Подчиняясь приказаниям Федерации действовать как можно более деликатно, "Дерзость" нультранспортировала на борт тех шестерых, что захватили крейсер "Аврора". Среди них был единственный сын катуллианского посла; тем временем переговоры между Федерацией и послом находились в решающей стадии. Ясное дело, никто из шестерых не был силен в управлении крейсерами; пытаясь скрыться, они ухитрились угробить свой корабль, и спасло их лишь ювелирное мастерство Скотта, работавшего с транспортером.
      – Скотти, они на борту? – сказал Кирк в переговорное устройство, вмонтированное в командирское кресло.
      – Так точно, капитан. Целая толпа.
      – Проводи их в зал заседаний, с ними надо поговорить как следует.
      Из переговорного устройства доносились звуки голосов, сливавшихся во все более громкий гул. И вдруг среди этого гула отчетливо послышался женский голос:
      – А зачем нам это?
      Тут Чехов резко вскинул до того склоненную голову; лицо его стало полем битвы между "да это же…" и "не может быть!". Потом мужской голос произнес: "Скажите Герберту, что это не пойдет."
      И все с готовностью забубнили нараспев: "Не пойдет, не пойдет, не пойдет, не пойдет…"
      – Что происходит? – спросил Кирк.
      – Они отказываются, сэр, – отозвался Скотт, перекрикивая песнопение.
      – Почему?
      – Я не знаю. Сидят тут на полу всей толпой, и все. Да вы их сами слышите. Вызвать службу безопасности?
      – Не надо, я сейчас сам спущусь. Сулу, возьмите управление на себя.
      Они со Споком услышали продолжавшееся песнопение задолго до того, как добрались до транспортерного отсека. Эти шестеро и вправду выглядели, как "целая толпа". На одном был незатейливый халат, а на других – и вовсе почти ничего; на одеждах красовались вышитые цветы, на телах – нарисованные. Вся эта "толпа" – трое девушек и трое мужчин – была примерно одного возраста (лет двадцати с небольшим), кроме одетого в халат. Они сидели на корточках, вокруг все было завалено музыкальными инструментами.
      – Мы не в настроении, Герберт, – сказала одна из девушек; судя по голосу, это ее Кирк слышал по внутренней связи. Остальные опять забубнили "Не пойдет".
      – Который из вас Тонго Рэд? – крикнул Кирк.
      Песнопение постепенно умолкло, и вновь прибывшие с любопытством стали поглядывать то на Кирка, то на одного из своих, симпатичного гуманоида, который, несмотря на свое одеяние, источал тот неуловимый аромат, что часто сопутствует богатству и знатности. Гуманоид встал и устремился вперед, храня едва ли не оскорбительное молчание.
      – Вы не под арестом только благодаря влиянию вашего отца, – ощетинился Кирк. – В дополнение к пиратству, вам можно предъявить обвинение еще и в нарушении правил полетов, и во вторжении в неприятельское космическое пространство, и в том, что вы подвергли опасности чужие жизни – как, впрочем, и свои.
      – Какое еще неприятельское космическое пространство? – спросил Рэд.
      – Вы были в ромуланском секторе, когда мы вас выдернули.
      – О, – сказал Рэд, – мое сердце полно сожаления.
      – И вдобавок вы стали причиной межзвездного инцидента, способного разрушить все договоренности, достигнутые между вашей планетой и Федерацией.
      – Ох, крепко ты целуешь, Герберт!
      – Если у вас есть объяснение, я готов его выслушать. Рэд посмотрел на мужчину постарше – того, в халате, – но ответа не дождался, сел рядом с другими и скрестил руки. Кирк обернулся к Споку.
      – Отведите их в лазарет на медосмотр. Они могли облучиться при взрыве "Авроры".
      Тотчас опять загудело: "Не пойдет…". Кирк стал было перекрикивать его, но вмешался Спок:
      – С вашего разрешения, капитан…
      Он сложил руки: большой палец – к большому, указательный – к указательному, в форме яйца, и произнес:
      – Один.
      Вновь прибывших это, похоже, очень удивило. Человек в халате поднялся.
