– Я присмотрю за ней, мистер Койн, Просто посадите ее на поезд. Я буду ждать, – закончил разговор Крэддок.
      Джуд сам отвез ее на вокзал. Она держалась хорошо: изо всех сил старалась (он видел это) быть той девушкой, какой казалась Джуду в начале их знакомства, а не тем несчастным человеком, каким была на самом деле. Но при каждом взгляде на нее Джуд снова чувствовал сухой холод в груди. Эльфийская улыбка Анны, то, как она заправляла волосы за розовые ушки со множеством сережек, последний залп ее странных вопросов – все это выглядело теперь хладнокровными манипуляциями и побуждало его поскорее избавиться от нее.
      Если Анна и почувствовала его отчуждение, то виду не подала. На вокзале она приподнялась на цыпочки и порывисто обняла его. В этом объятии не было ничего сексуального. Ее поцелуй был сестринским прикосновением губ к его щеке.
      – Мы хорошо повеселились вместе, правда? – спросила она. Как обычно, вопросы.
      – Правда, – ответил он.
      Он мог бы добавить что-нибудь еще – что будет звонить ей или что желает поскорее выздороветь. Однако не смог себя заставить. Любая попытка выразить сочувствие и нежность немедленно разбивалась словами Крэддока, что крутились у Джуда в голове: «Я не сомневался, рано или поздно она найдет себе рок-звезду».
      Анна весело улыбнулась, словно он сказал что-то остроумное, и сжала его ладонь. Он посмотрел, как она села в вагон, но отправления поезда дожидаться не стал. На платформе толпились люди, громким эхом разлетались голоса. Опустошенный и оглушенный, он стремился поскорее покинуть это место, пропахшее горячим железом, застарелой мочой и теплыми потными телами.
      Но на улице было ничуть не лучше – осенью в Манхэттене холодно и сыро. Ощущение, будто его со всех сторон толкают и давят, не покинуло Джуда и по возвращении в гостиницу, в тихий пустой номер. Он не находим покоя, не знал, куда себя деть. Он нуждался в том, чтобы выпустить пар, сказать вслух те безобразные вещи, которые звучали у него внутри.
      Четыре часа спустя он оказался-таки в правильном месте – в радиостудии Говарда Стерна, где он оскорблял: унижал безмозглых прихлебателей из свиты Стерна. Джуд от души издевался над ними, если они по глупости осмеливались перебить его, и выдал пламенную проповедь разврата и ненависти, хаоса и осмеяния всех и вся. Стерн был в восторге. Его окружение желало знать, когда им посчастливится снова увидеть Джуда.
      Наступил уикенд. Джуд по-прежнему оставался в Нью-Йорке, в том же настроении. Его пригласили встретиться с людьми из команды Стерна в одном из стрип-клубов на Бродвее. Это были те самые люди, которых он несколько дней назад высмеивал перед миллионами радиослушателей. Они не приняли его слов на свой счет. Выставлять себя на смех – такова их работа. Они были без ума от Джуда. Они считали, что он выступил в шоу убийственно удачно.
      Но настроение его не улучшилось. Он заказал пиво, хотя не пил этот напиток, и сел у дальнего конца сцены, представлявшей собой огромный лист матового стекла, подсвеченный снизу мягким голубым светом. Из теней вокруг платформы выступали лица других зрителей, и все они казались Джуду неестественными, злобными, неправильными. Лица утопленников. Голова его раскалывалась. Он зажмурился, и под опущенными веками вспыхнул разноцветными огнями фейерверк – предвестие мигрени.
      Некоторое время спустя он с трудом открыл глаза и увидел, что перед ним на коленях сидит девушка. В одной руке у нее нож, веки плотно сомкнуты. Она медленно отклонялась назад и вскоре коснулась головой стеклянного пола. Ее мягкие, легкие как перья волосы рассыпались по сцене.
      Ножом – охотничьим, с широким зазубренным лезвием – девушка медленно вела вдоль тела. На шее у нее был надет собачий ошейник с серебряными колечками, грудь сжимала тесная кружевная сорочка, на ногах черные чулки.
