23

Всего за несколько часов до того, как Платон Скоупс вышел из пещеры с пустыми руками, дедуля Мак-Дауд привязал один конец веревки к проржавевшему насквозь «шевроле», а другой, пропустив через бедро и наполовину вокруг спины, передал вниз Джимми.

Он чувствовал постоянное натяжение, перемежаемое рывками, когда внук где-то футах в сорока внизу пробирался по извивам и поворотам промоины. Примерно через секунду после того, как он в пятый раз спросил «Все о'кей?», послышался глухой стук, и веревка ослабла. И стало тихо.

Он снова крикнул – тишина. Чувствуя, что случилось что-то нехорошее, бордер-колли залаяла, бегая вокруг дедули и входа в промоину.

– Боже мой, – сказал дедуля. – Что же я натворил?

Он дернул веревку и почувствовал, что она идет свободно. Еще раз крикнул – сверху лай, снизу тишина.

Прошла минута. Показалось, что веревка у ног шевельнулась. Просто от собственной тяжести – или это Джимми? Веревка дернулась снова – как леска при осторожной поклевке. Дедуля жестом приказал собаке прекратить лай и сесть. Она послушалась, но продолжала тихо и тревожно скулить.

Потом снизу донеслись приглушенные, но различимые слова:

– Сорвался типа, – и веревка натянулась снова.

– Ты цел?

– Хлопнулся здорово, но ничего не поломал. Скользко тут. Камни скользкие, глина.

И через минуту тот же приглушенный голос сказал:

– Я на дне. Ух ты…

Полминуты Джимми простоял, оглушенный. При падении у него отшибло дыхание, и он потянул плечо. Еще колола боль, когда он переносил тяжесть на левую руку, а в ушах звенело. Каска времен Второй мировой, которую Джимми дал дед, послужила ему так, как никогда не служила деду: она спасла ему жизнь.

Спадала нервная дрожь от падения, и начинало трясти лихорадкой открытия. Дедуля всю дорогу был прав. Пещера под промоиной соединялась с пещерой на земле Дилени. Несмотря на компас, Джимми сунулся все же в три тупика, пока нашел ход, ведущий к мумии. В глубоком ходу, ведущем в другую сторону, он нашел фантастические скальные образования: сталактиты и сталагмиты, натечный камень всех цветов радуги, сверкающие кристаллы кальцита – волшебная страна, не хуже любой коммерческой пещеры, только ее не осквернили электрические лампы и провода, надписи с глупыми названиями, дорожки с металлическими перилами и толпы шумных туристов. Девственная пещера.

Он понял, что идет правильно, когда нашел весьма недевственные рисунки, которые накарябал на стенах его тринадцатилетний дедушка с приятелями. Джимми не слишком много времени уделил слонам и медведям – или кем там были эти плохо нарисованные звери, – но не мог не остановиться перед сексуальными картинками: палочные человечки с большими дрынами вставляли эти дрыны палочным женщинам с арбузными грудями, другим палочным человечкам и даже животным. Кто бы мог подумать, что у дедули в детстве было такое изощренное воображение?

Неподалеку от рисунков, как дедуля и говорил, Джимми увидел мумию. Поглядев на нее, он вздрогнул и отвел глаза; чуть не заплакал при мысли о древних, которые отнесли покойника в пещеру, считая ее местом его вечного упокоения. Колени они подтянули ему к груди, руки перекрестили над поджатыми коленями и положили тело в благочестивой дремоте зародыша. На одном плече мумии была сухая рана – скорее всего от упавшего камня, но в остальном она была совершенно невредима.

