Так сказал, парень сам слышал. На карте обозначены были места, где немцы зарыли свои клады-Клады Ментальского очень заинтересовали, он стал расспрашивать болтливого раненого, из какой части был интендант. И после демобилизации Ментальский принялся разыскивать интенданта. Узнал, что тот погиб под Берлином, вещи его приятель передал семье погибшего, семья в Варшаве жила. Сами знаете, какой была Варшава после войны, Ментальский семью интенданта несколько лет разыскивал. Разыскал только одного родственника, брата кажется, тот совсем при смерти был, и брат продал ему, Ментальскому, карту.
      Приблизительно в это же время Ментальский познакомился с Гоболой, они подружились, и тот рассказал о своем полковнике-бароне. И о его поместье под Хоэнвальде. По словам Гоболы, много в здешних местах таких кладов зарыто, и не они одни ими интересуются. Когда он, Гобола, еще пленным работал по очистке Варшавы от развалин, уже тогда к нему всякие подкатывались. И девушка, и совсем мальчишка-подросток. Ну, девушка по другой части, свое имущество разыскивала, а тот малец пристал как пиявка. Сначала он думал, что мальчишка девушке брат, и кое-что ему рассказал, но немного. А знал много, ведь тогда его фон барон с машинами направил, четыре машины шли, бомба попала, и капут! А тот немецкий полковник уж такая сволочь последняя, машинами вывозил добро из квартир варшавян, все подчистую выметал, не успевал к себе в поместье сплавлять, там наверняка дом уже ломился от всякого добра. А что не успевал переправить, прятал где придется и на картах помечал. Потом барона тоже черти взяли, а карты Гобола спрятал в дупле дерева, в лесу под Хоэнвальде...
      А когда они туда наконец поехали, оказалось, кто-то до них успел побывать. Гобола думал - тот самый мальчишка. А тут еще наткнулись они на одного такого из Канады, приехал разыскивать могилу матери. Как же, так ему и поверили! Во-первых, это был немец, отец его в Канаду только после войны эмигрировал, а во-вторых, никакую могилу не искал, а разыскивал то, что его папочка во время отступления здесь припрятал. Вернее, припрятали гестаповцы, их потом тоже бомбой накрыло, а клад остался. Вот они с этим ложным канадцем и разыскали клад, тот взял половину, а вторую половину они с Гоболой пополам поделили.
      С канадцем они даже вроде как подружились, ничего был парень, будто и не фашист, может, Канада перевоспитала, он там с четырнадцати лет жил. И награбленное имущество, свою долю, передал в Красный Крест. Он и предупредил компаньонов, что действует целая шайка грабителей, разыскивает зарытые сокровища, на широкую ногу дело поставили, ни перед чем не останавливаются.
      Это настоящие бандиты, для них прикончить человека - раз плюнуть, лишь бы дорваться до сокровищ. В шайке и немцы, и наши...
      Потом на какое-то время пути Гоболы и Мен-тальского разошлись. Ментальского давно тянуло в лес, он закончил курсы и был направлен на работу лесничим. С Гоболой встретились только через несколько лет. Тот стал еще пугливее, сказал, что за это время расстались с жизнью многие из причастных к их тайне. А по имеющимся у него сведениями, шайка собрала много данных, нанесла на карту объекты, с этих карт сделала фотографии и так хитро разделила на две части, что одна без другой они не имеют смысла. И вдруг обе части пропали, так что они по новой принялись искать старые карты.
      А у Гоболы все еще сохранялись штабные немецкие карты, которые он некогда прятал в дупле дерева, и потому Гобола боялся, что до него доберутся. А еще дошли до него слухи, что вроде одну из фотографий раздобыла какая-то баба...
      Рассказывая, Зефусь смотрел на лесной пейзаж за окном, поэтому не заметил впечатления, произведенного на нас его последними словами. А он постарался вспомнить, что слышал о той бабе. Вроде живет за границей, не в Польше, но сама полька. И когда-то по работе была связана с картами, возможно, втихомолку сделала себе второй экземпляр...
