Отъезд Александра подействовал на толпу, как неожиданный громовой удар: новгородцы поняли, что доблестный князь, которому интересы Новгорода не менее дороги, в гневе предоставлял их собственной участи и всем последствиям ханского гнева. Они вдруг почувствовали себя осиротелыми. Ужас охватил всех… То обстоятельство, что князь на этот раз даже не счел нужным обратиться к гражданам с увещанием, но молча и грозно удалился, ясно говорило новгородцам, что пора для всякого рода переговоров миновала. Став на краю бездны, новгородцы опомнились и поспешили заявить князю, что согласны допустить исчисление. Александр немедленно возвратился с татарами. Мертвая тишина водворилась в недавно еще столь шумном городе, точно траур надел на себя Великий Новгород. Молча, но со злобой в душе смотрели граждане, как «начата окааннии ездит по улицам, пишуще домы христиан-скьш». Спокойно окончив перепись, татары удалились
Александр и на этот раз остался на некоторое время в городе. Народ смирился, но затаил непримиримую злобу в душе. Лютое горе грызло сердца всех, точно каждый схоронил дорогого, близкого человека. Не страшна была дань богатым новгородцам,- их самолюбие сильно страдало при мысли, что они сделались рабами татар. От горя не могли хлеб есть в сладость. Меньшие люди продолжали злобиться на бояр. «Злых советом яшася по число»,- говорили в народе. «Творяху бо себе бояре легко, а меньшим АПО»У. Только Александр мог успокоить город. Он разъяснил гражданам, что благодаря его искусным действиям с ханскими послами ему удалось добиться для новгородцев от татар таких выгод, какими не пользовался ни один город в Руси. В Новгороде не было оставлено ни баскака, ни какого-либо другого чиновника. Новгородцам предоставлено право самим собирать дань и отсылать в Орду через великого князя или со своими послами. Только дань напоминала им об их подчиненности татарам. Напротив, разгром Новгорода татарскими полчищами окончательно подорвал бы благосостояние города и лишил бы его граждан и тени независимости. Народ постепенно убедился, что их старый князь своею мудростью еще раз спас их от пропасти, в которую по неразумию они стремились. Все спешили выказать неизменную преданность свою великодушному заступнику. В чувстве благодарности граждане усердно просили князя утешить их, продолжив на несколько времени свое пребывание среди них. Устроив порядок в городе и поставив на место Василия князем другого своего сына - Димитрия Александр прогостил у новгородцев до начала следующего года
и мирно'распрощался с гражданами, которые еще раз выразили ему свои чувства многими дарами и почестями.
Так, несмотря на то, что Александр сильно теснил вольнолюбивые стремления и сурово поражал новгородцев за их непокорность, распоряжался делами в Новгороде с такою властью, как ни один князь до него, «деял насильне в Новегороде»350, по словам новгородцев, всякий раз обаяние его личности производило неотразимое действие на народ: любовь и доверие к нему не только не уменьшались, но возрастали: редкий дар покорять сердца!.. Между тем благодаря его политике Новгород тесно примкнул к остальной Руси, став неразрывною частью одного громадного целого. Оттоле судьбы его крепко связаны были с судьбами общего отечества: вместе нести тяжесть ига и вместе дружными, соединенными силами стремиться к независимости сделалось как бы завещанием Александра. Если бы удалось новгородцам каким-нибудь способом уклониться от общего плена и таким образом разъединить свою судьбу с судьбами Русской земли, для поддержания своей независимости они должны были бы примкнуть или к Литве, или вступить в союз со своими старинными врагами шведами и немцами, которые, без сомнения, мало-помалу овладели бы их землями. Правда, впоследствии, долгое время спустя, новгородцы, спохватившись, вздумали было о союзе с Литвою для поддержания своих порядков, но было уже поздно: Великий Новгород стоял лицом к лицу уже с русским самодержцем, распоряжавшимся всеми силами объединенного государства. Поставив Новгород под общую зависимость с остальною Русью и уничтожив один из предлогов к разъединению, Александр подготовил дело Иоанна III.
