48

Завидев Джинджер Родджерс, бледную и явно не очень рвущуюся в бой, Джимми споткнулся, потерял равновесие и врезался в пикетчика АД С сбоку. Джинджер шагала в передних рядах, зажатая между двумя ширококостными женщинами в чепцах. Перед ней шел Крили Пэтч, а по обе стороны от него – двое мужчин с косматыми бородами и спутанными волосами. Еще много было бородатых мужчин и крепко сбитых женщин, у всех одинаковые выпученные глаза и сгорбленная осанка, и от всех от них веяло свирепой решимостью. Более многочисленные «светляки» были бы неотличимы от ожидающих открытия туристов, если бы не их белые рясы.

Мальчишка, едва заметный среди нескольких бородатых, задул в трубу, но вместо задуманного сигнала кавалерийской атаки у него получилось только фальшивое гудение. Впрочем, Пэтчу этого хватило: он поднял руку, давая пастве сигнал запеть:

– Отдайте нам Князя, отдайте нам Князя…

Плотный строй шел наперерез пикетчикам АДС.

Когда Джинджер увидела Джимми, глаза у нее стали как у оленя в свете фар, и она начала вырываться. Плотные женщины, крепко держа Джинджер за локти, потащили ее вперед. Одна нахмурилась и что-то шепнула ей на ухо, и хотя губы Джинджер двигались в такт общему напеву, она мотнула Джимми головой, явно прося его отойти.

Соратники Джимми по АДС обменялись тревожными взглядами при виде приближающейся фаланги, но решительно сомкнули ряды.

Дверь музея отворилась, и появился плечистый охранник в форме, сопровождаемый тощим директором. Дакхауз воздел обе руки и крикнул:

– Стойте! Вы нарушаете границы частной собственности! Это…

Его слова потонули в схлестнувшихся скандируемых лозунгах: «Верните нашего предка» и «Отдайте нам Князя».

Через несколько секунд Дети Света столкнулись с пикетом АДС. Идущие с флангов Джонсы отшвырнули единственную женщину в пикете и прямым ударом в грудь свалили на колени одного из ее спутников.

В тот же миг женщина налетела на своего обидчика сзади, вцепившись ему в ухо. Павший боевой товарищ поднялся на коленях и головой ударил того же Джонса в живот. Здоровенный Джонс согнулся пополам, но его понесло вперед по инерции. Тычки и пихания сменились ударами рук и ног. Бойцы разбились на пары, затоптались по площади.

При первом же контакте Крили Пэтч дематериализовался и возник снова в задних рядах, отступая пригнувшись. Женщины в чепцах удерживали Джинджер Родджерс. Фаланга сменила строй, когда пухлая Бетси и почти все прежние «светляки» сбились с ноги, а Джонсы сломали ряды и устремились вперед. Трое Джонсов рвались к ступеням музея.

Прохожие стали уводить детей подальше от драки, но остановились в тридцати футах, наблюдая за разворачивающейся драмой. Машины на хайвее замедляли ход и подъезжали к обочине.

Трое футболистов в нумерованных футболках хлопнули друг друга по ладоням, гаркнули «В бой!» и ринулись в свалку.

Хорейс Дакхауз закрыл рот ладонью и прислонился к двери спиной. Он увидел Риту Рей, неуверенно улыбнулся и заверещал:

– Мария, беги!

Орландо пригнулся в боевой стойке, левой рукой отодвинул Риту Рей себе за спину и раскрыл нож:

– Мария, значит? – бросил он через плечо. – Так вот, Мария, держись ко мне поближе. Мы пойдем за los locos. Если они найдут твоего мужа, я парочку их порежу для создания паники, а его мы вытащим через заднюю дверь.

– Класс! – сказал Младший на заднем сиденье Персикова «монте-карло». – Эти религиозные психи и краснокожие перемешались.

– А знаешь что? – вдруг сказал Персик. – Вон тот индеец в оленьих шкурах с пером, который сейчас свалил здоровенного мужика? Это ж тот пидорок, что напал тогда на нас на стоянке.

