Несмотря на относительную безопасность, они двигались медленно из-за пленников, которые шли пешком, хотя тех из них, кто согласился служить под началом Селика, он освободил и они ехали вместе с его воинами. Берта, могучая женщина, назвавшая Рейн «Полоумной», когда та добровольно связала себя, помогала Бланш и все время что-то причитала. Рейн радовалась, что легкая желтуха, случившаяся у Берты, постепенно проходит благодаря диете, которую Рейн ей назначила, — как можно больше зелени и печень зверей и птиц, когда их удавалось убить на охоте. Третья женщина по имени Идифу, лет тридцати с небольшим, на редкость грязная и грубая, большую часть времени проводила в лесу на спине, обслуживая любого, кто соблазнялся ее сомнительными прелестями.

Когда они наконец добрались до Равеншира, родового дома Тайкира, Рейн, несмотря на усталость, принялась все осматривать. Она много слышала от матери об этом замке и никак не могла поверить, что жалкие развалины и есть то процветающее владение, которым она восхищалась. Не только поля казались заброшенными, но и дома крестьян, больше похожие на лачуги, стояли пустые и полуразрушенные. Замок из камня и дерева напоминал форт времен дикого Запада с деревянным забором, поставленный на вершине холма. Рейн покачала головой, глядя на эту картину разрухи и бедности.

Тайкир был расстроен не меньше, чем она.

— Что случилось?

Он пожал плечами.

— Дедушка Дар и бабушка Ауд долго держались и не пускали сюда саксов, не требуя помощи от отца или от меня с Эйриком. Потом они умерли.

— Замок принадлежит тебе?

— Мне или Эйрику. Он старший, и у него право наследования. К тому же он в чести у короля Ательстана. Саксы не посмеют отобрать у него родовой замок. Со мной, — продолжал он со смешком, — другое дело. Король саксов с удовольствием бы разрушил здесь все до основания и меня извел, если бы мог.

— Ох, Тайкир! Сколько драк и вражды! Ради чего?

— Для этого не нужна причина, сестра. Ты скоро поймешь. Саксы ненавидят «язычников-скандинавов», те, в свою очередь, «проклятых саксов». Это в порядке вещей и будет продолжаться до тех пор, пока тех или других не сотрут с лица земли.

Рейн печально покачала головой. Она могла бы сказать Тайкиру, что викинги уже проиграли битву британцам, но не ее дело вмешиваться в историю.

— А тебе здесь безопасно?

— Пока да. Мне надо совсем выздороветь.

— А потом?

— Может быть, навещу моего кузена Хаакона. Он сейчас король Норвегии и ему нужны хорошие воины, ведь его братец Эрик Кровавый Топор спит и видит заполучить его трон. Или буду воином в Византийской империи. Нет, самое лучшее — помочь Селику отправить в могилы побольше саксов.

Рейн вздохнула.

— Тайкир! И ты туда же.

Он махнул рукой, словно все, о чем они говорили, не стоило ее беспокойства, и сказал с озорным блеском в глазах:

— А почему бы мне не отправиться в твою страну? Если у вас там все женщины такие, как ты и твоя мать, я бы, не задумываясь, забыл ненадолго о здешних драках.

Ничего себе перспектива — Тайкир обрушивающий свои варварские чары на современных свободных женщин. У Рейн было несколько подруг, которые молниеносно заглотнули бы викинга с потрохами. Впрочем, были и другие, которые сами позволили бы себя проглотить.

Рейн уже поняла из прежних разговоров, что Тайкир не верит, будто она явилась из будущего. Он не сомневался, что Рейн по какой-то причине скрывает, откуда она на самом деле.

— Увы, моя страна для тебя недоступна. Я и сама-то не знаю, сумею ли вернуться обратно.

— А как ты оказалась здесь? Впрочем, не говори. Вдруг ты на самом деле прилетела на ангельских крыльях.

Рейн улыбнулась и шутливо ткнула его под ребро.

— Убби все болтает.

— Как помело, — подтвердил Тайкир и ответил ей ласковой братской улыбкой.

Они въехали в заброшенный двор, и Селик помог Тайкиру слезть с коня, подав ему самодельный деревянный посох. Потом он приказал своим людям позаботиться о лошадях и отправил нескольких воинов поохотиться и поискать овса для лошадей.

Они вошли в большой зал замка, и Рейн сразу поняла, чем займется вместе с пленниками. На высоких стропилах висели летучие мыши, рядом было множество птичьих гнезд. Солома, устилавшая каменный пол, вся перепрела и сгнила. Рейн вздрогнула, когда на нее отвратительно пахнуло пылью и плесенью.

