Питаясь в основном салатом, бульоном и витаминными таблетками, Гвиннет отказала себе и в салате. Ей было все равно: одна мысль о еде вызывала у Гвин отвращение.
      Гвиннет чувствовала растущую усталость и теряла всякий интерес к окружающему. Она стала редко выходить из квартиры.
      Развязка наступила в одну из сред, в июне 1977 года.
      - Я отменяю все заявки на тебя, - голос Франчески в трубке звучал резко и жестко, - и больше не буду ни от кого принимать. Джонс, если ты еще в состоянии соображать, что для тебя хорошо, а что плохо, ты немедленно явишься ко мне в офис.
      Сердце Гвиннет резко ухнуло и провалилось куда-то между уже явно просвечивающихся ребер. Костяшками пальцев Гвиннет надавила на диафрагму и задержала дыхание, пока ритм сердца не восстановился.
      - Что ты имела в виду, когда говорила об отмене заявок? - спросила Гвин, вся дрожа. - В чем проблема?
      Несмотря на издевательства и буйство Бейлода, Гвиннет еще не пропустила ни одного приглашения на съемки. Она знала, что ее профессиональная репутация, несмотря ни на что, высока, да и выглядит она очень хорошо, даже лучше, чем когда-либо. Бейлод мог почти гордиться тем, как изменилась Гвиннет.
      - Но Бейлод сейчас на съемке...
      - Пошел он на хрен, твой Бейлод. Приезжай одна. Ты мой клиент, а не его.
      Сердце Гвиннет бешено колотилось. Сегодня она не очень хорошо себя чувствовала, но отказаться не осмелилась. Она подвязала волосы черно-белой лентой и надела белый комбинезон от Кардена, с удовольствием заметив, что он стал чуть велик в талии. Слава Богу, она все-таки сбросила один фунт, так раздражавший Бейлода. Гвиннет тщательно нанесла макияж и, взглянув на часы, обнаружила, что потратила на сборы полтора часа. Непонятно только, куда ушло столько времени?
      Гвиннет чуть было не потеряла равновесие, медленно спускаясь по винтовой металлической лестнице. Паникуя, что жутко опаздывает, она все же никак не могла заставить себя идти быстрее: рука с большим трудом отрывалась от перил, ноги отказывались проворнее преодолевать ступеньки. На улице, в жарком воздухе июньского дня, Гвиннет почувствовала сильное головокружение и вынуждена была постоять какое-то время на месте, прежде чем карусель бесчисленных черных точек, рябивших в глазах, исчезла. Затем она подошла к краю тротуара и остановила такси. Назвав адрес агентства "Де Ренза" на Мэдисон-авеню, Гвин бессильно откинулась на заднем сиденье.
      - Ты почему так долго? - Франческа де Ренза, сидевшая за столом из полированного палисандрового дерева, встретила Гвиннет свирепым взглядом. В окне за спиной Франчески открывался захватывающий дух вид на Манхэттен.
      - Я.., я.., извиняюсь. - Гвиннет потрясла головой. - Быстрее я приехать не могла.
      Она подошла к столу и увидела выложенные в ряд собственные черно-белые снимки, сделанные Марио Саверини.
      - Марио сказал, что во время съемок ты упала в обморок, - резко сказала Франческа.
      - Всего на несколько секунд.
      - И от чего же?
      Гвиннет покачала головой и вновь почувствовала головокружение.
      - Не знаю. Я много работала. Думаю, что это случайность.
      Гвиннет слегка пошатнулась.
      - Ради Бога, - сверкнула глазами Франческа, - сядь, девочка, пока не свалилась. Нет, подожди. - На секунду задумавшись о чем-то, Франческа подняла трубку одного из стоявших на столе телефонов. - Патриция, принеси весы.
      Гвиннет ненавидела взвешиваться. Ее эта процедура унижала. Скинув туфли и жалея, что не может снять еще и комбинезон, в котором было не меньше полутора фунтов веса, она встала на весы. Гвиннет беспокойно наблюдала за ползущей вправо стрелкой и от напряжения стиснула зубы. Стрелка остановилась, и Франческа процедила сквозь зубы:
      - Ни хрена себе, Боже праведный!