Неподалеку расщелина в полу вела, очевидно, в другой грот, ниже. Сверху и чуть сбоку свод поднимался к широкой трещине и уходил в зигзагообразный камин, ведущий, очевидно, к промоине на земле Дилени, далеко вверху, и свет в него не проникал. Лежащий внизу мусор – камни, щебенка и кое-где сухие палки – свидетельствовал о вековом падении материала сверху. Джимми тихо выругался в адрес сетки колышков и веревок, натянутых этим ученым, покрывающей мумию как квадратная паутина, и в адрес выкопанной круговой ямы, посреди которой на островке земли лежала эта мумия. Сбоку валялось большое сито, заступ, мастерки, кисти, крошечные кирки, похожие на зубоврачебные инструменты, и две раздавленные банки из-под колы.

Никаких предметов в захоронении не было: ни связок кремневых наконечников, ни любимой трубки или сумки из оленьей кожи с лекарствами. Наверное, это все уже унесли археологи.

Джимми подошел к мумии со спины и сперва не увидел лица, но, подойдя ближе и посветив фонариком, он чуть не упал в обморок, увидев, насколько оно живое, насколько по-киношному жуткое. Хотя губы слегка были приоткрыты, а глаза закрыты и запали, густые черные волосы доставали почти до плеч и отлично сохранились, а лицо, посеревшее и высохшее, можно было почти принять за лицо спящего. Джимми прищурился, убеждая себя, что лицо на него похоже.

Он присел рядом и пробормотал короткую молитву, разученную перед зеркалом в ванной:

– О Великий Дух вселенной, мать и отец всех земных созданий, людей, животных и растений, и самой живой земли! Прости мне, что беспокою это создание, одно из твоих чад. Но если я этого не сделаю, его унесут ученые, не знающие почтения к тебе, они будут снимать его, выставлять под стеклом, разрежут на куски и кости его сложат в ящики. Я должен унести это твое дитя, моего предка, но я похороню его в земле, где никогда его уже не увидят очи белых.

Утерев выступившую на щеке слезу, Джимми взялся за работу. Очень осторожно он повернул мумию, просунул под нее дедово пендлтоновское одеяло – настоящее индейское, – связал углами в узел, бережно поднял узел на плечо и отнес футов на двадцать. Мумия оказалась неожиданно легкой.

Из уважения к предкам Джимми был в мокасинах. Чтобы как можно меньше оставить отпечатков, он старался идти по камням, не наступая на пыль. Потом вернулся к месту раскопок, тщательно затер следы своих ног и ножом порезал землю там, где была мумия. Убрав нож, он вытащил из рюкзака узел из оленьей шкуры: там была завернута задняя лапа от чучела медведя – подарок товарища по АДС из Монтаны. Возвращаясь от мумии пригнувшись, Джимми стер отпечатки своих мокасин, заменив их следами когтей и отпечатками лапы.

Довольно хмыкнув при виде результатов своей работы, он закинул мумию на плечо и, держась твердого грунта, вернулся к промоине. Приложив руки рупором ко рту, он испустил улюлюкающий вопль, чтобы разбудить деда.

– Черт тебя побери, Джимми! Я тут задремал, а из-за тебя чуть штаны не обмочил. Добыл ты ее?

– Все прошло как по маслу. Я ее привязываю к веревке. Я полезу, а ты поднимай, тяни. Это просто.

Через пятнадцать минут Джимми, дедуля и мумия в одеяле были уже на поверхности. Джимми показал на бинокль:

– Там в парке что-нибудь происходило?

– Какое-то движение я видел в лесу у входа, но не рассмотрел – далеко. Стоит там только машина рейнджера, так что твой ученый еще не вернулся.

– Отлично. – Джимми показал на узел. – Хочешь на него посмотреть?

– Нет. Мне не так много времени осталось, и совершенно я не рвусь увидеть, как буду выглядеть, когда загнусь.

– Кончай такие разговоры, деда. Я просто хочу, чтобы ты посмотрел хоть на его лицо. – Джимми развернул одеяло. – Скажи, что он тебе напоминает.

Дед отступил на шаг, но не мог удержаться и не посмотреть.

– Напоминает то, что я в зеркале каждый раз вижу. Только куда лучше выглядит.

