Вскочивший на ноги Юрий Святославич был бледен. Поверх разорванной охотничьей одежды на него надели ферязь, и он, как-то странно улыбаясь, подозвал к себе Вяземского и положил руку ему на плечо:
      - Спаси тебя Бог, Симеон... Прилюдно подтверждаю: ты мне более чем преданный слуга. Ты мне - друг. Я знаю, что Витовт предлагал тебе послужить ему, но ты отказался ради того, чтобы послужить мне. А ныне ты спас мне жизнь. Я в большом долгу у тебя.
      Юрий Святославич трижды поцеловал Вяземского, крутые ноздри которого вздрагивали от нервного напряжения. Затем, обратясь к тестю, Юрий сказал:
      - Отец, ты все своими очами видел. И таких преданных друзей у меня много. Все они (указал рукой на обступивших его бояр) и в Смоленске более половины горожан - мои доброхоты. Народ нас поддержит - не сомневайся!
      Дружески стиснув крепкую руку Вяземского, Олег Иванович высказал мнение, что, коль у его зятя такие друзья, Смоленск будет отнят у Витовта. И тут же ему подумалось: "Вяземский - надежный тебе пособник, но и ты будь ему добрым покровителем...".
      В тот же день, завалив выпотрошенную тушу зверя в сани-розвальни, вернулись в Переяславль.
      Глава третья
      Под Любутском
      Вскоре рать Олега Ивановича, подкрепленная отрядами Юрия Святославича и нескольких подручных Олегу князей, предприняла поход в литовские пределы. Успех сопутствовал рязанцам и Юрию Святославичу. Возвращаясь домой с полоном и добычей, Олег Иванович узнал: пока он пребывал в литовских пределах, в его собственных хозяйничали отдельные отряды литовцев. Спрятав добычу и полон в надежном месте, Олег Иванович ударил по рассеянным литовским отрядам и вынудил их уйти восвояси.
      Однако успех рязанцев был неполный. Смоленск оставался за Витовтом. Осенью, менее чем через год, пошли вторично. Осадили Любутск1 , стояли несколько дней, готовясь ко взятию крепости. Однажды, рано утром, доложили Олегу Ивановичу о прибытии посольства из Москвы. Князь тотчас вышел из шатра, посмотрел в ту сторону, где стояли десятка два всадников. Передний из них держал в руках двухоботное знамя с изображением Спаса Нерукотворного. Рядом с ним стоял на коне богато одетый витязь - старший посол.
      Олег Иванович, всматриваясь из-под руки, старался угадать, кто именно старший посол. Не рассмотрел. Однако, кто бы он ни был, но рязанский князь не сомневался, что московиты прибыли с какой-нибудь хитростью. Ибо, не далее, как минувшей Пасхой, Василий Дмитриевич и Витовт встречались в Смоленске, тем самым подтвердив, что этот град рассматривается ими как литовский. Они оговорили границы своих владений. Нет, сговор их не был направлен против Рязани; напротив, Василий просил тестя не беспокоить рязанские пределы. Не надо много проницательности, чтобы понять, почему Василий не забыл о рязанских пределах. Ведь если Витовт возьмет Рязань, то он не остановится и перед Москвой. Наружно проявляя дружбу с тестем, Василий Дмитриевич опасался его коварства.
      Предвидя, что московиты станут уговаривать его не брать Любутска и возвращаться на Рязань, Олег Иванович велел своему окольничему передать им, что примет их лишь завтра пополудни. И, сопровождаемый воеводами, поехал осматривать рати.
      Как обычно, передние ратники, стоявшие от крепости немного подальше, чем на полет стрелы, вяло переругивались с теми, которые пребывали на стенах города. "Эй, православный! Что ж ты так крестишься? Будто у тебя не лоб, а кошель!.." - "А ты, пиявица из поганой лужи, скоро захлебнешься!" "Погоди-ка, бабьей спины друг..." Злости не было ни с той, ни с другой стороны. И там и тут - русские. Литовинов в крепости было мало.
