- Милиция? - удивился сын. - Зачем?
      - Я их вызвала. Помоги мне собрать сгущенку. Сын на сообщение о милиции прореагировал неожиданно:
      - От милиции я скорее прятал бы инструменты, а не сгущенку. Ее я купил официально, а их - из-под прилавка.
      - Не входи! - заорала я диким голосом, потому что он кинулся с инструментами к себе в комнату и уже взялся за ручку двери.
      Сын, как ошпаренный, отскочил от нее.
      - Почему? Что случилось?
      Я постаралась ответить как можно спокойнее:
      - Потому что там лежит какой-то человек.
      - Это как лежит? Пьяный, что ли?
      - Не знаю, может, и пьяный. Но скорее всего мертвый. Именно потому я и вызвала милицию. Велели не входить.
      Сын бросился в ванную, сунул ящик с драгоценными инструментами на самое дно ящика с грязным бельем и вернулся в прихожую.
      - Мать, повтори еще раз, что ты сказала. Что за человек? Почему лежит у нас? Кто-то из знакомых?
      - Нет, незнакомый, во всяком случае, я его никогда не видела.
      - Может, тот самый приятель Роберта?
      - Не думаю, возраст не тот.
      - Давай-ка я тоже посмотрю, - сказал сын и, прежде чем я успела ему помешать, открыл дверь в свою комнату. Открыл и замер на пороге. Я заглянула ему через плечо. Комната была пуста. Мертвец исчез. Балконная дверь была открыта по-прежнему, ветер гулял по комнате.
      Мне стало плохо. Вспомнила - сейчас приедет милиция, и мне стало еще хуже.
      Сын переступил порог и вошел в комнату. Осторожно вошел, стараясь делать шаги как можно больше, чтобы меньше наследить.
      - Куда ты? Ведь просили же не входить.
      - Видишь же, я осторожно. Хочу посмотреть, не валяется ли он под балконом.
      Выглянув на улицу, сын вернулся ко мне:
      - Нигде его не видно. Ишь как наследил в комнате. Видишь же, я старался не ступать на его следы.
      Следы? Только теперь я заметила на беспорядочно разбросанных по полу вещах, на свалившейся со шкафа прямоугольной мраморной плитке, на некоторых паркетинах пятна, очень похожие на кровь.
      - Знаешь, мать, кажется, я его только что видел, - вдруг сказал сын.
      - То есть как видел? Где?
      - В подворотне. Сейчас, когда шел домой. Я еще подумал - пьяный. Опирался о стенку и шатался. Да мне ни к чему, не стал я его рассматривать. А он, наверное, не был мертвый, только без сознания, потом пришел в себя и сбежал. Вот не понимаю только, как ты могла не заметить, когда он выходил из квартиры?
      Я тоже пришла в себя. Пожав плечами, я кивнула на окно, за которым все еще взревывал мотор машины, никак не желая заводиться.
      - А еще разгружали трубы с грузовика, - пояснила я. - И по радио передавали марши. А я стояла лицом к окну, спиной к комнате. Свободно мог выйти, даже не стараясь соблюдать тишину.
      - Как же ты тогда услышала меня?
      - Ну, ты так грохнул дверью и сгущенкой, что дом задрожал.
      Приехала милиция. Я рассказала о том, что произошло, и принялась извиняться. Они не очень даже сердились, как-то сразу мне поверили. Старший наряда, поручик, сказал:
      - Похоже, все так и было. Злоумышленник проник в квартиру, искал, что бы тут украсть, и вот эти вещи свалились ему на голову. Видите следы крови на мраморной плитке? Интересно, откуда она свалилась.
      - Со шкафа, - ответил, сержант, который успел уже осмотреть комнату.
      - У вас было что-нибудь на шкафу? - спросил поручик.
      "Что-нибудь" - не то слово. Пришлось рассказать, что на шкаф с давних времен складывали все, что нам некуда было девать, и вещи оттуда сваливались уже неоднократно. Сержанта заявление мое заинтересовало, он подставил табуретку и заглянул на шкаф.
