ПРОЛОГ

      Сегодня с самого утра он чувствовал какой-то необыкновенный душевный подъем. Возникало давным-давно забытое ощущение радости и наполненности жизни.
      Он сам не понимал, почему вдруг так загнался по этой девчонке, на вид самой обычной. Уж сколько их было в его жизни – не пересчитать. А тут вдруг что-то зацепило.
      «Как мальчишка, честное слово! – подумал он про себя и не понял, злится он на себя или радуется. – Снимать ее еще вздумал, вот уж точно мальчишество!»
      Он покосился на угол, где лежали видеокассеты и взял одну из них. Включив ее, он стал смотреть. Вот она идет по двору, спиной к нему, вот, наоборот, возвращается домой, и лицо ее очень хорошо видно. Она словно смотрит прямо в объектив, хотя понятия не имеет о том, что ее снимают.
      Он досмотрел пленку до конца и положил ее на место. «Надо что-то делать с собой, – подумал он. – А то совсем дела не идут – только ей башка и забита», – и почувствовал, что ему совсем не хочется ничего делать с собой, а хочется просто, чтобы она всегда была рядом.
      И когда прозвенел звонок в дверь, он, несмотря на то что был поглощен только его ожиданием, вдруг вздрогнул.
      Она даже не вошла, а, как ему показалось, впорхнула в комнату и будто бы растворилась в ней. Словом, заполнила собой все пространство.
      Подойдя к ней, он нежно провел рукой ей по волосам, скользнул губами к шее, потом, закрыв глаза, нашел ее губы, после чего нежность уже уступила место страсти.
      С пылкостью голодного леопарда он набросился на нее прямо в прихожей. Он решил компенсировать этим напором чувство неуверенности, которое таилось в глубине его. Все-таки это происходило в первый раз между ними, и сакраментальный, почти гамлетовский вопрос «даст или не даст» присутствовал в его сознании.
      Она отстранялась, притворно смущаясь, но в то же время сама начала проявлять сперва слабую, а потом все более активную инициативу.
      Как ему показалось, и это его обрадовало, она начала поддаваться магии его сексуального обаяния. Все-таки он всегда был довольно привлекательным: высок, хорошо сложен, со спортивной фигурой. Он с юности привык к тому, что женщины с легкостью западают на него, и теперь, к тридцати пяти годам, ситуация практически не изменилась.
      Он уже ласкал ее грудь, она была упруга, что всегда нравилось ему. Он почувствовал, что дальше сдерживаться уже не сможет и резким движением подняв девушку на руки, понес ее в комнату.
      Тут он ощутил, как кольнуло сердце.
      «Черт, как не вовремя!» – выругался он про себя, вспомнив о предостережении врачей не слишком предаваться плотским утехам.
      На миг он застыл, но тут же мысленно послал всех врачей у черту вместе с их предостережениями.
      «Из-за их идиотских предсказаний упустить такой шанс? – пронеслось в голове. – Да это просто глупо!»
      Тем более что нижняя чакра активно сопротивлялась верхней. Желание и напряжение, исходившие снизу, оказались сильнее предостерегающих сигналов, исходивших с левой стороны груди.
      Девушка не сопротивлялась, она лишь учащенно вздыхала и, казалось, вся была в предвкушении предстоящего действия.
      Он решительным движением расстегнул ей джинсы и стал стягивать их. Под джинсами он обнаружил белую тонкую кожу ее стройных ног. Эти формы манили его, он представил, как сейчас жадно войдет его плоть в пространство между ними. Эйфория захватила его. Он, покончив с джинсами, перешел к атаке на последний бастион, игнорируя слабые попытки ее рук воспрепятствовать этому…
      … Кончил он довольно быстро. Оно было и понятно: всегда так бывает с новенькими и свеженькими. Он испытал даже нечто похожее на разочарование. И, как назло, снова заныло сердце.
      – Ты такой прыткий… – с непонятным оттенком не то разочарования не то комплиментарности проговорила она.
      Было очевидно, что в прошедшем акте она не испытала того удовольствия, на которое, возможно, рассчитывала, и взгляд ее голубых глаз красноречиво об этом свидетельствовал.