      - Но я похудела, - снова запротестовала Гвиннет.
      - Ты - долбанутая, - вздохнула Франческа. - Ну-ка садись. Успокой свою задницу на стуле и послушай, что я тебе скажу.
      Гвиннет откинулась на спинку, радуясь возможности наконец-то присесть, поскольку чувствовала странный жар и холод одновременно.
      - Ты весишь девяносто восемь фунтов, - ласково заговорила Франческа, и в тебе пять футов одиннадцать с половиной дюймов роста. Ты прекрасно выглядишь, когда в тебе сто тридцать пять фунтов. Ну ладно - сто тридцать. Сто двадцать - пора бить тревогу. А ты сейчас, - с миной отвращения на лице Франческа кивнула на фотографии, - выглядишь ходячим скелетом. Я не могу пустить эти снимки в работу.
      - Бейлод говорит, что слишком худой быть невозможно, - сконфуженно пробормотала Гвин.
      - Борис Бейлод, - холодно констатировала Франческа, - ненормальный. Как бы там ни было, а этим "подарком" мы обязаны герцогине Виндзорской. Честно говоря, по мне так это просто непристойность.
      Гвиннет заерзала на стуле. Временами Франческа была слишком резка в оказании поддержки.
      - Сейчас, Гвиннет Джонс, ты выглядишь точно только что вышла из концлагеря. - Глаза Франчески сузились. - Мой дед был шести футов роста и весил двести фунтов, а перед смертью - он погиб в Бухенвальде - меньше восьмидесяти фунтов. - Голос Франчески задрожал от ярости. - И ты, Гвиннет Джонс, еще осмеливаешься говорить мне, что нельзя быть слишком худой?
      Гвиннет вдруг заплакала. В последнее время она ничего не могла с этим поделать. Кто бы ни кричал на нее - Франческа или Бейлод, она не могла сдержать слезы.
      - Бейлод убьет тебя, - донеслось до Гвин, и она смутно припомнила, что уже слышала когда-то давно подобное предупреждение, - и ждать осталось недолго, - безжалостно продолжала Франческа. - Очень скоро у тебя прихватит почки, потом печень, и в конце концов откажет сердце, у которого не останется сил качать кровь. Ты уморишь себя до смерти. - Увидев неопределенный беспомощный жест Гвиннет, Франческа несколько смягчилась. Прости, дорогая, но я говорю тебе правду. А поскольку твоя судьба мне далеко не безразлична, то с этого момента я сама берусь позаботиться о тебе. Сейчас - или никогда, потому что потом будет слишком поздно. Ты просто умрешь.
      Франческа сняла трубку другого телефона и набрала номер.
      - Это мисс де Ренза. Мы готовы. Можете прийти и забрать ее прямо сейчас.
      Минуту спустя в дверях появились два человека - мужчина в сером летнем костюме и женщина в элегантном светло-бежевом платье без рукавов. Выглядели они обычно и совсем не грозно.
      - Благодарю вас за скорое прибытие, доктор Левин, - поднялась из-за стола Франческа. - У доктора Левина, - пояснила она, - клиника на Пятой авеню, специализирующаяся на болезнях, связанных с питанием, и он сможет тебе помочь. Гвин, клиника вовсе не похожа на больницу. Там очень комфортабельно, и за тобой будет прекрасный уход. - В голосе Франчески послышались просительные нотки. - От тебя только требуется довериться этим людям, и все будет хорошо.
      Франческа впервые назвала ее Гвин вместо обычного Джонс, и Гвиннет ощутила в душе неотвратимость нового витка в своей судьбе.
      Она резко встала и, вцепившись пальцами в спинку стула, твердо сказала:
      - Нет Я с ними не поеду.
      - Извини, Гвин, но у тебя нет выбора. Ты поедешь с ними, и поедешь прямо сейчас.
      - Нет. Я хочу поговорить с Бейлодом. Он мне не разрешит. Вы делаете ужасную ошибку. Это безумие!
      Франческа непреклонно покачала черноволосой головой.
      - Гвин, этот человек ушел из твоей жизни. Раз и навсегда.