      - Эге, да тут наклонная поверхность. Ясно, наклонная, какой же ей быть, если первым делом на шкаф мы засунули мою чертежную доску, наклонную по природе своей? Тысячу раз просила я старшего сына, самого высокого из нас, переложить эту доску наоборот, задом наперед, тогда наваливаемые на нее предметы падали бы за шкаф, не причиняя нам вреда. Так нет, все только обещал, руки никак не доходили, вот теперь все и свалилось на голову этому невезучему домушнику.
      Выяснив, каким образом он получил травму, милиция перешла к выяснению другой проблемы.
      - Как же он вошел? - ломали головы специалисты, осматривая замки нашей входной двери. - Такой замок трудно открыть отмычкой. Подделал ключ? У вас ключи не пропадали?
      Переглянувшись с сыном, я поняла, что придется рассказать и о ключах. Рассказала о том, как их вытащили на дискотеке из кармана куртки младшего сына, как мы приняли профилактические меры - переставили замки так, что бывший верхний стал нижним, а запирать дверь мы стали на бывший нижний, который стал верхним. Кажется, я и сама запуталась в показаниях, не только милицию запутала. Во всяком случае, они отцепились от замков, велели мне проверить, не исчезло ли что из вещей, не поверили мне не слово, что красть нечего, пришлось проверять.
      Потом составили протокол, заставили подписаться и, уходя, посоветовали на всякий случай сменить замки в двери и запирать ее на оба замка.
      - Прелестно! - расстраивалась я. - Куплю новый замок, вставлю, и опять кто-нибудь потеряет ключ?
      - Давайте сразу сделаем запасные, на всякий случай! - предложил младший сын, объявившийся сразу по уходе милиции. Все время ее визита он просидел на ступеньках лестницы, ведущей на чердак, на всякий случай не заходя домой.
      - - Интересно, кто сделает? - поинтересовалась я.
      - Могу и я, - вызвался младший, - у моего приятеля в мастерской.
      Старшего больше беспокоил сам прецедент.
      - Интересно, в чем тут все-таки дело? - вслух рассуждал он, - Сначала крушили твои икебаны, потом подбрасывали шарфики. Это еще пережить можно. А вот когда стали подбрасывать покойников...
      - ...да еще таких шустрых, - подхватил младший.
      - ...это уже серьезно, -закончил старший. - Признавайся, мать, во что ты вляпалась на этот раз?
      С чистой совестью я могла ответить - ни во что не вляпалась! Я как раз переживала такой период, когда возле меня не оказалось ни одного из тех роковых мужчин, которые неоднократно становились причиной переживаемых мною потрясений. Правда, один маячил, но очень далеко на горизонте...
      Жизнь я вела спокойную, размеренную, так что причина странных явлений была совершенно непонятна.
      Купила я новый замок, вставила и принялась ждать дальнейшего развития событий.
      - Мать, одолжи мне свою чертежную доску, - попросил младший сын. Я удивилась.
      - Ты ведь и так все время пользуешься моей чертежной доской.
      - Да нет, теперь мне нужна доска побольше, такая средняя, на роликах и с рейсшиной. И еще я хочу просить тебя отвезти меня с этой доской к приятелю.
      Я задумалась. Моя средняя чертежная доска уже целые столетия лежала на шкафу, мы сваливали на нее все что ни попадя, и это валилось нам на голову. Да, об этом я уже говорила. Но на той доске роликов не было, ролики я отвинтила и привинтила к большой доске, которой пользовалась. Есть у меня еще одна доска, вон, стоит за креслом, с роликами и рейсшиной, но она маленькая.
      - Мне бы подошла та, что стоит за твоим письменным столом, - сказал сын.
      - А! Так это не моя доска, Гати.
      - А при чем тут подштанники? - удивился сын.
      - Подштанники действительно ни при чем, просто так зовут мою приятельницу, у которой я взяла эту доску. Надо бы отдать.
      - Хорошее имечко у твоей приятельницы, - похвалил сын. - А обязательно сейчас ей отдавать?