      Это проняло даже такого законченного полового эгоиста, каковым являлся он. Наступила напряженное молчание.
      Он понял, что партнерша желает продолжения полового пиршества.
      – Я сейчас выпью чайку… – неуверенно начал он.
      – Может быть, коньячку? – предложила она.
      – Можно, – после некоторого раздумья согласился он.
      Подойдя к бару, он достал бутылку коньяка, две рюмки, поставил все это на столик и приготовился разливать коньяк.
      – Подожди, – остановила она его. – Рюмки-то хотя бы протереть нужно.
      С этими словами она подхватила обе рюмки и понесла их в кухню. Оттуда до него донесся шум льющейся воды.
      Вскоре она вернулась и с улыбкой поставила рюмки на стол, сама наполнив их коньяком.
      Когда они выпили, он еще некоторое время лежал, уставившись в потолок, чувствуя, как горячая волна разливается по телу.
      Наконец он почувствовал в себе силы для следующей атаки. И, прервав девушку, которая увлеченно рассказывала ему историю, произошедшую на прошлой неделе с ее подругой, привлек ее к себе и поцеловал в губы. После чего проведя рукой по ее телу от плечей до ног сделал попытку взгромоздиться на нее.
      – Я так не хочу! – вдруг капризно заявила она. – Это так банально!
      – А как ты хочешь? – обескураженно спросил он.
      – Я хочу чего-нибудь необычного.
      – Это как – стоя, что ли? – не понял он.
      – Нет, – закатив глаза, ответила она. – Ты смотрел «Основной инстинкт»?
      – Да.
      – Помнишь, как привязывали мужика к кровати?
      – Ну?
      – Я хочу того же!
      И, видя на его лице некоторое замешательство, добавила:
      – Ведь здесь же нет ножей для колки льда… А что, у тебя никогда такого не было?
      – Не-а, – честно ответил он.
      – В таком случае нужно попробовать… Очень интересные ощущения.
      Следующие пять минут были посвящены поискам веревок и процессу привязывания мужчины к батарее, которая находилась прямо за изголовьем кровати.
      – Только ты не сильно… это… типа усердствуй, – попросил он.
      – Что ты, милый! – с ласковой улыбкой успокоила его она.
      И, проведя манипуляции с его членом, она заняла боевую позицию сверху. Потом она неожиданно встрепенулась и, спустив одну ногу мужчины вниз, начала привязывать ее к ножке кровати.
      Лежавший доселе спокойно на кровати мужчина заволновался.
      – А это-то зачем?
      – Ты ничего не понимаешь! Это добавит остроты ощущений.
      И, окончательно успокаивая его, она прильнула губами к его члену и, активно работая язычком, начала приводить его в боевое состояние.
      Спустя некоторое время она почти исступленно прыгала на нем. В его глазах отражались то удивление, то радость наслаждения, то холод ужаса, а движения все продолжались. Он начал задыхаться.
      – Подожди, не надо, тише! – попросил он. – Ох! Стой! Хватит!
      Внезапно острая боль пронзила его позвоночник, а в глазах потемнело…
      Но девушка упорно продолжала идти к своей цели…

* * *

      Резкий порыв октябрьского ветра сорвал целую стаю пожелтевших листьев с деревьев, и они, кружась и кувыркаясь, стремительно полетели по воздуху.
      Лариса потуже запахнула воротник нового кашемирового пальто и заспешила вперед.
      «А ботиночки-то не греют совсем, – констатировала она, ощутив, как подмерзают ее ноги в купленных на прошлой неделе черных замшевых ботинках, – нечего было мажорить и гнаться за ценой и стильностью, насколько комфортнее было бы в каких-нибудь грубоватых ботах на меху типа Сашкиных».
      Но Лариса никогда и никому, кроме себя, не призналась бы в том, что сглупила с этой покупкой. Она до хрипоты доказывала бы, что совершенно не мерзнет и вообще чувствует себя замечательно, и ничуть не жалеет, что выбрала именно эти ботинки – остроносые, на высоченном изогнутом каблуке, но такие холодные, черт бы их подрал!