      Мачек сидел бесстрастный, как памятник самому себе, я же вскочила с места, не в силах сдержать волнение. Господи Боже мой, Алиция! Они узнали про Алицию! Ей грозила опасность! Что делать? Как доказать, что у нее ничего нет? Не дашь же. объявления по радио...
      Мачек с Метальским выжидающе глядели на меня.
      - У той бабы ничего нет! - мрачно заявила я.
      - Но они могут и не знать об этом, - резонно заметил Мачек, а Ментальский посоветовал что-нибудь предпринять. Мудрый совет, я и без него понимала - надо что-то предпринять. Не наймешь же телохранителя. Впрочем, о бабе наверняка узнали не вчера, и, если ей до сих пор ничего не сделали, может, обойдется?
      - А как выглядели две части карты? - спросила я лесничего.
      - Я понял, что одна снята на маленькую фотографию, - ответил он. - Негатив уничтожен. А вот как выглядит вторая, не знаю. Наверняка знает канадец, он здесь бывал неоднократно, и Бенек говорил, что канадец - порядочный человек. Сокровища разыскал, а себе не взял, говорил, что они должны остаться в Польше, отдал на Красный Крест. Впрочем, наверное, не бедный человек, вроде его отец содержит за океаном большой меховой магазин. Или скорняжную мастерскую. Что-то в этом духе.
      - Можете поподробнее рассказать о членах той шайки, в которой и наши, и немцы? - спросил Мачек.
      - А я и сам не знаю, - честно признался лесничий. - Бенек неохотно говорил о них, и мне не хотелось выспрашивать. Знаю только, Что у ихнего шефа чего-то не хватает-не то ноги, не то глаза...
      - Может, руки? - спросила я.
      - Может, и руки. А фамилии я не знаю. У Бе-нека наверняка в его бумагах записано.
      - В тех, что украли? Ментальский покачал головой.
      - Ничего у него не украли. Бенек уже года два как не держал их в доме, боялся. Опять спрятал в дупле. Сам спрятал, я не знаю где. Только просил меня ни одного Дерева с дуплом не срубать, пока не проверю, нет ли чего в дупле. Где-то тут недалеко. Когда ходил прятать - за полчаса обернулся.
      Я стала уговаривать лесничего осмотреть все дупла в округе, сейчас, немедленно! Мысль об Алиции не давала мне покоя.
      И в этот момент заявилась милиция. Первый раз в жизни у меня появилось желание сбежать от народной власти. Может, я и осуществила бы свое желание, если бы милицейская машина не остановилась впритык к моей, а водитель остался сидеть на месте, когда остальные направились к дому лесничего.
      - О бумагах Гоболы ни слова, - прошептала я.
      - А что станем говорить? - шепотом поинтересовался Мачек. - Опять памятник на могиле тетки?
      - Не тетка, дядя. Щигельский фамилия. Участвовал в восстании, партизанил, немцы схватили, и когда везли в лагерь, удалось выбросить из вагона записку. Все это в действительности было. А дальше так: Гобола что-то о нем слышал. Ты ничего не знаешь, просто сопровождаешь меня...
      Тут в комнату вошли сотрудники милиции, поручик и сержант. Особого восторга при виде нас они не проявили. Поручик с Ментальским удалились в другую комнату, мы остались с сержантом.
      - Не везет вам с этим покойником, - посочувствовал он нам. - Вот опять пришлось встретиться.
      - Что ж тут удивительного, если мы приехали специально для того, чтобы поговорить с Гоболой. Лесничий с ним дружил, мы хотели его порасспросить.
      - А о чем расспросить?
      И тут я первый раз рассказала историю дядюшки. Мачек и сержант слушали внимательно.
      - И что? - спросил сержант. - Погиб?
      - Мы надеемся отыскать его. Тот человек, что нашел записку, принес по адресу, написанному на обратной стороне. Рукой дяди нацарапано: "Везут нас в неизвестном направлении", и на обратной стороне адрес моих родителей. Их не было дома, когда принесли записку, а соседи ни о чем не догадались расспросить.
      - А Гобола при чем тут?
