Глава 12

Когда Рика вошла в хижину, Гален наливал воду из бадей в сосуд у очага. Он наверняка слышал ее шаги, но не обернулся. Однако теперь это ее не удивило.

Чуть раньше они встретились совершенно случайно у реки.

Она пришла искупаться, а он набрать воды на день. Их разделяло всего несколько ярдов каменистого пустынного берега, затененного кустами и высоким камышом. Но увидев ее, он отвернулся, наполнил бадьи и тут же ушел, не проронив ни слова. С тех пор как шесть дней назад его выпустили из тюрьмы, он все время молчал и держался на расстоянии. Возвращение римлянина в дом вызвало у Рики противоречивые чувства, в которых совсем не хотелось разбираться. Хотя вначале она почувствовала облегчение. Слова, произнесенные в полубессознательном состоянии, да и весь инцидент лучше не вспоминать. Чем меньше они теперь будут контактировать, тем лучше.

Такое поведение казалось наиболее приемлемой реакцией на близость, навязанную приказом Церрикса, по которому римляне теперь содержались на фермах. Поскольку единственное предназначение раба — работа, то они ничем не должны отличаться от вьючных животных.

Возник как бы молчаливый уговор, устанавливающий условия их вынужденного совместного проживания. Он спал вместе с быками и проводил целые дни в поле. Входил в хижину только затем, чтобы принести дрова или воду. Еду ему оставляли за дверью. Без острой необходимости разговоры не возникали.

Но физическая дистанция не могла уничтожить образовавшейся между ними связи. После каждого прошедшего дня это становилось все более очевидным. Рика чувствовала эту связь каждый раз, когда видела его или слышала его голос. А когда приходил Дафидд и она наблюдала их общение, сердце сжималось. Дафидд был прав… «Видеть его таким, каков он есть, а не таким, каким хотелось бы…» Эти слова, с тех пор как однажды ночью она произнесла их и Дафидд повторил, преследовали ее. Внешне она могла изображать что угодно, но не могла больше лгать самой себе.

Рика поняла это в тот день, когда Гален вернулся. Взглянув на бронзовое лицо в ужасных синяках, она почувствовала одновременно облегчение и замешательство. Ее окутало тепло покоя и безопасности, которые, казалось, она уже была не способна ощутить. Нет, она больше не могла ненавидеть этого человека Кнут, разорвавший его кожу, рассек также и ее ненависть. Но ведь однажды исчезнув, эта защитная оболочка уже не восстановится. Могла ли она остаться без нее, стать уязвимой? Но уязвимой для чего? Теперь Рика была уверена — здесь не возникнет никакой угрозы.

С самого начала этот смуглый римлянин отверг созданный ею образ. Как бы настойчиво ни пыталась она представить его врагом, каждый раз он с вызовом срывал и отбрасывал эту маску, сначала вынудив ее просто посмотреть на него, а затем заставив увидеть его таким, каким он был на самом деле. Собственный народ и родственники отвергли ее, а этот человек, этот римлянин, защитил, заступился за нее. Впервые она встретила мужчину, сила которого вызывала доверие, а не страх…

Рика нервно откинула мокрые пряди волос, прилипшие ко лбу и остановилась, наблюдая.

Прошла уже почти неделя с момента избиения. Синяки на его лице совершенно исчезли. Но шрамы на спине? Их нужно было оставлять открытыми, чтобы они зажили. Но после возвращения он ни разу в ее присутствии не снял длинную тунику из толстой шерсти красно-коричневого цвета, принадлежавшую когда-то ее отцу. Под ней кровотечение, если оно еще продолжалось, было бы совсем незаметно. И сейчас ворот туники был зашнурован кожаными ремешками.

— Я хочу взглянуть на твою спину, — внезапно тихо сказала она.

Темные брови приподнялись с удивлением или, может быть, с неудовольствием.

Это мимолетное выражение тотчас исчезло, и снова лицо, спокойное и похожее на маску, не выражало ничего.

— В этом нет никакой необходимости, — последовал ответ. Избегая ее взгляда, он взял пустые бадьи и двинулся мимо нее.

Она встала на пути, мешая пройти, и повторила твердым голосом:

— Я хочу взглянуть на твою спину. Во взгляде Галена появилась издевка, брови сердито нахмурились.