Глава 17
Два года отдыха.- Пребывание Александра в Ростове.-Рождение сына Даниила.- Учреждение Саранской епархии
Весною 1259 года Александр спешил из Новгорода в Ростов. Он казался чрезвычайно утомленным, да это и понятно: только что окончены были тяжкие хлопоты в Орде, требовавшие страшного напряжения сил, как начались волнения в Новгороде. Много пережил и перечувствовал за последнее время Александр Ярославич. Нелегко ему было заставить согнуться под ярмо свободный народ, тяжело отдавались в его сердце укоры новгородцев: князь-де стоит заодно с сыроядцами… Отдых, хотя бы только временный, был необходим для него, и он надеялся его найти среди семьи и близких его сердцу родственников. В Ростове жила почтенная княгиня Мария Михайловна, старшая в роде и всеми глубоко почитаемая дочь замученного в Орде св. князя Михаила Черниговского и вдова доблестного князя-страстотерпца Василька Константиновича, Ее сыновья Борис и Глеб Васильковичи более всех понимали Алексан-дра и были его всегдашними и лучшими помощниками. В Ростове же он должен был встретиться с епископом Кириллом, пользовавшимся глубоким уважением от князей и народа. К приезду Александра в Ростов поспешила, конечно, из Владимира и его семья.
Как ни спешил великий князь прибыть в Ростов к Вербному воскресенью, но, вероятно, весенняя распутица задержала его в дороге: он мог приехать только в среду Страстной недели. Семья, дорогие родственники и народ готовились с радостью встретить великого князя. Престарелый Кирилл также вышел навстречу ему с крестом и благословил его.
«Отче и господине! - воскликнул Александр, здороваясь с маститым пастырем.- Благодарю тебя: твоею молитвою я благополучно и в добром здоровье съездил в Новгород и твоею же молитвою благополучно возвратился»,
Только небесной помощи и святым молитвам приписывал благочестивый князь все, что ему удавалось совершить во благо своего народа. Вера в небесное покровительство давала ему силы для великих подвигов, для тяжких трудов, поддерживала его изумительную, не знавшую устали энергию.
Поздоровавшись со всеми, Александр прежде всего отправился в соборную церковь Успения Пресвятой Богородицы и горячо помолился, благодаря Бога и испрашивая благословения свыше на дальнейшие труды. Поклонившись мощам «сопричастника апостолов» св. Леонтия, князь просил священномученика научить и его до конца понести свой крест и «пострадать Богови крепко»353.
«Бысть тишина велика християном!» - свидетельствуют наши летописи о 1260- 1261 годах. Может быть, в этот краткий промежуток и неутомимый труженик земли Русской и в то же время «благ домочадец своим» имел несколько времени для отдыха и для устройства своих семейных дел. О личном своем благоденствии он уже не думал: мог ли он наслаждаться благополучием при тогдашних обстоятельствах? Неутомимая деятельность на благо родины едва оставляла время для недолгих свиданий с близкими. Тем задушевнее были эти свидания, тем теплее родственные беседы. Любящее сердце Александра открыто было для всех: даже те, которые причиняли ему обиды, сознав свою вину, немедленно получали прощение. Так брат его Ярослав, прогневавший было Александра своим появлением в Новгороде, после изгнания новгородцами Василия Александровича, теперь снова пользовался любовью старшего брата. В Ростове Александр находился среди любившей и благоговевшей пред ним семьи: княгиня Мария и ее сыновья не упустили, без сомнения, ничего, чтобы сделать пребывание у них великого князя как можно более сладостным355. В дружественных беседах с близкими и дорогими людьми Александр отводил свою
душу и, может быть, высказывал свои задушевные думы и упования на лучшую будущность для России. О, если бы возможно было, перенесясь через столетия, хотя однажды послушать его «словеса, услажающа паче меда и сота!». Всякий, имевший счастье внимать Александру, исполнялся желанием после его беседы «реченная и делом исполни». «Сродницы же его видяще в таковых добродетелях преспевающа и зело пользовахуся и тщахуся всячески угодити Богу, яко же и той всеми нравы угожаше…»
Из многочисленного потомства Ярослава Всеволодовича далеко уже не все были в живых: в 1255 году Александр похоронил брата своего Константина, княжившего в Галиче, «и бысть плач велик»357. В следующем году скончался другой брат - Даниил Ярославич. Михаил Хоробрит, как мы уже знаем, умер еще во время путешествия Александра в Монголию. В живых оставались Андрей, бывший владимирский князь, теперь княживший в Суздале, Ярослав Тверской и Василий Костромской. Зато на глазах великого князя поднималось молодое поколение сыновей и племянников: мы уже знаем его сыновей - Димитрия и Василия. Димитрий княжил в Новгороде вместо провинившегося Василия. Третьему сыну - Андрею - отец предназначал Городец с Нижним. Дочь Евдокия была замужем за Константином, сыном смоленского князя Ростислава, одним из участников похода 1262 года против ливонских немцев. Воспользовавшись тишиною, без сомнения, князья-родственники
собрались вокруг великого князя, чтобы выразить ему свое уважение и любовь. Присутствие Александра, устраняя соперничество, водворяло - увы! - лишь временный м^р между князьями. С кончиной Александра многое изменилось - -точно тихий ангел отлетел из среды русских князей.
