– Госпожа Тэтчер осталась на ночь в Шуази. Мы располагаем данными, что ее собираются убить завтра по пути к аэродрому в Валентоне.
– Помилуй Бог!
– Все меры приняты. Леди поедет домой другим путем. Мы еще надеемся, что человек, планирующий убийство, все-таки появится, хотя я в этом сомневаюсь. Однако мы будем ждать его во второй половине дня.
– Кто он? Мы его знаем?
– Судя по сведениям наших информаторов, мы подозреваем, что он ирландец, хотя его французский настолько хорош, что он может сойти за француза. Дело в том, что замешанные в этом деле лица просмотрели все наши снимки членов ИРА, но безрезультатно.
– Есть у вас его описание?
Арну рассказал все, что ему сообщили.
– Боюсь, что этого мало.
– Я проведу компьютерную проверку и свяжусь с тобой. Расскажи мне всю историю.
Арну поделился с ним всем, что знал об этом деле. Когда он закончил, Фергюсон сказал:
– Вы его упустили, старина. Готов поспорить с тобой на обед в ресторане «Савой грилл» в следующий раз, когда ты сюда приедешь.
– У меня предчувствие в отношении этого человека. Я думаю, что он исключительная личность.
– И все же его нет в ваших досье, а мы ведь снабжаем вас новейшими данными.
– Я знаю, – ответил Арну. – Ты наилучший эксперт по ИРА, что же нам делать?
– Вот тут ты ошибаешься. Самый большой эксперт по ИРА сейчас у вас, в Париже. Это Мартин Броснан, наш ирландско-американский друг. Ведь он таскал на себе пистолет для них до тысяча девятьсот семьдесят пятого года. Я слышал, что он был профессором кафедры политической философии в Сорбонне.
– Ты прав, – заметил Арну. – Я совсем забыл о нем.
– Теперь он очень респектабельный человек. Пишет книги и живет неплохо на те деньги, которые оставила ему мать. Она умерла в Бостоне пять лет назад. Если у тебя какая-то чертовщина, то он именно тот человек, который может в ней разобраться.
– Спасибо за подсказку. Но для начала мы посмотрим, что произойдет в Валентоне. Я буду поддерживать с тобой связь.
Фергюсон положил трубку, нажал кнопку на стене и встал с кровати. Через минуту дверь открылась и вошел его слуга, индус, бывший гурка. Он накинул на Фергюсона халат поверх пижамы.
– Срочное дело, Ким. Я позвоню капитану Таннер и попрошу ее приехать сюда. Потом приму ванну. Завтрак после того, как она приедет. – Ким вышел. Фергюсон взял трубку и набрал номер: – Мэри? Говорит Фергюсон. Крупное дело. Я хочу, чтобы через час вы появились у меня на площади Кавендиш. Да, наденьте форму. В министерстве обороны, в одиннадцать. Вы всегда производите на них сильное впечатление при полном параде.
Он положил трубку и направился в ванную, чувствуя себя совершенно проснувшимся и в прекрасном настроении.
Было половина седьмого, когда такси подобрало Мэри Таннер у ступенек дома на площади Лоундес, где находилась ее квартира. Шофер был поражен ее видом, как большинство людей, видевших ее в форме. Она была в форме капитана женской службы Королевских войск. Слева на груди красовались крылышки пилота военно-воздушных сил. Под ними колодка медали Георга – награды за храбрость, очень высоко ценимой, и колодки за участие в кампании в Ирландии и за службу в миротворческих силах Организации Объединенных Наций на Кипре.
Мэри была девушкой двадцати девяти лет, невысокого роста, с коротко стриженными черными волосами и большим армейским стажем. Ее отец был врачом. Она получила диплом специалиста по английскому языку в Лондонском университете, пробовала преподавать, но ей это не понравилось. Тогда она пошла в армию. Большая часть ее службы проходила в военной полиции. Какое-то время на Кипре и три срока в Ольстере. События в Дерри принесли ей медаль Георга, шрам на левой щеке и привлекли внимание Фергюсона. Вот уже два года она была его помощницей.
