Она стояла и смотрела, как Гилберт кладет камни в основание постройки, когда Эмма потянула ее за подол.

— Годрик, — проговорила она, и ее большие голубые глаза с мольбой взглянули на Идит. — Помоги Годрику.

Идит опустилась на корточки возле ребенка.

— Что такое, милая? Ты хочешь, чтобы я помогла тебе найти Годрика? Он снова спрятался от тебя?

Эмма резко потрясла головой:

— Нет. Годрик ушел.

Тревога окатила Идит от внезапно возникших предчувствий.

— Пойдем, — сказала она, беря Эмму за руку.

И тут же разыскала Ларису, которая на кухне помогала Бритте лущить горох.

— Где Годрик?

Лариса и Бритта с удивлением поглядели на нее.

— Я не видела мальчика со вчерашнего дня, — ответила Бритта. Затем ее глаза, больше не опухшие, как после нападения на нее, озабоченно расширились. — Ты меня спросила, и я вспомнила, что он не приходил утром разжигать печь.

— После отъезда Джона он все время дулся, — беззаботно добавила Лариса. — Не сомневаюсь, что он играет с Принцем где-нибудь в пустой спальне.

— Оставайся здесь, Эмма, — приказала Идит, а сама отправилась на поиски. Она обыскала весь замок, от кладовой до спальни на втором этаже, от двора замка до кухонного двора. Годрика нигде не было.

Идит нашла Вилфрида перед дворцом, как раз когда гонец вручал ему только что доставленное послание. Вилфрид передал ей запечатанный воском пергамент, который она нетерпеливо вскрыла и быстро прочитала слова Эйрика:

«Идит!

Добрые вести. Мы с Джоном выезжаем завтра в Равеншир. Я наконец-то получил аудиенцию у Эдреда. Влияние Дунстана достойно изумления. Эдред согласился сделать меня временным опекуном Джона. В ответ ждет от меня многого, но об этом позже. Стивена не видел, однако, по слухам, он обозлен. Будь осторожна, сердце мое.

Твой супруг, Эйрик».

«Сердце мое!» Идит радостно улыбнулась и поделилась новостью с Вилфридом. Затем рассказала о пропавшем Годрике.

— Он мог отправиться в деревню, — предположил Вилфрид и, недолго думая, поехал с несколькими рыцарями на поиски, а Идит снова пошла на кухню. В зале она встретила Эмму.

— Яблоки, — сказала Эмма без видимой связи с чем-либо.

— Что? Тебе хочется яблока? Сейчас?

— Нет. Годрик любит яблоки, — нерешительно сказала Эмма, потом просияла, гордясь тем, как ловко она научилась излагать свои мысли словами.

Идит вдруг вспомнила про страсть Годрика к яблокам, особенно к незрелым. Она присела перед малышкой и, положив ей на плечи руки, серьезно спросила:

— Эмма, дорогая, ты говоришь, что Годрик ушел из замка нарвать яблок?

Эмма торжественно кивнула.

Снова отправив Эмму на кухню в помощь Ларисе, Идит встала, нетерпеливо постукивая кожаной туфелькой. Наверняка Годрика заметили бы, если бы он вышел из крепости. Стражи стоят на всех воротах и расставлены на стенах крепости.

Задумавшись, она пыталась вспомнить каждую яблоню, которую видела возле Равеншира. По пути к ним повсюду стоят стражи.

Кроме…

Идит улыбнулась, внезапно просветлев. Кроме дерева, растущего как раз возле подземного хода, рядом с заброшенной хижиной. Заодно она вспомнила, что те яблоки были больше всего по вкусу Годрику.

Проходя по пустому залу, Идит прикидывала, кого бы послать за мальчиком. Нет, придется подождать до возвращения Вилфрида, однако… хммм. Она нерешительно направилась к двери, ведущей в подземелье. Почему бы ей самой не спуститься вниз, чтобы поглядеть, не побывал ли там Годрик.