Отдохнув в Ростове, Александр отправился во Владимир. В 1261 году Бог обрадовал его рождением четвертого сына - Даниила, будущего князя московского и родоначальника князей - собирателей Русской земли. Радостное событие, без сомнения, было светло отпраздновано в присутствии собравшихся во Владимире князей - ближайших родственников. Благочестивые родители в чувстве благодарности посвящали свое дитя Богу.
Однако не одни семейные дела занимали в это время Александра. Бесконечная доброта его сердца непрестанно побуждала его заботиться о тех несчастных, «иже бяху пленени от безбожных татар». «Милостилюбец, а не златолюбец» не жалел сокровищ для выкупа пленных, но, конечно, всех его средств не хватило бы для возвращения всех на родину. Много русских постоянно проживали в Орде по торговым делам, но несравненно больше было пленных. Если нельзя было выкупить всех, то по крайней мере можно было позаботиться об их духовных нуждах: вера в Бога доставляет лучшее утешение в несчастии. Прискорбна была благочестивому князю мысль, что множество православных христиан живут без освящения таинствами, умирают без христианского напутстЕип. И БОТ смеете с митрополитом Кириллом Александр начинает ходатайствовать перед ханом о дозволении устроить епархию в столице ханской - Сарае. Ходатайство великого князя и митрополита было уважено. В 1261 году поставлен был первым саранским епископом Митрофан, которому также подчинена была и древняя епархия Переяславская. Впоследствии пределы новой епархии обнимали земли по Нижней Волге и притокам Дона, откуда ее название - «Сарская и Подон-ская». С учреждением епархии в Орде, без сомнения, стали воздвигаться храмы, и в них совершалось богослужение: сколько дорогих, отрадных впечатлений ложилось на душу русского человека, принужденного жить вдали от родины!.. Были примеры обращения в христианство и самих татар. Первый и самый трогательный пример такого обращения в княжение Александра представляет св. Петр, царевич ордынский, родной племянник Беркая. Однажды прибыл в Орду с ходатайством за свою паству ростовский епископ Кирилл и много рассказывал хану о святынях земли Ростовской, о том, как она просвещена была св. Леонтием, о чудесах, совершавшихся при его гробе «и ина многа учениа от евангельскых указаний глагола». Теплая, одушевленная беседа епископа глубоко запала в душу присутствовавшего здесь юного царевича. Желание истины пробудилось в душе его; часто уходил он в поле, «уединяася и размышляа, како си веруют цари наши солнцу сему и месяцу, и звездам, и огневи? Кто сей есть истинный Бог?». С какой радостью
узнал царевич, что его державный дядя вновь вызывает в Орду епископа Кирилла, «да исцелит сына его, един бо бе у него». Святитель, заповедав всем молиться в Ростове, «освятив воду и пришед в татары, и исцсди сына». Как изумлен и обрадован был старец-епископ, когда однажды явился к нему племянник хана с усердной просьбой взять его с собой в Ростов! Однако это было дело опасное: мать и родные, без сомнения, могли бы покарать не только беглеца, но возбудить гнев хана и против Кирилла, но, с другой Стороны, епископ не мог отвергнуть души, жаждущей истинного Света. Царевич выразил решимость тайно от всех скрыться из Орды и прибыть в Ростов. Так действительно и случилось. И вот татарский царевич, плененный благолепием соборного храма и стройностью христианского