Она даже подумала, что лучше уж спать и есть на улице, но увидела страдание на лице Тайкира и вспомнила, что это и ее дом тоже, поэтому она решила сделать все, что в ее силах.

Сначала надо было заняться кухней и спальнями. Она приказала Берте и Идифу собрать все матрацы, вынести их на кухонный двор и почистить, а сама вместе с Бланш отправилась по длинному коридору в кухню.

Прежние обитатели начисто обобрали замок. Слуги, когда уходили, унесли с собой все горшки, котлы, стулья, ничего не оставили. Лишь большой деревянный стол одиноко стоял в центре, да на полке возле раковины валялась дюжина кусков грубого мыла. Стол, наверное, оказался слишком тяжел для воров, а может быть, его просто еще не успели украсть. Мыло же, насколько Рейн уже получила представление о людях десятого века, не имело для них особой ценности.

Рейн два часа скребла пол и стол, сметала паутину со стен и с потолка, пока Бланш таскала и разбирала кухонную утварь и посуду, которую они везли с самого Бруненбурга. Наконец кухня приобрела более или менее приличный вид, и над пылающим огнем зашипела оленина.

Рейн отправилась во двор посмотреть, чем занимаются Берта и Идифу. Оказалось, что они в огромных котлах кипятят льняные простыни вместе с грязной одеждой воинов.

— Ты все делаешь не так, — проворчала Берта, когда Идифу длинной палкой вытащила из котла штаны и туники и не спеша понесла их к другому котлу с чистой водой, оставляя за собой огромную лужу. Прополоскав, она их не отжала, а сразу развесила на ближайшем кусте. — Надо сначала выжать воду, дура. Не всю же ночь нам тут валандаться. Да с твоей работой и за неделю ничего не высохнет.

— Засунь их себе в зад, старая ведьма, — прошипела Идифу. — А то мне больше нечем заняться! — И она оглянулась на очередного воина, похотливо поглядывавшего в ее сторону.

Берта увидела Рейн и бросилась за помощью.

— Хозяйка, пусть эта шлюха покрутится тут на своих ногах, а не задирает их почем зря. Я одна не справлюсь.

— Идифу, — ледяным тоном произнесла Рейн, — если ты уйдешь, не закончив стирку, клянусь, я посажу тебя на цепь в подземелье. — Рейн понятия не имела, есть ли здесь что-нибудь похожее на узилище. — И тебя не будут кормить неделю.

Она подумала, что совсем не возражала бы продать эту рабыню.

Идифу пробормотала что-то вроде «проклятой суки», но все же вернулась к работе.

— Делай все, что тебе скажет Берта.

Берта просияла, как полная луна.

— Перестань вертеть задом каждый раз, когда мимо проходит мужчина, — услышала Рейн, возвращаясь на кухню.

— Ты злишься, потому что, верти — не верти задом, ты все равно никому не нужна, — взвизгнула Идифу.

Рейн услышала громкий всплеск и обрадовалась, решив, что Берта сунула потаскушку в котел с холодной водой. Трудновато быть пацифисткой в десятом веке. Стоит жизни надавить посильнее, и куда только деваются принципы?

Позднее, когда все пообедали, Селик зашел на кухню и сказал, что он, Тайкир и другие воины собираются на ближайший пруд помыться.

— Если хочешь, я подожду и мы пойдем вместе, — сказал он ей на ухо хриплым, низким голосом.

Бланш пристально и с интересом смотрела на них из угла комнаты.

— Нет, — торопливо ответила Рейн, и ее обдало жаром, едва она вспомнила их последнее купание.

Серые глаза Селика затуманились. Он тоже его вспомнил, и его чувственные губы изогнулись в понимающей усмешке.

— Что ж. Как-нибудь в другой раз.

Вечером Рейн поднималась на второй этаж в спальню, ощущая такую усталость, какой она не помнила со времен медицинской школы. Тайкир уже спал в соседней комнате, утомленный путешествием и болезнью.

Когда она открыла дверь, Селик как раз раздевался, и стоило ей увидеть его великолепное полуобнаженное тело, как ей немедленно захотелось закрыть дверь и убежать подальше. С трудом проглотив застрявший в горле комок, она стала старательно обходить взглядом его чистые, рассыпавшиеся по плечам волосы, голую мускулистую спину, тонкую талию… Господи Иисусе!

— Закрой дверь, — сказал он. — Здесь холоднее, чем на груди у ведьмы.