– А ну, отплатим ему! – предложил Ящик.

Они бросились прочь из машины к музею, хотя Персик тут же перешел на медленную рысь, потом почти на шаг, когда крики стали ближе.

Шики Дун, фермер-амиш, сидел в пикапе в сотне футов от месте действия.

– Пэтч, гад ты этакий, где же ты нашел этих гуннов?

В противоположном лагере он узнал вчерашнего гея-индейца из бара, а потом – Риту Рей.

– Ах ты сука!

Он видел, что она прижимается к тощему танцору танго с прилизанными черными волосами, одетому в светлый костюм и держащему у пояса выкидной нож. Одной рукой Рита Рей за него хваталась и что-то говорила ему на ухо.

Шики ударил руками по рулю:

– Рога мне наставила! И ручаюсь, этот вот латинос – тот самый, которого она натравила на бедного Фенстера, приняв его за меня.

По плакатам и выкрикам можно было без труда сообразить, что Фенстер в музее. Шики пригнулся на сиденье, боясь высунуться, несмотря на свою маскировку, когда здесь Рита Рей и наверняка где-то затаился Молот. Через спицы рулевого колеса он внимательно следил за разворачивающейся дракой.

На другой стороне парковки Мори в своем «линкольне» держал у глаз бинокль.

– С какой же толпой ты водишь компанию, девушка, – сказал он в адрес Джинджер Родджерс, когда Дети Света пошли вперед. – Так, а это кто? Жена Дуна и этот ее макаронник.

Он перевел бинокль на того фейгеле, который только что сокрушил одного из больших «фонарей».

– Кто говорил, что вы не драчливы? А смотри-ка, это настоящая война. Куда интереснее армреслингау «Коры».

На его глазах здоровенный футболист получил в зубы ребром плаката «Верните нашего предка».

– Ой! Да, теперь сынку какого-нибудь дантиста обучение в колледже обеспечено, – сказал он, когда качок вытер окровавленный рот, сложил кулак и боковым ударом отправил владельца плаката в глубокий нокаут.

– Та-ак, минутку… – Он навел бинокль на резкость. – А вот это из тех негодников!

Праведный гнев закипел в диспептических кишках Мори, огнем зажег запавшие щеки. Опустив бинокль, он достал из-под мышки пистолет, навинтил глушитель и положил пистолет на костлявые колени.

Жирный держался позади – «Трус, шлимазл» – и картинно размахивал ножом, никуда не двигаясь. Но его два друга – «Посмотри только на этого пишера и этого голема» – бежали вперед, уклоняясь от всех столкновений и стремясь только – да, точно – добраться до того фейгеле на ступенях музея.

– Мальчик, осторожно!

Тощий обманщик с непропорционально маленькой головой, которого Мори прозвал пишером, остановился подобрать пустую бутылку из-под пива, покатившуюся по асфальту. Он уклонился от удара кого-то из пикетчиков, схватил бутылку за горлышко и понесся среди дерущихся, не сводя глаз с того фейгеле.

Коренастая женщина в чепце подставила ножку пробегающему голему. Он покатился по асфальту, но вскочил, смел кого-то из ее союзников и побежал к индейцу-фейгеле. Схватил его сзади, прижав ему руки к бокам, а тощий обманщик уже набегал, занося пустую бутылку.

– А вот и нет, – сказал Мори. – Мне вроде нравится этот мальчик. К тому же это будет урок: обман всегда наказывается.

Он положил ствол пистолета на край опущенного стекла и прицелился.

Ствол стучал по стеклу, а тощий мошенник уже замахивался бутылкой, выкрикивая оскорбления обездвиженному фейгеле. Мори взял рукоять двумя руками – все равно пистолет трясся. Мори вздохнул:

– Мне отсюда в дом не попасть, не то что в этих обманщиков. Извини, – сказал он беспомощному фейгеле и уронил пистолет на колени, огорченный своим бессилием.

Его внимание привлек пухлый обманщик, который размахивал ножом и ругался в шестидесяти футах от него. И машина, на которой обманщики приехали: навороченный, разрисованный «шевроле монте-карло суперспорт».

