– Ты больна. От жара ты ничего не соображаешь. Эти фокусы вуду не помогут. В отличие от антибиотиков.
      – Ты мне поможешь, – перебила она Джуда, глядя ему в лицо яркими живыми глазами, – если заткнешься и положишь руку на стрелку.
      Джорджия сказала, что говорить будет она, и положила пальцы левой руки на стрелку рядом с его пальцами. Планшетка, вот как называется эта доска, вспомнил Джуд. Джорджия глубоко вздохнула, и Джуд взглянул на нее. Она зажмурила глаза – не так, как перед впадением в мистический транс, а будто собиралась с духом, чтобы спрыгнуть с большой высоты.
      – Начали, – решилась она. – Меня зовут Мэрибет Стейси Кимболл. В течение нескольких лет, не самых веселых, я называла себя Морфина, а вот этот парень, что сидит сейчас рядом, зовет меня Джорджией, хотя меня это страшно раздражает. Но истинное мое имя Мэрибет. – Она приоткрыла один глаз на миллиметр, взглянула сквозь ресницы на Джуда. – Теперь представься ты.
      Но он не успел ничего сказать – Джорджия перебила его:
      – Только назови свое настоящее имя. Имя, принадлежащее твоему истинному «я». Правильные слова несут в себе силу. Силу, которая нужна, чтобы призвать мертвых в мир живых.
      Джуд чувствовал себя крайне глупо. Он считал, что подобная чушь никак им не поможет, они понапрасну тратят время и ведут себя как дети. Но его карьера не раз предоставляла ему возможность выставить себя дураком. Однажды, снимаясь в каком-то видео, он с ребятами из группы – Диззи, Джеромом и Кении – в притворном ужасе бегал по полю цветущего клевера, спасаясь от гнома в грязном наряде и с бензопилой в руках. Постепенно Джуд развил в себе, если можно так выразиться, иммунитет к страху показаться смешным или глупым. И сейчас он растерялся не оттого, что не желал говорить, а потому что искренне не знал, что сказать. В конце концов, поглядывая на Джорджию, он произнес:
      – Меня зовут… Джастин. Джастин Ковзински. Кажется. Хотя я не откликался на это имя лет с девятнадцати, – Джорджия снова закрыла глаза и погрузилась в себя. Между ее тонкими бровями появилась складка – зарождающаяся морщинка. Тихо, медленно она произнесла:
      – Хорошо. Вот кто мы такие. Мы хотим поговорить с Анной Макдермотт. Джастин и Мэрибет просят у тебя помощи. Ты слышишь нас, Анна? Анна, согласна ли ты говорить с нами?
      Они ждали. Колыхались тени. На улице кричала детвора.
      – Будет ли кто-нибудь говорить с Джастином и Мэрибет? Скажет ли нам что-нибудь Анна Макдермотт? Пожалуйста. Мы в беде, Анна. Пожалуйста, выслушай нас! Пожалуйста, помоги нам. – Потом прибавила шепотом обращаясь к стрелке: – Ну же, давай, шевелись.
      Во сне тихонько фыркнула Бон – будто кто-то шаркнул резиновой подошвой по полу.
      – Она не знала меня, – сказала Джорджия. – Ты позови ее.
      – Анна Макдермотт? Слышит ли нас Анна Макдермотт? Прошу немедленно подойти к справочной «Ойя», – громогласно провозгласил Джуд голосом информационного диспетчера.
      Джорджия растянула губы в невеселой усмешке.
      – Ну да, я так и знала, что ты не выдержишь и станешь паясничать. Перестань.
      – Извини.
      – Позови ее. Позови по-настоящему.
      – Твоя доска не работает.
      – Ты даже не попробовал.
      – Попробовал.
      – Нет, не попробовал.
      – Все равно ничего не выйдет.
      Он ожидал, что Джорджия рассердится, но вместо этого ее улыбка стала шире, и она ласково взглянула на него. Ему сразу не понравилась такая ласковость.
      – Она ведь ждала, когда ты позовешь ее, ждала до самой смерти. Конечно напрасно. А ты тоже ждал, да? Целую неделю, прежде чем продолжить свое путешествие по штатам в поисках легкой добычи.
      Он вспыхнул. Тогда не прошло и недели.
