Грань будущего

Хироси Сакурадзака

Грань будущего

HIROSHI SAIOJRAZAKA

ALL YOU NEED KILL

ALL YOU NEED IS KILL © 2004 by Hiroshi Sakurazaka All rights reserved. First published in 2004 by SHUEISHA Inc., Tokyo Russian translation rights in Russian Federation arranged by SHUEISHA Inc.

© Перевод и издание на русском языке, ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2014

© Художественное оформление, Motion Picture Artwork © 2014 Warner Bros. Entertainment Inc. All right reserved

Глава 1

Рядовой Кирия

1

Страх неизбежно настигнет солдата, когда начинают свистеть пули, – это всего лишь вопрос времени.

Есть ты – и смертоносная сталь, с визгом проносящаяся мимо.

Низко и тягуче гремят далекие выстрелы, и этот пустой звук ты скорее чувствуешь, чем слышишь. Те пули, что пролетают мимо, издают высокий, чистый звон. От их воплей у тебя стучат зубы, и ты знаешь: их цель – именно ты. Они глубоко врезаются в землю, выплевывая пылевую завесу, и она долго висит в воздухе, ожидая следующего выстрела, который прорвет ее.

Тысячи пуль прожигают небо – куски металла не больше пальца, – и чтобы убить тебя, достаточно всего одной. Достаточно всего одной, чтобы твой лучший друг превратился в дымящийся кусок мяса.

Смерть приходит быстро, с одним ударом сердца. И ей все равно, кого забирать.

Солдаты, к которым смерть пришла мгновенно – до того, как они успели понять, что с ними случилось, – счастливчики. Большинство умирают долго, мучительно, с раздробленными костями, разорванными органами, орошая землю реками крови. Они ждут в одиночестве, лежа в грязи, пока Смерть подкрадется к ним со спины и выжмет из них ледяными руками последние капли жизни.

Если рай существует, то там холодно. Темно. И одиноко.

* * *

Мне страшно.

Я жму на спусковой крючок непослушными пальцами, трясущимися руками обрушивая на врага дождь из огненных пуль. Винтовка бьет в плечо с каждым выстрелом. Щелк, щелк, щелк. Этот ритм ровнее, чем биение сердца. Душа солдата не в его теле, а в его оружии. Ствол нагревается до такой степени, что начинает светиться, и жар превращает страх в ярость.

К черту командиров и эту жалкую пародию на прикрытие с воздуха!

К черту политиков и их планы, которые не стоят ровным счетом ничего, как только начинают свистеть пули!

К черту артиллерию, могли бы действовать активнее на левом фланге!

К черту того ублюдка, который дал себя убить!

И самое главное, к черту всех и вся, кто хочет убить меня! Ярость – это стальной кулак, который с размаху врежется во врага.

Все, что движется, – к черту!

Я должен их всех убить. Чтобы они больше не двигались.

* * *

Крик прорывается сквозь стиснутые зубы.

Винтовка выплевывает по четыреста пятьдесят двадцатимиллиметровых в минуту, обойма быстро заканчивается. Но экономить патроны нет смысла. Не имеет значения, сколько их останется, когда ты умрешь. Пора перезаряжать.

– Перезаряжай!

Солдат, которому я кричал, был уже мертв. Моя команда повисла в воздухе, растворившись в бессмысленном шипении помех. Я снова спускаю курок.

Мой приятель Ёнабару погиб во время одного из первых ответных залпов – в него угодило копье. Прямое попадание. Силовой костюм, который мы прозвали Доспех, прорвало насквозь. Показался наконечник, перемазанный кровью, маслом и какими-то странными жидкостями. Доспех еще дергался секунд десять, словно исполняя Пляску Смерти, пока наконец не замер.

Звать медиков не было смысла. Прямо под грудью зияла дыра диаметром почти два сантиметра, копье прошило его насквозь. От трения по краям рана воспламенилась, тусклые оранжевые язычки заплясали вокруг входного отверстия. Все произошло в первую же минуту после приказа наступать.

Ёнабару был из тех, кто смотрит на других свысока, пытается командовать в совершенно пустяковых вопросах и норовит сказать, кто убийца в детективе, когда ты еще не прочел и первую главу. Но он не заслуживал смерти.

Мой взвод – сто сорок шесть человек из семнадцатой роты третьего батальона двенадцатого полка триста первой мотострелковой дивизии – был отправлен в качестве подкрепления на северный край острова Котоюси. Нас погрузили в вертолет и тайно высадили в тылу левого фланга противника. Наша задача заключалась в том, чтобы уничтожать бегущих врагов, ведь атака вдоль линии фронта неизбежно заставит их отступить.

Вот вам и «неизбежно».

Ёнабару погиб еще до того, как началось сражение.

Мне стало интересно, сильно ли он страдал.

К тому времени, как я сообразил, что происходит, мой взвод уже успел окунуться в сражение и намертво увязнуть в нем. В нас летели как снаряды противника, так и пули наших собственных солдат. Я слышал только крики, рыдания и непристойные ругательства, которые сыпались так же щедро, как пули. Командир отряда погиб. Сержант погиб. Треск винтов прикрывавших нас вертолетов давным-давно стих. Коммы не работали. Наш взвод был разорван в клочья.

Единственная причина, по которой я до сих пор был жив, заключалась в том, что пригнулся, когда в Ёнабару угодило копье.

Пока все остальные храбро сражались, не желая отступать, я прятался под защитой своего Доспеха, дрожа как лист. Эти силовые костюмы сделаны из японской композитной брони, предмета черной зависти всего мира. Они закрывают тебя целиком, с головы до пят, как шелуха – зернышко риса. Я подумал, что даже если Доспех чудом выдержит первый залп, то второй – ни за что. Значит, если я как можно дольше просижу в укрытии, то к тому моменту, когда выйду, враг уже уберется прочь. Верно?

Я был напуган чуть ли не до смерти.

Как и любой новобранец, только что вышедший из учебного лагеря, я умел стрелять из винтовки и пользоваться молотом-пробойником, но понятия не имел, как это делать правильно, черт возьми. Нажать на спусковой крючок может каждый. Бабах! Но как понять, когда именно нужно стрелять и куда стрелять, если ты окружен? Впервые в жизни я сообразил, что ничего не знаю о стратегии и методах ведения боя.

Еще одно копье просвистело мимо головы.

Я ощутил вкус крови во рту. Привкус железа. Доказательство того, что я до сих пор жив.

Руки в перчатках стали холодными и липкими. Вибрации Доспеха подсказывали, что батарея почти села. Я ощутил запах масла. Фильтр доживал последние минуты, и вонь сражения прокрадывалась в мой Доспех – душок, исходящий от трупов врагов, похожий на запах увядших листьев.

Я уже какое-то время не чувствовал тела ниже пояса. В меня попали – я должен был испытывать боль, но ее не было. Я не знал, хорошо это или плохо. Боль дает понять, что ты еще жив. По крайней мере, можно не бояться обмочиться прямо в костюм.

Гранаты из топливно-воздушной смеси закончились. Осталось всего тридцать шесть двадцатимиллиметровых патронов. Через пять секунд магазин опустеет. Гранатомет – каждому из нас было выдано по три снаряда для него – успешно потерялся до того, как я успел хоть раз из него пальнуть. Камера, установленная на шлем, тоже сгинула, щиток на левой руке был пробит, и даже при полной мощности Доспех функционировал всего на сорок процентов. Каким-то чудом уцелел молот-пробойник, крепившийся к левому плечу, – на нем не было ни царапины.

Молот-пробойник – оружие ближнего боя, которое с помощью пиропатрона стреляет карбид-вольфрамовыми болтами; толк от него будет только в том случае, если враг стоит на расстоянии вытянутой руки. Пороховые картриджи, благодаря которым он стреляет, каждый размером с кулак. При попадании болта под углом в девяносто градусов единственное, что может выдержать удар, – танковая броня. Помню, впервые услышав о том, что в магазине всего двадцать зарядов, я подумал: никто не проживет достаточно долго, чтобы истратить все. Я ошибся.

В моем осталось всего четыре.

Я выстрелил шестнадцать раз, в пятнадцати случаях промахнулся. Может, и во всех шестнадцати.

Головной дисплей в Доспехе тоже оказался поврежден. Я ничего не видел в том месте, где была вмятина. Прямо передо мной мог стоять враг – а я бы даже не заподозрил этого.

Говорят, ветеран, привыкший к своему Доспеху, может считывать все необходимые данные о происходящем вокруг, даже не используя камеру. В бою помогают не только глаза. Нужно чувствовать удары и отдачу, проходящую по слоям керамики и металла до самого тела. Ощущать сопротивление спускового крючка. Чувствовать землю через подошвы ботинок. Учитывать показатели целого калейдоскопа приборов и мгновенно понимать, что происходит на поле боя. Но я всего этого не умел. Рекрут, отправившийся в свой самый первый бой, ни черта не знает.

Выдохнуть. Вдохнуть.

Костюм промок от пота. Жуткий запах. Из носа текли сопли, но я не мог их вытереть.

Я сверился с хронометром рядом с дисплеем. С начала боя прошла шестьдесят одна минута. Вот дерьмо… По ощущениям сражался я несколько месяцев.

Я посмотрел налево, направо, вверх, вниз. Сжал одну руку в перчатке в кулак. Нельзя расходовать слишком много энергии, строго напомнил я себе. Перестараешься – и при стрельбе руку поведет вниз.

Нет времени смотреть на доплеровский радар. Надо стрелять и забыть обо всем.

Так-так-так-так-так!

Поднялось облако пыли.

Вражеские снаряды ураганом проносились у меня над головой, а мои словно сами собой меняли траекторию, едва вылетая из ствола, как будто враг силой воли заставлял их отклониться от цели. Наш сержант-инструктор по строевой подготовке говорил, что с оружием такое бывает. По мне, так только справедливо, что враг должен слышать, как пули и снаряды с визгом обрушиваются на них. Все мы должны в равной степени ощущать ледяное дыхание смерти на затылке, как друзья, так и враги.

Но как поступь смерти воспринимает враг, не являющийся человеком? Способен ли он вообще испытывать страх?

Наши враги – враги сил Единой обороны – это монстры. Мы называем их «мимики».

У меня закончились патроны.

В коричневатой дымке материализовался силуэт – сферический, неправильной формы. Ниже человеческого роста. Наверное, он доходил бы до плеча солдату, облаченному в Доспех. Если человек похож на тонкий шест, стоящий вертикально, то мимик – это округлая бочка. Точнее, бочка с четырьмя конечностями и хвостом. Мы, бывало, говорили, что они похожи на раздувшийся трупик утонувшей лягушки. По мнению наших лабораторных крыс, мимики больше походили на морскую звезду, но это несущественные детали.

