21

Платон Скоупс, магистр наук, старший научный сотрудник музея капитана Крюка, вздохнул глубоко и нервно. У него под ложечкой свернулся ком, влажные ладони похолодели.

Волшебные слова «мумия», «обнаженная», «несколько сотен лет» и «ритуальное жертвоприношение», произнесенные по телевизору и повторенные газетами Ноксвиля и Эшвиля, на эту, вторую его пресс-конференцию нагнали репортеров в изобилии. Хотя они численно превосходили армию газировки и пончиков, никто из них не смущался скормить автомату с газировкой собственный квотер. Скоупс отметил, что директор Дукакис прибыл достаточно рано, чтобы оприходовать три из заготовленных Скоупсом шоколадки и банку газировки.

Скоупс подошел к эстраде и нервно посмотрел на часы: 14.00. Не успел он поднять руку, прося внимания, как тут же вспыхнули сверхновой три комплекта осветительной аппаратуры телевизионщиков. Он пошатнулся, схватился за старенький музейный микрофон и кое-как пробормотал в него свое имя. Слишком громко и слишком близко к микрофону. От пронзительно заверещавших динамиков руки взметнулись к ушам. Платон заметил, что миссис Триллоп показывает ему «дальше от микрофона», и «Добро пожаловать» уже смог произнести без тяжелых последствий. Еще он вспомнил ее предложение – отметить присутствие директора Дакхауза, выполнил его и был потрясен, когда директор заспешил вперед.

Дакхауз, с мазком шоколада на подбородке и каплей крема на носу, широко улыбаясь, отобрал у Скоупса микрофон – и понеслось:

– Добро пожаловать, о представители Американской Свободной Прессы, в наш музей капитана Крюка, расположенный на самом краю гор Смоки… третья в мире коллекция крючков для пуговиц к востоку от Миссисипи и к югу от Огайо… как школьники, так и ученые… наша миссия – накапливать и распространять знание о крючках для пуговиц и их золотом веке…

Телевизионщики проверяли фокус и звук, возились со своими ноутбуками и выбирали позицию получше – на случай, если эта лабораторная крыса в белом халате каким-то чудом вернет себе микрофон. А Дакхаус, не замечая скуки, наведенной им на аудиторию, гудел:

– …название Пиджин-Фордж происходит от горной гряды, сложенной из…

Еще пять тоскливых минут, и он закруглился:

– …представить вам нашего мумиолога и старшего научного сотрудника Платона Скоупса.

Скоупс взял микрофон, но не успел и рта раскрыть, как потонул в лавине вопросов:

– Нам ее покажут?

– Вы ожидали пикетов АДС?

– Сколько точно лет…

Скоупс замахал руками, восстанавливая порядок.

– Давайте я вас проинформирую о положении дел, а потом отвечу на конкретные вопросы. Во-первых, мумия все еще в пещере, in situ, ждет результатов микростратиграфического анализа.

Он оставил за скобками, что правильная экскавация почвы заняла бы недели, но Скоупс не собирался пускать к своему образцу службу парка, патологоанатомов Университета Теннесси или вообще кого бы то ни было. Еще часа два поскрести грунт, просеять – и хватит.

Новость о том, что «мумия все еще в пещере», вызвала общий стон.

– Тем не менее, – сказал Скоупс, не давая уснуть интересу, – сразу после этой пресс-конференции я немедленно туда направлюсь в сопровождении двух одаренных старшеклассников из Пиджин-Фордж. – Он махнул рукой на нервную пару в лабораторных халатах – бледный юноша, слегка страдающий ожирением, и анемичная девушка с окрашенными хной волосами и двойным кольцом в носу. – Я извлеку мумию и доставлю ее сюда.

– Да, – ответил он разбитной репортерше, что была на первой пресс-конференции. – Можете снимать вход в пещеру, когда мы вынесем оттуда нашего древнего американца. Это будет около пяти вечера. А теперь, – он снял белую простыню, скрывавшую стоявший перед ним металлический стол, – некоторые потрясающие новости. – Он поднял со стола тяжелый, черный с оттенком бежевого, полуопалесцирующий предмет размером с небольшой батон хлеба, с правильно расположенными зазубринами по краю. – Вот это, – Скоупс поднял предмет над головой, – это бивень шерстистого мамонта.

