Глава 2

— Если хотите, можем накрыть вам стол для ленча в саду, — сказала горничная. — В столовой очень душно.

— Да, это было бы прекрасно, — ответила Изабель.

Воздух в Бранкастере, казалось, стоял неподвижно.

Медное солнце тяжело свисало с неба в туманной янтарной дымке.

Стол накрыли на лужайке в тени огромного каштана.

Здесь тоже было душно, но все же лучше, чем на солнцепеке. За оградой, обвитой виноградными лозами, слышались крики детей, плескавшихся в пруду.

Подали холодную отварную лососину с майонезом, салат, тонко нарезанный черный хлеб и целый кувшин лимонада. Элизабет ела молча. Выражение ее лица постепенно менялось — экзальтация перешла в растерянность.

Молоденькая официантка убрала посуду и подала кофе. Элизабет воззрилась на свою чашку так, будто никогда раньше ничего подобного не видела.

— Его больше нет, — внезапно произнесла она. — Джорджа больше нет на свете.

Не зная, что на это ответить, Изабель, сидевшая рядом с матерью, лишь сочувственно погладила ее руку.

— Тридцать пять лет, — сдавленным голосом продолжала Элизабет. — Больше тридцати пяти лет он принадлежал мне. Он ведь мог выбрать себе кого угодно… любую девушку. Но он выбрал меня.

Она снова замолчала. Ни у одной из сестер не хватило смелости прервать паузу. Мать сидела с потерянным видом, уйдя глубоко в себя. Может быть, в мыслях она сейчас бродила с молодым красавцем Джорджем Уинтером по зеленым полям летом 1944 года…

Элизабет тряхнула головой.

— Я доказала, что заслужила его доверие. Все это время я заботилась о нем, защищала его, оберегала от всего мира. Я все делала для него… что бы они все ни говорили. Вам не понять, что это такое.

Снова наступило молчание. Потом заговорила Арран:

— Мы понимаем, мама. Мы знаем, что тебе пришлось пережить. Мы ведь все знаем. Так что можешь больше ничего не говорить.

Элизабет вскинула голову.

— Что ты имеешь в виду?

На лице ее появилось отрешенное выражение. Вернее, с него исчезло всякое выражение. Так бывало каждый раз, когда они жили слишком долго на одном месте и окружающие начинали что-то подмечать, и начинались сплетни.

Изабель искоса взглянула на Арран.

— Пусть мама расскажет, если ей хочется.

Элизабет перевела взгляд с Арран на Изабель.

— О чем я должна рассказать? Не понимаю.

Изабель вздохнула, неловко поерзала на стуле, не зная, как начать.

— Но ты же сама говорила, что хочешь нам что-то рассказать.

Элизабет чуть склонила голову на одну сторону и стала похожа на птицу.

— Но если не хочешь, можешь не говорить, мама, потому что мы уже знаем.

В глазах Элизабет промелькнуло что-то незнакомое.

Потом выражение ее лица снова изменилось. Теперь она смотрела на дочь с неподдельным удивлением.

— Вы не можете этого знать… Мы были очень осторожны…

— Но, мама, разве ты не помнишь? Отец ведь сам мне сказал.

Элизабет все так же удивленно смотрела на нее.

— Вспомни же, мама. Я приехала к вам. Мы сидели за чаем. Я показывала вам фотографии детей, и он сказал мне… что он… душевнобольной. Ты ведь при этом присутствовала, мама. Ты тоже это слышала.

Элизабет раздраженно покачала головой:

— Он просто не понимал, что говорит.

Изабель откинула волосы со лба.

— И Кристиан тоже об этом знает. Она когда-то случайно услышала ваш разговор с отцом. Арран давно догадалась, потому что они с отцом были ближе, чем мы.

— Да, — холодно заметила Элизабет, — вот это правда.

Она обернулась к Изабель, сердито глядя на нее.

— Я тебя не понимаю. О чем ты говоришь? Ты что, сказала сестрам, что ваш отец сумасшедший?

Растерянная Изабель молча смотрела на нее.

