Глава 10

Как раз то, что нужно

Я просыпался медленно, еще не вполне уверенный, что остался в живых, и наконец понял, что лежу в подвесной койке в нашем ангаре в Ландро. На спиртовке кипел чайник. А рядом сидел Менни и читал книгу.

— Что хорошего? — спросил я его.

Он повернулся и посмотрел на меня поверх своих дешевеньких очков, потом закрыл книгу и направился ко мне. Его глаза выражали явное беспокойство.

— Эй, ну и напугали вы меня!

— А что случилось? — спросил я.

— А то, что вы вышли из самолета и отключились. Мы на тележке привезли вас сюда. Сестра Мария Тереза уже осмотрела вас.

— Ну и что же она сказала?

— Что это — определенная реакция на сильный стресс, только и всего. В такой короткий промежуток времени перед вами прошла почти вся ваша жизнь, мой мальчик.

— Вы правы, так оно и было.

Он налил в стакан виски, причем хорошего.

— А Хэннах? — спросил я.

— Он забегал сюда не менее дюжины раз. Вы же лежите здесь более шести часов. О, и Джоанна тоже приходила. Только что ушла.

Я выбрался из подвесной койки, подошел к краю ангара и посмотрел в ночь. Дождь прекратился, в свежем, прохладном воздухе разливался аромат цветов.

Мало-помалу я все припомнил. Вспышку гнева Альберто, там, на катере. Он даже отказался от ее медицинской помощи и предпочел, как он выразился, более чистые руки медика из своей команды.

Он доставил нас прямо на взлетно-посадочную полосу и приказал Хэннаху немедленно отвезти всех обратно. Каждое событие возникало передо мной, словно написанное на чистой странице: никогда в жизни я еще не падал в обморок.

— Кофе? — предложил Менни.

Я допил виски и взял у него оловянную кружку.

— Вам Хэннах рассказал, что там произошло?

— Сколько мог. Немного. Как я понимаю, там возникли какие-то разногласия.

Поэтому я рассказал ему все, и когда закончил, то он развел руками:

— Ужасное испытание.

— А может быть, я всю жизнь мечтал о такой прогулке по джунглям?

— И именно поэтому возникла такая напряженность между сестрой Марией Терезой и полковником. Дрянное дело.

— Но он имел основания, насколько я понимаю. Если бы она оставалась на катере, как обещала, все могло быть совсем иначе.

— Но разве вы сами уверены в этом?

— Она уверена. В этом-то все и дело. Она уверена, что все ее поступки освящены самим Богом. Уверена, что всегда права, что бы ни делала.

Он вздохнул:

— Должен признать, что нет ничего хуже, чем по-настоящему добрый человек, уверенный, что имеет лучший ответ на любой вопрос.

— Женщина-Кромвель!

Он откровенно озадачился моими словами.

— Я что-то не понимаю.

— Почитайте английскую историю, вот и поймете. Мне надо пройтись.

Он хитро улыбнулся:

— Думаю, что она сейчас одна, если не считать ту девушку племени хуна, которую она купила. А наша добрая сестра, я полагаю, ожидает появления еще одного ребенка.

— Когда она только угомонится? А что с Хэннахом?

— Он сказал, что будет в отеле.

Я надел летную куртку и пошел через аэродром по направлению к Ландро. Подойдя к отелю, я уже поставил ногу на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей на веранду, но вдруг задержался и прислушался.

Городок засыпал. Сквозь приоткрытое окно едва слышалась тихая музыка, которую передавали по радио, где-то раз-другой тявкнула собака. Но все-таки в этой ночи под звездами повсюду ощущалась жизнь. И здесь тоже.

Когда я поднялся по лестнице и открыл дверь, то увидел, что бар пуст, если не считать Хэннаха, который сидел у открытого окна, положив ноги на стол. Перед ним стояла бутылка виски и стакан.

— Так, значит, покойники все-таки встают, — ухмыльнулся он.

— А где все остальные?