      – Кто бы говорил, – буркнул он, – тем более легкой добычей оказалась именно ты.
      – Я знаю, и меня тошнит от этого. Положи! Руку! На стрелку! Мы еще не закончили.
      Джуд действительно потихоньку придвигал руку к себе, но после такого взрыва Джорджии послушно вернул ее обратно.
      – Меня тошнит от нас обоих. От тебя – потому что ты такой, а от себя – потому что позволяю тебе таким оставаться. А теперь хватит шутить. Зови Анну. Ко мне она не придет, а к тебе – может. Она ждала до конца, и хватило бы одного твоего слова, чтобы она примчалась к тебе. Может, и теперь его хватит.
      Джуд уставился на доску – на старинный шрифт, на солнце, на луну.
      – Анна, ты здесь? Анна Макдермотт, придешь ли ты к нам?
      Стрелка оставалась мертвым недвижным куском пластика. Джуд чувствовал себя глубоко увязшим в мире реального и обыденного. Ничего не выйдет. Он устал держать руку на стрелке. Ему не терпелось подняться и покончить с этой чепухой.
      «Джуд. Джастин».
      Он взглянул на свои пальцы, на доску под ними, попытался понять, что не так, и через миг до него дошло. Джорджия сказала, что сила есть только в истинных именах, что только правильные слова возвращают мертвых к живым. Имя Джастин – это не его истинное имя. Он оставил Джастина Ковзински в Луизиане в возрасте девятнадцати лет. Человек, вышедший из автобуса в Нью-Йорке сорок часов спустя, был совершенно другим. Он мог делать и говорить такие вещи, о каких Джастин Ковзински и не помышлял. И это не единственная ошибка. Они звали: Анну Макдермотт. Джуд никогда ее так не называл. Когда они жили вместе, она не была Анной Макдермотт.
      Флорида, – произнес Джуд шепотом. Он заговорил и сам удивился тому, как спокойно и уверенно звучала его голос. – Вернись и поговори со мной, Флорида. Это Джуд, милая. Прости, что не позвал тебя раньше. Я зову тебя сейчас. Ты здесь? Ты слышишь меня? Ты еще ждешь меня? Я пришел. Я здесь.
      Планшетка подпрыгнула под их пальцами, будто снизу кто-то с силой ударил по доске. Джорджия подпрыгнула вместе с ней и испуганно вскрикнула. Больной рукой она схватила себя за горло. Ветер подул в другую сторону, потянул за собой занавески, прижал их к окну и погрузил комнату в сумрак. Поднял голову встревоженный Ангус, сверкнул глазами – неестественно яркими в слабом свете свечей.
      Левая рука Джорджии оставалась на стрелке. Как только доска улеглась, стрелка задвигалась. Это было так дико, что сердце Джуда бешено забилось. Казалось, что на планшетке, между их пальцами, появилась еще одна, третья рука, и она двигала стрелку по доске, без предупреждения вела ее то туда, то сюда. Стрелка скользила, касалась одной буквы, на миг замирала, а потом бежала под их пальцами с такой скоростью, что кисть Джуда выворачивалась.
      – Ч., – прочитала Джорджия, задыхаясь. Ей не хватало воздуха. – Т. О.
      – Что, – расшифровал Джуд. Стрелка продолжала выбирать буквы, и Джорджия называла их вслух. Джуд слушал и складывал слова.
      – Задержало. Тебя.
      Стрелка сделала пол-оборота – и остановилась, слабо поскрипывая на шарнирах.
      – Что задержало тебя, – повторил Джуд.
      – А если это не она? Вдруг это он? Как мы поймем, кто с нами разговаривает?
      Стрелка двинулась, когда Джорджия еще не договорила. Словно, подумал Джуд, ты держишь палец на пластинке, а она вдруг начинает вращаться. Джорджия:
      – П. О. Ч. Е…
      Джуд:
      – Почему. Небо. Голубое. – Стрелка остановилась. – Это она. Она всегда говорила, что предпочитает задавать вопросы, а не отвечать на них. Такая у нас была шутка.
