70

Услышав о «крупных новостях», Тадеуш Траут призвал к себе Младшего и его команду впервые после того, как наказал их кегельным шаром. Младший и Персик вошли в его кабинет на костылях. Ящик, считая, что костыли недостойны мужчины, впрыгнул на одной ножке, рукой держась за плечо Персика.

– Эти ваши сломанные пальцы на ногах заживут раньше, чем вы сообразите, ребята. Мы удержим ваше жалованье за месяц – как плату за содержание.

Персик опустил хот-дог, который жевал.

– Так мы не теряем работу?

– Да нет, конечно. Хотя, не скрою, были у меня мысли либо вызвать на вас на всех Молота, либо пустить себе пулю в лоб. Не раз были.

– Папа, не надо так говорить.

– Дурак я был, что не застраховал как следует Библию Живую. Но кто мог знать? Какое-то время придется подтянуть пояса, зато потом это окупится. Мы оставим парковку в таком вот виде, сделаем из нее сцену Апокалипсиса. Добавим несколько воющих погибших душ, четырех зломогучих конников, дыма и огня, немножко спецэффектов, и зрелище получится первоклассное.

– Ну, хватит про Библию, – сказал Младший. – Что будет с нашим настоящим бизнесом?

– Ты о финансах беспокоишься? О ссудах от ребят с севера, сынок? Чтобы они не стали действовать грубо, как они умеют? Ну, я немного их умаслил… и знаешь что? Они тоже видят будущее в Библии!

– Подумаешь.

– Мы договорились… они согласились списать ссуду в обмен на пятьдесят один процент музея. Они вкладывают деньги в реставрацию и расширение музея в арсенал. Скоро я вселю страх в ту старую развалину, что сейчас руководит «светляками», и заставлю его подписать передачу аренды. Тогда мы самого Диснея передиснеим.

– Да понятно, – сказал Младший. – А мы как же? Угоны, все такое прочее – настоящее дело.

– Есть и еще хорошие новости. В рамках договора с нашими новыми партнерами они берут на себя угоны, лавки сбыта горячих товаров, акульи ссуды – все это. Мы теперь от всего этого свободны как ветер. Помадка, мокасины, оптовая торговля мясом и Библия Живая – вот теперь наш хлеб с маслом. Правда, отлично?

– Все это барахло! – сплюнул Младший.

– Тогда… – Персик не казался столь разочарован, как Младший. – Это значит, мы будем работать, типа, в магазине помадки?

– Нет и нет! – ответил Траут. – Посмотрите в этих мешках с одеждой.

– Меховые куртки! – сказал Младший в предвкушении. – Остались от угона в Эшвиле.

Он допрыгал до крюка, торчащего в двери, и открыл первый мешок. Там были не меха, но вышитая золотом по подолу юбка цвета кофе с молоком и блузка ей под пару. Во втором мешке был такой же наряд, только нежно-голубой. В третьем – розовый.

– Это что за фигня?

– Наш охранник из музея выбыл из строя, у него перелом, – ответил Траут. – Одного оказалось явно недостаточно.

И вы – наша новая охрана. Герои Ветхого Завета, а это – ваша униформа. Сандалии в тех коробках – там распухшим пальцам будет свободно. Давайте, мальчики, примеряйте.

Улыбка Хорейса Дакхауза ничего хорошего не обещала.

– Садитесь, пожалуйста, – предложил он Платону Скоупсу.

Скоупс сел.

– У меня есть хорошая новость и плохая новость. Что вы хотели бы услышать раньше?

Скоупс стиснул подлокотник кресла. Перед директором лежал блокнот, исписанный – как видно было Скоупсу вверх ногами – именем «Мария» и нумерацией. № 2 повторялся снова и снова по всей странице. Он не мог понять, что это значит, и потому сказал:

– Наверное, хорошую.

– Отлично. Та неприятная известность, которую вы нам заработали этой своей мумией, дала свои плоды. Знакомы вы с Терренсом Хамади?

Скоупс покачал головой.

– Вам следовало бы больше уделять внимания крючкам для пуговиц и меньше – всяким сушеным кадаврам. Терренс Хамади – владелец седьмой по величине коллекции крючков для пуговиц в Северной Америке. Он собирал ее годами и боится, что его наследники объявят его недееспособным, а коллекцию распродадут. – Улыбка стала шире. – Вы улавливаете, к чему все это?

Скоупс снова покачал головой.