Мэри расплатилась с таксистом, взбежала по лестнице на второй этаж и открыла дверь квартиры своим собственным ключом. Фергюсон сидел на диване возле камина в элегантной гостиной с салфеткой под подбородком, а Ким подавал ему вареные яйца.
– Как раз вовремя, – сказал он. – Что бы вы хотели?
– Чай «Эл Грей», пожалуйста, Ким, поджаренный хлеб и мед.
– Должны следить за фигурой?
– Слишком рано, чтобы плотно есть, даже вам, бригадир. А теперь, что случилось?
Он рассказал ей, продолжая есть. Ким принес чай и хлеб. Она села напротив, внимательно слушая. Когда он закончил, Мэри сказала:
– Этот Броснан. Я никогда не слышала о нем.
– Это было еще до вас, моя дорогая. Ему теперь должно быть около сорока пяти. В моем кабинете вы найдете досье на него. Родился он в Бостоне, в одном из нечистоплотных богатых американских семейств, входивших в высшее общество. Его мать родом из Дублина. Он вел порядочную жизнь, учился в Принстоне, получил степень, а затем все испортил, записавшись добровольцем во Вьетнам в качестве солдата. Я думаю, что это было в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году, когда он стал десантником-парашютистом. Уволился он в звании сержанта и имел много наград.
– А что в нем такого особенного?
– Он мог избежать Вьетнама, оставаясь в университете, но не сделал этого. Он записался в армию рядовым, что крайне необычно для человека с его социальным положением.
– Вы просто старый сноб. Что произошло потом?
– Он отправился в Дублин, в колледж Святой Троицы, для работы над докторской диссертацией. Кстати, он протестант, а его мать была ревностной католичкой. В августе шестьдесят девятого года он посетил дядю по материнской линии, священника в Белфасте. Помните, что тогда произошло? Как все началось?
– Протестантские «оранжевые» толпы сжигали католиков? – спросила Мэри.
– А полиция ничего не предпринимала. Толпа сожгла церковь дяди Броснана и пошла по дороге водопадов. Горстка старых членов ИРА с ружьями и пистолетами задержала ее. Но, когда одного из них подстрелили, Броснан взялся за свое ружье. Полагаю, инстинктивно, учитывая Вьетнам и все такое.
– И с тех пор он стал на их сторону?
– Да, совершенно. Вы должны помнить, что в те первые дни в этом движении было много людей, подобных ему, людей, веривших в свободу Ирландии и всякое такое.
– Простите, сэр. Я видела слишком много крови на улицах Дерри, чтобы оправдывать его.
– Да, я тоже не собираюсь делать из него святого. Он убил в свое время несколько человек, но в грудь, а не в спину. Это я должен отметить. Он стал очень знаменит. Во Вьетнаме он спас жизнь французского военного фотографа по имени Анн-Мари Оден после того, как упал вертолет. Довольно романтичная история. Она появилась в Белфасте, и Броснан в течение недели знакомил ее с подпольным движением. В результате она напечатала в журнале «Лайф» серию фотографий о «доблестных ирландских борцах». Вам знакомы такие штучки.
– Что произошло после этого?
– В тысяча девятьсот семьдесят пятом он отправился во Францию договориться о поставке оружия. Оказалось, что это ловушка, полиция ждала его. К сожалению, он застрелил одного из полицейских, и его приговорили к пожизненному заключению. В семьдесят девятом он освободился из тюрьмы – с моей помощью.
– Но зачем?
– Еще до вашего появления здесь существовал некий террорист, которого звали Фрэнк Барри. Начал карьеру в Ольстере с небольшой группировкой, называвшейся «Сыны Эрина». Потом присоединился к европейскому террористическому кругу. Он был подлинный гений зла, если такой вообще существовал на земле. Сделал попытку убить лорда Каррингтона на пути во Францию, когда тот был министром иностранных дел. Французы замяли это дело, но наш премьер-министр был взбешен. Он отдал мне прямой приказ изловить Барри чего бы это ни стоило.