— Это же не правда. Какая-то дикая ложь. Да, я не буду от вас скрывать, однажды ваш отец попал в клинику для душевнобольных. Но потом он поправился. Вылечился полностью. Мой муж не был сумасшедшим!

Из-за ограды послышался женский голос:

— Ну давай же, Кэролайн, плыви к мамочке.

Кристиан подумала, что обязательно научит своего ребенка плавать. Представила себе маленькое загорелое тельце в воде, потом вспомнила о том, что Лудо этого не увидит, не улыбнется, глядя на барахтающегося в воде малыша. Ей захотелось плакать.

— Иногда он терял представление о том, где находится и что происходит вокруг, — продолжала Элизабет. — Иногда мог потерять контроль над собой. После операции психика его стала не совсем устойчивой. Когда у него вынимали шрапнель из мозга, пришлось перерезать какие-то нервы.

— Мама, — заговорила Арран, — хватит притворяться. Ты что, не понимаешь? В этом больше нет необходимости.

Кристиан молчала, поглощенная своими печальными мыслями. Раньше она думала о будущем ребенке как о драгоценном талисмане, который поможет ей удержать Лудо… спасет их обоих. Теперь спасать больше нечего.

И более того, вернулись все старые страхи. Да, она тоже душевнобольная, как и отец. Она не имеет права подвергать риску ребенка. Душевная болезнь может передаться и ему. Что же ей теперь делать?.. У нее появилось желание уйти отсюда, уползти куда-нибудь в темноту и заснуть вечным сном.

За оградой снова раздался женский голос:

— Вот моя умница! Молодец!

Потом послышались еще какие-то ласковые слова и громкий всплеск.

Кристиан почувствовала дурноту.

Мать тем временем совсем вышла из себя, доказывая, что их отец не был сумасшедшим, и требуя от Изабель и Арран, чтобы они в это поверили.

В конце концов заговорила Арран со своей неумолимой логикой:

— Ну хорошо, тогда скажи, почему мы все время переезжали с места на место? Почему ты постоянно придумывала для этого всякие оправдания? Почему ты никогда не позволяла нам заводить друзей? Потому, что отец был болен и ты не хотела, чтобы об этом узнали, так ведь?

Наступило долгое молчание.

— Нет, — произнесла наконец Элизабет. — Никто не мог такое сказать, потому что он никогда не был сумасшедшим. И с вашей стороны нехорошо так говорить об отце.

Сестры молча переглядывались. Оставим это, взглядом показала Изабель, все равно это ничего не даст.

В глазах Элизабет внезапно зажегся воинственный огонек. Она поджала губы.

— Ты права, мама, — примирительно произнесла Арран. — Не будем больше об этом говорить. Теперь это уже не имеет значения.

Изабель решила прийти на помощь сестре, однако, как всегда, только ухудшила дело.

— Конечно, он слишком много пил. Может быть, это тоже повлияло…

За этим последовал неожиданный взрыв. Элизабет вскочила на ноги, побагровев от ярости:

— Ты что такое говоришь! Что мой муж был пьяницей? ! Алкоголиком?!

Изабель в страхе съежилась на стуле.

— О Господи! Да нет же, мама.

— Да как ты смеешь! — Элизабет с силой размахнулась и отвесила Изабель звонкую пощечину. На щеке остался красный след.

Изабель в шоке смотрела на мать.

— Как ты посмела! — Элизабет, казалось, приготовилась ударить ее еще раз, но в этот момент Арран подскочила к матери и схватила ее за плечи.

Элизабет содрогнулась и упала обратно на стул. Казалось, ее угловатое тело сейчас распадется на части. Она подалась вперед, закрыла лицо руками и зарыдала, покачиваясь то назад, то вперед.

— Не могу я больше этого слышать. Не буду больше слушать ваши выдумки про отца. Он не был ни душевнобольным, ни пьяницей. — Она вскинула голову, с яростью глядя на дочерей. — Вижу, вы мне не верите.

Повисла напряженная тишина.

— Ну почему же, мама… — произнесла наконец Арран. — Мы тебе верим.

