а сам снял куртку и вышел в прихожую, чтобы повесить её.

Я взяла в руки бутылку, и на меня вдруг напал припадок истерического смеха. Смеялась и смеялась, никак не могла остановиться.

— Что с тобой? — удивился Бартек, вернувшись.

— Вот уж и в самом деле тут ничего не найдёшь! — сквозь смех произнесла я. — Наоборот, было много бутылок, да я вылила коньяк, а последнюю бутылку разбила об его голову.

— Но эту не будешь разбивать? — встревожился Бартек.

— Нет, не буду. С тобой все в порядке?

— Со мной? — удивился он. — Со мной-то все, меня он и пальцем не тронул, а вот с тобой…

И он оглядел следы побоища в кухне.

— Со мной тоже все в порядке. А глоточек спиртного и впрямь не помешает.

Мы с ним выпили по глоточку. Нам обоим нужно было прийти в себя. Помогло.

— И в самом деле, слишком много сюрпризов в последнее время, — сказал Бартек. — Откуда он здесь взялся, этот мерзавец?

— А ты что, знаешь его?

— Знаю, тот самый, из Константина.

Какой-то рок нас преследует, неужели так никогда и не удастся отделаться от того, что произошло?

Вынув из шкафчика запылённые стаканы, я тщательно вымыла их — не все же пить из горлышка — и разлила по стаканам остатки Бартекова коньяка.

Уже немного успокоившись, мы стали обсуждать последнее происшествие.

— Как эта скотина проникла сюда? — вслух раздумывал Бартек. — Или отмычкой открыл замки, или Райчик дал ему ключи. Ты как думаешь?

— Не знаю, и то, и то возможно. Во всяком случае, завтра же, нет, сегодня, сменю замки. Здешний дворник очень хорошо умеет их вставлять, куплю что-нибудь получше. А зачем он вообще сюда явился?

— Лучше скажи, зачем ты сюда явилась.

Вздохнув, я допила свой коньяк и призналась.

Все рассказала: как проснулась среди ночи, как испугалась за него, как сломя голову кинулась сюда.

Даже рассказывая, я вся дрожала. Бартек попытался меня успокоить, и ему это удалось. Любимая, сказал, только теперь я понял, как же ты замоталась со всей этой историей, если позабыла о тёткиных мухоморах. А этот мерзавец явился наверняка для того, чтобы хорошенько обыскать квартиру, знал наверное, что тут ещё много чего можно найти. Интересно, что вообще делает твоя полиция? Или у этих глин мозги вообще не варят? Неужели не вычислили его? Неужели до такой степени ничего так и не поняли?

Не знала я, о чем глины думают, а если по-честному, то ведь и сама всеми силами старалась им заморочить голову, может, они и в самом деле запутались.

Впрочем, неужели уж они такие беспомощные, что из-за ложных показаний одного свидетеля у них рушится вся концепция следствия? Да нет, вряд ли.

Тут я вспомнила, как выглядел бандит, грязный и небритый. Щетина трехдневной давности, если не больше, так что, возможно, полиция и ищет его, а он скрывается. Отращивает бороду, потом изменит внешность, его и не распознают. Может, он не знал, что полиция передала мне квартиру, думал, тут никого нет, пересидит несколько дней спокойно, потом скроется. Может, напрасно я опорожнила бутылки с коньяком?… Пусть бы угостился мухомором.

— До мухомора он мог и не добраться, — заметил Бартек. — Мог начать с неотравленных, трех бутылок ему хватило бы дня на два. Послушай, ты и в самом деле подозреваешь свою тётку в том, что она способна отравить все на свете?

— Я не подозреваю, я знаю.

Бартек долго смотрел на меня, потом произнёс:

— Любимая, пора тебе начинать наконец нормальную жизнь. Ладно, наведи здесь порядок, раз уж ты так решила, у меня осталось на неделю работы, придётся вкалывать и днём, и ночью, время поджимает. Мне дали неплохой аванс, по окончании получу хорошие деньги. И тогда я сам займусь квартирой, так что все тяжёлое оставь мне. А пока будешь здесь крутиться, запирайся и на ключ, и на цепочку.

Я спросила, стоит ли мне рассказать полиции о взломщике. Он подумал, ответил не сразу.

— Все зависит от того, как ты объяснишь своё присутствие в этой квартире в четыре часа утра. Без всякой причины человек в такую рань по городу не носится.

— А я уже придумала причину. И даже не очень совру. Среди ночи вспомнила об отраве и уже не могла заснуть. Решила, уж лучше поеду и вылью, чем мучиться, все равно не смогу заснуть.

