1

Рита Рей и Орландо задумывали этот завтрак как праздник победы, но пока что не было ни объятий, ни поцелуев-недоданных-в-прошлый-раз, никаких вообще сю-сю. Рита Рей, как приехала на такси из международного аэропорта Майами, так и сидела, словно аршин проглотив, в угрюмом молчании излучая холод, в придорожном кафе на пляже Сауз-Бич.

Она снова прикусила губу, ударила кулаком по красной сумке и сказала наконец:

– Это из-за той собаки, черт бы ее побрал.

В ответ на смущенное пожатие плеч Орландо выхватила розовую палочку из «Куба либре», который он для нее заказал, сломала пополам и запустила в него обломки.

Орландо – тощий и смуглый, с зализанными назад волосами, на десять лет моложе Риты Рей с ее вечными тридцатью девятью – стряхнул обломки с расстегнутой рубашки (розовой, шелковой), опрокинул рюмку текилы, внимательно посмотрел темными глазами на свою собеседницу и произнес абсолютно немелодично:

– Dime. Que pasa, guajira? [1]

– Pasa вот что… – Рита Рей закинула голову назад, как воющий койот, и заорала: – Шики Дун! Я убью этого крысенка!

Разговоры вокруг стихли. Какой-то роликобежец врезался в поливалку, лениво ползущую в пробке по Оушен-драйв. Прохожие и посетители кафе обернулись посмотреть, кто там желает смерти Шики Дуну – кем бы этот крысенок ни был.

Чтобы облегчить им задачу, Рита Рей, подбоченившись, вскочила. В обтягивающих красных кожаных штанах, в прозрачной блузке на кружевной лифчик, шести футов от белокурого улья на голове до шпилечек на туфлях «Шарль Журдан» – такую женщину трудно было бы не заметить.

У зрителей вдруг появился интерес к чему угодно, только не к психованной блондинке с горящими ненавистью глазами. Синеволосая супруга какого-то восьмидесятилетнего старика в «бермудах» не успела отвернуться, и Рита Рей внесла ясность:

– Вы его знаете, леди? Шики Дуна, этого сукина сына? Эту сволочь! Этого пиз…

Орландо зажал ей рот ладонью и силой усадил на стул, одновременно сумев поклониться пожилой даме и заодно – метрдотелю, который направлялся к ним.

– Простите, сеньора, и вы, сеньор, – женские проблемы, у нее такое бывает…

Рита Рей вцепилась зубами ему в ладонь.

– Со?о!

Орландо в душащем захвате перенес укушенную руку к противоположному плечу, но передумал, когда увидел за спиной метрдотеля шкафоподобного официанта.

Блеснув белоснежными зубами из-под мышиных хвостиков усов, он развел руками, демонстрируя покорность и добрую волю.

– No hay problema, se?ores [2], видите? – Он сел на место, взяв Риту за руку и клюнув ее в щечку. – Ничего. Милые бранятся, только и всего.

Рита Рей смущенно кивнула работникам кафе, но, когда они отошли, еще пару раз буркнула сквозь зубы «сволочь», а потом добавила:

– Я этому червяку чуть не год жизни отдала, а он меня кинул. Меня кинул! – Она тряхнула левой рукой, будто отмахиваясь от осы, вытянула вперед, растопырив пальцы. – Я с кольца глаз не спускала с самого вылета из Ноксвиля. Это не мой бриллиант. А он его подменил – только потому, что я продала его кабысдоха!

– Ну-ну, mi vida [3]. Тебе не кажется, что ты иногда слишком бурно реагируешь?

– И я знаю, как он это сделал. Я положила кольцо в ультразвуковой очиститель в ванной перед тем, как он уехал в Вегас. Он мне принес это кольцо в спальню, руку поцеловал, Ланселот хренов, и надел мне его на палец, а еще рожу свою мерзкую к руке поднес, чтобы мне не было видно. А потом мало-помалу уговорил меня перепихнуться. «Последний раз, – говорил. – Мне так жаль, милая, что из нашего брака ничего не вышло. Я все подписал, все тебе отдал, что ты заслужила». Сволочь! Выдурил у меня мое колечко – подменил, гад, про шавку свою ни слова не сказал, а потом так меня оттрахал…

– Dios mio! [4] – Наманикюренные пальцы Орландо разогнали тяжелый, насыщенный одеколоном воздух возле груди. – Избавь меня от неприятных подробностей.