      Я пока и сама не знала, пришлось срочно придумывать. Дошли, дескать, до нас слухи о каком-то пленном немце, который что-то знал.
      - И пани только сейчас стала разыскивать этого человека?
      - Да нет, разыскиваем давно, да нашли только сейчас и, видите, немного опоздали.
      - А лесничий при чем тут? Он человек нелюдимый, странно, что вообще захотел с вами разговаривать.
      Теперь к разговору подключился Мачек:
      - Лесничий дружил с Гоболой. А с нами разговорился по той простой причине, что мы оказались старыми знакомыми. Мой брат и пан Ментальский бок о бок воевали во время восстания.
      С большим интересом выслушал любознательный сержант историю из прошлого своей родины. Мачек еще не кончил, когда вернулись поручик с лесничим. Вежливо, но решительно поручик попросил нас с Мачеком отправиться с ними в комендатуру милиции, где от нас требуется дополнение к нашим прежним показаниям. И пан Ментальский тоже должен с ними ехать.
      - Сержант поедет с пани! - громко распорядился поручик, и сержант, который уже успел забраться в милицейскую машину, вынужден был выйти и сесть в мою. Однако поручик передумал.
      - Нет, пани поедет с нами, а сержант поведет вашу, машину... Или лучше так: вы все поедете с нами, a JB вашей машине... Или нет, поезжайте на своей машине, а пан Ментальский с нами.
      Не знаю уж, почему так трудно было решить, кто р какой машине поедет, но все послушно садились и пересаживались в соответствии с очередной идеей начальства. Я ломала голову: что такого мог Ментальский сказать поручику, что тот совсем перестал соображать?
      Кончилось тем, что Ментальского милиция забрала в свою машину, а мы с Мачеком на моей потащились за ними. По дороге решали, стоит ли рассказать о причинах нашего истинного интереса к Гоболе. Или опять повторим историю про тетку? Или, лучше, про дядюшку?
      - А Дойду они напрасно так легко отпустили, - заметил Мачек. - Может, стоит им намекнуть, чтобы малость поприжали парня?
      - Я тоже считаю, ведь Дойда чист, как слеза младенца, и мог бы им сказать о том типе. Я лично понятия не имею, кто он такой, но ведь, согласись, очень подозрительный и вполне тянет на убийцу Гоболы. Напрасно этот дурачок боится...
      Мы въехали во двор комендатуры. Нас почтительно препроводили в приемную, угостили кофе и только потом разделили. Поручик появился лишь через полчаса.
      - Ну и почему вы нам раньше не сказали, что знакомы с покойником? - с упреком обратился он ко мне.
      -С каким покойником?-удивилась я.
      - С Гоболой.
      - Да не знаю я его! Никогда в глаза не видела, ни живого, ни покойного.
      - А приехали сюда специально к нему? Неувя-зочка получается.
      - Никакой неувязочки, я действительно приехала сюда, чтобы встретиться с паном Гоболой и Дойдой. Не знала, что все так получится. Мне надо было узнать...
      Поручик прервал меня уже на второй фразе сказочки о тетке и больше к этой теме не возвращался. Переключился на Дойду. Я охотно поведала о встрече с его сестрой, о пагубном влиянии рецидивиста Зомбека, об искреннем раскаянии Дойды. Необходимость вывести парня на светлую дорогу законности и честного труда я подчеркивала с такой настырностью, что поручик наконец вышел из себя:
      - Уж не думаете ли вы, что я собираюсь столкнуть парня на другой путь? А хочет стать добропорядочным, пусть сейчас и начинает. Вы что, считаете, мы тут его с потрохами съедим?
      - Я ничего не считаю, а он боится.
      - Да ведь тот тип все равно не узнает, сказал Дойда о нем или нет. Мы сами заинтересованы, чтобы тот не знал. Уговорите Дойду.
      - Думаю, у вас это получится лучше. Помягче с ним, парень действительно здорово напуган.
      Когда я вышла из здания комендатуры, Мачек ждал меня уже у машины.
      - Знаешь, какой номер выкинула твоя разлюбезная милиция? - спросил он, занимая место рядом со мной.