– Я не про то. – Джимми нагнул голову точно так, как мумия. – Со мной сходство видишь?

Дедуля Мак-Дауд прищурил глаза, посмотрел долгим взглядом на мумию, потом на Джимми.

– Светлая кожа и длинные черные волосы. Хватит тебе сходства?

– Ладно, проехали.

Джимми завернул мумию и вскинул узел на плечо.

– Ты помнишь, что везешь его на ту сторону фермы?

– Не волнуйся, я тут надыбал отличное местечко. Небольшой холмик с видом на долину.

Дома Джимми открыл дверцу машины, на которую занял денег у дедули – триста пятьдесят долларов. Подержанный югославский автомобильчик, самый дешевый на стоянке. Их у дилера было два. Увидев у Джимми наличные, он добавил и второй бесплатно, «на запчасти».

Джимми устроил мумию на переднем сиденье. Понимая, что вскоре она покинет его навсегда, он отвернул одеяло вокруг лица, чтобы разговаривать с ней по дороге.

– Я бы хотел знать твою историю, дружище, – сказал он, выезжая на дорогу. – Все битвы и приключения за то время, когда ты уже набрал полный рот земли, а я еще не родился…

На хайвее, направляясь к выбранному месту, где уже заранее была выкопана яма, Джимми полной грудью вдыхал сельский воздух. Плечо еще побаливало от падения, но мандраж прошел полностью – победа придавала уверенности. Джимми включил радио – громкий кантри-рок.

Он вдруг сел ровно, выпрямив спину – неужто мумия стала подпевать вот на этой длинной ноте? Глянул вниз – губы шевельнулись? А вой продолжался.

Ой, не-ет!

Это была сирена. Джимми глянул в зеркало заднего вида – нуда, копы сели на хвост, мигают маячком. А спидометр показывал добрых двадцать миль в час выше ограничения.

Джимми проглотил слюну, снова глянул на полицейский «крузер», надеясь, что тот проедет мимо, что он по какому-то срочному делу – ага, как же. Коп показал рукой на обочину. Джимми встревоженно глянул на мумию. Что теперь?

Он резко нажал на педаль – старый «югослав» и внимания не обратил. Но через сотню футов дорога пошла вверх, и автомобиль сам по себе замедлил ход. А коп все еще требовал остановиться, теперь уже и фарами сигналил, переключив сирену на непрерывное завывание.

Ой!… Приехал я.

Джимми бессильно пожал плечами, признавая поражение, и остановился у обочины. Потянул было за одеяло – накрыть лицо мумии, но одеяло перекрутилось под головой и не хотело расправляться. В горле у Джимми пересохло, на лбу выступила испарина. Взглянул в зеркало – коп выходил из машины.

Думай. Не подпусти его к переднему сиденью.

Джимми приоткрыл свою дверь. Рука копа дернулась к поясу, остановилась над рукоятью пистолета.

– Сэр, оставайтесь в машине! Руки на руль, будьте добры.

Джимми подчинился. Он тысячу раз умер, пока коп подходил к окну и нагибался посмотреть на человека, который гоняет с превышением на старом «югославе».

– Права и регистрацию? – Глянув на напряженную позу Джимми, коп добавил: – Не надо так волноваться, ничего страшного.

Джимми достал бумажник из верхнего кармана комбинезона, открыл его, пытаясь наклоняться вперед, закрывая корпусом от копа своего пассажира. Протянул бумажник полицейскому.

– Бумажник оставьте, сэр. Только документы.

Джимми достал их, чувствуя, как его покидает жизнь.

Коп взял документы:

– Оставайтесь в машине. Я осмотрю… – Пауза. – А что это у вас на сиденье? – Долгая пауза, пока коп всматривался, прищурившись. – Мать моя!

Коп резко отступил, нашаривая застежку кобуры.

– Выходите из машины. Без резких движений.

Джимми, борясь с подступающей от страха тошнотой, подчинился.