      Я позабочусь о том, чтобы ты никогда больше его не увидела!
      Глава 3
      Тихим жарким вечером 1978 года Джесс сидела в своей крохотной восьмиугольной спальне и пристально смотрела на вернувшийся к ней портрет Стефана.
      Как и предполагала Джесс, она никогда больше не увидела Джерико Рея. Он больше не приезжал в Напа-Вэлли и не пытался поддерживать с ней отношения, не считая необходимых деловых звонков, а теперь вот - умер.
      Джерико скончался в марте, и Джесс летала в Амарилло на похороны.
      В своем завещании Джерико Рей оставил портрет Джесс - это была единственная вещь, отошедшая ей в собственность и единственно нужная Джесс.
      Дом в Напа-Вэлли сняла престарелая пара - доктор и мисс Янгблад из Миннеаполиса. Находя ее прекрасной художницей, они считали, что она слишком много работает и совершенно не имеет развлечений. Янгблады приглашали Джесс на обеды, коктейли, пикники, но их хозяйка неизменно отказывалась, объясняя это тем, что в имении для нее слишком много призраков.
      Следуя указанию Джерико Рея, Джесс рисовала как проклятая. Она упорно пыталась вновь обрести собственный стиль и выработать новую технику цвета и компоновки.
      В сюжетах для картин недостатка не было: ее окружало изобилие контрастных ландшафтов - от голых, выжженных солнцем гор до сочных цветущих пастбищ и виноградников.
      Все это, разумеется, уже множество раз было нарисовано и до Джесс Напа-Вэлли в Калифорнии было известным местом паломничества художников, но Джесс хотела привнести во все это что-то новое, что-то потрясающее и принадлежащее только ее кисти - кисти Джессики Хантер.
      Первую свою картину Джесс продала небольшой галерее в Сент-Элене. После этого пришел успех, и у Джесс появился очень влиятельный агент по продаже картин Первые победы воодушевили Джесс, и она с еще большей энергией продолжала трудиться. О Джессике Хантер стали говорить, что она реалистична, у нее богатая палитра и на ее картинах отдыхает глаз. Картины Джесс теперь украшали вестибюли банков, рестораны и офисы компаний.
      Именно в это время - летом 1977 года - в жизни Джесс произошел коренной перелом, который она осознала только через год.
      В конце июня Джесс позвонила Франческа де Ренза и сообщила, что Гвиннет серьезно больна и лежит в больнице.
      Ее буквально вытащили с того света ("Этот козел почти угробил Гвин"). Джесс нужна здесь. Больше помочь некому.
      Престарелые родители Гвиннет погибли в автокатастрофе на деревенской дороге, когда возвращались домой с субботней вечерни - Ты знала об этом, Джесс?
      Нет, она не знала. Джесс практически потеряла связь с подругами. Она жила в своем маленьком обособленном мире, как и Гвиннет, должно быть, жила в своем За год подруги обменивались едва ли более чем дюжиной слов.
      Джесс немедленно вылетела в Нью-Йорк. Она стояла у постели Гвиннет и смотрела на слезы, беспомощно струившиеся по исхудалым щекам подруги, и тонкие, как у скелета, руки, сложенные крестом на цветастом покрывале, покоящемся на плоской груди.
      - Виктория была права, - сказала Гвиннет.
      Джесс взяла руку Гвин. Пальцы были горячими и сухи, ми, кожа на руке дряблая - натуральная старушечья рука.
      - Поправляйся. Обещай мне, что поправишься, - еле сдерживаясь, чтобы не заплакать, промолвила Джесс.
      Как только Гвиннет достаточно окрепла, Джесс сняла дом в Истхемптоне на Лонг-Айленде. Гвиннет спала, часто, но понемногу ела и гуляла по обезлюдевшему сентябрьскому пляжу. В начале октября Джесс и Гвиннет улетели в Англию.
      Несколько недель они провели у Катрионы. Барнхем-Парк теперь был великолепен - перепланировка и упорный труд принесли свои плоды. Дети росли. Было ясно, что Катриона достигла какого-то нового взаимопонимания с Джонатаном и выглядела достаточно счастливой.