      Когда окольничий, передав московитам слова князя, вернулся к нему, Олег Иванович спросил имя старшего посольника. Оказалось, что старший Федор Андреевич Кобылин. Тот самый, которого звали Кошкой и которого московские правители часто посылали для сложных переговоров то в Золотую Орду, то в иные земли. Именно этот боярин, прославленный умом и познаниями не меньше, чем давно уже покойный его родитель Андрей Кобыла, в свое время сумел ловко окрутить Владимира Пронского, подбив его отложиться от Переяславля Рязанского. И тем предопределил победу Москвы над Рязанью под Скорнищевом. Олег Иванович лично познакомился с родовитым московским боярином на свадьбе своего сына и был очарован умом и благочестивой манерой его обращения с людьми. Прозвище Кошка подходило к этому большерослому человеку лишь в том смысле, что в обращении он был мягок, как бы и вкрадчив.
      - Гм-м, - сказал Олег Иванович. - Что ж, Федор Андреич хоть и именитый боярин, а все ж пущай и подождет до завтрева.
      С тем и возвратился к своему шатру. Здесь, у шатра, его с нетерпением ждал зять Юрий Святославич. Зять с жаром стал упрашивать князя Олега принять московитов тот же час, полагая, что те приехали предложить свою помогу.
      - Напрасны твои надежды, - сказал ему Олег Иванович. - Я полагаю - не с тем припожаловали московиты...
      Вошли в шатер. В сумраке, при небольшом пламени жаровни, глаза Юрия блестели и сверкали.
      - Нет нужды томить их и томиться нам самим, - уговаривал зять. Прими их сейчас! Ускорь встречу! Чую - Москва поможет нам. Не может не помочь. У нас с нею одна цель - не дать вражьим силам погубить на Руси православную веру...
      Не веря в возможность того, что Василий Московский поможет Рязани и Юрию Святославичу в войне против Литвы, Олег Иванович все же внял его просьбе и принял посольников два часа спустя. Московиты, возглавляемые Федором Кошкой, сидели на скамье в шатре рязанского князя важно и преисполненные чувства собственного достоинства. Все они были в богатых кафтанах с узкими рукавами; поверх них - епанчи с расшитыми воротами. Подпоясаны низко, так что выделялись животы. Чем пузо ни больше, тем московит важнее. Сам Федор Андреевич был дороден и довольно толст, но вот племянник его, сын Александра Елки, именем Иван, был худ и длинен - как жердь, как хлудина. Его так и прозвали - Хлудень. Широкая, покрытая сукном скамья была рассчитана на человека среднего роста, а не такого, как Иван и он все скашивал в сторону высоко торчавшие колени.
      После обмена приветствиями Олег Иванович ласково обратился к старшему посольнику:
      - С каким наказом припожаловал, Федор Андреич?
      Последовал обстоятельный ответ:
      - Пришел к тебе, пресветлый государь Рязанский, просить от имени моего господина великого князя Владимирского и Московского Василея Дмитрича не воевать града Любутска, поскольку Любутск под Литвой, а на Литве, как хорошо тебе ведомо, сидит тесть моего господина великий литовский князь Витовт Кейстутьевич...
      Предвидя такой ответ, Олег Иванович не шевельнул и бровью. Зато Юрия Святославича пот прошиб.
      - Несуразное глаголешь! - крикнул горячо. - Неужто ты думаешь - мы пришли на прогулку?
      - Тако я не думаю, - спокойно возразил Федор Кошка. - Давайте рассудим - кому на пользу эта война? Да, ныне вы возьмете Любутск - я в этом не сомневаюсь. А - завтра? Завтра придет с большой силой сам Витовт, побьет вас... Понапрасну прольется много крови.
      - Кто кого побьет - бабушка надвое сказала! - все ещё горячился Юрий Святославич.