Оказалось, что весь город гулял на свадьбе. Ввиду отсутствия священника гражданскую брачную церемонию проводил Фигуередо. Он имел на это право. Женился сын земельного агента, богатого человека. А это значило, что каждый, кто из себя хоть что-то представлял, отправился поздравить молодых.

Я зашел за стойку бара, взял стакан, подсел к Сэму за столик и налил себе виски из его бутылки.

— Ну, ты теперь удовлетворен? — спросил он. — После того, что там было? Теперь ты чувствуешь себя настоящим мужчиной?

— Вы тогда хорошо поработали на катере. Благодарю вас.

— Мне не надо наград, парень. У меня есть все, кроме разве что медали Конгресса. Эй, а ты знаешь, что такое медаль Конгресса, ты, английский выродок?

Я только теперь понял, как сильно он пьян, и ответил хмуро:

— Да, думаю, что знаю.

И тут он сказал странную вещь:

— Давно, еще на фронте, я знал одного парня, так похожего на тебя, Мэллори. Мы служили вместе в эскадрилье истребителей. Совсем неопытный мальчишка, только что из Гарварда. Сын миллионера. Денег — куры не клюют. Но парень как-то не принимал этого всерьез. Понимаешь, что я имею в виду?

— Думаю, что да.

— Черт побери, что тебе еще остается сказать. — Он снова налил себе виски. — Знаешь, как он прозвал меня? Черный Барон. А знаменитого аса фон Рихтхофена называли Красным Бароном.

— Надо думать, он очень высоко ценил вас.

Казалось, Сэм меня вовсе не слышал и продолжал говорить:

— Я всегда твердил ему: наблюдай за солнцем. Никогда не пересекай линию фронта на высоте ниже десяти тысяч футов и сразу же поворачивай домой, если увидишь самолет, потому что нельзя рисковать такой сладкой жизнью, как твоя.

— И он не послушался?

— Как-то увязался за одним самолетом и не заметил трех "Фокке-Вульфов", подстерегавших его со стороны солнца. Так и не знаю, как его сбили. — Он грустно покачал головой. — Дурачок! — Хэннах посмотрел на меня. — Но он был отличный летчик, смелый, совсем как ты, парень.

Сэм уронил голову на руки, а я встал и направился к двери. Когда открыл ее, он произнес, не поднимая головы:

— Будь благоразумен, парень! Она не для тебя. Мы просто созданы друг для друга, она и я.

Тихонько прикрыв дверь, я вышел.

Я подошел к домику. Сквозь щели в ставнях струился свет, в темноте похожий на золотые пальцы. Поднявшись по ступенькам террасы, немного подождал. Стояла тишина. Пошел дождь, и капли застучали по железной крыше. Мне вдруг показалось немного странным стоять здесь, вроде бы вне всяких событий, ожидая какого-то знака, которого могло и не быть вовсе, потому что весь мир словно перевернулся.

Я уже собрался уходить, как вспышка спички на крыльце вырвала из тьмы ее лицо. Там стоял старый плетеный стул, я совсем забыл о нем. Она зажгла сигарету и выбросила спичку в темноту.

— А почему это вы собираетесь уйти?

Надо было быстро найти отговорку или сказать правду. И я все же попытался:

— Не думаю, что здесь найдется что-нибудь для меня.

В темноте послышался скрип стула. Она встала. Сигарета тоже полетела в темноту, описав яркую дугу. Я не видел, что она движется ко мне, но внезапно ощутил ее совсем близко, ее запах гармонировал с благоуханием цветов в ночи. Она распахнула домашний халат и прижала мои руки к своей обнаженной груди.

— Ну и как, — спокойно произнесла она, — этого вам недостаточно?

Этого было недостаточно, но я не смог бы ей ничего объяснить и чувствовал, что и нет необходимости. Она повернулась, взяла меня за руку и повела в комнату.