– Теперь я понимаю. Вам был нужен для этого Броснан?
– Поручил вору поймать другого вора, и он доставил его нам.
– А потом?
– Он вернулся в Ирландию и получил звание доктора.
– А эта Анн-Мари Оден? Они поженились?
– Насколько мне известно, нет. Но она оказала ему еще большую услугу. Ее семья принадлежит к одному из старейших родов во Франции и чрезвычайно влиятельна в политической жизни. Его наградили орденом Почетного легиона за ее спасение во Вьетнаме. Во всяком случае, ее усилия принесли плоды пять лет тому назад. Президент Миттеран помиловал его. Он снова стал чистым как стеклышко.
– Так он и очутился в Сорбонне? Он, очевидно, единственный из всех профессоров, который убил полицейского?
– После войны там было несколько человек, сделавших то же самое во время войны, в Сопротивлении.
– Разве леопард меняет когда-либо окраску? – спросила Мэри.
– Вы слишком недоверчивы. Как я уже говорил, вы найдете его досье в моем кабинете, если хотите узнать о нем больше. – Фергюсон протянул ей листок бумаги. – Это описание таинственного человека. Не так уж много, чтобы двигаться дальше, но пропустите его на всякий случай через компьютер.
Она вышла.
Вошел Ким с экземпляром «Таймс». Фергюсон быстро пробежал заголовки и перевернул страницу. На второй странице его внимание немедленно привлекло сообщение о визите госпожи Тэтчер во Францию, которое до этого появилось в «Пари суар».
– Ну, Макс, – тихо произнес он, – желаю тебе удачи. – С этими словами он налил себе еще одну чашку кофе.
III
Утром в Париже стало значительно теплее, к обеду снег почти растаял. За городом тоже прояснилось, снег лежал лишь местами на кустарнике вдоль шоссе. Диллон ехал в Валентон, держась боковых дорог. Он сидел на мотоцикле «БМВ», который взял со своего склада. Одет он был как полицейский почетного эскорта: каска, защитные очки, автомат МАТ-49 на груди черного форменного плаща.
Конечно, это безумие ехать туда, но он не мог устоять перед возможностью посмотреть бесплатный спектакль. Он остановился на узкой проселочной дороге возле ворот, ведущих па ферму, и, сверившись по карте, пошел пешком по дорожке через лесок до невысокой ограды на холме, сложенной из камней. Внизу, примерно метрах в двухстах перед ним, был железнодорожный переезд. Черный «рено» все еще стоял там, где он его оставил. Нигде ни души. Минут через пятнадцать прошел поезд.
Диллон посмотрел на часы. Они показывали четверть третьего. Направив цейсовский бинокль в сторону переезда, он увидел, как белый «рено» спустился по дороге, развернулся и заблокировал переезд. За ним следовал «пежо» с Пьером за рулем. Пьер уже начал давать задний ход, чтобы развернуться, когда к нему подбежал Гастон. «Пежо» был старой модели, выкрашенный в ярко-красный и кремовый цвета.
– Очень недурно, – пробурчал тихонько Диллон, видя, как «пежо» укатил вверх по дороге. – Теперь дело за кавалерией. – Он закурил.
Минут через десять по дороге спустился большой грузовик. Он встал, не имея возможности проехать. На его высоких парусиновых боках было намалевано: «Стейнер электроникс».
– Электроника, мать вашу… – произнес Диллон, Дуло пулемета высунулось из грузовика, открыв огонь по «рено». Когда стрельба прекратилась, Диллон вынул из кармана черный пластиковый электронный детонатор, включил его и вытянул антенну.
Из грузовика выпрыгнула дюжина человек в черных комбинезонах и пластиковых касках. У каждого в руках были укороченные автоматы. Когда они приблизились к «рено», Диллон нажал кнопку детонатора. Настроенный на самоликвидацию заряд во второй черной коробке (Пьеру он сказал, что там дополнительные патроны) мгновенно взорвался, развалив на части весь фургон. Куски корпуса медленно плыли по воздуху. Несколько человек лежали на земле, другие бежали в поисках укрытия.