      Это была она. В его голове проносились картины, серия ярких снимков. Вот она на заднем сиденье «мустанга», на сиденье из белой кожи – практически голая, за исключением ковбойских сапог и смешной шляпы с перьями – озорно смотрит на него из-под широких полей. Вот она дергает его за бороду за сценой во время шоу Трента Резнора, и он прикусывает губу, чтобы не закричать. Вот она мертвая в ванной (этого он не видел в реальности, только представлял), вода как чернила, а ее отчим в черном костюме гробовщика стоит у ванны на коленях, словно молится.
      – Давай, Джуд, отвечай ей.
      Голос Джорджии, напряженный, чуть громче шепота, вывел его из оцепенения. Он поднял на нее глаза – она дрожала, хотя лицо ее покрывали капли пота. В темных глазницах сверкали глаза… лихорадочные, измученные глаза.
      – Что с тобой?
      Джорджия тряхнула головой: «Оставь меня». По ее телу пробежала судорога. Левую руку она продолжала держать на стрелке.
      – Говори с ней. – Джуд снова посмотрел на доску. Черная луна в одном из углов хохотала, разинув черный рот. Разве она не хмурилась минуту назад? Из противоположного угла доски на луну выла черная собака. Никакой собаки раньше тут не было, Джуд в этом не сомневался.
      – Я не знал, как помочь тебе. Извини, малышка. Kак бы я хотел, чтобы ты влюбилась не в меня, а в кого-нибудь другого. В кого-нибудь, кто не прогнал бы тебя прочь, когда стало трудно…
      – Т. Ы. С. Е…– читала Джорджия тем же напряженным задыхающимся голосом. Джуд слышал этот голос и понимал, как непросто ей сдерживать усиливающуюся дрожь.
      – Ты. Сердишься.
      Стрелка застыла.
      Джуда переполнили чувства, много чувств разом. Он не знал, как выразить их словами. Оказалось, это простор.
      – Да, – сказал он. Стрелка метнулась к слову «НЕТ». – Зачем ты это сделала?
      – С. Д. Е…
      – Сделала, – прочитал Джуд. – Что сделала? Ты знаешь что. Вскрыла себе…
      Стрелка снова указывала на слово «НЕТ».
      – Что значит «нет»? Джорджия громко повторяла за стрелкой буквы:
      – Я. Н. Е. М.
      – Я. Не. Могу. Ответить. – Стрелка вновь остановила свой бег. Джуд подумал немного, а потом понял. – Она не может отвечать на вопросы. Она может только спрашивать.
      Но Джорджия уже читала дальше:
      – О. Н. П. Р. Е…
      Ее сотрясала дрожь – так сильно, что стучали зубы. Когда Джуд бросил на нее обеспокоенный взгляд, он увидел, что изо рта девушки выбивается пар, словно она находится в холодильной камере. Но сам он не заметил, чтобы в комнате стало холоднее или теплее.
      И его поразили ее глаза. Джорджия не смотрела ни на стрелку, ни на него – никуда. Расширившиеся зрачки не двигались. Уставившись в пространство, Джорджия называла буквы, стоило стрелке притормозить у одной из них. Но она не видела, что происходит на доске.
      – Он, – прочитал Джуд вслед за Джорджией, которая уже говорила с трудом. – Преследует. Тебя.
      Джорджия перестала называть буквы, и Джуд понял, что вопрос задан.
      – А-а. Да. Он думает, что ты убила себя из-за меня, и теперь хочет сравнять счет.
      «НЕТ».
      Стрелка задержалась на этом слове на долгую, полную драматизма секунду, а потом снова отчаянно заметалась по доске.
      – П.О.Ч.Е.М…– одну букву за другой произносила Джорджия.
      – Почему. Ты. Такой. Идиот. – Джуд замолчал, опешив. На кровати взвизгнула одна из овчарок.
      Потом Джуд понял. На мгновение он потерял ориентацию в пространстве в приступе сильного головокружения. Временами он испытывал такое, если резко поднимался. А еще он подумал, что так, наверное, чувствуешь себя, когда под ногами ломается пропитанный влагой лед – в самый последний невыносимый миг перед тем, как уйти под воду.
      – Ублюдок, – сдавленным от ярости голосом произнес Джуд. – Какой ублюдок.
      Он заметил, что Бон проснулась и опасливо смотрит на доску «Ойя». Ангус тоже следил за тем, что происходит, постукивая по кровати хвостом.
