Глава 1

Кристиан прижалась лбом к стеклу. Там, за стеклом иллюминатора, медленно плыли грозовые тучи.

Они сейчас летят, наверное, где-то над канзасскими прериями, на высоте тридцать шесть тысяч футов. Впервые за последние два дня оставшись наедине с собой, Кристиан наконец могла осмыслить все, что произошло.

Однако думать об этом ей не хотелось. Ведь тогда придется подумать и о том, как объяснить отцу…

Объяснить, почему она возвращается на десять дней раньше. Почему Изабель не вернулась вместе с ней.

— Крис, я остаюсь, — сказала ей Изабель, смертельно бледная, но настроенная, по всей видимости, очень решительно. Глаза ее вызывающе сверкнули. — Дэвис будет моим агентом. Мы начинаем занятия по дикции сразу после Дня труда. Это первый понедельник сентября. Правда, здорово? Крис, кажется, это на самом деле произойдет! Я так боялась, что ничего не получится.

В общем, я не еду с тобой, Крис.

Значит, ей, Кристиан, придется сообщить родителям эту новость самой. О Господи…

Кристиан закрыла глаза, и в голове сразу завертелся калейдоскоп событий двух последних дней.

На следующее утро после турнира она встала поздно.

Проснувшись, обнаружила, что в доме никого нет, кроме нее самой и Марджи. Холл Дженнингс, как всегда в воскресенье, уехал очень рано. По воскресеньям он играл в гольф. Кристиан удивилась, услышав, что Изабель поехала вместе с ним. В гольф сестра играть не умела, это Кристиан знала точно.

— Стюарт так рассердилась, — встревоженно произнесла Марджи. — Она хотела увидеться с Холлом раньше Изабель. Кристиан, дорогая, что происходит?

Я никогда не видела Стюарт в такой ярости. Она умчалась на машине, как бешеная. Только бы не натворила глупостей.

Марджи в отчаянии всплеснула пухлыми руками.

Кристиан не знала, что сказать.

— Тетя Марджи, я тоже ничего не знаю. Когда я вернулась, Изабель уже спала. А сегодня я ее не видела.

В тревоге она прождала все утро, однако Изабель так и не появилась.

После полудня приехал мистер Уэкслер. Преподнес Кристиан огромный букет великолепных роз и пакет, г котором оказалась ее сумочка и приз за победу в теннис ном турнире. Потом усадил ее в свой «роллс-ройс» и увез на ленч, как она была — в шортах, незашнурованных кроссовках и рубашке навыпуск.

— Но я не могу ехать в таком виде!

— Ну почему же?

Он уже вывел машину на Беверли-драйв и теперь ехал в ряду других автомобилей, общая стоимость которых приблизительно равнялась национальному долгу любой из центральноамериканских стран.

Лакей в белой куртке отвел машину на стоянку. Уэкслер взял Кристиан под руку и повел в экзотическое заведение с зелеными скатертями, снежно-белыми салфетками, изысканными запахами, цветами и угодливо кланяющимися официантами.

В этом человеке чувствовалась незыблемая уверенность в том, что его место в жизни именно здесь, на самом верху, и эта уверенность каким-то чудесным образом передалась Кристиан. Она заставила себя забыть о своих шортах и кроссовках и высоко вскинула голову, проходя мимо вазонов с орхидеями и посетителей, глазевших на нее.

Ленч оказался восхитительным. Неожиданно Кристиан поймала себя на том, что рассказывает мистеру Уэкслеру о своей жизни. И ему, похоже, это интересно. Она рассказывала об отце и матери, об Изабель и Арран.

И даже о том, как ей не хочется идти этой осенью в колледж, где она должна пройти бизнес-курс, чтобы потом работать секретаршей.

— Но я не знаю, что я могла бы еще делать, кроме этого. Видите ли, я не такая талантливая, как Изабель и Арран.

— Ну, это ваше личное мнение. Я бы сказал, мнение очень неискушенного человека.