Они меньше человека, поэтому, разумеется, в них труднее попасть. Несмотря на размер, весят они больше нас. Если взять один из огромных бочонков вроде тех, в которых американцы выдерживают бурбон, и наполнить его мокрым песком, вы получите вполне реалистичное сравнение. Ни одно млекопитающее, на семьдесят процентов состоящее из воды, не могло бы даже надеяться обрести такую массу тела. Один удар лапы мимика достаточно силен, чтобы человек разлетелся на тысячи кусочков. Их копья – метательные снаряды, вылетающие из углублений в телах, – по эффективности не уступают сорокамиллиметровым патронам.

Для того чтобы сражаться с ними, мы используем машины, которые делают нас сильнее. Мы забираемся в Доспехи – последнее достижение науки. Оборачиваемся в шкуру стального дикобраза, такую прочную, что даже очередь из пулемета, выпущенная в упор, не оставит на ней ни царапины. Вот как мы выходим на бой с мимиками – и все равно безнадежно проигрываем.

Мимики не вызывают инстинктивного страха вроде того, который испытывает человек, столкнувшийся с медведицей, защищающей свое потомство, или глядящий в глаза голодного льва. Мимики не ревут, не рычат. На них не страшно смотреть. Они не расправляют крылья, не поднимаются на задние ноги, чтобы выглядеть более грозно. Они просто охотятся – с безжалостностью машины. Я почувствовал себя оленем в свете фар, застывшим на пути быстро приближающегося грузовика. Я не мог понять, как очутился в этой ситуации.

У меня закончились патроны.

Прощай, мама.

Я умру на поле боя. На богом забытом острове, без друзей, без семьи, без подружки. В мучениях, в страхе, обгадившись от ужаса. И даже не могу поднять последнее оставшееся у меня оружие для защиты от ублюдка, бегущего ко мне. Словно пламя, полыхавшее во мне, внезапно погасло, когда закончились патроны.

Мимик движется ко мне.

Я слышу, как Смерть дышит мне прямо в ухо.

Ее силуэт разрастается на головном дисплее.

Теперь я вижу Смерть. Все тело заляпано красным. Коса, огромная, двухметровая громада, того же яркого оттенка, цвета крови. Только она больше похожа на боевой топор, нежели на сельскохозяйственное орудие. В мире, где друг и враг носят одинаковый камуфляж песочно-землистого оттенка, Смерть излучает приглушенное красное сияние.

Смерть бросается вперед – быстрее, чем даже мимик. Ярко-алая нога наносит удар – и я лечу.

Доспех смят. Я перестаю дышать. Небо становится землей. Дисплей быстро покрывается красными мерцающими предупреждениями. Я кашляю кровью. На другие предупреждения уже можно не обращать внимания.

И тут молот-пробойник стреляет. Взрыв подбрасывает меня в воздух на десять метров, не меньше. Обломки брони со спины Доспеха усеивают землю. Я приземляюсь вверх ногами.

Смерть взмахивает боевым топором.

Металл яростно визжит, когда она легко вспарывает то, что вспороть нельзя. Топор издает громкий скрежет поезда, мчавшегося на полной скорости и резко замедлившего ход.

Я вижу, как панцирь мимика проплывает мимо меня в воздухе.

* * *

Всего один удар – и мимик превратился в бесформенную груду. Пепельный песок заструился из зияющей раны. Две половины твари конвульсивно подергивались, каждая в собственном странном ритме. Существо, которому даже новейшие военные разработки человечества не могли принести особого вреда, было упокоено варварским оружием тысячелетней давности.

Смерть повернулась и взглянула мне в лицо.

Среди яростно мигающих предупреждающих об опасности сигналов, теснящихся на дисплее, внезапно замерцал один-единственный зеленый огонек. Поступило сообщение от союзника: «…ты немного… орошо?» Женский голос. Почти ничего не разобрать из-за треска помех. Я не мог встать. В Доспехе не осталось зарядки – и во мне тоже. Последние силы, которые у меня еще оставались, я потратил на то, чтобы перекатиться на бок.

Присмотревшись, я понял, что со мной рядом никакой не Ангел Смерти. Это всего лишь еще один солдат в Доспехе. В Доспехе, не похожем на мой, поскольку он оснащен массивным боевым топором вместо молота-пробойника. На плече вместо JP – «Япония» – гордо красовалось U.S. – «США». Вместо привычной окраски, напоминавшей пустынный камуфляж (хаотическое чередование пятен песочного и кофейного оттенков), ее Доспех сверху донизу сиял ярким кроваво-красным цветом.

Стальная Сука.

Я слышал разные рассказы о ней. Девка, подсевшая на войну, как на иглу, все время кидающаяся в бой, куда бы он ее ни заводил. Ходили слухи, что она и ее отряд Операторов особого назначения войск США положили больше половины мимиков с начала войны. Может, человек, повидавший столько сражений и выживший, действительно уже стал Ангелом Смерти?

Все еще сжимая боевой топор, женщина в пламенеющем кроваво-красном Доспехе двинулась ко мне. Рука потянулась вниз, к разъему на моей плечевой плате. Вызов на комм.

– Я давно хотела кое-что узнать.

Ее голос, чистый и звенящий, как кристалл, заполнил мой Доспех. Мягкий, спокойный тон, совершенно не сочетающийся с двухметровым топором и побоищем, которое она только что учинила.

– Правда, что зеленый чай в Японии подают в конце обеда совершенно бесплатно?

Проводящий песок по-прежнему сыпался из поверженного мимика, развеиваясь по ветру. Я слышал далекие вопли пролетающих пуль и снарядов. Я лежал на поле боя, выжженной пустыне, где погибли Ёнабару, капитан Юге и весь мой взвод. Это лес из стальных каркасов. Место, где твой костюм быстро наполняется твоими же испражнениями. Где ты медленно вязнешь в болоте крови и грязи.

– Я как-то раз оказалась в беде, потому что верила всему, что читала. Поэтому решила подстраховаться и спросить у местного, – спокойно продолжила она.

«Я лежу без сил, полумертвый, весь в дерьме, а ты хочешь побеседовать со мной о чае?!» – мелькнуло у меня в голове.

Кто так делает – подойти к человеку, размазать его по земле, а потом мило поинтересоваться, как в ресторанах чай подают?! Что творится у нее в голове? Я хотел высказать ей все, что о ней думаю, но язык отказывался шевелиться. Фразы выстраивались в голове, но рот забыл, как надо их выговаривать, – тирада, сплошь состоящая из грязных ругательств, замерла у меня на губах.

– Вечная проблема с книгами. В половине случаев автор понятия не имеет, о чем говорит, – особенно это касается тех, кто пишет про войну. А теперь давай-ка убери палец со спускового крючка и сделай глубокий вдох.

Дельный совет. Я снова стал нормально видеть – хотя на это ушло не меньше минуты. Звук женского голоса всегда действовал на меня успокаивающе. Боль, о которой я на время забыл в бою, снова вернулась, вгрызаясь в живот. Доспех неверно истолковал судороги в мышцах и стал подергиваться. Я вспомнил пляску, которую устроил костюм Ёнабару перед его смертью.

– Сильно болит?

– Сама как думаешь? – Мой ответ был не громче хриплого шепота.

Красный Доспех опустился передо мной на колени, осматривая пробитую пластину над животом. Я рискнул задать еще один вопрос:

– Как идет сражение?

– Триста первую стерли с лица земли. Основная линия отошла к побережью, перегруппировывается.

– А твой отряд?

– О них можно не беспокоиться.

– Как… как я выгляжу?

– Копье пробило Доспех спереди, но задние пластины выдержали. Сильно обгорел…

– Насколько сильно?

– Сильно.

– Вот черт. – Я поднял взгляд к небу. – Похоже, начинает проясняться.

– Да. Мне нравится здешнее небо.

– Почему?

– Чистое. Больше такого неба нет нигде, только на островах.

– Я умру?

– Да, – сказала она мне.

Я почувствовал, как глаза наполняются слезами. Я был рад, что шлем скрывает мое лицо. Так о моем позоре никто больше не узнает.

Женщина в красном Доспехе пересела ближе и мягко обхватила ладонями мою голову.

– Как тебя зовут? Я хочу узнать не твой серийный номер или звание. Твое имя.

– Кэйдзи. Кэйдзи Кирия.

– Я Рита Вратаски. Я буду с тобой, пока ты не умрешь.

Рита не могла сказать ничего, что обрадовало бы меня сильнее, но я не хотел, чтобы она об этом догадалась.

– Если останешься, ты тоже умрешь.

– У меня есть свои причины. Когда ты умрешь, Кэйдзи, я заберу батарею от твоего Доспеха.

– Это жестоко.

– Не нужно сопротивляться. Расслабься. Не борись.

Я услышал электронный треск – на комм в шлеме Риты поступил сигнал. Раздался мужской голос. Поскольку наши Доспехи были подключены друг к другу, техника автоматически передала их разговор и мне.

– Воющая Собака, говорит Старший Заводчик.

– Слышу тебя. – Никаких эмоций.

– Альфа-сервер и весь регион под контролем. По нашим расчетам, сможем продержаться еще максимум тринадцать минут. Пора забирать пиццу.

– Воющая Собака тебя поняла. Дальше работаем в тишине.

Красный Доспех снова поднялся, разорвав связь между нашими коммами. За спиной Риты прогрохотал взрыв. Я хребтом почувствовал, как содрогнулась земля. С неба к нам помчалась управляемая лазером бомба. Она врезалась глубоко в землю, добралась до твердых пород в недрах и только тогда взорвалась. Молочно-белая земля надулась, как забытый на сковороде блин; поверхность растрескалась, и оттуда фонтаном взметнулась более темная почва цвета кленового сиропа. Комья грязи и глины градом обрушились на мой Доспех. Боевой топор Риты по-прежнему ярко блестел.

Дым рассеялся.

Я разглядел шевелящуюся массу в центре огромного кратера, оставленного взрывом. Враг. Красные светящиеся точки высыпали на экран радара – так много, что все они соприкасались друг с другом.

Мне показалось, что Рита кивнула. Она прыгнула вперед, легко порхая по полю сражения. Ее топор поднимался и снова падал. Каждый раз, когда свет играл на его лезвии, прочь отлетал панцирь мимика. Песок, струящийся из ран, маленькими вихрями вплетался в круговерть умелых ударов. Она вспарывала панцири с той же легкостью, с какой лазер резал бы сливочное масло.

Рита описала полный круг, защищая меня от мимиков. Мы явно проходили с ней один и тот же курс обучения, но она прорубалась через строй врага как броневик, в то время как я лежал на земле – сломанная игрушка, у которой села батарейка. Никто не вынуждал меня идти сюда. Я сам притащился в это болото, на поле боя, и ничего хорошего так ни для кого и не сделал. Лучше бы меня подбили рядом с Ёнабару. По крайней мере, тогда другой солдат не подвергался бы опасности, пытаясь защитить меня.

Я решил, что нельзя умирать с тремя снарядами, еще остававшимися в молоте.

Я поднял ногу. Оперся рукой о колено.

Встал.

Закричал. Заставил себя идти дальше.

Красный Доспех повернулся ко мне.