      – Мы есть одно.
      – Один есть начало, – сказал Спок. Юнец с довольно плутоватым лицом сказал:
      – Ты Один, Герберт?
      – Я не Герберт.
      – Он не Герберт. Мы понимаем.
      Кирка эта беседа окончательно сбила с толку. Очевидно, однако, все это что-то значило, поскольку привело к тишине и спокойствию.
      – Сэр, – обратился Спок к мужчине постарше, – если вы расскажете нам, чего вы хотите, мы, вероятно, сможем достичь взаимопонимания.
      – Если вы понимаете Одного, то вам известно, чего мы хотим.
      – Я бы предпочел, чтобы вы изложили ваши намерения.
      Старший чуть улыбнулся.
      – Мы поворачиваемся спиной к смятению и ищем начала.
      – Ваше место назначения?
      – Планета Эдем.
      – Это же смешно, – сказал Кирк. – Эта планета – миф.
      Все так же улыбаясь, старший сказал:
      – И мы протестуем против того, что нас потревожили, нас преследовали, напали на нас, схватили и транспортировали сюда вопреки нашим желаниям и людским законам.
      – Верно, брат, – сказал юнец с плутовским лицом.
      – Мы не признаем ни порядков, установленных Федерацией, ни факта военных действий. Мы не признаем никакой власти, кроме той, что внутри нас самих.
      – Признаете вы власть или нет, я – ее воплощение на этом корабле, – сказал Кирк, с трудом сдерживаясь. – Я руководствуюсь распоряжениями доставить вас с миром на Звездную базу. Оттуда вас вернут каждого на свою планету. Согласно приказаниям, вы – не пленники, а гости. Я жду от вас соответствующего поведения.
      – О, Герберт, – сказал юнец с плутовским лицом, – ты жесток.
      – Мистер Спок, поскольку вы, кажется, понимаете этих людей, вам и иметь с ними дело.
      – Мы почтительно просим доставить нас на Эдем, – сказал человек в халате. Вежливость выражений и мягкость голоса не могла скрыть его оскорбительного высокомерия.
      Кирк проигнорировал просьбу.
      – Когда они пройдут медосмотр, проследите, чтобы их проводили в подходящие каюты и позаботились обо всем, что им понадобится.
      – Есть, капитан.
      – Мы почтительно просим доставить нас на Эдем.
      – У меня совсем другие приказы. И это не пассажирское судно.
      – Герберт, – сказала та девушка, которая уже говорила.
      Остальные подхватили, и, когда Кирк вышел, вслед ему неслось: "Герберт, Герберт, Герберт, Герберт…"
      К тому времени, когда он вернулся на мостик, Кирк едва сдерживал гнев. Садясь в свое кресло, он сказал:
      – Лейтенант Ухура, срочно известите Звездную базу, что у нас на борту – те шестеро, которые захватили космокрейсер "Аврора". И что сам крейсер, к несчастью, уничтожен.
      – Слушаюсь, сэр.
      – Личную ноту катуллианскому послу. Его сын – в безопасности.
      – Капитан… сэр, – нерешительно сказал Чехов. – Мне кажется, я знаю одну из них. По крайней мере, голос ее я узнал. Ее имя – Ирина Галлиулина. Мы вместе учились в Академии Звездного Флота.
      – Кто-то из этих учился в Академии? – недоверчиво спросил Кирк.
      – Да, сэр. Она бросила учебу. Она…
      Чехов недоговорил. Несмотря на его акцент и самообладание, было очевидно, что некое чувство к этой девушке до сих пор бередит его душу.
      Кирк бросил взгляд на входящего Спока, а потом снова обратился к Чехову.
      – Вы хотите увидеться с ней? Разрешаю вам покинуть пост.
      – Благодарю вас, сэр.
      Он быстро встал и вышел; его место занял другой член экипажа.
      Кирк повернулся к Споку.
      – Они в лазарете?
      – Да, капитан.
      – Вы всерьез верите, что Эдем существует?
      – Многие мифы основаны на чем-то реальном, капитан. К тому же разума они не лишены. Доктор Севрин…
      – Их предводитель? Человек в халате?