– Хамади передает свою коллекцию в дар нам! – Дакхауз хлопнул ладонью по столу. – И это нас переводит с третьего места на второе. Второе! К югу от Огайо и к востоку от Миссисипи, конечно. А в масштабе страны мы переходим на пятое место, если даже не на четвертое. Просто рождественский подарок среди лета.

– Мои поздравления, – скучным голосом сказал Скоупс. – А плохая новость?

– К сожалению, Хамади не дает на содержание коллекции ни цента. Непомерная нагрузка на наш бюджет. Так что… – Дакхауз вытянул руки, приподнял плечи, повернув ладони вверх жестом типа «А что я могу поделать?» – Так что вы без работы.

Скоупс ничего не успел ответить, как Дакхауз добавил:

– Я все равно вас уволил бы после того, как вы нас поставили в такое нелепое положение. Вот… – Он толкнул через стол конверт. – Чек на вашу недельную зарплату. Жаль, что все так кончилось, молодой человек, но я же предупреждал вас? Я говорил: четко выберите свои приоритеты. Забудьте пещеры и мумии. Но вы…

Скоупс смял конверт в руке:

– У меня тоже есть новости. – По его лицу расплылась почти оргиастическая улыбка. – После того как в «Нейшнл джеографик» меня встретили как совершенно незнакомого, будто никогда ни обо мне, ни о докторе Финкельштейне не слышали, а мумия была уже уничтожена… эти элитисты чертовы, «мы-лучше-тебя»…

Приступ ярости миновал так же быстро, как накатил:

– Мне позвонили – угадайте, откуда? Из журнала «Хастлер»! «Хастлер», понимаете? Огромный тираж, подписка, розница…

В «Хастлере» увидели эти таблоиды, на которые вы так шипели и плевались, и сразу поняли значение моей находки. Да, мумии уже нет, но… они хотят сделать статью. Платят мне десять тысяч долларов за эксклюзивные права на мои фотографии рисунков с обрядами плодородия и копролитов.

Он встал, уперся руками в бока.

– У «Хастлера» на миллионы больше читателей, чем у этих жалких научных журналов, которые мною все эти годы пренебрегали.

И это еще не все: они хотят сделать целую серию по эротике древнего мира: помпейские фрески, индуистские барельефы, фаллические статуи острова Пасхи, перуанская керамика, фиджийские фаллоимитаторы из ямса, любовные письма Александра. И еще многое.

Так что, – Платон Скоупс разорвал конверт в клочки и бросил обрывки в Дакхауза, – засуньте себе в задницу ваше увольнение – а я буду богат и знаменит! Я ухожу сам.

Мори, Старший, отвесил глубокий поклон вправо от себя.

– Это было прекра-асно! – произнес он своим звучным телевизионным голосом. – Подымем же руку благодарности в честь нашего хормейстера, мисс Родджерс, и всего хора Храма Света!

Раздалось несколько осторожных хлопков – все же церковь, не театр.

– «Руку», я сказал? – Мори поднял одну к лицу, рассмотрел. – Мне кажется, что Бог дал нам две. Так воспользуемся же ими, нет?

Он показал, как, широко улыбаясь, жестами призывая паству следовать его примеру.

– Вот так, вот так – покажем этим ребятам, что мы их оценили.

Через несколько секунд под сводами арсенала гремели аплодисменты. Мори сунул пальцы в рот и свистнул. Несколько молодых «светляков» подхватили свист. Мори несколько раз притопнул, спросил:

– Как, весело нам?

Ребята затопали ногами. Вскоре участвовали все – хлопали, топали, свистели, вопили. Слезы текли по щекам.

Резкая перемена после проповеди Старшего пятнадцать минут назад: захватывающая трагическая история о Далиле, обманувшей Самсона, приперченная указаниями на воздающего и непрощающего Бога Ветхого Завета. Закончил Старший пламенным разносом в адрес прелюбодеев и обманщиков, которых «независимо от религиозных убеждений, цвета кожи и национального происхождения Яхве бросит в самые глубокие круги ада, где гладкобокие и твердорукие Лучники Возмездия будут от них отстреливать кусочки. Безносые, безухие, беспалые, без-все-что-торчит-наружу, бесконечные ночи ада страдать будут обманщики, кляня свое коварство, лишь для того, чтобы на рассвете восстановились их жалкие тела и снова началось отстреливание лишнего, снова, снова и снова!»