– Руки на голову. Десять шагов вперед. Не оборачиваться. Джимми отсчитал десять шагов, закрыл глаза, стараясь сдержать слезы.

Прошло пятнадцать секунд. Послышался звук открываемой дверцы. Еще несколько мгновений, и коп сказал:

– Это мумия из пещеры в национальном парке.

Джимми вздохнул.

– Ага, верно.

Значит, его выследили в бинокль точно так же, как дед следил за ними, только у рейнджеров было укрытие – лес. А его и мумию в этой воронке было легко засечь. Они позвонили в полицию, чтобы его перехватили.

– Я знал, что ее сегодня должны вывезти, – продолжал коп. – Возвращайтесь в машину. Извините, что помешал, но вы ехали как-то, как белка мечется, плюс еще вот эта грязная одежда и превышение скорости на вот этом… с позволения сказать, автомобиле.

Джимми повернулся – челюсть у него отвисла, слова пропали. А коп разглядывал мумию на сиденье.

– Я бы решил, что вы будете ее перевозить на машине «скорой» или, скажем, на катафалке. Вы, наверное, думали, что если поехать окольными дорогами да еще на малолитражке, вас никто не заметит? Извините, что лезу не в свое дело, сэр, но знаете, при этих всех пикетах и прочей шумихе я бы все равно какую-нибудь охрану организовал. Вы тот самый археолог?

Чувствуя себя как приговоренный, которого помилование губернатора настигло у подножия виселицы, Джимми смог выдавить из себя что-то вроде «угу», перевел дыхание и неверными шагами вернулся к своей машине.

Коп отдал ему права и регистрацию.

– В музей едете?

– Конечно. Да, в музей. Извините, что превысил. Знаете, немного нервничал. – Он уже успокаивался, входя в роль археолога. – Вы же сами сказали – пикеты эти и репортеры, которые за нами гоняются.

Коп вернулся к своей машине, небрежным жестом отдал честь и сказал:

– Поосторожнее все-таки с педалью газа, ладно? В этих горах, когда едешь вот на таком ржавом ведре, никогда не знаешь, не нарвешься ли за поворотом на туриста, который ползет на двадцати милях в час. Можно въехать ему прямо в выхлопную трубу.

– Да, сэр.

Джимми открыл дверцу, сел, закрыл глаза и прижался лбом к холодной пластмассе руля. Потом включил мотор, подмигнул мумии на сиденье и услышал, как коп вслед ему говорит:

– А знаете что…

Джимми высунулся из окна.

– Просто на всякий случай – давайте я вас провожу до самого музея. Как?

24

Тадеуш Траут постукивал по клавишам калькулятора. Вдруг без предупреждения он резко захлопнул гроссбух с громким шлепком, от которого разлетелись бумаги и опрокинулась бронзовая кегля. Ее он успел поймать, не дав упасть на пол, тут же резко обернулся к Младшему и его группе, стоявшим в дверях, и погрозил им кеглей.

– Терпеть не могу деньги терять! Вы, кретины, понятия не имеете, чего тут стоит свести концы с концами. Оптовые продажи провизии не растут. Лавки на улицах работают нормально, но товар кончается – уже два месяца как не получается организовать угон. Помадка кончилась на шести точках в городе, а мое детище, Музей Библии Живой, высасывает меня досуха. Да, посещение растет, но счета за отопление и кондиционирование Зала Бытия живьем меня сожрут. В резервуаре потопа пора менять воду, а тысячелетний мужик грозит снова уйти в отставку. Установка микроклимата на нижем этаже работает как пьяная, и жена Лота уже растворяется от повышенной влажности, так эти идиоты ее на солнышко вытащили сушиться, и олени ей руку отлизали начисто. Договорились насчет шестнадцатифутовой анаконды для сада эдемского, но дурак-дрессировщик не может ее заставить даже залезть на древо познания добра и зла, не то что яблоко в зубах держать.