      Когда рукоятка с направленным в потолок лезвием оказалась между ее ног, как пародия на пенис, девушка подбросила нож в воздух и в тот же миг распахнула глаза. Она поймала падающий нож, выгнув спину и выпятив грудь, словно предлагая себя в жертву, а потом полоснула лезвием по черной сорочке.
      Она сдернула разрезанные кружева. Под ними было что-то темно-алое, отчего складывалось впечатление, будто она вспорола себя от горла до лобка. Она перевернулась, попутно скинув остатки костюма, и осталась совершенно голой, не считая серебряных колечек в сосках и стрингов, натянутых гораздо выше худых бедер. Ее худое гладкое тело выше пояса было выкрашено красным.
      Из динамиков неслась композиция «Эй-Си Ди-Си» «If You Want Blood You Got It». И Джуда завело не юное атлетическое тело и не то, как раскачивались маленькие груди с продетыми в них кольцами серебра, пока девушка прямо и бесстрашно смотрела ему в глаза.
      Его завело то, что во время выступления ее губы едва заметно шевелились. Вряд ли кто-нибудь еще обратил на это внимание. Девушка пела про себя, подпевала «Эй-Си Ди-Си». Она знала песню наизусть. Ничего более сексуального за последние месяцы он не видел.
      В знак приветствия он поднял свой стакан и с удивлением увидел, что он пуст. Когда он успел выпить пиво, Джуд не помнил. Через пару минут официантка принесла ему новую порцию. Он узнал, что танцовщицу с нoжoм зовут Морфина и что она – одна из самых популярных девушек в шоу. За сто баксов Джуд раздобыл номер телефона и узнал, что она выступает уже два года, почти с того самого дня, как прибыла в Нью-Йорк из Джорджии. Еще сто долларов – и он узнал, что вне стен стрип-клуба ее зовут Мэрибет.
 
      Джуд сменил девушку за рулем незадолго до того, как они пересекли границу штата Джорджия. Головная боль не проходила, а хуже всего было пренеприятное давление на глазные яблоки. Это ощущение усугублялось южным солнцем, безжалостно отражавшимся в каждой более или менее гладкой поверхности – на заборах, лобовых стеклах и дорожных знаках.
      Когда они приблизились к границе Флориды, к дурному самочувствию прибавились тревога и нервное ожидание. До Тестамента оставалось около четырех часов. Еще до наступления темноты он увидит ее дом – дом Джесси Прайс, в девичестве Макдермотт, сестры Анны, старшей приемной дочери Крэддока. Джуд не знал, как далеко все зайдет.
      Ему уже приходило в голову, что встреча с Джессикой Прайс может закончиться смертью одного из них. Он давно считал, что она заслуживает смерти за то, что совершила, и был готов убить ее. Но только сейчас, когда до встречи оставались считанные часы, эта идея стала чем-то большим, чем умозрительный гнев.
      В детстве ему доводилось убивать свиней. Джуд брал слабое или больное животное за задние лапы и вышибал ему мозги о каменный пол сарая. Надо было делать сильный замах и резко опускать руки, и тогда поросячий визг обрывался на середине, а в наступившей тишине повисал отвратительный глухой звук треснувшей кости – с таким звуком разбивается арбуз, сброшенный с большой высоты. Крупных кабанов он стрелял из ружья, представив при этом, что целится в отца.
      Джуд принял решение: он сделает все, что потребуется. До сих пор он не знал, что именно потребуется. Теперь же, поразмыслив, он страшился узнать. Он боялся возможных действий почти так же, как боялся того кошмара, что преследовал его. Кошмара, при жизни звавшегося Крэддоком Макдермоттом.
      Он думал, что Джорджия дремлет, пока она не заговорила.
      – Следующая развилка, – хрипло произнесла она.
      Ее бабка. Джуд совсем забыл о ней, забыл, что обещал заехать.
      Следуя указаниям Джорджии, он съехал с трассы, свернул налево и двинулся по двухполосному шоссе через убогие пригороды Крикетса, штат Джорджия. Мимо проносились многочисленные стоянки подержанных автомобилей, увешанные тысячами красных, белых и синих флажков, бьющихся на ветру. Поток машин привел их в центр города. Они объехали по краю городскую площадь, поросшуюую травой, миновали суд, ратушу и величественное здание театра из старого кирпича.