– А теперь, – Мори подал сигнал миссис Бинкль за синтезатором «Касио», и она нажала клавишу барабанной дроби, – настал момент, которого ждали вы все.

Он замолчал, приподнял брови, давая возможность догадываться. Но никто не успел ничего сказать, как он закончил сам:

– Кружки по рядам!

Раздалось несколько деланных стонов, но на самом деле никто не был против поучаствовать после такого шоу, какое только что устроил Старший. Люди полезли за бумажниками, совали деньги в руки детей, чтобы те положили их в кружку.

– Тпру! – сказал Мори. – Полегче. Уберите эту бумагу, забудьте про банкноты, потому что хочу я от вас всего лишь… один пенни от каждого.

Он взглянул на море озадаченных лиц.

– Да-да. Один цент.

Он стоял, сдвинув ноги, с бесстрастным лицом, смотрел на носки своих лакирован ных туфель, а зрители, обмениваясь неуверенными взглядами, полезли в карманы и кошельки за этой скромной таксой.

Секунда. Секунда. И еще секунда, пока все нашаривали монеты. Мори, Старший, наклонился вперед, и лицо его ожило, когда он произнес свои фирменные слова:

– Ребята, это шутка была, насчет одного цента. Да, я стар… но уж точно из ума не выжил.

– Да, это так, – сказал дедуля Джимми. – Ты не индеец.

– Да что ты несешь? А все эти годы? Ты посмотри на меня! А Вождь? А…

– Ага, «посмотри на тебя». Черные волосы – да, а кожа? – Он потрепал обивку потертой софы. Колли вспрыгнул на нее рядом с ним, свернулся, положив голову ему на колени. – И ты тоже садись, – сказал он Джимми.

Джимми потер лоб и уселся на кухонный стул. Дернулся и выпрямился, когда зад коснулся винила и сотрясение прошло снизу до сломанной ключицы. Он носил корсет, удерживающий плечи развернутыми, пока кость не срастется, а пока что концы обломков скреблись при каждом движении.

Дед вздрогнул вместе с ним. Когда Джимми перестал ерзать, дедуля сказал:

– Твоя мама действительно звала его Вождем, но я никогда тебе не говорил, что он был индеец. Это ты уже сам домыслил.

– Но ты не говорил, что не был.

– Да, виноват. Я думал, тебе нужно немножко почитания героя. Ребенку нужен отец, на которого он может равняться, даже если отца при нем нету. Когда ты отправился в свои странствия, я думал, они сделают из тебя мужчину. И сделали. Ты оказался отличным парнем, Джимми.

– Не верю, что я не индеец.

– Но это правда.

– Тогда эта мумия совсем никак не имела ко мне отношения.

– Если только это не был европеоид, как утверждал тот ученый.

Джимми помрачнел. Дедуля подошел к холодильнику и вернулся с шестеркой банок холодного «Будвайзера». Банки он поставил на стол рядом с Джимми, вскрыл одну для него, вернулся на диван, почесал собаке брюхо и ничего не сказал.

Джимми десять минут молчал, посасывая пиво.

К третьей банке Джимми хмыкнул:

– Да ладно, я никогда сам особо индейцем не был. Всегда как квадратная фишка, на место не подходил. Был у меня классный шанс с моим предком – то есть я думал, что с моим предком, да и тот я профукал.

Хотел ехать к семинолам во Флориду. Там штат с них дерет три шкуры за лицензии на гидросамолеты. Я слышал про ихний внутриконтинентальный водный путь, думал, мы его могли бы осушить в порядке протеста – еще одна гнилая идея. И Джинджер очень не понравилась.

– Отличная девушка. Очень с ее стороны было заботливо – прийти помочь тебе снять этот станок, чтобы ты мог помыться и не провонять весь дом.

– Лучше она, чем ты. – Джимми еще глотнул пива. – Кстати, она с тобой согласна – насчет сделать нашу пещеру коммерческой.

– Еще бы! – Дед выпрямился – При такой-то шумихе? При такой ее знаменитости? Когда ученые говорят, что эти похабные картинки, которые мы с приятелями там нацарапали в детстве, это «доисторические обряды плодородия»? Когда все и каждый рвутся увидеть, где именно нашли мумию? И еще эта страна чудес, которую ты нашел, с этими каменными сосульками и кристаллами? Гомер Дилени тоже насчет этого в восторге – пещера ведь проходит под его землей. Он даже предложил помочь нам провести туда электричество. Мы наверняка могли бы взять ссуду…

Прозвенел звонок. Дед открыл и вернулся с коробкой «Федерального экспресса». Он ее встряхнул, протянул Джимми:

– На ощупь пустая.

