Глава 20

Наблюдая, как Дафидд доит корову, Рика слушала его болтовню. Вдруг до ее слуха донеслись какие-то голоса, негромкие и неясные. Казалось даже, что два человека намеренно говорят негромко, иначе в вечерней тишине их слова были бы слышны далеко.

Из любопытства Рика приподнялась с места и, посмотрев в направлении голосов, увидела двух мужчин — белокурого и темноволосого, стоящих в воротах.

Ее охватило беспокойство. Не было никаких видимых причин: ни выражения лиц, ни позы не давали повода для волнения, но, увидев Галена и Церрикса вместе, она испугалась. Это не был темный, всеохватывающий страх, который ощущает человек перед лицом опасности, а мимолетная тревога.

— Что здесь делает Церрикс?

Вопрос Дафидда прозвучал словно эхо ее мыслей.

— Я…я не знаю, — тихо сказала Рика и посмотрела на Дафидда, который старался из-под коровьего вымени разглядеть людей в другом конце двора. — Может быть, что-нибудь случилось с кем-то из римлян…

Дафидд быстро повернулся, и сомнение прозвучало в его голосе.

— Раньше он никогда не приходил.

— Может быть, раньше не возникало подобных вопросов. — Рика попыталась придать своему голосу легкий и шутливый оттенок, потом потянулась и потрепала его по голове. — Ты слишком много думаешь и слишком медленно работаешь. Заканчивай. Мне нужно готовить ужин, иначе нам придется есть в темноте.

Только услышав шипение и всплеск, Рика снова взглянула на мужчин. Они отошли от ворот и теперь беседовали, присев на корточки под небольшой сосной внутри двора. Они были совершенно поглощены беседой, и у Рики забилось сердце и участилось дыхание. Ее наполнило ощущение страха, и она отвернулась.

Разговаривая, Церрикс следил за выражением лица сидящего напротив него человека. Римлянин слушал, не выдавая своих чувств. Даже известие о смерти подчиненного не изменило выражение смуглого лица.

Церрикс закончил, и его собеседник слегка шевельнулся, как бы разминая затекшие ноги.

— А что с твоим осведомителем? — спросил он. В голосе, столь же тренированном, как и лицо, также не было ни следа эмоций.

— Мертв, — коротко ответил Церрикс и заметил, как небольшое движение собеседника позволило тому лучше видеть женщину и мальчика на другом конце двора. С тайным удовлетворением он спросил себя, осознавал ли этот непреклонный солдат Рима, сколь многое в нем выдавало это, казавшееся незначительным движение.

— Разумный человек никогда не стал бы так рисковать… и спешить, — как бы про себя пробормотал он. Церрикс понял, о ком он говорит.

— Маурик уже перешел грань закона и разумности. Его честь разъедена желчью несостоявшихся амбиций. Однако для многих текущая в нем королевская кровь оправдывает его поступки.

— Сколько человек, по-твоему, ушли с ним? На прямой вопрос последовал столь же прямой ответ.

— Около сорока. Немного. — Церрикс помолчал. Если уж доверять, то нужно доверять до конца. И продолжил:

— Но есть много бродячих шаек, и он может объединиться с ними. Ему нужно только разжечь искру войны, заставить ваши легионы в отместку выступить против какой-нибудь беззащитной деревни, и тогда вспыхнет пламя всеобщего восстания. Тогда тысячи одобрят его и соберутся под его знамена.

Римлянин ответил не сразу. Он подобрал небольшую палочку и покрутил ее в руках. Наконец, не отрывая от нее взгляда, сказал:

— Ты знаешь, что это будет смертным приговором для каждого ордовика, живущего в этих горах: мужчине ли, женщине или ребенку. Ни одно живое существо, включая скот, не избежит этой участи. Твой народ, — он переломил палку, отбросил обломки в сторону и поднял голову, — исчезнет с лица земли, король Церрикс.

В Церриксе вспыхнули гнев и гордость.

— Мы не сухие ветки, римлянин, чтобы так легко сломаться под пятой Рима. Мы могучи и непреклонны, как священный дуб. Чтобы очистить от нас эти горы, вам придется предать огню каждый лес, каждую рощу. И даже тогда, в огне, мы будем проклинать вас и бороться до последнего вздоха!

— Я это знаю, — ответил его собеседник еле слышно. Его тон застал Церрикса врасплох. Замолчав, он незаметно следил, как темный взгляд собеседника скользнул по женщине и мальчику.