      Я опять задумалась. Гатя до сих пор находилась в Африке, уже шестой год торчала там в своей служебной командировке, как-то удавалось ей продлевать контракт. Наверняка ей там доска не нужна. Да и в конце концов, чертежная доска, даже на роликах и с рейсшиной, не Бог весть какая ценность, в случае чего всегда можно купить другую взамен. И все-таки, не решаясь без спросу распоряжаться Гатиным имуществом, я решила позвонить ее матери.
      Трубку поднял Матеуш. Я обрадовалась, он был мне всегда симпатичен. Я попросила к телефону Гатину мамашу и узнала, что она сейчас находится в больнице, на обследовании, что-то с давлением. И он, Матеуш, очень рад, что я звоню, может, посоветую ему, стоит ли вызвать Гатю.
      - А что говорят врачи?
      - Врачи ничего определенного не говорят, вот я и не знаю, что делать. А ты чего звонишь?
      Я сказала о доске, но Матеуш ничего конкретного посоветовать не мог, только вякал и мякал в трубку.
      - Ну, видишь ли... Мы с тобой хорошо знаем Гатю. Если ты уверена, что в случае чего сможешь ей достать точно такую же...
      - Да достану, перестань канючить! Просто я хотела спросить ее мать, вдруг она ей самой нужна, или Гатя уже возвращается. И вообще, чтобы не думала, что я забыла ее вернуть.
      - Ну что ж, - сказал осмотрительный Матеуш, - поступай как знаешь, а моя хата с краю.
      Потом мы поговорили о Гате и ее матери и пришли к выводу, что Матеуш сообщит Гате о здоровье матери в обычном письме, а возвращаться ли ей по этому поводу или нет, пусть решает сама.
      Наличие Матеуша в Гатином доме меня не удивило, он с молодых лет был связан с их семьей. Еще в детстве приходил к Гатиному отцу, которому приходился дальним родственником, знал и мать Гати, и ее брата, а с самой Гатей их связывали отношения, вызывающие живейший интерес у всех друзей и знакомых. Никто не мог с уверенностью сказать, была ли это любовная связь или нет. У Гати случались время от времени женихи, у Матеуша даже была жена, с которой он, впрочем, скоро развелся. Даже самые близкие Гатины подруги не могли решить, любовь у нее с Матеушем или просто дружба. В конце концов, все отчаялись разрешить загадку и махнули на них рукой. Внешне же они совсем не подходили друг другу. Матеуш был очень красив, а Гатя совсем наоборот.
      После отъезда Гати Матеуш заботился о ее матери, помогал по дому, вечно что-то для нее делал, и его можно было чаще застать в Гатиной квартире, чем в его собственной. Не в каждой семье так заботятся о старших.
      - Хорошо, я дам тебе эту доску, - сказала я сыну, - только ты на всякий случай купи запасные ролики. При случае, дело не срочное. И рейсшину тоже купи.
      - Хорошо, при случае куплю, но у нас как раз дело срочное, поэтому очень прошу - отвези меня к приятелю поскорее, лучше всего сегодня же.
      Я отвезла, и выяснилось, что его приятель живет в том же доме, что и Тадеуш с Эвой, даже на одном этаже, можно сказать, дверь в дверь. Поскольку же их дома не было, уехали к морю, я не стала звонить в их квартиру, просто оставила сына с доской у дверей квартиры приятеля и уехала домой.
      Отпуск я провела у моря. Возвратившись домой, еще от дверей услышала звонок телефона. Звонил Матеуш.
      - Слушай, ты с Гатей в последнее время не общалась?-спросил он встревоженно.
      - Нет, а что, ты тоже?
      - Да, связь нарушилась, а тут... Такое дело... Гатя не приехала на похороны.
      - Чьи похороны?
      - Своей матери. Она умерла.
      - Езус-Мария, от чего?
      - Инсульт, скончалась скоропостижно. Я телеграфировал Гате, оттягивал похороны, сколько мог. От Гати ни слуху ни духу. Не знаю, что и делать. Квартира их на мне, тут их вещи.