      - Какой же?
      - Микрофон в нашей машине установили.
      - Скажи пожалуйста, и наша милиция пользуется достижениями цивилизации, рассеянно отозвалась я, все внимание направив на двойной обгон.
      Мачек рассердился.
      - До тебя не доходит? Весь наш разговор подслушали!
      - Когда установили, говори толком.
      - Да когда там, у домика лесника, поручик затеял спектакль с пересаживанием из одной машины в другую. Специально нас гонял, совсем заморочил.
      - А ты откуда знаешь?
      - Видел, как вынимали его. И даже не очень пытались скрыть. Может, рассчитывали, я увижу и расколюсь, все равно, дескать, они узнают все наши секреты.
      - Вот оно что! Теперь понимаю, почему он вдруг стал меня расспрашивать о Дойде. А больше ни о чем. Ах да, не захотел выслушивать сказку о тете. И ни словом не спросил, какие такие истинные причины нашего интереса к Гоболе. Подключить милицию к нашему частному расследованию? Тем более что особыми достижениями похвастать не можем, узнали лишь, что человек, купивший у умирающего карту, был Ментальский и что шефом шайки является мужчина без левой руки. А главное, больше ничего и сделать пока не можем. Бумаги Гоболы для нас недоступны, не станем же мы и в самом деле обыскивать все дупла деревьев в окрестностях дома Ментальского? Даже поговорить с Ментальским в ближайшее время вряд ли удастся, покажется подозрительным. А мне ни в коем случае не стоит привлекать к себе особое внимание милиции, ибо у меня в кармане не только паспорт с визой, но и билет на самолет до Монреаля.
      - Ты когда едешь? - спросил Мачек.
      - Одиннадцатого. Через две недели.
      - В Канаду собираешься специально из-за всей этой истории?
      - Что ты! История началась совсем недавно, для меня недавно, а оформляться в Канаду я начала еще год назад, надо отвезти туда мать к ее сестре. Это случайно теперь совпали и личный интерес, и общественная необходимость. Попробую с той стороны что-нибудь разнюхать. Да, не забыть бы, как вернемся, взять у тебя адрес Хенека...
      Торонто тянулось в бесконечность. Мы ехали не сворачивая по одной и той же улице, казалось, долгие годы, а улице все не было конца. Вот уже номера домов стали четырехзначными.
      Вез меня мой младший сын, которого я сразу же по приезде посвятила в суть моих розысков.
      - С тебя все началось, так что будь любезен теперь поучаствовать, сказала я.
      - С чего ты взяла? - возмутился Роберт. - Да я вообще с этим ничего общего не имею!
      - Очень даже имеешь! Ведь это у тебя, растяпы, выкрали ключи от квартиры. А еще ты не рассчитался со мной за Клекота. До конца дней моих буду помнить такое!
      Ребенок радостно рассмеялся:
      - Да, такие моменты не забываются! Хорошо, съездим, куда пожелаешь, я возьму на работе два дня отгулов. Вторник тебя устраивает?
      - А в уик-энд ты не можешь?
      - В уик-энд мы никого не застанем, не забудь, сейчас лето, только в будний день можно застать людей дома или на работе.
      Информацию о том, что скорняк поселился в Торонто, я получила из двух источников - от Матеуша и от Хенека. Матеуш свою раздобыл через знакомых из Штутгарта, Хенека я же разыскала в Торонто без всяких сложностей.
      Тетю Тересу, на голову которой мы с мамулей свалились, я успокоила сообщением, что у нее мы пробудем недолго, ибо намерены перебраться в Стони Крик, где обитали мои сыновья. И если Тереса до этого безуспешно пыталась высечь из себя хоть искорку родственного чувства, то теперь вдруг жутко обиделась. Излишняя, по ее мнению, наша с мамулей подвижность выводила ее из равновесия. А того не сообразила, что благодаря этому сможет остаток лета спокойно провести с Тадеушем, своим мужем, в их домике у озера, в окружении экологически чистых лесов. И хотя тетка неустанно ворчала, осуждая нашу непоседливость, уже через две недели после приезда я опять двинулась в путь. Мамуля осела в Стони Крик и с упоением занялась своей правнучкой, а я получила возможность заняться наконец делом.