Говорят, по глазам можно узнать, что творится в душе человека. Возможно, это правда, потому что Церрикс заметил в них нечто, чего прежде не было. Невозмутимый солдат Рима только что пережил ужас — не за свою жизнь, так мало для него значащую, а за жизни этих двоих, которых полюбил.

Центурион мигнул, и выражение исчезло, он переборол чувство и сплюнул.

Церриксу захотелось сказать ему, что это не поможет. Как хорошо он знал это! Человек может плеваться, пока его рот не пересохнет. Но этот горький, металлический привкус останется во рту — постоянное напоминание о его страхах.

Гален заставил себя отбросить все мысли, кроме одной. С этого мгновения все должно быть по-другому. Теперь он обязан — ради них — снова стать самим собой и вести себя так, как требовали обстоятельства. Он пронзительно взглянул на Церрикса. Времена полуправды, полудоверия и полузнания окончились. Теперь между ними должно быть абсолютное доверие.

— Сейчас уже невозможно помешать Маурику собрать силы для нападения. — Тон был по-командирски четок. — Ты знаешь, что теперь остается только один способ предотвращения открытой войны.

Король ордовиков кивнул.

— Иначе меня бы здесь не было. Пока мы разговаривали, все необходимое для этого сделано. Четыре воина из моего личного отряда проводят тебя. Но сначала…

Он остановился, пошарил под туникой и вытащил красный кожаный цилиндр.

— Два дня тому назад мои разведчики взяли это донесение у захваченного римского курьера. Я хочу, чтобы ты сказал мне, о чем в нем говорится?

Гален тотчас узнал нетронутую печать на футляре свитка и удивился, почему Церрикс выбрал именно этот момент, чтобы достать его.

— Ты знаешь, что на нем печать Агриколы? — спросил он.

Церрикс кивнул.

— Вероятнее всего, там находится его сообщение Веспасиану, описывающее высадку войска на остров под названием Мона.

— Ты знал об этой атаке заранее? — Голубые глаза мгновенно с подозрением сузились.

— Знал? — Гален покачал головой. — Не раньше, чем ты. Неделю тому назад, когда Маурик и его разведчики вернулись с известием, что Агрикола двинулся к побережью, тогда я подумал: возможно, его мишень — этот остров.

Он небрежно указал на футляр.

— Ты должен знать, что обычно он посылает не одну копию, чаще всего три. И если твои разведчики не перехватили две оставшихся, это сообщение уже на пути в Рим. Но я скажу тебе другое. Даже самый быстрый курьер не может проделать этот путь меньше чем за два месяца. Значит, это сообщение никак не содержит запроса Агриколы на одобрение Веспасианом плана действий. Он принял решение, и послание представляет собой просто рапорт об этом императору. Но откуда ты знаешь, что я не солгу тебе?

Ведь я могу сказать тебе, что он возвращается в Дэву, чтобы, как обещано, переждать оставшиеся месяцы, тогда как на самом деле он замышляет совсем другое. Под усами Церрикса появилась улыбка.

— Я должен верить тебе, римлянин. Кроме того, честь не позволит тебе солгать ради своей выгоды. А теперь, мне кажется, у тебя есть две веские причины не лгать даже ради выгоды Рима. — Он протянул футляр. — Прочти. У нас обоих есть те, кого мы хотим обезопасить.

Гален почувствовал, как дернулся мускул на щеке. Не надо ему напоминать, что он может потерять! Он открыл футляр и вытащил свиток. Потом еще раз испытующе посмотрел на сидящего напротив:

— Последний вопрос, лорд Церрикс. Что, если Агрикола устал ждать или узнал об упомянутых тобой бродячих шайках? Что, если он решил напасть?

— Тогда мы должны знать об этом, центурион, и молиться каждый своим богам, чтобы ты добрался до него, пока этого не случилось, и отговорил его.

Гален развернул папирус. Его внимание привлекло не то, что присутствовало в донесении, а то, чего там не было. Не было лавров.

— Обитатели Моны сдали остров, запросили мира, — объявил он Церриксу краткое содержание первых строк.

Он не счел нужным детализировать ход кампании. В конце концов, неважно, как Агрикола добился победы — что он не стал поджидать флотилию, чтобы переправиться через пролив, а использовал вспомогательную кавалерию, обученную плыть в доспехах, неся на себе оружие и направляя лошадей. Гораздо важнее то, как военный наместник Рима распорядился своим достижением.

