Глава 1

1973 год

— Вы знали об этом все время и не сказали мне!

— По вполне понятной причине: ты бы никогда не согласилась выйти за него замуж. Кристиан, дорогая, не стоит драматизировать. Ну какое это имеет значение?

В конце концов это происходит нечасто, и, согласись, это в общем-то безобидное отклонение от нормы.

Эрнест Уэкслер положил ногу на ногу и сейчас рассматривал отглаженную, острую, как бритва, складку на белых фланелевых брюках. Сегодня он выглядел еще большим щеголем, чем всегда, — в белой рубашке из египетского хлопка, в блейзере от братьев Брукс, с аккуратно зачесанными назад густыми серебристыми волосами и как будто новенькими с иголочки усиками.

— Это не отклонение, а извращение!

Уэкслер раздраженно прищелкнул языком.

— Ну, если хочешь, можно назвать и так.

— Да, именно так.

Прошло восемнадцать месяцев с того дня, когда Кристиан обвенчалась с Джоном Петрочелли. Она все еще оставалась девственницей, но теперь уже отнюдь не невинной.

Они с Уэкслером сидели за кофе на увитой виноградными лозами террасе роскошного отеля. Она долго и с вызовом смотрела на Эрнеста Уэкслера. Однако вызов, как обычно, остался без ответа. Кристиан перевела взгляд на сверкающую голубизной воду озера Аннеси. Там, на сверкающей воде, черноволосая девушка в монокини, с обнаженной грудью, загоревшей до такой же черноты, что и остальные части тела, носилась по озеру на водных лыжах вслед за лодкой, как экзотическая стрекоза.

Средневековый город Аннеси, расположившийся по берегам этого завораживающего своей красотой горного озера во Французских Альпах, находился всего в часе езды от Женевы, где Джон Петрочелли сейчас заседал на собрании совета директоров своего банка. Он собирался присоединиться к ним во второй половине дня.

Кристиан снова почувствовала, как накатывает волна гнева, однако вовремя напомнила себе, что злиться на Эрнеста Уэкслера бесполезно.

— Вы продали меня ему.

На этот раз Уэкслер не отрицал:

— Немного грубовато сформулировано, но… в общем-то да, если тебе угодно выражаться таким языком.

— Джон Петрочелли получил маленькую девочку-девственницу в качестве жены в обмен на десять военных кораблей «Кобра».

Уэкслер кивнул:

— Думаю, банк Штейнберга — Петрочелли перевел бы мне деньги за корабли и без этой приманки, но я не мог рисковать. Такая возможность, знаешь ли, нечасто предоставляется в этой жизни.

— И цена, вероятно, была достаточно высока, — сухо произнесла Кристиан. — Рада слышать, что меня не спустили по дешевке.

— Разумеется, надо было заплатить агенту в Лаосе и еще произвести некоторые другие выплаты по всей цепочке. — Он начал загибать пальцы. — Летчикам, которые переправили товар через границу с большим риском для себя, надо сказать; дальше, плата за то, чтобы снять военное снаряжение с кораблей и, превратив их на время в обыкновенные корыта, переправить через океан, в то время как оружие плыло, запакованное, на другом корабле под видом обычных рабочих инструментов. Могу сказать, дорогая, над разработкой этой операции мне пришлось немало потрудиться.

— Не горю желанием выразить вам соболезнование.

На этой операции вы сорвали чистых двадцать миллионов долларов.

— Не чистых, — с жаром перебил Уэкслер. — В общем и в целом, до выплат!

— Прошу прощения за ошибку. И кто же покупатель?

— Группа людей, пожелавших остаться неизвестными.

— Это почему же? Ведь вы, насколько я помню, всегда утверждали, что имеете дело только с законными властями — правительствами, легитимными армиями, полицией.

Кристиан устремила глаза вдаль, туда, где за озером в туманной дымке виднелись горы.

Уэкслер поднял брови.

— Мне показалось или я действительно уловил нотку сарказма? Ты, как я вижу, взрослеешь, моя дорогая. Уже не такой наивный ребенок, как раньше. Нет, конечно, это не законное правительство, иначе они могли бы купить оружие у Соединенных Штатов легальным путем и намного дешевле.

— Понятно.

— Однако, насколько мне известно, скоро они превратятся в законное правительство. Думаю, что теперешняя власть недолго продержится.

— Благодаря вам.

— Если бы не было меня, они нашли бы кого-нибудь другого. Таких поставщиков существует немало. Почему же я должен отказываться от прибыли, если могу ее получить?

Эрнест Уэкслер достал из кармана блейзера гаванскую сигару с золотым ободком, закурил, удобно откинулся в кресле и стал наблюдать за тем, как поднимаются в воздух колечки ароматного дыма.