— Да нет, все так говорят.

— Значит, они все глупцы. И вы это очень скоро докажете.

Конечно, Кристиан не поверила ни одному слову, но слушать это было приятно.

После ленча они зашли в магазин «Спортивные товары Стэна», где Кристиан выбрала себе новую ракетку и теннисный костюм. Мистер Уэкслер купил ей еще теплый спортивный костюм синего цвета с белыми полосами на рукавах. Кристиан пыталась протестовать, но бесполезно.

Но самым ценным подарком была его визитная карточка, на которой она прочла: «Эрнест Генри Уэкслер, эсквайр. Ле Клермонт, авеню Гектор Отто, Монте-Карло». Ниже стояли номера телефонов в трех различных странах. Он обвел кружочком лондонский номер.

— Я буду в Лондоне в начале февраля. Вероятно, поживу там несколько месяцев. Позвоните мне, если захотите. Буду рад услышать ваш голос.

Кристиан не могла понять, почему он окружает ее таким вниманием. Ведь все ее успехи ограничивались теннисным турниром. Она не могла этого понять, но внимание мистера Уэкслера было тем не менее очень приятно… Она купалась в нем, упивалась каждой минутой.

Марджи заподозрила что-то неладное. Задавала бесчисленное множество вопросов. Кто этот человек, похожий на постаревшего Пола Ньюмена? Как Кристиан с ним познакомилась? Уж, конечно, не на вечере в теннисном клубе. Почему он пригласил ее на ленч? И что произошло с бедным Томми Миллером? Ей позвонила Джулия, которая только что вернулась после лечения на Ферме. В комнате Томми все перевернуто вверх дном, одежда разбросана, машины нет, на гравии подъездной дорожки глубокие следы от шин. Кристиан, вероятно, была последней, кто его видел. Что ей о нем известно? Но Кристиан ничего не могла сказать о Томми Миллере.

Последний раз она видела его скорчившимся на родительской постели, стонущим от боли. Однако она помнила выражение лица добрейшего мистера Уэкслера. Видимо, он побывал у Томми.

Ближе к вечеру Джулия снова позвонила. Выяснилось, что Томми у отца в Колорадо, где тот наслаждался отдыхом вместе со своей новой подружкой. Томми ненавидел отца. Да и тот при сложившихся обстоятельствах вряд ли был счастлив видеть сына. Джулия хотела знать, в чем дело.

— Я уверена, этот мистер Уэкслер — прекрасный человек, но мне это все не нравится, Кристиан.

Марджи, оказывается, уже навела справки и выяснила, что Эрнест Уэкслер официально числится гражданином Монако, что каждый год он проводит значительную часть времени в Калифорнии и что он баснословно богат, хотя происхождение его богатства не известно никому.

Поговаривали о его связях в высших правительственных кругах.

— Я чувствую, что должна написать об этом твоей матери, дорогая. Пока вы здесь, за вас отвечаю я.

Но Марджи тут же забыла о своем намерении, потому что в эту минуту приехали Дэвис Уиттэкер и Изабель.

Стюардесса, очень элегантная в наглухо застегнутом жакете цвета морской волны — униформе Восточно-тихоокеанской авиакомпании, предложила шампанского.

Кристиан взяла бокал, отпила глоток. Вспомнила, что за последние три дня она третий раз пьет шампанское.

Когда теперь придется его еще попробовать, думала она, глядя вниз, на грозу, разыгравшуюся над прериями. И вообще… что теперь с ней будет?

Раздался спокойный голос пилота. Он предупреждал о турбуленции и просил всех пассажиров вернуться на свои места.

Турбуленция… Как точно это слово определяет то, что происходило с ней в последнее время.

— Крис, я не вернусь домой. Мистер Дженнингс обещал дать мне денег.

А потом произошла ужасающая сцена между Стюарт и ее отцом в его кабинете. Прежде чем они закрыли дверь, Кристиан успела услышать пронзительные крики Стюарт:

— Ты не можешь этого сделать! Она разбила мою жизнь!