Она зажгла факел и направилась по сырому коридору. С удовлетворенной улыбкой увидела яблочный огрызок у наружного входа. Еще сильней разулыбалась, когда обнаружила, что дверь закрыта. Маленький паршивец выбрался наружу, а когда дверь за ним захлопнулась, уже не мог вернуться в крепость тайком, пришлось бы ему идти вокруг стен к главным воротам. И тогда Вилфрид задал бы ему трепку за непослушание.

Ну что же, она постарается спасти сорванца от наказания. Открыв дверь, она высунулась наружу — и тут же поняла свою ошибку.

Прямо напротив нее, облаченный в доспехи, стоял Стивен из Грейвли, а с ним шестерка свирепых воинов. Лениво прислонившись к дереву, он жевал яблоко. Зато Годрика нигде видно не было.

— Вот так встреча! Счастлив видеть Серебряную Суку Нортумбрии! — Он схватил ее за руку и, не успела она опомниться, надел на глаза повязку, сунул в рот кляп и связал по рукам и ногам. Затем бросил впереди себя на лошадь и поскакал со своей свитой прочь.

Первая мысль Идит была про Эйрика — как он рассердится, что она снова ослушалась его приказа. Но тут же она поняла, что сейчас есть заботы и поважнее — ее собственная безопасность и безопасность Годрика.

Ей показалось, что они ехали верхом около часа. Когда же наконец остановились, Стивен грубо сдернул ее с лошади и снял веревки с ног. Она рухнула на колени. Его пальцы впились ей в плечо, и он стал толкать ее впереди себя на каменные ступени и по длинному коридору. Лишь когда они уже вошли внутрь, он снял с ее глаз повязку. И тогда Идит увидела, что они находятся в маленьком особняке, который ей незнаком.

По-прежнему подталкивая перед собой, Стивен провел ее в галерею, которая находилась над небольшой комнатой, ярко освещенной факелами. Идит содрогнулась от ужаса, увидев жуткое зрелище, и стала вырываться из рук Стивена, но безуспешно. Она беззвучно закричала, но крик ее был заглушен кляпом: слезы брызнули из глаз и хлынули по щекам.

В середине комнаты стоял плачущий Годрик, руки его были подняты над головой и привязаны к веревке, свисавшей с потолочной балки, худое тело было голым, несмотря на холод в комнате. Рядом на стуле лениво сидел страж, положив на колени меч. Идит не увидела на ребенке ран, лишь несколько синяков, однако глаза ее расширились от страха, а тело сотрясла дрожь.

Решив, что она достаточно насмотрелась, Стивен толкнул ее в другой коридор и провел в небольшую комнату. Ни единой души не встретилось им по пути. Особняк казался покинутым. Зайдя внутрь, Стивен поставил факел в дополнение к нескольким висячим свечам из мыльного камня. Жестом приказав ей сесть, он удалил кляп, но не стал развязывать запястья, по-прежнему стянутые за спиной. Затем рухнул на стул и злобно уставился на нее.

Стивен выглядел даже хуже, чем пару недель назад, когда ему пришлось спасаться бегством из Равеншира. Когда-то божественно красивое, мускулистое тело казалось болезненно-истощенным. Синюшная бледность притушила бронзу, которой в былые времена снята его здоровая кожа. Даже волосы, прежде густые и блестящие, словно черный шелк, свисали тусклыми прядями на лицо.

— Ты болен, — невольно вырвалось у нее.

— Да, однако не думай, что я распрощусь с жизнью в ближайшем будущем. В моем распоряжении еще много лет, сука, и, умножив свое богатство при помощи нашего сына, я отправлюсь в Святую Землю. Там есть один сарацинский доктор, который обещает вылечить мою… болезнь.

Идит содрогнулась.

— Стивен, освободи Годрика. Мальчик не сделал тебе ничего плохого.

— Нет. У меня на него свои планы. — Он зловеще засмеялся, потом зашелся в приступе кашля, пока наконец не выплюнул на кусок полотна кровавую слизь.

— Какие еще планы? — поинтересовалась она, изо всех сил стараясь скрыть перед Стивеном свой страх, чтобы не доставлять ему лишнего удовольствия.

Он наклонился вперед, и Идит отпрянула от гнилостного духа, хлынувшего на нее.

