ГЛАВА 14

Первое, что Рейн сделала утром, — это схватила Убби за руки и отвела его в освещенную солнцем комнату Гайды. Она надеялась уговорить его, чтобы он помог ей перевезти уснувшего Селика в его загородное поместье.

— Убби, я должна тебе признаться. Я и в самом деле ангел-хранитель, посланный Богом.

Говоря это, Рейн скрестила пальцы за спиной, чтобы не гневить Бога наглым обманом и, на всякий случай, скрестила еще ноги.

Туманные глаза Рейн стали круглыми, как блюдца.

— О, я знаю, хозяйка. Я то же самое говорил хозяину, но он мне не верил. Он-то считает, что ты явилась из сумасшедшей страны, где живут сумасшедшие люди, у которых сумасшедшие порядки. Но я знал. Я чувствовал.

— Убби, ты христианин? Он смутился.

— Меня крестили, как моего хозяина, но я верю в скандинавских богов.

— Ничего, — похлопав его по плечу, сказала Рейн. — Бог поймет.

— Ты думаешь? — с надеждой спросил Убби.

— Да. Знаешь, Убби, Бог просил меня кое-что сказать тебе.

За это я буду гореть в аду.

Нет.

Рейн посмотрела на Убби, который стоял с открытым ртом и не сводил с нее круглых глаз.

— Бог? Мне?

— Да. Он сказал, что ты поможешь мне основать приют для бездомных сирот.

— Правда? А где?

— В старом поместье Селика.

С тяжелым вздохом Убби прислонился к ближайшему креслу, словно заранее ждал чего-то неприятного.

— Хозяин не хотел никого туда пускать. Да и дом разрушен.

— Мы будем жить в сарае. Вчера там починили крышу, а сегодня Гайда с Эллой пришлют кое-какую мебель.

— А мой хозяин Селик согласен? — мигая, спросил Убби.

— Ну… не совсем.

Убби изогнул шею, чтобы получше разглядеть выражение ее лица, потом застонал и прижал ладонь к сердцу.

— О Боже, Боже, Боже. Хозяин ничего не знает?

Рейн покачала головой.

— Ты поможешь мне?

— Хозяин убьет меня! — воскликнул он в отчаянии, дергая себя за волосы. — Ты уверена, что Бог велел мне помочь? Вдруг он думал о каком-то другом Убби?

Рейн улыбнулась.

— Нет, он говорил о тебе. Если ты не откажешься, конечно.

— Как я могу отказать ангелу Господню? Но ты, хозяйка, заставляешь меня поступать нечестно.

Если бы ты только знал!

— Это не все, Убби. Обещай, что если ты не захочешь помогать, мне, то не будешь мешать.

— Мешать… Чему мешать? — не понял Убби. — Да как ты только могла подумать?..

— Ладно, Убби. Есть одна вещь… очень большая… которую надо отвезти в поместье. Поможешь мне погрузить ее, а там втащить на чердак?

— Большая… Что это? — удивленно спросил он.

— Пойдем со мной, — сказала она и показала на лестницу.

Когда они дошли до спальни, Рейн посторонилась, пропуская Убби вперед и закрывая уши, чтобы не слышать его отчаянных воплей.

— О мой Бог! О святой Тор! Хозяин умер! — заорал Убби, бросаясь на холодное тело Селика.

— Он не умер, — поспешила успокоить его Рейн. — Просто спит.

Не поверив ей, Убби безрезультатно тряс Селика за плечи.

— Хозяин умер, хозяин умер. Что ты с ним сделала? Это случилось, когда он соединился с тобой?

— Стыдно, Убби! — Рейн погрозила ему пальцем. — Селик спит, уверяю тебя. Я… ладно, я дала ему выпить одну травку, чтобы он уснул.

— Зачем? — спросил, расправляя плечи, Убби.

— Чтобы спасти его.

Убби уселся на край кровати рядом с Селиком.

— Не хочу ничего слушать.

— Убби, вспомни нашу первую встречу. Ты был счастлив, что Бог послал меня спасти Селика.

— Да. Но…

— Ты знаешь, как для него опасно ехать к саксам, ; особенно сейчас, когда там негодяй Грейвли.

— Да. Но…

— Ярость ослепляет Селика, и он забывает об осторожности.