      – Что нам делать? – спросил Джуд. – Он гонится за нами, и мы не знаем, как избавиться от него. Ты можешь нам помочь?
      В отверстии на кончике стрелки виднелось слово «ДА».
      – Золотая дверь, – прошептала вдруг Джорджия. Джуд посмотрел на нее – и оторопел. Ее глаза выкатились из орбит, так что видны были одни белки, а все тело безостановочно сотрясалось крупной дрожью. Лицо, которое и раньше было бледнее воска, стало еще бесцветнее и приобрело жуткую прозрачность. Клубы белого пар вырывались из серых губ. Он услышал, как заскрипел стрелка, катясь по доске, и торопливо перевел взгляд обратно. Джорджия молчала, не называла букв, поэтому он сам составлял слова и фразы.
      – Кто. Будет. Дверью. Кто будет дверью?
      – Я буду дверью, – сказала Джорджия.
      – Джорджия? – не понял Джуд. – О чем ты? – Стрелка ожила. Джуд больше не произносил слов вслух, просто следил за стрелкой, которая лишь на краткий миг приостанавливала свой бег над нужными буквами и вновь пускалась в путь. «Ты. Проведешь. Меня».
      – Да, – отвечала Джорджия. – Если разрешишь. Я сделаю дверь и проведу тебя, и тогда ты остановишь его.
      «Ты. Клянешься».
      – Клянусь, – сказала Джорджия. От страха ее голос срывался. – Клянусь. Богом клянусь. Я клянусь. Я сделаю все, только я не знаю, что надо сделать. Я готова, я на все готова, только скажи что.
      «У. Тебя. Есть. Зеркало. Мэрибет».
      – Зачем? – спросила Джорджия, моргая и с трудом опуская глаза, чтобы слепо оглядеть комнату. Она повернула голову к комоду. – Есть одно…
      Она завопила. Пальцы левой руки взлетели со стрелки, обеими руками она зажала себе рот, пытаясь подавить крик. В тот же миг Ангус вскочил на лапы и залаял, глядя туда же, откуда не могла отвести взгляд Джорджия. Джуд развернулся, чтобы посмотреть, – его рука тоже отпустила стрелку, которая все равно продолжала вращаться. Так ребенок выписывает круги на новом велосипеде.
      Зеркало на комоде имело такой наклон, что Джуд видел в нем Джорджию, сидящую на полу, себя и доску «Ойя» между ними. Только в зеркале глаза Джорджии скрывал черный шарф, а горло перечеркивала ножевая рана. Из раны, похожей на красный, непристойно ухмыляющийся рот, на футболку лилась кровь.
      Ангус и Бон спрыгнули с кровати одновременно. Бон, оскалясь, опустилась на пол возле спиритической доски. Как мышь, не успевшая спрятаться в норке, стрелка оказалась в пасти собаки и разлетелась вдребезги между мощными клыками.
      Ангус же бросился к комоду, поставил на него передние лапы и ожесточенно залаял на зеркало. Комод под его весом накренился и встал на задние ножки. Зеркало могло свободно вращаться на креплении, и оно качнулось назад, обратив отражающую поверхность к потолку. Ангус отпрыгнул, встав на четыре лапы, и через мгновение комод тоже опустился на все четыре ноги. Зеркало повернулось обратно, и в нем опять отразилась Джорджия. Только теперь это было ее реальное отражение. Кровь и черный шарф исчезли в предвечерней прохладе.
 
 
      Джуд и Джорджия растянулись на ее старой узкой кровати. Она была слишком мала для двоих, и, чтобы уместиться, Джорджии пришлось повернуться на бок и закинуть одну ногу на бедро Джуда, а голову она положила ему на плечо, уткнувшись холодным носом в шею.
 
      Он же словно онемел. Нужно было обдумать случившееся, но Джуд не мог заставить свои мысли вернуться к тому, что он увидел в зеркале и что хотела сказать этим Анна. Мозг просто отказывался повиноваться. Хотя бы на несколько минут он хотел забыть о смерти. Смерть давила на него, обступала со всех сторон. Смерть каждого из близких становилась еще одним камнем на его груди: смерть Анны, Дэнни, Диззи, Джерома, вероятность собственной скорой смерти и смерти Джорджии. Под тяжестью их он не мог вздохнуть, не мог шевельнуться.