— Зачем? Чтобы посмотреть на работу Балора, домина?

Он явно надеялся, что в ответ она вскипит и забудет о своем требовании, выгнав его. Но она выдержала высокомерный взгляд.

— Я хочу посмотреть, что ты там прячешь. На бронзовом лице появилось непонятное выражение. Его слова прозвучали с силой, одновременно горячей и спокойной, глаза впились в нее.

— Некоторые вещи лучше не открывать, домина. Пока они скрыты, можно считать, что их нет и не было. — Он говорил не о шрамах на спине.

— Пожалуйста. Мне… мне нужно знать.

Его рот сжался, в глазах появился протест, но все же Гален поставил бадьи на пол и, не отрывая от нее взгляда, медленно и осторожно стал расшнуровывать ремешки на вороте. Потом бросил кожаный шнур на пол и, взявшись за ворот обеими руками, одним резким движением разорвал тунику.

Треск материи и волна гнева заставили Рику вздрогнуть. Одежда упала, и он подчеркнуто медленно повернулся.

Когда-то гладкая кожа была почти сплошь покрыта струпьями. Некоторые рубцы, не такие глубокие, уже затянулись, и их розоватый цвет и нежная кожица контрастировали с бронзовой кожей, не тронутой кнутом. Спина блестела, и Рика поняла, что кто-то намазал раны маслом.

— Дафидд, — прошептала она, и он кивнул. Не зная почему, она протянула руку и осторожно провела пальцами по одному из рубцов, покрытых новой кожей.

Мгновенно Гален напрягся и отдернулся, хотя прикосновение было очень осторожным. Он скорее вытерпел бы жесточайший удар кнута, чем эту молчаливую жалость. Именно поэтому он попросил Дафидда, а не Рику смазать раны лечебным маслом, которым снабдил его друид, не предполагая, что она захочет увидеть работу Балора…

Он снова почувствовал прикосновение, на этот раз там, куда не достал кнут. Галену казалось, что он балансирует на краю черной, бездонной пропасти. Один маленький толчок, и он сорвется. Сжав зубы и подавив стон, он резко повернулся и схватил ее за руку, стараясь овладеть собой. Он не должен ничего чувствовать к этой женщине, он не имеет право на чувство!

— Если бы я мог выбирать между твоей ненавистью и твоей жалостью, домина… — выдавил Гален с намеренно жестокой издевкой в голосе, — я предпочел бы ненависть. То, что я сделал, я сделал намеренно и не жалею ни об одном ударе кнута.

Вспышки гнева не последовало, Рика не ответила. Она молча смотрела на лицо, совсем недавно столь ненавистное. И как ни пыталась, не видела в нем больше врага. По лицу потекли слезы. Она не могла остановить их, как не могла понять, какие чувства испытывает. Гнев, вина, сострадание, замешательство — все смешалось.

— Я никогда не встречала такого мужчину, как ты, — прошептала она. — Сначала, когда мне навязали тебя, ты воплощал в себе все, что было мне отвратительно. Я смотрела на тебя и ненавидела. А сейчас… сейчас я смотрю на тебя и… — Она прервалась, испуганная уже вырвавшимися словами, — чувствую себя в безопасности.

Внезапно захват на ее руке стал сильнее, и боль от этой железной хватки помогла преодолеть оцепенение. Ощущения вернулись, а вместе с ними и силы;

Захват немного ослабел, и она выдернула руку, яростно вытирая слезы.

Гален облегченно вздохнул. Пропасть закрылась, он опять твердо стоял на ногах. Вернулось хладнокровие. Но чтобы проверить себя, он протянул руку и погрузил пальцы в шелковые пряди ее волос. Заставляя себя ничего не чувствовать, властвуя над желанием, он посмотрел ей в лицо. И тотчас же увидел в серо-голубых глазах вопрошающий гнев, заменивший смущение и неуверенность.

— Что?

— Твои волосы еще мокрые от купания, — объяснил он спокойно. Пропустил влажные пряди между пальцев и выдавил удовлетворенную улыбку. — Тебе надо выйти наружу и высушить их под солнцем.

Это странное замечание застало Рику врасплох. Но он больше ничего не сказал. Отнял руку, поднял бадьи и вышел. Она молча стояла, глядя на тунику, оставленную на полу.