— Да. Но…

— Вот почему, Убби, я совершенно уверена, что Селик погибнет, если отправится за Стивеном Грейвли. Когда я разговаривала с ним вечером, мне показалось, у него такое же предчувствие. Это чистая правда, клянусь, как перед Богом.

Убби поставил локти на колени и надолго закрыл лицо руками. Когда он наконец поднял голову, то посмотрел ей прямо в глаза и спросил.

— Долго он будет спать?

— Весь день. Я дала ему столько опиума… макового настоя… что хватило бы и слону.

— Все равно нам лучше поторопиться, — проговорил он, качая головой и выражая тем самым отвращение к своему участию в заговоре женщин.

Когда Селик с трудом разлепил веки, голова у него раскалывалась от боли, рот пересох, руки и ноги затекли, и ему ужасно, до боли, хотелось помочиться.

Он не сразу понял, что на дворе уже день. Черт подери! Он должен быть на полпути к Уэссексу. Как же он так проспал?

Рейн! Глаза у него сразу широко открылись, едва он вспомнил, как коварная женщина соблазняла его своими сладкими ласками. Она не хотела, чтобы он уезжал.

Селик собрался с силами и попытался встать, но понял, что не может даже пошевелиться. Только тогда до него дошло, что он за руки и за ноги привязан к кровати. И что еще хуже, во рту у него кляп. Он глубоко вдохнул воздух, стараясь понять, где он. Сено. Значит, он не в городе и не в доме Гайды.

Проклятье! Проклятье! Гореть ему в аду!

Селик заскрипел зубами в беззвучном крике боли. Подлый Грейвли, должно быть, ворвался ночью в дом Гайды и захватил его спящим. Зная его жестокость, Селик не сомневался, что он всех убил. Наверное, замучил до смерти.

Рейн! Селик внезапно вспомнил, что Рейн тоже была с ним. О Господи, если ты есть, не допусти, чтобы она попала в лапы Стивену. Лучше ей умереть.

В ярости он стал извиваться и дергаться, чтобы ослабить путы, но у него ничего не вышло. Веревки не поддавались. Он закрыл глаза, отгоняя ужасные видения, заранее представляя себе, с каким садистским наслаждением Грейвли будет мучить Рейн.

— Наконец-то проснулся. Давно пора. Ты спишь уже двое суток.

Селик не поверил себе, когда услышал голос Рейн. Неужели она привязана рядом? И тут он увидел, что она совершенно свободна и подходит к его кровати. Что за чертовщина! Он рванулся, но не смог разорвать веревки. Тогда он принялся крутить головой, показывая Рейн, чтобы она вынула кляп.

Рейн поняла его.

— Скорее освободи меня, пока Грейвли или его люди не вернулись.

— Не могу, Селик, — тихо проговорила Рейн, отходя от кровати.

— Какого черта?

— Потому что усыпил и связал тебя не Стивен Грейвли.

— Усыпил?..

Селик прищурился, начиная кое-что понимать.

— Кого же мне благодарить?

— Меня, — прошептала Рейн.

— Ах так!

Селик вновь задергался и так, что кровать заходила ходуном, а из тюфяка посыпалась солома. Однако тот, кто привязывал его, хорошо знал свое дело. Селик прямо посмотрел в испуганные глаза Рейн.

— Ты, конечно, понимаешь, что я убью тебя, — заявил он стальным голосом.

— Селик, когда ты успокоишься, ты поймешь, что это для твоего же блага.

Голос у нее дрогнул, выдавая ее сомнение в собственных словах.

— Где мои люди?

— В Йорвике.

— Что они знают о моем исчезновении?

— Гайда сказала им, что ты отправился в Равеншир и вернешься через несколько недель.

— Сколько ты собираешься держать меня тут? В конце концов, где мы?

— Недели две… Пока точно не узнаю, что Грейвли уехал из Уэссекса, — сказала она, садясь на край узкого ложа. — И мы сейчас на чердаке сарая… Только, пожалуйста, не злись… Мы в твоем поместье.

У Селика глаза полезли на лоб.

— У тебя так лопнут сосуды на лбу. Я уже говорила, чтобы ты был поосторожнее.