      Хенек не задавал лишних вопросов и не вникал в подробности. Сказал, что через знакомых отыскал скорняка Хайнриха, ибо тот часто приезжал в Европу из своей Канады. Человека, который получил карты от брата Мачека, зовут Ежи Бергель, правда, он велит называть себя на английский манер Джорджем. Он, Хенек, жалеет, что по его рекомендации брат Мачека отдал карты этому Ежи-Джорджу, ибо ничего о нем не знал, совсем чужой человек, к тому же карты забрал и вовсе еще для кого-то неизвестного. Со скорняком же Хенек виделся всего два раза в жизни. Первый - еще в давние годы, в ФРГ, а второй раз уже в Канаде, но тоже давно. Знает, что теперь у скорняка другая фамилия, какая неизвестно, Хенек так и называет его по старой фамилии Хайнрих. Живет наверняка в Торонто, у него скорняжная мастерская, от отца досталась, улицы Хенек не помнит, а номер дома три тысячи триста с чем-то, две тройки Хенек помнит точно, а остальное забыл.
      Итак, мне предстояло разыскать в Торонто скорняка, проживающего на очень длинной улице, номер дома неизвестен. Неизвестна и фамилия скорняка, а имя... То ли Вольфганг, то ли Манфред, то ли и то и другое. Хенек надеется, что имен скорняк не поменял, так что я должна его найти. Но действовать надо дипломатично, ибо неизвестно отношение скорняка к преступной шайке, да и его роль, так что общение может оказаться опасным.
      Разумеется, я начала с изучения телефонного справочника города Торонто и пришла в ужас, ибо скорняков в этом городе оказалась пропасть. К счастью, из них только четверо проживали в домах с четырехзначными номерами. Адреса мастерских совпадали с домашними. Был, правда, и пятый, но я его сразу вычеркнула из списка разыскиваемых, хотя имя его и было Вольфганг.
      - Вольфганг Амадей Цин Дзин Ли, - на разные лады повторял Роберт, помогавший мне разобраться с телефонной книгой. - Вряд ли немец сменил свою фамилию на такую... Тогда и глазки пришлось бы переделывать.
      - Во-первых, тот должен быть Вольфгангом Манфредом, не путай с Моцартом, а во-вторых, я с тобой согласна, не он. Но на всякий случай адрес запишем.
      И вот таким образом мы оказались во вторник на бесконечной Королевской улице, Кин-стрит, и все ехали и ехали в поисках дома, четырехзначный номер которого начинался с двух троек. Не первая эта была улица, которую мы изъездили с сыном. Первой была Данди-стрит, и мы заглянули даже в дом под номером 4733, ведь человеку свойственно ошибаться, и Хенек запросто мог перепутать, с какого конца эти тройки находятся, номер дома скорняка мог заканчиваться ими, а не начинаться с них. Потом несчастному сыну пришлось везти меня на другой конец города, на Шеппард-авеню, где очередной скорняк проживал в доме под номером 2313, пожалуйста, опять были тройки. И наконец дом 3993 на Малькольм-стрит. На Данди скорняжную мастерскую содержал самый настоящий турок, к тому же вместе с живым отцом, так что никак не мог быть Хайнрихом, отец которого давно умер. На Шеппард-авеню владелец мастерской, В. С. Майкл, оказался женщиной, а на Малькольм-стрит - старичком неизвестной национальности и весьма преклонного возраста, значит, тоже не мог быть Хайнрихом. Оставался лишь сомнительный Цин Дзин Ли да вот этот, на Кин-стрит.
      - Две тысячи восемьсот, - - сказал Роберт. - Уже недалеко.
      - Ты не мог бы обогнать эту черепаху перед нами? - раздраженно спросила я. - И номеров за ней не увидишь.
      - Не имеет смысла, перед ней тащатся другие черепахи, - флегматично заметил сын. - Что ты, собственно, хочешь от скорняка?