      «И главное, стоили, как чугунный мост!» – сокрушенно вспомнила она, с каким чувством, словно от сердца отрывала, платила в кассу огромную сумму.
      И ведь на базаре можно было купить дешевле, но – фи! Какой базар, мы же интеллигентные люди!
      Лариса принадлежала к так называемой богемной среде. Мать ее была актрисой в театре, и девочка с раннего детства проводила много времени в ее гримерке. Отец преподавал в университете, весь был в науке, и не мог уделять дочери должного внимания.
      Росла Лариса сама по себе. И выросла такая, и говорить о себе так любила: «Я сама по себе».
      Двадцать шесть лет, мужа нет, детей нет – сама по себе.
      «И отлично, что все так! – в очередной раз подумала Лариса, откидывая со лба свои огненно-рыжие волосы. – Я ведь стерва! Какая мне семья!»
      Взять вот Катьку – двадцать один год, а уже муж и дочка. И что? Никакой жизни! Впряглась сама в этот воз! И ведь все есть: и деньги, и внешность, и молодость – живи и радуйся! – так нет же, захотелось этот хомут на себя надеть.
      «А я так не хочу!» – решительно притопнула ногой Лариса и, ощутив, как ветер коварно пробирается под кашемир, заспешила дальше, к той самой Катьке, с жизнью которой только что сравнивала свою жизнь.
      Они все с детства жили в одном дворе – Лариса, Катька, Сашка, Алина… Одна Оксанка кантовалась то тут, то там, у бабушки. Правда, с Катькой в детстве девчонки не дружили из-за разницы в возрасте.
      Катька жила в одном доме с Ларисой, но так как была на пять лет ее моложе, то Лариса «соплячку» просто игнорировала. Однако когда Катька вступила в возраст семнадцати лет, и разница эта перестала так сильно ощущаться, они с Ларисой к обоюдному удивлению вдруг обнаружили, что очень легко находят общий язык. И другие девчонки охотно приняли добрую, веселую, немного легкомысленную хохотушку в свою компанию.
      Катька, выросшая в очень обеспеченной семье, стремилась к красивой жизни. И ее тянуло к Ларисе, которая казалась ей воплощением этой жизни. У Ларисы все было окутано ореолом таинственности, романтичности, загадочности – всем тем, чего так не хватало вполне благополучной, но слишком уж скучной Катькиной жизни.
      Отец ее был заместителем начальника Комитета по управлению имуществом, что давало Катьке много преимуществ, которыми она усиленно пользовалась.
      Катька рано выскочила замуж. Естественно, за обеспеченного товарища, который был старше ее на пятнадцать лет. Он был бизнесменом и возглавлял крупную строительную фирму.
      – Ну ладно замуж, но ребенка-то зачем рожать? – недоумевала Лариса. – Ты для себя поживи!
      А Катьке очень хотелось стать взрослой. К тому же ребенок, по ее мнению, должен был избавить ее от скуки. И вот родилась Настя. Катька относилась к ней скорее как к младшей сестренке, чем как к дочери. Заботилась, конечно, по мере сил, но всегда была рада, когда девочку забирали родители. От скуки-то Катька избавилась, но не подумала при этом, что вместе со скукой уйдут из ее жизни и беспечность и беззаботность.
      Жить они с мужем переехали в дом напротив – муж специально купил там квартиру, чтобы Катеньке быть поближе к родителям.
      Муж Катькин был человеком серьезным, но любил свою молоденькую жену просто безумно, потакал всем ее капризам, а Катька… Катька немного жалела, что опять в ее жизни все получилось слишком правильно, так, как надо, слишком хорошо и благополучно, а оттого скучно. А хотелось сильных страстей.
      Сильных страстей всегда с избытком хватало Ларисе. У нее не было тех финансовых возможностей, что у Катерины, и она, отчаянно страдая по материальному достатку, пыталась искусственно вносить в свою жизнь ощущение полета – того, что могло бы его заменить, по ее мнению. Отсюда бесконечные разговоры о тайных поклонниках, осыпающих ее букетами экзотических цветов и режущих из-за нее вены.