      Я вспомнила, что вместе с Гатей выехал и Казик. Могу написать ему, узнать, что там с Гатей. Матеуш обрадовался и попросил скорее написать. Я успокоила его: если бы что с Гатей случилось, родных бы официально известили. Не померла же она там.
      Матеуш что-то пробормотал, я не расслышала и попросила повторить.
      - Я говорю - помереть-то, может, и не померла, а вот с кем-нибудь познакомиться могла...
      Понятно. Я знала, что самой горячей, самой заветной мечтой Гати было выйти замуж. Уже больше десяти лет она из кожи лезла вон, лишь бы осуществить свою мечту, и все напрасно. Неудачи преследовали беднягу. Увлекающаяся и влюбчивая, она часто меняла предмет своих чувств и опять связывала с ним все надежды и устремления. Подруги не только успели повыходить замуж и завести детей, но и развестись, а у нее все не получалось. Мы с Матеушем понимали, что знакомство с человеком, сулящее брак, могло привести к самым непредвиденным последствиям. Может, она куда-нибудь уехала с этим человеком, может, вконец потеряла способность соображать. Да, надо написать Казику.
      Месяца через два мы с Матеушем почти одновременно получили по письму. Казик, который тоже продлил свой контракт, сообщал, что Гатя действительно уезжала, но уже вернулась, о матери знает и сама объявится. Гатя в письме к Матеушу сообщала, что была в Австралии, сейчас приехать в Варшаву не может, да теперь и незачем, приедет, когда выйдет срок, а пока просит Матеуша пользоваться их квартирой, собрав в одну комнату их вещи.
      - А в Сидней она ездила повидаться с братом, - пояснил Матеуш.
      О Гатином брате Матеуш говорил неохотно, оно и понятно. С молодым человеком произошла очень неприятная история, и долгое время в Гати-ной семье избегали вообще упоминать об этом позорном пятне на фамильной чести. Окончив юридический институт и получив диплом, он самым подлым образом, подложив свинью своему старому профессору и старику-отцу, известному варшавскому адвокату, смылся за границу, никого не предупредив. Постранствовав по свету, он наконец осел в Австралии, и все удивлялись, что он может там делать со своим дипломом юриста, полученным в Польше. Правда, английский молодой человек знал отлично.
      Впрочем, до Гатиного брата мне не было никакого дела, я индифферентно восприняла информацию Матеуша и сочла вопрос выясненным.
      Прошло еще несколько месяцев, и тут Гатя объявилась собственной персоной, позвонив мне по телефону.
      - Я приехала всего на неделю, -сказала она, -и у меня чертовски мало времени.
      - Ну, как там? - поинтересовалась я.
      - Ничего. Но Казику легче.
      - Почему?
      - Потому что он мужчина. Да нет, я не жалуюсь, арабы немного ко мне привыкли и перестали притворяться, что не слышат, когда я к ним обращаюсь.
      - А раньше притворялись?
      - А как ты думаешь? Исполнять поручения женщины - какой стыд для араба! Но я привыкла, все остальное прекрасно, словно в раю живешь. Слушай, я позвонила, чтобы спросить - не видела ли ты у меня "Цыганки"?
      - Какой цыганки? О чем ты? Я могла с ней встретиться в твоей квартире?
      - Да нет, не живой, портрет цыганки. Не встречался ли он тебе?
      Я задумалась, честно пытаясь вспомнить. Квартира Гати была битком набита всевозможными предметами искусства - картинами, предметами старины, зеркалами в декоративных рамах, множеством фотографий.
      Была ли среди них "Цыганка"?
      - Алло, ты там не померла? - встревожилась Гатя. - Чего молчишь? У меня времени в обрез. Отвечай!
      - Не торопи, я пытаюсь вспомнить.
      - Вспомни, мое золотце, вспомни, прошу тебя! Мне так нужен этот портрет. Небольшой формат, масло.
      - Небольшой?
      - Да, немного больше A3.
      - Нет, - отвечала я, подумав. - Ничего похожего мне на глаза не попадалось. А если даже и был, я не обратила внимания.
      - И не слышала об этом портрете? Может, мама что-нибудь говорила?