Через полчаса Стюарт, громко хлопнув дверью, выбежала из дома. Кристиан услышала рев ее автомобиля.

Машина промчалась по дорожке, разбрасывая грязь и гравий.

Вчера Марджи весь день бродила по дому как потерянная. То и дело рассеянно поправляла безукоризненные букеты.

Изабель с утра упаковывала вещи.

— Простите меня за то, что доставила вам столько неприятностей, — обратилась она к Марджи. — Я думаю, мне лучше всего уехать прямо сейчас. Как вы считаете?

Марджи ответила утвердительно.

Дэвис Уиттэкер заехал за Изабель перед ленчем.

Кристиан простилась с сестрой почти спокойно. Она еще не успела как следует осознать, что происходит. Изабель, казалось, переживала гораздо сильнее, чем сестра. Крепко обняла ее.

— Я заберу тебя к себе, как только смогу. И тебя и Арран. О, Крис, я буду так по тебе скучать! Береги себя…

Дэвис ждал в машине. Глаза его были скрыты темными очками.

А потом грянул гром. Кристиан объявили, что она должна немедленно возвращаться домой.

— Мне очень жаль, дорогая, — говорила Марджи, — но, думаю, так будет лучше для всех. Мистер Дженнингс закажет тебе билет на завтрашний рейс. А вы, девочки Уинтер, оказывается, те еще штучки, — добавила она с грустной улыбкой.

Самолет начал снижаться. Командир объявил, что через пятнадцать минут они приземлятся в аэропорту Кеннеди.

Кристиан наблюдала, как поднимается завеса темных облаков. Крупные струи дождя ударили по стеклу.

Нью-Йорк. Здесь пересадка на рейс до Лондона. Она на полпути к дому.

Без Изабель, которая всегда ее защищала, Кристиан чувствовала себя одинокой и потерянной. Она напомнила себе, что она победительница турнира по теннису, что изысканный мужчина приглашал ее в дорогой ресторан, что она летит первым классом и пьет шампанское. Но это не помогло. Сейчас она ощущала лишь собственную беспомощность и страх.

Арран выглядывала из окна в ожидании почтальона.

До нынешнего лета почта ее не интересовала, так как писем ей было ждать не от кого. Да и родителям тоже.

Изредка приносили счета или рекламу, о чем почтальон обычно радостно извещал громким стуком в дверь. Отец, как правило, набрасывался на него с криками. Пусть убирается прочь и оставит его в покое.

Теперь же каждую неделю она получала письма от Кристиан. А однажды даже пришла открытка с гигантским Микки-Маусом от Изы. Арран уже знала все подробности о Дженнингсах, об их доме, о Стюарт, о Диснейленде, о приеме в честь сестер и о Дэвисе Уиттэкере.

Она жадно впитывала каждое слово, восполняя недостающие детали собственным богатым воображением, облекая в плоть людей, описываемых сестрами. В конце концов ей даже начало казаться, что она тоже там побывала.

Почти побывала…

Арран снедала горькая обида, что ей не разрешили поехать с сестрами. Снова и снова вопрошала она Бога, как мог отец так с ней поступить. Ее сестры там, в большом мире, а она привязана к постылому дому. Ну как тут не разрыдаться…

Однако слезами ничему не поможешь. Отца не переделать.

Арран тяжело вздохнула. Порой ей казалось, что она всегда знала горькую правду. Как это крикнул ей однажды Берт Паллин, сын зеленщика из соседней лавки?

— Да твой отец просто чокнутый, вот и все.

Когда это было? И где? В Манчестере или в Ливерпуле? Странно, что эта сцена запечатлелась у нее в памяти. Ей тогда исполнилось семь, а Изабель — десять. Изабель, которая до умопомрачения любила отца, пришла в ярость:

— Заткнись, гаденыш! Мой отец не такой, как другие, потому что его ранили на войне. Ему выстрелили в голову. Он герой.