Увы, все оказалось не так, как в тот, первый, раз. Отлично выполненный функциональный процесс, но не более того. А после всего она показалась мне какой-то недовольной, что немало удивило меня.

— Что не так? — требовательно спросил я. — В чем я виноват?

— Любовь, — с горечью произнесла она. — Почему каждый проклятый мужчина, которого я встречала, должен шептать мне это слово на ухо, когда лежит в постели. Вам, мужчинам, что, нужно какое-то извинение?

На это было нечего ответить, и я промолчал, встал и оделся. А она накинула халат, подошла к окну и закурила еще одну сигарету.

— Вы уже взрослая женщина. Неужели время не научило вас видеть разницу? — спросил я, подходя к ней сзади.

Мои руки скользнули по ее талии, и она спиной откинулась на меня. А потом вздохнула:

— Столько времени прошло. Я так давно ищу то, что мне нужно.

— И так ничего не попалось?

— Да, похоже, что так.

— Тогда что же вы делаете здесь, за тысячу миль от людей?

Она отпрянула от меня и повернулась:

— Тут совсем другое дело. Анна — все, что у меня есть. Все, что действительно дорого для меня.

А она все еще говорит о ней в настоящем времени.

Я крепко взял ее за руки:

— Слушайте меня, Джоанна. Вы должны смотреть в лицо фактам.

Она яростно вырвала руки:

— Не говорите так, никогда не говорите так. Даже слышать не хочу!

Мы стояли друг перед другом в темноте. Снаружи кто-то окликнул ее по имени, раздался грохот опрокидываемого на веранде стула. Когда я вышел в гостиную, дверь распахнулась настежь, и ввалился Хэннах. Он промок до костей, был пьян до омерзения, но все же как-то держался на ногах. Прислонившись спиной к стене, вдруг начал сползать вниз. Я быстро подхватил его.

Он приоткрыл глаза и по-дурацки ухмыльнулся:

— Будь я проклят, если это не самый настоящий восторг для мальчика! Ну как она, парень? А тебе все удалось? Когда у женщины такой большой опыт, как у нее, то нужно что-то особенное.

Я не испытал ярости, а просто отпустил его, и он снова начал скользить вниз по стене. Джоанна сказала:

— Уходите, Сэм!

А он все спускался медленно по стене, свесив набок голову. И тут я увидел Кристину, девушку из племени хуна, стоявшую в дверях другой спальни в шелковой ночной рубашке, которая была велика ей размера на два. На ее плоском индейском лице сверкали округлившиеся глаза, а кожа в свете лампы блестела как медь.

Джоанна потрогала Хэннаха носком ноги, а потом сложила руки и оперлась на косяк двери.

— Он подонок, ваш друг, но знает, о чем говорит. Я же всего лишь потаскушка, так или иначе.

— Хорошо, — не унимался я. — Но почему?

— О, все началось еще в Гренвилле. Так вообще принято в шоу-бизнесе. А как, по-вашему, я получила все, что у меня есть?

Она вытащила сигарету из моих губ и глубоко затянулась.

— И еще. — Джоанна спокойно взглянула на меня. — Должна признаться, что мне это нравится. Всегда нравилось.

Ее слова звучали очень искренне, Бог знает почему, но слишком искренне для меня.

— Можете оставить себе сигарету, — сказал я и вышел в темноту.

Немного отойдя, я остановился и оглянулся. Она стояла в дверях, и сквозь легкую ткань домашнего халата против света просвечивали очертания ее тела. Меня переполняла какая-то необъяснимая боль. Может, потому, что ничто никогда не случается как в первый раз?

Хэннах тихо окликнул ее, Джоанна повернулась и закрыла за собой дверь. Стоя здесь под дождем, я испытывал какое-то освобождение. Одно стало ясно — пришел конец всему.

Когда я вернулся в ангар, там меня ждали новости. По радио пришел приказ для Альберто немедленно эвакуировать пост в Санта-Елене и назавтра двинуться отсюда. На меня он не произвел никакого впечатления, мне было абсолютно все равно. Я не обратил внимания на встревоженные взгляды Менни, залез в свою подвесную койку и весь остаток ночи пялился на железную крышу ангара.