      - С твоей матерью я не общалась со времени твоего отъезда. У меня создалось впечатление, что я не очень ей нравилась.
      - Ясное дело, не нравилась, - подтвердила Гатя с похвальной искренностью. - Но "Цыганку" ты могла видеть.
      - Может, и могла, но не видела. А что, она пропала?
      - Пропала, нигде не могу найти. Ну да ладно, ничего страшного. Мне очень некогда. Прощай!
      - Постой! - спохватилась я, но Гатя уже повесила трубку, а я не успела сказать ей о ее чертежной доске.
      Я тут же перезвонила Гате, но ее телефон был занят. А на следующий день телефон уже не отвечал, сколько я ни названивала. Куда-то ее черти понесли, эту Гатю! На третий день я разозлилась и перестала звонить, подумав - если доска понадобится, она сама мне позвонит. Впрочем, вряд ли она повезет ее в Касабланку, раз возвращается туда.
      Недели через две позвонил Матеуш.
      - Послушай, - задумчиво протянул он, - ты ничего не слышала о "Цыганке"?
      - И ты туда же? - раздраженно отозвалась я, - Больше вам нечем заняться? Сначала Гатя, теперь ты... Куда она подевалась?
      - Кто "она"?
      - Не цыганка же! Гатя!
      - Наверное, в Касабланке. Недели две как уехала. Да, точно две недели, в субботу улетела.
      Я быстренько подсчитала, и у меня получилось, что Гатя улетела на следующее утро после разговора со мной. Выходит, звонила мне в последний момент! Значит, я все равно не смогла бы ее спросить о доске. Прекрасно, совесть моя чиста.
      Матеуш вернул меня к предмету разговора:
      - Так я спрашиваю о "Цыганке". Ты, не видела такой портрет у Гати? Масло. Или что-нибудь слышала о нем...
      - Нет, не видела и не слышала. Гатя меня уже о нем спрашивала. Ни о какой цыганке понятия не имею. А в чем дело?
      Матеуш помолчал, потом решился:
      - Знаешь что, нам, пожалуй, стоит увидеться. Зайди ко мне, то есть зайди в Гатину квартиру, я теперь живу здесь. Кое-что покажу тебе.
      - Ладно, когда зайти?
      - Можешь завтра? Часов в шесть?
      - Хорошо.
      Любопытство подгоняло меня, и в Гатину квартиру я явилась пунктуально в шесть. Последний раз я была здесь в ту злополучную пятницу, несколько лет назад, накануне первого отъезда Гати за границу, когда мы с ней заканчивали нашу работу. Мне запомнился жуткий беспорядок в квартире. Еще бы, Гатя из-за меня не смогла толком упаковать вещи, набросала их как попало в углу, уже только после моего ухода смогла собрать свои чемоданы.
      Матеуш впустил меня в квартиру, и я буквально остолбенела. Тогдашний беспорядок в Гатиной квартире мог показаться идеальным порядком по сравнению с разгромом, который царил сейчас.
      - Что здесь произошло? - спросила я, осторожно переступая через наваленные на полу всевозможные вещи, чтобы выйти наконец из передней. - Ураган бушевал?
      - Нет, - меланхолически ответил Матеуш, - Гатя! Я потому и пригласил тебя, хотел, чтобы ты увидела все это собственными глазами, иначе не получишь должного представления о случившемся. И заметь, я тут немного уже прибрался.
      - Да что же она тут делала?
      - Искала "Цыганку". Сядь, видишь, я расчистил столик и два кресла, сейчас принесу кофе, поговорим спокойно.
      Похоже, место для нас Матеуш расчистил самым примитивным способом, просто смахнул на пол вещи со столика и кресел. Сев в одно из них, я продолжала изумленно оглядываться. Вся комната была завалена всевозможными вещами, главным образом книгами. Они грудами покрывали весь пол. Громадный довоенный книжный шкаф Гатиного покойного отца был не только опорожнен, но и разобран на части, вперемежку с книгами валялись полки и дверцы. Подушки с дивана сняли, перевернули на другую сторону и даже надорвали, видно, интересовались, нет ли чего внутри. Из массивного письменного стола были вытянуты все ящики, их содержимым засыпали книги, уже до того вываленные на пол. А главное - со стен содрали драгоценные картины, предмет фамильной гордости Гатиного семейства. Теперь они самым жалким образом валялись на полу.