      Спок кивнул.
      – Доктор Севрин был блестящим инженером на Тибуроне и интересовался акустикой, связью и электроникой. Когда он положил начало движению, с которым мы сейчас столкнулись, его уволили с работы. Младший Рэд унаследовал необычайные способности своего отца к изучению космоса.
      – Но они отвергают это – все, что им дает современный уровень развития технологии – и ищут первобытного.
      – Многие чувствуют себя неловко среди того, что мы создали, – сказал Спок. – Это почти животный бунт. Какое-то глубочайшее отвращение к развивающемуся строго по программе обществу, ко всеобъемлющему планированию, к стерильным, искусно сбалансированным атмосферам. Они алчут Эдема, где вечно Весна.
      – Нам всем этого иногда хочется, – задумчиво ответил Кирк. – Может, это память предков о пещерах…
      – Да, сэр.
      – Но мы не крадем крейсеров и не ведем себя, как беззаботные дети. Что заставляет вас так сочувствовать им?
      – Это не столько сочувствие, сколько любопытство, капитан. Желание понять. Кроме того, они ощущают себя чужими в своих собственных мирах. Это чувство мне знакомо.
      – Гм-м. А что это значит – "Герберт"?
      – Это нечто нелестное, сэр. Так звали одного мелкого чиновника, известного своей закоснелостью и ограниченностью.
      – Понимаю, – сухо произнес Кирк. – Постараюсь быть менее ограниченным, чем тот чиновник. Правда, они делают это затруднительным.
      В приемной диагностического кабинета находилось лишь пятеро из шестерых, когда вошел Чехов. Четверо развалились на полу, слушая юнца с плутовским лицом, который настраивал какой-то инструмент, похожий на цитру. Удовлетворившись полученным результатом, он взял несколько аккордов и начал негромко напевать.
 
      Когда ищешь новую землю,
      Когда теряешь дорогу,
      Когда ищешь добрую землю,
      Когда собьешься с пути,
      Не плачь, не плачь.
      Ох, нет у меня меда и нет сливок,
      Но та мечта, что во мне – не просто мечта.
      Она будет жить, не умрет.
      Она будет жить, не умрет.
      Однажды я встану посреди мечты,
      Посмотрю, как она сияет вокруг меня, и скажу:
      Я здесь! Я здесь!
      В этой новой стране,
      В этой доброй стране,
      Я здесь!
 
      – Браво, Адам, – сказал один из слушателей. Раздался шелест аплодисментов. Чехов откашлялся.
      – Простите, есть среди вас Ирина Галлиулина?
      – Она на обследовании, – ответил Адам. Ударив по струнам, он пропел:
 
 
Хрустну пальцем шутки ради
И подпрыгну ради смеха,
Получу все справки сразу
От Маккоя – вот потеха!
 
 
      – Вы знаете Ирину? – спросил кто-то еще. Чехов кивнул.
      – Послушай-ка, скажи мне, – начал Тонго Рэд. – Почему вы, люди, носите всю эту одежду? Как вы в ней дышите?
      Сестра Чапел вышла из лазарета в сопровождении двоих санитаров. Оглядев потенциальных пациентов, она показала на Севрина:
      – Вы – следующий.
      Севрин обмяк, впадая в забытье. Чапел кивнула санитарам, которые прошли к нему и, подхватив безвольное тело, потащили его в лазарет. Почти сразу же оттуда вышла Ирина.
      – Ирина, – сказал Чехов.
      Не выказав удивления, она улыбнулась своей обычной загадочной улыбкой, которая редко покидала ее лицо – но за которой скрывалась настороженность.
      – Павел Андреевич, – спокойно сказала она. – Я была уверена, что мы именно так неожиданно встретим друг друга.
      – Ты знала, что я был на "Дерзости"?
      – Слышала.
      – Ирина… почему… – он осекся, увидев, что на него устремлены все глаза. – Пойдем.