      Джуду казалось, что, пока он ничего не говорит, а лишь тихо лежит на узкой кровати, они с Джорджией могут оставаться в этом мгновении бесконечно долго и лишь занавески будут слабо колыхаться на ветру. То плохое, что ждет их за ближайшим поворотом, никогда не случится. Пока он лежит на кровати рядом с Джорджией пока ее тело прижимается к его боку, пока он чувствует на себе вес ее прохладного бедра, невообразимое будущее не наступит.
      И все-таки оно наступило. В дверь тихо постучала Бэмми и приглушенным, неуверенным голосом спросила:
      – Как вы там, в порядке?
      Джорджия приподнялась на локте, провела тыльной стороной ладони по глазам. Джуд и не заметил, что она плакала. Поморгав немного, она криво улыбнулась – по-настоящему, а не понарошку. Хотя чему она сейчас может улыбаться, Джуд не понимал.
      Умытое слезами лицо и эта улыбка разрывали его сердце своей детской, легкой искренностью. Они словно говорили ему: «Ну что ж, ладно. Не всегда жизнь складывается так, как нам хочется». И он понял: Джорджия считает, что увиденное в зеркале – нечто вроде предсказания и предотвратить это невозможно. В душе у Джуда все перевернулось. Нет. Нет. Пусть лучше Крэддок добьется своего и убьет Джуда, но Джорджия не умрет в луже крови. Зачем Анна показала им такое? Что она хотела сказать?
      – Эм-Би? – позвала Бэмми.
      – Все хорошо, – отозвалась Джорджия. Молчание. А затем еще вопрос:
      – Вы там не ссоритесь, а? Я слышала какой-то грохот.
      – Нет! – воскликнула Джорджия, почти негодуя на подобное предположение. – Богом клянусь, Бэмми, мы не ссоримся. А за шум извини.
      – Ладно, – сказала Бэмми. – Вам ничего не надо?
      – Чистые простыни, – ответила Джорджия.
      Снова тишина за дверью. Джуд почувствовал, что тело Джорджии тихонько подрагивает от сдерживаемого смеха. Она закусила нижнюю губу, чтобы не расхохотаться. И его тоже охватило внезапное неудержимое веселье. Он зажал рот рукой, но пойманный в ловушку смех не сдавался, щекотал ему грудь и горло.
      – Господи Иисусе, – донесся до них голос Бэмми. Похоже, ей хотелось плюнуть в их сторону. – Господи, Иисусе.
      Ее шаги удалились и смолкли.
      Джорджия упала на Джуда, крепко прижалась к нему прохладным влажным лицом. Он обнял ее, и так, в объятиях друг друга, они вдоволь нахохотались.
 
      После ужина Джуд сказал, что ему надо позвонить, и оставил Джорджию и Бэмми вдвоем. На самом деле никуда звонить ему было не нужно, но он догадывался, что Джорджии приятно побыть с бабушкой и им обеим проще разговаривать без него.
      Но на кухне, со стаканом лимонада в руке и совершенно без дела, он все же взялся за телефонную трубку. Подумал, что стоит воспользоваться случаем и проверить сообщения на автоответчике в офисе. Эта простая мысль поразила его. Ему казалось странным заниматься столь обыденным и приземленным делом, как проверка сообщений, после всего, что им довелось пережить за день, – от столкновения с Крэддоком в закусочной до разговора с Анной в спальне Джорджии. С момента первой встречи с покойником Джуд так переменился, что уже не воспринимал себя в качестве того человека, каким был до этой встречи. Карьера, образ жизни, бизнес и искусство, занимавшие его последние тридцать лет, потеряли в глазах Джуда всякую ценность. Он набрал номер, наблюдая за своей рукой так, будто она принадлежала кому-то другому. Он чувствовал себя зрителем, наблюдающим за действиями актера – актера, который играл самого себя.
      Его ждали пять сообщений. Первое от Херба Гросса, его бухгалтера и делового партнера. Голос Херба, обычно маслянистый и самодовольный, в записи звучал хрипло и напряженно.