Я услышал какой-то шум в наушниках, но не смог разобрать, что она пыталась мне сказать.

Один из мимиков отличался от остальных. Я не могу сказать, что он выглядел по-другому – нет, точно такой же раздувшийся труп утонувшей жабы. Но в нем было нечто, отличавшее его от других. Возможно, близость смерти обострила все мои чувства, но я каким-то образом знал, что именно с ним мне суждено сразиться.

Я так и поступил. Прыгнул на мимика, и он ударил меня хвостом. Я почувствовал странную легкость в теле. Он отрезал мне одну руку. Правую. Но молот-пробойник на левой остался цел. Мне повезло. Я нажал на спуск.

Заряд зажегся, снаряд вылетел под идеальным углом в девяносто градусов.

Еще один выстрел. В панцире твари появилась дыра.

Еще один выстрел. Я потерял сознание.

2

Дешевая книжка, которую я читал, лежала возле подушки.

Это был детектив про американского сыщика, который считался кем-то вроде эксперта по Востоку. Я заложил указательным пальцем страницу со сценой, в которой все основные действующие лица встречаются за ужином в японском ресторане в Нью-Йорке. Клиент детектива, итальянец, хочет после еды заказать эспрессо, но сыщик уверенно останавливает его. Он начинает рассказывать о том, что в японских ресторанах всегда после ужина подают чай, поэтому нет нужды заказывать что-то еще. Затем он долго распространяется о том, как хороню зеленый чай сочетается с соевым соусом – и, кстати, почему в Индии в чай с молоком добавляют специи? Ему наконец-то удалось собрать всех действующих лиц в одном месте – а он говорит о чем попало, обо всем, что только приходит в голову, кроме, собственно, преступления.

Я потер глаза.

Провел рукой по рубашке, ощупывая живот сквозь ткань. Почувствовал твердые кубики пресса, которых всего полгода назад у меня не было и в помине. Ни следа раны или обгоревшей плоти. Правая рука была на месте, как и полагалось. Сплошь хорошие новости. Приснится же такое…

Должно быть, я уснул, читая книгу. Надо было сразу понять: что-то тут не так, когда в моем сне Буйная Смертерита завела вежливую беседу о дурацких книгах. У американских Операторов особого назначения, которые пересекли Тихий океан лишь для того, чтобы почувствовать вкус крови, нет времени на то, чтобы читать бестселлеры. Если вдруг свободное время у них и находится, они наверняка посвящают его тщательной отладке своих Доспехов.

Отличное начало дня. Сегодня я впервые окажусь в настоящем сражении. Вот почему мне не приснилось, к примеру, как я крушу плохих парней и получаю повышение разом на пару рангов?

С верхней койки по радио, на котором басы давным-давно приказали долго жить, орала какая-то музыка – невнятный доисторический рок, такой древний, что даже мой старик бы его не узнал. Я слышал, как постепенно оживает база, отовсюду неслась бессвязная болтовня, которую перекрывал чирикающий, хрипловатый голос диджея, явно проглотившего не одну чашку кофе и теперь предупреждающего о повышенной ультрафиолетовой активности во второй половине дня. «Осторожней, можно обгореть на солнце!»

Казарма, по большому счету, была сделана из четырех листов огнеупорного дерева, сколоченных вместе. На одной из стен висел постер с загорелой красоткой в бикини. Кто-то прилепил вместо ее головы снимок премьер-министра, выдранный из газеты, выпускающейся здесь, на базе. А улыбающаяся головка девицы в бикини теперь венчала мускулистое тело мачо-бодибилдера на соседнем постере. Куда подевалась голова бодибилдера, история умалчивает. Пропала без вести.

Я потянулся, не вставая с койки. Грубо сваренная рама из алюминия протестующе заскрипела.

– Кэйдзи, подпиши-ка. – Ёнабару перегнулся через бортик верхней койки. Он отлично выглядел для парня, которого я только что видел мертвым. Говорят, те, кого видишь мертвым во сне, будут жить вечно.

Дзин Ёнабару пришел в армию на три года раньше меня. Все эти три года, которых не было у меня, он старательно убирал жир и наращивал мускулы. До начала военной службы Ёнабару был тощим как жердь. Теперь же он казался выточенным из камня. Он был солдатом – и выглядел соответственно.

– Что это?

– Признание. Я тебе о нем рассказывал.

– Я же еще вчера подписал.

– Правда? Странно… – Я слышал, как он листает страницы, лежа на койке надо мной. – Нет, здесь нет. Подпиши еще разок, ладно?

– Ты что, меня надуть пытаешься?

– Разве что ты вернешься в черном мешке на молнии. К тому же умираешь только раз, так какая разница, сколько копий ты подпишешь?

У солдат вооруженных сил на передовой есть традиция. В день перед операцией они взламывают склад и выносят спиртное. Пей и веселись, ведь завтра мы умрем. Рюмка, которую наливают перед сражением, успешно разгоняет ацетальдегид, оставшийся в крови, снимая похмелье. Но если ты перебрал, стал слишком бурно веселиться и попался на этом, то тебя ждет дисциплинарный комитет – а то и полевой суд – за хищение армейского имущества. Но это уже будет после боя, когда все солдаты вернутся на базу. И разумеется, заставить труп предстать перед военно-полевым судом – задачка не из легких. Вот почему мы все перед боем подписывали признания, в которых сообщалось, что идея ограбить склад на нашей совести. Потом начнется следствие, и непременно выяснится, что бедолага, которому не повезло погибнуть в сражении, как раз и был организатором всего безобразия. Отличная система. Ребята, охранявшие склад, прекрасно знали об этих набегах и всегда оставляли бутылки, которых вряд ли быстро хватятся. Поведения руководства я не понимал – нет бы сами наливали парням выпить перед сражением, хотя бы и ради поддержания боевого духа… Но нет, каждый раз одно и то же. У славных идей нет ни единого шанса на существование в условиях старой доброй бюрократии.

Я взял лист, протянутый Ёнабару.

– Странное дело, я думал, что буду больше нервничать.

– Так скоро? Прибереги нервы до завтра, дружище.

– В каком смысле? Мы же снаряжаемся сегодня днем.

– Совсем спятил? И долго ты в Доспехе пробегать планируешь?

– Если не сегодня, то когда?

– Наверное, завтра, перед выходом?

Я чуть не свалился с кровати. На мгновение мой взгляд замер на солдате, лежащем на соседней койке. Он лениво листал порножурнал. Затем я снова уставился на Ёнабару.

– Что значит «завтра»? Нападение решено отложить?

– Нет, оно и было назначено на завтра. Но сегодня наша секретная миссия – как следует набраться – начнется ровно в 19:00. Напьемся до чертиков и с утра проснемся с адским похмельем. И этот план нам не испортит даже штаб.

Стоп. Мы же вчера уже вломились на склад. Я все прекрасно помнил. Я жутко нервничал, думая о том, что отправляюсь в свой первый бой, и поэтому решил лечь немного пораньше. Я вернулся в казарму, лег на койку и начал читать тот самый детектив. Я даже помнил, как помогал Ёнабару влезть наверх, когда тот вернулся, еле переставляя ноги, после бурного прощания с дамочками.

Если только… Может, и это мне тоже приснилось?

Ёнабару ухмыльнулся:

– Что-то ты нерадостно выглядишь, Кэйдзи.

Я поднял книгу с постели. Я захватил ее с собой, чтобы почитывать в свободное время, но был так занят зубрежкой и отработкой строевой подготовки, что книга так и провалялась все это время на дне моей сумки. Я помню, как подумал тогда: ирония судьбы – у меня не было времени на чтение вплоть до того самого дня, когда мне, возможно, суждено погибнуть. Я пролистал книгу на несколько страниц вперед. Действительно, американский детектив, якобы специалист по Востоку, обсуждает тонкости подачи и особенности приготовления зеленого чая, как я и запомнил. Но если день перед боем – сегодня, то когда же я успел прочитать большую часть книги? Картина упорно не складывалась.

– Слушай. Ничего серьезного в завтрашней операции не будет.

Я моргнул.

– Ничего серьезного, да?

– Главное, вернись домой, никому не выстрелив в спину, и все в порядке.

Я только фыркнул в ответ.

Ёнабару сложил пальцы в форме пистолета и приставил указательный к голове.

– Я серьезно. Если будешь слишком трястись, спечешься – лишишься остатков мозгов еще до того, как враг попробует тебе их вынести.

Парень, которого я заменил, стал терять связь с реальностью, поэтому его убрали с передовой. Поговаривали, что он начал получать по комму сообщения о том, что человечество обречено. Такие вещи нельзя слушать парню, облаченному в броне-костюм вроде Доспеха и служащему в силах Единой обороны. Подобные случаи бывают нечасто, куда больше ребят гибнет в сражениях с противником, но все равно приятного мало. В бою, если ты полностью не контролируешь тело и разум, становишься источником проблем. Я совсем недавно прибыл на передовую – даже еще ни разу в сражениях не участвовал, – a y меня уже начались галлюцинации. Кто знает, какие еще страхи и предостережения выдаст мое подсознание…

– По-моему, если человек, вернувшийся из боя, не ведет себя странновато, значит, у него не все дома, – усмехнулся Ёнабару.

– Хватит уже новобранца-то пугать, – запротестовал я. Страшно мне не было, но происходящее изрядно действовало на нервы. Я ничего не понимал.

– Только взгляни на беднягу Феррела! Единственный способ сохранить мозги – забыть о том, что делает тебя человеком. Мол, «добрый, чувствительный тип вроде меня не создан для боя»… Что ж, это правда.

– По-моему, с нашим сержантом все в порядке.

– Суть не в том, в порядке он или нет. Солдату нужно сердце из вольфрама и такие мышцы, чтобы в них вся кровь от мозга отливала!

– Я бы не стал заходить так далеко.

– Ага, а дальше ты скажешь, что Буйная Смертерита – обычный рядовой вроде всех нас.

– Ну нет, с ней-то все ясно…

И дальше разговор пошел в том же ключе, превращаясь в привычную перепалку. Мы честили Риту на все корки и только стали входить во вкус, когда появился сержант.

Сержант Феррел Бартоломи пробыл на фронте дольше всех в нашем взводе. У него за плечами было столько сражений, что он давно стал не просто солдатом – он был тем звеном, которое связывало всех нас. У нас шутили, что если запихнуть Феррела в центрифугу, в итоге мы получим семьдесят процентов старшего брата, двадцать процентов сержанта-инструктора по военной подготовке и десять процентов армированного углепластика. Он хмуро поглядел на меня и перевел взгляд на Ёнабару, который торопливо сложил и убрал с глаз долой наши признания о хищении спиртного. Выражение его лица стало еще суровее.

– Это ты проник на военно-полевой склад?

– Да, я, – без малейшего чувства вины признался мой друг.

Парни на соседних койках поспешно нырнули под одеяла, как тараканы на свету, забыв о журналах с порно и картах. Они хорошо разглядели выражение лица сержанта.

Я кашлянул.