— Что ж, правдоподобное объяснение. И расскажи им в подробностях о взломщике, опиши его внешность. Если не идиоты, поймут — тот же, что и в Константине орудовал. Хотя, кто их знает… Может, там его никто не видел? Ну да ладно, ты расскажи о взломщике, а у меня возникла одна идея…

— Анонимный звонок, — торжественно сообщил Болек, трудясь над уткой с яблоками.

Приготовление утки не доставило мне особого труда, если честно, я купила её в уже готовом виде в баре «Корнер».

Мы с Янушем вопросительно смотрели на поручика Болека, ожидая продолжения, и он продолжил:

— Некто позвонил по телефону и попытался шёпотом сделать важное сообщение. А иногда, для разнообразия, говорил в нос. Знаете, когда у человека сильный насморк, он говорит в нос? Вот и этот, похоже, зажал нос двумя пальцами и говорил. Чтобы не узнали по голосу.

— А почему он не ограничился только шёпотом?

— Потому что мы его совсем не слышали, вот и пришлось анонимному информатору перейти на насморк.

— Так что это была за информация?

— Очень краткая. Он знает, кто пристукнул мужчину в ветеринарной клинике. Дал подробное описание внешности убийцы. Получается, Доминик. И ещё: он отращивает бороду. Кася подтвердила.

— Излишне кратко, — поморщился Януш. — Пожалуйста, немного подробнее. Какая связь между Касей и Домиником?

— Доминик вломился в квартиру на Вилловой и напал на Касю. Не для того, чтобы убить, пытался изнасиловать. И Кася утверждает: он отращивает бороду.

— А когда это произошло?

— Ночью. Точнее, на рассвете.

Было совершенно ясно: пока Болек не разделается с уткой, будет отделываться короткими высказываниями в телеграфном стиле, связного рассказа из него не выудишь. Пришлось набраться терпения и ждать. К счастью, утка — не страус, кончилась довольно быстро. И Болек сообщил подробности:

— Позвонивший в полицию неизвестный утверждает, что библиотекаря прикончили потому, что тот пытался помешать грабителям. Да, мы так и не узнали, кто звонил, назвать себя он отказался. А потом позвонила Кася со своим сенсационным сообщением.

Тиран попросил её приехать. Она сказала, что проснулась среди ночи от ужаса, внезапно вспомнив об отраве, спрятанной дорогой тётей в буфете. Она её и в коньяк подлила. Вот Кася и сорвалась с постели и ночью помчалась в такси на Вилловую. Доминик уже был в квартире, напал на девушку, когда она в кухне выливала в раковину содержимое коньячных бутылок. Ясно, она о Доминике, как таковом, представления не имеет, просто описала бандита, напавшего на неё. Опознала Доминика по фотографии и сообщила, что бандит несколько дней не брился.

Ясно, отращивает бороду, чтобы изменить внешность.

Очень ценная информация! Девушка была взволнована, но показания давала чёткие и ясные.

— А этот Доминик её… ничего плохого ей не сделал? — забеспокоилась я.

— Нет, не смог. Она огрела его по голове уцелевшей бутылкой с коньяком и потом ещё поранила: разбила об его голову оставшуюся полную бутылку коньяка и разбитым горлышком ранила в голову, он и сбежал — видит, не справиться с девкой. Бутылка, всем известно, очень подходящее оружие, а Кася девушка спортивная, не какое-нибудь лилейное создание. Доминик тоже не Геркулес, вот если бы на его месте оказался Райчик, девушке пришлось бы труднее… До того, как приехать к нам, Кася уже успела сменить замок в дверях квартиры.

— А кто вставлял ей новый замок? — не преминул поинтересоваться Януш. — Не сама же…

Болек понял смысл вопроса.

— Нет, не её парень, тот так и не появлялся. Дворник. А Кася по нашим расспросам поняла, что её ночной грабитель уже разыскивается нами, и предположила, что он, видимо, состоял в сговоре с Райчиком и от него получил ключи от тёткиной квартиры. У Райчика, по её словам, ключи наверняка были, ведь он был частым гостем тётки, она его чаем поила, он мог воспользоваться случаем, снять незаметно слепки с ключей и сделать дубликат.

— А в квартиру полез затем, чтобы её хорошенько обыскать после того, как полиция сделала своё дело и ушла. Наверняка от Райчика знал, что хозяйка квартиры имела привычку прятать свои сокровища, — предположил Януш. — Теперь я, пожалуй, готов поверить в то, что именно Доминик похитил золото, которое отыскал в стене Райчик. Наверняка они уговорились с Райчиком, и он поджидал за дверью. Открыл дверь своим ключом или отмычкой, увидел два трупа, схватил ценности и смылся. Ни к чему не прикасался, вот поэтому Яцусь и не мог его вычислить.

— Вспомните, он ведь появился у дверей квартиры, когда в ней уже была полиция, — напомнила я. — Его Иола видела. Зачем тогда было ему приходить? Опасно ведь.