      Пришел Матеуш с кофе, и я потребовала объяснений.
      - В остальных комнатах то же самое, - информировал он. - И в кухне. Слушай, ты и в самом деле не видела "Цыганки"?
      - Провалиться мне на этом месте! Да рассказывай же, в чем дело?
      Матеуш поудобнее уселся во втором свободном кресле и разлил кофе.
      - Тебе что-нибудь известно о планах Гати?
      - Нет. А должно быть известно?
      - Не обязательно. Так вот - Гатя не намерена возвращаться.
      Не скажу, что это известие сразило меня, я была к нему готова. В Польше у Гати никого из близких родственников не осталось, а за границей был родной брат. Что ж, ничего удивительного. Матеуш продолжал:
      - Теперь она выехала окончательно, сказала, что не вернется. Продала все, что могла, в том числе и машину, квартиру перевела на меня. С собой забрала очень немного вещей. И говоря по правде, больше всего она ценила свою "Цыганку".
      - Расскажи о ней.
      - Портрет, масло, размер пятьдесят на сорок сантиметров. Гатя назвала мне размер, чтобы я знал, где искать, где такая вещь может поместиться. Видела бы ты, как она ее искала, эту "Цыганку"! Как ненормальная, честное слово! Все прочее ее не интересовало, только этот портрет. Видишь, подушки с дивана и то прокалывала спицей, нет ли внутри дерева...
      - А портрет на дереве?
      - Да, на деревянной доске. Гатя мне не сразу сказала, что она так ищет, сначала надеялась найти без моей помощи, три дня искала самостоятельно, потом поняла, времени ей не хватит, и обратилась ко мне. Квартира, сама знаешь, огромная, три комнаты, забиты вещами под потолок, везде множество встроенных шкафов, в прихожей тоже. На Гатю страшно было смотреть! Пот с бедняги лился ручьем, в глазах безумие. В кухне она даже плитку пооббивала со стен, линолеум сорвала. Мы с ней простукали все стены и полы, нет ли какого тайника. Гатя голову ломала, куда портрет мог задеваться, думала, мамуся кому подарила. Так она обзвонила всех мамусиных приятельниц, всех знакомых...
      - И мне звонила. А ты сам когда-нибудь видел эту "Цыганку"?
      - Никогда не видел. И вообще первый раз услышал вот теперь, от Гати, когда привлекла меня себе в помощь. "Цыганку" она во что бы то ни стало хотела забрать с собой за границу.
      - Почему? Семейная реликвия или произведение искусства?
      - Настолько я знаю Гатю, скорее второе...
      - А, ну так хорошо, что не вывезла за границу национальное произведение искусства!
      - Я тоже так считаю.
      - А что сам намерен делать, если "Цыганка" найдется? Какое распоряжение она тебе оставила?
      - В том-то и дело, что никакого. Я удивилась:
      - Как, Гатя не оставила тебе никакого распоряжения?
      - Ну, распоряжений она надавала множество, я должен тысячу дел переделать, а вот насчет "Цыганки" - ни словечка не проронила. Я даже ее сам спросил, что мне делать с ней, если попадется, так Гатя в ответ мне такое... Как бы тебе сказать... Ну, вроде не поняла, о чем я ее спрашиваю, вроде она и не искала по всему дому этот портрет, вроде я все сам придумал.
      - Да, такое трудно придумать, - заметила я, оглядывая разгром в комнате.
      - Разреши напомнить, что по специальности я искусствовед, - продолжал Матеуш. - Так что пресловутая "Цыганка" интересует меня и чисто профессионально. Тем более что нарисована маслом не на полотне, а на дереве. На деревянной доске.
      Матеуш замолчал и отхлебнул кофе. Я тоже молчала, не понимая, к чему он клонит. А он вдруг спросил:
      - Если не ошибаюсь, тогда по телефону, ты спрашивала меня о какой-то Гатиной доске? Я сначала не поняла, потом вспомнила:
      - Да, но речь шла о доске чертежной.