Берт лишь расхохотался в ответ:

— Дерьмо собачье.

Он ненавидел хорошенькую Изабель за то, что та не обращала на него никакого внимания.

Изабель разразилась яростными рыданиями и отвесила Берту пощечину.

— У него есть медали! Много медалей!

Потом схватила Арран за руку и, гордо вскинув голову, пошла прочь. Придя домой, побежала к матери.

— Мама, пожалуйста, покажи папины медали.

Я хочу их видеть.

Она торжествующе смотрела на Арран, молча разглядывавшую потускневшие звездочки на полосках цветного шелка, уложенные в потрепанную кожаную сумку.

— Ты видишь! Ты видишь!

— Мы с вашим отцом ездили в Букингемский дворец. Сам король приколол ему на грудь медаль. Это был счастливейший момент в моей жизни.

Глаза матери затуманились.

— Вот! — воскликнула Изабель. — И больше не слушай этого маленького наглеца.

Однако, несмотря на медали, вскоре все вокруг начали поговаривать о том, что их отец не в себе. Женщины судачили об этом в магазинах — о несчастной миссис Уинтер с тремя детьми и чокнутым мужем. Верная Изабель яростно твердила, что это все глупости. Отец совсем не похож на бедного мистера Симкинса — безумца в грязном макинтоше, который воображает себя Иисусом Христом. Отец просто часто расстраивается, сердится и кричит на других людей.

Вскоре после этого они снова переехали в другой город.

Пятнадцать минут девятого. Почтальон может появиться в любую минуту. Арран еще больше высунулась из окна.

Отец в последнее время совсем плох. Особенно с тех пор как уехали Изабель и Кристиан. То враждебно молчит, то ругается непонятно за что, то взрывается приступами дикой ярости. Арран не могла дождаться возвращения сестер.

Почтальон, насвистывая, прошел по улице, не остановившись у их дома. Зато через несколько минут к дому подъехал красный почтовый фургончик. В окнах соседних домов зашевелились занавески. Через час вся улица будет знать, что Уинтерам пришла телеграмма.

Телеграмма всегда означает плохие вести.

«Кристиан прилетает в Лондон, Хитроу, в среду, 19 августа, в десять часов утра, рейс 235, „Пан-Америкэн“.

Изабель не летит с ней, повторяю, не летит. Подробности письмом. Марджи».

Катастрофа… Отец, наверное, охрипнет от крика.

Арран спряталась в свою комнату и не показывалась до самого вечера.

Вечером мать заставила его принять таблетки, поэтому ночь прошла спокойно, но на следующий день с самого раннего утра дом опять ходил ходуном. Отец метался по комнатам, топал ногами и орал на мать, которая собиралась в Лондон, чтобы встретить Кристиан в аэропорту.

— Я этого не потерплю! Ты слышишь, Элизабет? Не потерплю!

Подъехало такси. Отец вышел на крыльцо небритый, растрепанный, босиком, в распахнутом халате. Орал на всю улицу:

— Пусть едет домой! Я приказываю ей ехать домой!

Я ее отец!

В соседних домах захлопнулись окна, в других, наоборот, распахнулись.

— Заткнись, ты! — проорал чей-то голос.

Арран тихо лежала в постели, глядя в потолок. Только бы дождаться вечера, когда Кристиан наконец сможет рассказать ей, что же произошло.

Позже отец, замкнувшись в мрачном молчании, сидел у себя в кабинете. Арран, чтобы убить время до приезда Кристиан, села за рассказ, который начала незадолго до этого. Как всегда во время работы, она забыла обо всем. Поглощенная своими мыслями, не замечала ничего вокруг, пока внезапно не осознала, что в комнате кто-то есть, кроме нее.