      Путь к дому Бэмми пролегал через зеленый студенческий городок при небольшом баптистском колледже. Молодые люди с галстуками в треугольных вырезах вязаных свитеров шагали рядом с девушками в плиссированных юбках, с аккуратными блестящими прическами, словно сошедшими с давно забытой рекламы шампуня «Брек». Кое-кто из студентов оборачивался вслед «мустангу», в котором помимо Джуда и Джорджии гордо восседали два здоровых черных пса. От жаркого дыхания Бон и Ангуса заднее стекло совсем запотело. При виде псов одна из девушек испуганно спряталась за спину своего спутника – высокого парня с желтым галстуком-бабочкой. Тот обнял ее за плечи, успокаивая. Джуд не показал им два пальца и следующие несколько кварталов ехал довольный собой, гордясь своей выдержкой. Его самоконтроль крепче железа.
      Позади колледжа начиналась улица, по обеим сторонам которой стояли ухоженные дома в викторианском и колониальном стиле. Вывески перед воротами приглашали в юридические конторы и зубные кабинеты. Чем дальше от колледжа, тем меньше становились здания. В них жили люди. Возле лимонного дерева и кадок с желтыми розами Джорджия сказала:
      – Сюда.
      Женщина, что открыла им дверь, была скорее плотная, чем толстая, с широким темным лицом, шелковистыми усиками и умными молодыми глазами – карими с зелеными искрами. Расставив ноги в стоптанных шлепанцах, она непонимающе посмотрела на Джуда и Джорджию, а Джорджия робко улыбнулась бабушке. Бабушка? Сколько ей лет – шестьдесят, пятьдесят пять? У Джуда слегка закружилась голова, когда он подумал, что «бабушка» может оказаться моложе его… Потом в глазах Бэмми что-то вспыхнуло, словно настроили фокус, и она с воплем развела руки. Джорджия упала в ее объятия.
      – Эм-Би! – восклицала Бэмми. Потом она отодвинула от себя внучку и всмотрелась в ее лицо. – Что это с тобой?
      Она приложила ладонь ко лбу Джорджии, а та немедленно замотала головой, уворачиваясь. Затем Бэмми заметила забинтованную руку, схватила внучку за запястье, осмотрела повязку. И отпустила руку – почти оттолкнула от себя.
      – Что, накачалась какой-то дрянью? Господи, от тебя воняет, как от собаки.
      – Нет же, Бэмми. Клянусь, я завязала с наркотиками. А воняю псиной, потому что по мне почти два дня собаки ползали. Почему ты всегда думаешь самое плохое?
      Процесс, начавшийся почти за тысячу миль отсюда, в самом начале путешествия на Юг, кажется, завершился – речь Джорджии теперь звучала в лучших южных традициях.
      Но в какой момент впервые проявился ее акцент – когда они тронулись в путь? Или еще раньше? Джуд вдруг понял, что Джорджия говорила так с того дня, когда она укололась о несуществующую булавку в костюме покойника. Эта вербальная трансформация вызвала в душе Джуда неприятное беспокойство. Такой акцент очень напоминал Анну.
      Бон протиснулась между Джудом и Джорджией и с надеждой уставилась на Бэмми. С длинного розового языка Бон текли слюни. Ангус бегал туда-сюда по зеленому прямоугольнику сада, принюхиваясь к цветам, высаженным вдоль штакетника.
      Бэмми сначала осмотрела тяжелые ботинки Джуда, затем перевела взгляд вверх, на черную клочковатую бороду, попутно подметила ссадины, грязь, повязку на левой руке.
      – Ты рок-звезда?
      – Да, мэм.
      – Похоже, вы оба побывали в хорошей драке. Между собой что не поделили?
      – Да нет же, Бэмми, – встряла Джорджия.
      – Как мило: у обоих перевязаны левые руки. Теперь так модно? Или это что-то романтическое? Может, вы поставили друг другу клеймо в знак вечной любви? В наше время люди обменивались кольцами.
      – О, Бэмми, нет. С нами все в порядке. Мы направляемся во Флориду, и я предложила Джуду заехать по пути к тебе. Хотела вас познакомить.