Съемочные группы надвинулись поближе, по толпе репортеров прошел гул. Скоупс прижал бивень к груди.

– В пещере есть не менее двух слоев в той зоне, где лежит мумия, и куча промоин, ведущих вверх, вниз и в стороны, почти все непроходимые. Один из таких вертикальных каналов – их называют каминами – выходит в промоину на поверхности. В этой долине много таких воронкообразных промоин. Такое строение геологи называют карстовым, по имени…

– А при чем тут мумия? – выкрикнул какой-то репортер.

– Я к этому еще подойду, – оборвал его Скоупс. – Дело в том, что хотя упомянутая мною промоина сверху сейчас закрыта, так было не всегда. За многие века поверхностные материалы вроде этого бивня падали или бывали смыты водой в нижние камеры.

– Мамонт – это доисторический слон?

– Да-да. – Скоупс потер переносицу. Ему хотелось бы дать полную научную картину: фауна плейстоцена, геология, но ясно было, что им нужно лишь упрощенное заключение, которое они наполовину переварят и отрыгнут необразованной публике. – Этот бивень обнаружен в отложениях, которым десять тысяч лет. До анализа мы не можем точно определить возраст мумии, но есть причины полагать, что она примерно того же периода.

– Десять тысяч лет?

– Да, может быть, и старше.

Камеры взяли бивень крупным планом. Лихорадочный цокот клавиш ноутбуков и черканье в наладонниках.

– Вы хотите сказать, что вот этот пещерный человек мог ездить на мамонтах, как индейцы на лошадях?

– Не приписывайте мне то, чего я не говорил. Мои предположения о возрасте подтверждаются… – Скоупс наклонился к столу, поднял сломанную кремневую пластину с зазубренными краями, – вот этим. Хотя находка не полная, но сколы этого лезвия говорят, что над ним работали более десяти веков назад. То, что оно такое тонкое, – он повернул камень так, чтобы виден был край, – это существенно. Хотя этот нож был найден возле мумии, он мог упасть с поверхности и раньше, и позже. К сожалению, с сопутствующими материалами всегда есть такая проблема.

Он помрачнел, но тут же просиял вновь.

– Еще более интересны, – он поднял лист картона с прикрепленными полароидными снимками, – вот эти петроглифы, выцарапанные на стенах пещер. Непривычная фауна – очевидно, плейстоцен, ледниковый период. Давно вымершие звери и ритуалы плодородия.

Камеры дали крупный план фотографий с ритуалами плодородия – примитивные фигуры из черточек в откровенно сексуальных позах и с увеличенными гениталиями.

– Опять-таки мы не можем быть уверены, что эти рисунки контемпоральны мумии – то есть принадлежат к тому же периоду, – но если свести все вместе – бивень, петроглифы, геологические признаки, – то складывается довольно убедительная картина.

– Это точно, – сказал какой-то остряк. – Вот этот шланг у мужика из палочек на третьей фотке очень убедителен.

Скоупс поморщился, делая вид, что не услышал.

– А вот это, – он показал небольшой полиэтиленовый мешочек, – копролит, один из нескольких. Я бы предположил, что человеческий, надо только, чтобы анализ подтвердил.

– А что такое копролит?

– Это… гм… древние экскременты.

– Фу!

Этот возглас отвращения был поддержан еще многими, но камеры уставились на копролит так же охотно, как только что на первобытную порнуху.

– Мумиевое дерьмо, – сказал один репортер другому.

– Прошу серьезнее, – заявил Скоупс, держа пакетик у сердца. – Копролиты – просто бесценная вещь. Они нам сообщают о режиме питания древних, о наличии в организме паразитов, о болезнях…

– И что вы будете с этим делать?

И Скоупс выпалил свою тайную надежду, о которой не собирался говорить до анализа:

– Что, если этот копролит покажет нам, что наш мумифицированный покойник или его соплеменники попробовали того самого мамонта, чей бивень сейчас перед вами? Или одно из тех животных, что изображены на стенах пещеры? Что вы тогда скажете?