— Я уже сказал тебе, Идит, что ты должна убить мужа и освободить место для нашего брака. Вместо этого ты натравила на меня ублюдка. Ай-ай. Я не потерплю такого неповиновения. Как же мне наказать тебя? — Он постучал пальцем по голове и сделал вид, что его внезапно озарило. — А, мальчишка!

— Нет, ты не можешь убить Годрика в отместку мне! — закричала она, вскакивая на ноги.

Стивен нагнулся и пихнул ее обратно на стул:

— Нет, я ведь не сказал ничего про убийство, — спокойно протянул он, презрительно смерив ее холодными голубыми глазами. — По крайней мере, не сейчас. Идит неловко заерзала на стуле, ежась под ледяной его улыбкой. Наконец он отчеканил мертвенно холодным голосом:

— Все произойдет так, МОЯ БУДУЩАЯ ЖЕНА. Я дам тебе пузырек с ядом, вроде того, которым ты не воспользовалась прежде. Ты дашь его мужу. Никаких следов этот самый яд не оставляет, и тебе будет приятно узнать, что действует он без боли. Принявший его человек просто засыпает. Затем, по прошествии приличествующего срока… скажем, четырех недель, мы обвенчаемся. И будем жить счастливо, — добавил он со зловещим удовлетворением.

— Зачем мне это делать?

— Потому что, строптивая сука, у тебя нет иного выбора. Если ты осмелишься сказать кому-нибудь о наших планах, особенно супругу, мальчишке придется переносить немыслимую боль, такие пытки, какие ты себе и вообразить не можешь.

Она ахнула и покачала головой.

— Если Эйрик не умрет в течение трех дней, я намерен доставить тебе в Равеншир специальную посылку. Ты ведь любишь сюрпризы, как и большинство женщин, не так ли? — спросил он. Выждав несколько мгновений, он продолжил: — Голова мальчишки будет доставлена к твоей двери.

Идит в ужасе смотрела на Стивена, не замечая, как слезы струятся по лицу. Прежде она никогда не верила в одержимость бесами, но теперь убедилась.

Стивен встал и показал на узкую подстилку в углу:

— Ты можешь спать на ней ночь или столько ночей, сколько понадобится, чтобы принять решение. В конце концов ты признаешь, что другого выхода для тебя нет.

Он закрыл за собой дверь, но она еще слышала какое-то время его удаляющийся зловещий смех.

Весь остаток дня и всю бессонную ночь Идит обдумывала пути к спасению и отбрасывала один за другим как негодные.

Ей ужасно хотелось вернуться и послать весточку Эйрику, но она решила, что не может этого сделать. Нельзя рисковать жизнью Годрика, ведь у Стивена, скорей всего, есть шпион в Равеншире.

Конечно же, она не станет убивать Эйрика. Она никого не сможет убить, и уж конечно, не супруга, которого полюбила. Однако Стивен не знает этого. Насколько он мог судить, брак их был браком по расчету, заключенным для того, чтобы ей обрести защиту мужа, а Эйрику пополнить казну и расширить свои владения.

Она подумала о том, не поискать ли ей защиту у церкви. Но это означало бы, что она оставит Джона с Эйриком. Впрочем, она могла бы перенести даже болезненную разлуку с сыном, если это обеспечит его безопасность. Но нет, не получится: Стивен просто приложит еще больше усилий, чтобы убить Эйрика и добраться до Джона.

Если бы она могла убить Стивена сама, то сделала бы это не колеблясь. Однако ей не удавалось вспомнить ни одной своей встречи с ним, когда бы он оказался уязвимым для нападения. Если уж даже Эйрику не удалось убить этого нечестивца, то на что могла надеяться она?

Вновь и вновь Идит обдумывала, как ей быть. Все время вспоминала свои слова, сказанные Эйрику, что она никогда, никогда не отдаст ни себя, ни сына в грязные лапы Стивена, лучше умереть.

В конце концов все сходилось на том, что ей с Джоном ничего не остается, как умереть.

На следующее утро, когда Стивен вернулся и отпер ее комнату, Идит уже владела собой. За то время, пока она морочила голову Эйрику насчет своей внешности, у нее появились навыки настоящей лицедейки. И теперь она прибегла к этому опыту.