Однако она опоздала.

— Ну хорошо же! Хоть я и обещала ему, что никогда никому не скажу… что унесу его тайну с собой в могилу… но я не могу больше слышать эту гнусную ложь. Я вам сейчас все расскажу.

В напряженном выжидательном молчании под каштаном разорвалась первая бомба:

— Вы правильно догадались, Джордж не воевал и не был ранен на войне. Но и сумасшедшим он тоже не был.

Ни сумасшедшим, ни пьяницей. — Элизабет понизила голос до шепота. — Он стал наркоманом.

Кристиан безудержно расхохоталась, сжав руки в кулаки. Смеялась до слез. Они катились по ее щекам, а она никак не могла остановиться.

— Конечно, это была не его вина, — тусклым голосом продолжала Элизабет. — Это они сделали его таким.

После нервного срыва его положили в клинику. Там его лечили электрошоком, потом транквилизаторами и обезболивающими. Все это вышло из-под контроля. Джордж никогда не обладал сильной волей. Он так и не смог остановиться. Постоянно увеличивал дозу… Он стал принимать кокаин, чтобы возбудиться, и пил джин, чтобы потом успокоиться. В прежние времена его бы назвали… — Элизабет судорожно вздохнула. — Я не могла допустить такого позора.

Она с достоинством поднялась с места, высоко вскинула голову, но уже в следующий момент настроение ее переменилось, и она заговорила самым обыденным тоном, словно до этого они обсуждали незначащие вещи типа приближения грозы.

— Пойду прилягу до чая.

Кристиан тоже провела большую часть дня в постели.

Изабель сидела рядом. Кристиан никак не могла унять истерический смех:

— Ты только подумай, мой отец был наркоманом, а любовник занимается контрабандой наркотиков. Как все хорошо сошлось. Ну разве это не восхитительно?

Изабель раздобыла на кухне немного льда — в такой жаркий день это оказалось нелегко — и приложила к своей пылающей щеке.

— Ну перестань, Крис, успокойся. Ты просто переутомилась. Тебе надо отдохнуть. Подумай о ребенке.

Для Изабель будущий ребенок Кристиан стал чем-то вроде спасительного плота в бушующем море. После откровений матери она совсем потеряла равновесие и поэтому ухватилась за мысль о ребенке. Ребенок по крайней мере представлял собой нечто реальное и доступное ее пониманию.

Смех Кристиан постепенно перешел в рыдания:

— Да, по-видимому, о ребенке больше нет причин беспокоиться. Он ведь не может родиться наркоманом.

А вот Лудо… он снова отправился в опасную экспедицию. А ведь перед этим уже обещал мне покончить с этим. Он рассердился на меня из-за ребенка.

Изабель положила мешочек с тающим льдом на разгоряченный лоб сестры и пробормотала что-то утешительное. Бедная Крис! Как это грустно… Но по крайней мере после рассказа матери одно тяжелое бремя свалилось с ее плеч. Печально, конечно, что Лудо ее покинул, но Кристиан сможет найти кого-нибудь другого. Снова влюбится… Хотя то же самое Изабель когда-то говорила себе самой, но этого так и не произошло.

— Как ты думаешь, — сквозь слезы спросила Кристиан, — Лудо это делает мне в наказание? Я так хочу ребенка.

— Нет, конечно. Дай ему возможность одуматься.

Возможно, его это слишком сильно потрясло. И кроме того, не забывай, что он много лет жил, как цыган. Сама подумай, легко ли ему перестроиться. Скорее всего твое известие его просто напугало. Дай ему время привыкнуть к этой мысли, потом возвращайся и разыщи его. Вот увидишь, все будет хорошо.

— Нет, на этот раз он не вернется, я это предчувствую. Его убьют. Слишком долго ему везло. Я так боюсь за него. Если он погибнет, ребенок — это все, что у меня останется от него. — Она в ужасе смотрела на сестру. Под глазами были темные круги.