      – А почему не позвонила? Я бы хоть приготовила ужин.
      – Мы ненадолго. Сегодня вечером нам надо быть во Флориде.
      – Никуда вам не надо, кроме как в кровать. Или даже в больницу.
      – Я здорова.
      – Черта с два ты здорова. Никогда еще не видела человека, более далекого от здоровья. – Она убрала со лба Джорджии влажную прядь черных волос. – Ты вся мокрая. Уж я отличу больного человека от здорового.
      – Мне просто жарко, вот и все. Последние восемь часов я сидела взаперти в автомобиле с двумя вонючими собаками и еле живым кондиционером. Бэмми, ты уберешь с дороги свою задницу или хочешь, чтобы я снова забралась в машину и проехала еще сотню-другую миль?
      – Пока не решила.
      – В чем проблема?
      – Пытаюсь прикинуть, каковы мои шансы. Вдруг вы приехали сюда, чтобы убить меня, забрать из сумочки деньги и купить себе оксиконтина . Сейчас все за ним гоняются. Ради него школьники идут на панель. Сегодня утром опять передавали в новостях.
      – Хорошо, что мы уже не школьники.
      Бэмми хотела ответить, но ее внимание привлекло то, что происходило за спиной Джуда.
      Он обернулся и увидел, почему Бэмми на секунду позабыла о гостях. Ангус присел на задние лапы, изогнув тело эдаким мохнатым аккордеоном. Черный блестящий мех на спине вздыбился складками. На траву кусок за куском падало дерьмо.
      – Я уберу. Мне очень неловко, извините, – заторопился Джуд.
      – Ничего, не извиняйся, – сказала Джорджия. – Пусть Бэмми посмотрит. Если через две минуты я не попаду в туалет, перед ее домом будет две кучи дерьма.
      Бэмми опустила густо накрашенные веки и отступила в сторону.
      – Ладно, заходите. А то соседи из окон повыпадают, рассматривая вас. Еще подумают, что я решила создать банду новых «Ангелов ада».
      Когда их наконец формально представили друг другу, Джуд узнал, что бабушку Джорджии зовут миссис Фордхэм, и в дальнейшем так и обращался к ней. Называть ее «Бэмми» он не решался, хотя думать о ней как о «миссис Фордхэм» никак не получалось. Она была Бэмми, и все тут.
      Когда Бэмми предложила вывести собак на улицу побегать, Джорджия и Джуд обменялись многозначительным взглядом. К тому моменту все собрались в кухне. Бон улеглась под кухонный стол. Ангус тянулся мордой к полке, где стояло блюдо с шоколадным печеньем.
      В доме было слишком тесно для двух овчарок. Это стало очевидно еще в прихожей: стоило Бон и Ангусу оказаться внутри, как они немедленно врезались в низкий столик, уставленный фарфором, испугались грохота и звона и шарахнулись в стороны. Разумеется, при этом они ударились о стены – с такой силой, что покосились висящие там картины.
      Джуд снова обратил взгляд на Бэмми. Она хмурилась. Она видела, как посмотрели друг на друга Джуд и Джорджия, и догадалась: это неспроста. Только не поняла, что именно это значит.
      Первой заговорила Джорджия:
      – Э-э… Бэмми, их нельзя отпускать одних в незнакомом месте. И они обязательно залезут в твой сад.
      Бон выбралась из-под стола, попутно сдвинув несколько стульев, один из которых закачался и с резким стуком, упал. Джорджия бросилась к овчарке, схватила ее за ошейник.
      – Я возьму ее с собой, – сказала Джорджия. – Я хотела бы принять душ – можно, Бэмми? Просто ополоснуться и, может быть, прилечь на полчасика, Бон побудет со мной, я послежу, чтобы она ничего не натворила.
      Ангус приподнялся на задние лапы, а передние поставил рядом с блюдом вожделенного печенья.
      – Ангус! – прикрикнул Джуд. – Ну-ка ко мне, быстро. В холодильнике Бэмми нашлась холодная курица и овощной салат. А еще, как и было обещано, лимонад в запотевшем стеклянном кувшине. Джорджия поднялась по лестнице на второй этаж в ванную, а Бэмми пригласила Джуда сесть за стол и поставила перед ним тарелку с едой. У ног хозяина развалился Ангус.