      В ответ на его запальчивые слова Федор Андреевич на секунду закрыл глаза, как бы давая возможность перевариться этим словам в своей душе, а заодно предлагая взвесить их в уме каждому из присутствующих. Старший московский посол был великий знаток человеческих душ, и он, чтобы переубедить собеседника, прибегал к самым различным способам воздействия. В том числе - и к молчаливым паузам. Когда, по его мнению, прошло достаточно секунд, чтобы кое-кто успел усомниться в изречении Юрия Святославича, посол сказал:
      - Никто не оспаривает, что Рязань ныне сильна как никогда. Ибо управляет ею такой мудрый государь, как ты, высокочтимый князь Олег Иванович... И все же, как бы нам не упустить из виду, что под рукой Витовта вся Южная и Западная Русь. Мало того - с ним Польша и Немецкий Орден... Вот я и говорю - почто зазря проливать кровь?
      Юрий Святославич опять не утерпел:
      - А затем, чтобы гнать взашей с моей родной земли супостата!
      Благородная запальчивость Юрия снискала ему благосклонные и сочувственные взгляды некоторых московитов. Но - не Федора Кошки. Он умел гнуть до конца.
      - Не помысли, князь Юрий Святославич, что московитам по душе господство Литвы на твоей отчине. Нет, не по душе! Нам поперек горла нашествие литовинов на Смоленскую землю. Ибо слишком опасно приблизилась Литва к московским пределам. И я всей душой желаю тебе, Юрий Святославич, вновь сесть на смоленский стол. Но, коль рассудить трезво, опасно ныне вступать тебе в брань с Витовтом. Ибо, в случае неудачи, в дальнейшем тебе ещё труднее будет управиться с Витовтом.
      - Но сколько можно потакать Витовту? - возразил Юрий Святославич. И, если не ныне - то когда?
      В разговор вступил князь Олег:
      - Это - вопрос вопросов. Дай на него, Федор Андреич, чистый ответ.
      Наступило молчание. Возле жаровни возились слуги, меняя принесенные с уличного костра горячие угли на остывшие. Когда их суета кончилась, вместо старшего посла ответил его племянник Иван Хлудень:
      - Витовт, слыхано, намерен пойти войной на самого Железного Хромца. Пущай бы они сшиблись... На руку всем нам - и Смоленску, и Рязани, и Москве... - и качнул коленями из стороны в сторону.
      Князь Олег возразил, что слух мог быть пущен нарочито - для отвода глаз. О коварстве Витовта всем известно, и особенно обожглись на нем смоленские князья. И поскольку Москва опасается Литвы, то самое время ей, Москве, оказать сейчас помогу рязанскому войску.
      - Это невозможно, - сказал Федор Кошка. - Князь Василий Дмитрич и Витовт - союзники. И именно как союзник и зять Витовта князь Василий просит князя Олега отвести полки на Рязанскую землю. В ином случае...
      Голос посла принял оттенок некоей угрозы, и при наступившей паузе в шатре мрачным облаком повисло давящее молчание. Что скрывалось за этим "в ином случае", - всем было ясно как Божий день: московский князь вынужден будет дать помогу Витовту, если тот обратится к нему за помощью.
      Олег Иванович насупился, неприятно было ему слушать предостережение, и он попросил огласить содержание посланной московским князем грамоты. В грамоте излагалась просьба не затевать брани с Витовтом. Князь Олег призадумался. Ему не хотелось осложнять добрых союзнических отношений с московским князем. В то же время имелось опасение, что Витовт, прослывший коварным, мог отомстить рязанскому князю просто за то, что он осмеливается вторгаться в его пределы. Может ли московский князь поручиться за то, что Витовт, его тесть, не станет вымещать злобу и не пойдет с силой на Рязанскую землю? Князь Олег прямо спросил об этом посла, заодно осведомясь, как поступит Василий Московский в таком случае? Выступит ли он на стороне Рязани против Витовта?
      Федор Кошка ответил, что Витовт навряд ли в таком случае станет вымещать зло; однако же, коль он все-таки вздумает двинуть полки на Рязань, князь Василий встанет на сторону князя Олега.
      Разумеется, Олег Иванович понимал, что никогда не следует полностью доверять послу, даже если он представляет дружественную тебе страну, и все же он пообещал подумать.