— Тихо. Успокойся. Тебе вредно волноваться. Ты ведь ничем не можешь ему помочь. Будь благоразумна, думай о ребенке. А теперь постарайся поспать.

Изабель вытерла капли ледяной воды с шеи сестры.

Арран решила пойти к морю. Надела атласный цельный купальный костюм яркого пурпурного цвета — единственное, что оказалось ей по размеру в местном магазине в конце сезона.

Однако поплавать ей не удалось. Начался отлив, и вода ушла так далеко, что у Арран не хватило решимости пройти все это расстояние по мокрому песку. Поэтому она просто легла на песок, раскинула руки и так замерла, глядя в бесцветное небо. Некоторое время она лежала ни о чем не думая, лишь ощущая тепло, проникающее в тело.

Оно словно становилось частью ее существа, пульсировало в жилах.

В конце концов она почувствовала, что созрела для того, чтобы обдумать новость, услышанную от матери.

Итак, отец не умалишенный и не алкоголик. Он наркоман. А это означает, что она, Арран, вовсе не обречена стать такой же, как он. Ее жизнь теперь принадлежит ей одной, и как она поступит с этой своей жизнью, зависит только от нее. Она вольна выбирать. И вряд ли она когда-нибудь захочет покончить с собой. На душе у нее стало спокойно как никогда. Она закрыла глаза, бездумно слушая, как две чайки ссорятся из-за добычи. Уже почти засыпая, подумала: как же все-таки хорошо, что мама не унесла секрет отца с собой в могилу. Секрет отца…

Внезапно она раскрыла глаза и резко приподнялась.

Мама ведь не собиралась раскрывать им секрет отца.

Она твердо намеревалась унести его с собой в могилу. За все эти годы она ни разу не проговорилась. Они, можно сказать, вытянули из нее признание в состоянии крайнего раздражения. И тем не менее совсем недавно мама сказала Изабель: «Есть кое-что такое, что вам троим необходимо знать».

Значит, существует еще какая-то тайна… Что же это может быть? И когда они об этом узнают?

К вечеру так и не стало прохладнее. И в отеле, и даже в саду все еще было слишком душно. Поэтому они вышли к дюнам. Близость моря создавала иллюзию прохлады и свежести. Начался прилив, волны наползали на песок и откатывались обратно, оставляя завитки белой пены.

Небо на востоке стало пурпурно-черным, вдали у линии горизонта вспыхивали молнии.

Элизабет шагала впереди, в старомодном выгоревшем цветастом платье нелепого молодежного покроя.

Грациозностью она никогда не отличалась и сейчас шла неловкой, подпрыгивающей походкой, не глядя по сторонам. За ней в молчании шли Изабель и Арран, почти вплотную друг к другу. Замыкала шествие Кристиан, преисполненная мрачных мыслей.

Элизабет резко остановилась на том месте, где вчера предала морю прах Джорджа Уинтера. Повернулась на восток, к темному горизонту. Именно туда сорок лет назад вылетали самолеты с аэродрома в Лудгейт-Мэнор.

Она это знала.

Кристиан со вздохом облегчения опустилась на жесткую траву.

В этот момент Элизабет едва заметно улыбнулась.

— Знаю, вы считаете, что я давным-давно должна была рассказать вам о проблемах Джорджа с наркотиками. Но, видите ли, Джордж не мог вынести даже мысли о том, что кто-то об этом узнает. Его бы это страшно расстроило. Он так стеснялся этой своей слабости.

Изабель резко обернулась к матери.

— Мама, ты нам сказала правду? Он действительно употреблял наркотики?

Арран живо припомнила резкие и неожиданные смены настроения, приступы глубокой депрессии, случаи потери координации, взрывы ярости, маниакальное возбуждение. Теперь, задним числом, это казалось настолько очевидным…

— Ну конечно же, Иза.

— Мама, я хочу услышать это от тебя. Посмотри мне в глаза.

Элизабет раздраженно повернулась к ней:

— Конечно, это правда. С какой стати мне врать?

Видит Бог, мне было тяжело вообще заговорить об этом.