Он взял ее вытянутую руку и чуть-чуть повернул. Пятикаратный камень, ограненный под бриллиант, блеснул на солнце. Потом Орландо, нахмурившись, вынул из кожаной наплечной сумки складную лупу и присмотрелся получше.

– Гм…

– Что ты мычишь? Мое это кольцо или нет?

– Оправа платиновая. Камень безупречен. Perfecta.

Рита Рей вздохнула:

– Так-то лучше. А я так волновалась…

– Полон огня.

– Люблю я это кольцо.

– Однако… – Орландо понизил голос. – У твоего камня был дефект возле основания. А теперь? Нету. А цвет? Гм… ребра между гранями? Мягкие, закругленные. У камня водянистый вид…

Рита Рей выдернула руку.

– Так что?

– Отличный кубический цирконий. – Орландо отложил лупу и потрепал Риту Рей по руке. – Да, твой муж – он тебя перехитрил.

– Сволочь! – Рита Рей запустила кубиком льда в дверцу проезжавшего такси. – Что ему было не так? Он отлично наварил на этой своей секте. Не мог дождаться, пока на мне женится, когда думал, что я беспомощная нефтяная вдовушка. Я мирилась с его нытьем о счетах по кредитным картам. Даже этому кабысдоху позволяла спать на кровати. С тобой почти не виделась. Сперва давала ему, как только он захочет: «Да, милый Шики. Что захочешь, Шики. Мне сегодня этот девичий наряд болельщицы надеть, хочешь? Будем играть в овечку и пастуха?» Орландо, у меня до сих пор на коленях мозоли. Вот, посмотри. – Она закинула ногу на стол.

Орландо отвел взгляд:

– Роr Dios! [5]

– Не нравится? Когда он уехал в Вегас, я закрыла счет в банке. Там было восемьдесят три доллара. Дом? Заложен с потрохами. Он банкрот. Серебро пропало. Я нашла шифр от сейфа – пусто. Ростовщики-акулы за ним гоняются – сегодня один звонил. И что я со всего этого получила? Долги. И где он в Вегасе, я не знаю. Что, если он все обналичил и слинял в Рио или на Ривьеру? – Она затрясла головой. – Как мы с тобой собирались? – Она еще раз тряхнула головой. – Я бы поехала с ним, не будь я в Вегасе персоной нон фата. Помнишь это дело с поддельными фишками в казино? – И она снова тряхнула головой. – Эти гады такого не забывают. – Она горестно вздохнула, закрыв глаза ладонями. – Наверное, Бог меня ненавидит.

Орландо сочувственно кивнул и испытующе на нее посмотрел:

– Ты в этом уверена?

– В чем? Что Бог меня ненавидит?

– Нет, насчет твоего мужа.

– Черт побери, да! Орландо… – Рита Рей нагнулась над столом, ухватила его за лацканы и притянула к себе. – Это было задумано с самого начала. Куда-то он бабки заныкал. Счет в швейцарском банке, на Больших Каймановых островах, под камнем в лесу. Где-то. Его надо найти, найти наши деньги и мое красивое колечко раньше, чем до него доберутся ростовщики и все прочие.

Орландо вынул шестидюймовый выкидной нож и стал чистить без того безупречные ногти.

– У меня в Вегасе есть друзья, – сказал он. – Мы его найдем. А если с ним произойдет несчастный случай… Алло, сеньор представитель страховой компании… да?

2

Когда билет на оплаченную поездку в Вегас свалился ему в руки как манна небесная, Шики знал, что в жизни грядут перемены, знал каждой клеточкой своего пузатенького тела.

Здесь играй крупно, выигрывай много. Скатертью дорога, скупердяйка-жена, затеявшая развод и укравшая собаку; прощайте, ростовщики-акулы; ку-ку, бессердечные кредиторы! Шики Дун, Князь Света, снова станет царем горы в Гатлинбурге, штат Теннесси.