– Вот вам, господа, кушайте на здоровье, – провозгласил Диллон.
Он вернулся по дорожке через лесок, сел на «БМВ» и укатил.
Диллон открыл дверь сарая на улице Хельер, сел на мотоцикл, заехал внутрь и припарковал его. Когда он повернулся, чтобы закрыть дверь, сверху его окликнул Макеев:
– Полагаю, ничего не вышло? Диллон снял каску.
– Боюсь, что так. Братья Жобер донесли на меня. Когда он стал подниматься по лестнице, Макеев сказал ему:
– Маскировка, вот что мне нравится. Полицейский всегда остается для людей просто полицейским. Они никогда ничего не могут добавить, описывая внешность.
– Верно. Несколько лет тому назад я недолго работал с великим ирландцем, которого звали Фрэнк Барри. Когда-нибудь слышали о нем?
– Конечно. Как Карлос.
– Он был лучше Карлоса. Его убили в семьдесят девятом. Я не знаю кто. Фрэнк часто использовал образ полицейского почетного эскорта. Удобно играть роль почтальона. Никто никогда не обращает внимания на почтальона.
Он прошел за русским в гостиную.
– Расскажи мне, – попросил Макеев. Диллон рассказал ему обо всем. Потом добавил:
– Была возможность использовать этих двоих. Но она сорвалась. Вот и все. Больше не о чем говорить.
– И что теперь?
– Я же сказал вчера вечером, что обеспечу другую цель. Я имею в виду все эти деньги. Мне уже пора подумать о своей старости.
– Ерунда, Син. Тебе нет никакого дела до своей старости. Игра доставляет тебе удовольствие и возбуждает.
– Может быть, ты и прав. – Диллон закурил. – Я знаю одно – мне не нравится проигрывать. Я придумаю что-нибудь для вас, заработаю свои деньги и расплачусь с долгами…
– Братья Жобер? Стоят ли они этого?
– О да, – заявил Диллон. – Дело чести, Жозеф. Макеев вздохнул:
– Я ухожу, повидаюсь с Ароном, сообщу ему печальную новость. Буду держать с тобой связь.
– Здесь или на барже. – Диллон улыбнулся. – Не беспокойся, Жозеф. Я еще никогда не проваливался, когда твердо решал что-то сделать.
Макеев спустился по лестнице. Его шаги гулко разносились по сараю. Потайная дверка захлопнулась за ним.
Диллон вернулся в длинную комнату, насвистывая свою любимую мелодию.
– Я ничего не понимаю, – сказал Арон. – По телевидению об этом не было сказано ни слова.
– И не будет. – Макеев отвернулся от окна, выходящего на авеню Виктора Гюго. – Французы будут придерживаться версии, что ничего не произошло. Сама мысль о том, что госпожа Тэтчер могла подвергаться риску на французской земле, расценивалась бы как национальное оскорбление.
Арон побледнел от гнева.
– Этот ваш специалист провалил дело. Слишком много разговоров, Макеев, а результатов – ноль. Хорошо, что я сегодня утром не перевел эти десять миллионов на его счет в Цюрихе.
– Но ведь вы согласились! Он в любой момент может позвонить и проверить, переведены ли ему деньги.
– Мой дорогой Макеев, на депозите этого банка у меня пятьсот миллионов долларов. Учитывая, что я могу перевести свои капиталы в другой банк, управляющий с большой готовностью согласился на маленький обман, когда Рашид разговаривал с ним сегодня утром. Когда Диллон позвонит, чтобы проверить, как обстоят дела, ему подтвердят перевод денег на его счет.
– Человек, с которым вы имеете дело, чрезвычайно опасен, – заметил Макеев. – Если он обнаружит…
– Кто скажет ему? Конечно, не вы. Ему заплатят в конце концов, но только в том случае, если он добьется результата.