      Случилось так, что на другой день поступила тревожная весть - со стороны Дикого поля на Рязань идет крупный ратный отряд татар. Чтобы защитить свой народ, а заодно уважить просьбу московского князя, Олег Иванович снял осаду Любутска и вернулся домой.
      Меж тем, спустя некоторое время, осенью, когда князь Олег уже распустил свое войско, на Рязань напал Витовт. Летописец свидетельствует: "Витовт... со всей силой литовскою пришел ратью на Рязанскую землю и много зла сотворил; людей сажали улицами, секли; и много крови неповинной было пролито". С руками, обагренными кровью убиенных им невинных рязанцев, Витовт едет в Коломну, где с дарами и почестями его встречает князь Василий Московский. Была ли отягощена его совесть тем, что он не постарался убедить тестя не пустошить Рязанскую землю? Кто знает...
      Глава четвертая
      Крутые перемены
      Князь Олег Рязанский, особенно на склоне жизни своей, умел всмотреться и вслушаться в ход истории. После того, как он, уговоренный московским послом, отвел свое войско из-под Любутска, поверив в то, что Витовт не искусится на месть, а Витовт, меж тем, искусился, и Василий Московский сделал вид, что ничего не случилось, князю Олегу особенно стало очевидно: он должен полагаться на себя и на свое чутье, которое ему подскажет е г о час. По своему жизненному опыту он знал - час этот придет, лишь бы угадать его и не упустить.
      Ведь ход истории неумолим, беспрестанен, независим от воли каких бы то ни было людей, даже самых сильных мира сего. Он вроде бы неслышим, этот ход, но у него есть свои звуки, он вроде бы невидим, но у него есть свои меняющиеся очертания и краски. Никому из людей не дано направить его по своему хотению, но если ты обладаешь историческим чутьем, то оно, это чутье, поможет тебе по каким-то неясным движениям истории кое-что уловить и кое-что предугадать.
      Смоленский узел, завязанный Литвой, развязать было одному Олегу не по силам, и он, быть может, отступился бы, не будь Витовт столь нахрапист и нагл в своем устремлении на Восток. Казалось, вот-вот, и он отхватит кусок уже и от самой Рязанской земли. Еще тревожила и мучила князя незадачливая судьба зятя Юрия Святославича и его семьи. Юрий Святославич все ещё вынужден был пребывать на Рязани: возвращение в Смоленскую землю, на свою отчину и дедину, было связано с опасением быть схваченным и убитым сторонниками Витовта. Беспокоила князя Олега долгая разъединенность дочери и зятя - зять, в отсутствие супруги, по-прежнему проживающей в Рославле, нарушал святость семейных уз. Излишество природных сил, коими был награжден сверхщедро, Юрий Святославич погашал воинскими занятиями, охотой в мещерском лесу и, увы, вкушением нечестивых страстей.
      К сожалению, Василий Московский, союз с которым был в силе, слишком осторожничал, чтобы объединиться с Рязанью против Литвы. Избегал резких движений, обеспечивая своей земле долгий мир. Конечно, Василий обеспокоен тем, что Смоленск под Литвой. Конечно, он не желает продвижения Витовта на Рязанскую землю. Но воевать с тестем он не хотел - блюл свои собственные интересы.
      Что делать рязанскому князю? На что рассчитывать?
      Мудрый Олег Иванович и в молодые годы не очень-то лез на рожон, а в зрелые лета - тем более. Всей своей кожей он чувствовал, что рано или поздно Витовт, эта вошь на гребешке, сам нарвется на чей-нибудь безжалостный сильный ноготь. Ведь в мире были правители, страдавшие не меньшим тщеславием и обуянные не меньшей, а то и большей, воинственностью. Один из них - самаркандский владыка Железный Хромец. Этот Хромец воевал без передыху, покоряя одну страну за другой - Индию, Иран, Армению, Грузию, Сирию... - повсюду проявляя неоправданные жестокости. Теша свое тщеславие и самолюбие, с гордостью называл себя Главою лучшей половины мира и Господином счастливых обстоятельств, то есть правителем, который умеет приспособить под себя обстоятельства и заставить их служить ему.