«Хм-м… когда я был пацаном, – вспомнил Мори, – для меня второй по важности вещью – после хрена – была машина. Хрены мне им отсюда не отстрелить, а вот…»

Он включил двухсотдвадцатисильный 4,6-литровый двигатель на «линкольне» весом в тысячу пятьсот фунтов, твердо зная, что машина в отличие от пистолетной пули попадет именно туда, куда он ее направит.

Директор Дакхауз скрылся при первом же намеке на драку, но Кларенс, сторож музея, не отступил. Когда первый из Джонсов налетел на него в свинге, Кларенс упал на колени и перетянул нападавшего железной дубинкой по голени – тот заплясал на одной ножке. Другой Джонс взбежал на ступени и мощным взмахом плаката «Верните Князя» выбил дубинку из его рук. Следующий свинг попал Кларенсу в переносицу. Он пошатнулся, кровь залила губы и подбородок, но сторож сумел открыть дверь музея и вбежать внутрь.

Дакхауз опустил засов и в ужасе стал смотреть на бушующую битву. С десяток «светляков» столпились на ступенях у двери – кто тянул на себя, кто толкал внутрь, обнуляя собственные усилия. Один из них поднял плакат «Верните Князя» и древком ударил в стекло, тут же расцветшее паутиной трещин. Две из них дошли до краев. Еще удар – и внешняя стеклянная панель двухслойного стекла поддалась.

Человек с плакатом поднял его над головой, но остановился в замахе, услышав душераздирающий скрежет металла о металл где-то в семидесяти футах поодаль. Крики стали тише, и битва перешла в режим замедленной съемки – все головы повернулись на звук.

Длинный «линкольн», управляемый пожилым и явно потерявшим ориентировку туристом, столкнулся – нет, раздавил – передний конец припаркованного «шевроле». Линкольн дал задний ход, оставшись без царапины, и тут же поехал обратно, пропахивая глубокую борозду вдоль всего борта «шевви». Явно запаниковавший старик в «линкольне» тут же набрал скорость и покинул парковку.

Круглолицый молодой человек, размахивающий ножом, заорал, бросился догонять «линкольн», споткнулся через пять шагов и покатился по асфальту.

В наступившей тишине завыли сирены. Противники по двое и по трое останавливались, прислушивались, бросали плакаты и разжимали кулаки – и разбегались в разные стороны. Кто хромал, кто бежал со всех ног. Один из демонстрантов АДС, которого держал здоровенный детина в рубашке-сеточке, вывернулся, когда тот отвлекся, уйдя от удара пивной бутылки тощего. Бутылка опустилась на плечо мускулистого, и тот рухнул на колени.

Под трель свистка Дети Света в белых рясах прекратили штурм. Долгую секунду они злобно глядели на Хорейса Дакхауза, Кларенса и прочий перепуганный музейный персонал через последнее неразбитое стекло в двери, потом быстро побежали по ступеням вниз, к своему автобусу.

Пикетчики АДС унеслись в двух пикапах, некоторые – в побитом «юго». Трое берсерков из Университета Теннесси завели свой джип и на четырех ведущих колесах рванули прямо по заросшей бурьяном земле.

Остались всего трое бойцов: пухлый с большим ножом, тощий юнец с жиденькой бородкой, сжимающий за горлышко пивную бутылку, и верзила, потирающий плечо. Четыре полицейские машины, сверкая мигалками и оглушая сиреной, съехали с хайвея и окружили всю троицу возле обездвиженного «монте-карло».

49

– Я вам велел замутить заварушку, – объяснял мистер Траут только что отпущенной своей группе, – а не участвовать в ней.

– Если бы этот старпер не въехал в машину Персика, мы бы умотали раньше, чем началась свалка. Мы только смотрели, как эти идиоты с плакатами…

– Моя машина, – повторял Персик уже в сотый раз, уста-вясь в пол. – Моя красивая машина…

– Да черт с ней, с твоей машиной, – бросил Ящик. – Я теперь с этим плечом ни махов, ни отжиманий неделю не смогу делать.