— Я согласна, — деревянным тоном сказала она Стивену.

— Я знал, что ты согласишься, — заявил он с самодовольной ухмылкой, вытащил из одежды пузырек с ядом и вручил ей. Идит отметила, что он вымылся и побрился и выглядит почти как прежде. Вполне вероятно, что если он задумает пустить в ход свое прежнее обаяние, то сможет заманить какую-нибудь доверчивую женщину в свою западню. Либо одурачить знать из витана Эдреда.

— Лучше всего, если ты вернешься в Равеншир как можно скорей, — посоветовал он. — Мои осведомители сообщили мне, что Эйрик еще не вернулся с Джоном. Не говори ему, что ты была у меня. Скажи — заблудилась в лесу либо еще что-нибудь придумай. Женщины горазды на ложь.

«Мужчины тоже. Ты предатель и подлец».

— Ты должен освободить Годрика, чтобы он поехал вместе со мной.

Он категорически покачал головой:

— Мальчишка останется до тех пор, пока у меня не будет доказательств смерти Эйрика.

Сердце у Идит упало.

— Но я не могу оставить тут бедного ребенка на муки.

— Его не мучили и не будут, если только ты не откажешься от своего обещания.

— Почему я должна тебе верить? — взвилась она.

Мышца задергалась возле тонких губ Стивена, однако он не ударил Идит, как она того ожидала.

— Меня мучи… со мной плохо обращались, когда я был в том же возрасте, — поведал, к ее удивлению, Стивен. — Тебе, вероятно, трудно в это поверить, но у меня не развился вкус причинять такую же… боль другим детям. Да, я знаю, Эйрик говорил тебе, как я бил его ребенком, но не могу сказать, что мне доставляло радость мучить детей. Взрослых… другое дело.

Идит увидела обжигающую боль в налитых кровью глазах Стивена, когда он на миг забылся и уставился в пространство, вспоминая какие-то события из своего далекого прошлого. Как могло случиться, что у него в детстве так был искорежен рассудок?

— У тебя странное чувство справедливости, Стивен. Ты причиняешь страшное, страшное зло людям. А потом заявляешь, что не сделаешь вреда Годрику лишь оттого…

Он резко покачал головой, словно желая отогнать от себя ужасные воспоминания, и огрызнулся:

— Хватит! Мне нет нужды объясняться перед тобой. Пойдем. Телега ждет тебя внизу. Ты поедешь назад в Равеншир на роскошной повозке, миледи.

Все веревки снова были надеты на Идит, а также повязка на глаза и кляп, затем ее положили на дно телеги и прикрыли соломой. Перед отъездом Стивен сказал ей:

— Три дня, Идит. Или получишь мой «подарок».

В нескольких наделах от Равеншнира крестьянин остановил телегу и освободил ее. Он показал дорогу, с каменным видом отказавшись отвечать на ее вопросы, затем развернулся и поехал в противоположную сторону. Идит отправилась в долгий путь домой и вошла наконец в крепость через подземный ход. Изнутри загородила его засовом, чтобы предотвратить дальнейшие нежелательные визиты со стороны Стивена.

К счастью, Эйрик и Джон еще не вернулись из Уэссекса. У нее было время собраться с мыслями и обдумать свой замысел. И все обитатели Равеншира, вместе с недоверчивым Вилфридом, приняли ее объяснение, что она заблудилась, когда искала Годрика в лесу.

В тот же вечер Идит попросила Бритту помочь в ее планах. Девушка, сама пострадав от рук Стивена, поймет ее желание пойти на такие крайние меры. Во всяком случае, она надеялась, что Бритта поймет.

— Ты с ума сошла? — воскликнула Бритта, услышав историю Идит. — Ты хочешь, чтобы я помогла тебе умереть, и Джону тоже?

— Я говорю не про настоящую смерть, а про ложную. Ты ведь понимаешь больше, чем остальные, что он не шутит. Он обезглавит Годрика, если я не выполню его приказа.

— И он приказал тебе убить лорда Равенширского?

— Да, а потом обвенчаться с ним.