Дафидд перенес вес тела на здоровую ногу. Прикрыв глаза ладонью, он смотрел на работающего недалеко от него человека. С каждым мощным, ровным ударом топора углублялась щель, которую Гален начал делать на тонком конце дубового бревна, лежащего у него между ног. С помощью второго топора, вставленного в щель, он почти добрался до сердцевины. Дафидд знал, что после этого гигантское бревно, толщиной и длиной почти с человека, треснет и расколется на равные половины. Он часто видел плотников и строителей в крепости за работой и знал, как это делается. А теперь уже хорошо представлял силу и точность ударов Галена. Но он никак не мог понять причины его плохого настроения в последнее время.

Может быть, подумал Дафидд, все еще болит спина. Но движения тугих мышц под испещренной шрамами кожей и замах топора над темной головой были мощными и точными. Странная сдержанность Галена объяснялась чем-то другим. С Дафиддом он оставался прежним, но в присутствии Рики менялся — не смеялся и даже улыбался редко. Чаще всего просто находил предлог для отсутствия.

Это настроение не было недобрым. Он не стал ни грубым, ни резким, просто другим. Дафидд был уверен, что Рика тоже заметила перемену. И ее это беспокоило, хотя она и старалась не подавать вида. Не раз, после того как Гален был резок, Дафидд видел, как она утирала слезы, думая, что никто этого не видит.

Но не только Гален изменился, отношения между ним и Рикой стали другими. Вместе они вели себя как-то по-другому и странно. Однажды Дафидд увидел, как они долго стояли и смотрели друг на друга. Не разговаривали, а только стояли и смотрели.

Дафидд расстроенно вздохнул, и в этот момент бревно с громким треском раскололось на две части. Но Дафидд даже не посмотрел на откатившиеся половинки. Все еще глядя на обнаженную спину Галена, он стал размышлять о второй загадке — нежелании римлянина, чтобы Рика обработала его раны.

Он сказал, что хочет избавить ее от зрелища окровавленных рубцов и открытых ран.

— Но она уже видела твою спину, то, что с ней сделал Балор, — возразил ему Дафидд.

— Тогда я не смог помешать этому. Теперь у меня есть выбор. — Лицо Галена внезапно смягчилось. Как всегда, собираясь что-то втолковать ему или научить, он согнулся и положил большие ладони на плечи мальчика. — В племени моего отца, если воину надо прижечь рану раскаленным лезвием или вытащить из тела стрелу, всегда приглашают женщину. В ее присутствии он никогда не будет сопротивляться или кричать. Такова выучка и гордость. Мужчина должен быть сильным, защитником и добытчиком, и никогда не должен выказывать перед своей женщиной боль и слабость.

Тогда Дафидд принял это объяснение без разговоров, не сомневаясь и не удивляясь. «…Мужчина никогда не должен выказывать перед своей женщиной боль и слабость…» Однако сейчас эти слова кружились в голове Дафидда, как надоедливые мошки: своей женщиной.

Может ли это быть? Возможно ли, несмотря на слова Рики, чтобы Гален действительно воспринимал ребенка, которого она носит, как своего? А значит, и Рику, как свою — иначе зачем он старался скрывать от нее свою боль?

Придя к такому объяснению, Дафидд сразу отчаянно, изо всех сил поверил в него и возбужденно заспешил к Галену, чтобы убедиться в своем предположении.

— Гален… а как мужчина становится отцом? — Он нетерпеливо ждал, пока Гален поднял за край половинку бревна и положил его на другое бревно плоской стороной вниз. Подойдя к другому концу бревна, он наконец ответил.

— Он делает ребенка.

— Ты имеешь в виду, что он засевает семя в мать, которое вырастает в ребенка?

— Да. — Гален положил бревно на вторую подпорку и распрямился. Пригладив рукой волосы, он наконец-то взглянул на Дафидда. В глазах мелькнуло удивление. — Почему ты спрашиваешь?

Дафидд пожал плечами. Все получилось не так, как он хотел.

— А… а это… единственный путь? Я имею в виду, нет ли другого способа сделать мужчину отцом?

Улыбка, которую он попытался скрыть, тронула уголки губ Галена.