И это еще не самое плохое. Похоже, просочились слухи, что Дун ускользнул, и теперь каждый-всякий старается смыться. Ссудный бизнес рушится.

– Так, может, тем, кто пытается смыться, уронить на ноги твой бронзовый шар? – спросил Младший, замечая только серебристую изнанку и в упор не видя бушующий ураган.

– А ты… – лицо Траута начало наливаться кровью, – это ты упустил Дуна!

– Нет, сэр, он сбежал…

– Он бы никуда не делся, если бы вы, партачи, работали лучше! – Траут из сиреневого становился уже лиловым. Он три раза глубоко вдохнул, подышал тяжело еще с полминуты, перевел дыхание и напустился на Младшего: – Да что ты меня доводишь? Вот когда-нибудь хватит меня удар, и голова на плечах взорвется!

– Я прошу прощения, сэр…

– В бизнесе нет такого слова – прощение.

Траут взялся ладонями за толстые щеки, ткнулся лбом в стол и вздохнул долгим, протяжным вздохом. Потом поднял отягощенную раздумьями голову, помотал ею, размахивая лишними подбородками, будто стряхивая с себя финансовые заботы. И посмотрел на ребят, несколько смягчившись после мотания головой.

– Ну, с себя я тоже вины не снимаю. Я ведь сам поощрял Дуна играть, знал, что он просадит все деньги. Но я думал, он приползет обратно с мокрыми от страха штанами и отдаст мне свою аренду на здание, чтобы я его отпустил. А он смылся. Ох, здорово меня разозлил этот Дун.

Еще один вздох.

– Настолько разозлил, что я, боюсь, поступил поспешно. – Он на минуту замолчал. – Я пригласил человека со стороны, чтобы его найти. – Косой взгляд на ребят. – Профессионала. Из тех, кто шутить не любит, и, когда я его нанял, сказал, что «живым он не занимается». Вы поняли, о чем я?

Младший, Персик и Ящик боязливо переглянулись. Они знали, о ком он.

– Дилемма тут вот какая, – продолжал Траут. – Если мы найдем Дуна, я знаю, что смогу от него получить передачу мне аренды. А если с ним что-нибудь случится, то с его сектой не так легко будет сладить – у них дела резко пошли вверх после этой чуши с Вознесением.

А профессионал, о котором я говорю, – я не могу его отозвать. Я даже не знаю ни где он, ни кто он, ни как выглядит, а если он уберет сейчас Дуна, у меня шансов получить аренду ноль. Да, еще ему заплатить гонорар – а это недешево.

Так что я хочу, чтобы вы трое нашли мне Дуна. И если сделаете, будет бонус.

– Отлично, па. Ты мне и «камаро» мой тоже отдашь?

Траут покопался в ящике стола, вытащил связку ключей и бросил сыну.

– Держи как задаток.

Младший поймал ключи на полпути и воскликнул:

– Есть! – Толкнул локтями Ящика и Персика. – Хватит на этом толстожопом «бьюике» мотаться!

– Теперь – внимание, – сказал Траут. – Наш лучший шанс – это шлюшка, с которой он путался, про которую в газете было, Джинджер Родджерс. Что про нее известно?

– У этой крошки своя квартира, – сказал Младший, – но почти все время она торчит в арсенале. Мы за ней приглядываем, и за домом Дуна. Пока ни там, ни там.

– Я думаю, – задумчиво сказал мистер Траут, – что лучше бы мне самому с девушкой поговорить. Найдите ее и наврите ей, что я фанат Дуна, что хочу вступить в секту. Предложите ее сюда привезти для разговора со мной. Сможете, думаю?

– Без проблем.

Платон Скоупс зарулил на стоянку музея капитана Крюка, в одиночку, с покрасневшими глазами.

– Медведи проклятые!