У них не было чистых половиков, поэтому Селик разложил шкуры прямо на полу. Тепло было только возле очага, и Рейн, которая только что вымылась, уже успела замерзнуть. Вся дрожа, она продолжала стоять в дверях.

— Иди сюда.

Рейн неохотно двинулась поближе к очагу… и к Селику. Она спала рядом с этим мужчиной уже две недели, знала запах его кожи, его дыхание, тепло его тела. Однако в маленькой спальне все было совсем по-другому. Совсем по-другому… Воздух в комнате как будто сгустился, и в нем чувствовалось странное напряжение.

Она хотела бежать. И она хотела остаться.

Рейн не обманывалась насчет Селика. Опытный любовник, он, конечно же, понимал, что она чувствует. Она видела это в глубине его дымчатых глаз, ловивших каждое ее движение, в возбужденном подрагивании губ, в его неловких движениях.

Он снял штаны и встал перед ней, руки в боки, ноги слегка раздвинуты, совсем голый. Господи Боже! Это нечестно.

Она на секунду закрыла глаза, стараясь собраться с мыслями. Огонь серебрил его волосы, сверкал на могучей груди и белом сильном животе. От Селика исходила такая энергия, противостоять которой было почти невозможно.

— Раздевайся, дорогая, — хрипло проговорил он.

Рейн в ужасе посмотрела на него.

А он провел кончиком языка по своим полным губам и рассмеялся.

— Я ни к чему тебя не принуждаю. Мы будем просто спать… если ты так хочешь.

— Ага! — дрогнувшим голосом произнесла Рейн и подчеркнуто внимательно посмотрела на его возбужденную мужскую плоть, которая стала еще больше под ее взглядом.

— Ох, — тихонько простонала она, чувствуя, как слабеет ее решимость.

Селик шагнул к ней. Рейн попятилась.

Тогда он поднял руки над головой, словно сдаваясь, и повторил:

— Я не хочу тебя принуждать.

Он лег на шкуры и укрылся чуть не с головой, демонстрируя добрые намерения.

— Ложись, Рейн. У нас был трудный день, и мы оба устали.

Рейн ни на минуту не поверила, что он так уж устал.

— Селик, это нехорошо, что мы все время спим вместе.

— Ты уже говорила.

— Думаю, мне лучше пойти вниз к Бланш.

— А почему ты думаешь, что Бланш спит одна?

— Что?

Селик пожал плечами.

— Она не раз предлагала мне себя, и я не верю, что я один такой.

Тебе лучше поверить, с тяжелой душой подумала Рейн, гадая, сколько Селик еще сможет сопротивляться малютке Бланш.

Вот черт!

— У тебя нет выбора. Ты все равно будешь спать со мной, — заявил он твердо, похлопав по шкурам. — Ты моя заложница.

Она застонала.

— Селик, я не буду заниматься с тобой любовью. Зачем мучить себя?

— И тебя тоже? — поинтересовался он, вопросительно изогнув левую бровь.

— И меня тоже.

Он улыбнулся, совершенно удовлетворенный ее признанием. Сдаваясь, она опустилась на шкуры поближе к огню.

— Нет. Сначала разденься.

Рейн вновь встала и посмотрела на него сверху вниз.

— Я спала в одежде все время, пока мы добирались сюда.

— Ну и что? Сейчас другое дело. Мне все равно, явилась ты из будущего, как говоришь, или с проклятой луны, ты должна принимать наши обычаи, если живешь среди нас.

Селик сел и, обхватив руками колени, не сводил с нее глаз все время, пока она раздевалась.

Рейн чувствовала, что лицо у нее пылает, но она постаралась не показать, как нервничает, раздеваясь перед этим самонадеянным варваром. Господи, какая же она большая и неуклюжая. Раньше, когда она спала с мужчинами, то раздевалась в темноте, стесняясь своего тела. Они, похоже, не возражали.

В комнате слышалось только потрескивание поленьев в огне, да тяжелое дыхание Селика, когда на ней остались, наконец, только кружевной лифчик и трусики. Его взгляд обжигал ей кожу. Когда же их глаза встретились, она отпрянула, словно ее ударило током.

— И это, — потребовал он хриплым голосом, показав на ее белье.

Возможно, ей это показалось, но она была почти уверена, что слышит его тяжелое и прерывистое дыхание.

Удивившись, Рейн ничего не сказала, лишь вызывающе задрала нос и сбросила с себя лифчик и трусики, подавляя почти неодолимое желание чем-нибудь прикрыться под его пристальным взглядом. Даже одетая, она не забывала о своих недостатках, а уж голая ощущала себя до ужаса непривлекательной, как в шестом классе, когда была самой рослой из девчонок и на нее градом сыпались насмешки злых мальчишек.