– Как моя жизнь. – Джимми открыл коробку, вытащил лист бумаги с монограммой отеля. – Гонолулу, Гавайи. Кто бы это… а!

– Да?

– Это от бывшего Князя Света, Шики Дуна. Который меня спас от толпы, сидел вместе со мной в ките, отстегнул Джинджер от лестницы к дирижаблю.

Джимми прочел письмо – про себя, потом вслух:

Джимми встряхнул коробочку, заглянув внутрь. Там посередине лежал ком туалетной бумаги, слой за слоем намотанной на что-то твердое. Джимми размотал бумагу, она кучей легла на полу.

– Ух ты! – сказал он, когда достал серединку. – Это кольцо с бриллиантом. И большим.

– Я вдова Дун, – объяснила Рита Рей страховому агенту. – Она была одета в черные босоножки с открытыми пальцами, черные чулки в сеточку, черную кожаную мини, широкий дорогой черный кожаный пояс и соответствующую куртку поверх обтягивающего черного мохерового свитера с вырезом. С вершины пчелиного улья на голове свешивалась черная вуаль, удерживаемая перекрещенными черными булавками, пронзающими вершину прически. С траурной гаммой контрастировала только алая помада. – А это мой брат Орландо.

Она протянула руку – ногти окрашены черным лаком, как и на ногах.

Агент показал им на двойное кресло перед столом.

– Я уже объяснил по телефону, – начал он, – что без свидетельства о смерти компания вряд ли…

Рита Рей подняла вуаль и промокнула глаза черным платочком.

– Есть сотни свидетелей тому, что случилось с его останками, – сказала она, всхлипнув. – Растерзаны варварами. – Еще всхлип. – Это было ужасно. Но я понимаю. Вам нужны доказательства, что это был он.

– Вещественные доказательства, – уточнил агент.

Рита Рей улыбнулась едва заметно и полезла в черную блестящую сумочку. Она достала оттуда большой полированный футляр и бросила на стол. Внутри оказался ком мокрых темных волос.

– Это его, – сказала она. – От мумии, до того как… – Она шмыгнула носом, промокнула его платком. – До того как эти звери растерзали ее на куски.

Орландо сочувственно погладил ее по колену.

Рита Рей положила руку ему на руку, удержала на месте и подняла глаза на агента.

– Этого ведь хватит на анализ ДНК?

– А, – сказал агент. – Более чем достаточно, я думаю, для установления личности.

– Хорошо.

– Хотя, быть может, нет необходимости передавать это властям. – Он кончиком карандаша отодвинул от себя футляр. – Потому что я сегодня получил по почте нечто, что наверняка вас обрадует, миссис Дун.

– Чек? Уже? Как это мило!

Она подняла с лица вуаль, забросила на передний склон своего улья.

– Нет, не чек… – Страховой агент показал на телевизионный монитор в углу комнаты, поднял пульт и нажал на кнопку. Экран загорелся, несколько секунд оставаясь пустым, потом засветился ярко-белым. Яркость и контрастность пришли в норму, и на экране появились две ноги в шлепанцах, стоящие на песке. Появился звук: крики, счастливые веселые голоса, и наконец: «поехали» – очевидно, от оператора. Камера шевельнулась, показался широкий отель и берег, отороченный пальмами. И знакомый пик Бриллиантовой Головы. Ваикики.

– О'кей, теперь сюда, – сказал другой голос, и камера быстро повернулась на сто восемьдесят градусов вдоль полосы отелей, розовых дворцов рококо тридцатых годов, высоких башен, загорающих на берегу людей, загорелых серферов с досками, крепких студенточек в бикини, и остановилась на маленьком человечке в гавайской рубахе с гибискусами. Шики Дун.

Рита Рей застонала.

– Здравствуй, милая, – произнес знакомый голос с экрана телевизора. Камера подпрыгнула – явно в руках новичка, слишком быстро перейдя на крупный план.

– Я знаю, что ты беспокоишься, – сказал Шики, – но у меня все хорошо. Нужно было просто уехать кое в чем разобраться.

Его подсвечивало семужно-розовое небо, чуть окрашенное неоново-красным и подернутое полосами бледно-оранжевого.