– А что, у охранников… возникли какие-то неприятности?

На лбу Феррела залегли такие складки, словно он изо всех сил удерживал на голове балансирующую кипу листов брони. У меня возникло сильное чувство дежавю. Все это уже было в моем сне! Что-то еще произошло, никак не связанное с нашими планами, причем именно в тот момент, когда Ёнабару и его приятели проникли на склад. Охрана поднялась по тревоге, и кражу заметили раньше, чем планировалось.

– Откуда ты знаешь?

– Просто угадал.

Ёнабару перегнулся через край койки.

– Какие еще неприятности?

– Кто-то конкретно вляпался, прямо-таки по колено, прямиком в свиной навоз. Может, вы тут и ни при чем… Но в 9:00 объявляется сбор на плацу номер один в снаряжении четвертого уровня – на физподготовку. Передай приказ остальным кретинам, которые по недоразумению называются вашим взводом.

– Вы что, шутите?! Мы завтра идем в бой, а вы нас отправляете на физподготовку?!

– Это приказ, капрал.

– Сбор на плацу номер один в девять ровно в снаряжении четвертого уровня, есть, сэр! Но, сержант, один вопрос. Мы воруем спиртное уже много лет. Так зачем теперь нас за это наказывать?

– Вы действительно хотите это знать? – Феррел закатил глаза.

Я нервно сглотнул.

– Нет, я уже знаю ответ, – ухмыльнулся Ёнабару. Мне вообще иногда казалось, что ухмыляется он постоянно. – Проблема в том, что командование тут паршивое донельзя.

– Скоро сами все узнаете.

– Постойте, сержант!

Феррел сделал три размеренных шага и остановился.

– Ну хоть намекните, в чем дело, – попросил Ёнабару, надежно укрывшись за металлическим каркасом кровати и кипой признаний.

– Генерал распсиховался из-за этой нелепой пародии на нормальную охрану, которая наблюдается на нашей базе. Так что на меня не смотрите – и на капитана тоже. Мы тут ни при чем. Больше того, советую вам заткнуться и для разнообразия просто выполнить приказ.

Я вздохнул.

– Вряд ли нас там посадят мирно корзины плести, да?

Ёнабару покачал головой.

– Может, просто устроим коллективные обнимашки всем взводом. Вот же мерзавец…

Я знал, чем все закончится. Это я тоже видел во сне.

Потерпев поражение в битве на Окинаве полтора года назад, командование японскими войсками сочло делом чести отбить небольшой остров под названием Котоюси, неподалеку от полуострова Босо. Укрепившись там, мимики оказались в опасной близости к Токио. Императорский двор и центральное правительство спешно покинули город и обосновались в Нагано, но перевезти вместе с ними экономический центр страны – самый крупный ее город – было невозможно.

Министерство обороны понимало, что будущее Японии зависит от исхода этой операции, поэтому в придачу к двадцати пяти тысячам Доспехов на маленькую базу неподалеку от Цветочной дороги, ведущей к полуострову Босо, потянулся поток обеспокоенных генералов. Они даже согласились разрешить американцам, особому отряду Войск специального назначения, принять участие в игре.

Американцам, скорее всего, было безразлично, превратится Токио в дымящиеся руины или нет, но отдать в лапы мимиков индустриальную зону, в которой производятся самые легкие и прочные силовые костюмы из композитной брони, было нельзя ни в коем случае. Семьдесят процентов деталей, из которых состоял сверхсовременный Доспех, поступали из Китая, но сами Доспехи было невозможно собрать без японских технологий. Поэтому убедить американцев прийти на помощь оказалось несложно.

Подвох заключался в том, что присутствие чужих войск вызвало ужесточение охранного режима. Внезапно пошли проверки систем безопасности – и одна из них показала помимо всего прочего исчезновение алкоголя, на которое совсем недавно все просто закрыли бы глаза. Когда командование узнало, что происходит, все рассвирепели.

– Вот это называется – «не свезло»… Интересно, кто облажался?

– Точно не мы. Я знал, что американцы глаз со своего бесценного батальона не спустят. Мы были осторожны, как девственница на выпускном.

Ёнабару театрально застонал:

– Ох, как живот болит… Сержант! Вдруг так живот скрутило, ужас! Кажется, это аппендицит… Или снова судороги начались – видно, я повредил что-то на тренировке… Да, похоже, дело в этом!

– Сомневаюсь, что за сегодняшний вечер все пройдет, так что мой совет: пей больше воды. Завтра в любом случае все будет позади, слышишь?

– Боже! Как же сильно живот болит…

– Кирия. Проследи, чтобы он выпил воды.

– Да, сэр.

Не обращая больше ни малейшего внимания на представление, устроенное Ёнабару, Феррел вышел из казармы. Как только зритель исчез, мой друг сел на койке и показал двери неприличный жест.

– Вот же зануда, слов нет! Шуток не понимает! Еще и тебе целую инструкцию выдал. Ни за что не стану таким, когда состарюсь. Я прав?

– Наверное.

– Черт, черт, черт! Не день, а полное дерьмо.

Все происходило именно так, как я помнил.

Семнадцатая рота бронепехоты проведет следующие три часа на физподготовке. Потом, вымотанные до предела, мы будем слушать нудную лекцию высокопоставленного офицера, у которого вся грудь увешана медалями, и еще через полчаса нас наконец отпустят. У меня в голове до сих пор звучали его обещания выдрать нам по одному все волосы на задницах, дайте только до Доспеха добраться.

Мой сон с каждой минутой все больше походил на реальность.

3

Есть упражнение, которое называется «изометрические отжимания». Занимаешь обычную позицию для отжиманий, опускаешься к полу и замираешь.

Это гораздо тяжелее, чем кажется. Ты чувствуешь, как дрожат мышцы рук и пресса, и в конце концов теряешь всякое ощущение времени. После того как насчитаешь не меньше тысячи овечек, перепрыгнувших через забор, хочется умолять об обычных отжиманиях, ты готов делать что угодно, только не это. Руки созданы не для того, чтобы быть подпорками. Мускулы и суставы надо напрягать и расслаблять, они для того, чтобы двигаться. Напрягать и расслаблять. Даже думать об этом приятно. Но делать этого нельзя, иначе станет только хуже. «Вы – просто подпорки, слышите? Подпорки! Хорошие, крепкие подпорки!»

Для оператора Доспеха мышцы не так уж и важны. Не важно, жмешь ты тридцать кило или семьдесят, надев Доспех, получаешь в свое распоряжение силу в триста семьдесят килограммов – в одной руке. Оператору необходимы прежде всего выносливость и абсолютный контроль над своим телом – способность долго сохранять одно и то же положение, не шевельнув и мускулом.

И для тренировки прекрасно подходят изометрические отжимания. Сидение с упором на стену ничуть не хуже.

Некоторые утверждали, будто изометрические отжимания стали излюбленной формой дисциплинарных взысканий в старых войсках Самообороны Японии после того, как были запрещены телесные наказания. Я не сразу смог поверить в то, что этот вид упражнений просуществовал достаточно долго для того, чтобы его взяла на заметку бронепехота – войска Самообороны присоединились к силам Единой обороны до моего рождения. Но кто бы ни придумал эти упражнения, я надеюсь, его смерть была долгой и мучительной.

* * *

– Девяносто восемь!

– ДЕВЯНОСТО ВОСЕМЬ! – проорали мы хором.

– Девяносто девять!

– ДЕВЯНОСТО ДЕВЯТЬ!

Глядя в землю прямо перед собой, мы отчаянно гаркали нужные цифры вслед за сержантом-инструктором. Едкий пот заливал глаза.

– Восемьсот!

– ВОСЕМЬСОТ!

Да пошел ты!

Наши тени ясно прорисовывались на земле под палящими лучами солнца. Высоко над плацем развевался, громко хлопая, флаг нашего подразделения. Ветер, проносящийся над учебной зоной, отдавал морем и оставлял пленку соленой слизи на коже.

Там, в центре огромного плаца, неподвижно замер сто сорок один человек из взвода семнадцатой роты триста первой дивизии бронепехоты, выполняя изометрические отжимания. Три сержанта стояли так же неподвижно, как и все мы, по одному перед каждым взводом. Наш капитан, скривившись, наблюдал за происходящим из тени палатки, разбитой у бараков. Рядом с ним сидел бригадный генерал из Генерального штаба. А тот генерал, который и затеял весь этот фарс, скорее всего, попивал зеленый чай в роскошном кабинете с кондиционером. Сволочь.

Генерал был высшим существом из другого мира. Существом, сидевшим на позолоченном троне, возвышавшемся надо мной, Ёнабару, Феррелом. Они возвышались над младшим лейтенантом, командующим нашим взводом, капитаном, командующим нашей ротой, лейтенантом, командующим нашим батальоном, полковником, командующим нашим полком, и даже над командиром базы. Генералы были богами «Цветочной дороги» и всех, кто тренировался, спал и гадил в ее стенах. Они были настолько выше нас, что казались чем-то далеким и несуществующим.

Генералы не воровали алкоголь. Они рано ложились спать, рано вставали, всегда чистили зубы после еды, брились каждое утро – проклятые мессии. Генералы шли в бой, глядя в лицо смерти с гордо поднятой головой, спокойные, как я не знаю кто. Черт, да на самом деле все, что они делали, – сидели у себя в Нагано и составляли планы сражений. Один их приказ – и мы, жалкие смертные на передовой, как пешки, идем по шахматной доске навстречу своей страшной судьбе. Хотел бы я увидеть хотя бы одного из них рядом с нами, в грязи. У нас были собственные правила. Возможно, поэтому генералы и не приближались к нам. Черт, если бы один из них вдруг заявился сюда, я бы лично позаботился, чтобы шальная пуля обеспечила ему путевку в список убитых в бою. Эта мысль была самой миролюбивой из всех, что блуждали у меня в голове, и любой из них было бы достаточно, чтобы приговорить меня к расстрелу.

Офицеры в палатке были единственными зрителями, наблюдавшими за нашими мучениями.

Парни из четвертой роты смеялись над нами. Не так давно мы сделали их во внутреннем матче по регби с отрывом больше чем в тридцать очков, так что, полагаю, они сочли это своеобразной расплатой. Алкоголь, который мы украли, предназначался в том числе и для них, поэтому такое милое проявление солидарности трогало до глубины души. Кучка засранцев. Если кто-то из них вляпается по полной на Котоюси, я и пальцем не шевельну, чтобы его вытащить.

Операторы особого назначения войск США и какой-то журналист, приписанный к их отряду, собрались у плаца, наблюдая за нами с безопасного расстояния. Может, у них на родине такие отжимания не делали. Но, что бы ни вызвало их интерес, результат был один: они тыкали в нас толстыми пальцами и смеялись. Ветер, доносившийся с моря, подхватывал их голоса и швырял нам в лица. Даже с такого расстояния комментарии звучали достаточно громко – и здорово раздражали. Как скрежет ногтей по грифельной доске. Боже, это что, фотоаппарат? Парень серьезно решил сделать пару десятков снимков? Ну все, придурок, ты следующий в моем списке.