богослужения, усердно просит епископа окрестить его: «огнь взгореся в сердцы его, и восия солнце в души его!». Но опытный старец советует ему подождать еще несколько времени: царевича могли отыскивать на Руси и в самом Ростове. Когда наконец опасность миновала, епископ крестил царевича, назвав его Петром, «и бе Петр учение Господне (слушая) по вся дни во святилище и у владыки». Год от году Петр все более свыкался с жизнью на Руси. Князь Борис Василькович так полюбил его, что побратался с ним. Часто они вместе делили досуг, занимаясь охотою с ловчими птицами по берегу Ростовского озера, часто приходилось Петру засыпать под открытым небом, среди дубрав, «по обыщней молитвен, и тогда посещали его дивные видения. На месте одного из таких видений, «при езери» Неро, Петр, с благословения епископа Игнатия, преемника Кирилла, построил монастырь во имя св. апостолов Петра и Павла. Женившись на дочери ордынского вельможи, он имел детей и ев глубоцс старости, г. монашеском чине к Господу отъиде, Его же возлюби». Без сомнения, царевич Петр горько оплакивал кончину Кирилла в 1262 году. Но еще более скорбели о потере маститого пастыря русские князья - Александр Ярославич, Борис и Глеб Васильковичи вместе с княгинею Мариею. Все они горячо любили и почитали Кирилла, который «князьям и бояром и всем вельможам был на успех, обидимым помогал, печальных, нищих миловал». Все дивились его святой жизни, «все спешили из окрестных мест в город, в соборную церковь Св. Богородицы, как для того, чтобы послушать ученья его от святых книг, так и желая посмотреть на великолепие церкви, которую он дивно украсил».
– г- Ничем он не отстал от прежних епископов ростовских, святых Леонтия, Исайи и Нестора, последуя их нравам и учению! - говорили при его гробе.- Он был истинный святитель, а не наемник!..
А князья припоминали, как незабвенный страстотерпец Василь-ко Константинович в предсмертной молитве своей просил Бога сохранить вместе с его семейством и епископа Кирилла, как покойный пастырь горько плакал, разыскивая на месте несчастного
побоища при реке Сити тело великого князя Георгия Всеволодовича и, узнав его по княжескому одеянию, положил в Ростовском соборе, вместе с телом Василька. Утешением для всех, любивших старца, было то, что блаженный Кирилл скончался, «исполнь дний, в старости глубоце и в истинней добродетельной седине»361. Похоронив епископа, князья озаботились избранием ему преемника, который намечен был уже заранее. Еще в 1261 году «блаженный князь Александр, Борис и Глеб, волею Божиею и поспехом Св. Богородицы, благословением митрополита и епископа Кирилла взведоста архимандрита св. Богоявленья Игнатия»362. Этот Игнатий и был преемником Кирилла. Около этого же времени, по всей вероятности, Бог помог Александру Ярославичу привести к окончательному совершению давнишнее его желание - достроить женскую обитель в Суздале, в которой в 1262 году опочила добродетельная княгиня Мария Михайловна, принявшая перед кончиной иночество с именем Марфы363.
Так среди великих правительственных забот Александр умел
отзываться на все нужды своего народа, входить во все обстоятель
ства своего времени, всюду внося душевную теплоту и самое
искреннее участие.
Глава 18
Последний великий подвиг св. Александра.- Бесермены.- Восстание народа.- Гнев хана.- Путешествие св. Александра в Орду «ради христиан».- Успех ходатайства.