– Не уверен, что все правильно понял, – сказал Траут. – А ну-ка еще раз объясните, почему этот индеец налетел на вас с пивной бутылкой.

Младший покосился на Ящика.

– Пьян был, наверное. Знаешь, как они…

Зазвонил телефон. Траут снял трубку.

– Да?

– Говорит Молот, – произнес баритон. – Послушайте, у меня тут небольшая проблема с тем, чтобы добыть Дуна. Я его достал, собирался везти к вам, так эти мальчишки…

– Мальчишки?

– Обманщики. Не важно, я с ними разберусь. Главное в том… – Молот прокашлялся, помолчал и наконец закончил: – В общем, это займет еще некоторое время.

Траут молча выругался. Младший и его недотепы не смогли вытащить Дуна. Эта его секта ничего не добилась. Индейцы аналогично. И теперь Молот, самый крепкий орешек из всех, кого знал Траут, тоже потерпел неудачу. Этот исторический музей, получается, охраняется не хуже форта Нокс.

Молот говорил что-то насчет наказания обманувшим его мальчишкам.

– Не сомневаюсь, накажете, – сказал Траут и повесил трубку.

Кажется, если он хочет заполучить Дуна в Музей Библии Живой, придется самому эту работу сделать.

А Дуна заполучить он хотел. Более чем когда-либо. Когда Дун, скользкий этот жулик, удрал из склада, Траут вышел из себя и поддался порыву гнева. Тогда он хотел смерти и исчезновения Дуна по совершенно логичной причине: месть, пример другим халявщикам, а еще – возможность выдурить у наследника Дуна, этого простака, аренду арсенала за бесплатно. Но теперь он знал, знал как никогда раньше, что Дун, мумия, может стать звездой в Музее Библии Живой. Звездой класса П.Т. Барнума.

Траут отпустил Младшего и его недотеп, а сам погрузился в размышления возле своего боулингового святилища.

Угоны и кабальные ссуды – дело выгодное, интересное, но невероятно рискованное. Чтобы не провести годы своего заката за решеткой, Тадеуш Траут последние несколько лет плавно переходил от криминальных предприятий к легальному бизнесу: «Грейт-Смоки фудз», «Лавка помадки м-ра Т.», «Мокасины! Мокасины!», магазин «С грузовика в багажник», а главное – Музей Библии Живой.

На этот только что вылупившийся из яйца музей Траут наткнулся еще тогда, когда это был ярмарочный балаганчик у дороги – ясли с голодными животными да владелец, одетый в тогу и устраивавший моноспектакли по Библии. Кончилось тем, что полный автобус школьников застукал его однажды за актом любви с одним из осликов.

Надеясь богоугодным делом искупить свои менее благочестивые предприятия в день, когда он предстанет перед вратами неба и будет нуждаться в снисхождении, Траут заплатил аренду и оставил двери открытыми.

В ту же ночь ему приснился, как сказали бы экстрасенсы, Вещий Сон. Коротенькие ножки его работали как поршни, сердце колотилось, легкие просили воздуху, а он бежал в глухую ночь по скользкому бревну, переброшенному через гниющее болото, и за ним гнался чудовищных размеров шар для боулинга. А внизу, в темной воде, щелкала зубами и шлепала хвостом одинокая акула [76], настоящий левиафан.

Траут не смел оглянуться, но когда услышал гулкое падение, он понял точно, что это страйк – по звуку падающих кеглей. Бревно превратилось в дорожку, желтую дорожку золотых кирпичей, а шла она через благоухающий сосновый лес. Стигийская тьма впереди развеялась, и сквозь деревья увидел мистер Траут свет нового дня и сверкающее солнце, поднимающееся над башнями Фэнтезиленда.