      Катька слушала, ахала, охала, качала головой, вздыхала и верила, верила безоговорочно всему, что плела Лорка.
      Вот и сейчас Лариса спешила к ней, чтобы поделиться рассказами о своем новом любовнике. Любовник, честно говоря, был так себе, но Лариса уже позаботилась о том, как представить эту историю таким образом, чтобы Катька просто ошалела от зависти.
      Лариса бежала к Катьке с работы, которая надоела до чертиков. Посудите сами, что это за работа – библиотекарь? Тоска непролазная! То ли дело в театре…
      Лариса до сих пор не могла себе простить, что не пошла в театральное. А все мать. Категорически заявила, что только через ее труп дочь пойдет в «этот вертеп». Однако сама без своего вертепа жить не могла. А Лариса была абсолютно уверена в том, что у нее талант. И сейчас, когда время уже было безвозвратно упущено, Лариса любила встать перед зеркалом, гордо откинуть назад свою красивую голову и произнести звучным голосом цитату из какой-нибудь трагедии. Она считала, что создана именно для трагедии…
      «Может, потому и вся жизнь моя – одна сплошная трагедия? – подумала она вдруг и содрогнулась от этой мысли, сразу же одергивая сама себя, – блин, да что я такое несу! У меня же все нормально! Более того, у меня все просто отлично!»
      Ветер налетел очередным шквалом, Лариса аж захлебнулась и бегом бросилась к подъезду девятиэтажки, где жила Катька.
      Войдя в лифт, она стянула перчатки и подула на покрасневшие руки.
      «И перчатки дерьмо! – заключила Лариса, нажимая на кнопку с цифрой шесть. – И вся жизнь – дерьмо!»
      Катька встретила Ларису радостным визгом с бросанием к ней на шею.
      – Ладно тебе, – смеясь, чуть поморщилась Лариса. – Чего делаешь-то?
      – Да что мне делать! – вздохнув, развела руками Катька. – От скуки умираю. Мой забрал ребенка и повез в цирк, а я вот одна сижу.
      – Ладно, сейчас я тебя развеселю.
      – Отлично! – обрадовалась Катька. – Ой, как здорово, Лоронька, что ты зашла. Проходи, проходи, кофе будешь?
      – И кофе, и пожрать чего-нибудь – я с работы.
      – Сейчас! – Катька метнулась в кухню, приплясывая от радости.
      Хлопнула дверца холодильника, и зазвенели тарелки.
      У Катьки всегда можно было вкусно поесть. Нет, готовить она ничего не готовила – не умела просто, так же, как и Лариса, в семье которой отродясь не водилось ничего, кроме покупных пельменей, колбасы и сосисок. Но Катькин огромный «Стинол» всегда был забит всяческими деликатесами, которые с приходом гостей все выгружались на стол – Катька была нежадной.
      – Идем сюда! – весело крикнула она, высовываясь из кухни.
      – Сейчас, руки помою, – откликнулась Лариса, проходя в ванную и намыливая руки ароматным жидким мылом.
      Парфюмерия, которой у Катьки были забиты все полочки в ванной, была, конечно, высшего качества, и Лариса невольно в очередной раз позавидовала своей подружке.
      «И почему ей всю жизнь везет? И ведь главное, словно не ощущает этого. Как будто все это богатство – как само собой разумеющееся…» – задумалась Лариса, смазывая руки питательным кремом «Кристиан Диор».
      – Лора! – Катькин голос оторвал Ларису от невеселых мыслей. – Ну ты идешь?
      – Да, – ответила Лариса, недовольная собой. В самом деле, чего опять раззавидовалась? Ведь она же любит Катьку, и шла к ней вовсе не для того, чтобы сравнивать ее и собственный достаток.
      – Садись, – сказала Катька, нажимая кнопку электрочайника.
      На столе уже были выставлены разнообразные баночки, скляночки, красивые упаковочки…
      – Только бутерброды сама делай! – заявила Катька, влезая ложкой в банку со сгущенкой.