– Скажу, что офигительное барбекю они себе устроили. Это легкомыслие Скоупс подчеркнуто игнорировал.

– Чтобы проверить эту гипотезу, я собираюсь произвести тщательный анализ. – Он повел рукой надлежащими на столе предметами. – Радиоуглеродное датирование, микроскопия, срезы, сканирование…

– В сухом остатке что получается? Что мумия действительно старая?

– Старость, – повторил Скоупс с загадочной усмешкой, – может быть не столь существенным пунктом, как другой: кто это?

– Кто? Вы его по имени знаете?

– Нет, конечно. Но если мои подозрения оправдаются, то наши голосистые друзья вон там, снаружи, – он махнул рукой в сторону окна, откуда доносились еле слышные выкрики полудюжины пикетчиков АДС, – будут весьма недовольны.

Ага! Противостояние! Перья и пальцы нависли над компьютерами, ожидая развития темы.

– Вы, конечно, помните, что монголоидные народы, предки современных индейцев, пришли через перешеек – Берингию – на месте теперешнего Берингова пролива никак не раньше, чем тринадцать тысяч лет назад, и от них пошло население обеих Америк. Общепризнанный факт, да? – Подтверждающие кивки многих голов. – Так вот, уже нет. Открытия последних лет указывают, что и не монголоидные группы также могли мигрировать в западное полушарие, как позже, так и раньше. Древний череп – Кенневикский человек, найденный в штате Вашингтон, после реконструкции наводит на мысль, что имеет не индейское, а европейское происхождение. Другой европеоидный череп из Мексики датируется периодом около тринадцати тысяч лет назад. Такие открытия кладут конец традиционным представлениям о том, как были населены обе Америки. – Он кивнул в ответ на приподнятые брови: – Да-да. Есть свидетельства, что европеоиды проникали из Азии на лодках вдоль южного края Берингии, полинезийского типа народы приплывали через Тихий океан с запада прямо в Южную Америку, и европейцы – через северную Атлантику. И некоторые из них могли достичь Нового Света за тысячи лет до наплыва монголоидов.

Скоупс выдержал паузу, чтобы мысль дошла.

– И неудивительно, что группы, подобные тем, что сейчас там демонстрируют у дверей, пытаются помешать антропологическим исследованиям, заявляя свои права на скелетные останки, пока ученые не успеют изучить их значение и вывести следствия.

Очень своевременный выкрик протеста снаружи подчеркнул его слова.

Подняла руку научно-популярная писательница:

– Скажите, такие термины, как европеоид и монголоид – разве они не устарели? Разве не рассматривается раса обычно как…

Скоупс нахмурился:

– Я пытаюсь изложить так, чтобы было понятно вам и вашим читателям, о'кей? Теперь, если позволите продолжать, анализ ДНК свидетельствует, что не менее четырех не родственных групп колонизировали Северную Америку еще до конца последнего ледникового периода. Около двадцати процентов североамериканских индейцев имеют митохондриальную ДНК гаплогруппы X – редкий европеоидный генетический маркер, которого нет ни в Восточной Азии, ни на западе Северной Америки. Очевидный вывод – что этот маркер унаследован от смешивания с более старой популяцией европейского происхождения. Кремневые ножи культуры Кловис вроде этого, – он показал образчик из пещеры с мумией, – напоминают находки европейского солютре ледникового периода.

По недоуменным лицам Скоупс понял, что увлекся и потерял понимание аудитории.

– Это все есть в моем пресс-релизе. Главный вывод: наша мумия принадлежит, по всей видимости, не монголоиду, а европеоиду.

Он специально подчеркнул эти слова, чтобы щелкнуть по носу научно-популярную выскочку.

Снова он выждал паузу, проверяя, что значение этой мысли дошло, увидел, как в ожидании приподнимаются брови.

– И еще, – продолжал он, – нам не нужно прибегать к реконструкции, как было с Кенневикским человеком, потому что наша мумия сохранилась замечательно. И лицо у нее – европеоидное.

Наблюдая реакцию на свое сообщение, Скоупс удовлетворенно улыбался.