Бритта содрогнулась от отвращения:

— Но должен быть и другой выход. Если ты обсудишь все с господином…

— Нет, я не могу. Стивен узнает и отомстит мне, замучив Годрика. А потом Эйрик в гневе начнет преследовать Стивена, и я боюсь и за его жизнь тоже. — Последние слова она произнесла шепотом, и в ее глазах появились слезы.

— Значит, ты любишь лорда Равенширского? — спросила Бритта, сочувственно положив руку на локоть Идит.

Идит кивнула, не в силах говорить.

— Но ведь у господина разорвется сердце, когда он узнает о твоей смерти. Он ведь тоже тебя любит.

— Ты полагаешь? — с надеждой спросила Идит.

— Разве что слепой не видит, как он к тебе неравнодушен. Неужели ты можешь причинить ему такую боль?

— Как же мне не сделать этого, если я его люблю? Так будет лучше для всех. Это единственный выход. — Она сглотнула горький вкус отчаяния в горле и взяла Бритту за руки. — Я знаю, что ты любишь Вилфрида и что он хочет обвенчаться с тобой. Нет, не протестуй. Я знаю: тебя заботит ваша разница в происхождении… мы обсудим это потом. Но подумай, если бы ты оказалась в таком же положении и боялась за жизнь Вилфрида, что бы ты стала делать?

— Ох, госпожа! — тихо сказала Бритта, прекрасно понимая, что у Идит нет выбора. — И сколько тебе придется оставаться в укрытии?

Идит пожала плечами:

— До смерти Стивена.

— Но это может занять годы и годы.

Она уныло кивнула.

— А если Эйрик решит еще раз жениться?

Идит ахнула. Она не думала о такой возможности. И живо представила себе годы, которые ей придется жить… одинокой, покинутой и несчастной. Но велела себе не расслабляться.

— Тогда я останусь навсегда «мертвой», хотя Джон может вернуться, когда достигнет совершеннолетия, чтобы править Соколиным Гнездом.

— А как он объяснит свою «смерть» и твою, когда вернется?

— О, я не знаю. Все эти вопросы! Я буду думать над ними, когда придет время. Ты мне поможешь, Бритта? Ты моя единственная надежда.

Бритта неохотно согласилась.

— Все придется сделать скоро. Может, завтра. Ну, послезавтра самое позднее. Стивен дал мне только три дня.

— А что с Годриком?

— Я думаю, Стивен отпустит его, когда узнает, что мы с Джоном мертвы. То, что он говорил мне, заставляет надеяться, что он не станет без нужды мучить мальчика. Похоже, Стивен жестоко пострадал, когда сам был ребенком.

Бритта с сомнением поглядела на нее:

— А как ты собираешься «умереть»? При помощи яда, который он дал тебе?

— Нет, мертвых тел не должно быть, чтобы Эйрик не мог проверить. Я подумала про огонь, но это будет тишком сильным потрясением для Эммы, болезнь может вернуться. Потерять меня и Джона будет тяжело и ей и Ларисе.

— Утонете?

— Я и об этом думала, но поблизости нет больших водоемов, в которых течение достаточно сильное, что-бы унести прочь улики. Эйрик ведь станет искать наши тела.

— Тогда что? — Бритта с ужасом смотрела на нее.

— Я слышала, что в холмах свирепствуют волки. Как ты думаешь, можно изобразить, что мы стали жертвами диких зверей?

— Но разве не покажется странным, что не останется никаких улик?

— Верно, но если мы разбросаем там окровавленные лоскуты от наших одежд и немного костей…

— Кости? Какие еще кости? — Бритта попятилась от Идит, словно опасаясь, что та потеряла разум. Вероятно, так оно и есть.

— Ну, я подумала, что, быть может, ты сумела бы…

— Я? Что? Что ты задумала? О Боже! — воскликнула Бритта, когда ей показалось, что она знает ответ. — Ты хочешь, чтобы я разрыла могилы, да?

Идит невесело улыбнулась:

— Нет, даже я не способна зайти так далеко. Но вот если бы мы взяли с кухни кости животных и немного их покорежили, то Эйрик не стал бы слишком пристально вглядываться в них. — Она с надеждой поглядела на Бритту. — Как ты думаешь?