      – Все сладкое лопаешь? – не удержалась Лариса. – Гляди, разнесет тебя. И так поправилась…
      – Где? – испугалась Катька и даже вскочила. – Где поправилась? – она вылетела в коридор и закрутилась перед огромным зеркалом.
      – Разве я поправилась, Лора? – отчаянно зазвенел оттуда ее расстроенный голос.
      – Задница прибавилась, – посмеиваясь, отозвалась Лариса, намазывая бутерброд черной икрой.
      Катька вернулась назад и обреченно плюхнулась на стул, удрученно качая головой.
      – Это все сгущенка, черт бы ее побрал… – констатировала она. – На шейпинг надо идти.
      – Ладно, не переживай! – махнула рукой Лариса, зная, как расстраивается Катька по поводу своей фигуры. Ей всегда она казалась несколько крепковатой.
      – За месяц спадет, как ты думаешь, Лора? – спросила Катька с такой серьезностью, что Лариса не выдержала и прыснула.
      – Спадет, конечно, – уверила она свою доверчивую подружку. – Все нормально будет. Тебе двигаться надо, а на сгущенку поменьше налегать.
      – А, ладно! – махнула рукой Катька. – С завтрашнего дня начну, а пока можно.
      Сразу повеселев от принятого разумного решения, она разлила по чашкам кофе, бухнула себе три ложки сахару, добавила столько же сгущенки и с удовольствием принялась пить свой коктейль.
      – Так что ты хотела мне рассказать веселого? – спросила она, с трудом двигая ртом, набитым пирожным.
      – Ох! – Лариса томно закатила глаза, выдержала паузу, а потом резко выдохнула:
      – У меня новый поклонник!
      – Да ты что-о? – протянула Катька. – Везет же! Ну, говори.
      – Ну что говорить? – притворно вздохнула Лариса. – Познакомились три дня назад, он пригласил в ресторан, отвез домой… Вчера позвал к себе. На ночь… – добавила она.
      Катька слушала, затаив дыхание.
      – А наутро, пока я спала, – вдохновенно продолжала Лариса, – он встал и съездил мне за огромным букетом роз и осыпал меня ими…
      – Да ты что? – Катькины глаза стали совсем огромными, и она зачерпнула еще сгущенки. – А где же розы?
      – Да, я их на работе оставила! – махнула рукой Лариса. – Пусть наш скучный зал украшают.
      – Здорово! – вздохнула Катька.
      Лариса, забавляясь от души, рассказывала о своих приключениях, уплетая бутерброды, потом неожиданно встала и сказала:
      – Ну, мне пора.
      – Как, ты уже уходишь? – расстроенно спросила Катька, идя за Ларисой в коридор. – Посидела бы еще.
      – Не могу, не могу, – вздохнула Лариса. – Меня ждут.
      И, чмокнув Катьку в пухлую румяную щеку и помахав ей рукой в черной перчатке, упорхнула из квартиры, оставив Катьку завидовать и мечтать о том, как когда-нибудь и у нее появится прекрасный поклонник. Муж, конечно, в расчет не берется.
      Войдя в лифт, Лариса устало прислонилась к стенке. Твою мать! Ну что за гребаная жизнь?! Только глупенькая Катька и позавидует!
      Лариса вспомнила, как познакомилась со своим новым «бойфрендом»: она стояла на остановке, мерзла, проклиная все на свете, а он проезжал мимо, предложил подвезти. Лариса села, не задумываясь. По дороге случайно выяснилось, что они живут совсем рядом.
      Пригласил сразу к себе, а отнюдь не в ресторан. И осталась там в первую же ночь – собственно, это было понятно с первой минуты их общения. И не было никаких цветов и красивых ухаживаний, а все было быстро, просто и очень буднично…
      Наутро Лариса поехала на работу, сама поехала, потому что он спал и вставать в такую рань, чтобы везти ее, совсем не собирался.
      Договорились встретиться сегодня, и от Катьки Лариса направлялась к нему.
      «А может, не ходить? – с тоской подумала она. – Пошли бы они к черту, эти козлы?»