Он подошел к замку с высокими башнями, и опустился подъемный мост, поднялась решетка ворот, и сам уолт дисней шагнул навстречу ему, улыбаясь своей благословляющей Уолт-Диснеевской улыбкой, и нес он в руках массивную, в кожаном переплете, с поворотным корешком Библию. Синяя Птица Счастья пела, сидя на плече Уолта. К другому прицепился Микки-Маус, улыбаясь, и одной мышиной лапой в белой перчатке он держался за ухо Уолта, а другой размахивал, зажав в ней пук стодолларовых бумажек. Из лесу величественно шагнул огромный олень из «Бэмби», застыл в героической позе, высоко подняв ветвистые рога.

Покоренный Траут рухнул на колени. Уолт жестом велел ему подняться, открыл Библию – и тут же голову благородного оленя окружил золотой нимб.

Взгляд Траута упал на строку светящегося Писания:

«Не взыскуйте же бакса [77] всемогущего, но Оленя Всемогущего взыскуйте».

И в этот момент божественный олень скрылся в облаках.

Проснулся Траут с улыбкой, зная теперь точно, что его будущее – в Музее Библии Живой. Здесь возникнет Динсей-мир Гатлинбурга и Тадеуша Траута, Уолта Диснея от религии.

И с этого момента все прочие предприятия Траута стали вспомогательными.

Изначально Траут расширял музей за счет доходов от менее легальных предприятий, приобретая участок за участком, и наконец набрал целый городской квартал. Но честолюбие и нетерпение его росли, и он – неразумно, быть может – залез в долги к ребятам с севера, чтобы построить сегодняшнее внушительное сооружение: бывшая фабрика матрасов, перестроенная в виде удлиненной пирамиды с выступами этажей – диснеевские висячие сады Вавилона.

Траут последовательно начал с Книги Бытия и двигался от нее. Экспозиции обходились дорого. Так, например, «Поездка по Небу и Аду» была широко популярна, но платежная ведомость для ангелов и демонов просто устрашала – не говоря уже о заоблачной цене пропана для адского огня в подвале. И даже детали обходились недешево: саранчу для казней египетских из «Исхода» доставляли каждую среду «ФедЭксом» из Бригам-Сити в штате Юта. Световое и музыкальное шоу «Шесть дней творения» потребовало самой современной технологии, и хотя насчет зверей-актеров Траут договорился с прогоревшим бродячим цирком, сам Ноев Ковчег просто выламывался из бюджета. Теперь инспекция по строительству требовала основательных усилений конструкции под резервуар с водой для «Сорока дней и сорока ночей Потопа» – это была чуть ли не самая большая масса воды в закрытом помещении на всем юге.

От Нового Завета музей еле-еле начал отщипывать крошки. Траут страстно желал охватить все книги, от Бытия до Откровения, быть первым в истории человеком, вызвавшим Библию к жизни. In toto.

И за задней автостоянкой музея находилось идеально подходящее для такого расширения здание: бывший арсенал Национальной Гвардии, занятый в настоящее время Детьми Света.

Траут погладил лежащий перед ним на алтаре шар «Хойнке классик».

– Деньги, – произнес он и повторил: – Денги, деньги, деньги. Мне нужна эта мумия. С высушенным телом Дуна под стеклом у меня тут туристы в очередь выстроятся на улицах, и я тут же смогу расплатиться с ребятами с севера. Отберу аренду у этого дунова простака-наследника, и через год крыло Нового Завета будет готово.

Он почтительно поцеловал шар и ласково потрепал его по боку.

– Сын меня подвел, и Молот ничего не смог сделать. Теперь Тадеуш Траут займется этим делом сам.

50

Крили Пэтч преклонил колени перед столом своего предшественника, потея, как всегда во время своих все более частых разговоров с Богом. Он не замечал ни прилипающую к спине рубашку, ни струек пота, стекающих по щекам, по лбу, ни запотевших стекол толстых очков – Пэтч и без всякой оптики отлично видел Бога, в данный момент парящего между столом и плитками потолка, и вид у Него был сердитый, как всегда у Него бывало во время Его ветхозаветных приступов гнева.