      Он вывел ее в пустой коридор, и некоторое время смотрел на нее, разглядывая, причудливый короткий наряд, длинные волосы, весь ее почти неряшливый вид. Когда он наконец заговорил, в голосе его ясно слышалось что-то похожее на гнев.
      – Как ты могла сотворить с собой такое? Ты же была ученым. Ты была… приличным человеком. А теперь полюбуйся на себя!
      – Да ты сам-то на себя посмотри, Павел, – спокойно сказала она.
      – Почему ты это сделала?
      – А ты почему?
      – Я горжусь собой таким, какой я есть. Я верю в то, что делаю. Можешь ли ты сказать о себе то же самое?
      – Да.
      На мгновение ее голос затвердел, но потом всегдашняя улыбка вернулась к ней. Чехов взял ее за руку и они направились к ближайшему холлу.
      – Мы не должны так ранить друг друга. Мы должны встретиться с радостью. Сегодня, когда я узнала, что за нами следует твой корабль, я подумала о тебе, я гадала, каким я тебя увижу. Я так много всего вспомнила… Даже в этой униформе я вижу того Павла, которого знала раньше. Счастлив ли ты тем, что делаешь?
      – Да.
      – Тогда я принимаю то, что ты делаешь.
      – Ты даже говоришь, как они.
      Мимо них прошли какие-то люди из экипажа "Дерзости", обернувшись на ходу, чтобы еще раз посмотреть на странную парочку. Чехов завел Ирину в холл.
      – Почему ты ушла? – спросил он.
      – Это ты ушел.
      – Я вернулся, чтобы найти тебя. Я искал, искал… Куда ты подевалась?
      – Я была в городе. С друзьями.
      – Ты никогда не чувствовала того же, что и я. Никогда.
      – Чувствовала.
      – Тебе просто нечем так чувствовать. Даже когда мы были близки, ты была не со мной. Ты думала о чем-то другом. Она покачала головой, все так же улыбаясь.
      – Тогда почему ты меня сторонилась?
      – Потому что ты не одобрял моего поведения. Совсем как сейчас. Ох, Павел, ты всегда был таким… Таким правильным. А в глубине души отчаянно хотел быть другим. Уступи себе. Ты станешь счастливее, вот увидишь.
      – Иди-ка ты к своим друзьям, – мрачно сказал Чехов.
      И она тут же ушла, все с той же доводящей до бешенства улыбкой. Судя по доносившемуся из коридора гулу, у лазарета, похоже, начинался очередной базар. Чехов быстро пошел вслед за ней.
      Шум исходил из приемной лазарета, где происходило нечто, весьма напоминавшее рукопашную. Прибывшие с "Авроры" пытались проникнуть внутрь, стараясь одолеть противодействие сестры Чапел и двоих стражей порядка. Все они громко, сердито кричали, требуя, чтобы их впустили и чтобы им позволили увидеться с Севриным.
      Кирк вышел из лифта и протиснулся сквозь толпу, не преминув бросить на Чехова красноречивый взгляд: "А ты тут какого черта?!"
      – Герберт, Герберт, Герберт, Герберт, Герберт… Двери лазарета автоматически закрылись за Кирком и сестрой Чапел, милостиво приглушив звук.
      – Я думала, все такие звери давно в клетках, – сказала Чапел.
      Севрин с вызывающим видом сидел на койке; два санитара были готовы его схватить. Маккой, по-видимому, заканчивал какую-то сложную диагностическую процедуру.
      – Что тут у тебя, Кощей?
      – Да есть загвоздочка. Этот твой приятель отказывался проходить медосмотр. А теперь выясняется, что у него были на то причины.
      – Я отказываюсь принимать на веру то, что вы якобы обнаружили.
      – А что вам еще остается?
      – Все эти ваши находки суть плоды предубеждения, но не науки.
      – Я не знаю, что собирался делать этот человек на некой первобытной планете, – продолжил Маккой. – Предположим, что таковая существует. Но я могу рассказать тебе, что было бы, если бы он там высадился. Не прошло бы и месяца, как этих "первобытных" осталось бы так мало, что им не под силу было бы даже хоронить умерших.
      – Вздор, – сказал Севрин. – Вздор.