– И нам ее покажут, когда вы ее доставите? Разрешат снимать?

– Непременно.

– Когда?

– Примерно через три часа, через пять – наверняка. Но… зачем вам столько ждать?

Зал загудел:

– Простите?…

– Не понял…

– Но вы говорили…

Скоупс скрестил руки на груди, наслаждаясь ожиданием. Через десять долгих секунд он взял со стола коробочку восемь на одиннадцать с половиной дюймов.

– Я вчера ее снял. Конечно, вы снимете куда лучше, когда мы вынесем ее на дневной свет, но эти, – он поднял пачку из восьми или десяти снимков, – пока что подойдут.

Когда репортеры бросились расхватывать снимки, Скоупса просто отпихнули в сторону.

22

К ужасу двух рейнджеров национального парка, неуправляемый отряд репортеров топтал растительность и мутил ранее чистые воды ручья, вытекающего из Пещеры Мумии – как ее теперь назвали.

– Мхи и многолетние растения очень уязвимы, – говорила сотрудница парка, – и такую экосистему, как здесь, необходимо… Осторожнее! Вон там, в зарослях мха, ключ, и я там заметила саламандру pseudotriton…

Плюх! Шлеп!

Ботинок телеоператора прибил мох поплотнее, чтобы твердо поставить ногу от треножника. Ветер подхватил и унес в ручей брошенную каким-то репортером промасленную бумагу от сандвича. Одному из фотографов мешал побег дерева – он его обломил на уровне пояса, чтобы не загораживал вид на пещеру.

– Вижу свет!

– Назад, назад! Осторожнее! – надсаживалась женщина-рейнджер абсолютно без толку.

– Идут! – крикнул чей-то голос спереди.

– Ты это видел? Летучая мышь вылетела! А вон другая!

– Осторожнее!

Разбитная репортерша с ноксвильского телевидения закрыла идеальную прическу растопыренными пальцами и издала истошный визг. Через микрофон этот звук ударил в парящих в воздухе рукокрылых.

– Прекратить! – рявкнула рейнджер. – Летучие мыши никого не трогают. В волосы они не влетают, это бабьи сказки. Они…

– Идут!

– Мумию несут?

– Не вижу, там очень узко. Первый весь сгорбился…

Ударили прожекторы телекамер, замигали фотовспышки. Первыми вышли два помощника-старшеклассника в шахтерских касках, заляпанных грязью комбинезонах и с кислыми физиономиями. За ними тащился этот ученый, Скоупс, волоча ноги по воде. Он еще сильнее, чем они, был заляпан грязью, залит водой, а на лице – испарина? Нет, это слезы. Крупные слезы по щекам, оставляющие белые бороздки на черном от грязи лице.

Вытянулись шеи, зажужжали камеры, защелкали фотоаппараты.

– Он без нее!

– А где она?

– Вы ее оставили там?

– Черт побери, мы сюда зря тащились?

– Ну так что?

Скоупс прикрыл глаза ладонью от света. Шмыгнул носом, два раза сглотнул, подыскивая слова, отирая слезы грязными руками, и наконец произнес еле слышно:

– Пропала. Исчезла моя мумия. Я видел следы. Это… это, наверное, медведь ее унес.

Орландо въехал на парковку «Маяка» на своем «кадиллаке-эльдорадо» 1972 года. Рита Рей хотела поехать с ним, но Орландо знал, что стоит ей увидеть молодую Джинджер Родджерс, которая, если верить газетам, была свидетелем Вознесения Дуна, то искры полетят. Ох и вспыльчивая она carajo [15]! Никогда не заставляй женщину ревновать и не поворачивайся к ней спиной после этого. Так что пришлось пристегнуть ее наручниками к дверце холодильника. Она еще вслед ему изрыгала ругательства и угрозы. Не то чтобы Орландо был против посмотреть хорошую кошачью драку, но церковь Дуна казалась для этого неподходящим местом. По крайней мере сейчас.