От ярости он не мог произнести ни слова, не говоря уж о том, что никакие слова не в силах были выразить его чувства. Он крепко зажмурился и начал мысленно считать от одного до ста и обратно до одного, и снова до ста, пока не взял себя в руки.

— Что это ты сейчас бормотал? — как бы между прочим спросила Рейн, стряхивая солому с его штанов.

— Я считаю пытки, которым подвергну тебя, когда освобожусь. Знай, женщина, я буду долго наслаждаться твоими муками.

— Хочешь сказать, это будет похоже на то, как ты наказывал меня поцелуями?

Он смерил ее взглядом, говорившим, что она выбрала неподходящий момент для своих шуток.

— Если и будет поцелуй, то только моего ножа. Сначала, думаю, я сдеру с тебя кожу… О, не всю сразу. Я не хочу, чтобы ты умерла, не испытав других мучений. Может быть, потом я вырву твои ресницы…

Селик внезапно умолк и затряс головой.

— Что там за шум?

Снизу доносился громкий смех.

Рейн отвела виноватый взгляд, и Селик подумал, что его ждет, по крайней мере, еще один сюрприз.

— Говори, — приказал он.

— Это дети.

— Какие, черт побери… дети? — старательно выговаривая слова, спросил он, заставляя себя не давать волю чувствам.

— Сироты, — еле слышно пробормотала Рейн.

Он ничего не сказал. Тогда Рейн крепко сжала пальцы в кулаки.

— Мне нужно было прикрытие на случай, если сюда заявятся саксы, поэтому я открыла сиротский приют.

— Я хочу удостовериться, что правильно тебя понял. Ты решила, будто я не знаю, как мне жить дальше, поэтому усыпила меня, привезла в мое поместье, куда я запретил кого бы то ни было пускать, связала меня и натащила сюда детей, хотя, как тебе известно, я ненавижу этих безродных ублюдков.

— Примерно так, — признала она со слабой улыбкой.

— И кто, скажи честно, помог тебе приволочь меня сюда, ведь не тащила же ты меня сама, как лошадь.

— Не надо говорить гадости. Убби помог мне…

— Убби! Ты и моего преданного друга настроила против меня.

— Это не так, Селик.

— Я хочу помочиться, — внезапно рявкнул он. — Развяжи меня.

— Ой, мне бы надо было догадаться…

Рейн кинулась в глубь чердака и, вернувшись с глиняным горшком, пристроила его сбоку, собираясь развязать шнурки на штанах Селика.

— Даже не думай, — предупредил он ледяным тоном.

— Но, Селик, я же врач. Я ухаживала за моими больными…

— Да я лучше намочу штаны, как ребенок, чем позволю тебе возиться со мной. Воистину, ты перешла все границы приличия, женщина. А что ты придумала для другой… нужды?

— Постельный лоток, — объяснила Рейн как что-то давно известное. — Я сделала его из старой сковородки, которую мне дала Гайда.

— Постельный… постельный лоток, — гадливо произнес Селик. — Если ты посмеешь подойти ко мне с этим, клянусь… Ты меня слышишь, полоумная сука? Ты пожалеешь, что родилась на свет.

Рейн хватило ума отойти от него. Она поняла, что его терпение исчерпано.

— Убби! — заорал он, и мгновенно все стихло внизу. — Убби! Немедленно иди сюда! Немедленно! Я хочу помочиться! А тебе лучше исчезнуть, женщина, — прохрипел он в ярости. — От твоего вида меня тянет блевать.

Она вздрогнула от его грубых слов, лицо ее исказилось от боли, прекрасные золотистые глаза затуманились и задрожали губы. Однако она ничего не сказала и послушно оставила его одного. Плевать! Женщина оскорбила его мужское достоинство и еще, надо же, ждет благодарности!

Внезапно, словно заподозрив вышнюю волю, он обратил взгляд к потолку.

Это ты так шутишь, Господи? Если да, то, пожалуйста, обрати внимание, я не смеюсь.

Еще посмеешься.

Селик почувствовал, что кто-то стоит у него в ногах, но не открыл глаза. Господи, все пять дней он только и делал, что уговаривал Рейн освободить его. Если он еще хоть раз услышит, что она это сделала из любви к нему, то его, наверное, стошнит. А Убби… вот тоже придурок… верит, что Бог лично его попросил открыть приют для сирот.

