Глава 10

Как выяснилось позже, Бёрк в ту ночь так и не лег спать. Он полетел на Крит, чтобы забрать оттуда необходимое снаряжение и вернуться к одиннадцати часам в субботу.

Воскресенье, день отдыха, как нельзя лучше подходило для того, чтобы застать Серафино врасплох, – отсюда следовало, что мы должны лететь этой ночью. Наступило полнолуние, что не очень устраивало Бёрка. Но жребий брошен. И он в нетерпении деловито суетился, проверяя, все ли готово к операции.

Мы пользовались небольшой частной взлетно-посадочной полосой, расположенной невдалеке от виллы, по существу, пастбищем для выпаса коров с ангаром, едва вмещавшим наш самолет – «Сессну-401» с восемью пассажирскими креслами, которые нам пришлось временно демонтировать. Боковая трап-дверь в середине салона позволяла парашютистам прыгать одному за другим, с тем чтобы приземлиться плотной группой.

Пилота, бывшего летчика итальянских ВВС, звали Нино Верда. Судя по внешнему виду, ему было лет тридцать, и Хоффер отрекомендовал его лучшим летчиком, какого только можно найти за деньги. Для полета в темноте над горами высотой в шесть тысяч футов и высадки десанта с восьмисот футов точно над плато требовался настоящий ас.

Нас экипировали парашютами типа "X", которые британские воздушно-десантные войска использовали до перехода на тип «НАТО». Бёрк предпочитал тип "X". Они позволяли спускаться быстрее, управлялись более точно и имели страховочные купола того же типа. Такие мы использовали в Конго.

Наше вооружение не во всем соответствовало канонам воздушно-десантных войск, но зато проверено в боевых условиях, что является единственным верным способом оценки. Мы располагали автоматами «АК» китайского производства, вероятно самым надежным автоматическим оружием того времени, и новыми израильскими мини-автоматами «узи», которые превосходили стандартные «стерлинги» практически во всем.

Нам выдали по две гранаты на каждого, десантные ножи и много еще кое-чего – список вещей казался бесконечным. Бёрк даже ухитрился провести общий смотр снаряжения, заставив каждого из нас примерить десантную форму, разложить и собрать содержимое вещмешков.

Он проиграл операцию с картой и секундомером столько раз, что даже Пьет Джейгер к вечеру выглядел усталым. По отношению ко мне он не проявлял эмоций, оставался терпим и ровен, видимо считая, что личные взаимоотношения не должны влиять на выполнение общей задачи.

За обильным и вкусным обедом Хоффер превзошел сам себя: он острил, рассказывал веселые истории, охотно слушал анекдоты и заразительно смеялся. Настроение за столом царило приподнятое, хотя Бёрк наотрез отказался от спиртного. Оказалось, что у меня разыгрался зверский аппетит, к тому же Роза, великолепно одетая, выглядела совершенно неотразимо.

После обеда Бёрк вновь разобрал с нами все детали операции, включая и план отхода в случае ее успешного завершения. По его расчетам чтобы добраться до дороги в Беллону, где в условленном месте нас будет ждать с транспортом Хоффер, нам потребуется часов восемь-девять.

Когда Бёрк закончил, хозяин торжественно пожал руку каждому из нас по очереди и произнес небольшую речь о том, как он высоко ценит наше мужество и как надеется вновь заключить в объятия свою приемную дочь, что показалось мне некоторым преувеличением.

Позже, когда я пошел к себе одеваться, в мою комнату заглянула Роза. Она повесила мне на грудь красивую фляжку на кожаном ремешке, застегнула молнию десантного костюма и поцеловала меня в щеку.

– Это от тебя или от Хоффера? – спросил я.

– От меня. – Ее пальцы осторожно коснулись моего лица. – Возвращайся живым.

В дверях она помедлила, нерешительно посмотрела на меня, и на лице ее отразилось смятение. Ей хотелось сказать мне что-то очень важное, но страх все же заставил ее молчать.

Я вдруг почувствовал прилив нежности к ней, приложил палец к губам и улыбнулся.

– Не говори ничего. Роза, не надо, если действительно боишься его.