      – Хотел бы я, чтобы так оно и было. Есть, Джим, такая скверная маленькая козявка, эволюционировавшая в последние несколько лет. Его произвела на свет наша асептическая, стерилизованная цивилизация. Synthococcus novae. Он смертелен. Мы можем провести иммунизацию к нему, но пока еще не побили его окончательно.
      – Вы нашли у него этот микроорганизм? Он болен? – спросил Кирк. – А остальные?
      – У остальных этот микроб не обнаружен. Да и он не болен. Он – носитель. Помнишь свою древнюю историю? Мэри, разносившую брюшной тиф? Он иммунен к своему микробу, как была она иммунна к своему. Но он носит в себе болезнь, распространяя ее среди окружающих.
      – Команда – в опасности?
      – Может, и нет. Все мы, до того как ступили на борт, прошли иммунизацию максимально широкого спектра. Полагаю, что и его друзья тоже свое получили. Но все же необходима полная программа ускоренной иммунизации. Мне придется обследовать каждого, находящегося на борту. Может быть кому-то он уже передал своего микроба. До тех пор, пока это не сделано, этого парня следует держать в полной изоляции.
      – Это возмутительно, – сказал Севрин. – Со мной все в порядке. Вы меня не изолируете, вы меня в тюрьму сажаете. Изобретаете преступление, признаете меня виновным, приговариваете меня…
      – Не хотите ли сами произвести анализы, доктор? – Ответа не было. – Вы знали, что вы – носитель, еще до того, как пустились в дорогу, не так ли?
      – Нет!
      – Тогда почему вы воевали против этого обследования?
      – Это было посягательство на права личности…
      – Ой, не говорите так красиво.
      – Изолируйте его, – сказал Кирк.
      – Будь готов к протестам его друзей. Они горластые…
      – Готов, готов.
      В коридоре все так же было полно народу; четверо спасенных с "Авроры" (недоставало одной из девушек) сидели или лежали, развалясь, на палубе; меж ними стояли Сулу, Чехов и еще несколько членов экипажа. Демонстранты опять скандировали, но на этот раз – каждый свое:
      – Даешь Эдем!
      – Свободу Тому Севрину!
      – Джеймс Кирк – недоумок!
      – Маккой – коновал!
      Сулу разговаривал с одной из девиц в промежутках между лозунгами. Он выглядел смущенным, но зачарованным. Поэтому никто и не заметил, как вышел Кирк.
      – Ты им не принадлежишь, – говорила Сулу девица. – Ты знаешь, чего мы хотим. Да ты и сам того же хочешь. Будь с нами!
      – Откуда ты знаешь, чего я хочу, Мэвиг?
      – Ты молод. У тебя молодые мысли, брат. Протянув правую руку, она дала ему яйцо.
      – Мистер Сулу, – раздался резкий голос Кирка. Сулу вздрогнул, на мгновение застыл от смущения, а потом поспешно вернул Мэвиг яйцо.
      – Объяснитесь, мистер Сулу.
      – Тут нечего объяснять, сэр.
      Кирк обернулся к остальным протестующим, которые, увидев его, зашумели еще громче.
      – Доктора Севрина отпустят, как только мы убедимся, что это не опасно с медицинской точки зрения.
      – Герберт, Герберт, Герберт, Герберт…
      Не обращая на них внимания, Кирк большими шагами направился к лифту, переступая через лежащие тела; рядом шел Сулу. За ними последовал Чехов. Когда он проходил мимо Ирины, она соблазнительно откинулась на спину.
      – Не оставайся с Гербертом. Будь с нами. Ты станешь счастливее. Иди к нам, Павел.
      – Сомкнись с нами, Павел, – сказал Адам.
      – Будь с нами.
      – Сомкнись с нами, Павел. Сомкнись с нами, Павел. Адам коснулся струн своего инструмента и запел:
 
 
Кремень-человек заточает мой разум в тюрьму,
Судья стучит молотком, говоря:
Не брать на поруки.
И я оближу его руку, и завиляю хвостом…
 
 
      К счастью, тут открылись двери лифта, и Кирк, Сулу и Чехов спаслись бегством.