Селик не смеялся над ней. Его глаза ласкали ее тело, и там, где они останавливались, вспыхивал огонь. В первый раз в жизни она ощутила свою привлекательность.

— Ты самая красивая женщина, какую я когда-либо видел, — с восторгом прошептал он.

А ей на глаза навернулись слезы.

— Не надо, Селик. Не шути так.

Он удивленно посмотрел на нее и, подняв верхнюю шкуру, позвал ее к себе на ложе.

Она легла, позаботившись, чтобы не коснуться его. Селик мягко проговорил:

— Мужчины в твоем времени, должно быть, полоумные, если приучили тебя стыдиться своего тела. Рейн, ты действительно красива.

Он ласково убрал с ее лица прядь волос.

— А я думаю, это ты полоумный, — проговорила она с неуверенным смешком, но все же довольная его словами, хотя, может быть, он всего-навсего таким образом соблазнял ее. Странно, но ей вдруг очень захотелось быть красивой для Селика. — Вспомни, ты сам не раз сравнивал меня то с деревом, то с лошадью.

Селик усмехнулся и провел пальцем по ее плечам. Рейн задрожала от острого, почти нестерпимого наслаждения.

— Так всем известно, как я люблю лошадей и высокие деревья.

Она повернулась, желая отплатить ему за шутку. И совершила большую глупость! Грудью она коснулась его руки, и он вздрогнул, словно его ударило током. Рейн тотчас повернулась обратно к огню, чтобы спрятаться от его всевидящих глаз.

Неожиданно даже для самой себя она расплакалась, и слезы ручьями потекли по ее лицу. Она так сильно желала Селика, что совсем ослабела в борьбе со своими принципами.

— Рейн, почему ты плачешь? Я ничего тебе не сделаю, если ты не хочешь.

Глупый мужчина, неужели он вправду не понимает, чего я хочу?

Селик погладил ей руку, и она вся затрепетала от его ласки.

— Может быть, ты боишься, что будет ребенок? Не бойся. Я об этом позабочусь, — тихо сказал он, целуя ей плечи и шею.

Рейн ощущала прикосновение его стального члена к своим ягодицам и не могла думать ни о чем другом. Она истерически хихикнула.

— Это что-то новенькое. Как же ты гарантируешь мне безопасный секс? У тебя есть презерватив?

— Нет. Я не пользуюсь этими забавными штучками, о которых говорила твоя мать. — Она услышала его смешок. — Я следую примеру вашего библейского Онана — извергать семя вне тела.

Когда она недоверчиво фыркнула, он рассмеялся.

— Уж не хочешь ли ты прочитать мне лекцию о контроле над рождаемостью, вроде той, что твоя мать читала женщинам короля Зигтригга?

— Моя мать читала… — воскликнул Рейн и повернулась поглядеть на его смеющееся лицо. — Впрочем, неважно.

Как бы там ни было, она уже узнала более чем достаточно о скандальном поведении своей матери.

— Не понимаю, почему ты так уверен, что не стал отцом какого-нибудь ребенка… раз используешь такой метод.

— Уверяю вас, леди, у меня нет живых детей.

— Ладно, может быть, ты и прав, но тебе просто везло, раз ты предпочитаешь прерывать акт до семяизвержения.

Селик чуть не задохнулся от возмущения.

— Ну что ты за женщина? Разве можно так грубо?

— Я врач, черт побери. И вот что я тебе скажу, Селик. Всего несколько мгновений назад на кончике твоего пениса была капля спермы…

У Селика чуть ли не крик вырвался из груди и глаза полезли на лоб то ли от ее слов, то ли оттого, что от нее ничего невозможно было скрыть.

— И если бы ты занялся любовью с женщиной в этот момент, то сколько хочешь прерывай сношение, она все равно могла бы забеременеть.

— Я полагаю, что сперма и пенис — именно то, что я думаю? — сухо спросил он и поинтересовался после того, как она кивнула: — Ребенок не может быть, если семя извергается снаружи?

— Может. Дурачок, одной маленькой капли, попавшей внутрь, хватит — и не на одного ребенка.

— Ты все выдумываешь. Это неправда.

— Правда, Селик. Говорю тебе как врач. Я много раз видела подтверждение этому.

Сначала он смотрел на нее с ужасом, не веря ни одному ее слову, а потом в его взгляде появился страх.

— Вот уж не подумал бы, — прошептал он с отвращением. — Значит, мне повезло, что я не наплодил кучу младенцев.

И, к огорчению Рейн, повернулся на другой бок.