      Матеуш попросил меня подробней рассказать о ней, и я удовлетворила его просьбу. Рассказала о доске и обстоятельствах, при которых вынесла ее из Гатиной квартиры вместе с прикрепленными эскизами. Матеуш внимательно выслушал меня и заявил:
      - Не хочу тебя огорчать, но мне кажется, это единственная возможность... Какого размера была доска?
      - А1. Шестьдесят на восемьдесят четыре сантиметра, ну, может, плюс с каждой стороны еще по два сантиметра. Доска как доска...
      - А ты ее внимательно осмотрела? Я уже собиралась ответить утвердительно, когда вдруг сообразила - совсем нет! Совсем я ее не рассматривала. Работала за ней, факт, но она вся закрыта была эскизами, калькой, бристолем, а что под всем этим - я не видела. Хотя вряд ли я не почувствовала бы, если под чертежом оказалась картина, нарисованная масляными красками. Матеуш добил меня:
      - А обратную сторону доски ты осматривала?
      Я огрызнулась:
      - Спятил? На кой мне рассматривать обратную сторону чертежной доски?
      - Ну вот, видишь...
      - Ничего я не вижу! С обратной стороны у нее ножки.
      - Какие еще ножки?
      Я огляделась - где-то здесь должна была находиться большая чертежная доска Гати, вдвое больше той, что я забрала. Спросила у Матеуша, не видел ли он ее.
      - Выходит, мне опять придется искать доску, - вздохнул Матеуш. - С ума сойду от всего этого. Хотя погоди, кажется, что-то похожее мне тут попадалось...
      Доску мы нашли в соседней комнате, за дверью. Я показала Матеушу то, что назвала ногами - деревянные чурочки, вставленные на верхнем и нижнем концах, одни повыше, другие пониже. Благодаря им доске придавался нужный наклон.
      Матеуш измерил расстояние между чурочками и сказал:
      - Знаешь, моя версия подтверждается. Если та доска была вдвое меньше, значит, подпорки оказались бы здесь и вот здесь... Между ними как раз хватит места на "Цыганку". Вспомни, откуда Гатя достала ту свою доску?
      Мы вернулись к столику с кофе, и я стала вспоминать:
      - На той доске Гатя не работала, по размеру чертежей ей подходила только большая доска. А когда нам пришлось засесть за работу вдвоем, возникла необходимость во второй доске. Сейчас, сейчас... Откуда же она ее достала? Кажется, из-за шкафа извлекла, вся в пыли, но у нас не было времени менять бристоль. Доска была с рейсшиной, помню.
      - А допустим, если бы кто-то в ту доску вмонтировал другую, снизу, причем портретом внутрь, ты бы это заметила?
      - Наверное, не заметила бы, - ответила я, подумав. - Если бы не стала специально разглядывать.
      - Но ты ведь не разглядывала? А технически это было вполне осуществимо.
      Я с сомнением покачала головой:
      - Может, и осуществимо, но сложное дело. И кому это нужно?
      - Если бы ты видела Гатю, когда она искала портрет, не спрашивала бы.
      - Гатя не способна вмонтировать портрет в чертежную доску.
      - А я разве сказал, что это сделала Гатя? Она лишь хотела его найти. После того, как виделась с братом...
      Гатин брат был способен на все, но тогда...
      - Где логика? - возразила я. - Если это сделал брат и послал ее за портретом, он бы ей сказал, что портрет в чертежной доске, и Гатя первым делом принялась бы искать свою доску, а не крушить мебель в квартире.
      Матеуш не согласился со мной.
      - Ведь мы же не знаем наверняка, кто спрятал "Цыганку". Могла это сделать мамуля, мог еще кто-то. Пока же я знаю лишь то, что "Цыганка" была и исчезла. Ты вынесла отсюда доску. Может, идея моя гроша ломаного не стоит, но проверить же можно? Где эта доска?