Рашид налил ему чашку кофе и обратился к Макееву:
– Он обещал альтернативную цель, упомянул британского премьер-министра. Какие у него планы?
– С ними свяжутся, когда он примет решение.
– Разговоры… – Арон подошел к окну и встал, потягивая кофе. – Одни разговоры.
– Нет, Мишель, – покачал головой Макеев. – Вы совершенно не правы.
Квартира Мартина Броснана находилась на набережной Монтебелло, напротив острова Сите. Отсюда открывался самый прекрасный вид на собор Парижской Богоматери. До Сорбонны можно было дойти пешком, что очень нравилось Броснану.
Когда он отправился домой, часы только что пробили четыре. Он был высокого роста, с широкими плечами и темными волосами без седины, несмотря на сорок пять лет. Волосы были слишком длинные, и это придавало ему вид отчаянного гуляки из шестнадцатого столетия. Одет он был в старомодный плащ. Полностью его имя звучало так: Мартин Аодх Броснан. Имя Аодх было ирландским вариантом имени Хью. Его ирландское происхождение выдавали высокие скулы и серые глаза.
Опять похолодало, и он съежился, свернув за угол на набережную Монтебелло, и быстро зашагал вдоль дома. Весь дом принадлежал ему, и он занял самую лучшую угловую квартиру на втором этаже. Строительные леса шли до пятого этажа, где проводились какие-то ремонтные работы.
Он уже собирался подняться по ступеням, ведущим к роскошному подъезду, и тут кто-то позвал его:
– Мартин!
Он взглянул вверх и увидел Анн-Мари Оден, перегнувшуюся через балюстраду террасы.
– Откуда, черт возьми, ты взялась? – воскликнул он пораженно.
– С Кубы. Только что приехала.
Мартин взбежал по лестнице, перепрыгивая через ступени. Она открыла дверь, чтобы впустить его. Он схватил ее на руки и отнес обратно в прихожую.
– Как чудесно видеть тебя. Но почему Куба? Она поцеловала его, помогла снять плащ.
– О, у меня было довольно сложное задание от журнала «Лайф». Пойдем на кухню. Я приготовлю тебе чай.
Предложение приготовить ему чай было любимой шуткой Оден. Дело в том, что он терпеть не мог кофе, как это ни странно для американца. Мартин закурил сигарету, сел за стол и стал наблюдать, как она ходит по кухне, эта холеная женщина, его ровесница, выглядевшая лет на двенадцать моложе, с коротко стриженными волосами, такими же темными, как у него самого.
– Ты выглядишь чудесно, – сказал он, когда она принесла чай, попробовал и удовлетворенно кивнул головой. – Великолепно. Ты научилась его заваривать в тысяча девятьсот семьдесят первом году в Южном Арме,
где мы с Лиамом Девлином знакомили тебя с трудной работой ИРА.
– Как поживает старый плут?
– Все еще живет в Килри, в окрестностях Дублина. Читает иногда лекции в колледже Святой Троицы. Утверждает, что ему семьдесят, но это явная ложь.
– Такие люди, как он, никогда не стареют.
– Ну, ты тоже еще ничего себе, – сказал Броснан. – Почему мы не поженились?
Это был ритуал, он задавал этот вопрос много лет, теперь это стало шуткой. Было время, когда они были любовниками, но вот уже несколько лет они просто друзья. Нельзя сказать, что их отношения были тривиальными. Он был готов умереть за нее, как в болотах Вьетнама, когда они встретились в первый раз.
– Теперь, когда мы покончили с любезностями, расскажи мне о новой книге, – попросила она.
– Философия терроризма. Очень скучная. Не много найдется людей, которые ее купят.
– Жаль. Она написана специалистом в этой области.
– Это неважно. Знание истоков все равно не заставит людей поступать по-другому.
– Ты циник. Ладно. Давай выпьем божественный напиток.
Она открыла холодильник и взяла бутылку шампанского «Круг».
– Год разлива не указан?
– Еще чего!