– Пролетел ты, друг, – сказал ему гробовщик из Лос-Анджелеса. – Тебе только осталось валить вниз и спустить остаток по квотеру на автоматах. – Он зевнул, потянулся, выставив костлявые руки из мешковатой желтой рубашки, расшитой голыми девицами, и взял полупустую бутылку «Бурбона». – Ну, чтобы улеглось, как говорят в нашем ремесле? – И плеснул Шики в стакан двойную порцию. Сам гробовщик, поднявшийся на семнадцать сотен, пил имбирное пиво.

В удачный день Шики, карликового роста мужичок лет под шестьдесят, мог бы пройти на роль кого-нибудь из бойких домочадцев Спящей Красавицы. Но сейчас, после двух тяжелых дней в казино и трех с половиной жутких часов стад-покера на семи картах, десятью этажами выше игрового зала «Цезарь-Палас», вид у него был такой, словно какой-то мстительный покерный суккуб высосал из его легких последний воздух. Он обвис в кресле, бледный и опустошенный, упираясь костяшками пальцев в ковер и вытянув ноги.

На Дунах лежит проклятие, мрачно подумал он. Вороватый братец Фенстер, который больше проводит времени в тюрьме, чем на воле. Сестричка Нелл, удравшая в тринадцать лет с иеговистами ходить от двери к двери. И мамуля, злобная как змея, ни разу ничего правильно не сделавшая с тех пор, как мертвецки пьяный папуля заснул в измельчителе кокосов в той пекарне. Дунам всегда не везло. Это невезение висло у них на плечах как альбатрос. И если сейчас я не стряхну с плеч эту здоровенную птицу, я спекся.

Он потер виски и глотнул «Бурбона».

– Я бы тоже выпил, – сказал флорист, живчик лет восьмидесяти с седым помпадуром на голове, так и не снявший свой пиджак из акульей кожи – в номере мясника из Филадельфии стоял арктический холод.

С самого начала игры, пока его бутоньерка еще была свежей, флорист все хвастался, как поставлял цветы на похороны боссов мафии. Он постучал пальцем по краю стакана, сказал гробовщику: «Только попробовать», – и положил руки на стол за своими ставками – тысячу двести баксов из денег Шики. Отстегнув увядшую бутоньерку, он бросил ее Шики на колени.

– Ты приехал, друг, – сказал он с хриплым смешком. – Но пока ты еще здесь, расскажи нам про тот дворец в Мемфисе.

Шики вздохнул:

– Гатлинбург, а не Мемфис. Мемфис – это откуда Элвис. А Гатлинбург – это откуда я. И хотя я слишком скромен, чтобы так его назвать, «дворец» – точное слово. Колонны на передней веранде когда-то украшали Парфенон – это такой знаменитый храм в Афинах, в Греции, кровососы вы филистерские.

– Филистимские? – переспросил мясник – напыщенный, вальяжный курильщик сигар с цветущим лицом, кустистыми бровями и блестящим черепом. Его выигрыш, две сто бумажками и фишками казино, тоже от Шики, лежал перед ним аккуратными стопками, как отбивные на витрине в Филадельфии. Он приподнял бровь, обращаясь к другим игрокам. – Филистимляне – это которые в Библии, с кожной болезнью, вроде как нос у них проваливался, и пророки их знать не хотели, гоняли шататься с мешками на голове и шекели выпрашивать. – А Шики он сказал: – Видел я твой Парфенон. Думаешь, я только в Вегасе бывал? Я жену в Европу возил, в круиз. Хорошее бабло выложил. Твой Парфенон – груда битых камней. Сколько ты за те колонны заплатил, не знаю, но переплатил ровно вдвое. Но сейчас, черт побери, мы за тебя выпьем. – Он поднял бутылку с пивом: – Завязываешь?

Неисправимый оптимист Шики выдохнул застоявшийся воздух из оттопыренных губ и сел прямо.

– Ага. Это чтобы я? Завязывал? Ну уж нет. Милостивый Господь испытует мою решимость, вот и все.

Шики покопался в карманах, достал две пятерки, четыре квотера и двадцатидолларовую фишку казино.