      Но она знала, что все равно пойдет, потому что уже привыкла так жить. Мужчин в Ларисиной жизни было много. Сколько много? Она не считала. Зачем? Она их просто использовала, а они ее. Всегда было так. Никогда никого не любила, никогда никто ее не любил. Разве что Игорь… Но об Игоре сейчас думать не хотелось совершенно. Только расстраиваться.
      Лариса откинула все лирические мысли и вошла в соседний дом. Поднявшись на третий этаж по лестнице, она остановилась, обернулась, убедившись, что ее никто не видит, и позвонила.
      «Хотя чего прятаться! – досадуя на саму себя, подумала Лариса, – все равно наверняка весь дом в курсе. Разве от соседей что скроешь?»
      На звонок никто не открыл, хотя Лариса ясно слышала звуки музыки, доносившейся из квартиры.
      Лариса раздраженно позвонила несколько раз. Никто не открывал.
      «Ну и пошел ты!» – с каким-то даже облегчением подумала она, уже собираясь уходить, как вдруг заметила, что дверь приоткрыта.
      Подумав, что поклонник, наверное, специально оставил ее незапертой для Ларисы, а сам, вероятно, пошел в ванную, Лариса толкнула дверь и прошла в квартиру.
      Он лежал на кровати.
      – Эй! – позвала Лариса, подходя к нему прямо в ботинках. – Вставай, мой птенчик, твоя ласточка прилетела!
      И тут только она заметила, что мужчина крепко привязан к кровати за руки и за ноги, а его член перетянут у основания каким-то жгутом.
      Увидев закатившиеся глаза и вывалившийся язык своего недавнего любовника, Лариса отшатнулась.
      Потом осторожно взяла его за руку и тут же отбросила ее – рука была абсолютно холодной.
      Оперевшись одной рукой о крышку стола, Лариса сделала несколько глубоких вдохов, стараясь успокоиться, потом рука ее потянулась к сумочке за сигаретами, но неожиданно замерла на полпути, и Лариса опрометью кинулась в туалет, сотрясаясь там в приступе нахлынувшей рвоты.
      Когда она, шатаясь, вышла оттуда, держась при каждом шаге за стены, то долго не могла заставить себя войти в комнату, где лежал труп. Но идти было нужно – Лариса оставила там свою сумку. Просто уронила ее на пол, кинувшись в туалет.
      «Сейчас, сейчас, – успокаивала она себя. – Я постою немного и войду туда. Я просто возьму сумку и сразу же уйду. И надо, наверное, в милицию позвонить, и в „скорую“…»
      Удивляясь сама себе, куда в критическую минуту девались ее выдержка и хладнокровие, Лариса стояла в коридоре и набиралась решимости.
      – А чего это у нового соседа дверь-то открыта? – послышался вдруг с лестницы женский голос. – Коль, зайди, а?
      – Да чего тебе надо! – недовольно откликнулся мужчина. – Мало ли что там у человека, твое какое дело!
      – Ну, а может, случилось чего? – не унималась женщина. – Я загляну только…
      Лариса вжалась в стену, потом метнулась в спальню.
      – Коля! – услышала она оттуда громкий крик женщины. – Да он мертвый тут! Надо милицию вызывать!
      Торопливо протопали мужские шаги в зал, и Лариса, не соображая, что делает, вылетела из спальни, быстро миновала коридор и выскочила на лестницу.
      Она неслась, перепрыгивая через несколько ступенек, не зная, заметили ее соседи или нет, и в голове ее билась только одна мысль – скорее подальше отсюда!
      Разум словно покинул ее голову, и Лариса подчинялась только эмоциям. А они гнали ее прочь.
      Лариса очнулась, когда обнаружила, что сидит на лавочке в детском садике рядом со своим домом и пытается найти в карманах пальто сигареты. Потом медленно в ее памяти стали всплывать последние события, и до нее дошло, что сигареты остались в сумочке, а вот сумочка – о, господи! – осталась в квартире, где лежал труп.
      «Наверное, там уже милиция приехала… – как-то тупо подумала Лариса. – Меня наверняка ищут…»
      Ищут, ищут, – монотонно застучало в висках.