Боль и усталость терзали тело. Кровь пульсировала медленно, как жидкий свинец.

Это уже было чересчур. Если принять в расчет мой сон, то я прохожу чертову тренировку второй раз. И это не просто физподготовка, а изометрические отжимания. На тренировках нам говорили, что когда испытываешь мучительную боль, – особенно когда испытываешь боль – правильнее всего отвлечься на что-нибудь, сосредоточиться на другом, чтобы не замечать горящих мышц и пота, текущего по лбу. Стараясь не шевелить шеей и головой, я краем глаза оглядел поле.

Американский журналист делал фотографии, у него на шее болтался пропуск посетителя. «Скажите „Сы-ы-ыр“!» Он был крепким парнем. Его можно было поставить в ряд с парнями из отряда Войск специального назначения США, и никто бы не заметил отличий. Он явно выглядел бы на поле боя куда естественнее, чем, скажем, я.

Парни из отряда особого назначения произвели на меня ровно такое же впечатление, как сержант Феррел. Боль и страдания явно были для них старыми друзьями. Они шли навстречу опасности, приветственно улыбались и спрашивали, что так задержало ее в пути. Они были на голову выше новобранца вроде меня.

Посреди выставки «Торжество тестостерона над здравым смыслом» одна-единственная женщина выделялась, как бельмо на глазу. Она была маленькой и хрупкой и стояла вдали от остальных членов отряда. Видеть ее рядом с рослыми, крепкими парнями было странно, в этом было что-то неправильное.

Анна из «Зеленых мезонинов» идет на войну.

Вроде бы в этом романе приводились авторские измышления о Первой мировой… Монголия захватила часть соседних земель, и в бой пошла Анна, небрежно обхватив рукой пулемет. Волосы этой Анны были цвета ржавой стали, поблекшей до тусклого рыжего. Некоторые рыженькие невольно вызывают ассоциации с кровью, пламенем, доблестными деяниями. Но не она. Если бы не песочного цвета форменная рубашка, она была бы похожа на девчонку, которая приехала на базу на экскурсию с классом и потерялась.

Мужчины поспешно расступались перед этой девушкой, которая едва доходила им до плеча, – как средневековые крестьяне, с благоговением уставившиеся на благородную даму.

И внезапно до меня дошло. Это же Рита!

Это наверняка она. Чем еще объяснить тот факт, что девушка, которая даже в вечернем платье не была бы меньше похожа на оператора Доспеха, находится в компании бойцов из элитного отряда американского спецназа? Большинство женщин, идущих в армию, внешне были помесью гориллы с очень уродливой гориллой. Только они могли влиться в жизнь на передовой взводов бронепехоты.

Рита Вратаски была самым знаменитым солдатом в мире. Когда я еще только записался в силы Единой обороны, не проходило ни дня без выпуска новостей, воспевавшего очередной ее подвиг. Истории под заголовками «Легендарная коммандо», «Воплощенная Валькирия» и все такое. Я даже слышал, что в Голливуде снимают о ней фильм, но когда он вышел, я уже был в армии и так его и не увидел.

Около половины всех мимиков, убитых во время противостояния, погибли в боях, в которых участвовал ее отряд. Меньше чем за три года они уничтожили больше тварей, чем за двадцать лет все CEO, вместе взятые. Рита была спасителем, спустившимся с небес, чтобы переломить ход этой бесконечной войны, которую мы явно проигрывали.

По крайней мере, так говорили.

Мы все понимали, что она была частью обширной сети пропаганды, а с помощью этого отряда ВСН американцы делали вылазки на чужие территории. На самом же деле мимики наверняка гибли в результате применения секретного оружия или новой стратегии. Шестьдесят процентов солдат были мужчинами. Эта цифра подскакивала до восьмидесяти пяти процентов, если речь шла об операторах Доспеха, проливавших кровь на передовой. После двадцати лет борьбы с врагом, которого мы даже толком не знали, отступая все дальше день за днем, мы, рядовые, вовсе не нуждались в очередном перекачанном герое-спасителе, который сопел, потел и жил с гамбургером вместо мозгов, как и мы. Да, если бы я сидел среди больших шишек в Генштабе, тоже выбрал бы на эту роль женщину.

Где бы ни появлялись спецоперы США, боевой дух тут же взлетал до небес. CEO дошли до самого края пропасти, но теперь наконец начали шаг за шагом отступать от бездны. Закончив войну в Северной Америке, отряд особого назначения двинулся в Европу, оттуда – в Северную Африку. Теперь он добрался и до Японии, где враг уже вплотную подобрался к берегам главного острова Хонсю.

* * *

Американцы называли Риту Стальной Сукой или иногда Королевой-Сукой. Мы же, когда никто не слышал, называли ее Буйной Смертеритой.

Доспех Риты был красным, как заходящее солнце. Она смотрела сверху вниз на лабораторных крыс, которые проводили бессонные ночи, доводя до совершенства полимерную краску, которая наносилась на Доспехи, чтобы сделать их неприметными, и поглощала все известные науке волны, излучаемые радарами. Ее же Доспех был огненно-красным – больше того, он светился. В темноте он отражал даже самые слабые отблески, пламенея кровавым цветом. Была ли она ненормальной? Возможно.

У нее за спиной поговаривали, будто она красила Доспех кровью членов своего отряда. Когда ты вот так выделяешься на поле боя, привлекаешь к себе куда больше вражеского внимания – и огня. Другие говорили, что она не остановится ни перед чем, чтобы ее отряд не потерял репутации, и что однажды даже использовала собственного соратника вместо живого щита. Если у нее в день боя начиналась мигрень, она словно срывалась с цепи и убивала друзей и врагов с одинаковой яростью. И вместе с тем еще ни одна пуля даже не оцарапала ее Доспех. Рита могла войти в любую адскую мясорубку и вернуться невредимой. В общем, про нее ходило множество слухов.

Рядовой солдат располагал немалым запасом свободного времени – и охотно слушал подобные разговоры, а затем пересказывал их другим, кое-что приукрашивая и добавляя. То, что нужно, чтобы чем-то себя занять и не думать о погибших товарищах. Рита была одним из операторов Доспехов, она ела и спала на той же базе, что и я, но вплоть до этого момента я ни разу не видел ее лица. Тот факт, что она получала всевозможные привилегии, мог бы вызвать недовольство, если бы мы догадались задуматься об этом.

Я не мог отвести взгляда от ее волос – они были коротко подстрижены, и сейчас их трепал ветер. В ее чертах были своеобразное изящество и гармония. Ее даже можно было назвать красивой. Тонкий нос. Острый подбородок. Длинная белая шея – в то время как у большинства операторов Доспехов она словно отсутствовала. Но грудь была совершенно плоской, что слабо вязалось с привычным образом белых женщин, изображения которых можно было увидеть на каждой стене в казарме. Мне, правда, до их форм не было особого дела.

При взгляде на Риту хотелось посоветовать человеку, придумавшему прозвище Стальная Сука, проверить голову. Она больше походила на безобидного щеночка, чем на суку. Хотя, наверное, даже в выводке питбулей найдется хотя бы один симпатичный.

Если бы в моем сне корпус красного Доспеха раскрылся и Рита выбралась наружу, я бы от удивления обгадился прямо в койку. Я много раз видел ее лицо и красный Доспех в новостях, но они не давали правдивого представления о ней. Я всегда представлял себе Риту Вратаски высокой и безжалостной тварью, с мускулистым телом и аурой железобетонной уверенности в себе.

И тут наши взгляды встретились.

Я сразу же отвел глаза, но было уже слишком поздно. Она двинулась в мою сторону. Она шла целеустремленно, твердо ставя одну ногу на землю и только затем поднимая другую – безжалостная, непреклонная сила. Но шаги были слишком маленькими, и в результате походка производила впечатление бестолковой и суетливой. По-моему, я раньше вообще не видел, чтобы кто-то так ходил.

«Ну же, не делай этого со мной. Я даже сдвинуться не могу. Не приставай к парню, которому и так достается, проваливай, будь добра! Давай. Иди отсюда!»

Рита остановилась.

Я почувствовал дрожь в мышцах рук. Затем она столь же целеустремленно двинулась прочь. Каким-то чудом она услышала мою мольбу, развернулась на девяносто градусов прямо передо мной и направилась к бригадному генералу, сидевшему под навесом. Резким, небрежным движением отдала честь – недостаточно небрежно, чтобы это выглядело оскорбительно, но и не так четко и бодро, как следовало бы. То, что нужно для Стальной Суки.

Бригадный генерал с сомнением покосился на Риту. Она была сержант-майором. В военной иерархии разница между бригадным генералом и сержант-майором была примерно такой же, как разница между обедом из четырех блюд в понтовом ресторане и шведским столом. Рекруты вроде меня вообще являлись чем-то вроде фастфуда, к которому прилагалась щедрая порция картофеля фри. Но все было не так просто. Как всегда. Рита была солдатом армии США, надеждой и опорой запланированной операции на Котоюси и одним из лучших и самых знаменитых бойцов в мире. Если забыть о званиях, было бы сложно сказать, у кого из них на деле больше власти.

Рита стояла молча. Бригадный генерал заговорил с ней первым.

– Да, сержант?

– Сэр, разрешите присоединиться к тренировке!

Тот же высокий голос, который я слышал во сне, произносивший слова отрывисто и отчетливо.

– У вас завтра операция чрезвычайной важности.

– Как и у них, сэр. Мой отряд незнаком с тренировками такого рода, сэр. Полагаю, мое участие может оказаться важным для обеспечения успешного проведения и выполнения совместной операции, намеченной на завтра.

Генерал не знал, что на это ответить. Особое подразделение Войск специального назначения США, собравшееся у плаца, ответило на это предложение радостными криками и свистом.

– Прошу разрешения на участие в физподготовке, сэр, – произнесла она.

– Разрешение получено.

– Благодарю вас, сэр!

Рита снова коротко приставила руку к голове. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, она двинулась между рядами людей, напряженно глядящих в землю.

Она выбрала местечко рядом со мной и приступила к упражнению. Я чувствовал исходящий от ее тела жар, нагревающий прохладный воздух между нами.

Я не шевелился. Рита тоже. Солнце высоко в небе щедро изливало на нас свои лучи, медленно поджаривая кожу. Капля пота медленно стекла по подмышке вниз и упала на землю. Рита тоже медленно покрывалась испариной. Проклятье! Я чувствовал себя курицей, которую засунули в печь вместе с рождественской индейкой!

Губы Риты легонько шевельнулись. Раздался тихий голос, который не услышал бы никто, кроме меня.

– У меня что-то с лицом?

– Что?

– Ты уже давно на меня смотришь.

– Я? Нет.

– Я уж было подумала, что у меня на лбу точка от лазерного прицела.

– Прости. Ничего такого… Там ничего нет.

– А… Ясно.