      Окно, напротив которого Бэмми усадила Джуда, выходило на задний двор. Джуд получил прекрасную возможность изучить открывающийся вид: замшелая веревка свисала с высокого орехового дерева – должно быть, когда-то к ней была подвешена шина, сразу за забором начинается дорога выложенная битым кирпичом.
      Бэмми налила себе немного лимонада и со стаканом в руках встала у кухонного шкафа. Рукава ее рубашки были закатаны по локоть, обнажая не менее волосатые, чем у Джуда, предплечья.
      – Мне не довелось узнать романтическую историю вашего знакомства.
      – Мы оба гуляли по Центральному парку, – ответил Джуд. – Собирали ромашки. Разговорились и решили устроить пикник.
      – Может быть. Или вы встретились в одном из грязных развратных клубов.
      – Вы знаете, теперь и я припоминаю. Наверное, мы встретились именно в грязном развратном клубе.
      – Ты так ешь, будто сто лет еды не видал.
      – Мы не успели пообедать.
      – С чего эта спешка? Что там творится во Флориде, если вам так не терпится туда попасть? Твои приятели устраивают главную оргию сезона?
      – Вы сами делали салат?
      – А кто же еще.
      – Очень вкусно.
      – Дать рецепт?
      В кухне повисла тишина, нарушаемая лишь позвякиванием вилки по фаянсу и стуком собачьего хвоста по полу. Бэмми откровенно разглядывала Джуда. Наконец, чтобы нарушить молчание, Джуд спросил:
      – Почему Мэрибет зовет вас Бэмми?
      – Это сокращенная форма моего имени, – ответила Бэмми. – Вообще я Алабама. Эм-Би зовет меня Бэмми с тех пор, когда ходила в мокрых штанишках.
      При этих словах кусок холодного куриного мяса попал Джуду в дыхательное горло. Он закашлялся, стал бить себя в грудь, из глаз полились слезы.
      – Неужели? – выговорил он с трудом, когда сумел отдышаться. – Наверное, глупый вопрос, но, может быть, вы бывали на одном из моих концертов? Или видели меня на совместном шоу с «Эй-СиДи-Си» в тысяча девятьсот семьдесят девятом году?
      – Вряд ли. Мне подобная музыка никогда не нравилась, даже в молодые годы. Толпа горилл прыгает по сцене, матерится и орет так, что смотреть больно. Вот если бы ты открывал концерт «Бэй-сити-роллерс» , там я тебя могла бы видеть. А что?
      Джуд вытер выступивший на лбу пот и вздохнул с облегчением, стараясь скрыть свои чувства.
      – Я когда-то знал одну девушку по имени Алабама.
      – Как вы умудрились так израниться? На вас обоих живого места нет.
      – В Виргинии мы остановились в мотеле и пошли поесть в закусочную. Когда возвращались, нас чуть не сбила машина.
      – Чуть? Выглядите вы так, как будто сбили вас по полной программе.
      – Мы шли по туннелю под железной дорогой. А парень въехал на своем джипе прямо в стену. Головой разбил лобовое стекло.
      – Ну и как он?
      – Очухался, наверное.
      – Он был пьян?
      – Не знаю. Вряд ли.
      – А что копы сказали?
      – Мы не стали их дожидаться.
      – Вы не стали… – начала Бэмми, но почему-то замолчала и выплеснула остатки лимонада в раковину, вытерла рукой рот. Она слегка поджала губы, заметил Джуд, словно лимонад оказался кисловат.
      – Так вы торопитесь, – сказала Бэмми.
      – Немного.
      – Сынок, скажи мне прямо, во что вы вляпались? – Со стороны лестницы послышался голос Джорджи – Джуд, поднимайся ко мне. Полежим немного, может поспим. Бэмми, разбудишь нас через часок, ладно? Нам еще много сегодня рулить.
      – Да не надо никуда сегодня ехать. Ты отлично знаешь, что вы можете переночевать у меня.
      – Боюсь, это невозможно, – вставил Джуд.
      – Ерунда. Уже почти пять часов. Куда бы вы ни ехали, приедете только к ночи.