Он перекрестил увешанную золотом грудь. Матерь Божья, подумал он, она просто демон, моя Рита Рей. I, mi madre, que fiera! Que mujer mвs ardiente! [16]Не удивительно, что она такая великолепная любовница. Орландо задумчиво потрогал собственные cojones [17]. Горяча, как цыганка, ловка, как дикая кошка из джунглей, вот только кашляет от сигарет и спрея для волос. А ради мошенничества готова на все – даже спать целый год с этим gusano [18].

Орландо поймал себя на том, что хмурится. А почему это она так злится, стоит только вспомнить, что этот gusano, муж ее, dano elpalo [19]молодую женщину, если этот червяк для нее ничего не значит? Может быть, она ревнует к этой Джинджер? Да, тощая женщина вроде Риты, с гусиными лапками у глаз и губ и несколько недостаточным задом. Может быть, эта Джинджер – роскошная и толстая. С пухлыми naglas [20]и мягким круглым животом, и затмила бы костлявую Риту, mi querida guajira flaquita [21]. Этой Джинджер между двадцатью и тридцатью. А Рите Рей? Уж точно не тридцать один, как она говорит. Сорок? Сорок пять? Или больше?

И даже если оставить в стороне возраст, какое ей дело, если Дун завел себе девочку? Рита Рей уехала, оставила его одного, а Дун – мужчина, и девица сама захотела к нему в постель. Орландо пожал плечами, пытаясь найти в этом смысл. И наконец сказал про себя: «Cuidado, осторожно Шики Дун! С пустым счетом в банке и этим липовым бриллиантовым кольцом… Когда Рита Рей тебя найдет, тебе конец. Так, а как же нам тебя искать? Думаю, лучше всего через Джинджер Родджерс».

Входя в двойные металлические двери арсенала, Орландо, погруженный во внутренний диалог, налетел на широкую губчатую спину толстенной женщины с выдающимися грудями, одетую в ситцевое платье с печатным рисунком и шлепанцы на распухших ногах. За ее подол цеплялись то ли пять, то ли шесть угрюмых детишек.

– Permiso, se?ora! [22]– бросил Орландо, сверкнув белыми зубами.

Он впервые огляделся. Это была первая протестантская церковь, куда попал Орландо. Тоже мне, cathedral [23], подумал он. Эти мне norteamericanos [24], молятся в бараках. Вместо шпиля с крестом у них воздушный шар в виде ангела. Голые стены, бетонные полы… где santos [25], где дорогое дерево, живопись, золото, свечи и реликвии? И исповедальни нет? И даже Мадонны нет! А вон сбоку несколько человек в белых балахонах лезут по стальной лестнице на крышу.

Когда он вошел вместе с толпой, то увидел их там не меньше тридцати – они стояли, уставившись на облака.

Толстуху с ее выводком остановила пожилая дама в белой рясе за длинным складным столом, где стояла коробка для денег и лежал рулон билетов. Рядом с нею протянута была бархатная полоса, отделяющая главный зал вроде тех, которыми в театре выстраивают в очередь посетителей.

– Десять долларов, пожалуйста, – сказала женщина в рясе, – и возьмите номерок. Дети до десяти лет за полцены. Посланец – преподобный Пэтч и Свидетель – мисс Родджерс вас примут, когда придет ваша очередь.

– А фотографировать ее можно? – спросил муж толстухи – тень мужчины с дешевой цифровой «мыльницей» в руках.

– Конечно. И Посланца тоже.

– А он кто?

– Посланец Пэтч – преемник преподобного Дуна, Князя Света. Его поставил Сам Господь, и он ответит на ваши вопросы о Вознесении. Только спасенные войдут в Царствие Небесное, когда придет Великое Вознесение, так что если вы хотите спастись – а время уже уходит, – он выслушает ваше исповедание веры. – Женщина в рясе сурово поглядела на семилетнего мальчишку, который дергал за волосы ребенка помладше, а тот хныкал.

– Недостойные дети, – добавила она, – останутся на земле, цепляясь за опустевшую одежду матерей своих.

Мальчишка не обратил внимания, но преступную руку перехватила железная ладонь матери.

– А эти чего там стоят на лестнице? – спросил муж.

– Это Дети Света, поднявшиеся Лестницей Восхождения. Князь предсказал, что именно там произойдет Великое Вознесение.