– Надо было больше прихватить. Слушайте, отыграться-то мне надо? Если кто из вас, джентльмены, возьмет мой чек или расписку…

Гробовщик из Лос-Анджелеса ответил поднятым средним пальцем, не только выразив свое мнение, но и показав крупный сапфир на кольце, которое Шики спустил ему три сдачи тому назад. Послюнив кончик пальца, гробовщик послал Шики воздушный поцелуй, снял кольцо и положил перед собой.

Голубой кабошон смотрел на Шики непрощающим оком.

– Глядите, – провозгласил флорист, – кольцо Папы!

– Одно из его любимых, – подтвердил Шики. – Подарок за услугу, которую я оказал Ватикану.

– Кольцо Папы, – повторил мясник и выдохнул клуб дыма в сторону Шики. – Полна у тебя голова вранья. Вроде того, как ты был закадычным другом принца Монакского.

– Не закадычным, – поправил Шики. – Я говорил другое: мы с ним вместе смотрели гран-при. Это с принцессой Грейс, благослови ее Господь, у нас была нежная дружба.

– Наверняка ее к тебе привлекло твое везение в картах, – предположил гробовщик и сказал: – Послушай, друг, я был рад твоему обществу, но я хочу играть в карты, а у тебя нет денег. Так что ты тогда здесь делаешь?

– Погоди. – Шики повозился под столом и вынырнул, держа в руках туфли. – Итальянские. Почти пятьсот баксов. Едва ношеные. Вчера еще сияли. Сколько дадите?

– Размер? – спросил мясник.

– Десятый.

– Маловаты. У меня двенадцатый.

Шики показал туфли гробовщику и флористу:

– Смотри, какая кожа элегантная!

Флорист покачал головой, но гробовщик со словами «У меня десятый» взял их, помял плетеную кожу в пальцах, проверил шнурки и подошвы, быстро поставил туфли на пол и примерил.

– Ладно, избавлю тебя от них в порядке одолжения. Тридцать баксов?

– Тридцать? Шутишь.

Гробовщик не отдал туфли, а выложил на стол двадцать однодолларовых бумажек и двадцатидолларовую фишку.

– Сорок. И ни пенни больше.

– Такая щедрость заразительна, – сказал мясник. – Знаешь что? Вот эти твои часы – дам я тебе за них, пожалуй, сотню.

– Ты что? Это же «Ролекс»!

– Ты думаешь, я тебе столько баксов отвалил бы за «Таймекс»?

Шики погладил свои часы и затряс головой:

– Это мой талисман, и стоят они в сорок раз больше. Не пойдет.

– Ладно, давай так: я тебе даю двести баксов – взаймы под залог часов. Выигрываешь – платишь их обратно и уходишь в своих часах.

– Если берешь взаймы, – сказал гробовщик, – то выиграешь ты или проиграешь, а туфли мои.

Он прижимал их к груди.

– Кто знает, может, улыбнется тебе госпожа Удача? – процедил мясник, жуя сигару.

Шики произнес про себя молитву. Ну, всего-то пару раз хорошая карта. Двести девяносто один бакс – и я снова в деле. Долгих пять минут смотрел он на часы, закрыв глаза. Больше чем достаточно.

– А, черт… ладно.

Он отстегнул часы и отдал мяснику.

Тот оглядел циферблат и заднюю крышку, ремешок, приложил часы к уху, показал их флористу – тот рассмотрел тщательно и кивнул. Отсчитав двадцать десяток, мясник подвинул их по столу к Шики, а «Ролекс» надел на свою лапищу. Ремешок был слишком короток, не застегнулся, и часы так и остались болтаться.

– Поехали. – Гробовщик поднял перетасованную колоду: – Стад на семи картах. Вход – пять баксов. – Он поставил в банк свою пятерку: – Третий проход, – и раздал по две карты закрытые, одну открытую.

Открытой картой Шики оказался валет пик, у флориста – шестерка пик, у мясника – тройка треф и у сдающего – десятка черв.

Игроки посмотрели свои закрытые карты. Шики приподнял уголок своей первой, короля черв. Сумел подавить улыбку, увидев вторую – король бубен. Скрытая пара.