Ярость охватила Изабель. Казалось, она заполнила все поры ее существа. Как могла мать допустить, чтобы она столько лет мучилась… из-за ничего Изабель не могла устоять перед искушением взорваться, причинить матери боль, заставить ее почувствовать, что пришлось пережить ей, Изабель. Она прекрасно понимала, что это не имеет смысла, что у матери сдвинуты все жизненные ориентиры… ей никогда не понять. И тем не менее гнев душил ее.

— Значит, для того чтобы не расстраивать его, ты сознательно оставила нас в заблуждении, будто у отца наследственная душевная болезнь?

— Ничего я такого не делала. Вы сами вбили себе это в свои испорченные головы.

Грудь у Изабель сжало словно стальными тисками.

Трудно стало не только говорить, но даже дышать.

— Господи, мама! Да можешь ты хоть на минуту представить себе, чем были для меня эти семь лет! Я чуть с ума не сошла, переживая за Марка и Мелиссу. Не проходило ни дня, чтобы я не задавала себе ужасный вопрос.

Все время со страхом наблюдала за ними, все время ждала, когда же это проявится. И ты все это время молчала, хотя сама слышала, как отец сказал мне, что он душевнобольной Элизабет недовольно сморщила нос. Не желала она слышать про Марка и Мелиссу.

— Ты и представления не имеешь, что это такое! А теперь оказывается, что мне совершенно не о чем было беспокоиться.

— Конечно, нет! С какой стати? Ты-то здесь при чем? Это вовсе не твои проблемы.

Изабель изумленно смотрела на мать.

— Что… Мама, что ты такое говоришь?

В этот момент Элизабет Уинтер выложила главную новость. Она заговорила тоном мягкого укора, слегка улыбаясь:

— Пора тебе прекратить меня так называть. Я тебе не мама. А мой муж не был тебе отцом. — Она обернулась к Кристиан:

— Тебе тоже.

Где-то вдали заплакал ребенок. Он хныкал от усталости, возвращаясь домой с пляжа с полным ведерком ракушек и водорослей. Лаяла собака, кричали чайки, по радио неподалеку Синди Лопер нашептывала о том, как девушкам хочется удовольствий. Они ничего этого не слышали. Для них время остановилось.

Кровь отхлынула от лица Изабель. Она не отрываясь смотрела на Элизабет, непроизвольно подняв руки, словно намереваясь встряхнуть мать, заставить ее отказаться от своих слов. Потом руки ее медленно опустились. Кристиан, раскинувшись на траве, не спускала с матери изумленных, чуть прищуренных глаз. Арран переводила глаза с одной сестры на другую. Потом на мать, которая наконец-то выглядела удовлетворенной.

Звенящая тишина стояла в воздухе.

Изабель пронзительно вскрикнула:

— Как же это?! Я ничего не понимаю.

— Я тебе не верю, — прошептала вслед за ней Кристиан.

— Мама, — произнесла Арран, — расскажи нам все по порядку.

Все трое застыли на месте, не сводя глаз с Элизабет.

Впервые в жизни Элизабет оказалась в центре внимания, и ей это, похоже, очень нравилось.

— Расскажи нам все с самого начала, мама, — повторила Арран.

Однако Элизабет не торопилась. Как всегда, очередная ее история сосредоточилась на Джордже, и новые откровения причудливым образом переплетались с предыдущими.

— Джордж всегда был слишком чувствительным, слишком ранимым. Он не переносил ужасов войны. Он обладал натурой художника… поэта. Хотел видеть жизнь прекрасной, всегда. Когда пришел призыв в армию, у него внутри что-то сорвалось. Так мне говорили… Он никого не узнавал, ни меня, ни родителей. Не помнил, кто он такой, не мог самостоятельно одеться. Просто сидел на кровати и плакал… плакал… Мочился под себя. Стал беспомощным, как ребенок.

Глаза Элизабет сверкнули торжеством.

— Но я его не бросила. Я была рядом весь тот год, что он пролежал в больнице. И потом оставалась с ним.