— Я думаю, что ты сошла с ума.

Больше обсуждать план они не могли, потому что в дверь постучала Гирта и радостно объявила:

— Приближаются всадники со штандартами Равеншира. Это, должно быть, Эйрик и молодой Джон возвращаются из Гластонбери. Идите скорей.

Идит обняла Бритту и поблагодарила прочувствованным шепотом:

— Я никогда не забуду того, что ты делаешь для меня.

— Кажется, я тоже никогда не смогу забыть, — проворчала Бритта и пошла собирать кости.

Не успела Идит выйти во двор, как в ворота въехал Эйрик со свитой. Джон соскочил с коня, бросился в ее объятия и начал что-то возбужденно рассказывать.

Пока она обнимала и целовала его, он воскликнул:

— Если бы ты видела похороны, мама! Там было столько народу, и все плакали по королю. А еще было две сотни белых коней с золотой сбруей. А у принца Эдви и принца Эдгара есть собственные пони. И я научился играть в кости…

Идит бросила взгляд на Эйрика, который слезал с коня.

— В кости?

Но Джон уже рассказывал дальше, одновременно пытаясь вырваться из ее рук:

— … а король Эдред и какой-то священник по имени Дунстан говорили со мной про отца, и еще они спрашивали меня про какого-то дядю, Стивена, кажется… и вообще, король и…

Джон стал говорить про что-то еще, но совсем сбивчиво; наконец Идит отпустила его, и он помчался вверх по ступеням замка, туда, где ждали Лариса и Эмма. Тогда Идит повернулась и попала в объятия мужа. Крепко прижавшись к нему, она не могла остановить слез, которые текли по ее лицу. Каждая минута, которую ей оставалось провести вместе с Эйриком, казалась ей драгоценной.

Эйрик с удивлением глядел на Идит. Прежде она не позволяла себе такое на людях. Ну, она тревожилась за судьбу сына, это понятно, а их с Джоном слишком долго задерживали интриги Дунстана. Несомненно, чувство облегчения заставило ее обнять его так, что у него перехватило дыхание, и замочить слезами его рубаху.

Но он надеялся, что ее объятия говорят еще и о том, что она скучала без него. Так же сильно, как скучал он.

«Я люблю ее», — удивленно подумал Эйрик. — Теперь он уже не сомневался в этом. Он понял это в первый же день, который провел от нее вдалеке, только не стал открываться ей в письмах. Ему хотелось увидеть ее лицо, когда он в первый раз скажет ей о любви.

«Я люблю ее».

Эйрик поглядел на улыбающуюся жену и тоже улыбнулся. Ничего, что временами она бывала язвительной, — пожалуй, даже чересчур часто, подумал он с улыбкой сожаления. Мог он смириться и с ее стремлением повелевать — до определенного предела. Еще одна улыбка сожаления искривила его губы. Пока она будет нравиться ему в постели… и говорить, что любит его… и давать тепло семейного очага ему и их детям… и…

Мысли Эйрика оборвались, когда он понял: «Я просто люблю ее. Тут нет никакой разумной причины. Просто крепко поймала меня в ловушку. Языкастая, вредная ведьма!»

— Успокойся, дорогая, — произнес Эйрик и обнял ее за плечи, целуя в голову и прижимая к себе.

Вилфрид шагнул к нему:

— Мне надо о многом тебе рассказать. Этот заморыш Годрик…

Эйрик отмахнулся от него:

— Потом. Я лучше… сначала успокою жену.

— Но…

Эйрик не стал задерживаться с Вилфридом и другими слугами. Лариса и Эмма находились на другой стороне зала, удерживаемые Гиртой. Потом… потом он как следует поздоровается с детьми. А сейчас ему хотелось… нет, нужно было остаться наедине с женой.

Едва они закрылись в спальне, как Эйрик прижал Идит к двери, упершись в косяк руками над ее головой. Глаза Идит безумно заметались по сторонам, избегая его взгляда. Она застонала, словно от боли.