В дверях стоял отец. Молча наблюдал за ней. Высокого роста, с растрепанными черными волосами, в которых уже появилась седина… когда-то красивое лицо обрюзгло, в глазах какое-то потерянное выражение. От долгой жизни почти без движения он быстро полнел. Скоро станет совсем толстый, безучастно подумала Арран.

— Опять пишешь, Арран? — сказал он своим красивым, очень интеллигентным голосом.

— Да, папа.

— Можно что-нибудь почитать?

— Тебе это наверняка не понравится.

— И все-таки, можно почитать?

Арран пожала плечами.

— Да, конечно.

— А ты можешь почитать то, что написал я. Ты ведь знаешь, я писал стихи. Просто для того, чтобы отвлечься.

Прекрасное противоядие от войны. Если бы не это… — Отец рассеянно почесал в затылке. — Я ведь посещал колледж Магдалины. Я читал английский в Оксфорде.

— Да, папа, с удовольствием, спасибо.

Отец часто говорил с ней об этом и давал читать свои стихи, написанные аккуратным каллиграфическим почерком. С тех давних пор бумага истерлась и стала хрупкой, чернила выгорели. Сами же стихи были явным подражанием Руперту Бруку и Зигфриду Сэссуну.

Отец вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Осторожно коснулся ее волос.

— Арран, ты ведь не ненавидишь меня за то; что я не пустил тебя в Америку?

— Ну конечно, нет.

Теперь, когда она знала, что Кристиан возвращается, это было почти правдой.

— Ты любишь меня?

— Да, конечно.

— Скажи это. Скажи это вслух. Я хочу это слышать.

— Я люблю тебя, папа.

— И ты никогда меня не покинешь? Не то что они…

Не дождавшись ответа, он упал перед ней на колени, зарылся лицом в ее ладони. Обхватил за талию.

— Да нет, ты не такая, как они. Изабель и Кристиан совсем не любят меня. Они думают только о том, как бы уехать из дома.

В пять часов к дому подъехало такси. Мать вышла из машины, взволнованно оглядываясь по сторонам и кусая губы. Кристиан следовала за ней, землисто-серая под ярким калифорнийским загаром, вероятно, от страха и усталости. В холле Кристиан дрожащей рукой протянула отцу письмо от Изабель.

Глава 2

«Уэствуд-Виллидж

25 апреля, 1970 года

Моя дорогая Крис!

Надеюсь, это оказалось не слишком ужасно для тебя — сообщить отцу плохую новость. Мне так не хотелось взваливать подобное на тебя. Прости меня, Крис.

Я просто не успела рассказать тебе о том, что происходит.

Если бы не Стюарт, все получилось бы прекрасно.

Как ты уже знаешь, она безумно ревнует Дэвиса ко мне.

Она говорила ужасные вещи. Хотела заставить мистера Дженнингса немедленно отправить меня домой в Англию. Я не могла этого допустить.

Всю ту ночь я не спала. (Да, Крис, я только делала вид, что сплю.) Встала на рассвете, оделась во все самое лучшее. Когда мистер Дженнингс вышел, я его уже ждала. Уговорила его поехать позавтракать перед гольфом. Мы поехали в ресторан под названием «Деревенская кухня», в Санта-Монике. От волнения я ничего не могла есть. Только пила кофе. Мистер Дженнингс съел целую гору блинов с беконом. Неудивительно, что он полнеет.

Как бы там ни было, я сказала ему то, что собиралась сказать. Говорила о том, что мечтаю стать актрисой, а отец не позволяет. Чуть-чуть рассказала об отце. У меня было такое чувство, что мистер Дженнингс немножечко ревнует. Он ведь знал, что Марджи была влюблена в отца.

Потом я рассказала о том, что Дэвис согласился быть моим представителем, но у меня нет денег, чтобы жить в Америке. Я сказала, что не прошу у него взаймы, а предлагаю вложить деньги в мою будущую карьеру. По-моему, он ничего подобного не ожидал, и это его даже немного потрясло. В общем, он обещал подумать об этом во время гольфа. Мы договорились встретиться на пляже в половине первого.