      – Ничего. Мы привыкли не спать по ночам.
      Он отнес тарелку в раковину.
      Бэмми прищурилась, глядя на него:
      – Но не уедете же вы, не поужинав?
      – Нет, мэм. Ни в коем случае. Спасибо, мэм. – Она кивнула.
      – Приготовлю что-нибудь, пока вы отдыхаете. Ты с юга, я вижу. Откуда именно?
      – Из Луизианы. Местечко называется Мурс-Корнер. Вряд ли вы о таком слышали. Там ничего интересного нет.
      – Я знаю Мурс-Корнер. Моя сестра после свадьбы вместе с мужем уехала в Слиделл, а Мурс-Корнер совсем рядом. Говорят, там хорошие люди живут.
      – Это не про нашу семью, – ответил Джуд и поднялся на второй этаж.
      Вслед за ним по лестнице прошлепал Ангус.
      Джорджия ждала его на площадке, в прохладном полумраке коридора. После купания она замотала волосы полотенцем, а вместо черной футболки и джинсов надела старую университетскую майку и свободные шорты. В руках она держала плоскую белую коробку, местами разорванную и склеенную коричневым скотчем, который тоже уже начал отходить.
      В темном коридоре ее глаза блестели необыкновенно ярко, вспыхивали зеленоватыми искрами. Бледное худенькое лицо оживлялось странным нетерпением.
      – Что это? – спросил Джуд, и она развернула коробку так, чтобы он увидел надпись на крышке:
      «ОЙЯ. БРАТЬЯ ПАРКЕР. ГОВОРЯЩАЯ ДОСКА».
 
      Проведя Джуда в свою спальню, Джорджия размотала с головы полотенце и бросила его на стул.
      Это была маленькая комната со скошенным потолком. В ней едва хватало место для них двоих и для собак. Бон уже свернулась на узкой кровати, придвинутой к стене. Джорджия поцокала языком, похлопывая по подушке, и Ангус одним прыжком оказался возле своей сестры. Немного повозившись, он затих.
      Джуд остановился сразу при входе – доска «Ойя» теперь была у него – и медленно оглядел комнату, где Джорджия провела большую часть своего детства. Он не ожидал увидеть столь целомудренную обстановку. Покрывалом служило самодельное стеганое одеяло с аппликацией в виде американского флага. Из плетеной корзинки в углу выглядывало целое стадо пыльных мягких игрушек единорогов различных оттенков бежевого.
      В комнате стоял старинный орехового дерева комод с зеркалом, которое меняло наклон. Под раму зеркала были вставлены фотографии. Выгоревшие, с завернувшимися от старости уголками, они являли миру черноволосую девочку-подростка с угловатой мальчишеской фигуркой. На одном снимке она одета в форму «Малой лиги» , которая ей явно велика. Из-под кепки забавно торчат уши. На другом она стоит среди подружек – все загорелые, плоскогрудые и немного стесняющиеся открытых купальников. На заднем плане видны пляж и пирс.
      Единственный намек на сегодняшнюю Мэрибет нашелся на фотографии, сделанной во время выпускных экзаменов. На ней Джорджия одета в черный плащ и академическую шляпу с плоским верхом. Рядом с девушкой стоят ее родители: слева сухонькая женщина в цветастом платье, только что с прилавка дешевого универмага, а справа мужчина с неудачной прической, не скрывающей лысину, в дешевом спортивном пиджаке, с фигурой, напоминающей картофелину. Джорджия улыбается в камеру, но в припухших глазах проглядывают обида и непримиримость. В одной руке она держит диплом, а другую вскинула в приветственном жесте поклонников дьявола – выставив указательный палец и мизинец с черными ногтями. Так оно дальше и пошло.
      В ящике письменного стола Джорджия нашла то, что искала, – коробку спичек. Она склонилась над подоконником, зажигая невысокие темные свечи. Сзади на ее шортах (теперь Джуд мог разглядеть) было напечатано слово «Команда». Ее попа была упругой и крепкой после пяти лет танцев.
      – Какая команда? – спросил Джуд.
      Она обернулась, озадаченно хмуря брови, потом увидела, куда он смотрит, скосила глаза вниз, на собственный зад, и хмыкнула.