Боже, подумала Кристиан, как он доволен собой! Это просто отвратительно.

— Ну и, конечно, банк получил немалую прибыль благодаря их совершенно чудовищным процентам. Хочу напомнить, дорогая, что, будучи женой старшего совладельца, ты тоже не осталась внакладе.

Он закрыл глаза, откинул голову на спинку кресла, подставив лицо послеполуденным лучам солнца, проходившим сквозь листву. Кристиан в первый раз заметила, какой он, оказывается, старый. Лицо, обычно румяное, цветущее, сейчас было изжелта-бледным, щеки запали, под глазами темные круги. А может быть, он болен? Внезапно она почувствовала тревогу, но уже в следующую секунду сердце снова ожесточилось. Как мог он так коварно ее обмануть? Она его боготворила, а он… просто-напросто ее использовал. Предложил ее в качестве взятки. Хищный, аморальный старик! Иллюзии рассеялись.

Теперь она его ненавидела.

— Вряд ли вы можете ожидать от меня благодарности, — горько произнесла Кристиан. — Вы поступили со мной бесчеловечно.

— Чепуха, — устало ответил Уэкслер. — Что, лучше было бы оставить тебя там, где ты жила до этого? Позволить тебе медленно сходить с ума? Ты что, забыла, насколько тягостной была твоя жизнь? Я не говорю уж о твоей сестре…

— Если бы я не вышла замуж за Джона, вы бы стали помогать Арран с отъездом в Лос-Анджелес?

— Честно говоря, не уверен. Кто знает? С другой стороны, подумай, моя дорогая, так ли уж плоха твоя жизнь сейчас? Так ли уж трудно время от времени доставить мужу удовольствие, одевшись школьницей? За все, что он тебе дал… Бывают, знаешь ли, вещи и похуже.

— Да, теперь я это знаю…

Уэкслер открыл глаза, как от толчка.

— Надеюсь, он не позволяет себе никакого насилия? — в голосе его прозвучала тревога.

Кристиан вздохнула:

— В общем-то нет, но…

Школьная форма и мастурбирование под ее нижним бельем теперь не вполне удовлетворяли Джона Петрочелли. Бесцветным голосом Кристиан начала рассказывать Уэкслеру о том, что Джон теперь любит наблюдать за тем, как она мочится. Недавно он потребовал, чтобы она помочилась ему на руки.

— Он душевнобольной. Ему нужен психиатр.

— Разумеется, — устало пробормотал Уэкслер. — Но пойми, Кристиан, он чрезвычайно консервативный и довольно ограниченный человек. По его мнению, психиатры существуют лишь для сумасшедших. Себя он таковым не считает. В его понимании это — обыкновенная эксцентричность.

— Я хочу с ним развестись.

Уэкслер широко раскрыл глаза, резко выпрямился на кресле. Его небольшое худощавое тело напряглось как пружина.

— Даже не думай об этом, дорогая!

— Тогда пусть признают брак недействительным.

Думаю, это не вызовет затруднений. Его первая жена добилась этого. Наверняка по той же самой причине.

— Не глупи! Ты лишишься всего, что имеешь из-за дурацкой ханжеской прихоти. Перед миссис Джон Петрочелли открыты все двери, но бывшая миссис Петрочелли всего этого лишится. Подумай хорошенько.

Наступило напряженное молчание. Против воли Кристиан вспомнила об их домах в Лондоне, Женеве, Гштаде, о парижских апартаментах, о яхте водоизмещением сорок футов — подарке от Джона ко дню рождения.

И еще о собственном серебристом «ягуаре», который Джон называл «Серебряная пуля», о местах в центральной ложе во время Уимблдонского турнира, о билетах в ложу главного распорядителя на регату Хенли, о местах в королевской ложе на скачках в Эскоте, о ложе в Парижопера, но больше всего о катаниях на горных лыжах в Шамони и Валдисере. Она это обожала…

Внезапно Кристиан устыдилась своих мыслей. Она становится такой же аморальной, как и мистер Уэкслер.

— Ну? — спросил он.

Кристиан покраснела.

— Деньги и власть — еще не все в жизни.

Некоторое время он внимательно изучал ее лицо.

Потом коротко усмехнулся:

— Не все, говоришь? Ну ничего, ты еще поймешь.

Только надеюсь, тебе не придется платить ту же цену, что и мне. Надеюсь, тебе не доведется увидеть свою страну разоренной дотла, а семью — уничтоженной. И я могу только молиться о том, чтобы ты никогда не подвергалась побоям и не голодала в тюрьме. Дорогая Кристиан, когда испытаешь полнейшую беспомощность, только тогда начинаешь понимать, что сила и власть важнее всего в жизни и что власть — это деньги. Больше в жизни действительно ничего не существует.

Кристиан смотрела в его холодные, почти бесцветные глаза. Она бы должна ненавидеть этого человека, но вместо этого чувствовала лишь безграничную печаль.

— Не делай этого. Не разводись с ним сейчас. Потерпи еще год.

Кристиан отвела глаза.

— Хорошо.

Никогда в жизни Арран не чувствовала себя такой счастливой. У нее было ощущение, будто она нашла свой дом. Она любила Сан-Франциско.

Каждое утро она просыпалась с радостью оттого, что начинается новый день. Натягивала джинсы и майку и шла завтракать в кафе «Триест», примерно в квартале от дома. Завтрак состоял из двух чашек крепкого кофе, булочки и утренней газеты «Кроникл», оставленной на одном из столов кем-нибудь из посетителей. В течение часа она просматривала газету, болтая с кем придется.

Примерно в половине одиннадцатого или чуть позже — точное время не имело значения — она шла на работу.

Она нашла эту работу сразу же после приезда, в понедельник утром. В тот день она шла по верхней Грант-авеню, влюбленная во все, что видела вокруг. Проходя мимо книжного магазина, в витрине которого на куче книжек в мягких обложках спала, вольготно раскинувшись, собака, Арран заметила пожелтевшее объявление «Требуется помощник» и вошла в магазин.

Внутри помещение оказалось неожиданно просторным. Пол из широких сосновых досок, гостеприимно дымящийся кофейник на стойке. Две пожилые дамы, парнишка-хиппи и маленькая девочка сидели с книжками на огромных продавленных диванах. В глубину магазина тянулись бесконечные ряды стеллажей с книгами. Старая собака подняла голову, взглянула на Арран больными глазами и тявкнула.

Арран пошла вдоль стеллажей, обходя кипы книг на полу, нераспакованные ящики с книгами, пока не натолкнулась на тучного коротконогого пожилого человека, почти лысого, если не считать разлетающихся рыжих волосков над ушами. Он вешал табличку над одной из секций: «Мистика и оккультизм».

— Простите, — начала Арран, — вы здесь работаете?

Он обернулся и с удивлением воззрился на нее через большие очки с круглыми стеклами, вероятно, очень сильными, если судить по тому, как они увеличивали глаза. Он напомнил Арран большую встрепанную сову.

— Да.

— Я пришла насчет работы.

— В самом деле?

— Да, мне бы хотелось ее получить.

— Почему?

— Потому что я люблю книги и мне нужны деньги.

— Ну, деньги у нас небольшие.

— Это ничего.

— Два с половиной доллара за час.

— Нормально.

Человек мигнул. Широко улыбнулся. Протянул руку.

— Что ж, хорошо. Как вас зовут?

— Арран Уинтер.

— А я Хельмут Рингмэйден. Владелец магазина.

Когда вы сможете приступить к работе?

— Хоть сейчас.

Улыбка на его лице стала шире.

— Прекрасно. Ну что же, добро пожаловать.

Они пожали друг другу руки.

Вот так просто это и произошло. Арран стала одним из троих работников магазина «Могал букс». Ее рабочий день начинался примерно в половине одиннадцатого утра и заканчивался около половины одиннадцатого вечера. Вместе с ней в магазине работал двадцатидвухлетний парень по имени Фридом. Он был вынужден бросить учебу в университете, после того как его год назад полицейский ударил дубинкой по голове во время волнений в студенческом городке в Беркли. С тех пор Фридом окончательно так и не пришел в себя. На лице его с неопрятной бородкой словно застыло какое-то полумечтательное, полуизумленное выражение.

Был еще Боунз, пятнадцатилетний беспородный пес Хельмута Рингмэйдена. Он целыми днями дремал на солнышке в витрине. Звонка на входной двери не было, поэтому Боунза приучили предупреждать о приходе очередного посетителя коротким лаем.

Арран очень скоро обнаружила, что из этих двоих Боунз наиболее надежный. Фридом все забывал, постоянно отвлекался и в довершение ко всему мог внезапно повернуться и уйти из магазина во время разговора с покупателем. Однако он единственный из всех умел обращаться со старой кофеваркой. Ни Арран, ни Рингмэйден не могли с ней справиться.

— Сколько же удовольствия доставляет этот кофеин! — радостно восклицал Фридом, в то время как кофемолка перемалывала зерна колумбийского кофе, который он покупал по десять фунтов за мешок.