— Это единственный способ, который я знаю. Мужчина, — он нагнулся, чтобы подобрать топор, — и женщина соединяются и…

Он остановился и взглянул на Дафидда, как бы внезапно поняв что-то. Все следы удивления слетели с лица.

Дафидд замер в тревожном ожидании. Неужели он сказал что-нибудь не то?

Прежде чем ответить, Гален подумал: «Если мальчик действительно спрашивает о том, что происходит при интимных отношениях мужчины и женщины, объяснить это будет нелегко».

— Ты хочешь знать, как мужчина засевает это семя? — осторожно спросил он. Дафидд не смутился.

— Я знаю, как это делается, — ответил он с какой-то горделивой горечью в голосе. — Я хочу знать другое. Может ли мужчина быть отцом ребенку, который не вырос из его семени?

Гален потер подбородок. Рика предупреждала, что Дафидд может захотеть увидеть в нем отца. Ее страстные настояния, чтобы он не поощрял ожидания мальчика, теперь припомнились ему. Но был ли «ребенок» в вопросе самим Дафиддом, а «мужчина» — он сам? Возможно, Дафидд просто интересуется правами, которые имеет на него муж его матери.

— Если мать ребенка и мужчина захотят, мужчина может принять отцовство и назвать ребенка своим. У римлян существует такой обычай. Он зовется усыновлением. Это законная процедура, по которой мужчина может назвать любого человека мужского рода, связанного с ним кровными узами или нет, своим сыном и, следовательно, законным наследником.

Услышав свои слова, Гален замер, неожиданно поняв их скрытый смысл. В том, что у него есть где-то дети, он не сомневался, но никогда еще ему не приходила в голову мысль об отцовстве. Теперь, глядя в доверчивые глаза Дафидда, он обнаружил, что сейчас рассматривает детскую фантазию как реальность. Найдется ли в его жизни место для сына?

Но эти мысли он тут же отбросил. Солдату не подобает обзаводиться семьей. Это он усвоил на примере своего отца еще в возрасте Дафидда. Римская армия — ревнивая любовница — не позволяла никаких других связей.

— А… если мужчина хочет быть отцом ребенку, а мать не его женщина? Может он сделать ее своей и тогда стать отцом?

Значит, Гален ошибался: Дафидд говорил не о себе, не о нем и не о своей матери. Испытав странное ощущение потери, Гален оказался в совершенном тупике.

— Обычаи и законы бывают разные, — медленно ответил он. — У одних народов мужчина может претендовать на женщину и сделать ее своей, у других нет. Но среди моего народа… да. Если мужчина обеспечивает женщину, укрывает и защищает ее, она становится его женщиной. И ее ребенок тоже.

Тотчас на лице мальчика появилась широкая улыбка.

— Я так и думал! — радостно заявил он. Гален понял реакцию Дафидда не более, чем цель его вопроса. Но краем глаза заметил, как Рика вышла из хижины, и решил прекратить обсуждение. Вытерев ладони о штаны, он поднял топор и вернулся к работе.

Никогда ранее Рика не ощущала себя предметом дум других людей. И сейчас, хотя Гален стоял спиной, она чувствовала себя раздетой под этим невидящим ее взглядом.

Дважды она хотела повернуть назад, к хижине, потому что расстояние между ними уменьшалось, а она все еще не придумала правдоподобного предлога для своего появления. Только понимала, что нельзя оставлять отношения во вчерашнем положении, надо получить ответы на свои вопросы.

В конце концов Дафидд сделал выбор за нее, махнув рукой и приветственно крикнув:

— Иди посмотри, Рика.

Рика смотрела, как Гален оседлал ствол дерева. Должно быть, чтобы притащить его из леса, он воспользовался волами. На земле виднелись борозды и следы копыт. Ей стало интересно, и она подошла поближе.

На каждом конце расколотого бревна Гален сделал небольшой надрез в коре. В первом надрезе он закрепил клином толстую палку, на которой было намотано что-то похожее на веревку. Пройдя вдоль бревна, на ходу размотал веревку и, присев на другом конце бревна, туго натянул конец.

— Теперь, Дафидд…как я тебе показывал, щелкни. Заинтересованная, Рика подошла еще ближе. Дафидд, стоя у середины бревна, схватил веревку, слегка приподнял ее и резко отпустил. Веревка действительно «щелкнула» по поверхности коры, и там, где она ударила, осталась синяя линия. Рика тотчас поняла, чем окрашена веревка — только листья вайды давали подобный цвет.