Предчувствовал ли Александр Ярославич, что протекшие два года мирной и сравнительно спокойной жизни будут лишь кратко-временною ослабою, какую среди тяжких трудов и забот послал ему Господь, да почиет, прежде даже не отъидет (Псал. 38, 14)? Не только предчувствовал, но, можно сказать, изо дня в день ожидал новых беспокойств. Отстояв самостоятельность государства, он неизбежно должен был согласиться на тяжелую дань. При этом, с одной стороны, он хорошо знал жадность татар, их грубость и склонность к насилиям всякого рода, с другой - понимал всю неподготовленность русского народа к рабской покорности, к тяжким жертвам и терпеливому перенесению невзгод. До монгольского ига власть русских князей вовсе не была отяготительна для народа. Хотя наши князья и вели воинственный образ жизни, но в обращении с народом они нередко проявляли черты истинно отеческой заботливости, добродушия и кротости. В народных песнях не слышится ни малейшей жалобы на притеснения со стороны бояр и князей, на худую, тяжелую жизнь,- значит, жить было хорошо. За самые тяжкие преступления виновный платился лишь своим имуществом, отдавая определенную законом пеню. К телесному наказанию не прибегали. Слова: «Да будет мне стыдно» - служили порукою в верности и ненарушимости принятых на себя обязательств. У монголов были другие обычаи: требуя дани, они без церемонии ставили неисправных должников на правеж, секли кнутом, прибегали к пыткам, казнили смертью, чтобы страхом и муками добиться того, чего им хотелось. Убить человека другой народности им ничего не стоило, по словам современного наблюдателя. Наконец, сами повинности могли показаться народу весьма обременительными. Наши князья довольствовались небольшой данью. Внутреннее управление больших издержек с их стороны не требовало. Все государственные расходы главным образом ограничивались издержками на содержание князя, его семейства и двора, которые не могли быть тяжелы для населения, так как для покрытия их князья обыкновенно имели свои княжеские села, доставлявшие им все необходимое, свои заповедные леса, рыбные ловли и т. п. Естественно, что при сборе дани с подвластной страны, большею частью натурою - хлебом, воском, медом, живностью,- князья довольствовались лишь избытком достояния. Не то предстояло теперь… Народ действительно сразу почувствовал всю тягость возложенных на неги повинностей, но пока терпел, слушаясь своих князей. Приходилось, конечно, не раз Александру Ярославичу разъяснять народу необходимость повиновения и исправного отбывания повинностей. Вполне возможно, что иной раз он вынужден был, в случае сопротивления, силой заставлять народ исполнять требования татар и наказывать за непослушание. Горько было ему все это… Как часто приходилось ему слышать, что он не жалеет своего народа, действует заодно с безбожными!.. Болезненно сжималось его сердце при этих упреках со стороны современников, из которых очень немногие понимали, что только тяжелая необходимость заставляла его так поступать. Александр страдал больше, чем народ, страдал нравственно, видя бедствия своих подданных, которых любил, как братьев во Христе. «Не обижайте простых, бедных людей,- часто говаривал он своим боярам.- Сии братнею Божиею именуются по слову Господню и о нас ходатаи к Богу. Бог взыщет их кровь и слезы из рук ваших!»364 Как же тяжело было ему видеть, что татары терзали русских за малейшую неисправность! Но что же он мог предпринять со своей стороны в защиту своих подданных? Не он ли ручался перед ханом в исправном платеже дани и полной покорности своего народа? Если бы он вздумал предпринять какую-нибудь решительную меру, не постигла ли бы его участь брата Андрея? Не забота о себе, конечно, имела тут место, нет: сам он «не токмо живота не щадяше, но и душу свою всегда тщашеся полагати»365. Заступничество за народ могло лишить его ханского доверия, а вместе с тем отнять и всякую возможность ходатайствовать перед ним за свой народ. Последствия ханского гнева были бы ужасны. Оставалось одно - терпеть в надежде на лучшее будущее. Но бедный угнетенный народ мало думает о будущем, которое ему темно и непонятно, он живет более настоящим, а оно так безотрадно, что можно предпочесть самую смерть горькому «сиротскому житью».
Однако пока все было тихо. Монгольские сборщики дани, без сомнения, старались и сами нажиться, и угодить корыстолюбию своих начальников, но из-за своей дикости они далеко не были искусны в разного рода вымогательствах. Но вот восточные купцы - хивинские или хозарские, «бссермены», как называли их наши предки по их религии,- предложили татарам взять дань, собираемую с русского народа, на откуп, причем, разумеется, обязывались выплачивать хану значительно больше, чем он получал через своих сборщиков. Очевидно, они не опасались остаться в проигрыше. Хан, знавший, что значительная часть дани присваивается его чиновниками и не доходит до него, с охотой принял услуги бесерменов. Хитрые торговцы придумали целую систему вымогательства, чтобы получать огромные барыши. Под видом облегчения плательщиков они назначили различные сроки для уплаты, но с огромными процентами. В случае неаккуратной уплаты дани и процентов, что, разумеется, случалось нередко, количество долга возрастало до таких размеров, что несчастные должники не видели уже никакой возможности рассчитаться с бесерменами. Тогда последние начинали ходить по селам и городам, забирали должников и беспощадно били их палками на улицах, площадях и перекрестках, допытываясь, не спрятали ли они своего имущества. Убедившись, что у бедняков нечего больше взять, они забирали сыновей, дочерей или самих и уводили в рабство, распродавая в разные страны с огромной выгодой для себя. До сих пор народ вспоминает в песнях о том, как лютые хищники собирали дань.