– Кирия, баран безмозглый! Сохранять позицию! – рявкнул лейтенант.

Я поспешил снова выровнять руку. Рита Вратаски рядом со мной продолжала делать упражнение. На ее лице застыло настолько непроницаемое выражение, словно она ни разу в жизни не испытывала потребности в нормальном человеческом общении.

Физподготовка закончилась через час. Генерал, забыв о мстительности и желчности, вернулся к казармам, не дав дальнейших указаний. Семнадцатая рота провела очень продуктивный вечер перед боем.

Все пошло совершенно не так, как я помнил. Во сне мы с Ритой не встречались взглядами, и она не присоединялась к физподготовке. Возможно, я принимаю желаемое за действительное, но мне показалось, что она сделала это лишь для того, чтобы позлить генерала. Нужно быть Возрожденной Валькирией, чтобы вот так непринужденно вклиниться в тренировку, назначенную в качестве дисциплинарного взыскания, и при этом выйти сухой из воды. А может, она просто шестым чувством что-то уловила или же ей стало интересно, зачем нужны эти странные изометрические отжимания. Возможно, в ней просто проснулось любопытство.

Но одну вещь я уяснил твердо: Рита Вратаски вовсе не была сукой, которой все ее считали.

4

– Ну и как тебе вчерашняя тренировочка? Не так уж серьезно нас погоняли.

– Сам же и ответил.

– С такими рефлексами… У этой девчонки, наверное, по всему ее хрупкому телу стальные пружины. Я это всем нутром чувствовал.

– Если она услышит такое, мало тебе не покажется.

– Комплименты же вроде всем приятны? Я просто сказал, что она чертовски хороша! – Ёнабару сделал неприличное движение бедрами.

Когда кто-то проделывал такое в Доспехе, со стороны это выглядело донельзя забавно. Самый обычный, повседневный жест, за которым скрывалась мощь, способная обрушить дом.

Наш взвод расположился на северном мысе острова Котоюси, ожидая сигнала к началу атаки из засады, Доспехи были переведены в спящий режим.

Перед нами стоял экран примерно полметра высотой, обратная сторона которого проектировала изображение местности. Такие штуки называли активным камуфляжем. Он должен был сделать нас невидимыми для врага, в упор глядящего на нас спереди. С тем же успехом можно было спрятаться за обычной картиной. Местность была до предела разрушена бомбежками, в каком направлении ни взгляни, вид один и тот же – обугленная, обгоревшая пустыня.

Большую часть времени мимики рыскали в пещерах, извилистые ходы которых проходили глубоко под морским дном. Перед нападением на суше мы взорвали несколько противобункерных бомб, которые вошли глубоко в землю и только тогда сработали. Подавитесь! Каждая из этих малышек стоила больше, чем я мог бы заработать за всю свою жизнь. Но мимики каким-то непостижимым образом сумели избежать последствий взрывов. Уже одно это невольно заставляло задуматься, не получают ли они заранее копии наших планов. На бумаге у нас было превосходство в воздухе, но в конечном счете мы все равно вели затяжную войну на суше.

Поскольку наш взвод участвовал в организации засады, у нас не было крупнокалиберных пушек – массивных орудий, каждое из которых было размером с полностью укомплектованную машину. Нам выдали двадцатимиллиметровые винтовки, гранаты с топливно-воздушной смесью, молоты-пробойники и противотанковые гранатометы с тремя зарядами на каждого. Командовал взводом Феррел, поэтому все наши коммы были подключены к нему. Я бросил взгляд на лицевой дисплей. Двадцать восемь градусов по Цельсию. Давление – семьсот шестьдесят восемь миллиметров ртутного столба. Основная ударная группа должна вот-вот двинуться вперед.

Прошлым вечером, после часа физподготовки, который, казалось, тянулся целую вечность, я решил сходить на вечеринку. Во сне я этого не делал, но книгу перечитывать что-то не хотелось. Однако, несмотря на это, сцена, в которой я помогал Ёнабару добраться до койки, когда он, шатаясь, ввалился в казарму, осталась без изменений.

По взводу прошел слух, что подружка Ёнабару тоже была оператором Доспеха. За исключением отряда ВСН США, мужчины и женщины сражались в разных боевых формированиях, поэтому мы все равно не встретились бы с ней в бою.

– Если… Я тут вдруг подумал: если кого-то из вас убьют… – осторожно произнес я.

– Мне будет очень плохо.

– И вы все равно встречаетесь.

– Рай – это тебе не швейцарский банк. Туда не протащишь наворованные деньги, не положишь на тайный счет и не получишь откат. Поэтому надо успеть сделать как можно больше, перед тем как пойти в бой. Это первое правило солдата.

– Да, наверное.

– Вот что я скажу: тебе надо тоже подцепить какую-нибудь девицу. Лови момент, брат.

– Было бы что ловить.

– А как насчет Буйной Смертериты? Вы же разговаривали о чем-то во время тренировки? Ты бы не отказался с ней замутить, а?

– Даже не начинай.

– Славная крошка – уверен, она как дикая росомаха. Чем девушка меньше, тем лучше трахается, знаешь ли.

– Проявляй уважение.

– Секс и уважение никак не связаны. От последнего крестьянина до его величества генерала, все поголовно хотят оказаться у бабы между ног. Говорю тебе, именно так мы смогли эволюционировать…

– Да заткнись ты уже! – бросил я.

– Разве можно так разговаривать со мной перед сержантом? Ты ранишь меня в самое сердце. У меня очень чуткая душа. Я просто несу всякий бред, чтобы не думать о серьезных вещах. Точно так же, как все остальные.

– Он прав, – подтвердил кто-то по комму.

– А мое мнение кому-нибудь интересно?

У меня возникло такое чувство, словно каждый боец во взводе только и ждал предлога, чтобы вмешаться. Все заговорили разом.

– Отдаю голос за Ёнабару.

– Я настроил комм так, чтобы твои шуточки отфильтровывались, так что побереги дыхание.

– Похоже, Кирии придется тренироваться куда эффективнее, а то подначки Ёнабару задевают его легче легкого.

– Сэр! По-моему, мне нужно перезагрузить костюм! Не хочу, чтобы он засбоил во время сражения!

– Я бы убил сейчас за сигарету… Наверное, оставил их в другом Доспехе…

– Ты же вроде бросил курить?

– Эй, потише вы! Я поспать пытаюсь!

И дальше в таком же духе. Пустая болтовня по связи через коммы, словно мы оказались в обычном интернет-чате. Феррелу оставалось только вздыхать и качать головой, скрытой шлемом Доспеха.

Когда ты так нервничаешь, что готов сгрызть все ногти, размышления о том, что приносит тебе радость, помогают немного снять стресс. Этому нас тоже учили на тренировках. Конечно, когда вместе собирается вот такое стадо самцов, говорить и думать они могут только об одном – о сексе. Я мог бы рассказать лишь об одной девушке – милой, хрупкой библиотекарше, чье лицо уже толком и не помнил. Кто знает, что она сейчас делает. Прошло полгода с тех пор, как она вышла замуж. Наверняка уже беременна. Я ушел в армию сразу после окончания школы, когда она разбила мне сердце. Мне кажется, две эти вещи не связаны. Но как знать?

Я пошел служить, думая, что смогу хоть немного изменить к лучшему этот паршивый мир, рискуя своей жизнью в бою, а там – посмотрим, какие карты сдала мне судьба. Каким же я был тогда зеленым юнцом… Сейчас я стал, пожалуй, цвета зеленого чая, а тогда был вообще как лайм. Но, как выяснилось, моя жизнь не стоит даже одной из этих дорогущих бомб, а в тех картах, которые мне сдала судьба, нет ни смысла, ни цели.

– Это кошмар какой-то! Раз уж мы не роем окопы, почему нельзя хотя бы присесть?

– И в окопах особо не спрячешься.

– Толку с этого активного камуфляжа – ноль. Кто сказал, что зрение у этих тварей такое же, как у нас? Вертолеты они вроде как тоже видеть не должны, но почему-то сбивают их запросто, как мишени в тире! А их в Окинаве ведь не за два дня сделали…

– Если столкнемся с врагами, непременно предложу им проверить зрение.

– И все равно окоп – лучшее изобретение человечества. Все бы отдал за хорошую траншею…

– Можешь хоть весь периметр траншеями окопать, когда вернемся. По моему приказу.

– Так же вроде над пленными издеваются?

– Отдам свою пенсию тому, кто изобретет способ пристегнуть… Вот черт, началось! Не наложите в штаны, парни! – крикнул Феррел.

Воздух наполнился грохотом боя. Я чувствовал, как дрожит земля от взрывов далеких снарядов.

Я стал наблюдать за Ёнабару. После того, что произошло на тренировке, мне стало казаться, что, возможно, мой сон все-таки был обычным кошмаром… Но в любом случае, если Ёнабару умрет рядом со мной в начале боя, я никогда не прощу себе этого. Я еще раз прокрутил события сна в голове. По моим прикидкам, копье прилетело с северо-востока, пробило камуфляжный экран, оставив от него обгоревшие ошметки, примерно через минуту после начала боя.

Я напрягся всем телом, готовый к удару, который мог последовать в любой момент.

У меня дрожали руки. Отчаянно зачесалась поясница. Складка на форме под Доспехом неприятно врезалась в бок.

Чего они ждут?

Ёнабару не погиб во время первого залпа.

Копье, которое должно было убить его, устремилось ко мне. Я бы не успел даже сдвинуться с места. Никогда не забуду эту картину: вражеское копье летит прямо на меня.

5

Дешевая книжка, которую я читал, лежала возле подушки.

Это был детектив про американского сыщика, который считался кем-то вроде эксперта по Востоку. Я заложил указательным пальцем страницу со сценой, в которой все основные действующие лица встречаются за ужином в японском ресторане в Нью-Йорке.

Не поднимаясь, осторожно оглядел казарму. Ничего не изменилось. У девицы в купальнике с плаката по-прежнему была голова премьер-министра. Радио с давно отказавшими басами скрипело старую песню с верхней койки; давным-давно почивший с миром певец советовал не плакать об утраченной любви. Я подождал немного и, убедившись, что диджей начал зачитывать прогноз погоды чирикающим, чуть хрипловатым голосом, сел в койке.

Затем повернулся и спустил ноги на пол.

Я изо всех сил ущипнул себя за руку. Кожа начала багроветь. Больно было – просто жуть. На глазах выступили слезы.

– Кэйдзи, подпиши-ка. – Ёнабару перегнулся через бортик верхней койки.

– …

– Ты чего? Еще не проснулся?

– Да нет. Тебе моя подпись нужна? Давай поставлю…

Ёнабару снова скрылся из вида.

– Можно я задам тебе странный вопрос?

– Что еще? Мне просто нужно, чтобы ты поставил подпись там, где линия из точек. – Его голос звучал глуховато через раму койки. – Больше писать ничего не нужно, и не надо рисовать на обороте лейтенанта или еще чего…

– А зачем мне это делать?