В сарае было на удивление тихо даже для раннего утра. Рейн, конечно же, отправилась в больницу в Йорвике показывать свои замечательные приемчики монахам. Ха! Когда его руки будут свободны, он ей покажет такие приемчики, о которых ни один медицинский трактат еще не написан. И с Убби, в обязанности которого входило заботиться о его естественных потребностях, он еще тоже поговорит по-свойски за все свои унижения.

Наконец любопытство победило, и Селик чуть-чуть приоткрыл один глаз, чтобы посмотреть, кто осмелился нарушить его покой.

Господи Иисусе! Сиротка, которую Рейн притащила на его землю. Маленькая девочка, которую они встретили около больницы.

Селик обратил внимание на лохмотья, все так же прикрывавшие ее худенькое тельце, но Рейн отмыла малышку, и на ее смешном носике стали видны веснушки. Белокурые волосы заплетены в длинную косу.

Селик нахмурился, стараясь вспомнить, что тогда говорил ее полоумный брат. Ах да, Аслам, торговец рабами, он хотел продать брата и сестру восточному султану. В своих путешествиях он не раз слышал о людях, которые занимались такими делами. Наверное, должно быть стыдно видеть невинных детей, предназначенных для подобного, но это не его дело. На свете много ужасов, а он вовсе не рыцарь, сражающийся с мировым злом. Пусть Рейн и не мечтает.

Подойдя поближе, босоногая девчушка лет четырех уставилась на него огромными небесно-голубыми глазами, не вынимая изо рта крошечный пальчик.

— Уходи, — прорычал он, открывая оба глаза.

Девочка подпрыгнула в испуге, но не убежала, а, наоборот, подошла еще ближе. Ее страх выдавал только пальчик, который она стала сосать еще быстрее. Она влезла на кровать рядом с ним и не сводила с него обожающего взгляда.

Селик опустил веки, борясь с наплывом забытых чувств. Холодный пот покрыл его всего с головы до ног, а в душе зазвучала скорбная мелодия, как бывало всегда, стоило ему близко столкнуться с маленькими детьми и вспомнить прошлое. Он не мог позволить себе думать о своем умершем сыне и о том, каким был бы Торкел, проживи он столько, сколько проклятый ребенок, попавшийся ему на пути.

Он почувствовал прикосновение маленькой ручки к своей груди и в негодовании открыл глаза. Неугомонная малышка, все еще зажимая пальчик между пухлыми губками, другой рукой толкала его в грудь.

— Осторожно, дурочка, я кусаю таких маленьких, как ты. Разрываю на кусочки и бросаю на корм птицам.

Он постарался сказать это как можно свирепее.

Однако вместо того чтобы в страхе убежать, девочка захихикала. В самом деле, захихикала.

Господи, это не жизнь, а страшный сон. Я гордился своей славой храброго воина, а теперь не могу испугать даже это крохотное существо.

— Рейн! Убери! — закричал он. — Убери от меня проклятого ребенка!

Девочка молча придвинулась ближе и улеглась щекой ему на грудь. Тогда он стал крутиться из стороны в сторону, стараясь скинуть ее, но она с такой силой вцепилась в его тунику, словно от этого зависела ее жизнь. Ему показалось, что он слышит тихий смех. Конечно, она думает, будто он с ней играет.

Наконец, отказавшись от мысли избавиться от маленькой пиявки, он улегся на спину и увидел, что у нее сонно закрываются глаза. Однако перед тем как уснуть, она еще крепче прижалась к нему и с обожанием прошептала:

— Папочка.

Клянусь всеми богами и чертями! Девочка думает, что я ее отец.

Младенческий запах навеял на Селика воспоминания о самом счастливом времени в его жизни, и он почувствовал, как на глазах у него выступают слезы. Он быстро мигнул, смахивая их, и снова недобрым словом помянул Рейн. Больше часа он пролежал совершенно неподвижно, боясь разбудить тихо спавшую на его груди малышку.

— Адела! Адела! Где ты?

Селик быстро открыл глаза. Он, должно быть, тоже заснул.

На лестнице послышались шаги, а потом показалось грязное лицо мальчишки, которого он видел на ступеньках собора.