– Без булды? – спросил толстяк в джинсовом комбинезоне без рубашки, зажимая в руке номерок. – И когда оно начнется?

– Князь пророчествовал, что предшествовать Вознесению будут необычная погода, падающая звезда и волнения на Ближнем Востоке. Я подозреваю, что этот необычайный зной…

Орландо взял религиозную брошюрку три с половиной на пять дюймов с названием «ХОЧЕШЬ ЛИ ТЫ БЫТЬ ОСТАВЛЕННЫМ?» и стал читать о знаках Зверя: «И когда настанут Времена Скорбей, Антихрист вживит смарт-карту с подменным знаком 666 под кожу тех, кои…»

Бросив брошюру обратно на стол, он оглядел дальний конец комнаты – низкая деревянная платформа с двумя позолоченными, но более ничем не примечательными креслами, и сидели в них, очевидно, этот самый Посланец или как его называют, и Джинджер Родджерс. Орландо мысленно присвистнул. Отсюда эта Джинджер смотрелась – muy guapa [26].

Через десять минут Орландо смотрел, как стоявшая перед ним семья подходит к помосту. Женщина по очереди клала своих мелких потомков на колени Джинджер Родджерс, а муж щелкал «мыльницей». Посланец, сидящий слева от Джинджер, вроде бы что-то говорил, но семейство не обращало на него внимания, глядя только на Джинджер.

И тут до Орландо дошло, что тут происходит: Посланец, значит, Бог, а Джинджер – Мадонна. И очень ничего себе Мадонна. Золотые волосы, и отличные ноги – то, что видно из-под рясы. Неудивительно, что эти rusticos [27]на старика и не смотрят – с этакой лысиной с пучками клоунских волос по краям, в дешевом типовом костюме. Неубедительный Бог. Если бы это организовал он, подумал Орландо, то Богом выбрал бы кого-то вроде… себя самого. Высокий, стройный, загорелый, одетый стильно.

– Сэр? Сэр? – обращалась к нему женщина. – Ваш номер четыреста семьдесят восьмой, вы следующий.

Она отцепила крючок бархатной полосы и жестом предложила Орландо проходить.

Он зашагал по бетонному полу, с каждый шагом восхищаясь Джинджер Родджерс все сильнее. Не зная, каких действий от него ожидают, он остановился за два шага, перекрестился и молитвенно преклонил колени.

– Madr? Maria [28], – начал он, опустив очи долу.

– Стоп! – произнес Посланец. – У нас в Храме Света – никаких этих папистских штучек!

Орландо взметнулся на ноги, правой рукой нашаривая в кармане складной нож и глядя на Посланца убийственным взглядом. Но тут же в мгновение ока расслабил мышцы, полыхнул широкой латиноамериканской улыбкой, сочтя, что сахар поможет лучше клинка.

– Permiso [29], Бог-Отец наш, – сказал он шелковым голосом. – Я не знал.

– Я не Бог, – сварливо бросил Пэтч. – Я – Посланец Его, но Он говорит мне… – Пэтч уставился в пространство и заговорил нараспев: -…и мы, что живы и остаемся, будем взяты с теми, что в облаках…

– Да-да, – перебил Орландо, – конечно же. Послушайте, se?or Посланец, я хотел бы поговорить с двойственницей – минуту наедине.

– С кем?

– С дайственницей, – отчетливо повторил Орландо, как будто Пэтч не расслышал. – Ох! – И он повторил отчетливо: – С действенницей.

Джинджер прыснула. Пэтч возмущенно прокашлялся:

– Это невозможно! – Он смутился и стал объяснять Джинджер: – Я хотел сказать, что невозможно говорить с тобой наедине, а не что… – Он снова закашлялся, перевел взгляд на Орландо: – Мы, Посланец и Свидетель, едины в передаче послания от Господа. И никто…

– Наедине! – прошипел Орландо.

Его рука снова легла на нож, но вместо ножа на свет появилась хрустящая стодолларовая бумажка.