      - Хочу пообщаться с человеком, непосредственно замешанным в афере. До сих пор были люди, лишь случайно столкнувшиеся с членами шайки.
      - Если этот из шайки, вряд ли он тебе что-то скажет.
      - Даже если не скажет, все равно, хоть что-то узнаю. А больше всего мне хочется разыскать вторую маленькую фотографию с недостающей половинкой карты. Половина у меня есть. А скорняк может знать, где она, лесничий же считает его порядочным человеком. Ну и разумеется, мне надо узнать, кто привез в Канаду Алицины часы.
      - А Доманевские не знают?
      - Доманевские в отпуске, куда-то уехали. Сплошные неудачи, - вздохнула я. - Столько труда и никакого толку! Изъездила весь город, одно утешение считать это туристической поездкой. Город называется! Молох, а не город. Ты думаешь, на этой улице будет дом с номером больше трех тысяч?
      - На Данди и шеститысячные есть! - с гордостью заметил сын.
      - Пока же только две тысячи девятьсот восемьдесят четвертый пошел, вздохнула я. - Можешь ехать быстрее, следующие триста домов промахнем не глядя.
      - Тогда расскажи мне поподробнее о ваших поисках, - попросил сын, довольный, что не надо отвлекаться, разглядывая номера домов, и нажал на газ.
      После трех тысяч трехсот мы опять снизили скорость. Здесь улица выглядела по-другому, дома не стояли сплошной стеной, а свободно раскинулись по обе стороны проезжей части, в окружении садиков. Грузовики перестали путаться под ногами, ничто не мешало разглядеть номер дома. Видимо, мы оказались в районе, застроенном виллами. В них же размещались и магазины, и всевозможные мастерские. Я перестала ворчать, район решительно мне нравился.
      Дом под номером 3372 тоже оказался виллой, стоящей на небольшом возвышении на некотором расстоянии от шоссе. Все как положено - живая изгородь, участок с деревьями, газоном и цветами. От калитки вверх к дому вели ступеньки. По другую сторону улицы находился магазин со стоянкой для автомашин. Очень хорошо, там и оставим машину, ибо на всем протяжении Кин-стрит знаки предупреждали - стоянка запрещена, а с этим здесь строго.
      Роберт свернул на стоянку перед зданием магазина, поставил машину в тенечке какого-то огромного дерева, и мы вышли прямо в тропический зной, о котором я немного забыла, сидя в машине с кондиционером.
      Перейдя шоссе, оказались у калитки нужного дома. Калитка не была заперта. Поднявшись по ступенькам к дому, мы увидели две двери - одну прямо перед собой, другую в левой части дома, где за сплошной стеклянной стеной просматривалась внутренность мастерской, забитой всевозможными меховыми изделиями. Наверное, нам туда.
      Толкнув левую дверь, я убедилась, что она заперта. Что такое? Для перерыва на обед еще рано.
      - Обеденный перерыв с двенадцати до тринадцати, - вслух прочел Роберт надпись на стеклянной двери.-А сейчас сколько? Пять минут третьего. Что бы это значило?
      Прочитав все, что написано на двери, мы попытались сквозь стекло хорошенько разглядеть внутренность мастерской, может, там кто есть? Не было ни одной живой души. Я ломала голову, пытаясь понять, в чем дело. Владелец уехал в отпуск? Тогда бы обязательно уведомил об этом клиентов. Роберт снова прочитал надпись на двери:
      - "В. М. Хилл. Меха. Продажа, изготовление на заказ. Открыто с девяти до восемнадцати. Обеденный перерыв - с двенадцати до тринадцати". Может, ты просто слабо толкнула дверь? Звонка там нет?
      - Написали бы, если бы был.
      Звонок оказался у двери в жилое помещение дома. Мы позвонили. Глухо и как-то зловеще донеслось до нас дребезжание звонка из глубины дома. Роберт сам попытался посильнее толкнуть дверь. Заперта.