– Очень боюсь, – выдохнула она и побледнела. – Он так жесток, Стаси. Ты не можешь даже представить себе, насколько жесток.

– Ты расскажешь мне все, когда вернусь. Тогда это уже не будет так важно. – Я открыл дверь и поцеловал ее так, как целуют при расставании, стараясь надолго сохранить в памяти ее очарование и нежность. – Я переживу все, Роза Солаццио, а в особенности всяких хофферов.

После ее ухода я пристегнул к поясу кобуру со «смит-и-вессоном» и поправил берет. Из зеркала на меня смотрел кто-то знакомый мне еще до «ямы». Что он здесь делал? Над этим стоило бы задуматься, но время выпало очень неподходящее. Я закрыл за собой дверь и спустился вниз к остальным.

Крейсерская скорость «Сессны-401» достигала двухсот шестидесяти миль в час. Это означало, что мы окажемся над целью уже через двадцать минут полета. Мы отложили вылет на час, потому что огромная, круглая луна вовсю сияла на небосводе и ночь никак не становилась темнее, чего с таким нетерпением ждал Бёрк. Облачность, которую обещал прогноз погоды, все не собиралась, и в конце концов скрепя сердце он назначил вылет на час ночи.

Верда заявил диспетчерской в Пунта-Райси местный полет в Джелу, что в любом случае означало пересечение гор. Небольшое отклонение от маршрута, выход на цель – и потом в течение нескольких минут он вновь ложился на свой прежний курс.

Включая тренировочные прыжки, когда Бёрк обучал нас в Конго, я прыгал всего девять раз. Так что мне предстояло совершить десятый прыжок – юбилейный. Правда, такие занятия никогда не доставляли мне удовольствия. Парашютист – весьма неуклюжее создание, стесненное жесткими правилами полета. Парашют типа "X" весит двадцать восемь фунтов, страховочный купол – еще двадцать четыре. И это только чистый вес. Добавьте еще около сотни фунтов ранца со снаряжением, и вам станет понятно, почему парашютист может успешно двигаться только вниз.

Даже без пассажирских кресел в самолете едва хватало места для передвижения со всем нашим снаряжением. Бёрк натянул в салоне фал собственного изготовления и вместе с Вердой снял трап-дверь, которая могла помешать нам во время прыжка.

Множество мыслей пронеслось у меня в голове, когда я уселся на полу и «Сессна» стала набирать высоту. Ставки сделаны, путь назад отрезан, но у меня так и не было уверенности ни в чем, кроме того, что нельзя доверять никому, включая и Розу.

Странно, но мысль о Розе больно задела меня, и когда я стал искать причину, то понял, что эта женщина с твердым и цельным характером действительно стала мне небезразлична, и я нисколько не сомневался, что прощальный визит она нанесла мне из личных побуждений, а не потому, что так хотел Хоффер иди кто-либо еще.

Мы шли на высоте примерно восьми тысяч футов, и панорама внизу была поистине впечатляющей: влажно поблескивали хребты и вершины, залитые бледным лунным светом, чернели долины и ущелья.

Полет прошел без происшествий и оказался таким коротким, что мигание сигнала, который специально установил Верда, застало меня врасплох. В иллюминаторе я увидел вершину Монте-Каммарата и ее западный склон, а когда мы резко пошли на снижение – и темное плато в форме блюдца, на которое нам предстояло приземлиться, и рядом с ним водопад, серебряной нитью сверкающий в лунном свете.

Верда заложил крутой вираж и стал набирать высоту, пройдя так близко от обрывистого склона горы, поднимавшейся над плато, что сердце екнуло в груди. И тут «Сессна» провалилась в воздушную яму. Холодок побежал у меня по спине, когда я представил себе свой прыжок.

Верда повернул на второй заход. Бёрк встал первым и двинулся по фалу к дверному проему. За ним следом шел Пьет, потом Легран и я. В предчувствии прыжка в бездну у меня подвело живот и пересохло во рту.

Красный сигнал вспыхнул раз, потом еще два раза. «Сессна» задрожала в вихревом потоке, и Бёрк исчез в пустоте. Пьет прыгнул так, чтобы оказаться прямо над ним, следом пошел Легран.