      – Я только что узнал от Нэн Шрив, что Дэнни Вутен найден мертвым в своей квартире. По-видимому, он повесился. Мы все в большом смятении, как ты, должно быть, догадываешься. Позвони, когда услышишь меня. Я не знаю, где ты. Никто этого не знает. Спасибо.
      Затем шло сообщение от инспектора Бима. Он уведомил Джуда о том, что полиция Пайклифа желает обсудить с ним одно важное дело, и попросил перезвонить. Следом Джуд услышал голос Нэн Шрив – своего адвоката. Нэн сказала, что она все держит под контролем, что полиция лишь хотела взять у него показания относительно Дэнни, и тоже попросила перезвонить.
      Четвертое сообщение оставил Джером Пресли. Он погиб четыре года назад, когда на скорости около ста миль в час направил свой «порше» в плакучую иву.
      – Привет, Джуд. Похоже, скоро наша группа снова соберется вместе, а? Джон Бонхам на ударниках, Джоуи Рамон на бэк-вокале. – Он засмеялся, потом заговорил в своей обычной неторопливой манере. Хрипотца в голосе Джерома всегда напоминала Джуду комика Стива Раша. – Слышал, ты водишь сейчас восстановленный «мустанг». Что всегда нас объединяло, Джуд, так это машины. Подвеска, двигатель, спойлеры, аудиосистемы, «мустанги», «сандерберды», «чарджеры», «порше». Знаешь, о чем я думал, когда сворачивал в ту ночь с дороги? Я думал о6о всем том дерьме, что я не сказал тебе. О том, о чем мы с тобой не разговаривали. Как ты подсадил меня на кокаин. Как ты сам сумел бросить да еще имел наглость заявить мне, что, если я не брошу, ты выгонишь меня из группы. Как ты дал Кристин деньги на обустройство, когда она ушла от меня – сбежала с детьми, не сказав ни слова. Как ты нанял ей адвоката. Вот так ты понимаешь дружбу. Или о том, как ты отказался одолжить денег мне, когда я потерял все – дом, машины. А я как дурак позволил тебе жить у меня, когда ты только-только приехал из своей Луизианы, не имея за душой и тридцати баксов. – Джером опять рассмеялся хриплым, резким смехом курильщика. – Ну ладно, у нас еще будет шанс поговорить, и довольно скоро. Судя по всему, со дня на день. Ведь ты уже едешь по ночной дороге. Я знаю, куда ведет эта дорога. Прямо в проклятое дерево. Они снимали меня с веток, тебе говорили? Кое-что, правда, пришлось соскребать с лобового стекла. Я скучаю по тебе, Джуд. Жду не дождусь, когда смогу обнять тебя. Снова запоем, как в старые времена. Здесь все поют. Правда, песни больше похожи на крики. Вот, послушай. Слушай хорошенько, как они кричат.
      Последовала небольшая пауза, словно Джером отнял трубку от уха и отодвинул на вытянутой руке, чтобы Джуду было лучше слышно. Звуки, дошедшие до него сквозь эфир, не походили ни на какой другой звук или шум, слышанный ранее. Чуждые и ужасные, они напоминали гудение пчел, усиленное в сотни раз, грохот и лязг небывалых механизмов или паровой пресс, со свистом жадно падающий вниз. Если прислушаться, то в этом гудении можно было разобрать слова – нечеловеческие голоса, зовущие маму или молящие пощадить.
      Джуд готов был стереть последнее сообщение, не прослушивая. Он ожидал услышать еще одного мертвеца, но оказалось, что звонила присматривающая за отцом Арлин Уэйд. Она была так далеко от его мыслей, что Джуд не сразу понял, кому принадлежит этот старческий монотонный голос. Когда он вспомнил, ее краткое сообщение уже подходило к концу.
      – Здравствуй, Джастин, это я. Хотела сообщить тебе последние новости о состоянии твоего отца. Не приходил в сознание уже тридцать шесть часов. Сердце работает неровно. Подумала, вдруг тебе интересно узнать. Боли он не испытывает. Если хочешь, звони.
      Повесив трубку, Джуд наклонился, оперся ладонями о подоконник и выглянул в надвигающиеся сумерки. Окно было открыто, и налетавший ветерок приятно холодил кожу рук под закатанными до локтей рукавами. В воздухе веяло ароматом цветов. Квакали лягушки.