      Мы беспомощно оглянулись. На всей улице никого не видно, люди попрятались от жары. Изредка промчится машина, и все. По всей Канаде, всегда и везде, информируют буквально обо всем: время работы, перерыв, отпуск, любое событие, нарушающее плавное течение святая святых - работы или торговли. А тут ничего! К тому же в одном доме и квартира владельца мастерской, и там тоже пусто.
      Заслонившись рукой от солнечных лучей, я снова принялась разглядывать внутренность мастерской.
      - Послушай, - взволнованно сказала я Роберту. - Что-то тут не в порядке. Магазин с мехами ведь не алжирский сук, где в рекламных целях покупателям предлагают топтать дорогие ковры. Вряд ли хозяин мастерской приглашает клиентов расхаживать по норковым манто.
      - Ты о чем? - удивился сын и тоже прижался носом к стеклу витрины.
      Теперь мы явственно разглядели, какой беспорядок царил в мастерской. Драгоценные манто были кучей навалены на полу, дверцы шкафов раскрыты. Ох, не нравится мне все это! Беспорядок в помещении преследует меня, можно сказать, с самого начала. Квартира Гати, комната Гоболы, теперь вот меховое ателье...
      - Надо узнать, что здесь произошло. Не уйду, пока не выясню! - решительно заявила я. - Если не войдем нормально, выбью стекло!
      - Если выбьешь стекло, по тревоге приедет полиция, - хладнокровно заметил Роберт и двинулся за мной в поисках какого-то другого способа проникнуть внутрь дома. Как я и предполагала, там был второй выход, в садик, и эта дверь оказалась тоже запертой. Зато окно рядом с ней было открыто. Я заглянула-ванная, на полу разбросаны полотенца...
      - Странно! - вслух удивлялся Роберт. - Неужели у них не работают кондиционеры? Оставили раскрытым окно.
      Сняв с плеча сумку, я поставила ее на землю, прислонив к стене дома, и посоветовала сыну:
      - Пойди прогуляйся. Тебе не обязательно знать, что я делаю. А я все равно из Канады скоро Уеду.
      - Мать! - встревожился сын, несколько утратив свое хладнокровие. - Ты что собираешься делать?
      - Не для того летела я восемь часов в одну сторону, не для того заплатила за билет бешеные деньги, чтобы теперь вот так все оставить, не попытавшись выяснить! Слышал, что я сказала? Пойди погуляй, ты здесь ни при чем, тебе еще работать в Канаде.
      - Как же, разбежался! Куда ты, туда и я. Он еще не договорил, а я уже влезла через окно в ванную. Сын последовал за мной, продолжая ворчать:
      - А теперь окажется, что дверь в ванную заперта с той стороны...
      Дверь не o была заперта. Мы вышли в холл. В доме царила мертвая тишина. Стало страшно, нехорошие предчувствия еще более укоренились во мне. Я попыталась успокоить себя предположением, что хозяева дома отправились по делам, оставив записку в двери, а ее вытащил шалунишка - сынок соседа. Впрочем, все равно мы уже незаконным путем проникли в чужой дом. Оказавшись в холле, я направилась в ту часть дома, где располагалось меховое ателье. Дверь туда была приоткрыта. Толкнув дверь, я увидела перед собой небольшой кабинет, шагнула и замерла. Сын наскочил на меня, заглянул мне через плечо и тихонько присвистнул.
      Человек лежал на полу на горжетке из черно-бурых лис, которые в значительной степени уже перестали быть черно-бурыми. Лежал он лицом вверх, и очень страшным было это лицо...
      Пересилив себя, я вошла в комнату и взглянула на лицо мертвеца. Это был он, Хайнрих, гость Фреди, в настоящее время В. М. Хилл. Я запомнила его лицо по фотографии. Вот и нашла наконец...
      - Похоже, мертв, но не уверена, - шепотом сказала я сыну. - Мне уже случалось ошибаться. Но пощупать свыше моих сил.
      - Пощупать я могу, - тоже вполголоса предложил Роберт. - Мать, знаешь, он еще не такой уж страшно холодный!
      - Интересно, что в таком климате может быть страшно холодным! - буркнула я. - Пощупай пульс...