Настала и моя очередь. Ветер ревел в зияющей пропасти. Только сумасшедший может решиться на такое, подумал я и ринулся головой вниз, кувыркаясь в пустоте.

Парашют дернул меня вверх, и я выпустил из рук вещмешок, который прижимал к себе. Привязанный веревкой к моему поясу, он вращался теперь в двадцати футах подо мной. Вместе с темным куполом, раскрывшимся у меня над головой, я тоже вращался, искренне радуясь своей удаче.

Прыжок с восьмисот футов длится ровно тридцать секунд, так что мало в чем успеваешь разобраться. Ближе к земле стали попадаться воздушные ямы, и меня пару раз сильно тряхнуло. Как всегда ночью в горах, по горизонтали видимости – никакой. Я едва успел заметить, как мелькнул один купол, опускавшийся где-то в районе водопада, потом, плавно крутясь, как семечко одуванчика, прошел второй. Затем меня стало сильно мотать, дергать вверх-вниз.

Самое опасное в ночном прыжке – приземление. Куда летишь, не видно. Вдруг – внезапный удар, жесткая посадка. Количество потерь из-за переломов в таких операциях всегда очень велико. Вот почему я применил маленькую хитрость – сбросил свой вещмешок. Даже если спускаешься рывками, он первым ударится о землю и глухим стуком предупредит, что осталось лишь двадцать футов полета.

И в ту ночь мешок меня выручил. Я услышал его удар о землю, и через секунду уже сам покатился вслед за ним, угодив на довольно пружинистый дерн. Перекувырнувшись несколько раз, я наконец остановился, ударившись о выступ скалы.

Несколько минут я лежал, приходя в себя, потом кто-то подошел и склонился надо мной. В лунном свете блеснул стальной нож. «Смит-и-вессон» мгновенно оказался у меня в руке.

– Только хотел отрезать тебе поясную лямку, – услышал я голос Пьета Джейгера.

– А ты уверен, что не голову?

– В другой раз, когда ты уже будешь не нужен, – холодно ответил он, – и полоснул по поясной лямке.

Я освободился от парашюта и в зыбком предутреннем свете увидел, что Бёрк с Леграном тоже направляются к нам, волоча свои вещмешки и парашюты. Француз хромал. Во время спуска его так болтало, что он достиг склона раньше своего вещмешка и, приземлившись жестко, сильно ударился, но, к счастью, обошлось без перелома.

В вещмешках у нас лежали десантные рюкзаки с запасом воды и сухим пайком, наше оружие и боеприпасы. Мы вытрясли из них все и затолкали их вместе с парашютами в подходящую расщелину. Присев на корточки в тени скалы, Бёрк пустил по кругу фляжку с бренди. Я сделал большой глоток и почувствовал, как мои губы расползаются в улыбку: скоро наступит день, я жив, стою на земле и приятное тепло заливает мое тело.

– Нечего здесь околачиваться, – прервал мой кайф Шон. – Начинаем подъем. Мы должны перевалить через хребет и войти в лес до рассвета.

Времени у нас оставалось совсем немного. Рассветало в четыре часа десять минут. Мы поднялись, и я встал впереди цепочки, поскольку считалось, что знал местность лучше остальных. Вскоре нам удалось выйти на тропинку, которая вывела нас точно к водопаду.

Ночной пейзаж казался ирреальным, неземным. Среди больших и малых звезд, рассыпанных по небу, стояла полная луна, заливая призрачным светом горы, окружающие плато. Скалистые кряжи, пружинисто извиваясь, уходили за горизонт, а где-то вдали на востоке серебрилась снежная шапка Этны. Ни одним огоньком человек не напоминал о своем существовании. Вдруг очень далеко, примерно в четырех тысячах футов внизу, там, где, по моим представлениям, расположилась Беллона, мелькнул одинокий луч. Мне пришло в голову, что это мог быть Серда, следивший за нашим спуском. Дед, без сомнения, предупредил его обо всем.