Знаешь, как неуютно я себя чувствовала, сидя в полном одиночестве на пляже в половине восьмого утра, на том самом месте, где двенадцать часов назад мы сидели с Дэвисом. Вокруг были какие-то странные люди. По-моему, они так и спали там под мостом.

Мистер Дженнингс приехал за мной в половине первого, как и обещал. Повел меня на ленч, и мы прекрасно обо всем поговорили. Он был так добр ко мне. Сказал, что должен поговорить еще и с Дэвисом. Позже мы встретились с Дэвисом и все обсудили. Они с Дэвисом теперь партнеры. Можешь себе представить?!

Я переехала в маленькую студию. Здесь очень хорошо. Сначала я нашла комнату подешевле, но мистеру Дженнингсу это не понравилось. А еще — угадай — он купил мне машину! Ярко-красный «мустанг» 1968 года.

Он сказал, что в Лос-Анджелесе без машины нельзя.

Я пыталась возражать, но он и слушать не хотел. Единственная проблема — я не умею водить машину. Мистер Дженнингс не мог поверить, что в восемнадцать лет я не умею водить машину. Сейчас я учусь вождению. Мистер Дженнингс оплачивает мои уроки. Какой милый человек!

Я чувствую себя ужасно виноватой перед Марджи.

Она очень расстроена. Она считает, что плохо справилась со своими обязанностями. Что бы я ни говорила, ее не переубедить. Зато Стюарт — настоящая стерва.

Я сказала ей, что не влюблена в Дэвиса, но этим только ухудшила дело. Слава Богу, в следующем месяце она уезжает учиться.

Я умоляла мистера Дженнингса никому не рассказывать о машине. Представляю, как они это воспримут.

Сразу после Дня труда начнутся занятия: голос, пластика, йога и бог знает что еще. Не могу дождаться! И еще не могу дождаться, когда у меня появится работа и я смогу привезти тебя и Арран в Калифорнию.

Люблю вас!

Изабель».

— Машина! — благоговейно воскликнула Арран. — У Изы своя машина!

— Там у всех есть машины.

Кристиан в этот момент представляла себе, как Изабель в лучшем своем платье сидит пять часов на пляже, дожидаясь мистера Дженнингса.

В середине сентября голубое небо и золотые пляжи Калифорнии казались ей уже далеким сном. С трудом верилось, что она когда-то там была.

Реальностью же стал Бирмингемский технический колледж. Кристиан его возненавидела даже больше, чем могла себе представить до этого. Старомодное здание, почерневшее от копоти. Длинные темные коридоры с коричневым линолеумом. Классные комнаты, похожие на казармы, с исписанными столами, в которых были предусмотрены углубления для пишущей машинки. Машинки она тоже ненавидела. Она оказалась совершенно неспособной ни к машинописи, ни к стенографии. Бухгалтерское же дело, так же как и делопроизводство, казались ей воплощением самых жутких ночных кошмаров.

Серый октябрь незаметно перешел в темный ноябрь.

Кристиан чувствовала себя пленницей и спасалась лишь мыслями о Калифорнии, об Изабель, о теннисном клубе, об Эрнесте Уэкслере. Томми Миллер со временем превратился в ее памяти в обычного юнца, вернее, даже обаятельного молодого человека.

Попадет ли она туда еще когда-нибудь? Удастся ли Изабель осуществить задуманное?

Единственное, что скрашивало учебу в техническом колледже, было присутствие Арран, которая решила не возвращаться в школу и решение это менять не собиралась.

— Они больше ничего не могут дать мне в английском. Кроме того, мне необходимо научиться печатать на машинке.

Кристиан восхищалась целеустремленностью Арран.

Та точно знала, чего хочет от жизни. Она хотела стать писательницей. Кристиан ни минуты не сомневалась в том, что сестра добьется успеха. Точно так же, как она не сомневалась в Изабель.