– Не знаю. Но я в первый раз именно так и поступил.

– Не сравнивай… ладно, забудь об этом. Я вот что спросить хотел. Наступление будет завтра, да?

– Так точно. Такие планы обычно в последний момент не меняют.

– А ты никогда не слышал о том, чтобы человек переживал один и тот же день раз за разом?

Ёнабару ответил не сразу.

– Ты точно проснулся? День, который был до сегодняшнего, – вчера. День, который будет после него, – завтра. Если бы этот порядок в мире не соблюдался, у нас не было бы ни Рождества, ни Дня святого Валентина. И тогда – кранты. А может, и нет.

– Да. Точно.

– Слушай. Ничего серьезного в завтрашней операции не будет.

– Да, конечно.

– Если будешь слишком трястись, спечешься – лишишься остатков мозгов еще до того, как враг попробует их тебе вынести.

Я тупо уставился на алюминиевые трубки, из которых была сделана рама койки.

Когда я был маленьким, война с мимиками уже началась. Вместо ковбоев и индейцев или копов и грабителей мы сражались с пришельцами, вооруженные игрушечными пистолетиками, стрелявшими пластиковыми пульками с помощью пружинки. Когда в тебя попадали, кожу немного жгло, и только. Даже при выстреле в упор серьезной боли не было. Я всегда играл роль героя, который погибал ради других. Я храбро выскакивал вперед на линию огня, закрывая своим телом товарищей от града пуль. После каждого попадания легонько подскакивал, старательно изображая страдания. У меня здорово получалось. Вдохновленные смертью героя, его товарищи храбро бросались в контратаку. Он благородно жертвовал собой ради спасения человечества. Естественно, объявлялась победа, и все те, кто играл за пришельцев, возвращались на сторону людей и присоединялись к празднованиям. Игру интереснее этой мы и представить себе не могли.

Притворяться, что ты герой, павший в бою, – это одно. Геройски погибнуть на настоящей войне – совсем другое. Став старше, я наконец понял разницу и знал, что не хочу умереть. Даже во сне.

От некоторых кошмаров невозможно избавиться, как и сколько раз ни пытайся. Я затерялся в кошмаре, и как ни старался выбраться, все равно оставался в ловушке. До меня дошло, что я угодил в петлю, из которой не смогу вырваться, и это было хуже всего. Я отчаянно пытался подавить панику.

Неужели это действительно происходит со мной?

Тот день, который я пережил уже дважды, начинался снова. Или, может, это и в самом деле обычный кошмар? В этом случае он и будет развиваться по тому сценарию, который я запомнил. Ведь все происходит только у меня в голове. Почему нет?

Нелепость какая! Я ударил кулаком по матрасу.

Приснился ли мне острый черный наконечник, летящий прямо в меня? Было ли копье, раздробившее нагрудную пластину и пробившее грудь, лишь плодом моего воображения? Действительно ли я просто выдумал море крови и то, как выкашливал куски собственных легких?

* * *

Давайте я расскажу о том, что происходит, когда у тебя больше нет легких. Ты тонешь. Не в воде, а в воздухе. Хватай его ртом сколько хочешь. Разорванные легкие не могут подавать кислород, необходимый твоему телу, в кровеносную систему. Вокруг тебя друзья машинально, не задумываясь, вдыхают и выдыхают, а ты один тонешь в море воздуха. Я не знал этого, пока не испытал сам. Даже не слышал о чем-то подобном. Значит, не мог этого придумать. Все произошло на самом деле.

Не имело значения, расскажу я о произошедшем кому-то или нет, поверит ли мне кто-нибудь, правда останется правдой. Ощущения, навсегда врезавшиеся мне в память, служили тому доказательством. Боль, молнией проносящаяся по телу, ноги, которые тяжелеют так, словно их набили песком, ужас, такой сильный, что не выдерживает сердце, – это нельзя придумать, это нельзя увидеть во сне. Не знаю, как такое возможно, но я был убит. Дважды. В этом сомневаться не приходится.

Я был не против выслушать историю Ёнабару, которую уже слышал раньше. Да я сделаю это десять, сто раз, чем больше, тем лучше. Наш обычный распорядок дня был забит одной и той же ерундой, повторяющейся день ото дня. Но снова пойти в бой? Нет, спасибо.

Если я останусь на базе, меня убьют. Умру я до или после Ёнабару, особого значения не имеет. Я не смогу пережить этот бой. Нужно убираться отсюда. Куда угодно, лишь бы не оставаться здесь.

Даже у святых терпение не безгранично, а я вовсе не святой. Я никогда не был одним из тех, кто слепо верит в Бога, Будду и тому подобную чушь, но если кто-то там, наверху, вдруг решил дать мне третий шанс, лучше им не разбрасываться. Если я так и буду сидеть здесь, тупо пялясь на верхнюю койку, то закончу свой путь в черном мешке. Если не хочу умереть, надо пошевеливаться и убираться отсюда. Сделай, а думать будешь потом. Как учили на тренировках.

Если сегодня повторится то же, что было вчера, то с минуты на минуту заявится Феррел. Когда он пришел в первый раз, я сидел на толчке, во второй – болтал с Ёнабару. Затем мы отправимся на эту дурацкую физподготовку и вернемся вымотанными до предела. Я стал усиленно размышлять. Парни из семнадцатой роты будут на тренировке. Мало того, все остальные солдаты на базе, у кого есть свободное время, заявятся на плац, чтобы поглазеть и позлорадствовать. О лучшей возможности выбраться с базы нельзя и мечтать. Учитывая, каким усталым я вернусь с тренировки, другого шанса мне может не представиться.

Если я получу травму, возможно, все получится. Никто ведь не отправит раненого солдата на физподготовку. Повреждение должно быть достаточно серьезным, чтобы помочь мне избежать тренировки, но не настолько серьезным, чтобы уложить меня в постель. Из порезов на голове, даже неглубоких, кровь хлещет, как из недорезанной свиньи. Это первое, чему нас научили на курсах оказания первой помощи. Я подумал тогда: какой толк будет от первой помощи? Да какую вообще помощь можно оказать человеку, которому копье мимиков снесло голову? Но, похоже, придется признать: мы не ведаем, когда пригодятся полученные знания. Только действовать нужно было быстро.

Ах ты ж черт! Мне предстояло заново прожить целый день и при этом времени не хватало катастрофически. Наш тупоголовый сержант уже идет сюда. Шевелись! Шевелись!

– Чего ты там расшумелся? – небрежно поинтересовался Ёнабару.

– Выйду на минутку.

– Выйдешь? Эй! Мне же нужна твоя подпись!

Я соскочил с койки, даже не удосужившись завязать шнурки. Шлепая ботинками по бетону, я так спешил, что чуть не врезался в стену, на которой висел постер с красоткой в купальнике. А потом пронесся мимо парня, который валялся на своей койке с порножурналом.

У меня не было четкой цели. Первостепенная задача – ни в коем случае не наткнуться на Феррела. Нужно было убраться подальше, пораниться вдали от посторонних глаз и заявиться в казарму в крови примерно в тот момент, когда Ёнабару и сержант будут заканчивать разговор. Для плана, состряпанного на бегу, мой замысел был не так уж плох.

Вот дерьмо… надо было прихватить боевой нож, который лежал у меня под подушкой. В схватке с мимиком от него было бы мало толку, но вот открыть консервную банку, разрезать дерево или ткань – запросто; ни один уважающий себя солдат не обойдется без такого оружия. Я резался этим ножом на тренировках тысячу раз. Поранить им голову было бы легче легкого.

Я выбрался из казармы, но мне еще нужно было уйти как можно дальше от Генерального штаба. Поворачивая за угол здания, я наконец позволил себе немного сбавить темп.

Там была женщина. Как не вовремя!

Она с пыхтением толкала перед собой телегу, нагруженную картошкой. Я знал эту женщину – Рейчел Кирасаги, вольнонаемная, работает в столовой номер два. Белоснежный платок, сложенный в косынку, покрывал волнистые черные волосы. У нее была здоровая, загорелая кожа. Довольно большая грудь и узкая талия. Из трех категорий женщин, которыми может похвастать человечество, – хорошенькие, невзрачные и гориллы, с которыми можно сделать только одно, то есть отправить их в армию, – я бы не моргнув глазом отнес ее к первой.

Война длилась уже больше двадцати лет, и банально не хватало денег на то, чтобы набирать вспомогательный персонал из числа государственных служащих. Даже на прифронтовой базе руководство старалось как можно больше рабочих мест отдать гражданским. «Дайет» уже вовсю обсуждали возможность передать транспортировку военной техники за пределами зон боевых действий частному сектору. Люди шутили, что наши власти скоро и ведение войны спихнут на гражданских, а сами умоют руки.

Говорили, что Рейчел скорее была диетологом, чем поваром. Я узнал ее только потому, что Ёбанару волочился за ней, пока не нашел себе нынешнюю подружку. По всей видимости, девушке не нравились слишком настойчивые парни, что автоматически вычеркивало Ёнабару из числа возможных кандидатов.

Я ухмыльнулся этой мысли, и тут на меня обрушилась гора картошки. Я отчаянно пытался сохранить равновесие, выставив назад правую ногу, но наступил на одну из картофелин и сел на задницу. Овощи градом посыпались на меня, ударяя по лицу, словно молотил боксер-новичок, мечтающий стать чемпионом мира в тяжелом весе. Металлическая тележка нанесла последний удар – справа, прямо в висок.

Я рухнул на землю с грохотом, который сделал бы честь топливно-воздушной бомбе. Прошло немало времени, прежде чем я смог хотя бы нормально вдохнуть.

– Вы в порядке?

Я застонал. По крайней мере, Рейчел не досталось от картошки…

– Вро… вроде бы.

– Простите, пожалуйста. Я толком не вижу, куда иду, когда толкаю эту штуку.

– Нет, вы здесь ни при чем. Я выскочил на дорогу прямо перед вами.

– Скажите, а мы раньше не встречались? – Рейчел устремила на жалкого, погребенного под горой картошки меня взгляд зеленых глаз.

По моему лицу расплылась глупая улыбка.

– Похоже, мы снова столкнулись друг с другом…

– Так и знала! Ты – тот новый рекрут из семнадцатой!

– Да. Прости, что так вышло, – произнес я. С живота скатилась картофелина.

Уперев один кулачок в бок, Рейчел изучила нанесенный мной ущерб. Ее тонкие брови слегка нахмурились, выдавая беспокойство.

– Даже если бы ты специально стал ее раскидывать, то не добился бы такого эффекта.

– Извини.

– Никто не виноват в том, что картофелины такие круглые. – Рейчел слегка выгнула спину, заодно выставив грудь вперед. Не обратить на нее внимания было невозможно.

– Наверное.

– Ты когда-нибудь видел такую большую, круглую картошку?

Не видел. В том числе и среди той, что сейчас валялась на земле.

– Наверное, на то, чтобы с ними совладать, много времени не уйдет – с твоей помощью…

– Нет. То есть да…

– Так да – или нет?