Гробовщик кивнул в сторону тройки мясника:

– Младшая начинает.

Мясник открыл пятью долларами, гробовщик уравнял. Шики поднял до десяти. Флорист в задумчивости потеребил губу и уравнял. Мясник повысил, гробовщик уравнял. Шики добавил сверху, остальные уравняли.

Гробовщик раздал по открытой карте, называя их вслух:

– Десятка бубен для чуда из Теннесси, десятка пик для господина флориста, шестерка бубен для большого дяди из Филадельфии. Сдающему – семерка черв. Начинает мистер Парфенон, его валет старше.

– Ставлю десять, – сказал Шики.

– А расскажи-ка нам еще раз, – попросил флорист, – как ты этот банк подломил в Монако?

– Потом, – ответил Шики.

– Хорошая была байка… а, черт с ним! Уравниваю.

Мясник поднял на десять, гробовщик уравнял. Шики снова поднял, остальные уравняли.

Гробовщик раздал по пятой карте, открытой. Шики пришла пятерка бубен, флористу – семерка бубен, у мясника открылась вторая тройка, пиковая, а сдающему пришла третья черва – тройка.

– Ставит джентльмен из Филадельфии с парой троек.

Мясник стряхнул пепел с сигары и поставил двадцать. Сдающий, изображая флешь, на двадцать поднял.

– Сорок под тебя, – сказал он Шики.

Тот, озабоченный возможной флешью сдающего, но с надеждой собирающий флешь сам, уравнял. Флорист постучал себя по подбородку, глянул на червы сдающего, на тройки мясника…

– Ушел.

Мясник снова повысил:

– Двадцать.

Лениво перебирая стопку фишек, флорист спросил у Шики:

– А этот твой особняк… сколько, ты сказал, там квадратных футов?

– А сколько квадратных футов в Белом доме? Понятия не имею. Так, на чем мы остановились… поднимаю.

Мясник и гробовщик уравняли.

Гробовщик раздал по шестой карте. Шики пришел валет треф, мяснику – пятерка треф, гробовщику – туз пик. Он кивнул Шики:

– Ставит пара валетов.

Шики, теперь с двумя парами – на королях и на валетах, сказал:

– Двадцать.

– Поднимаю, – ответил мясник.

– Уравниваю, – сказал гробовщик.

– Еще поднимаю, – заявил Шики.

Остальные уравняли.

Флорист встал из-за стола и отошел к бару.

– Последний стрит, – объявил гробовщик и раздал по последней карте, закрытой.

Шики приподнял уголок карты и тут же выпустил. Снова взялся за карту и глянул радостно – слава те, Господи! Третий король.

Он ощутил чье-то присутствие, обернулся и увидел в двух футах за собой флориста с бутылкой.

– Налить тебе еще?

– Нет, – резко сказал Шики, прижимая карты к столу. Старик подсматривал и короля видел? Если припомнить, все время кто-нибудь их этих троих пасовал рано и брел к бару – за спиной Шики. Суки, через плечо заглядывают! И сигналят другим? Да, и еще все время ему крепкое подсовывают, а мясник медленно цедит пиво, флорист – сильно разбавленный «Бурбон», а гробовщик вообще имбирное пиво пьет. И все они, особенно флорист, стараются его разговорить, чтобы болтал, не дают сосредоточиться. Одна команда? И когда его до косточек обдерут, поделятся? Старика он встретил в одном из баров «Цезаря». Выглядел он лох-лохом, да еще со старческим слабоумием. И сам сказал, что есть тут компания сыграть, вроде него ребята. Шики прямо услышал голос мясника, говорящего флористу: «Давай, Джо, приведи кого-нибудь свеженького».

А сдавали – без подтасовки? Вроде бы, но при постоянной выпивке, да под болтовню – он бы заметил? Черта с два.

Время от времени приходила хорошая карта. Наживка небось, чтобы удержать на леске, пока они ее выбирали, вытягивали, развлекаясь.