Пресса с отвращением покинула его прямо у входа в пещеру. Он пытался себя утешить, что у него хотя бы есть доказательства существования мумии – ее фотографии, и он их раздал репортерам. И еще у него мамонтовый бивень, кремневый наконечник, несколько еще кусков обработанного камня, органический материал, поддающийся датированию, копролиты и – последнее по порядку, но не по значению – восхитительные петроглифы на стене пещеры. Их уже хватило бы на научную статью, пусть он даже в академических черных списках. Пещерные рисунки шерстистых мамонтов, пещерных медведей и других гигантских млекопитающих ледникового периода не попали бы даже в нижнюю строку списка произведений пещерного искусства в Европе, но для востока США очень неплохо. А ритуалы плодородия? Это же открытие, они найдены впервые.

И все равно – мумии нет. Чудесная, идеально сохранившаяся мумия, почти наверняка европеоид, а не американский индеец (теперь поди докажи), возраста десять тысяч с лишним лет – в пасти вонючего медведя. Скоупс ощутил во рту вкус желчи, он готов был завыть и тут увидел директора Дакхауза, стоящего у дверей музея и глядящего на него так, будто убить хочет.

«Вот только этого мне и не хватало. Соли на раны».

– Ну что, Скоупс? – процедил директор. – Я, вообще говоря, ожидал от вас более аккуратной работы.

– Я ничего не мог сделать…

– Чушь собачья. Вы торчали в пещере, купаясь в славе и наслаждаясь вниманием прессы, а своего ассистента послали сюда с мумией.

Скоупс украдкой смахнул слезу, готовую сорваться с левого глаза. О чем это он?

– Простите?

– Неряшливая работа, Скоупс, если хотите знать мое мнение. Я поместил ее в лабораторию, на тот складной стол.

Скоупс пролетел мимо него, чуть не сбил пожилого туриста, любующегося на стенд «Крючки для пуговиц у богатых и знаменитых». Влетел пулей в лабораторию, и там, на столе, завернутая в пендльтоновское одеяло – индейское одеяло, – лежала его драгоценная мумия, целая и невредимая.

Платон Скоупс, адепт науки и разума, готов был поверить в чудеса.

Сопровождаемый идущим в трех шагах копом сзади и директором музея впереди, Джимми не имел другого выбора, как оставить мумию в музее.

– Я тебя спасу, – повторял он снова и снова, возвращаясь в дом деда. – Клянусь, я не дам им тебя резать или выставлять на витрине на потеху зевакам.

Дед его сочувственно обнял и посоветовал плюнуть на это дело, напомнив, как ему еще повезло, что Закон не взял его за задницу, а оставил с хорошей работой, сытым брюхом и крышей над головой – и на свободе.

Джимми позвонил своему координатору из АДС – проинформировать, но слишком устыдился, чтобы сообщить о едва не удавшемся спасении мумии. Потом принял долгий горячий душ, осушил стакан дедова «Бурбона» и, блаженно оглушенный, завалился спать. Спал он беспокойно, и ему снилось, что нацистские ученые привязали его к госпитальным носилкам, наклонились над ним с зубастыми пилами и серпами стальных ножей и спокойно обсуждают, как его анатомировать.

Наутро он проснулся от запаха свежего кофе, бекона и яичницы. Ворча, со все еще тяжелой головой, он снова принял душ, натянул костюм Давида и сел к столу, где уже завтракал дед. Голова болела, сердце ныло, но он сумел кое-как улыбнуться старику перед тем, как идти на работу.

К моменту въезда в город он уже воспрянул духом из-за яркого солнца и чистого горного воздуха и подпевал Рою Орбисону. За квартал последний хор из «Хорошенькой женщины» перекрыл чей-то вопль. Джимми сделал радио тише, остановился, прислушиваясь, услышал еще один крик, на этот раз приглушенный, с парковки между старым зданием арсенала Национальной гвардии и Музеем Библии Живой. Там в сотне футов от него трое мужчин пытались скрутить какую-то женщину.