Они перешли в огромную великолепную гостиную. Над мраморным камином висело зеркало в богато украшенной резьбой позолоченной раме. Везде стояли цветы. Большой рояль, удобные мягкие диваны и огромное количество книг. Она оставила открытыми французские окна, выходящие на балкон. Броснан подошел и закрыл их.
Анн-Мари откупорила шампанское, достала из шкафа два бокала. В это время раздался звонок у входной двери.
Открыв, Броснан увидел стоявших у порога Макса Арну и Жюля Савари, а за их спинами братьев Жобер.
– Профессор Броснан? – уточнил Арну. – Я полковник Макс Арну.
– Мне прекрасно известно, кто вы, – ответил Броснан. – Оперативная служба, не так ли? Что все это значит? Мое прошлое достает меня?
– Не совсем так. Нам нужна ваша помощь. Это инспектор Савари, а эти двое – братья Жобер, Гастон и Пьер.
– Тогда вам лучше войти, – сказал Броснан, заинтересовавшись вопреки здравому смыслу.
Братья Жобер по приказу Арну остались в прихожей, а они с Савари вошли следом за Броснаном в гостиную. Анн-Мари повернулась, слегка нахмурившись. Броснан представил ей вошедших.
– Очень рад. – Арну поцеловал ей руку. – Я давно восхищаюсь вами.
– Мартин, – она выглядела взволнованной, – ты ни во что не впутался?
– Конечно, нет, – заверил он. – Что я могу сделать для вас, полковник?
– Речь идет о национальной безопасности, профессор. Мне неудобно говорить это, но мадемуазель Оден довольно известный фотожурналист.
Она улыбнулась:
– Полное благоразумие, полковник. Даю вам слово.
– Нам посоветовал обратиться к вам бригадир Чарльз Фергюсон из Лондона.
– Этот старый дьявол? Какого рожна ему нужно от меня?
– Потому что вы, профессор, лучший специалист по ИРА. Разрешите, я расскажу… – Полковник рассказал о последних событиях, стараясь быть кратким. – Видите ли, профессор, – сказал он в заключение, – братья Жобер просмотрели наши альбомы по ИРА и не нашли там этого человека. А Фергюсону не удалось идентифицировать его по краткому описанию, которое мы ему представили.
– Да, действительно проблема.
– Друг мой, этот человек не простой террорист. Он должен быть большим артистом, чтобы сделать подобную попытку. Мы же знаем о нем только то, что он ирландец и свободно говорит по-французски.
– Чего вы ждете от меня?
– Поговорите с братьями Жобер.
Броснан бросил взгляд на Анн-Мари, пожал плечами и сказал:
– Хорошо, давайте их сюда.
Он сидел на краю стола, потягивая шампанское. Жоберы стояли перед ним, чувствуя себя неловко в этой роскоши.
– Сколько ему лет? – спросил Броснан.
– Трудно сказать, мсье, – ответил Пьер. – Он меняется каждую минуту. Как будто в нем не один человек. Я бы сказал – ближе к сорока годам.
– Лицо, фигура?
– Маленький, светлые волосы.
– Он никак не выглядит, – вмешался Гастон. – Мы думали, что он пустышка, а он однажды вечером чуть не убил здоровенного громилу в нашем кафе.
– Хорошо. Он маленький, светловолосый, около сорока лет и может постоять за себя. Какие у вас основания считать, что он ирландец?
– Когда он собирал «Калашников», то проговорился, что видел, как такой пулемет разнес на куски лендровер, набитый английскими парашютистами.
– Это все?
Пьер нахмурился. Броснан достал из ведерка бутылку шампанского. Гастон произнес:
– Нет. Есть еще кое-что. Он всегда насвистывает один странный мотивчик, несколько мрачноватый. Мне удалось подобрать его на своем аккордеоне. Он сказал, что этот мотив ирландский.
Лицо Броснана застыло. Он стоял неподвижно с бутылкой в одной руке и бокалом в другой.