      Князь Олег в своих предположениях обманулся ненамного. Витовт действительно попался на гребешок, но не Железного Хромца, а одного из тех правителей, кому покровительствовал сверхвоинственный самаркандец. То был ордынский царь Темир-Кутлуг, соперник Тохтамыша. В одном из сражений Тохтамыш потерпел от него поражение, бежал в страну Булгар1 на Волге, в один из улусов Золотой Орды, затем, собрав новое войско, пошел на Крым. Но и в Крыму настиг Тохтамыша тот же Кутлуг и победил его. Тохтамыш удалился с остатками войска в Киев, подвластный Литве. Витовт поспешил встретиться с неудачником - они нуждались друг в друге. Тохтамыш с помощью Витовта надеялся разбить войска Темир-Кутлуга, который овладел престолом в Сарае, и вернуть себе этот престол. В обмен на эту помощь он согласился уступить Витовту Русь вместе с Москвой.
      Имея перед собой радужную перспективу - стать государем всей Восточной Европы - Витовт энергично собрал стотысячное войско. Проведя ему смотр под Киевом, где, кроме литовско-русских ратей, предстали перед ним полки Тохтамышевых татар, польской шляхты, рыцарей немецкого Тевтонского ордена, Витовт скакал на богато убранном коне среди пышной свиты с таким самоуверенным видом, что, глядя на его царственную посадку, уверенные жесты, на его мужественное лицо, никому и в голову не приходила мысль о том, что он может проиграть.
      К Витовту в Киев прибыл посол Темир-Кутлуга со словами: "Хан Тохтамыш... враг мой, да ещё злой враг; так выдай мне его, а что ни есть около его, то тебе". (При Тохтамыше, кроме войска, была вся его многочисленная семья, двор, наполненные драгоценностями лари.)
      Витовт велел сказать противнику: "Хана Тохтамыша не выдам, а с ханом Темир-Кутлугом хочу видеться сам". И двинул полчища на юг, навстречу подходившему войску Темир-Кутлуга. Рати встретились на реке Ворскле, в пятистах верстах от Киева. Витовт рассчитывал на боевой опыт подручных ему князей, которых собралось под его знамена около пятидесяти, на современное грозное оружие - пушки и пищали - их у него было в достатке, в то время как у ордынцев такого оружия не было и в помине. Завязался бой, поначалу принесший успех Витовту. Темир-Кутлуг, имея в своем распоряжении недостаточное количество воинов, поджидал подкреплений. Выигрывая время, он прикинулся смиренным. "Почто идешь на меня? - спросил через посла. - Я не вступал никогда в твою землю с оружием". Витовт велел ответить, что Бог готовит ему владычество над всеми землями, и он требует от Темир-Кутлуга, чтобы тот признал себя его "сыном и данником, или будешь рабом".
      Темир-Кутлуг, оттягивая час решающей схватки, предлагал мир, признавая Витовта старейшим, а себя молодшим. Обещал выполнить требование Витовта чеканить на своих деньгах его клеймо. Посылал ему богатые дары и оказывал через послов высокие почести.
      В это время пришел с подкреплениями знаменитый темник Едигей, славный умом, полководческим даром и мужеством. Положение Едигея в Золотой Орде было исключительным: согласно ярлыку, данному ему Темир-Кутлугом, он был главой войска. Втайне Едигей мечтал стать фактическим правителем Золотой Орды. И был им. Не будучи чингисидом, он не мог претендовать на ханский престол открыто, но, являясь всесильным темником, Едигей ставил на престол послушных ему ханов и руководил ими. Темир-Кутлуг, по крови чингисид, внук Урус-хана, был молод и послушен ему, - в противном случае Едигей нашел бы ему замену.
      Приняв в своем шатре Едигея, молодой хан поведал ему о завышенных требованиях Витовта. Хан был в явной растерянности, ибо превосходство врага по числу войск было очевидным, да и в искусстве полководческого дара Витовта сомневаться не приходилось - на его счету было немало серьезных побед. Смуглый, плотного телосложения старый Едигей выслушал молодого хана внимательно. Вдруг он приятно улыбнулся и сказал:
      - Лучше нам умереть, чем согласиться на условия Витовта.