Оторвавшись от свитка, он взглянул на Церрикса.

— Это сообщение не усыпано лаврами. Агрикола намеренно предпочел не представлять Веспасиану и сенату эту акцию как завоевательную. Вместо этого он заявляет, что просто постарался поставить побежденное племя под свой контроль.

Уловил ли гордый вождь британцев смысл этого различия? Но ему явно пришлись не по душе слова «побежденное» и «контроль». Он указал на свиток.

— Хотел бы я посмотреть на того, кто решит «контролировать» меня. Читай, как там написано.

Гален подчинился, стараясь переводить как можно точнее.

— Я понимаю настроения провинции. Возможно, клеветники и критики правы: моя галльская кровь заставляет меня чувствовать родство с этими островитянами, ощущать присущую им любовь к свободе. И хотя не может быть сомнения в том, что их подчинение Риму должно быть достаточно полным, оно не должно переходить в рабство. В прошлом было допущено много ошибок, которые оправдывались интересами Рима. Официальные власти, действующие только в своих интересах, творили несправедливые дела. Ошибки и несправедливости подстрекали к бунту. Возможно, мое заявление слишком самоуверенно, зато я делаю его от всего сердца. Я не буду повторять ошибки прошлого, а буду учиться на них. Я сделал достаточно, чтобы внушить страх, теперь испытаю эффективность милосердия. Я намерен показать британцам все преимущества римского мира, которого вследствие небрежности или произвола предыдущих наместников так же боятся, как войны. Я не получил ответа от короля ордовиков. Теперь я направляюсь в его горы с предложением мира, но готовый к войне. Клянусь честью, если эта провинция не выберет первое, она получит последнее. Я поставлю свои условия. Выбор за ним.

Гален свернул лист папируса, вложил его в футляр и отдал его обратно человеку, молча сидящему напротив него.

— Ты должен решать, война или мир. Если бы даже Маурик не угрожал перемирию, время ожидания и раздумий прошло. Агрикола идет за ответом.

— Иди к нему. Скажи, что я выслушаю его условия. С другого конца двора Рика увидела, как они встали и пожали друг другу руки. Потом обменялись несколькими словами. Церрикс кивнул, и они расстались.

Рика отвернулась. Шум в ушах от участившегося биения сердца почти заглушал звук шагов приближающегося Галена. И все же она слышала их и замерла при их приближении.

— Дафидд… — Она изобразила улыбку, стараясь говорить спокойно. — Не занесешь ли ты молоко внутрь, а я пока послежу за коровой.

— Но я хотел спросить Галена, почему Церрикс…

— Дафидд, будь любезен. Не спорь. Возьми молоко. Резкий тон показывал ее страх.

— Дафидд, сделай то, о чем тебя просит Рика. — Его голос прозвучал прямо у нее за спиной.

Мальчик молча подчинился. Она следила за ним взглядом. Дорожка расплескавшегося молока указывала его путь. Только когда он почти вошел в хижину, она наконец повернулась к стоящему позади человеку.

— Ты уходишь? — Собственно, это был не вопрос. Она знала, что это так.

— Да.

Внезапно пересохло во рту. Рика никак не могла глотнуть. На какой-то момент ей показалось, что сейчас она задохнется.

— Когда? — смогла наконец выдавить она.

— Как только прибудут воины Церрикса. Ее охватило холодное оцепенение, захотелось отвернуться, но его глаза не дали сделать это. Они впились и удерживали ее так крепко, как могли бы удерживать объятия. Она почувствовала, что кивает, как бы понимающе. Потом услышала свой голос.

— Мне нужно позаботиться о Дафидде. Чары разрушились, она сделала шаг назад. Он выбросил руку и, схватив ее за локоть, не дал уйти.

— Ты даже не хочешь узнать, почему? В его голосе ясно послышался гнев. Она смешалась, но избежала его взгляда. Яростно мигая, чтобы остановить подступающие слезы, она повторила его вопрос.

— Почему? Мне не важно, почему. — Голос звучал приглушенно и ровно, с подчеркнутой грубостью. — Но я догадываюсь. Ты достиг того, ради чего прибыл сюда. Теперь Церрикс отсылает тебя обратно к твоим Орлам.

— Да, Церрикс посылает меня назад, — резко возразил он, — но не потому, что удалось то, ради чего я послан сюда. Пожалуй, если я не пойду, дело провалится окончательно.