Шики снова оглядел стол. Гробовщик вполне мог собрать свою флешь. У него лежала открытой пара троек, третья вышла. У Шики фулхаус, и его тут ничем не перебить. На этот раз он крепко поймал удачу, не вывернется.

Эту сдачу я возьму, сказал себе Шики, выкуплю у этой Мясницкой рожи свой «Ролекс», и быстро-быстро – до свидания, и в дверь – как умный человек. Оттащить весь выигрыш в «Бел-ладжио», поиграть в честную игру казино – и домой.

– Ставит пара валетов, – объявил гробовщик.

– Двадцать, – сказал Шики.

– Пусть будет сорок, – ответил мясник, затягиваясь сигарой.

– Сверху, – отозвался гробовщик, постукивая пальцами по столу. Он явно нервничал при виде такого банка – где-то семьсот долларов.

Шики подумал, что у мясника вполне могут лежать закрытыми три туза, а это был бы выигрывающий фулхаус. Но крайне маловероятно, учитывая открытый туз перед гробовщиком.

– Еще сверху, – сказал он.

– И еще.

Это мясник.

– Ушел, – объявил сдающий.

Что за черт? Гробовщик поднимает – и уходит? Дерьмовый же игрок, раз флешь не собрал. Или собрал, но сдрейфил, что столь же глупо. Не складывается как-то. Ага, наверняка этот хмырь раздувает банк для мясника. А вот шиш ему. Шики протер глаза, плохо соображая. Не надо было столько пить.

Он потянулся за двадцаткой – уравнять, но перед ним лежали только шестнадцать долларов.

– Э-гм…

Мясник осклабился, показав крупные тедди-рузвельтовские резцы.

– Выставился ты. Но знаешь… – Он помахал в воздухе сигарой, оставляя полосы белого дыма. – Ты в себе уверен, я уверен… давай я тебе еще сотню одолжу на отдельную ставку? Прибавим?

– Давай, – ответил Шики, ушам своим не веря. – Я тебе сейчас расписку напишу…

– Да ну, зачем она? Твоего слова мне хватит. Ну, залог тоже было бы неплохо. Вперед, конечно.

Шики пожал плечами:

– Вы ж меня обчистили, стервятники. У меня ни хрена…

– А знаешь… вот эта рубашка, что на тебе?

– Шиш!

– Но ты же веришь в свои карты? Показывай шкуру.

Шики потер лоб, кивнул, решился и расстегнул голубенькую рубашку, снял и передал мяснику.

– Моя счастливая рубашка.

Мясник положил в банк четыре доллара и две стопки фишек поставил возле – по одной с каждой стороны.

– Время показа, джентльмены. Лучшие пять карт.

И гробовщик подмигнул флористу, предвкушая, как сейчас Шики будет гореть синим пламенем.

Пришел черед Шики скалить зубы.

– Фул на королях.

Флорист присвистнул, гробовщик про себя буркнул:

– У, собака!

– Ну-ну, – произнес побагровевший мясник с враждебной ноткой в голосе и размочаленной сигарой ткнул в пепельницу – не слишком спокойно. – Видали такое? Наше голое-босое чудо таки повернуло свою фортуну.

– Я всегда на четыре лапы падаю, – ответил Шики.

– Да, черт… я-то думал, что у меня выигрыш на этой паре троек плюс еще две шестерки. – Он медленно пошевелил карты. – А вообще-то… знаешь что? Это ж по-другому можно понять. Вот у меня в двух закрытых были эта четверка и шестерка треф, а на третьем мне сдали троечку, вот на шестом эта пятерка пришла… ага, и последняя – двойка. Тоже трефовая. Слушай, это как называется? Флешь-рояль, что ли?

Он взметнул руку вверх и стукнул по ладоням флориста и гробовщика.

– Я вам что говорил? Последнюю рубаху со спины сдеру! Вы мне каждый по Бену Франклину должны.

– НЕТ!

Шики долгих три секунды таращился на ленту треф, потом свалился на стол, рассыпав с него все, и хлопнулся на пол, рухнув сперва на колени гробовщику.

Визг его перешел в скулеж; он ухватился за штанину мясника, пытаясь подтянуться.

– Черт возьми, – сказал он в гогочущее лицо над нависшим брюхом, – дай руку!