      Изложив Темир-Кутлугу план сражения с противником, Едигей послал к Витовту своих людей добиваться от него личных переговоров. Витовт со свитой выехал на берег Ворсклы. Едигей в окружении нукеров встал на другом берегу. "Князь храбрый! - сказал седовласый Едигей. - Наш царь по праву признал тебя старшим братом, так как ты старше его годами. Но в свою очередь я старше тебя, так следует тебе быть моим сыном, дани давать, клеймо мое чеканить на литовских деньгах".
      Витовт разгневался и приказал 12 августа 1399 года под прикрытием пушечной стрельбы перейти на левый берег Ворсклы. В широкой степи ордынцы применили излюбленную тактику: поначалу татары Едигея отступали, давая возможность противнику поверить в свою близкую победу и расслабиться. Тем временем Темир-Кутлуг обошел врага с фланга и ударил в тыл. Сумятица в литовском войске перешла в панику. Первым с поля боя бежал Тохтамыш со своим войском, за ним - поляки, литовцы, немцы, русские. Витовт спасся тем, что спрятался в непроходимом лесу и затем выведен был на дорогу надежным проводником, именем Мамай - одним из потомков темника Мамая. (Удачливый проводник получил в дар от Витовта урочище Глину1 ).
      В побоище на Ворскле Витовт потерял значительную часть войска и более двадцати князей. В числе прочих были убиты князь Ямонт, наместник Витовта в Смоленске, и смоленский князь Глеб Святославич, мечтавший отличиться в бою, заслужить доверие Витовта и, может быть, вновь получить из его руки смоленский стол.
      Татары гнались за побежденными, убивая их, все пятьсот верст вплоть до самого Киева. Став под этим городом и взяв с него окуп в три тысячи рублей, Темир-Кутлуг распустил войско для дальнейшего разорения окрестностей.
      Грабили и убивали не только победители, но и бежавшие с поля боя воины Тохтамыша...
      Глава пятая
      Супруги Вяземские
      Ночью, при свете факелов, Симеон Мстиславич Вяземский прощался с женой Ульяной. Они стояли на крыльце высоких хором. Он был одет в грубый дорожный кафтан для простолюдинов - чтобы не обращать на себя внимания встречных в дальней дороге. Путь предстоял небезопасный - в Переяславль Рязанский, где по-прежнему обретался князь Юрий Святославич. Симеону предстояло звать Юрия на большой смоленский стол - такова была воля смоленских бояр, доброхотствующих князю Юрию и не желавших более служить Витовту. Не только бояре, но и простые люди отказывались покоряться Литве, платить ей налоги, выставлять войско по первому требованию для ведения ею бесконечных войн ради её интересов. В Смоленске мечтали ещё и о возврате к старым вечевым порядкам, упраздненным литовцами. Знали, что князь Юрий Святославич при помоге князя Олега Рязанского способен вернуть Смоленской земле самостоятельность и восстановить вече, чтобы самим решать все важнейшие дела в государстве.
      Ульяне на душе было тревожно. Мужа в дороге могли узнать и поймать, и выдать его Витовтову наместнику князю Роману Брянскому. Наместник поступит с Симеоном как с изменщиком - казнит, либо, в лучшем случае, заключит в тюрьму. В её больших глазах, близ горящих факелов, отражались и тревога, и трогательная нежность. Была она и немного смущена - всего час назад они с мужем любились в опочивальне, нежно ласкали друг друга в постели.
      - Будь в пути осторожнее, - попросила она.
      - Мы будем ехать только ночами, - сказал он. - А днем отдыхать в лесу, либо в тех селениях, где нам доброхотствуют.
      - Заставы объезжайте подальше.
      - Иначе нельзя, - подтвердил Симеон.
      - И еще, пожалуйста, надевай в пути, когда это необходимо, вот этот куколь, - сказала Ульяна, подав ему головное одеяние из грубой холстины. В этом куколе не увидеть твоего лица и не разузнать тебя. Я сама его сшила. Примерь, если хочешь.