      Джуд мысленно представил отца: старик, вытянувшийся на узкой койке, худой, без сил, с поросшим белой щетиной подбородком, с впалыми серыми висками. Джуду даже показалось, что он ощущает запах отца: смесь застарелого кислого пота и вони, присущей всему дому, – в нее внесли свой вклад куриное дерьмо, свиной загон и табачный дым, навсегда пропитавший занавески, одеяла, обои. Джуд покинул Луизиану, убегая не только от отца, но и от этой вони.
      Он бежал, бежал и бежал, он делал музыку, он делал миллионы, он тратил жизнь на то, чтобы увеличить расстояние между ним и стариком. А теперь, если повезет, он может умереть в один день с отцом. Они вместе пойдут по ночной дороге. Или не пойдут, а поедут, разделят пассажирское кресло в дымчатом пикапе Крэддока Макдермотта. Они будут сидеть так близко друг к другу, что Мартин Ковзински положит костлявую руку Джуду на плечи. Машину наполнит его запах. Запах дома.
      Так пахнет в аду, и они поедут туда вместе, отец и сын, под присмотром отвратительного шофера с серебристым ежиком, в черном костюме гробовщика, а радио будет настроено на какое-нибудь политическое ток-шоу. Если ад существует, то это ток-шоу по радио. И семья.
      В гостиной Бэмми что-то негромко рассказывала, Джорджия смеялась. Джуд с удивлением отметил, что автоматически улыбнулся, услышав ее смех. Где она берет силы, чтобы смеяться после всего случившегося с ними, было выше его понимания.
      Джуд больше всего ценил именно смех Джорджии – его глубокую хаотическую музыку и то, как она полностью отдавалась ему. Ее смех пробудил Джуда, вернул к реальности. Часы на микроволновке показывали начало восьмого. Сейчас он войдет в гостиную, присоединится на пару минут к бабушке и внучке, поболтает с ними ни о чем, а потом улучит момент и бросит на Джорджию многозначительный взгляд: пора в путь.
      Он принял это решение и уже выпрямился, отходя от окна, когда его внимание привлекло тихое, немного не в тон пение: «Бай-бай, бэй-би». Он развернулся на пятках и бросил настороженный взгляд в окно, на задний дворик Бэмми.
      Уличный фонарь, стоящий за забором, освещал дальний угол двора. Его голубоватый свет падал через штакетник на большой ветвистый орех, с которого свисала веревка. Под деревом на корточках сидела девочка – ребенок лет шести или семи. На ней было простое платье в красную и белую клетку, волосы собраны на затылке в хвостик. Она напевала негромко старую песенку Дина Мартина о том, что пора отправляться в путь за мечтой. Девочка сорвала одуванчик, сделала глубокий вдох и дунула. В воздухе рассьпались семена-парашютики – сотня белых зонтиков, исчезающих в сумраке вечера. Вообще-то их не должно было быть видно, но они слабо фосфоресцировали, отчего казались необыкновенно медлительными искорками. Девочка подняла голову и повернула ее в сторону открытого окна. Джуду почудилось, что она смотрит прямо на него, но наверняка сказать он не мог: ее глаза закрывали черные подвижные каракули.
      Это была Рут. Да, ее звали Рут. Двойняшка Бэмми, та, что пропала в пятидесятых годах. Родители позвали девочек обедать. Бэмми помчалась в дом, а Рут задержалась, и больше ее никто не видел… живой.
      Джуд открыл рот – что он собирался сказать, он и сам не знал, – но не сумел издать ни звука.
      Он не мог ни шевельнуть губами, ни просто вздохнуть.
      Рут перестала петь, и вечер стал абсолютно безмолвным, стихли даже лягушки и насекомые. Девочка вдруг обернулась в сторону аллеи, идущей за забором. Она улыбнулась, маленькая ладошка взлетела в приветственном взмахе, будто за забором стоял кто-то знакомый – например, добродушный сосед. Но в аллее было пусто. На земле валялись газетные листы, поблескивало битое стекло, между кирпичами пробивались сорняки. Рут выпрямилась и медленно направилась к забору. Ее губы шевелились – она беззвучно разговаривала с человеком, которого не было. Но ведь Джуд слышал, как она пела. Когда он перестал ее слышать? Когда она перестала петь.