      «Куда же мне теперь идти? – растерянно задала сама себе вопрос Лариса. – Домой нельзя, нужно где-то пересидеть, все как следует обдумать, а потом уже возвращаться домой. Черт, ну почему я сразу не вызвала милицию!» – чуть не завизжала она, с тоской ковыряя носком ботинка землю.
      Ноги окончательно продрогли. Жутко хотелось курить.
      Начинало темнеть. Двери детского садика то и дело распахивались, и оттуда выходили мамы, папы, бабушки, ведущие за руку своих малышей домой.
      Ларисе стало совсем неуютно.
      «К Ксюхе поеду! – решила она. – У нее пока искать не будут, а там пораскину мозгами, что дальше делать».
      Проездной, слава богу, находился в кармане пальто, там же гремела какая-то мелочь. Лариса порадовалась и этому, вышла из садика и купила в ближайшем ларьке четыре сигаретки «Pall Mall» – у Ксюхи наверняка какая-нибудь «Ява», а мы все-таки люди интеллигентные – и, стараясь не думать о ногах, которые уже начало ломить от холода, поспешила на вокзал на остановку.

* * *

      К Ксюхе очень удобно было приходить в гости – она жила одна. Жила одна в стареньком частном доме возле Сенного базара. Раньше там жила ее бабушка, потом она умерла. Ксюха, сильно погоревав о смерти любимой бабули, тут же переселилась туда, практически сбежав от родителей. И пусть там не было удобств, зато там было нечто гораздо более важное – свобода. Свобода от вечно пьяных, ссорящихся и дерущихся родителей.
      Ксюха и в детстве часто сбегала к бабушке, ища там утешения и ласки. Ей всегда этого не хватало. Может быть, потому и кинулась очертя голову к Славке – он все-таки был с нею нежен. Правда, когда напивался, куда все девалось, но ведь бывали же приятные моменты…
      Глухой стук, а затем громкий детский плач вывели Оксанку из задумчивости, и она бросилась в спальню. Андрюшка, конечно, уже проснулся и попытался самостоятельно вылезти из кроватки. Ему это, естественно, не удалось, и он шарахнулся лбом о пол, жутко разобиделся на весь белый свет и заревел.
      Ксюха схватила сына на руки и стала успокаивать:
      – Ну-ну, перестань, маленький! Зачем же ты сам полез, позвал бы меня?
      Мальчишка только сопел носиком, прижимаясь к худенькому материнскому плечу.
      – Сейчас я тебе кашки сварю, подожди, – сказала Оксанка, выходя в кухню и сажая ребенка на высокий стул.
      Сунув ему расписную деревянную ложку в качестве игрушки, она кинулась к плите.
      «Такой же, как отец! – подумала Ксюха про Андрюшку. – Тот тоже везде лезет, все сам, сам, а что из этого получается?»
      У Славки, от приятных моментов с которым и появился Андрюшка, из его влезаний куда не следует ничего хорошего не получалось. Куда только он не вляпывался, а расхлебывать приходилось Оксанке, потому что как только дело пахло жареным, у Славки сразу же пропадала вся энергия. Выпутаться самостоятельно он уже не мог.
      А Ксюха всегда выручала, всегда. И ничего не ждала взамен. «Ты только люби меня», – часто говорила она с улыбкой, когда в очередной раз спасала своего непутевого друга от неприятностей.
      Славка клялся и божился, что, конечно, будет любить, что ни во что больше не влезет, что пойдет работать в «нормальное место», что это в последний раз, но… Проходило недели две, и все повторялось.
      А потом заявил о своем существовании Андрюшка, сначала робко, а потом все настойчивее, и Ксюха, потуже перетягивая выступающий живот, ломала голову, что же будет дальше.
      Славка как раз в этот момент почему-то резко осознал себя самостоятельным человеком и высказал Ксюхе, что устал от ее забот.
      «Что я, сам не могу справиться, что ли?» – заявил он ей. И ушел. Ушел, оставив ее одну решать свои проблемы.