      Симеон развернул куколь и надел его на голову.
      - Ну вот, - тебя в нем не узнать, - улыбнулась Ульяна.
      Он поцеловал её, ощутив на своих губах тепло её отзывчивых губ. Он любил её, и она любила его. Вдруг Симеон подумал, что ему не хочется уезжать. В самом деле, не лучше ли было бы отказаться от опасной тайной поездки под каким-нибудь предлогом, например, под видом сердечного или иного недуга? Ведь он подвергает опасности не только себя, но и свою семью. С каким удовольствием он сейчас вновь бы очутился в объятиях Ульяны в постели!.. И пусть оно идет так, как идет. Пусть две партии в Смоленске та, что против засилья Литвы, и та, что мирится с этим засильем, ожесточенно борются меж собой, а он, Вяземский, отойдет в сторонку... Так-то вернее - выжить самому и не подвергать опасности семью... Он встряхнул головой, как бы сбрасывая с себя груз сомнений. Нет, он не отойдет в сторонку. Дело решенное - он и большая группа бояр связали свои судьбы с судьбой беспокойного и энергичного князя Юрия Святославича и все свои силы отдадут изгнанию литовцев из Смоленской земли. Сейчас некоторые из тех бояр на конях ждут его у ворот, - пора в путь-дорогу... Вдруг Ульяна сказала:
      - Прошу тебя, при встрече с князем и разговорах с ним избегай говорить обо мне. Ты знаешь, меня давно беспокоит его интерес ко мне. Он привязчив... Я боюсь, что однажды...
      Симеон спросил:
      - Ты, свет мой, хочешь, чтобы я не упомянул о тебе, даже передавая ему приветствие?
      - Желательно. Не то ему Бог знает что взбредет в голову. Я боюсь его. Боюсь, что, коль придется нам встретиться, он будет приставать ко мне...
      - Ну уж... Это ты напрасно, - улыбнулся Симеон. - Я ему надежный друг и соратник, и он это ценит. Не станет же он всерьез приударять за женой своего друга... Об этом даже смешно подумать.
      Вяземский снова привлек жену к себе, поцеловал долгим горячим поцелуем. Сошел с крыльца, легко вскочил на коня, убранного совсем просто все по той же причине - не привлекать к себе внимания - наклонился и снова поцеловал быстро сбежавшую за ним жену.
      Выехав из ворот усадьбы, путники шагом направились к главным воротам города. В эту ночь на страже у ворот стояли воины, преданные Симеону Мстиславичу.
      К рассвету Вяземский и несколько бояр были уже далеко от Смоленска. Ехали чаще лесом, иногда полями. Встречные селения старались объезжать. Вяземский не раз вспоминал о своем разговоре с Ульяной, о её беспокойстве. Улыбался. Как она не понимает, что не может князь Юрий, при всем его беспутстве, каким он отличался в молодые годы, зариться на жену преданного ему друга? Да ещё в теперешнем-то возрасте?
      Через несколько дней с большой осмотрительностью объехали пограничный город Медынь, где была крепкая застава, и, вступив на Рязанскую землю, почувствовали волю. Теперь они ехали прямой дорогой, уже днями, через все селения, где старосты предоставляли им места для отдыха, сытно кормили их самих и их коней.
      Юрий Святославич встретил их у Глебовских ворот и сопроводил на смоленский двор, давно уже построенный в Переяславле для смоленских гостей. Вяземский рассказал князю Юрию о настроениях в Смоленске, о том, что большинство граждан не хотят больше мириться с литовским засильем. Зовут Юрия Святославича на престол. Зовут его и родные младшие братья, Владимир и Иван. Самое время, воспользовавшись настроением народа и тем, что Витовт потерпел тяжелое поражение на Ворскле, сделать решительную попытку прогнать из Смоленска Витовтова ставленника.