Лопаясь от смеха, мясник помог ему встать.

Трое игроков ржали и отпускали шуточки в спину Шики, ковыляющему в одних носках к выходу из номера. Побыстрее, как умный человек.

3

Шики выбежал из номера мясника, успел вскочить в закрывающиеся двери лифта, оказавшись в более изысканной компании ширококостного трансвестита в розовом с блестками коктейльном платье и полудюжины поддавших гетеросексуалов, которые с дамой заигрывали. По пути у Шики палец высунулся в дырку носка, и он еще раз тихо выругался – как его сейчас эти хором оттрахали.

Выгрузившись в вестибюле «Цезарь Паласа», он влился в плотную толпу, мигрирующую по извилистым, звенящим, клацающим и полыхающим неоном пустотам казино.

– Оййййййййййй!

Боль кинжалом ударила в ногу и вверх по позвоночнику. Шики схватился за лодыжку, свалился спиной на ковер. Из мякоти большого пальца он извлек четвертьдюймовый шип дешевой жемчужной серьги размером с монетку и в припадке ярости запустил его куда-то не глядя. На секунду ощутил удовлетворение, услышав визг пожилой тетки за игровым автоматом, которая схватилась за шею и метнула испепеляющий взгляд на проходившего храмовника.

Шики хихикнул. Он катался на спине, как перевернутая черепаха, чуть не обмочив штаны, но тут басовитое «Сэр?» заставило его прервать это занятие. Он приподнял бровь в сторону нависшего над ним римского центуриона шести с половиной футов ростом, тоже с голой грудью, как Шики, тоже сильно загорелого, куда как более стройного и с копьем у сапога. Резиновым наконечником копья центурион ткнул Шики в ребра, чтобы гарантировать себе его внимание.

Шики принял горестный вид:

– И ты, Брут?

Центурион вздернул Шики на ноги:

– Сэр, бросаться предметами в наших гостей – это невежливо. Немножко перепраздновали? Вам помочь добраться до номера?

Шики попытался освободиться.

– Это будет отлично. Я тут в «Кабул вандерленде». Отнесете меня на закорках, а то я об ваш шершавый ковер палец порвал?

Центурион со значением сжал Шики плечо и показал куда-то далеко-далеко на этой бесконечной арене.

– Выход вон там. И двигай отсюда. А если не можешь – я тебе кое-какую помощь окажу. Понятно?

Шики оставил центуриона что-то говорить в рукоять своего копья и похромал сквозь толпу играющих. Остановился потереть ноющую ногу, одним пальцем отсалютовал глазу в небе и пошел дальше своим путем к закамуфлированному выходу. Наконец он выбрался наружу и взобрался на движущийся тротуар под навесом. Под каменным взглядом огромной фальшивой римской статуи он поплыл над океаном припаркованных автомобилей в сторону бульвара Вегас.

У конца транспортера он сошел с тротуара в предвечернее солнце, заморгал, споткнулся, завилял в плотной толпе и налетел на коляску. Под звуки родительских завываний малыш покатился на запад, Шики Дун – на восток.

Проехавшись по бетону грудью, он остановился головой в канаве, и перед носом у него оказался принесенный ветром проспект азиатских девушек по вызову. Уставясь на размытую филиппинскую попку, покрытую брызгами уличной грязи, он всхлипнул.

– Ну-ну! – прозвучал утешительный голос, дружеская рука взяла его за локоть, помогла сесть и сунула в руку религиозную брошюру «Играешь на Земле – горишь в Аду». – Похоже, вам не помешало бы напутствие, друг мой.

Шики прищурился на глазеющую толпу, потом поближе – на костлявого мужика с острозубой улыбкой, в тесном синем костюме, с булавкой в галстуке и Библией под мышкой. Человек заговорил снова, повысив голос, чтобы слышали и зеваки, а не только грешник.

– Если не возродимся заново, не увидим Царствия Божиего. Истинно, истинно, говорю вам…

– А, проповедник! – перебил его Шики. С трудом поднявшись на ноги, он потряс вытянутой рукой. – И я тоже служитель Божий. Меня вообще Мессией называют.