      На мостике все шло как обычно: Спок был за старшего, и вообще там сейчас был ну прямо тихий приют. Чехов и Сулу прошли к своим постам. Но прежде чем уселся Кирк, включился сигнал переговорного устройства.
      – Инженерная служба – мостику, – прозвучал голос Скотта.
      – Здесь Кирк.
      – Капитан, я только что был вынужден выгнать отсюда одну из этих… как их бишь там… босоногих. Она вошла, наглая, как… и попыталась подстрекать моих людей к недовольству.
      – Ладно, Скотти, – он выключил интерком и повернулся к Споку; его раздражение наконец-то начало прорываться наружу. – Мистер Спок, я, видимо, не способен общаться с этими людьми. Как вы думаете, вы сможете убедить их вести себя в рамках дозволенного?
      – Приложу все усилия, сэр.
      – Если бы все это не делалось ради сына посла, они давно уже были бы в карцере.
      – Разумеется, сэр.
      Спок вышел.
      Он обнаружил Севрина в изоляторе. Тот сидел, скрестив ноги в позе, похожей на йоговскую, всем своим видом выражая холодную враждебность. Снаружи, в коридоре, стоял одинокий охранник. Спок находился по другую сторону изолирующего экрана.
      – Доктор, можете ли вы удержать ваших людей от вмешательства в корабельные дела?
      – Я не могу повлиять на то, что они делают.
      – Они уважают вас. Они прислушаются к вашим словам. Для их же блага, доктор, вы должны их остановить.
      Севрин поднял недобрые глаза на Спока: в них ясно читался ответ.
      – Доктор Севрин, я могу помочь вам и вашим последователям. Я могу использовать возможности "Дерзости", чтобы установить, существует ли Эдем, и определить его точное местоположение. Я могу поставить вопрос о вас перед Федерацией, которая могла бы дать вам разрешение колонизовать эту планету. Ответа не было.
      – Ни вам, ни вашим последователям не может быть сейчас предъявлено обвинение серьезнее кражи, ну и еще нескольких незначительных правонарушений. Эти обвинения могут быть сняты. Но подстрекательство к мятежу может нарушить равновесие. И Федерация никогда не позволит преступникам колонизовать планету. Если ваши последователи будут упорствовать, такое обвинение им будет предъявлено, и Эдем будет им навеки заказан.
      – А мне он уже заказан, – тихо сказал Севрин. – Голос его был негромок, но в глазах мерцал фанатический блеск.
      Спок поколебался немного.
      – То есть вы знали, что вы – носитель?
      – Конечно, знал. Вы изучили мою жизнь. Вы знаете о приказах, согласно которым я могу путешествовать лишь там, где есть высокая технология – из-за того, что таит в себе мое тело.
      – Я не могу понять, почему вы должны им не подчиняться.
      – Потому что это для меня – яд! – Севрин посмотрел вокруг, как будто видел всю технику корабля, олицетворяющую всю технику космоса. – Эта дрянь, которой вы дышите, среди которой вы живете. Искусственная атмосфера, которой мы укутали каждую планету. Программы компьютеров, управляющие вместо вас вашим кораблем и вашими жизнями. То отродье, что несет мое тело! Вот что сделала для меня ваша наука! Вы меня заразили!
      Он погрозил потолку кулаком; его "вы", несомненно, относилось не к Споку, а ко всей Галактике. Он вскочил и принялся расхаживать по комнате.
      – Только первобытные люди могут меня очистить. Я не могу очиститься, пока я не окажусь среди них. Только они живут правильной жизнью. Я должен дойти до них.
      – Само ваше присутствие окажется гибельным для тех людей, чьего общества вы ищете! И вы, разумеется, это знаете.
      – Я должен дойти до них и стать одним из них. Вместе мы сотворим такой мир, какого никогда не видала эта галактика. Такой мир, такую жизнь… такую жизнь!
      Истратив всю свою страсть, Севрин сел, но тут же посмотрел на Спока, вскинув голову; слабая улыбка тронула его губы.