      – По гимнастике. Поэтому я и занялась танцами.
      – Это там ты научилась бросать ножи?
      Во время выступлений в клубах Джорджия пользовалась сценическими реквизитом, но отлично умела обращаться и с настоящими ножами. Однажды она с двадцати футов всадила в бревно финку, чтобы похвалиться перед Джудом, и острие вошло в древесину со смачным четким звуком, за которым последовал более тихий металлический звон – мелодичная музыка подрагивающей стали.
      Джорджия смущенно пожала плечами и качнула головой:
      – Не-а. Это Бэмми. Она хорошо умеет бросать. Например, шары в боулинге. Мячи. Она здорово подкручивает. Ей было уже пятьдесят с лишним, а ее все звали играть подающей в команду. Никто не мог принять ее подачу. Ее научил метать ножи отец, а меня она.
      Все свечи были зажжены, и Джорджия, не раздвигая простые белые занавески, на несколько дюймов приоткрыла оба окна. Тотчас же занавесками заиграл ветерок, и в комнату брызнули бледные солнечные лучи. Затем ветер стих, и вместе с ним успокоились волны приглушенного света. Свечи горели неярко, но от них распространился приятный аромат, смешанный с прохладным и свежим травянистым запахом с улицы.
      Джорджия уселась на пол, скрестив ноги. Джуд опустился на колени напротив нее, хрустнув суставами.
      Коробку он поставил между ними, снял крышку и вынул игровое поле. («Можно ли назвать доску "Ойя" игровым полем?» – задумался он.) На коричневом фоне доски были нарисованы буквы, слова «ДА» и «НЕТ», солнце с маниакальной улыбкой и сердитая луна. Поверх ног Джуд установил черную пластиковую стрелку в форме пики с отверстием на конце. Передвигалась она на шарнирах-колесиках.
      Джорджия сказала:
      – Я боялась, что не найду свою доску. Уже лет восемь не брала ее в руки. Помнишь историю, что я тебе рассказывала, о привидении на заднем дворе?
      – Про ее сестру, да?
      – Угу. Я тогда испугалась до смерти, а потом мне стало любопытно. Люди все-таки странные существа. Когда я видела девочку во дворе, в смысле – привидение, я хотела, чтобы она исчезла. А потом мне захотелось снова ее увидеть. А если не ее, то кого-нибудь еще – захотелось встретиться с другим призраком.
      – За тобой сейчас как раз охотится призрак. Мечта сбылась.
      Она рассмеялась.
      – Короче. После случая с привидением во дворе я купила в какой-то лавке эту игру. Мы с девчонками много в нее играли. В основном гадали на парней. И частенько я тайком от всех подталкивала стрелку, чтобы получались нужные ответы. Моя подружка Шерил Джейн догадывалась об этом, но всегда притворялась, будто верит, что с нами говорит привидение. Она делала большие круглые глаза, ахала и охала. Я чуть подправлю стрелку – и доска говорит ей, что один из мальчишек держит в своем шкафчике в раздевалке ее белье. Тогда она начинает визжать и кричать что-то вроде: «Я всегда замечала, что он как-то не так на меня смотрит!» – Джорджия потерла затылок, поводила головой из стороны в сторону. Потом добавила, словно невзначай: – А однажды, когда мы гадали вдвоем, только Шерил Джейн и я, доска заговорила по-настоящему. Я стрелку не двигала и ничего не трогала.
      – Значит, ее двигала Шерил Джейн.
      – Нет. Доска действовала сама, мы обе знали. Я сразу поняла, что это не Шерил, потому что она не разыгрывала свое обычное представление с большими глазами. Она хотела, чтобы стрелка остановилась. А когда привидение сказало нам, кем оно было при жизни, Шерил прошептала, что это совсем не смешно. Я ответила, что я тут ни при чем, и она сказала: хватит. Но руки со стрелки не убрала.
      – И кто был тот призрак?
      – Ее двоюродный брат Фредди. Он повесился тем летом. Ему было пятнадцать лет. Они были очень близки… Фредди и Шерил.
      – Чего он хотел?