У самых сильных работников опускались руки. Стоило ли работать? Заведешь хорошее хозяйство, заработаешь тяжким трудом довольство и изобилие - это не ускользнет от жадных взоров хищников. Матери обливались слезами, глядя на своих детей и
думая горькую думу об их будущности: ужели злой варвар завладеет ими? Бесерменов сопровождали отряды татарских наездников, которые также не желали вернуться домой с пустыми руками, притом надменные варвары, являясь на Руси, считали себе все позволенным и всегда готовы были
И вдовы-то бесчестити, Красны девицы позорити, Надо всеми нарутатисн, Над домами насмехатися.
Глубокую ненависть затаил народ к своим поработителям. Эта ненависть слышится в поговорках: «Злее злого татарина», «У них, что у собаки, души нет: один пар…» Люди пришлые, откупщики дани не понимали, что имеют дело с народом, не привыкшим к подобным тиранствам,- с народом, который был покорен после отчаянного сопротивления и хорошо помнил об утраченной свободе. Наконец, мера терпения переполнилась, когда народ был оскорблен в самых заветных своих чувствах - в своей преданности святой вере…
Бывши прежде язычниками, татары при Бсркае приняли магометанство368. Хотя в общем они не утратили прежней веротерпимости, но уже вследствие самого характера магометанства между ними, естественно, могли появляться отдельные фанатики, старавшиеся о распространении новой религии между подвластными народами. В 1262 году явился на Руси «злой бесерменин» Тетям. Какой-то монах по имени Зосима в угоду мусульманину отрекся от христианства и, «вступив в прелесть лжаго пророка Махметя», с ободрения Тетнма, «того поспехом-ч начал ругаться над своей прежней религией. В словах летописца живо отражаются чувства ужаса и отвращения современников к поступку Зосимы. «Бе мних образом точию, сотоне же еъсуд, бе бо пияница. и студословец, и празднословец, кощунник». Народ не мог пересилить чувства него-дования при виде того, как «окаанный лишеник веры» бесчинствовал, «кресту и святым церквам ругаяся». «Беззаконнаго и сквернаго, и законопреступника, и еретика Зосиму убиша в городе Ярославле. Бс бо тело его ядь псом и враном, а ноги его, тс на злое беху быстри, те же влачими бяху от псов по граду, всем людем на удивление; от Божия суда на преступнице тако бысть конец лишеному нечестивому его телу, а души нечестиваго, глаголеть: червь их не умреть, а огнь их не угаенсть (Марк. IX, 44, 46); и инде глаголеть: оскуде беззаконный, и погибе нечестивый, и потребишася беззаконнующи во злобе* (Исайя XXIX, 20). Точно электрическая струя пробежала по нервам народа: по всем городам Суздальской и Ростовской земли загудели вечевые колокола. Точно сговорившись, вдруг поднялся народ и решился сам расправиться со своими притеснителями. Забушевала, точно ураган, страшная буря народного негодования… Пущены были слухи, что сам великий кннзь Александр разослал по
городам грамоты, «что татар бити» 70. Откупщикам пришлось теперь расплачиваться за свои бесчеловечные поступки.
С одушевлением говорят об этой поре летописцы, очевидно разделявшие чувства, охватившие народ:
«Благый человеколюбец Бог наш, и моления Материя послушав, и избави люди своя от великыя беды мелосердием Своим!»37
«Избави Бог от лютаго томленья бесерменскаго люди ростовския земли, вложи ярость в сердца крестьяном, не терпяще насилья поганых!»
«И точно,- замечает историк,- на этом событии, кажется, лежало особое благословение Божие, ибо народ, несмотря на справедливую ненависть к притеснителям, рассчитался с ними с беспримерною в таких случаях умеренностью». Черта весьма характерная! Христианский народ, видимо, удерживался от пролития крови и, предоставляя суд Богу, ограничился изгнанием откупщиков. Убитых было немного, и то из числа наиболее ненавистных и свирепых хищников. Собственно из татарских чиновников никто не пострадал374. Замечательно, что ярость народа мгновенно утихала, когда догадливые люди, прося прощения и пощады, изъявляли намерение креститься. Так, например, в Устюге народ немедленно простил все свои обиды главному откупщику Буге, когда тот явился на вече и просил народ пощадить его. Буга крестился и назван был Иоанном. Женившись на взятой им еще ранее христианке Марии, он постарался заслужить любовь народа доброй христианской жизнью. Память о нем сохраняется в местных преданиях: в Устюге указывают место, которое носит название Сокольей горы, потому что Буга однажды среди соколиной охоты на этой горе дал обет построить здесь храм, посвященный св. Иоанну Предтече375.