– Извини, Господи, – говорил Пэтч. – Мы пытались его забрать, но препятствовали нам силы Сатаны: индейцы, хулиганы, музейный сторож, полиция. Но сегодня из Техаса приедут еще восемь Джонсов. Не сомневайся, мы в следующем нашем крестовом походе добудем Князя.

А? Да, ангел-дирижабль. Я думал это уродство отрезать и отпустить, но оно привлекает грешников. Хор? Распущен, как Ты велел. Более не будет этого греховного завывания. Да, теперь они только ворчат. Есть и хорошие новости – туристские автобусы из резервации Чероки в Долливуд теперь останавливаются возле нас – хотя и не ради благоговения, боюсь. Они снимают Свидетеля и дирижабль, хихикают, когда я их увещеваю, – и бегут по соседству в этот дурацкий Музей Библии Живой.

Должен с прискорбием сообщить, что Джинджер Родджерс оказалась позорно неблагодарной и не оценила роли, на которую Ты назначил ее, – Твоей Свидетельницы и моей будущей пары. Хотя я организовал ей жилище здесь, в Храме Света, она настойчиво желает погрязать в болоте грехов этого развратного города.

Посланец сделал несколько глубоких вдохов, собираясь перед важным вопросом.

– Гм, Господи… когда оно будет? Эти Джонсы понятия не имеют о терпении. А у меня нет златых уст Князя, а паства просит знака, чуда – вроде тех, что творил Князь.

Да, понимаю. – Пэтч застыл, выпрямившись. – Взять еще одну как окончательный знак? Да! Я прослежу, чтобы она была готова.

Раздосадованный дневными событиями, Шики заехал к «Пончо» выпить пива. Сегодня он надел на синюю рубашку праздничный комбинезон и – а какого черта? – красные носки под зашнурованные ботинки. Носки, несомненно, нарушали дресс-код амишей не менее комбинезона, но посмотреть, как мелькает красное на лодыжках, – от этого душа радовалась. Соломенную шляпу на голландский парик он все-таки надел.

За три табурета от Шики оказался вчерашний юноша, сегодня одетый индейцем: никакой тебе юбки, блузы или сандалий с ремешками. Рядом с ним на стойке стояли уже две пустые бутылки, и он приканчивал третью.

– Джимми, если я правильно помню, – сказал Шики. -Мы с вами тут беседовали вчера, вместе с этим стариком. Я не мог вас видеть в свалке возле музея капитана Крюка?

– Вы тоже там были?

– Для нас крючки для пуговиц очень много значат. Вся семья мечтала их посмотреть, но беспорядки вчера разразились до того, как мы могли войти.

– «Светляки» Джинджер умеют затевать беспорядки, я вижу.

– Джинджер Родджерс? Это с которой вы «просто друзья»?

Покраснев сквозь загар, молодой человек уставился на свою бутылку.

– Мы знакомы и вроде как друг другу понравились. Мне казалось. Но сейчас ее люди и мои дерутся за моего предка…

– Шики Дуна, Князя Света?

Джимми бросил на него раздраженный взгляд:

– Нет. Эта мумия – древний индеец.

Шики недоуменным жестом попросил объяснений, согласно кивал, слушая таковые, но понял, что Джимми на неверном следу – как и ученые.

Объяснение Джинджер Родджерс насчет встречи с Шики – Фенстером – в доме Шики имело смысл. Дом должен был стать первой остановкой Фенстера, это понятно – у него были ключи Шики, и он, без сомнения, рассчитывал как следует поживиться. Неудивительно, что Джинджер приняла его за Шики – даже мамочка без очков их путала. Фенстер наверняка стал подбивать к ней клинья и так напугал милую девушку, что она просто сбежала. «Вознесение» – это разумная версия, которой объяснила Джинджер свое смущение. Очевидно, как только она покинула дом, Фенстера уволок Молот.

Черт побери Молота, сказал себе Шики. Черт побери Тадеуша Траута. И черт побери Риту Рей. Наверняка она здесь руку приложила. И, черт побери, – тут он стукнул бутылкой по стойке, – как мне попрощаться по-братски с Фенстером, если он заперт в музее и столько народу им интересуется? Единственным светлым пятном на горизонте остался факт, что сейчас никто за мной не охотится – все думают, что я уже мертвый и наверху.