      – Он сказал, что в сарае его дома лежат фотографии парней в нижнем белье. Попросил нас забрать их оттуда и подробно объяснил, где искать: под одной из половиц. Он боялся, как бы родители не узнали о том, что он голубой. Не хотел расстраивать их еще сильнее. Поэтому он и повесился: не хотел больше быть голубым. Потом он рассказал нам, что души – не мальчики и не девочки, а просто души. Сказал, что голубых вообще не бывает, а он напрасно опечалил маму. Я хорошо помню все, что он тогда сказал нам. И это слово запомнила: «опечалил».
      – Так вы нашли фотографии?
      – Мы проскользнули потихоньку в сарай на следующий день, нашли оторванную половицу, но под ней ничего не было. Там нас застукал отец Фредди. Он страшно разозлился, сказал, что нечего нам рыться в его сарае, и выгнал нас. Шерил потом заявила, что раз мы не нашли фотографий, значит, все это неправда и я все придумала. Ты не поверишь, как она рассердилась на меня. Только мне кажется, что фотографии нашел отец Фредди и, скорее всего, уничтожил их, чтобы никто не узнал про его сына-гомика. И кричал он на нас так, потому что испугался: вдруг мы что-то узнали и за теми фотками охотились. – Она помолчала, потом добавила: – Мы с Шерил так и не помирились по-настоящему. Делали вид, будто все в порядке, но больше не ходили вместе. Что меня вполне устраивало. К тому времени я уже спала с отцовским приятелем, Джорджем Рюгером, и мне вовсе не хотелось, чтобы вокруг меня толкались любопытные подружки и расспрашивали, откуда у меня вдруг появилось столько денег.
      Занавески поднимались и опадали. Комната то светлела, то скрывалась в сумраке. На кровати протяжно зевнул, Ангус.
      – Так как работает твоя доска? – спросил Джуд.
      – Ты что, никогда не играл в это? – Джуд покачал головой.
      – Ну, мы оба кладем руки на стрелку, – начала она объяснять и потянулась вперед правой рукой, потом передумала и отдернула руку.
      Но было слишком поздно. Джуд успел поймать ее запястье. Она сморщилась, инфекция, а вместе с ней и боль поднялась уже до запястья.
      Перед душем она сняла старую повязку, но еще не наложила новую. При виде ее кисти у Джуда перехватило дыхание. Рука выглядела так, словно ее не вынимали из горячей воды несколько часов: кожа набухла, сморщилась и побелела. На большой палец страшно было смотреть. В полумраке Джуду показалось, что кожа с него вовсе сошла. Он горел алым цветом, а на подушечке пальца вздулся желтый от гноя нарыв с темным, почти черным, пятном посередине.
      – Господи, – выдохнул Джуд.
      Бледное осунувшееся лицо Джорджии, наполовину скрытое колеблющимися тенями, было на удивление спокойным. Она отдернула руку.
      – Ты хочешь остаться без руки? – воскликнул Джуд. – Хочешь проверить, смертельно ли заражение крови?
      – Я уже не так боюсь умереть, как два дня назад. Смешно, правда?
      Джуд открыл рот для ответа, но не нашел слов. Его внутренности сжались в тугой узел. То, что происходит с рукой Джорджии, убьет ее рано или поздно. Они оба это знали, и она не боялась.
      – Смерть – не конец, – сказала Джорджия. – Теперь я знаю точно. И ты тоже.
      – Но это совсем не значит, что ты должна умереть. Что не нужно заботиться о своем здоровье.
      – Я не говорю, что я должна умереть. Просто в больницу я не поеду. Мы уже обсуждали это. Ты и сам понимаешь, что собак в операционную и даже в приемную врача не пустят.
      – Я богат. Мы вызовем врача на дом.
      – Я уже говорила тебе: я уверена, врачи мне не помогут. – Она склонилась вперед, побарабанила пальцами левой руки по спиритической доске. – А вот это важнее любой больницы. Рано или поздно Крэддок сумеет обойти собак. Скорее всего, это случится раньше, а не позже. Од придумает что-нибудь. Они не могут защищать нас вечно. Мы теряем минуту за минутой, и ты знаешь это. Я совсем не боюсь умереть, но я хочу знать, что на той стороне меня не поджидает Крэддок.