Он так во мне нуждался. Кроме меня, он ни с кем не мог разговаривать. А мне рассказывал все. Без меня ему бы не выжить. Родители Марджи запретили ей с ним встречаться — они его стыдились. Потом его наконец освободили от военной службы, и мы поженились. Я увезла его.

Заботилась о нем, хотела сделать его счастливым. Мы всегда были с ним вдвоем, и больше никто мне не был нужен. Никакого ребенка я не хотела. Джордж был моим ребенком.

Глаза ее затуманились болью.

— Но он хотел детей. Хотел иметь семью… хотя и не мог. Видите ли… он не мог… не способен…

Элизабет залилась румянцем.

— Для меня это не имело значения. Я его любила.

Секс для меня никогда не имел значения…. И тогда я… в общем… у меня еще сохранились старые связи с агентствами, занимавшимися усыновлением детей. Возможностей было сколько угодно. Так много детей рождалось во время войны. Чтобы сделать Джорджу приятное, я удочерила двух девочек.

С торжествующим видом она обернулась к Изабель.

— Твой отец был немецким военнопленным. После войны он остался в Англии работником на ферме. Твоя мать — горничная из Ирландии. — Она перевела взгляд на Кристиан. — А твоя мать — лондонская потаскушка.

Она говорила, что твой отец — официант из Италии.

— А я? — тихо спросила Арран.

— Ты…

Элизабет остановилась на дочери долгим взглядом.

Глаза ее потемнели при воспоминании о давнем предательстве.

— Твой отец так радовался своей новой семье… двум хорошеньким девочкам. Одна даже оказалась похожа на него. В общем, он успокоился, расслабился и в течение нескольких недель даже спал со мной.

С востока, из черноты, донеслись первые раскаты грома.

Арран перевела дыхание.

— Значит, меня не удочерили?

— Тебя — нет. И после того как ты родилась, он всегда любил тебя больше, чем меня. Что бы я для него ни делала, какие бы жертвы ни приносила… Я всегда защищала его от мира… от позора. Никто ведь даже не догадывался ни о чем.

Элизабет оглядела всех троих по очереди. Они стояли словно загипнотизированные.

— Вон какие, гладкие. И какие дружные.

Голос ее поднялся до крика.

— Всегда вместе, голова к голове. Всегда что-то замышляли, строили какие-то планы. Заботились друг о дружке… такие близкие… сестрички! — Она расхохоталась. — А ведь вы даже не родня друг другу. Ни одна из вас!

Они не сестры… Они никому не принадлежат в этом мире…

Глава 3

Лудо Корей упрямо карабкался из темноты к свету. Он взбирался наверх с упорством первобытного существа, рожденного в море и выбиравшегося на сушу миллиарды лет назад. Тьма постепенно рассеивалась, свет приближался. Однако вместе с этим Лудо начал ощущать боль, и она все усиливалась, разрасталась, пульсировала во всем теле. Он почувствовал, что больше не может выносить эту боль, и с облегчением ушел от нее, провалился обратно во тьму.

Через некоторое время он снова стал выбираться на свет. На этот раз добрался почти до самой поверхности.

Вспомнил о боли, инстинктивно потянулся к Кристиан.

Она здесь, она избавит его от этой нестерпимой муки.

Еще усилие, и он оказался еще ближе к поверхности.

В мозгу промелькнули неясные образы, но он их пока не мог узнать. Не понимал, откуда они появились — из его памяти, из реальности или из кошмаров. Он даже не знал, какова его собственная роль в том, что происходит, — наблюдателя или участника событий. Он видел себя на быстроходном судне с длинным сверкающим корпусом.

Стояла ночь. Он вел корабль по штормовому морю, вокруг вздымались волны, и он ощущал безудержный страх.

Он чувствовал этот страх, словно кислый привкус во рту.

Потом в глаза ударил слепящий сноп света. Мимо промчался другой корабль. Его корпус мелькнул высоко над головой Лудо. Темным силуэтом выделялась фигура человека с комически воздетыми вверх руками (его собственная или чья-то еще?). Через несколько секунд странная фигура исчезла.