      Пришлось признаться, что доску я одолжила приятелю сына и даже сама отвезла его с ней на машине к дому приятеля. Матеуш схватился за голову.
      - Ну что ты так переживаешь? Ведь нет же никакой уверенности, что "Цыганка" именно в той доске.
      - Даже если нет уверенности, забери доску у того приятеля. Если бы ты видела, как Гатя искала свою "Цыганку", ты бы тоже переживала.
      Его волнение передалось мне. Матеуш прав. Из-за пустяка Гатя не стала бы разорять квартиру. Только вот не находилось никакого объяснения, кому понадобилось пойти на такие ухищрения, чтобы спрятать портрет. Может, он и в самом деле представляет немалую художественную ценность, и тогда Матеуш просто по долгу службы обязан его разыскать.
      И тут на меня снизошло озарение. Я вдруг вспомнила все непонятные вещи, которые года два назад происходили в моей квартире после того, как я принесла домой проклятую доску. Вскрикнув "Езус-Мария", я взмахнула руками и уронила коробок спичек в свою чашку с кофе.
      Матеуш по-своему воспринял мой отчаянный жест.
      - Не расстраивайся, у меня есть еще кофе. И когда я, не в силах вымолвить слова, лишь
      покачала головой, поспешил заверить, что и спички у него тоже есть.
      - Да нет же, погоди! Ты прав, дело в доске! Это не Гатя! - бессвязно выкрикивала я.
      Зная мой темперамент, Матеуш дал время мне прийти в себя. Выловив коробок спичек, он принес мне свежий кофе, новый коробок спичек, поставил все это на столик передо мной и только тогда потребовал объяснений.
      Я рассказала ему обо всех непонятных, загадочных событиях в моей квартире, и теперь, в свете последних данных, многое стало мне понятным. Кто-то видел, как я покидала Гатину квартиру, держа в объятиях доску. Кто-то принялся шарить в моей квартире - не сразу, года через четыре после отъезда Гати, наверное, раньше мой младший сын больше внимания уделял ключам, и этого таинственного незнакомца интересовали доски, ну конечно же, только теперь я это поняла! Марки лежали на табуретке - на доске! За моей икебаной на стене висела толстая древесностружечная плита! На шкафу лежала большая чертежная доска!
      Матеуш с огромным вниманием выслушал мой рассказ. Особый интерес он проявил к взломщику, на которого свалилась со шкафа мраморная плитка.
      - Ты уверена, что никогда раньше не видела этого человека?
      - Совершенно уверена. Ни раньше, ни после. Матеуш подумал и спросил:
      - Ас Мундей ты была знакома?
      - С каким Мундей?
      - С Гатиным братом.
      - Нет, он уже успел сбежать.
      - И тот человек не похож ни на одного из Га-тиных приятелей? Ведь ты же бывала в ее доме. А у них с Мундей приятели, как правило, были общие.
      - Да нет же, говорю, не встречала я его. Матеуш подошел к куче фотографий, вывалившихся из ящиков письменного стола, и принес мне целую охапку. Мы стали их рассматривать. Наконец на одной из них Матеуш нашел Мундю, Гатиного брата. На фотографии он был снят в большой компании, за столом, на террасе загородного дома.
      - Вот это Мундя, - ткнул Матеуш в одного из них.
      Я потребовала лупу и, когда после долгих поисков Матеуш разыскал и принес ее мне, внимательно рассмотрела Мундю.
      - Знаешь, и лицом он мне тоже не нравится, - заявила я. - Нет, это не тот взломщик.
      - А других ты рассмотрела? С помощью лупы я рассмотрела всех присутствующих на террасе.
      - Нет, моего недобитка здесь нет.
      - Знаешь что, - вдруг очень серьезным голосом предложил мне Матеуш, возьми-ка ты себе эту фотографию. Кто знает, может, один из них и встретится на твоем жизненном пути.
      - Так ведь все эти люди теперь, как минимум, стали старше на десять лет.
      - Ничего, может, они не очень изменились. Что же касается доски, думаю, ты сама понимаешь, вокруг нее все вертится, и тебе обязательно надо ее получить обратно...