Джимми рванулся из машины, петляя между автомобилями, пролетел мимо пожилой четы, застывшей на месте с вытаращенными глазами. Резко затормозил, увидев солнечный блеск на длинном ноже в руках у толстого коротышки, держащего открытой дверцу автомобиля. Его приятель, этакий злобный Мистер-Без-Вредных-Привычек в рубашке под черным галстуком, обхватил девушку за пояс и пытался запихнуть ее в красный «камаро». Девушка упиралась расставленными ногами в дверной проем, руками в крышу. Третий бандит, хорек лет двадцати с небольшим в кожаной куртке «хард-рок-кафе», командовал операцией с расстояния в шесть футов, размахивая руками, как рэп-звезда.

С расстояния в сорок футов Джимми крикнул:

– Отпустите ее!

Хорек отмахнулся от него, крикнув какое-то неразборчивое оскорбление, и, явно намекая на костюм Давида, выставил руку с расслабленной кистью. Пухлый сверкнул ножом, а у силача руки были заняты.

Джимми поискал глазами оружие, в досаде переминаясь с ноги на ногу, – всюду только асфальт. И тут он вспомнил о рогатке-праще на поясе.

Пусть бутафоры из Библии Живой придали ей древний вид и разрисовали рукоять шестиконечными звездами, это был настоящий «Мак-Кой» из дуба и доброй резины. Поскольку использовать ее никогда не предполагалось, боеприпасов Джимми не выдали. Ох, как нужна была бы сейчас ему горсть хороших шариков от подшипника! Оглядев землю под ногами, он нашел несколько камешков, ржавую ребристую гайку и окаменевший леденец, обсаженный муравьями. Лучший из камешков он зарядил и стрельнул в сопляка с ножом. Камешек стукнул о капот. Второй, поменьше, упал с недолетом, у ног хорька. Третий ушел высоко, так что видно не было.

Хорек теперь держал обе руки на уровне плеч, побалтывая кистями, складывал губы поцелуйчиком, пританцовывая на носочках. Пухлый так ржал над представлением хорька, что чуть нож не выронил. А Мистер Чистюля был полностью занят девушкой – с тем же успехом он мог бы пытаться запихнуть поперек десятифутовую лестницу в трехфутовую дверь.

Хорек расстегнул штаны, спустил их вместе с трусами, повернулся и наклонился, выставив зад в сторону Джимми.

– Давай, снайпер! – выкрикнул он, просунув голову между ног, виляя голым задом из стороны в сторону. – Делай свой лучший выстрел!

Джимми зарядил леденец и выстрелил. Конфета попала в середину правой ягодицы, и хорек рухнул, как мишень в тире, задергался на мостовой, оглашая воздух собачьим воем.

На миг девушка и громила прекратили борьбу. Пухляк опустил нож, глядя на поверженного хорька, потом беспокойно оглянулся на Джимми. Тот зарядил в кожаный лоскут пращи гайку, оттянул резину почти до подбородка, нацелился в широкую спину Культуриста – и отпустил снаряд. На этот раз он промахнулся на четыре фута, и гайка ударила громилу в сухожилие на дюйм выше пятки. Выкрикнув фистулой грязное ругательство, культурист отпустил девушку и свалился на спину. Девушка рухнула на него сверху.

Джимми зарядил рогатку – толстяк завопил и бросился прочь. Хорек все еще завывал, громила катался на спине, пытаясь перевести дыхание.

Джимми подхватил девушку с его груди, поставил на ноги, взял под руку и сказал:

– Пойдемте отсюда.

25

Джимми поспешно усадил девушку в «югослава» и поехал к центру города – где машины и люди. Ни он, ни она не говорили ни слова. Он заехал на стоянку у мотеля, припарковался за несколько рядов от улицы и наконец глубоко вздохнул, еще не оторвав от руля побелевших пальцев.

– Bay! – произнесла девушка, как только стих шум двигателя. – Вы меня спасли, прямо как в кино!