      - Чего тут щупать, труп, никакого сомнения! Я хотел сказать, что недавно убили. Или ты считаешь, что он покончил жизнь самоубийством, предварительно для удобства подложив под себя лучшие меха?
      - Да нет, не считаю, убили, конечно. Холера, опять опоздала!
      - А вообще это он?
      - Он самый.
      Решение пришло мгновенно. Раз труп еще теплый...
      - Слушай, сын, пока нет полицейских, мне надо все проверить! Я просто должна проверить! Ни к чему не прикасайся! Надень перчатки!
      - Они остались в машине... Мать, ты что?!
      - Молчи, я знаю, что делаю! Может, хоть что-нибудь разъяснится. Надо все осмотреть!
      Сын понял, что возражать бесполезно, и покорился. Осторожно он прошел дальше, в помещение ателье, и доложил:
      - Его кокнули в салоне, возле той вешалки, а потом перетащили сюда, боялись, наверное, что сквозь стеклянную витрину могут заметить с улицы. Подложили горжетку и волокли по полу. Похоже, меха не тронули.
      - Меня интересуют не меха, а бумаги.
      - Тут уж сама разбирайся. Кажется, в этом служебном кабинете бумаг тоже не трогали.
      В самом деле, и письменный стол, и шкафы остались в порядке, нигде ничего не валялось, кроме покойника... Ясно, здесь преступники не искали документы, вряд ли покойный стал бы их держать в служебном кабинете. А где мог держать? Да хотя бы в спальне, в каком-нибудь сейфе.
      Я вернулась в холл и осмотрелась. Привлекла внимание лестница, ведущая на второй этаж. Я нерешительно направилась к ней. Роберт опередил меня.
      - Не торопись, мать, а вдруг они еще там? Вряд ли, мертвая тишина просто давила, не похоже, чтобы в доме было еще хоть одно живое существо, кроме нас. Поднявшись наверх, мы увидели приоткрытую дверь. Спальня. Войдя, я сразу поняла, что больше искать нечего.
      В стене над кроватью зиял пустотой большой сейф, в замке дверцы болталась связка ключей. Я даже не стала заглядывать внутрь. На постели валялась небрежно брошенная желтая картонная папка. Я даже не стала прикасаться к ней, заранее зная, что ничего там не осталось.
      - Возвращаемся, - угрюмо проворчала я. - Больше здесь делать нечего.
      Мы уже почти спустились с лестницы в холл, как вдруг услышали звук чьих-то шагов у входной двери, потом звякнуло что-то металлическое. Я чуть было не слетела с двух последних ступенек: настолько неожиданными и зловещими показались звуки, нарушившие мертвую тишину, царящую в доме. Быстро оглядевшись, Роберт схватил со столика в холле тяжелую высокую вазу из литого стекла. Тут мы услышали звук удаляющихся шагов, и все стихло.
      Я подумала - еще одно потрясение, как эти два последних, и все, мне каюк! Сердце больше не выдержит.
      Роберт поставил вазу на место и высказал предположение, что это приходил почтальон. Он подошел ко входной двери и вернулся с конвертом в руках.
      - Покойнику принесли письмо. Ну что, уходим или собираешься здесь остаться насовсем?
      Взяв со стола вазу, только что поставленную на место Робертом, я ее старательно вытерла юбкой и приказала сыну:
      - Принеси из ванной полотенце и вытри хорошенько все, к чему ты тут прикасался. Не бойся, правосудию мы не навредим, я уверена, преступники действовали в перчатках.
      Сын растерянно стоял передо мной с конвертом в руке.
      - Поспеши! - раздраженно прикрикнула я, выхватила конверт, сунула в карман юбки, а сына подтолкнула к двери ванной.
      Дом скорняка мы покинули тем же путем - через окно в ванной комнате. Сумка моя у стены стояла целая и невредимая.
      На полпути в Стони Крик я попросила сына где-нибудь остановиться, чтобы немного остыть, прийти в себя. Роберт остановил машину у одного из бесчисленных "Макдональдсов". Сидя за столиком со стаканом холодного грейпфрутового сока в руке, я пыталась привести в порядок мысли.