– И ему нравится это питье, мсье. – Пьер указал на бокал.
– Шампанское? – спросил Броснан.
– Да, он предпочитает шампанское всему прочему, а его любимой маркой является «Круг».
– Без выдержки?
– Да, мсье. Он говорил нам, что отдает предпочтение вину из смешанного винограда.
– Этот ублюдок всегда его любил. Анн-Мари положила руку на плечо Броснана:
– Ты знаешь его, Мартин?
– Почти наверняка. Сможешь изобразить тот мотив на рояле? – он обращался к Гастону.
– Попытаюсь.
Гастон поднял крышку, слегка попробовал пальцами клавиши. Потом сыграл одним пальцем начало мелодии.
– Достаточно. – Броснан повернулся к Арну и Савари. – Старая ирландская народная песенка «Жаворонок в ясном небе». Вас, господа, ожидают неприятности, потому что человек, которого вы ищете, не кто иной, как Син Диллон.
– Диллон? – переспросил Арну. – Конечно! Человек с тысячей лиц, как однажды кто-то назвал его.
– Небольшое преувеличение, – заметил Броснан. – Хотя в принципе верно.
Они отправили братьев Жобер домой, а Броснан и Анн-Мари сели на диван напротив Арну и Савари. Инспектор делал пометки, слушая рассказ американца.
– Его мать умерла при родах. Думаю, это было в тысяча девятьсот пятьдесят втором году. Его отец был электриком. Он поехал работать в Лондон, так что Диллон ходил в школу там. У него был удивительный актерский талант, он был просто гениален. Мог меняться на ваших глазах: сожмет, например, плечи и сразу становится старше лет на пятнадцать. Удивительно!
– Так что, вы хорошо его знали? – спросил Арну.
– В Белфасте, в славные старые денечки еще до того, как он добился стипендии для учебы в Королевской академии драматического искусства. Он оставался там всего год, так как они ничему не могли научить его. Он сыграл одну или две роли в Национальном театре, ничего серьезного. Не забывайте, что он был тогда очень молод. В тысяча девятьсот семьдесят первом году его отец, который вернулся домой в Белфаст, был убит британским патрулем. Попал случайно в перестрелку и погиб.
– Диллон тяжело пережил смерть отца?
– Можно сказать, что да. Он предложил свои услуги Временной ирландской республиканской армии, понравился им: был умен, имел способности к языкам. Его послали в Ливию на пару месяцев в один из лагерей, где готовят террористов. Он прошел там ускоренный курс обучения обращению с оружием. Больше там ничему не учили. Диллон никогда не менял принятых решений. Один лишь Бог знает, скольких людей он убил.
– Выходит, он все еще работает на ИРА? Броснан покачал головой.
– Нет, вот уже несколько лет. Он все еще считает себя солдатом, но думает, что руководство состоит из группы старух и они не могут им командовать. Он убил бы даже папу римского, если бы полагал, что это необходимо. Ему нравится делать то, что, по его мнению, наносит вред противнику. Говорят, он был замешан в деле Маунтбаттена.
– А потом? – спросил Арну.
– Бейрут, Палестина. Много сделал для Организации освобождения Палестины. Большинство террористических групп пользовалось его услугами. – Броснан покачал головой. – Вас ожидают крупные неприятности.
– Поясните.
– Он использовал сейчас эту пару негодяев, братьев Жобер. Он всегда так делает. На этот раз не сработало. Но он знает слабость всех революционных организаций и движений: они управляются горячими головами или провокаторами. Вы называете его человеком без лица, и это справедливо, я сомневаюсь, что вы найдете его фотографию в каком-нибудь досье. А если и найдете, вам это ничего не даст.
– Зачем он все это делает? – спросила Анн-Мари. – Не с политической целью?
– Потому что ему это нравится, – сказал Броснан. – Потому что он не такой, как все. Не забывай, он актер, это его жизнь, и он очень талантлив.
– Мне кажется, вы его не очень любите, – заметил Арну. – Я имею в виду личные счеты, конечно.