— Идит, дорогая, — произнес он хриплым голосом, взяв ее за подбородок и заставив поглядеть на него, — скучала ли ты без меня так же сильно, как я скучал по тебе?

— Ужасно. Я ужасно скучала без тебя, — призналась она, отбросив обычную сдержанность.

Сердце Эйрика готово было выскочить из груди, а жезл его страсти мгновенно начал твердеть, прижимаясь к ее животу и показывая, как ужасно тосковал и он тоже.

— При дворе Эдреда было, конечно, множество красивых женщин, — сказала она, ласково водя пальцем по его щеке, а потом покрывая ее поцелуями.

— Конечно, — хрипло ответил он. Его кровь бурлила, а кожа горела. Чресла его стали тяжелыми от желания, и ему пришлось сдерживать себя, чтобы не бросить жену на постель с неприличной поспешностью.

Она выгнула навстречу ему бедра, и Эйрик задохнулся. Конечно же, она хотела его так же неистово, как он ее.

— И несомненно, эти женщины были… доступными для тебя?

«Неужели она всерьез думает, что я замечал других женщин, после того как у меня появилась она?»

— Несомненно. — К своему удивлению, он увидел, как ее глаза загорелись от гнева.

— И они были сладкими и покорными?

«Неужели это моя язвительная Идит выглядит такой ранимой и беззащитной?»

— Несомненно, — ласково ответил он, улыбаясь ей в губы.

Она куснула его зубами за нижнюю губу, чтобы показать свое недовольство.

Он проделал то же самое с ней и продолжал:

— Но я испытывал странную тоску по колкостям… и по женщине, которая может сделать покорным меня самого. Ты случайно не знаешь такой?

— Может, и знаю. — И она улыбнулась ему в губы.

Он дотронулся кончиком языка до восхитительной родинки, потом обвел им краешки ее губ, которые раскрылись с невольным вздохом.

— Так скажи мне, моя не-такая-сладкая-и-не-такая-покорная жена, что ты прикажешь мне для тебя сделать?

— Облегчить мою боль, — тихо сказала она, удивив его. — Ты можешь вылечить меня от этой сладкой, жаркой боли, которая нахлынула на меня?

У Эйрика едва не подогнулись колени. Он приподнял Идит за талию, так что она едва касалась пола, и прижался к ее лону.

Она застонала и откинула назад голову.

— Я ведь совсем слепой, Идит, тебе это известно…

Она недоверчиво хмыкнула.

— … поэтому ты должна показать мне, где у тебя… болит.

Прищуренными, остекленевшими от страсти глазами она посмотрела на него и смело положила его ладонь себе на сердце.

И он едва не потерял над собой последнюю власть. Обхватив обеими руками ей лицо, он покрыл его поцелуями с неистовой силой, отдаваясь непрерывно терзавшему все эти две недели желанию. Потом приник губам, заставляя их открыться, и осторожно просунул внутрь язык. Она поразила его жаждой, с которой отозвалась на насильственное вторжение, возвращая ему поцелуи с равным пылом.

Он хотел поглотить ее всю. Ему хотелось, чтобы она поглотила его всего.

Он хотел опалить ее жаром, который сжигал его.

Он хотел, чтобы она окружила его стеной из собственного огня.

Он хотел любить ее до конца времен. И хотел, чтобы она вечно отвечала на его любовь.

Но он мог только повторять «Идит» — нежно, с удивлением, вновь и вновь, между поцелуями и неистовыми ласками, и вожделение его росло, росло и росло. Наконец он оторвал от нее губы, прерывисто дыша. Больше ждать он не мог. Подняв ее на руки, сделал несколько коротких шагов и осторожно положил на постель.

Торопливыми, резкими движениями они помогли друг другу раздеться, порой даже разрывая в спешке ткань. Когда оба были уже голыми и хватали ртами воздух, Эйрик наклонился над Идит и лег сверху. Протянув руку, он привычным жестом прикоснулся к влажным волосам лона.

— Ты уже готова для меня, Идит, — прохрипел он.

— Я уже много дней готова для тебя, мой супруг. Может, всю жизнь, — призналась она прерывистым шепотом.