Однако в глубине души я все-таки понимал, что все мы стояли на краю каких-то чрезвычайных событий, что все шло не так, как надо, и меня переполняли дурные предчувствия.

На следующее утро в девять я отправился в почтовый рейс. Хэннах так и не появился на аэродроме. Я устал, очень устал, глаза щипало от недосыпа, впереди меня ждал тяжелый день. Не только рейс в Манаус, но и еще два полета по контракту вниз по реке.

Конечно, мне следовало бы лететь на "Хейли", но в связи с эвакуацией военных из Санта-Елены он мог потребоваться. Если только им удастся вытащить Хэннаха из ее постели.

Я отвез почту, дозаправился и снова вылетел с запасными частями, которые срочно понадобились одной горной компании в ста пятидесяти милях вниз по реке. Туда со мной отправился португальский инженер. Он явно не верил в надежность моего "Бристоля", но я доставил его в целости и сохранности и взял на борт образцы руд для лабораторных исследований в Манаусе.

Мой второй полет не требовал особого напряжения. Я отвез медицинские препараты в миссию иезуитов, расположенную в семидесяти пяти милях от города, и тут же вернулся обратно, к большому разочарованию священника, руководителя миссии, датчанина по имени Херцог, который надеялся сыграть со мной в шахматы и немного поболтать.

В итоге получился тяжелый день. Только в шесть вечера я снова приземлился в Манаусе. Меня ждали два механика, и мы все вместе закатили "Бристоль" под крышу ангара.

"Хевиланд Рапид", хороший и очень надежный, как мне говорили, самолет, я заметил еще днем. Теперь он стоял в дальнем конце ангара. Под окном кабины красовалась аккуратно выведенная надпись "Johnson Air Transport" — "Воздушные перевозки Джонсона".

Один из механиков, как и в тот раз, подбросил меня до города на своем стареньком автомобиле. Я задремал в кабине, что само по себе вовсе неудивительно, если вспомнить, что мне так и не пришлось поспать прошлой ночью, и меня пришлось будить, когда мы подъехали к отелю "Палас".

Чтобы восстановиться, мне нужно было часов двенадцать поваляться в постели. И очень хотелось выпить. Я потоптался в нерешительности около пустого стула регистратора, соображая, что делать. Потребность в большом бокале бренди пересилила, и я направился в бар. Если бы поступил иначе, все могло бы пойти совсем по-другому, но в нашей жизни так многое зависит от таких вот случайных поворотов.

В баре на крайнем стуле у стойки сидел усталый мужчина небольшого роста и на дне перевернутого стакана строил башенку из зубочисток. Бармена, как обычно, на месте не оказалось. Я бросил сумку на пол, зашел за стойку бара и отыскал бутылку "Курвуазье".

Посетитель следил за мной левым глазом, не отрываясь от своего занятия. Его лицо, покрытое паутиной шрамов, оставалось бесстрастным, и, когда он заговорил со мной, казалось, его губы совершенно не двигались.

— Джек Джонсон, — отрекомендовался он с гнусавым австралийским выговором. — Что-то у меня не очень хорошо получается, выходит, я не такой мастер в этом деле, как те черные ребята.

Я приподнял бутылку, и он одобрительно кивнул. Я прихватил второй стакан.

— Так это ваш "Рапид" там, на летном поле?

— Мой, приятель, "Воздушные перевозки Джонсона". Хорошо звучит, а?

— Звучит просто великолепно, — согласился я и протянул ему руку. — Нейл Мэллори.

— Ну, а я уже представился. Тот "Рапид" и есть воздушные перевозки Джонсона. — Он вдруг нахмурился. — Мэллори? Скажите, так вы и есть тот тип, который летает на том старом "Бристоле" у Черного Барона?

— Какого барона? — переспросил я.