      – А теперь вы пытаетесь убедить меня в том, что ваши машины найдут, как меня вылечить. И я смогу отправиться, куда захочу.
      – Да, доктор.
      – И по этой причине я должен убедить моих друзей вести себя хорошо, и им будет позволено то же, что и мне.
      – Да
      – Пришлите их сюда, – сказал Севрин, все так же улыбаясь. – Я поговорю с ними.
      То была нелегкая победа с сомнительными плодами. Спок вернулся на мостик.
      – Они ведут себя намного тише, – сообщил Кирк. – Как вам удалось этого достичь?
      – Я тут ни при чем. Сэр, не уделите ли вы мне одну минуту?
      Кирк поднялся, и они прошли к посту Спока.
      – В чем дело?
      – Доктор Севрин – душевнобольной. Я не справлялся на этот счет у доктора Маккоя. Но я в этом не сомневаюсь.
      – Скажу Кощею, чтобы он его еще раз обследовал, – произнес ошеломленный Кирк. – Вы его так уважали. Я очень сожалею, мистер Спок. Хотя это объясняет многое из того, что они натворили.
      – Крах его разума не повлиял на мое сочувствие к основанному им движению, сэр. Нет ничего безумного в том, что они ищут… Я дал обещание, которое очень хотел бы сдержать. С вашего разрешения, я должен определить местоположение Эдема. Я буду работать у себя в каюте. Не мог бы мистер Чехов помочь мне из резервной рубки?
      – Мистер Чехов, помогите мистеру Споку.
 

***

 
      Резервная рубка была пуста, если не считать Чехова, который склонился над графопостроителем, изучая то, что выдавал компьютер.
      Из переговорного устройства раздался голос Спока:
      – Готов принять ваши графики, мистер Чехов. Чехов вставил кассету в компьютер. Тут открылась дверь, и в комнату неуверенно вошла Ирина.
      – Мне сюда можно? – спросила она.
      Чехов всем своим видом показывал, что полностью поглощен работой.
      – Да
      – Я тебя искала, Павел. Что это за комната?
      – Резервная рубка.
      – А зачем она?
      – В случае, если главная рубка выйдет из строя или будет сильно повреждена, мы сможем управлять кораблем отсюда.
      – А-а…
      – Ты зачем пришла?
      – Чтобы извиниться. Я не должна была тебя задирать. Это было жестоко с моей стороны.
      – Это неважно, – сказал Чехов.
      – Нет, важно. Это идет вразрез со всем тем, во что я верю.
      – Давай не будем обсуждать то, во что ты веришь.
      – А еще мне не нравится, когда ты на меня сердишься, – проворковала она, – или даже просто не одобряешь то, чем я занимаюсь.
      – Тогда почему же ты этим все-таки занимаешься?
      Она принялась бродить по комнате, разглядывая приборы с детским любопытством. Чехов продолжал работать, но глаза его следили за ней, когда она не смотрела в его сторону. Наконец она опять подошла к нему.
      – Над чем ты трудишься?
      – Помогаю мистеру Споку определить, где находится ваш Эдем.
      – А теперь ты меня дразнишь, – сказала она неожиданно колючим голосом.
      – Не дразню. На этих кассетах – звездные карты, и мы смотрим, не испытывают ли планеты разных звездных систем влияния других, еще не открытых пока небесных тел.
      – И ты все это знаешь?
      – Чего не знаю, то нахожу в банках данных. Даже если бы я ничего не знал, я смог бы управлять этим кораблем, всего лишь изучая то, что в них хранится. Они содержат всю сумму человеческих знаний. Они помогают нам в навигации, управлении, жизнеобеспечении…
      Она подвинулась к нему и склонилась над компьютером.
      – Они говорят вам, что вам делать. А вы делаете то, что вам говорят.
      – Нет. У нас есть и свое собственное мнение, и мы его тоже принимаем в расчет.
      Она придвинулась еще ближе.
      – Я никогда бы не смогла подчиняться компьютеру.
      – Ты никогда никого не слушала. Ты всегда хотела быть другой.