– Я имею к вам mucho respecto, se?or [30], – сказал он с легким поклоном, – но я хочу быть один с этой молодой женщиной, когда она мне будет говорить про то чудо, понятно? – Он помахивал банкнотой, улыбаясь дружелюбно и дразняще. – Я буду благодарен.

– Гм-м-м-м-м…

Пэтч потянулся за бумажкой.

Орландо отвел руку назад:

– Наедине?

Пэтч освободил Орландо от сотни.

– Я думаю, тем временем мог бы поговорить с миссис Бинкль о ризах, которые нужно забрать из чистки.

И он сошел с помоста.

Орландо сел на кресло Пэтча, наклонился к Джинджер:

– Расскажи мне о чуде, bonita [31]. Как этот Дун исчезал.

Джинджер набрала воздуху и повторила уже машинально воспроизводимый рассказ.

– Я пришла домой к Князю поговорить о гимнах, которые должен был петь наш хор, примерно в семь часов вечера в прошлый вторник. Мы были внизу, в холле, где на потолке нарисовано небо. Я на секунду повернулась спиной, а когда оглянулась – Пуф! – Князя не было. Его одежда и туфли остались горкой на полу. Они теперь здесь, в этом пластиковом ящике, – показала она.

– Вот как?

Орландо вопросительно глянул на плексигласовый куб с земным имуществом исчезнувшего Дуна. Значит, реликвии у них хотя бы есть.

Но ему хотелось услышать больше.

– И ты слышала, как открывалась дверь после этого «Пуф!»?

– Нет, он ее закрыл, когда мы вошли. И она осталась закрытой.

– А свет был выключен?

Явно непривычная к таким каверзным вопросам, Джинджер ответила с нажимом:

– Нет! Свет все время горел.

– А как далеко была ты от Дуна, когда слышала этот «Пуф!»?

– Хм… – Джинджер неловко поерзала в кресле. – Я не то чтобы слышала, просто это случилось. Я стояла… несколько шагов от него.

– Понимаю. А зачем ты повернулась спиной? Он тебя попросил повернуться, может быть, посчитать до десяти?

– Нет, я… я была вроде как на лестнице, и тут это и случилось.

– На лестнице? Значит, не так близко. То есть не в холле с Дуном?

– Да, то есть… нет. – Джинджер начала краснеть. – Я… мне нужно было… ну, в туалет, и это было как бы… наверху… Но я только на несколько шагов отошла, и повернулась – а его нет. Пуф! И исчез. Вознесся.

Она произнесла последнее слово решительно, кладя конец разговору.

Орландо смотрел, как Джинджер прикусывает губу, глядит куда-то в зал, избегает его взгляда, а пальцы ее так вцепились в подлокотники, что просто побелели. Он понял, что разыгрывая злого полицейского, большего уже не добьется. Поэтому он убрал из голоса каменную твердость и заговорил очень доброжелательно:

– Извините мои вопросы. Просто ваше чудо мне показалось таким… как это вы говорите? – поразительным. – Он несколько секунд помолчал, а потом заговорил снова: – Джинджер Родджерс, – он положил руку ей на колено, – tus ojos, tuslabios, tu trasero biengordo… que maravilla de la naturaleza er?s tu. Venjovencita [32]. Моя прекрасная pinga так хочет быть с тобой. Mira, смотри, как она поднимается приветствовать твою belleza [33].

Встретив совершенно ошеломленный взгляд Джинджер, он добавил:

– Ты самая красивая мадонна, которую я видел.

Джинджер взяла его руку за запястье и сняла со своего колена, потом наклонила голову набок и посмотрела вопросительно:

– Мадонна? Как рок-звезда?

– Claro. [34]

Джинджер оглядела его с головы до пят, отметив смуглую латинскую красоту, напомаженные волосы, скопление золотых цепей на шее, свободную шелковую рубашку и полотняные брюки, ноги без носков в белых сандалиях. Орландо совсем был не похож на других посетителей, да и на «светляков» тоже.

– Вы певец? – спросила она.

Орландо ответил не задумываясь:

– Киноактер.

– Bay! А где вы снимались?

– Кубинские фильмы, jovencita. Их тут не показывают из-за этого hijo dе puta dictador comunista [35].