Ах, каким актером оказался этот деревенский простак Серда! А с пистолетом за спиной – какая мизансцена! Он вел себя именно так, как я ожидал от него, и все рассчитал точно, кроме, пожалуй, одного. Вряд ли возможно, чтобы человек, который так много знал о Серафино, понятия не имел о пребывании Джоанны Траскот в горах.

Еще подозрительнее выглядело то, что представление передо мной разыгрывалось с участием Марко, который прятался в соседней комнате. Нет, в этом деле нельзя доверять никому, понял я еще раз.

В три часа мы достигли хребта, и я завалился в ближайшую расщелину, поджидая остальных. Устал порядком. Сказывалось отсутствие необходимой подготовки к таким броскам. За время, проведенное в тюрьме, я потерял форму. Правда, остальные выглядели не лучше, особенно Легран, а Бёрк даже немного задыхался.

Он еще раз пустил бренди по кругу, наверное для того, чтобы глотнуть самому.

– Пока идем неплохо. У нас есть около часа, чтобы спуститься на тысячу футов. Если успеем, можно считать, что дело сделано, – сказал он и кивнул мне: – Давай, Стаси.

Я вновь был ведущим.Быстро шагая вперед, чувствовал его присутствие у себя за спиной сильнее, чем когда-либо.

Нас ждал нелегкий спуск. Заходящая луна спряталась за горой, и стало совсем темно. Неровный каменистый грунт осыпался под ногами. Местами на поверхность здесь выходили большие слюдяные пласты; чтобы не загреметь вниз, ступать по ним приходилось с величайшей осторожностью, словно по льду.

На востоке у горизонта небо уже стало светлеть, и я понял, что мы не успеем, если не сменим темп сейчас же. Остановившись на небольшом плато, подождал остальных.

Первым подошел Пьет, по виду в отличной форме, потом – Легран, который тут же опустился на землю. Бёрк шел последним, и я вновь заметил, что он задыхается.

– Какого черта встали? – обратился он ко мне.

Я пожал плечами.

– Думал, нам необходимо подождать последнего.

– К черту нежности. С такими темпами мы не успеем.

Он говорил зло и напористо. Я остановил его жестом.

– Как скажешь, Шон, ты ведь у нас главный!

Мы продолжали спуск, с трудом передвигая ноги, иногда удавалось скользить по слюде, как на лыжах. По одному такому слюдяному пласту я ехал вниз целую сотню футов, пока наконец не зацепился за камни. Но и это не помогло. Серый предрассветный сумрак рассеивался на глазах, а мы все еще плелись в трехстах футах от опушки леса.

Никогда прежде я не чувствовал себя таким незащищенным, как во время нашего последнего броска по голому склону горы. Мои часы показывали двадцать минут пятого, когда мы наконец добрались до первых деревьев.

Глава 11

Серый полумрак стал расползаться между деревьями. Мы уселись в круг и съели свой сухой паек. Я слегка дрожал, Бёрк держался хорошо, его дыхание успокоилось. Но Легран сильно осунулся, казался старше своих лет, по щекам его пролегли глубокие морщины. Он просто состарился – вот что с ним случилось.

Пьет выглядел усталым и замерзшим, ни на кого не глядя, он скрючился под деревом в туманной дымке, поднимавшейся от сырой земли. Наш штурмовой отряд – так мы всегда называли его и Леграна. Когда-то один лишь вид этих двоих, плечом к плечу прорубающих себе путь в джунглях с неотвратимостью приближающегося поезда, вызывал восторг, но теперь все ушло в прошлое. Меняются времена, меняются люди – такова суть жизни.

Я не любил сырые, серые рассветы, они напоминали мне о других таких же, когда много моих друзей ушло безвозвратно. Закурив сигарету, вкус которой показался мне отвратительным, я продолжал затягиваться, чтобы согреться. Вскоре ко мне подполз Бёрк и развернул свою копию карты.

– Пастушья хижина, должно быть, находится не более чем в пятистах футах ниже. По-моему, тебе стоит сходить на разведку. Мы подождем тебя здесь. Даю сорок пять минут. – И он добавил, понизив голос: – Леграну надо отдохнуть. Он выглядит совсем больным.