      – Не просто другой. Той, что я хотела быть. Делать то, что хочешь, – в этом нет ничего плохого.
      Она посмотрел ему прямо в лицо, все так же улыбаясь. Чехов вскочил, обнял ее и жадно поцеловал.
      – Я перестал получать информацию, мистер Чехов, – сказало переговорное устройство. – Спок – мистеру Чехову. Повторяю. Я перестал получать информацию.
      Чехов высвободился и включил связь.
      – Простите, мистер Спок. Я немного замешкался.
 

***

 
      Получив соответствующее разрешение, прибывшие с "Авроры" расположились в комнате отдыха. Адам и Мэвиг нежились, когда вошел Рэд.
      – Его зовут Сулу, – сказал Рэд. – Специалист по оружию и навигации. Его хобби – ботаника.
      – Сможешь?
      – Смогу. Я секу в ботанике. Это моя любимая наука. Кто твой?
      – Вулканит. Сейчас Спок – практически Один. Вошла Ирина; остальные тут же навострили уши.
      – Из резервной рубки можно управлять всем. Компьютеры хранят всю необходимую нам информацию. Мы сможем это сделать.
      – Начинает что-то вытанцовываться, – сказал Адам.
      – Когда это случится?
      – Чем скорее, тем лучше. Как сказал Севрин, мы должны немедленно пойти в народ и склонить на свою сторону всех, кого только можно.
      – Как ты это себе представляешь – склонить на нашу сторону?
      – Надо просто держаться дружелюбно. Вы знаете, как держаться дружелюбно, тогда и они станут держаться дружелюбно и мы станем едины. Идет? Рассеиваемся. Помните: мы приглашаем их на вечеринку, а развлечения – за нами.
      – Мне нравятся вечеринки, – сказал Рэд.
      – А мне нравится то развлечение, которое мы задумали. Все свое получат.
      Адам и Рэд понимающе усмехнулись друг другу. Потом все разошлись в разные стороны. Адам направился прямиком в каюту Спока.
      – Войдите, – сказал Спок рассеянно.
      Он сидел за компьютером, изучая выдаваемые изображения и кратко что-то записывая. Адам робко приблизился к нему.
      – Я вам мешаю? – спросил он. Спок покачал головой.
      – Меня интересовало, что… – Он замолчал, заметив лютню, висевшую на стене позади Спока. – У, брат! Да ты играешь?! Спок кивнул.
      – Она с Вулкана? Можно, я попробую?
      Спок снял лютню и передал ее Адаму; тот извлек несколько созвучий.
      – Ну, теперь-то… Теперь понятно. Я въезжаю, брат, правда. Давай.
      Он вернул лютню Споку, который с удовольствием сыграл несколько рулад.
      – Класс. Давай устроим сэйшн, ты и мы все. Будет саунд что надо. Я вот за чем пришел. Я, знаешь, хотел спросить; наш достойный капитан у себя наверху не совсем въезжает, но, может, он разрешит нам сэйшн? Понимаешь, мы хотим что-нибудь сделать с вами вместе, как вы нас просили, вот я и спрашиваю.
      – Если я вас правильно понял, – сказал Спок, – полагаю, ответ вполне может быть утвердительным.
      – Я это словечко разнесу.
 

***

 
      Зал отдыха был битком набит. Свет приглушили, и группа с "Авроры" приковала к себе внимание всех зрителей. Они пели. Те члены экипажа, кто не мог присутствовать, слушали музыку по внутренней связи. Слова были такие:
 
      Я говорю о тебе.
      Я говорю обо мне.
      Давным-давно, когда Галактика была юной,
      Человек понял, что ему надо делать.
      Понял, что ему надо есть и пить,
      И лишь много позже он понял, что надо
      Еще и думать.
      Речитатив:
      Я стою здесь и удивляюсь.
      Пение:
      Если человек говорит другому: "Прочь с дороги",
      Этим он громоздит для себя Беспокойство на весь день.
      Но все тревоги кончаются разом,
      Когда человек говорит другому: "Будь моим другом".
      Речитатив:
      Так что же должно случиться?
      Пение: