Глава 1

1984 год

Арран сидела во главе большого овального стола, и на нее выжидательно, не мигая, смотрели десять пар глаз. Она присутствовала в качестве почетной гостьи и руководителя одной из секций на писательской конференции «Большой рог», проводившейся на ранчо Тимберлейн, неподалеку от Шеридана, в штате Вайоминг.

Ранчо Тимберлейн, издавна бывшее центром скотоводства и славившееся своими сосновыми лесами и скалами, в последнее время стало известно и как место проведения конференций, на которые съезжалось множество участников и гостей. Ранчо могло принять до двухсот человек. Его огромные комнаты в старинном стиле, с их грубо оштукатуренными стенами и плиточными полами, тяжелой мебелью, индийскими коврами и всевозможными трофеями, включавшими античное оружие, капканы для медведей, чучела зверей, причудливо контрастировали с современными средствами связи, компьютерами, телексами, копировальными аппаратами и принтерами. На открытой деревянной пристройке стояла роскошная ванна, где могли свободно уместиться человек двадцать.

Глядя на все это, Арран задумалась о том, во что превратится Тимберлейн еще через столетие и как отнеслись бы к этому коренные жители этих мест.

На ежегодную в высшей степени престижную конференцию «Большой рог» обычно приглашались многообещающие студенты, каждый из которых платил немалые деньги за возможность участвовать в работе секций, ну и, конечно, за великолепную еду, фантастически красивые ландшафты и возможность пообщаться в неофициальной обстановке с литературными знаменитостями. В предыдущих конференциях в качестве почетных гостей и руководителей секций уже участвовали Трумэн Капоте, Лилиан Хелман, Джон Ирвинг. Арран, получив приглашение, испытала одновременно ужас и восторг.

— Не глупите, — сказал ей Брэд Стиллинг, зачинатель и руководитель конференции. — Вы, кажется, забыли о том, что вы тоже знаменитость.

Сам Брэд — автор пяти научных романов — со своими длинными седеющими волосами и кожаными заплатками на свитерах, казалось, воплощал в себе представление людей о литературном гении.

— Никто не захочет принимать меня всерьез.

— Чепуха. Они все будут смотреть вам в рот. А вообще-то предоставьте им возможность высказываться, а сами сидите с умным видом, и пусть они вами восхищаются.

Брэд, читавший студентам лекции об английской литературе, говорил приятным, глубоким, прекрасно поставленным голосом.

Ему хорошо говорить, думала Арран. А как принять умный вид, если выглядишь намного моложе своих слушателей?

Она пошла и купила очки в роговой оправе, в которых совершенно не нуждалась.

Теперь, сидя во главе стола, съежившись под взглядами студентов, она напомнила себе, что ей двадцать девять лет, что она уже издала четыре романа, которые разошлись намного лучше, чем книги Брэда, что два из них экранизированы и что ей совершенно нечего бояться.

Электрические часы на стене показывали пять минут десятого. Пора начинать. Она откашлялась, поправила очки. Заговорила, пытаясь унять дрожь в голосе:

— Доброе утро. Меня зовут Арран Уинтер.

Она коротко рассказала о себе для тех, кто мог не знать ее книг.

— Скажите им, какая вы великая писательница, — инструктировал ее Брэд, — произведите на них впечатление с самого начала, и тогда они в рот вам будут смотреть.

Слегка задохнувшись, Арран закончила свою короткую речь. Оглядела комнату. Пора переходить к делу.

— Как вы знаете, каждое утро мы работаем над двумя небольшими отрывками из художественных произведений. Сегодня мы разберем работу Уолтера. — Она улыбнулась Уолтеру, нервному молодому человеку с огромным адамовым яблоком, которое ходило вверх и вниз по его горлу, как теннисный мяч. — А после кофе поработаем с рассказом Бренды.

Бренда, женщина за сорок, с бульдожьим лицом, в крестьянском платье и грубых чулках, любила поспорить и принимала все замечания в штыки, в то время как Уолтер рассыпался в благодарностях за каждый совет или замечание.

Арран устремила взгляд своих серых глаз на Уолтера.

Заговорила так спокойно, как будто каждый день вела литературные семинары.

— Еще одно. Мы всегда просим автора воздержаться от каких бы то ни было комментариев до тех пор, пока мы не закончим обсуждение. Работа должна говорить сама за себя.

Неожиданно она заметила, что они все что-то пишут в своих новых желтых блокнотах. Боже правый! Они записывают то, что она говорит! Слушают и записывают… Какое счастье! Значит, Брэд оказался прав в конце концов.

К часу дня, когда наступил перерыв на ленч, Арран уже наслаждалась семинаром. Как она и ожидала, угрюмая Бренда готова была спорить по малейшему поводу.

С твердостью, которой она раньше никогда в себе не замечала, Арран велела ей замолчать, и все девять студентов ее энергично поддержали. Даже Уолтер поднял голос. Его работу уже разобрали, и он перестал смущаться.

— Ну разумеется, — сказал Брэд за ленчем. — Они ведь платят немалые деньги за право приехать сюда.

И платят они за то, чтобы послушать вас, а не Бренду.

Запомните, Арран: если вы добились успеха, вы для них непогрешимы во всем. Можете считать себя оракулом, дорогая.

Теперь Арран получала удовольствие от этой конференции, на которую ехала так неохотно и лишь по настоянию Брэда. Студенты были заняты с раннего утра до позднего вечера — семинары, лекции, чтение стихов вслух, ежедневные занятия с психологом. Утром Арран проводила семинар, после ленча готовилась к следующему семинару. Тем не менее у нее оставалось достаточно свободного времени до вечера, когда проходили неофициальные встречи литераторов со студентами за ужином и коктейлями. Арран окружали поклонники, каждый из которых горел желанием ее угостить. Это оказалось неожиданно приятным.

— И это только справедливо, — комментировал Брэд. — Небольшое вознаграждение за бесконечные утомительные часы, проводимые за пишущей машинкой в полном одиночестве. Так что наслаждайтесь, дорогая.

В среду после полудня был назначен доклад Арран перед всеми участниками конференции о ее собственной работе. Не присутствовали только члены сценарной группы. Они вместе с руководителем Хартом Джэрроу были заняты в проекционной.

Арран еще никогда в жизни не выступала перед такой большой аудиторией. Это оказалось пострашнее телеинтервью, где, несмотря на миллионы зрителей, непосредственно она общалась лишь с небольшой группой людей, присутствовавших в студии. Она взглянула в зал. Все лица слились в одно туманное пятно. На лбу выступил пот. Нарочито медленно она надела очки. В последнее время она обнаружила, что очки служат ей своего рода психологической защитой. Как если бы она шла навстречу вооруженному отряду стрелков, защищенная пуленепробиваемым жилетом.

Она начала рассказывать о своих ранних опытах, повторила свой обычный репертуар историй о бирмингемской библиотеке и магазине «Могал букс». Слушатели вознаградили ее оживленным смехом. Все немного расслабились. Она продолжала говорить — рассказала о том, как собирала новые идеи, как воплощала их в своих книгах, как развивала в себе необходимые навыки. Коснулась трудной проблемы — как относиться к отрицательным отзывам и отказам издателей.

— Неужели и вы тоже получали отказы?! — спросила какая-то женщина.

Дальше Арран рассказала о том, как снискала себе репутацию борца за социальную справедливость.

— Это получилось непреднамеренно. Я написала историю об одинокой женщине, которую терроризируют телефонными звонками. Уже в процессе создания романа я обнаружила, что на самом деле пишу о проблемах одиночества и отчуждения людей в большом городе.

Третий ее роман повествовал об ужасающей беспомощности необразованных бедняков. Рассказывая об этом, Арран увлеклась своими переживаниями и даже забыла об аудитории. Перед глазами встало лицо сестры Фатсо, Хелен — уже не здоровое, шоколадно-коричневое как всегда, а землисто-серое на больничной подушке.

Арран вспомнила ее задыхающийся дрожащий голос. Да, уход здесь хороший, и, наверное, о ней заботятся как надо… но эта еда!

— Каждый день приносят это… меню. А я потеряла очки… не могу читать. И потом, когда приносят еду, на подносе нет ничего для меня, мисс Арран…

Только через некоторое время Арран поняла, что дело не в меню и не в очках. Хелен не умела читать, но из гордости стеснялась признаться в этом.

— Это все так просто. Но, как вы думаете, интересовало кого-нибудь, что она чувствует? Нет, черт побери!

Никто не потрудился прочитать ей меню. Я уж не говорю о том, чтобы сделать это тактично и не обидеть ее. У них не было на это времени! Они ее, должно быть, и за человека-то не считали. Так, неграмотная старая негритянка.

Обуреваемая эмоциями, Арран опустилась на стул.

Во время своей речи она нервно ерошила волосы, и теперь они торчали в разные стороны. Некоторое время она смотрела на притихшую аудиторию. Потом неожиданно улыбнулась.

— Прошу прощения, я, кажется, увлеклась. Вопросы есть?

Как по команде, десятки рук взлетели вверх.

— Я слышал, вы имели колоссальный успех, — сказал Харт Джэрроу за обедом. — Поздравляю. Жаль, что я это пропустил.

Он сидел рядом, с тарелкой ростбифа в одной руке и кружкой пива в другой.

— О вас уже говорят, будто вы решили продолжить дело Чарлза Диккенса по пробуждению общественного сознания.

Арран с нетерпением ждала встречи с Хартом Джэрроу. Она восхищалась его последним сценарием, за который ему присудили премию Академии. Еще не видя его, она была уверена, что он ей понравится. Сейчас она покраснела.

— Прошу вас, не надо! Это звучит так, будто я ломаю комедию.

Харт ответил глубоким горловым смешком. Если бы медведь умел смеяться, подумала Арран, наверное, это звучало бы примерно так. Харт вообще очень напоминал медведя. Сильные мускулистые руки, плечи и грудь, копна седеющих волос, тяжелые черные брови. И под этой клетчатой рубашкой, наверное, густая растительность…

Представив себе обнаженную грудь Харта, Арран снова вспыхнула.

— Я всегда считала себя неудачницей.

— Не понимаю почему. По-моему, вас никак нельзя назвать неудачницей.

Он внимательно изучал ее тонкое лицо, огромные невинные глаза. С трудом преодолел искушение коснуться мягких темно-каштановых волос и бархатистой кожи лица. Опустил глаза на свои огромные руки фермера. Какой же он неуклюжий! Настоящий сельский олух…

Позже они медленно шли рядом по усыпанной гравием дорожке к загону для лошадей и озеру, где уже собирались в стаи канадские гуси. Ночную тишину нарушал лишь шелест ветра в вершинах сосен да шорох какой-нибудь птицы в тростнике.

Они стояли бок о бок, опершись руками о перила, спиной к ранчо.

— Что бы сказали прежние магнаты-скотопромышленники, если бы могли все это увидеть? — задумчиво проговорила Арран. — Вы ведь родом с Запада?

— Из Айдахо. Но мои родители никогда не были ни скотопромышленниками, ни магнатами. Мы выращивали картофель на ферме.

— Фермеры… выращивали картофель… Необычное прошлое для киносценариста.

— Я получил стипендию за победы в футболе и по, ступил в колледж. Предполагалось, что буду специализироваться в сельском хозяйстве. Но я прошел два дополнительных курса по писательскому мастерству. С этого все и началось.

— Боже правый! А что сказали родители, когда вы сбежали в Голливуд?

Он опять хохотнул своим медвежьим смешком.

— Будучи добропорядочными, достойными людьми и приверженцами методистской церкви, они всерьез решили, что я продал душу дьяволу. Харт, мальчик, повторяли они, там же полно всяких проходимцев и проституток. Мы каждый вечер будем молиться, чтобы Бог уберег тебя от искушений. Они ни разу не были в Лос-Анджелесе. Думаю, что и не приедут до конца жизни.

— Даже на церемонию вручения награды не приезжали?

— Нет.

— Как жаль. Они бы так порадовались за вас.

— Они и порадовались. По-своему. Смотрели церемонию по телевизору, вместе со всеми своими друзьями, за кофе и пирогом.

Харт проводил Арран до дверей и поцеловал на прощание. В прохладном ночном воздухе пахло сосной.

— Вы необыкновенная женщина. Я и не думал, что такие еще существуют.

Губы у него были твердые и теплые. Арран положила голову ему на плечо. Так ее еще никогда не целовали.

Ласково, нежно…

— Как вам удалось остаться такой? — пробормотал он. — Такой чистой и неиспорченной… такой нежной.

Вот кто ей нужен. Такой человек, как Харт. Сильный, .любящий, способный защитить ее от себя самой. С ним она будет в безопасности. А может быть, она уже в него влюбилась?

Ощущая почти невыносимое счастье, Арран позволила себе ответить на его поцелуй.

Оставшаяся часть недели пролетела незаметно.

Арран прожила ее, как в счастливом сне. Вечерами они с Хартом надевали теплые куртки и, взявшись за руки, гуляли под сверкающими звездами. Говорили о себе.

Харт сейчас жил в Напа-Вэлли, где у него был дом с небольшим виноградником. С картофелем он покончил, однако фермер всегда остается фермером, с усмешкой говорил он. Описывал вид из своего дома, дубовые рощи, виноградные лозы, горные хребты за долиной, меняющие в течение дня цвет от золотистого и зеленого до туманно-синего и пурпурно-черного.

— Я уже, наверное, никогда не смог бы жить в городе. Слава Богу, в этом и нет необходимости.

Арран рассказала ему о своей новой книге, в которой действие разворачивается в ночлежке для бездомных в самой мрачной части города. Рассказала о героях книги — проститутках, попрошайках, пьяницах.

— Боюсь, что это будет очень городская книга.

— Как ты думаешь, могла бы ты работать в деревне?

Или ты заряжаешься энергией только от городских улиц?

Тебе обязательно быть рядом со своими героями?

— Для этой книги, наверное, да. Вот когда я ее закончу…

Расставшись с ним, она долго сидела у окна, слушая шелест ветра в вершинах сосен, глядя на луну, думая о том, что Напа-Вэлли находится всего в пятидесяти милях от Сан-Франциско и что она сможет к нему туда приезжать. Мечтала о жизни на винограднике вместе с Хартом.

Ей не хотелось ложиться в постель, из страха, что приснится кто-нибудь другой…

Проснулась она с дикой головной болью и острейшей депрессией, какой никогда еще не испытывала за всю свою жизнь. Слава Богу, что сегодня пятница — ее последний семинар. Каким-то образом ей удалось довести его до конца. Она сидела мертвенно-бледная, напряженная, как струна. Ставшие уже привычными похвалы ее таланту сегодня не доставляли ни малейшего удовольствия, казались грубой лестью. Кого они хотят провести!

Она прекрасно знает себе цену и без них. Арран с трудом пересилила искушение выложить им все, высказать этим бесталанным дуракам, что она думает об их ничтожных стишках и рассказиках.

После ужина устроили грандиозный вечер для всех участников конференции. В небольшом грузовичке прибыло трио живописных музыкантов, с бакенбардами, в комбинезонах и клетчатых рубашках. Гитара, банджо и аккордеон. До полуночи они наигрывали местные мелодии и быстрые танцы. После отъезда музыкантов наиболее раскованные из гостей двинулись к ванне, скинули с себя одежду, с шумом и хохотом залезли в горячую воду, от которой шел пар.

К этому времени даже Харт выпил достаточно виски, для того чтобы забыть о своем методистском воспитании, и абсолютно голый забрался в ванну вместе со всеми.

Арран, едва различимая сквозь густой пар, бледная, худенькая, изящная, прижалась к нему в воде, просунула руку между его ног, провела длинными пальцами вдоль мошонки. Услышала, как он задохнулся. Захватила руками напрягшийся пенис. Все его большое тело напряглось.