Что-то стучало об пол его рубки. Пистолет… Тот человек обронил свой пистолет. Этот стук оказался первым реальным звуком, который распознал Лудо. Однако в следующий момент он в растерянности зажмурил глаза.

Корабль куда-то исчез. Теперь он лежал в комнате с приглушенным желтоватым освещением. Из тумана вырисовалась фигура человека в белом, толкавшего к нему металлическую тележку.

В этот момент его внезапно пронзила острая боль. Он выкрикнул имя Кристиан, понимая в то же время, что не произнес ни звука. Фигура в белом подплыла ближе. Огромные глаза смотрели на Лудо. Казалось, все лицо состояло из одних глаз. Боль чудесным образом исчезла, и Лудо с облегчением провалился в беспамятство.

Наконец он пришел в себя. Рядом сидел какой-то человек и пристально наблюдал за ним. Лудо знал этого человека, однако никак не мог припомнить его имя. Но где же Кристиан? Лудо почувствовал острое разочарование. Разве она не знает, что он здесь, что она нужна ему?

Почему же ее нет с ним?

Увидя, что Лудо пришел в сознание, Жозе Эстевес улыбнулся:

— Добро пожаловать обратно на этот свет.

Лудо смотрел на него, не веря своим глазам. Облизал пересохшие губы. Эстевес подал ему бутылку с водой и соломинку:

— Пей пока понемножку.

Лудо с трудом заговорил едва слышным хриплым голосом:

— Где я?

— Больница округа Дэйд, Майами. Тебя здорово ранили, но ты выберешься.

Лудо не мог повернуть голову, и глаза болели, но все же он рассмотрел нагромождение склянок, пробирок, трубок, колбочек и разных инструментов. Впереди какой-то огромный белый кокон простирался чуть ли не в бесконечность.

Эстевес снова заговорил, на этот раз как бы обвиняя Луд о.

— Если бы ты вовремя убрался с дороги, на верхний мостик, тебя бы не задело, когда подошел катер таможенников.

Лудо прикрыл глаза. Он и не знал, что можно чувствовать такое изнеможение.

— Но ты совершил настоящее чудо, — с энтузиазмом продолжал Эстевес. — Ты привел корабль в гавань, по такой погоде! Сохранил всю тысячу килограммов!

Больше тонны кокаина… Неудивительно, что Эстевес так счастлив. Что касается самого Лудо, то ему абсолютно все равно. Ему нужна только Кристиан.

Он почувствовал, что возвращается боль.

Эстевес заметил крупные капли пота на побелевшем лице Лудо. Поднялся, подошел к двери, кивнул охранникам и позвал сестру.

— Где Крис? — спросил Лудо.

Она так нужна ему… И в этот момент он вспомнил.

О Господи, Крис ждет ребенка! Как она была прекрасна в тот момент, когда сказала ему об этом. Как горда и счастлива, как уверена в том, что и он тоже обрадуется.

Но он в тот момент видел лишь еще одного маленького Лудовико Гименеса, голодного, избитого, в синяках и ссадинах, роющегося среди отбросов в поисках пищи. Он все-таки принял последнее предложение Эстевеса, в отместку ей. А потом она уехала.

Вошла медсестра, молодая, хорошенькая. Из-под белой шапочки выбивались завитки черных волос. Карие глаза смотрели ласково и дружелюбно. На белой с голубым карточке, приколотой на груди к халату, значилось имя — Розалия Кастилло. Она подошла к нему, поправила трубки, подсоединенные к его телу.

— Сейчас вам станет легче.

И голос у нее приятный. Но она не Крис…

Лудо услышал слова Эстевеса:

— Она уехала в Лондон. Хочешь ее видеть? Мы ее разыщем. Завтра же.

Голос его угасал в тумане морфия. — Да, пожалуйста, — с усилием произнес Лудо. — Я хочу видеть Крис.

Темные волны снова сомкнулись над его головой.

Глава 4

— Всегда поражалась тому, что мы такие разные, — произнесла Изабель. — Теперь все объяснилось.