Рита Рей закусила костяшки пальцев. Потом она просияла и сказала:

– Он и вам такую пленку послал? Это три месяца назад было. Мы тогда немного поссорились и…

– Можешь убрать крупный план, – сказал Шики.

Но вместо этого изображение еще приблизилось, заполнив экран и без того выдающимся носом Шики.

– Упс!

Изображение отдалилось.

Поясная фигура. Шики что-то развернул у себя за спиной и достал, показывая. Это была газета.

– Ближе.

Снова приближение. Газета Гонолулу: заголовки, дата. Три дня тому назад, ясно видно.

– О'кей, теперь сделай дальше.

– Смотри-ка, начинает получаться, – сказал оператор.

Камера взяла общий план, фигура Шики с головы до ног.

Он опустил газету.

– Так что не волнуйся за меня, любимая. Я буду дома раньше, чем ты думаешь.

Он подмигнул и – Пуф! – исчез в облаке белого дыма.

Дым рассеялся, открыв песок, воду и открыточный глянцевый закат. Князя Света не было.

71

На узкой полоске земли где-то в просторах Тихого океана, не более чем точка на развернутой карте, Бог Неба достал из воздуха блестящую раковину каури. Зажал ее в кулаке, подул на кулак и разжал. Раковины не было. Он вытащил ее из сопливой ноздри хихикающей коричневой девочки, сунул эту раковину в ее ручку и пощекотал под подбородком.

Семьдесят восемь обитателей острова – мужчины, женщины и дети – дружно издали «ааах!»

Бог Неба скромно поклонился и вернулся к Игре.

– Посмотрим ваши карты, – сказал он трем Игрокам.

Они сидели перед принесенным морем контейнером, затянутым ярко-оранжевым церемониальным шелком Великого Крыла Бога Неба. Двое из мужчин опирались на перевернутый корпус каноэ с балансиром, третий сидел на пне пальмы, а Бог Неба – на своем троне: проржавевшем рыбацком стуле с ахтердека круизного судна, выброшенного лет десять назад на рифы атолла.

Дочь вождя, прислоняясь спиной к костлявым голеням Бога Неба, сидела на песке, поглаживая длинные шелковистые волосы собаки Бога Неба, крошечной, как песчаный краб, и такой легкой, что могла летать на крыльях ветра рядом со своим хозяином.

– Не повезло, – сказал Бог Неба Игроку на пне. – У тебя пусто.

– Пуссто! – сказали островитяне.

Бог Неба посмотрел карты второго Игрока.

– Двойка, тройка, пятерка, семерка, восьмерка. Чуть бы еще повезло, мог бы вытянуть стрит.

Островитяне почесали головы:

– Стррритт.

Бог Неба объяснил это понятие, пояснил на пальцах и камешках.

– Три червы, – сказал он третьему Игроку. – Еще бы две – и флешь. Флешь – все одно-одно, понимаешь?

– Флешшшшь.

Островитяне понимали одно слово из двадцати.

– А знаете, что я вам скажу? – сказал Бог Неба. – У меня опять три одинаковые. Дамы. Я выиграл.

Он сгреб девять жемчужин и свою ставку – три эмалированных магнита для холодильника: Фред Флинтстоун, Женщина-Чудо и огурчик. Их он бросил себе в карман.

– Сыграем еще, ребята?

Трое кивнули, широко улыбаясь большими белыми зубами.

Быть избранным в Игроки и сидеть рядом с Богом Неба во время Игры – это давало большую мана. И еще Игроки могли вблизи видеть магию Бога Неба. Иногда Игрок Выигрывал и покидал Игру, унося с собой одну из красивых фигурок бога Тики, принадлежащих Богу Неба. Мужчины соревновались, кто унесет больше всех тики от Бога Неба. Цена за невесту в двадцать пять штук была установлена для свободных женщин самого высокого статуса. У первого из конкурентов было четыре, и он их носил в повязке из кокосового волокна на голове. Некоторые из самых миловидных и трудолюбивых женщин носили изображения бога между грудей в виде подвесок на сплетенных человеческих волосах. Пять самых разноцветных принадлежали дочери вождя. У ее отца было десять, каждое неповторимо, тяжелое в руке, и каждое красивее другого – дар от Бога Неба, когда он спустился перышком из грохочущего брюха Большой Птицы.

– Это так сразу не получится, ребята, – приговаривал Бог Неба. – Но вы не волнуйтесь: я буду сдавать, пока у вас не начнет получаться.