Когда Шики хлопнул бутылкой по стойке, Джимми подумал, что это – жест сочувствия рассказу о предке.

– Спасибо, что поддерживаете меня, сэр. Правда, забавно, в какую только чушь верят люди? – Глянув еще раз на амишевский наряд Шики, он попытался исправиться: – Ну, конечно, каждому свое…

Вполне подходящие слова, подумал Шики, для человека, который один день ходит в юбке, другой – как индеец из кино.

– И что же вы теперь собираетесь делать, мой юный друг?

– Не знаю. У входа в музей стоит полицейская машина, так что придется действовать осторожно. Мы с дедом оба работаем на Тадеуша Траута, и если я вляпаюсь в историю, дедуле это может стоить работы.

– Тадеуша Траута?

Шики обеспокоенно провел рукой по наклеенной бороде, поправил на лбу очки в металлической оправе, надвинул сильнее шляпу на парик.

– Ага, – подтвердил Джимми. – Говорят, он никому ничего не прощает.

Уходил от «Пончо» Шики далеко не в радужном настроении. Рука его рефлекторно полезла в карман пощупать счастливую монетку. И только его пальцы коснулись металла, как тут же внимание отвлеклось на тявканье целой своры собак. И один из самых высоких визжащих голосов показался знакомым. Шики проследил источник звука до «шевроле субурбан», припаркованного на пятачке перед офисом ветеринара и с надписью «Щенячья ферма Каталучи» на борту. Еще одно тявканье, и у Шики сердце заколотилось. Он побежал к фургону, заглянул в окошко, приоткрытое для вентиляции. Внутри стояли ярусы клеток и контейнеров, все заперты, и в них – дюжина щенков – тявкающих и скулящих комочков шерсти – черной, коричневой, белой, желтой – и семь взрослых собак: большой пудель, далматин, два голден-ретривера, колли, ротвейлер и… крошечный йоркшир. Тот, которого Шики выиграл у заводчика в игру на пяти картах в Лексингтон-Хайате почти девять месяцев тому назад. Любимый мальчик Шики.

– Гудини! – вскрикнул Шики.

Значит, эта стерва соврала, что продала его какой-то туристке, – она его продала на щенячью ферму.

Гудини тявкал из клетки у дальней стены фургона.

Дверцы фургона были закрыты, но Шики, потянувшись рукой в окно, открыл их без труда, залез внутрь и присел к полу, оглушенный невероятным собачьим грохотом. Когда Шики наклонился к сетке Гудини, тявканье йоркшира превратилось в пиротехнический визг. Шики сложил губы трубочкой:

– Держись, друг, ты уже, считай, на свободе.

Гудини вертелся в клетке шелковым дервишем, бросался на дверь, кидал землю задними лапами.

Шики вытащил из кармана кожаный бумажник, оттуда металлическую отмычку и шильце, пригнулся к жалкому замку на клетке Гудини – и вуаля! Взяв йоркшира одной рукой, он прижал его к щеке, чтобы пес его облизал, потом сунул за пазуху комбинезона и спрыгнул на тротуар.

Он подумал было выпустить больших собак, но решил, что здесь у них хотя бы есть еда и регулярная возможность потрахаться. К тому же кто знает, когда может вернуться владелец фургона, привлеченный собачьей суматохой?

– Извините, ребята, – сказал он и поспешил прочь.

Через несколько секунд он заметил мужчину в коричневом тренировочном костюме, выходящего от ветеринара с большим пуделем на поводке. Человек этот окинул фургон критическим взглядом. Шики быстро забежал за угол и погладил скулящий у груди комок.

– Добро пожаловать домой, малыш. Многое переменилось с тех пор, как я в Вегас уезжал.

Платон Скоупс ворвался в кабинет Дакхауза:

– Моя мумия пропала!