— Я уже много дней думаю о нас с тобой, — сказал он и, стиснув зубы, вошел в ее влажный шелк медленно, так медленно, что едва мог дышать. Жаркое лоно, приветствовало его жадными спазмами, и складки его сдвинулись, приспосабливаясь ко все возраставшей величине орудия. Из ее тела пролилась жаркая роса, омыв его женской негой.

Идит испустила медленный и пронзительный возглас боли-радости и обвила длинные ноги вокруг его талии.

Длинными, сокрушительно-медленными движениями он привел ее — и себя — на грань безумия, потом остановился и начал все снова. Он встал на колени, все еще не выходя из нее, и выгнул ее тело кверху, чтобы груди встретились с его жадным ртом. Он то сосал, то покусывал жаждавшие ласки соски, и она отвечала ему яростной дрожью и конвульсиями. Однако он не позволял себе расслабиться.

Он наполнял ее. Он поглощал ее. Он хотел всего, что она могла дать, и еще больше.

Он был рядом с ней, над ней, под ней, вокруг нее — касаясь, целуя, обнимая. Он не мог сказать, где заканчивается ее стройное тело и начинается его. Ее трепещущая, жаждущая плоть взывала к его дремлющим, глубинным инстинктам.

— Пусть это произойдет, — взмолилась она.

Желание гудело в его ушах, будто ветер в штормовом море.

Он приподнялся на вытянутых руках и выгнул назад плечи.

— Смотри на меня, Идит, — потребовал он сипло.

Она лишь слегка приоткрыла веки и взглянула на него туманными глазами, и тогда он приказал: — Нет, открой глаза. Действительно гляди на меня.

Овладев целиком ее вниманием, Эйрик почти до конца вышел из ее тела.

— Я люблю тебя, Идит. Ты слышишь меня? Я… люблю… тебя.

Ее глаза распахнулись еще шире, затуманенные слезами, а потом она улыбнулась. Улыбка была прекрасной, нежной, словно ласка, от которой замирает сердце.

— Я тоже люблю тебя. Ох, Эйрик, тоже люблю. Прошу тебя, всегда помни об этом.

И тогда он целиком отдался своей страсти, пронзая ее податливое, содрогавшееся в спазмах тело все более жесткими и короткими движениями, пока не вошел в самую ее сердцевину и наполнил своим семенем.

— Я люблю тебя, Идит! — воскликнул он еще раз и тяжело навалился на нее.

Его охватило удивительное ощущение полноты жизни, когда он медленно пришел в себя, перекатился на бок и увлек ее за собой. Чудо, которое только что случилось с ними, было чем-то намного большим, чем простое совокупление. Гладя ее бархатное плечо, шелковистые волосы, он пытался найти слова, чтобы выразить свои ощущения. Но потом заметил, что Идит рыдает, молча и отчаянно.

Он оперся на локоть и поглядел на жену, на свою любимую жену.

— Так вот, как ты отзываешься на мои первые слова о любви к тебе, Идит? — пошутил он, странно вдетый ее слезами.

Она постаралась улыбнуться, но не смогла. Погладив его по щеке, пробормотала:

— Твоя любовь значит для меня все в мире, Эйрик. Знай это, всегда знай.

«Всегда»? Слово прозвучало в его ушах со зловещим оттенком. Он сузил глаза и пристально вгляделся в нее. Проклятое зрение! Он прищурился и слегка отодвинулся назад, чтобы разглядеть ее получше. Под глазами темные круги, губы плотно сжаты. Такой ли она была, когда он приехал? Или их любовные упражнения вызвали ее недовольство? Или, хуже того, его слова о любви?

— Скажи мне, что тебя беспокоит, Идит, — потребовал он, садясь. — Чем я огорчил тебя?

— Ох, нет, не ты, — заверила его Идит, потом виновато отвела глаза, словно что-то утаивая. Даже ему, с его плохим зрением, было видно, что она нервничает. Она рассказала ему, что пропал Годрик и что она заблудилась в лесу. Но отвела взгляд в сторону, когда он ледяным тоном спросил, как это она ослушалась его приказа и покинула крепость и в какой точно части леса заблудилась.