– Богохульник! – Уличный проповедник выхватил брошюру из руки Шики и заорал – перепуганные зрители прыснули прочь, как куры от ополоумевшего фермера с топором. – Зверь и Лжепророк да будут мучимы день и ночь во веки веков! Да будут они брошены в пещь огненную! – Он ткнул пальцем в голую грудь Шики: – Близится твой конец, грешник!

– Хрен тебе, – вздохнул Шики. – Сбавь громкость.

Он вильнул в толпу, прихрамывая, зашагал в тени башен казино по бульвару Вегас к своему отелю, шикарному и новому, – «Кабул вандерленд». То и дело он подпрыгивал и ругался, наступая на камешки.

Через полчаса он сунул в замок ключ-карту и вошел в просторный удобный номер. Вдохнул прохладный сухой воздух, несущий едва уловимый аромат импортного мыла. Глаза его остановились на вазе свежих фруктов и гигантском серебряном ведерке, где охлаждалась бутылка французского шампанского.

– А-ах! – выдохнул он. – Дом, милый дом!

Бутылку для него открыли заранее. Рядом лежали две бельгийские шоколадки и стоял хрустальный бокал.

Шики вытащил пробку, налил себе бокал, осушил его одним глотком, налил второй и стал уже смаковать.

– Мальчик мой, ты заслужил этот нектар, – заверил он себя, – когда столько псов бегут по твоему следу.

Он включил телевизор, поставил бутылку и бокал на столик, погрузился в плюшевый диван и подпрыгнул, ойкнув, когда лежащий в правом кармане штанов «Ролекс» (ловко возвращенный с руки мясника во время театрального обморока) впился в ляжку. Порывшись в карманах, он вытащил горсть бумажек и фишек казино, часы и свое сапфировое кольцо.

Увы, все равно Шики Дун торчал еще по уши в долгах.

Слегка оглушенный вином, он поднял бокал, мысленно чокаясь с Ванной Уайт, улыбавшейся из повтора «Колеса фортуны»:

– Единственное, чего хочет Шики Дун от этого мира, лапонька, так это найти себе большой-пребольшой остров с пальмами и наслаждаться жизнью в тени – только и всего. Так что же я делаю неправильно?

С бессмысленной улыбкой Ванна повернулась к нему спиной и закрутила большое колесо. Шики поднял пульт и щелчком послал ее далеко в эфир.

– Филистеры вы все.

Он заглотил второй бокал шампанского, закусив шоколадкой, налил себе еще и побрел, шатаясь, к широким окнам, выходившим на сияние Стрипа. Окрашенный ржавым смог закрывал далекие горы, придавая заходящему солнцу еще более красный оттенок. Ощутив, что его шатает, Шики ухватился левой рукой за подоконник. Правой он поднял бокал в презрительном тосте за своих врагов и отпил как следует.

– Может, Шики Дуна свалили в нокдаун, но он не в нокауте!

– Я бы на это денег не поставил, – сказал кто-то позади.

Шики повернулся на пятках, и голова закружилась. Он попытался что-то сказать, но язык стал ватным, перед глазами все дрожало и расплывалось. Шики Дун рухнул на колени и свалился на ковер, смытый полночным морем головокружения.

4

Джинджер Родджерс пристально глядела через дорогу из рощи кальмий на Гатлинбургский дом Князя Света – на тридцать футов выше по склону. Единственный освещенный. Она пробралась чуть вперед, спряталась за припаркованной машиной, закрывавшей от света уличного фонаря.

– Я не подкрадываюсь, – сказала она сама себе.

Ковыляя на шпильках, надетых впервые за последний десяток лет, она вдруг ясно вспомнила, как она, одиннадцатилетняя, скользит по линолеуму с матерью в игровой комнате в перестроенном гараже. Отец, как всегда, отрубился в кресле-качалке, прижимая к груди бутылку. Юная Джинджер была в синем атласном платье, которое ей мать сшила к конфирмации. Она вертелась на детских каблучках, шатаясь, как всегда, а мама в костюме Фреда Астера (волосы зализаны назад) держит Джинджер за ручку и вертит в фокстроте.