Давно уже хмуро глядя на парковку и с каждым часом теряя надежду на появление своей пышноволосой обожательницы Марии, владычицы его сердца и паха, Дакхауз повернулся к Скоупсу и прищурился:

– Сядьте.

– Надо было нанять второго сторожа, как я вам говорил! – продолжал Скоупс. – И закрыть музей, потому что кто-то проник в лабораторию и…

Дакхауз поднял руку, призывая к молчанию.

– Держать эту мумию в вашей лаборатории – значило бы размахивать приманкой перед этими безумцами. Второго охранника мы себе позволить не можем. Равно как не можем себе позволить подобной печальной известности – она привлекает к нам совсем не тех людей, что нужно.

– Куда вы девали мою…

– За последние три дня я получил – и оставил без ответа – письма от адвокатов, представляющих две различные племенные группы коренных американцев, от судебно-медицинского эксперта графства и от шерифа.

– Вы спрятали мумию? Я думаю, в лаборатории ей было бы надежнее.

Дакхауз повел в воздухе рукой, призывая Скоупса молчать и слушать.

– Вы думаете, мы получили бы компенсацию от людей, которые на нас напали? Полиция никогда не тронет религиозной секты, если только там не жарят и не едят младенцев. Они арестовали только троих, и нет доказательств, что прямых участников. У Кларенса, – продолжал он, – сломан нос. Я не удивлюсь, если узнаю, что он уже позвонил кому-нибудь из адвокатов 1-800-L-E-T-S-U-E. Совет по вопросам компенсации работникам? Страховка? Обязательно вылезут с вопросами. Наши служащие напуганы до смерти, а посетители…

Скоупс вскочил со стула, наклонился над столом директора и заорал:

– Где моя мумия?!

Дакхауз посмотрел ему прямо в глаза, улыбнулся едва заметно и пожал плечами:

– Я ее продал.

– Вы… ЧТО?

– Вы меня слышали. Я ее продал. Это был пассив, я превратил его в актив.

– Вы не посмели бы. Нет! – Скоупс сжал виски ладонями, мотая головой. – Умоляю, скажите, что вы пошутили!

– Я не шутил. Продал. За наличные. Шестизначная сумма, между прочим.

Скоупс застыл, глаза у него полезли на лоб:

– Ах ты сукин сын!

– Я игнорирую ваше оскорбление. На этот раз – учитывая ваше умственное состояние. Понимаю ваше разочарование, но я действовал ответственно, в интересах музея. Наша задача – накапливать и распространять знание о крючках для пуговиц и их золотом веке, а не возиться с мумиями. Я вас об этом предупреждал – и смотрите, что получилось. – Дакхауз приподнял бровь. – А теперь я предлагаю вам успокоиться и вернуться к работе.

Он движением пальцев показал Скоупсу на дверь.

Скоупс рухнул на стул и пробормотал:

– «Нейшнл джеографик…»

Дакхауз кивнул:

– Я тоже себя обманывал, но они на самом деле не интересуются нашей коллекцией.

Ученый утирал слезы:

– Продали мою мумию… кто? Кто это?

– Вы хотите спросить, кому я ее продал? – Дакхауз явно радовался горю Скоупса. – Если вам так уж необходимо знать, то я ее продал Тадеушу Трауту, владельцу Музея Библии Живой. Он ее хочет выставить на стенде.

Скоупс мотал головой, ничего не видя.

– Как вы могли продать тело, научную находку века, в ярмарочный балаган для туристов?

– Мог и продал. У Траута были своего рода права. Бумага, подписанная этим самым преподобным Дуном, с обещанием либо вернуть весьма существенную ссуду, либо отдать фунт мяса из собственного тела за каждую недоплаченную тысячу долларов. Дун не заплатил Трауту ни пенни, потом оказался убитым (как – не мое дело), и Траут указывает, что при ее весе – сколько там? Двадцать семь фунтов? – он многократно владеет телом Дуна. – Дакхауз захихикал: – Не думаю, что хотел бы отстаивать такую претензию в суде, но, как я уже сказал, это теперь проблема Траута. Пусть с психами разбирается он сам.