Она наклонилась к нему, чуть опершись рукой на его колено для равновесия, и поцеловала в щеку. Когда она повернулась, юбка у нее задралась до верха бедер.

Время остановилось. Будто после укола морфия, кости у Джимми стали резиновыми, теплое, головокружительное сияние наполнило тело. Глаза его остановились на этих длинных голых ногах, потом поднялись к лицу – огромные голубые глаза и белые зубы. Перепутанные волосы блондинки висели чуть ниже плеч. Девушка из тех, понял Джимми, которые, если он не поостережется, могут растопить его праведный гнев и мозги превратить в желе, заставить его брызгаться одеколоном и носить модные шмотки, приходить к ним ужинать – свечи на столе, – и АДС станет далеким воспоминанием…

– …настоящий герой.

– Ничего бессовестного… то есть ничего особенного, – ответил он заплетающимся языком.

– Еще как особенное! Они могли вас избить, или этот жирный мог пырнуть ножом, или вообще у них могли быть пистолеты. Вы очень смелый.

Она заметила, что Джимми пялится на ее руку, все еще лежащую у него на колене. Руку она убрала, положила локти на приборную доску и наклонилась вперед – посмотреть, не видно ли того «камаро». Розовая футболка задралась, обнажив талию.

Джимми сглотнул сухим ртом.

– Кто были эти люди?

Она скривилась:

– Наверняка безбожники.

– Безбожники?

Гримаса сменилась улыбкой. Между передними резцами у нее была едва заметная щель, а в остальном зубы совершенно безупречные.

– Я так решила, – пояснила она, – по тем гнусным прозвищам, которыми они называли Князя.

– Князя?

Кто бы ни был этот Князь, Джимми он уже не нравился. Девушка, похоже местная, а тот сукин сын заехал небось в город на шикарном лимузине с шофером и телохранителями, увидел ее в магазине, пригласил… куда? В Монте-Карло какое-нибудь, и…

– Я работаю у Детей Света, – говорила она, – знаете, церковь на холме над городом, в старом арсенале? С дирижаблем в виде ангела? – Она правой рукой подобрала лодыжки на сиденье, подоткнула под бедра, еще сильнее показав ноги – юбка собралась у талии. – Нас называют «светляками» из-за фонариков, которые мы носим с собой по ночам на Крыше Вознесения. Только это не совсем моя работа. – Она рассеянно одернула юбку, но та опустилась едва ли на дюйм. – Или… нет, это, наверное, теперь моя работа, потому что раньше я работала в магазине помадки, пока не увидела, как Князь Света был Вознесен – знаете, так вот: Пуф! – прямо на небо, а теперь Посланец – это, значит, преподобный Пэтч – хочет, чтобы я совсем переходила на работу в церковь, и потому платит мне сколько я получала в магазине и еще бонус за каждого, кто обретает спасение. Я про то, что я теперь делаю работу для Господа, а их, значит, дьявол послал, чтобы нам помешать. Безбожники.

– Конечно, – ответил Джимми, моргая. – Князь – он вроде религиозного гуру со своей церковью, а вы там работаете.

– Не только работаю… я теперь Свидетель, и я… но вы не слушали? Князь был Вознесен! Он был самым-самым первым, и теперь…

– Вознесение! Извините, я этого слова не знал. Это вроде как Благословение?

– Это из Библии, и, как про-ро-чес-тво-вал сам Князь, – произнесла она с трудом по слогам, – Вознесение начнется с падающей звезды, волнений на Ближнем Востоке и странностей погоды. Когда ты Воз-но-сишь-ся, – снова сказала она по слогам, – Бог берет тебя на небо, оставляя на земле одежду и все твое имущество. Князь был первым – наверное, подготовить там небеса для нас. И мы все ждем Великого Вознесения, понимаете? И те, кто не будет Вознесен, останутся на земле и встретят Скорби, возвышение Антихриста и Конец Времен. Теперь понимаете?