— Что ты делаешь с моей сестрой, проклятый…

— Адам… — просыпаясь, пробормотала девочка. Она села и протянула к брату ручонки, а когда он поднял ее, вновь засунула в рот палец. Святой Тор! Мальчишка едва не падал под тяжестью сестры, обхватившей его руками и ногами.

— Если ты, вонючий изгой, обидел мою сестру, клянусь…

— Заткнись, — раздраженно рявкнул Селик, считая, что с него хватит детей на сегодня. — Убирайтесь, и не вздумайте вернуться.

— Адела, он трогал тебя? — спросил Адам, и девочка отчаянно закачала головой из стороны в сторону.

— Трогал ее?..

— Тебе лучше убраться отсюда, помойная крыса! — заорал Селик. — Если ты еще раз скажешь что-нибудь такое, клянусь, я…

— Что? — с вызовом спросил малыш, поставив Аделу на пол и подойдя к кровати, как заносчивый петух.

Его каштановые волосы… Селик предположил, что под слоем грязи они каштановые… торчали во все стороны и были разной длины после плохой стрижки. Многомесячный слой пыли коркой покрывал его лицо и руки, а туника и штаны были жесткими от жира и Бог знает чего еще.

— Ну и что ты сделаешь со мной, ведь ты связанный? Я вижу, ты теперь не такой страшный, мой храбрый рыцарь.

Селик рассмеялся бы, не будь он так зол.

— Двигай отсюда, проклятый кротенок.

— Ха! Может быть, ты попробуешь меня выгнать, раз ты такой бесстрашный воин, — язвил мальчишка.

Лицо Селика загорелось от гнева, и он рванул веревки.

Я убью Рейн. Клянусь, убью.

— Я не всегда буду связан, чертов дурак, и, как освобожусь, тебе лучше быть подальше, потому что я тебя так выпорю, что ты сутки не сможешь сесть.

Адела дернула брата за рукав и потянулась к Селику.

— Папочка, — сказала она.

Однако Адам фыркнул с отвращением.

— Этот поганый изгой — не твой отец, Адела. Наш отец был сильный воин, не то что этот беспомощный…

— Убби! — заорал Селик, окончательно выведенный из себя сквернословящим мальчишкой.

Его верный… нет, неверный слуга вскарабкался по лестнице так быстро, как только позволили его коротенькие ножки, и, тотчас оценив положение, принялся извиняться:

— Прогну прощения, хозяин. Я выполнял поручения хозяйки. Это тяжелая работа, когда дюжина детей путается у тебя под ногами и…

— Дюжина? — в ужасе воскликнул Селик. — Не считаясь с моей волей, вы притащили сюда, в мой сарай, на мою землю дюжину сирот? Рейн говорила, что их всего шесть.

— Да, два дня назад это было так, — смиренно признался Убби. — Но с каждым днем здесь все больше бедных малюток. Стоит им узнать о нашем приюте, и…

Селик приказал со стоном:

— Убери этих двух отсюда. Сейчас же! И проследи, чтобы они больше не показывались.

— Да, хозяин, как скажешь, — покорно проговорил Убби, подталкивая детей к лестнице.

Потом он вновь повернулся к Селику:

— Может быть, тебе нужен постельный лоток?

— Ар-р-ргх!

— Я всего лишь спросил, — проворчал Убби, исчезая.

Рейн не поднималась к Селику следующие два дня, не в силах выслушивать его требования развязать его вперемежку с кровожадными описаниями самых жестоких мучений, которые ждут ее, когда он будет свободен. Ее раздирали противоречивые чувства — вина за похищение, которое нарушило его планы, и постоянный страх за его безопасность.

Поэтому она избегала его, и о нем заботился Убби. Детям было запрещено подниматься наверх.

Еще дети! О Боже! Их становилось все больше и больше. Рейн думала о том, что скоро придется кого-то отсылать обратно, ведь деньги, которые ей дали Элла и Гайда, уже подходили к концу. Каждый день она работала в больнице, и монахи, правда, неохотно, но все же наполняли ее полотняные сумки едой для сирот. Однако они не слишком усердствовали в своей благотворительности. Не раз Рейн, возвратившись, обнаруживала, что мясо несвежее, а хлеб заплесневелый.