      Ксюха, неожиданно для всех и для себя, проявила твердость и родила ребенка. Это выглядело как сумасшествие – мужа нет, родителей, можно сказать, тоже нет – мама и папа не то что не помогали единственной дочери, но старались по возможности стянуть у нее что-нибудь. И работы приличной не было. Хорошо хоть, что был дом, где она могла жить одна – в квартире с пьющими родителями не могло быть и речи о воспитании ребенка.
      Конечно, были подруги – Алина, Сашка, Катька, Лариса. Именно они и помогли, а иначе Ксюха просто умерла бы с голоду. Господи, девчонки… Пожалуй, кроме них и сына у Ксюхи и не было близких людей. Славка… Но ведь Славка в этой ситуации проявил себя скорее… Нет, врагом Оксанка его не могла назвать, но уж и не другом.
      «А ведь он всегда предавал меня, – неожиданно всплыла у нее мысль. – Всегда отстранялся, когда возникали трудности, всегда перекладывал их на меня!»
      Почему-то это внезапное озарение накрыло ее, и она, позабыв о булькающей в кастрюльке каше, опустилась на старенькую табуретку, не замечая, как жидкая молочная смесь капает с ложки ей на подол домашнего халата…
      Оксанка вспоминала об их отношениях, пытаясь проанализировать различные ситуации, и приходила к одному выводу – он ее просто использовал, когда она была ему нужна. А когда у нее возникали проблемы, всегда умудрялся так изворачиваться, чтобы оказаться в стороне, да еще и Ксюху во всем обвинить…
      П-ш-ш-ш!
      Каша, рассердившись за невнимание к ее персоне, взбунтовалась и бурным потоком взвилась вверх, поднимаясь за края кастрюльки и заливая плиту.
      Ксюха ахнула и кинулась за тряпкой, зацепившись по дороге рукавом халата за дверную ручку. Рукав порвался с оглушительным треском. Почему-то именно это обстоятельство явилось последней каплей, и Ксюха, не выдержав, плюхнулась на стул и разревелась.
      …Когда Славка ушел, она долго плакала, несколько раз за день. Ходила высохшая и почерневшая. Алина с Катькой просиживали вместе с ней часами, уговаривая поесть. Потом приходила Сашка, решительно брала ложку в руки и принималась кормить Оксанку как маленького ребенка.
      – Это не для тебя! – строго сдвигая светлые брови, говорила она. – Это для ребенка. Раз уж решила рожать – нечего выпендриваться!
      Именно этот строгий тон действовал на Ксюху лучше, чем уговоры других девчонок. Ксюха послушно брала ложку, начинала есть и даже как-то успокаивалась.
      Сашка и с работой Ксюхе помогла – устроила официанткой в кафе. Не бог весть что, конечно, но деньги стали появляться.
      – Тебе сейчас именно это и нужно, – уверяла Сашка. – Ребенка на ноги поставить, а потом можно и учиться пойти.
      Да, учиться было надо. Куда пойдешь-то с вшивым дипломом кулинарного училища? Вон, сейчас даже продавцов набирают с высшим образованием. А когда Ксюхе учиться? И, главное, она сама чувствовала – не хватает у нее чего-то для этого.
      «Ума, что ли?» – вытирая слезы, подумала Ксюха.
      Ведь хотелось ей учиться, всегда хотелось, но кто поможет? Родители, что ли? Да у них самих восемь классов образования! И на дочь всегда было наплевать. Работали всю жизнь на заводе – больше пили, чем работали, сколько раз увольнять собирались! Даже родительских прав лишать. Мать в такие минуты слезы лила, умоляла чуть ли не на коленях, обещала исправиться, и действительно вроде бралась за ум. Но проходила от силы неделя – и все начинало вертеться по старому, привычному кругу…
      …Андрюшка, увидев слезы матери, сначала испугался, а потом на всякий случай тоже решил зареветь. Его протяжный басок вернул Оксанку к жизни, она быстро вскочила со стула и принялась отшкрябывать кастрюлю с пригоревшим молоком.
      – Перестань, сынок, – ласково обратилась она к мальчику. – Все уже хорошо. Мама не плачет.