– Много лет тому назад он попытался убить меня и одного моего хорошего друга, – ответил Броснан. – Это что-нибудь объясняет?
– Конечно, это достаточно серьезная причина. – Арну и Савари встали. – Мы должны идти. Я хочу передать все это бригадиру Фергюсону как можно скорее.
– Прекрасно, – сказал Броснан.
– Я надеюсь, профессор, что мы можем рассчитывать на вашу помощь в этом деле?
Броснан взглянул на Анн-Мари. Лицо ее было напряженным.
– Послушайте, – обратился он к Арну. – Я поговорю с вами снова, если это поможет. Но я не хочу быть замешанным лично. Вы, полковник, знаете, кем я был, и что бы ни случилось, я не пойду на подобные дела снова. Много лет назад я дал кое-кому такое обещание.
– Прекрасно понимаю, профессор. – Арну обернулся к Анн-Мари. – Получил истинное удовольствие от встречи с вами, мадемуазель.
– Я вас провожу, – сказала она и направилась к двери.
Когда она вернулась, Броснан стоял у открытого окна с сигаретой в руке и смотрел на Сену. Он обнял ее.
– Все в порядке?
– О да, превосходно. – Она прижала голову к его груди.
Фергюсон сидел у камина в своей квартире на площади Кавендиш, когда зазвонил телефон. Трубку подняла Мэри Таннер. Через минуту она подошла к Фергюсону и сказала:
– Звонили с Даунинг-стрит, вас хочет видеть премьер-министр.
– Когда?
– Сейчас, сэр.
Фергюсон поднялся, снял очки, которые надевал для чтения.
– Вызовите машину. Вы поедете со мной и подождете. Она подняла трубку телефона, быстро отдала приказ, положила трубку и обратилась к шефу:
– О чем, по-вашему, пойдет речь, бригадир?
– Я не знаю. О моей близкой отставке или вашем возвращении к более мирным обязанностям. Или же об этом деле во Франции. Теперь ему уже все доложили. Во всяком случае, мы это скоро узнаем. – Он первым вышел из комнаты.
У входа на Даунинг-стрит они прошли проверку. Мэри Таннер осталась в машине, а Фергюсон вошел в самую известную в мире дверь дома под номером десять. Там было спокойно, особенно по сравнению с прошлым разом, когда он был там на рождественском приеме, устроенном госпожой Маргарет Тэтчер для своих сотрудников в колонном зале. На прием были приглашены даже уборщицы, машинистки и служащие – другая сторона характера «железной леди».
Он сожалел о ее уходе, но это был свершившийся факт. Он вздохнул, поднимаясь за молодым помощником по главной лестнице, увешанной копиями портретов многих великих людей прошлого: Пила, Веллингтона, Дизраэли и многих других. Когда они вошли в коридор, молодой человек постучал в дверь и открыл ее.
– Бригадир Фергюсон, господин премьер-министр.
В прошлый раз, когда Фергюсон был в этом кабинете, это была женская комната – везде чувствовалась женская рука. Теперь же все выглядело по-иному, более строго. Хотя явных перемен не было, Фергюсон их остро ощущал.
На улице сгущались сумерки. Джон Мейджор изучал какой-то доклад. Ручка в его руке быстро бегала по бумаге.
– Извините меня, бригадир. Это займет всего минуту, – произнес он.
Такая любезность удивила Фергюсона: проявление хорошего воспитания не слишком присуще главам государств. Мейджор подписал документ, отложил его в сторону и откинулся в кресле. Это был приятный, седеющий человек в роговых очках, самый молодой премьер-министр двадцатого столетия. Почти неизвестный широкой публике в тот момент, когда он занял место Маргарет Тэтчер, Мейджор заявил о себе как о настоящем лидере во время кризиса в Персидском заливе.
– Садитесь, пожалуйста, бригадир. У меня жесткий график, поэтому перейду сразу к делу. Событие, касающееся госпожи Тэтчер во Франции. Оно вызывает сильное беспокойство.