– Ты прав, – согласился я и поднялся на ноги. – Скоро вернусь.

Сначала каменистые склоны покрывали заросли пробкового дуба и вяза, ниже начинался пояс бука и сосны. Спускаться стало легче.

Я шел между деревьями, когда лиса выскочила из норы передо мной. Напугав меня до смерти, она растворилась в тумане. А я чуть не провалил нашу экспедицию, едва удержавшись, чтобы не спустить курок. Мне следовало помнить, что лес на горах полон всякой живности, что в нем обитают не только Серафино и его люди. Здесь запросто можно встретить кабана, дикую кошку, куницу или горного волка, хотя все они старались держаться подальше от человека.

Теперь я спускался довольно быстро и даже делал легкие перебежки, держа автомат наперевес. Иногда я съезжал вниз по подходящему слюдяному пласту и уже через пятнадцать минут спустился на добрые три сотни футов.

Справа от себя увидел ручей. Подобрался к нему, лег на камни вниз животом и ополоснул лицо. Ручей – хороший ориентир, и я решил дальше спускаться вдоль него, кроме того, рассчитывал, что пастух всегда будет стремиться построить хижину ближе к воде, особенно учитывая ее постоянную нехватку в этих местах летом.

Сначала до меня донесся чей-то голос, вернее приглушенный вздох, который тут же оборвался. Я замер, опустившись на колено. Наступила тишина, затем последовали энергичные всплески и еще один короткий вскрик.

Я видел изображение Благородной Джоанны Траскот дважды, оба раза – на фотографиях, которые нам показывал Хоффер. На одной она была в лыжном костюме, на другой – одета для приема в саду Букингемского дворца. Но установить точно, что обнаженная девушка, плескавшаяся в небольшой заводи у ручья, которую я увидел между деревьями, именно она, оказалось невозможно.

Заплетенные в косу волосы лесной нимфы были уложены по моде восемнадцатого века. Лицо, шея и руки ее сильно потемнели от загара, но тело отливало молочной белизной. Сложением она напоминала мальчика, грудь у нее почти полностью отсутствовала, хотя бедра определенно свидетельствовали в пользу того, что передо мной женщина.

Она выбралась из заводи и стала вытираться старым одеялом. Я не испытывал неловкости от того, что подсматривал. Во-первых, мне нельзя ее спугнуть, а во-вторых, ее обнаженное тело меня совершенно не волновало, будто она была бесполой. Удивительно, но при виде одной женщины вспыхиваешь в мгновение ока, а другая оставляет тебя совершенно равнодушным.

Девушка натянула старые брюки, которые явно знавали когда-то лучшие дни, мужскую рубашку, зеленый шерстяной свитер с дырками под мышками и накинула на голову красный платок, завязав его у подбородка.

Когда она присела, чтобы надеть туристские ботинки, я вышел из-за дерева и приветливо сказал:

– Доброе утро.

– И вам доброе утро, – ответила она безразличным тоном и стала подниматься.

– Не надо шуметь, – выговорил я довольно неуклюже и представился: – Меня зовут Вайет, Стаси Вайет. Я от вашего отчима. Карла Хоффера. Трое моих друзей ждут нас в горах. Я пришел, чтобы забрать вас отсюда.

Господи, какой же я оказался дурак! Она жила здесь совершенно одна, без всякого надзора и явно могла пойти куда угодно. Непонятно, почему я об этом сразу не подумал. Сказалась тяжелая ночь и сильная усталость.

– Что я должна делать – приветствовать победителя? – спросила она ледяным тоном на том утонченном английском, который можно услышать лишь в кругах высшего общества в старой Англии. – И каким способом он приказал вам разделаться со мной – с помощью ножа, пистолета или просто задушить?

Я уставился на нее в немом изумлении, и тут в голове у меня начало что-то проясняться. Она едва заметно отвернулась в сторону от меня, а когда повернулась обратно, то в правой руке уже держала автоматическую «беретту» и смотрела на меня холодно и бесстрастно. Я поверил: она нажмет на спуск без колебаний.