Гален и Дафидд повторили то же самое с другой стороны бревна. Когда они закончили, на бревне, отмечая его среднюю часть, появились две синие линии, — Зачем нужны эти линии? — спросила она.

Согнувшись и рассматривая результат, Гален не отвечал.

— Чтобы показывать, — ответил Дафидд, идя к ней, — как сделать из круглого бревна квадратный брус. — Он явно гордился своими знаниями, которые, несомненно, приобрел только что.

— Но для чего?

Хотя она спрашивала у Дафидда, ответ неожиданно дал Гален.

— Квадратный брус легче расколоть на доски.

— И что вы будете делать, когда у вас будут эти доски?

Держа топор в руке, он, не ответив, встал на бревно. Подошел Дафидд, и Рика обняла его рукой за плечи. Вместе они смотрели, как Гален взмахнул топором, направляя его лезвие под углом в бок бревна. Он не углублял и не расширял разрез вторым ударом, а двигался вдоль бревна и делал все новые и новые зарубки.

Когда-то он похвалился, что может выполнять плотничью работу. Это оказалось правдой. Все зарубки делались наметанным глазом и получались ровными по глубине и расстоянию между ними. В горной крепости она видела, как рубили и обтесывали деревья для строительных целей, и узнала процедуру. И все-таки для фермы эти приготовления казались слишком сложными и бесполезными.

— Для чего нужны эти доски? — снова спросила она.

Ее вопрос заглушил стук топора. И Гален не ответил либо потому, что не слышал, либо, как прежде, просто проигнорировал ее вопрос. Но она не захотела повторять и опустила глаза.

Вдруг раздался его голос:

— Колыбель.

Рика вздернула голову, взор ее затуманился внезапно набежавшими слезами. Сердце бешено застучало, и она попыталась взять себя в руки, но смогла найти опору лишь в гневе.

— Тогда оставь это, потому что твои труды будут напрасными, римлянин. Мне это не нужно.

Дафидд резко выдохнул и отшатнулся. Но все ее внимание сосредоточилось на стоящем перед ней человеке. Она терялась под взглядом его темных глаз.

— Что, домина? Ребенок или колыбель?

— Будь ты проклят, — прошипела она, найдя наконец в себе силы оторвать взгляд. Он впервые заговорил о ребенке, с тех пор как узнал об обстоятельствах его появления. Но прежде чем она успела продолжить, он обратился к мальчику.

— Дафидд… — Голос был спокойным и уверенным, и она ненавидела его за хладнокровие, — мне нужен точильный камень, можешь принести его?

Мальчик молча кивнул и направился к хижине. Она услышала, как топор Галена врубился в дерево, затем, мгновением позже, его шаги. Но словно пригвожденная к земле, не могла пошевельнуться.

Гален остановился, закрыв собой солнце. Рика чувствовала запах лесной влаги, древесной смолы и свежевырубленной древесины. Он находился уже на расстоянии вытянутой руки и все же подошел еще ближе.

— Так от чего ты отказываешься? От кровати или от ребенка? — повторил он.

Отвернувшись, она избежала его взгляда, но голос звучал и слова раздирали ее, как зазубренное лезвие.

— Или, может быть, от обоих?

— Ты не имеешь права, — прошептала она, поднимая глаза. — Ты не можешь понять… понять, что я чувствую.

Гален схватил ее руку и прижал к округлившемуся животу, удерживая своей собственной.

— «В тебе растет новая жизнь, сильная и здоровая, и совершенно не виноватая в обстоятельствах ее за? рождения Ты не можешь отречься от нее только за то, что она есть Ты должна принять этого ребенка. Попробуй. — потребовал он непреклонным и все же странно мягким голосом.

— Как? — С горечью возразила она. — Как попробовать, если каждый раз, только подумаю о нем, вспоминаю, как он появился? Я все помню… — Голос дрогнул, но все же она продолжила, сдерживая слезы и эмоции:

— Ненависть пришла в мое сердце, а стыд — в душу. Ни один мужчина, зная, что произошло со мной, не может смотреть на меня, не отводя взгляда.