      Слушая Вяземского, Юрий Святославич встал с кресла и, взволнованный вестями, порывисто ходил по покою. Глаза его блестели. Усы топорщились. Половицы под ним скрипели. Он напоминал мощного льва в теснившей его клетке. Обратясь к одному из старейших смоленских бояр, именем Семен Непролей Гаврилович, с которым в прежние времена не раз хаживал в походы и которого многократно назначал послом, спросил его:
      - А ты, Семен Непролей Гаврилович, что скажешь? Пора иль не пора?
      - Пора, княже, самая пора! - огладя широкую бороду, ответил тот.
      - Что ж, идем на челобитье к тестю моему, великому князю Олегу Ивановичу Рязанскому...
      Князь Юрий был так взволнован, что даже не осведомился о своей семье, проживающей в Рославле.
      Олег Иванович принял смоленского зятя и его бояр немедленно. Увидев радостно-возбужденный блеск в глазах зятя, понял - произошло нечто важное. Нечто важное он связывал лишь с одним - назревшей необходимостью выступать. Поражение Витовта на Ворскле, этот неожиданный подарок рязанскому и смоленскому князьям (а также и московскому), лишь подготовило почву для совместного похода. Здравый смысл им подсказывал - надо ещё подождать, пока в самом Смоленске не созреет благоприятная обстановка. Его жители некоторое время надеялись на то, что новый Витовтов наместник облегчит их участь, однако их ожидания не сбывались, и они уже начинали вновь роптать. Не наступил ли тот час, когда их ропот воплощается в протест?
      - Ну, что? - нетерпеливо спросил Олег Иванович.
      - Отец. - Князь Юрий опустился перед ним на колени. - Пришла пора садиться на конь. Мои сограждане зовут меня на престол... Умоляю тебя, сотвори Христову любовь и посади меня на смоленский стол... На моей отчине и дедине...
      Олег Иванович лишь деловито осведомился, кто именно из смоленских бояр доброхотствует князю Юрию. Их, сторонников Юрия, по словам зятя, действительно было большинство. А если учесть, что и младшие братья, Владимир и Иван, желают возвращения старшего брата, и простой народ того же хочет, то колебаться не пришлось. К тому же, к этому времени упрочились дружественные отношения с Москвой - дочь Юрия Святославича и внучка Олега Ивановича Настенька была уже выдана замуж за московского князя Юрия Дмитриевича.
      - Дери лыко, поколе не залубенело, - с твердостью в голосе сказал князь Олег. - Медлить нельзя.
      Со всей суматошностью Юрий Святославич принялся готовиться к походу. Никогда его не видели таким лихорадочным и возбужденным, таким радостным. Как будто победа была уже у него за пазухой.
      И лишь перед самым выступлением, как бы спохватясь, он спросил у Вяземского - а что ему известно о здоровье княгини Анастасии Олеговны и детей, её и Юрия Святославича? Осведомился и о здоровье Ульяны. Симеон охотно ответил, что семья князя в добром здравии пребывает в Рославле и ждет не дождется возвращения мужа и отца на родину. Точно так же охотно, не испытывая и капли ревности, Вяземский ответил и об Ульяне - она в добром здравии. Князь Юрий кивнул и тут же отвлекся на дела, связанные с предстоящим походом.
      Глава шестая
      Юрий Святославич мстит...
      Однажды, перед самым походом в Смоленск, тесть и зять беседовали меж собой особенно доверительно. Юрий Святославич сказал:
      - Коль сяду с Божией и твоей, отец, помощью на смоленский престол, первым делом прикажу казнить князя Романа Брянского - прихвостня Витовтова... - Взъерошил усы, и без того в растопырку, и с яростью, злобно, добавил: - Ненавижу этого Романа из Брянска! Ненавижу его приспешников!
      Олег Иванович смолчал, зная, что сейчас ему не охладить Юрия, слишком долго он страдает, насильно отторгнутый от престола и отлученный от родины.
      Смоленск осадили в августе 1401 года. В городе шли распри между доброхотами Юрия и сторонниками Витовтова наместника. Олег Иванович через послов предупредил наместника и его сторонников:
      "Если не отворите града и не примете господина вашего Юрия Святославича, то буду стоять долго и предам вас мечу и огню. Выбирайте: жизнь или смерть".