С кассовым аппаратом он, однако, работать отказывался. Говорил, что эта старая громоздкая черная машина с полустертым аляповатым орнаментом выводит его из себя и что гирлянды цветов превращаются в змей с красными глазами, как только он отворачивается. Кроме того, аппарат выталкивал ящичек с деньгами с такой неожиданной силой, что мог покалечить ничего не подозревающего кассира, если тот не знал об этой особенности.

Арран, не испугавшись ни змей, ни ящика, взяла на себя кассовый аппарат, а к концу недели — и заказы на книги. Кроме того, ей поручили выводить Боунза на прогулку. Пес решительно шагал по Грант-авеню по направлению к заднему входу в кафе Луиджи и там степенно ждал, пока выйдет шеф-повар Пьетро с миской объедков.

Хельмут Рингмэйден, освободившись от своих обычных нудных обязанностей, теперь часто сидел за книгами в задних комнатах магазина или прохаживался вдоль стеллажей, любовно наводя порядок. Так же как когда-то мисс Трулав, он теперь представить себе не мог, как бы он обходился без Арран.

Магазин стал для Арран вторым домом, а Рингмэйден, Фридом и Боунз — ее новой семьей. Она прекрасно вписалась в их полусумасшедший мирок, и вскоре, так же как и в бирмингемской публичной библиотеке, к ней потянулись одинокие люди, выброшенные из жизни или не нашедшие в ней своего места. Облокотившись о стойку, они пили убийственно крепкий кофе, приготовленный Фридомом, и говорили, говорили, говорили, привлеченные мягкой, располагающей к откровенности улыбкой Арран, самим ее нетребовательным присутствием. Редко кто уходил из магазина, не купив книжки в мягком переплете или хотя бы открытки.

Через месяц Хельмут Рингмэйден повысил ей жалованье до трех долларов в час.

Арран выехала из отеля и нашла дешевую комнату в этом же квартале. Комната выглядела так же непривлекательно, как и прежняя в отеле, но для Арран это не имело значения. Она проводила там немного времени.

Она снова начала писать. После закрытия магазина она садилась за старую пишущую машинку Рингмэйдена и печатала далеко за полночь. Время от времени Рингмэйден читал ее рассказы и давал осторожные, тщательно продуманные советы. Он когда-то работал в отделе по общественным связям одного из крупнейших рекламных агентств Нью-Йорка, и советы его могли оказаться полезными.

— Если ты хочешь, чтобы твои работы покупались, читателям должны нравиться твои герои. Ты когда-нибудь замечала, какие они у тебя все отвратительные? Ты пишешь в основном о пороках и насилии. Это очень угнетает. Впусти в свои рассказы немного света, и наступит время, когда ты сможешь гордиться своими книгами.

У тебя есть талант.

После трех стаканов вина, выпитых у Луиджи, язык его немного заплетался. Под столом Боунз поскуливал во сне и шумно испускал газы.

— Вы в самом деле так думаете?! Вы считаете, что у меня есть талант?!

Он смотрел на нее не отрываясь, еще больше похожий на сову, чем всегда.

— Да, девочка, я в самом деле так думаю. Только.

Бога ради, хотя бы для разнообразия напиши о ком-нибудь, кого можно было бы полюбить.

Однажды утром, примерно через месяц, Арран проснулась без обычного радостного ощущения того, что начинается новый день. Впервые за все время жизни в Сан-Франциско ей не хотелось вставать с постели. На работу она пришла мрачная, кидалась на бедного Фридома и даже нагрубила Хельмуту Рингмэйдену. Она сама не могла понять, в чем дело. Все ведь шло так хорошо.

На следующее утро Арран почувствовала себя немного лучше, однако после полудня депрессия навалилась на нее с новой силой. На этот раз она сопровождалась сознанием обреченности, надвигающейся катастрофы. Арран попыталась убедить себя, что это обычное состояние перед менструацией. Однако менструация началась и прошла, а душевное состояние не изменилось.

Она теперь боялась просыпаться по утрам, потому что с каждым днем ей становилось все хуже.

В тот день, когда она впервые встретила Джин-Карло Ваччио в кафе «Триест», темное паническое ощущение тугим комком затвердело у нее в груди, не давая дышать.

За прошедшие недели она несколько раз встречала Джин-Карло на улице. Он работал вышибалой в одном из ночных клубов со стриптизом, на Колумбус-авеню.

В те вечера, когда не было работы, он часто стоял в дверях, прислонившись к косяку и наблюдая за тем, что происходит на улице. В рабочее время он всегда носил черный костюм, который, казалось, трещал на его мускулистых плечах, руках и ляжках. Когда Арран проходила мимо, его холодные черные глаза изучающе смотрели ей вслед, но она ни разу не обернулась.