Причиною умеренности народа могли быть и увещания князей, «ибо русскому всегда священна власть государя, и по одному слову его он удерживает порывы мщения.
Бссерменам дан был хороший урок, который забыть было нельзя. Они должны были понять, что всему есть мера, что русский народ хотя и побежден, но не примирился с рабством. Но за этот урок предстояло ужасное возмездие. Можно было ожидать нового нашествия татар вследствие ханского гнева. Слышно было, что полчища татар уже готовы ворваться в пределы Русской земли. Итак - снова опустошение, снова избиения целыми массами, может быть, конечное порабощение и пагуба…
Александр готовился в это время к походу против ливонских немцев, но теперь ему было не до похода: отдав свои полки сыну Димитрию, он решился немедленно отправиться в Орду, «дабы отмолил люди от беды». Положение его было весьма затруднительно. «Это путешествие,- справедливо говорит историк,- было одним из величайших подвигов самоотвержения со стороны Александра: хотя он не участвовал в народном восстании и в душе и на деле был прав перед ханом; но тем не менее
он шел в Орду почти на верную смерть; ему предстояли неодолимые трудности; войска ханские получили приказание идти на Россию, следовательно, хан не намерен был слушать оправданий и уже решил излить свою месть на строптивых данников; с какими же глазами мог явиться перед ним Александр и чего ждать от него? Не прошло еще пяти лет, как Александр уверял хана, что русские будут самыми покорными данниками, лишь бы он не предавал народ совершенному порабощению; хан согласился на его уверения и дал России права государства почти самостоятельного, а россияне уже произвели всеобщее восстание и изгнали ханских сборщиков дани. Очевидно, таким образом, что Александр, как не исполнивший обещания, был кругом виноват в глазах хана и, отправляясь в Орду, прежде всего должен был видеть перед собою участь Михаила Черниговского и других князей, сложивших там свои головы; он должен был принять на себя весь пыл ханского гнева. Летописи не говорят о подробностях Александрова путешествия; но дело говорит само за себя; об этом подвиге Александра нельзя вспоминать без благоговения к высокому характеру подвигопо-ложника. Ясно, что Александр, решаясь отправиться в Орду, совершенно забывал о себе и думал только о любезной ему России и о священном долге государя, защитника подданных,- он шел как добровольно обреченная искупительная жертва за Русскую землю».
Горячо молился перед своим отправлением Александр Ярославич и трогательно прощался с родными, точно предчувствовал, что ему уже не суждено свидеться с ними. Посылая свои полки с Димитрием, он говорил своей дружине: «Служите сынови моему, акы самому мне, всем животом своим». Без сомнения, много слез было пролито при этой разлуке. Тяжелые предчувствия томили всех, но другого исхода не предвиделось…
Между тем тяжелое само по себе положение дел усложнялось еще другим обстоятельством. Незадолго перед тем умер верховный хан Менгу. Начались обычные кровавые распри из-за престола, продолжавшиеся целых три года, пока наконец не был возведен, при могущественном содействии опять-таки кипчакского хана, один из сыновей Тулу я Кубилай, родной брат Менгу и двоюродный - Беркая. В царствование Кубилая произошли весьма важные обстоятельства, которые сильно потрясли могущество монголов. Кубилай переселился из Каракорума, родины Чингизидов, в Северный Китай и занялся окончательным покорением этого государства. Монгольская держава обратилась в Китайскую, империю. Властвуя в различных, отдаленных друг от друга, землях, монголы, естественно, подвергались влиянию покоренных народов. Так, в Китае монголо-татары подпали влиянию китай-: ской образованности и, оставив кочевой образ жизни, обратились к земледелию. Между тем монголы, властвовавшие над Русью, хотя сохранили первобытный образ жизни, зато изменили вере
отцов и в скором времени позабыли и родной язык, заменив его тюркским наречием. Ослабление внутреннего единства естественно вело к политическому разъединению: отдельные ханства сделались независимыми государствами, между которыми не замедлили открыться междоусобные войны.