Он повернул к ней голову. Выражения его лица она не увидела, только отблески света в глазах.

— Господи! — выдохнул он.

Арран методично поглаживала его под водой. Головная боль бесследно прошла. Она чувствовала силу, энергию и холод внутри.

— Я хочу уйти отсюда. Пойдем ко мне. Пошли же, Харт.

Он никогда не слышал, чтобы Арран говорила таким тоном — жестким, высокомерным. Против собственной воли он подчинился. Неловко выбрался из горячей ванны, прикрывая руками восставшую плоть, захватил одежду и бутылку. Арран легко выскользнула из воды, изящная, с маленькой напрягшейся грудью. Все то же тело, которое ему так нравилось, однако перевозбужденному Харту показалось, будто в эту знакомую оболочку вселилась незнакомка. Первый порыв желания прошел.

Он не узнавал свою Арран, нежную, большеглазую, невинную, ту, что хотелось защищать от всего мира. Сейчас он наблюдал за ее новыми, незнакомыми движениями хищницы с ощущением, что надо защитить мир от Арран.

— Ну же, скорей!

Она тащила его мимо освещенных окон компьютерного зала и даже не остановилась, чтобы дать ему возможность натянуть брюки.

Ему было холодно, стыдно, неловко.

— Скорее! — повторяла она.

Войдя к себе в комнату и захлопнув дверь, она повела его к кровати, села, обхватила его бедра своими тонкими изящными руками, взяла его опавший пенис в рот и начала ласкать, пока он снова не напрягся. Выпустила пенис, легла на спину, широко раздвинула бедра и начала щекотать себе соски, пока они не встали. Харт в шоке смотрел на нее.

— В чем дело? Чего ты ждешь? Я готова. Я готова, говорю тебе!

— Ты пьяная.

— Ну и что?

Она рванулась к нему.

— Иди же ко мне. Войди в меня.

Она физически чувствовала, насколько он шокирован. Ну конечно, его дорогая, нежная невинная девочка оказалась вовсе не такой невинной, как он предполагал.

Дурак! Остолоп! Да, она развращенная и грязная. А насколько развращенная, она ему сейчас покажет.

До этого вечера Харт желал Арран так, как ни одну женщину на свете. Он даже не думал, что можно так сильно желать кого-нибудь. Но теперь… нет! Он ее больше не хочет. Но тут, к собственному ужасу и отвращению, он почувствовал, как наливается, встает и пульсирует член. Он не мог остановить себя, он делал все, что она ему приказывала… и получал от этого удовольствие.

— А так тебе нравится, Харт? — Арран прижалась к нему ягодицами. — Так ведь еще приятнее? О Господи, какое ощущение! Так еще острее. Ну давай же, давай, не останавливайся! Я хочу почувствовать, как ты войдешь в меня там.

Потом она рванула пояс из своих джинсов и приказала ему ударить ее.

— Какого черта! Ты мужчина или нет? Я хочу почувствовать кожу на теле.

Она распласталась на постели, подставляя грудь, живот, широко раскинутые бедра. Он отказался ударить ее, и тогда она накинулась на него, вонзила длинные ногти. Харт потерял контроль над собой, с силой ударил ее по лицу, и в этот момент у нее наступил оргазм, безрадостный и ужасающий. Она схватила его руку, втиснула ее между бедер с силой, какой Харт никогда в ней не подозревал.

Через некоторое время с чувством стыда и опустошенности он молча оделся. С ощущением, что его просто использовали. Стоял у кровати, глядя на нее, а она смотрела на него снизу вверх сияющими глазами.

Он заговорил ровным голосом, стараясь побороть отвращение:

— Ты нездорова, Арран. Тебе надо срочно пойти к психиатру.

Она засмеялась ему в лицо сухим безжизненным смехом.

Раздался щелчок двери и звук удаляющихся шагов.

Как только он ушел, Арран крепко заснула, насытившаяся, удовлетворенная, торжествующая.