Время шло. Если я не уберусь отсюда сейчас же, то завтра буду мертв. У меня не было времени медлить, пытаясь совладать с картошкой – или даже с кое-чем другим, большим и круглым. Но появился новый фактор, который было нельзя игнорировать, – притяжение, которое я чувствовал к этой девушке с того дня, как впервые ее увидел, то есть сразу после того, как прибыл на базу.

Я сидел на земле, медля, притворяясь, будто мне очень больно.

Я как раз собирался ответить на ее вопрос, когда у меня за спиной раздались размеренные, четкие шаги.

– Что ты тут делаешь? – донесся до нас сердитый голос, похожий на рычание гончей, выскочившей из врат Ада. Феррел.

Он появился из-за угла казармы и теперь неодобрительно разглядывал рассыпавшуюся по забетонированной дороге картошку.

– Я… я толкала тележку и…

– Кирия, это ты устроил?

– Да, сэр! – Я кое-как поднялся на ноги. Тут же закружилась голова. Сержант на мгновение закатил глаза, а затем устремил взгляд на меня.

– Сэр?

– Ты ранен. Дай-ка взглянуть…

– Пустяки, сэр. Все в порядке.

Феррел шагнул ближе и прикоснулся к моему виску.

Острая боль пронзила голову. Его мясистые, толстые пальцы открыли рану. Теплая кровь хлынула из рассеченного виска, словно подчиняясь ритму неслышной песни невидимой рок-группы. Ручеек лениво сбежал по крылу носа, коснулся уголка губ, на миг повис на кончике подбородка и, наконец, тягучими каплями устремился вниз. Кап-кап-кап. На бетоне расцвела алая роза из свежей крови. Резкий запах железа ударил в ноздри. Рейчел охнула.

– Хм… Рана совсем чистая. Как ты ее получил?

– Моя тележка перевернулась, – робко отозвалась Рейчел. – Мне очень жаль.

– Все так и было?

– Вообще-то это я виноват, столкнулся с ней. Но в остальном – да, примерно так.

– Ясно. Рана не такая серьезная, как кажется. С тобой все будет в порядке, – произнес Феррел, шутливо шлепнув меня по затылку. Из пореза на виске брызнула кровь, усеяв рубашку пятнами. Оставив меня стоять на месте, сержант завернул за угол казармы и заорал так громко, что распугал цикад, сидевших на стенах: – Ёнабару! Живо иди сюда!

– Что, нужно исполнить солдатский долг? Я готов… А… Доброе утро, Рейчел. Сержант, я вижу, в армии начался очередной славный денек? Да еще какой славный – бетон поднатужился, и на нем выросла картошка?

– Заткни фонтан и позови людей, пусть все соберут.

– Кто, я?

– Ну, он-то явно ничего собирать не будет! – бросил Феррел, кивнув в мою сторону.

Ёнабару уставился на меня:

– Друг, чем это тебя так приложило? У тебя такой вид, словно ты вышел на ринг с огромным ирландцем весом под сто кило. – Повернувшись к сержанту, он сказал: – Постойте, так, значит, это Кэйдзи картошку рассыпал? – И снова ко мне: – Отлично ты начал день, испортил другим хорошее утро!

– В чем дело? Ты разве не хочешь помочь?

– Как можно?! Ради вас я готов собирать все что угодно! Картофель, тыкву, мины…

– Достаточно. В этой пародии на нормальный взвод есть хоть один человек, который думает головой, а не задницей?

– Обижаете, сержант! Вот увидите, я приведу сюда самых трудолюбивых парней из семнадцатой роты!

– Кирия! Чего ты стоишь, как пугало? Топай в лазарет! Сегодня ты освобождаешься от физподготовки.

– Физподготовки? Какой еще физподготовки? Кто отдал приказ?

– Я. Кто-то конкретно вляпался, прямо-таки по колено, прямиком в свиной навоз. Может, вы тут и ни при чем… Но в 9:00 объявляется сбор в учебнополевой зоне номер один в снаряжении четвертого уровня – на физподготовку.

– Вы что, шутите?! Мы завтра идем в бой, а вы нас отправляете на физподготовку?!

– Это приказ, капрал.

– Сбор на плацу номер один в девять ровно в снаряжении четвертого уровня, есть, сэр! Но, сержант, один вопрос. Мы воруем спиртное уже много лет. Так зачем теперь нас за это наказывать?

– Вы действительно хотите это знать? – Феррел закатил глаза.

Решив, что ни к чему присутствовать при разговоре, который мне уже довелось слышать раньше, я поспешил удрать в лазарет.

6

Я стоял у ворот, отделявших базу от внешнего мира. Охранник, проверявший мое удостоверение, с сомнением посмотрел на меня, приподняв брови.

Благодаря визиту спецотряда из США на базе был введен усиленный режим охраны. Хотя в основном за безопасность по-прежнему отвечали японские войска, соотношение сил с Америкой не давало нам права вмешиваться в вопросы, подпадающие под юрисдикцию Штатов. К счастью, американские сотрудники безопасности интересовались только своими бойцами.

Без отпускного билета, подписанного командиром части, Кэйдзи Кирия с базы бы не ушел. Но американцы могли приходить и уходить, как им заблагорассудится, всего-то требовалось удостоверением махнуть. Все мы пользовались одними и теми же воротами, так что если бы мне повезло попасть на американского охранника, он вполне мог меня выпустить, не задавая вопросов. Эти ребята заботились только об одном – не допустить кого попало к своему драгоценному отряду особого назначения. Рекрут, пытающийся удрать в самоволку, вряд ли привлек бы их внимание.

Охраннику, похоже, не доводилось видеть раньше японские удостоверения, он очень долго всматривался в мой документ. Автоматическая система, проверяющая пропуска, только регистрировала имена проходящих через ворота. Нет причин паниковать. С чего бы им внезапно поменять систему за день до атаки? Мышцы живота напряглись. Охранник переводил взгляд с карточки на меня, сравнивая нечеткую фотографию с моим лицом.

Порез на виске горел. Хирург, занимавшийся мной в лазарете, наложил три шва, даже не дав мне обезболивающее, не говоря уже про анестезию. И теперь боль от раны волнами расходилась по всему телу. Кости в колене поскрипывали.

Я был безоружен. Мне отчаянно не хватало ножа, который остался уютно лежать под подушкой. Будь он у меня с собой, можно было бы скрутить парня, скажем, одиночным Нельсоном и… Но нет, такие мысли делу явно не помогут. Я потянулся. Нужно сохранять спокойствие. Если будет смотреть на тебя – уставься на него в ответ.

С трудом подавив зевок, охранник нажал кнопку, отвечающую за ворота. Со скрипом и скрежетом передо мной открылся путь к свободе.

Я медленно оглянулся, проходя мимо желтого шлагбаума. Там, вдали, был плац. Морской бриз, тяжелый, пахнущий океаном, долетел через огромное поле к воротам. По другую сторону забора крохотные солдаты, с такого расстояния похожие на муравьев, выполняли приседания. С этими парнями я каждый день ел и тренировался. Они были моими друзьями в семнадцатой. Я подавил внезапно пробудившуюся в душе ностальгию. И пошел дальше, не торопясь, против наполненного влагой ветра. Я твердил себе: «Иди спокойно до тех пор, пока не скроешься из вида. Не беги. Еще немного. Сверни за угол…» И я наконец перешел на бег.

Начав бежать, я уже не останавливался.

От базы до Татеямы, ближайшего увеселительного округа, было пятнадцать километров. Даже если бы я двинулся кружным путем, он составил бы максимум километров двадцать. Зато там можно будет достать другую одежду и раздобыть необходимые припасы. Мне нельзя было рисковать, покупая билеты на поезд или голосуя у шоссе, но как только я доберусь до Тибы, все будет в шоколаде. Ни армия, ни полиция не суют нос в тамошние подземные торговые центры, превратившиеся в форменные трущобы.

До сбора взвода, назначенного на 18:30, оставалось около восьми часов. Скорее всего, тогда и обнаружится, что я ушел в самоволку. Я не знал, отправят ли за мной машины или вертолеты, но к наступлению темноты в любом случае собирался затеряться в толпе. Я помнил курс подготовки, который мы проходили у подножия горы Фудзи. Марши по шестьдесят километров, в полном обмундировании. Пересечь полуостров Босо за полдня будет несложно. К началу завтрашнего сражения я уже оставлю далеко позади и повторяющиеся дни, и жестокие смерти, которыми они заканчиваются.

Солнце стояло высоко в небе, омывая меня слепящим светом. Через каждые сто метров вдоль набережной располагались пулеметы калибра пятьдесят семь миллиметров, накрытые белым брезентом. Красно-коричневые полосы ржавчины испещрили древние стальные подставки. Пулеметы были установлены вдоль всей линии побережья, когда мимики добрались до материка.

Впервые увидев эти пушки в детстве, я подумал, что ничего круче и представить нельзя. Черная лакировка и надежная сталь вселяли в меня ничем не объяснимое чувство защищенности. Но теперь, побывав в настоящем бою, я знал с холодной уверенностью, что такими орудиями нападение мимиков ни за что не отбить. Эти пушки двигались как динозавры – каковыми они в общем-то и являлись. Из таких по мимику не попасть. Какая ирония!

А ведь до сих пор к ним были приписаны бригады, обязанные раз в неделю инспектировать их состояние. Бюрократия обожает напрасные расходы.

Возможно, человечество проиграет.

Эта мысль пришла мне в голову невесть с чего, но я уже не смог от нее избавиться.

* * *

Когда я рассказал родителям о том, что собираюсь в армию, они захотели, чтобы я пошел в Береговую охрану. Говорили, что так у меня будет возможность сражаться не идя на войну. Что я буду выполнять жизненно важную миссию, защищая города, в которых живут и работают люди.

Но я хотел сражаться с мимиками вовсе не для того, чтобы спасти человечество. Я уже насмотрелся на такое в кино. Я мог бы копаться в себе до тех пор, пока тело не рассыпалось бы в прах, и все равно не нашел бы даже проблеска желания совершить великие подвиги вроде спасения рода человеческого. Вместо этого я обнаружил проволочную головоломку, которую не решить, сколько ни старайся. Кое-что, скрывающееся в глубине под грудой ее составных частей, отказывалось вставать на свое место. Это меня разозлило.

Я был слабым. Я даже не смог заставить любимую женщину – библиотекаршу – взглянуть мне в глаза. Я думал, неодолимое течение войны все изменит, выкует из меня существо, которое наконец обретет смысл и свободу действий. Возможно, я заставил себя поверить, что на поле боя отыщу последний фрагмент головоломки, без которого нельзя понять, кто такой Кэйдзи Кирия. Но я никогда не хотел стать героем, которого почитают и любят миллионы. Ни разу, ни секунды. Если бы я смог убедить немногочисленных друзей в своих способностях что-то изменить в этом мире, оставить свой след, каким бы легким он ни был, для меня этого было бы достаточно.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.