      Рут встала у самого забора, и Джуд встревожился, словно на его глазах ребенок собирался шагнуть на оживленную трассу. Он хотел окликнуть девочку, но не мог, в груди не было воздуха.
      А потом вспомнил, что рассказывала ему Джорджия. Люди, видевшие Рут, всегда хотели позвать ее, предупредить, что она в беде, что нужно убегать оттуда, но почему-то не могли этого сделать. Потрясенные видением, они теряли дар речи. В голове у Джуда непонятно откуда возникла совершенно нелогичная мысль: Рут – это воплощение всех девочек, которых он знал и которым он помог: это и Анна, и Джорджия. Если он произнесет имя девочки, отвлечет ее, даст понять, что ей грозит опасность, тогда будет возможность все изменить. Тогда они с Джорджией сумеют победить покойника и выжить.
      Но голос не слушался. Джуд сходил с ума от собственного бессилия, от того, что он вынужден молча наблюдать за происходящим. Он размахнулся и стукнул перебинтованной рукой по подоконнику, взорвав в ладони фонтан боли, и все-таки не мог выдавить из сухого, странно сузившегося горла ни звука.
      У его ног уже несколько минут крутился Ангус. Пес вздрогнул, когда Джуд ударил кулаком по дереву, поднял голову и нервно лизнул его руку. Шершавое горячее прикосновение собачьего языка к голой коже подействовало мгновенно. Оно буквально выдернуло Джуда из немого паралича так же быстро, как совсем недавно смех Джорджии вырвал его из трясины отчаяния. Его легкие наполнились воздухом, и он закричал:
      – Рут!
      И она обернулась. Она услышала его. Она услышала его.
      – Беги оттуда. Рут! Беги к дому! Скорее!
      Рут кинула быстрый взгляд назад, на темную пустую аллею, а потом покачнулась, делая шаг к дому. Она не успела закончить этот шаг: ее белая тонкая рука вздернулась, словно девочку потащила вверх невидимая веревка.
      Это была не веревка, а невидимая рука. Через миг девочка оказалась над землей, поднятая тем, кого не было. Худые ноги беспомощно дергались в воздухе, одна сандалия свалилась и пропала в темноте. Она сопротивлялась, болтаясь в воздухе, но невидимая рука неумолимо поднимала ее выше и выше. Лицо Рут было обращено к Джуду, полное мольбы и страха. Даже черные линии перед глазами не скрывали ее отчаянного взгляда. Невидимые силы несли девочку через забор.
      – Рут! – крикнул он снова, повелительно и громко.
      Таким криком он со сцены обращался к легионам поклонников.
      Но она таяла, уносимая в дальний конец аллеи. Теперь ее платье было в серо-белую клетку, волосы – цвета лунного серебра. Свалилась и вторая сандалия, плюхнулась в лужу и пропала. По поверхности грязной воды некоторое время бежали круги – словно сандалия каким-то невозможным образом упала из прошлого в настоящее. Рот Рут был раскрыт, но она не могла кричать. Джуд не знал почему. Может, тот невидимый человек, что тащил ее, зажал ей рот рукой. Девочка промелькнула в ярко-голубом свете фонаря и исчезла. Только ветер шелестел старой газетой, только шуршание бумаги нарушало тишину. Ангус негромко взвыл и снова лизнул руку Джуда. Он же не в силах был отвести взгляда от аллеи. Во рту разлилась горечь. Барабанные перепонки ломило.
      – Джуд, – послышался голос Джорджии.
      Он увидел ее отражение во втором окне над раковиной. Ее глаза скрывала черная пляска штрихов. Рядом – его собственное отражение с такими же черными каракулями поверх глаз. Они оба мертвы. Просто еще не перестали двигаться.
      – Что случилось, Джуд?
      – Я не смог спасти ее, – сказал он. – Девочку. Рут, я видел, как ее забрали. – Джуд не стал рассказывать Джорджии о том, что вместе с девочкой исчезла и надежда на их спасение. – Я звал ее. Я кричал, но изменить ничего не сумел.
      – Потому что это невозможно, дорогой мой.