Слова были непонятны. Рика пожала плечами в знак своего замешательства. Но он, должно быть, принял это за безразличие или даже за нежелание понять, потому что схватил и вторую ее руку и впился в нее с такой силой, что у нее вырвался тихий крик, скорее от удивления, чем от боли.

Он выругался на своем языке, она не поняла и попробовала вырваться, испуганная яростью, которую ощущала в нем.

Хватка ослабела, но не настолько, чтобы можно было освободиться.

— Послушай меня, Рика. Этим утром один из моих людей пытался убить Церрикса. Он действовал не в качестве солдата Рима, а скорее, как убийца, нанятый Мауриком. Сейчас Маурик покинул крепость, уведя с собой около сорока воинов, которые либо ничего не знают о его измене, либо сами помогали ему в этом.

Ее замешательство усилилось.

— Я не понимаю. Какое отношение это имеет к тебе? Если даже тот, кто пытался убить Церрикса, — один из твоих солдат, зачем нужно отсылать тебя обратно в твою армию?

— По той же причине, по которой я покинул ее и появился три месяца назад в этой крепости. — Внезапно его голос стал тихим и усталым. Он вздохнул. — Рика, я послан сюда новым наместником Британии, человеком по имени Агрикола. С полного согласия и ведома Церрикса я должен стать его глазами и ушами, его послом, и попытаться установить мир между нашими народами.

Так вот какова причина его появления здесь — «план». Она чувствовала. В подтверждение своей догадки спросила:

— Когда Церрикс сказал Маурику, что ты нужен ему живым, иначе его планы рухнут и будущее племени окажется под угрозой, он имел в виду этот мир, не так ли? — Гален кивнул. — И все же это не объясняет необходимости твоего ухода. Ты сказал, что, если ты не уйдешь, все будет потеряно. Но если ты имеешь в виду мир, заключенный с Церриксом, как может он пострадать от измены Маурика?

— Потому что ненависть и жажда мести завели Маурика так далеко, что поставили вне рамок закона и чести. Подобно взбесившемуся волку он готов напасть даже на свою стаю. Чтобы уничтожить Церрикса, он нарушит мир. А армия Агриколы движется сюда, чтобы договориться об этом мире. Но Маурик и его последователи вышли на тропу войны. Если они доберутся до Агриколы и его легиона раньше меня и нападут, Агрикола не будет знать, что это вопреки воле Церрикса. Он ответит немедленно и беспощадно. И он не будет разбираться, кто бунтовщик, а кто нет. Даже если я и доберусь до него, то будет слишком поздно. Пламя войны заполыхает и будет гореть, пока одна из сил не уничтожит другую.

Он замолчал, как будто ожидал от нее ответа.

— Теперь ты понимаешь, почему я должен идти? — Он отпустил ее руку и коснулся лица. — Рика, посмотри на меня.

Только теперь, услышав его просьбу, она поняла, что все это время смотрела на него и не видела, слушала и не понимала смысла слов. Это помогало ей переносить боль. Но теперь он раздвинул барьер, и ее сердце открылось.

Почему же тогда она не чувствует боли? Не ощущает абсолютно ничего! Может быть, она уже мертва? Ведь если погибает сердце, тело жить не может!

Послышались шаги и призывные возгласы. Не оглядываясь, она поняла, что пришли воины Церрикса.

— Ты должен идти, — услышала она свой голос. — Ты должен остановить Маурика.

Он оглянулся на ожидающих его людей, потом снова посмотрел на нее.

— Объясни все Дафидду. Расскажи, почему я ушел, и передай, что я вернусь.

— Нет. — Она закусила нижнюю губу, чтобы остановить дрожь, и взглянула на гордое и красивое лицо, еще не так давно казавшееся ей таким странным. Она так хорошо изучила каждую черточку, каждую линию. Опустив взгляд, она осторожно просунула пальцы между рабским ошейником и шеей. Там, где кованое железо соприкасалось с кожей, оно было теплым. — Ты не вернешься назад, — тихо сказала она, вновь встретившись с ним взглядом. — Мы оба знаем, что это правда, Гален. Уйдя, человек, стоящий передо мной, не вернется таким же. Ты уйдешь. Но тот, кто вернется, хотя у него и будет твое лицо и твой голос, не будет тобой. Он будет римским солдатом.

Он не стал ни отрицать, ни оправдываться. Это не имело смысла. Они всегда знали, что так должно быть.