      Джесс вернулась в Калифорнию только в начале весны и почувствовала непонятное беспокойство и неспособность на чем-либо сосредоточиться.
      В марте умер Джерико Рей. Через два месяца после его похорон пришел портрет Стефана.
      В Техасе, в старом доме Рея, Джесс едва осмелилась взглянуть на собственное произведение. Теперь же, внимательно изучая портрет, она ощутила трепет, вызванный вернувшимся ощущением стремительности стиля и творческого возбуждения.
      - Вот оно, - вслух сказала Джесс, теребя кончиком пальца толстые кисти. - Да.
      Она повесила портрет на стену в спальне. Теперь Стефан постоянно смотрел на Джесс, стоило ей лечь на кровать.
      Несколько следующих не по сезону жарких дней Джесс провела в бесконечных хождениях по виноградникам, пока однажды, повинуясь порыву, она не легла на спину в горячую пыль и, уставившись в сияющее сквозь густую листву небо, не почувствовала, что мир перевернулся.
      ***
      Три дня Джесс проработала, почти не отходя от Мольберта.
      Увидев законченную картину, агент из Сан-Франциско был потрясен.
      Джесс не позволила ему продавать картину, поскольку она что-то предвещала, Джесс это твердо знала. Она повесила новую картину рядом с портретом Стефана, легла на кровать, закинула руки за голову и принялась переводить взгляд с одного полотна на другое. Она почти физически снова чувствовала пышущую жаром землю у себя под спиной, но теперь в том месте, где над Джесс тогда склонялось лицо Стефана, было только пустое металлическое небо.
      - Почему я никогда не знала тебя? - шептала Джесс, глядя на портрет. Почему нет никого, кто мог бы рассказать мне о тебе?
      И тут она вспомнила. Такой человек существует. Собственно говоря, два человека.
      ***
      Виктория Рейвн была аккредитована в столице Никарагуа - Манагуа. Джесс провела несколько дней в бесполезных попытках связаться с Викторией по телефону: линия постоянно обрывалась, была занята или взрывалась такими помехами, что после них еще долго не смолкал звон в ушах. Джесс так и не удалось поговорить с Викторией. Она оставила сообщение для Рейвн и принялась с надеждой ждать. Через неделю, рано утром, Виктория позвонила из Сан-Франциско и рассказала, что занимается интервьюированием беженцев из Никарагуа, община которых располагается в Бэй-Эйриа. Да, она может приехать в Напу.
      Виктория и Карлос Руис приехали в воскресенье вечером, когда совсем уже стемнело, в неописуемом микроавтобусе-радиостанции "пинто".
      Виктория же нисколько не изменилась: все такая же холодная и элегантная в своих широких оливкового цвета штанах, бейсбольной кепке и белой рубашке, узлом завязанной на животе. У нее снова была короткая стрижка ("От вшей, - мимоходом пояснила Виктория. - И от жары, конечно"). Они исколесили всю Никарагуа, брали интервью у крестьян, солдат, школьных учителей, врачей и священников. Два раза Викторию чуть не убили: один раз в отряде партизан, другой - охрана дворца Сомосы.
      - Солдат уткнул дуло карабина прямо в ее долбаную голову, - не стесняясь в выражениях, рассказывал Карлос. - Я находился в двух шагах от них и ничего не мог сделать. А она просто стояла и смотрела ему в глаза.
      Джесс представила себе Викторию, хладнокровно глядящую в лицо разъяренного солдата. Солдат испугался Виктории? Решил, что она ведьма? Или побоялся, что призрак этой девушки станет преследовать его после ее смерти?
      - Кто знает? - словно прочтя мысли Джесс, тихо сказала Виктория. - Как бы там ни было, а я все еще жива.
      - Вопреки здравому смыслу. Опять везение, - сверкнул глазами Карлос.
      Виктория усмехнулась и, закурив "Балканское собрание", принялась расхаживать в маленькой гостиной Джесс.
      - Мне здесь нравится. Тебе должно быть здесь хорошо.
      Как я понимаю, твоя мастерская наверху. Можно посмотреть? Я не видела твоих картин с самого Твайнхема.
      Еще несколько месяцев назад Джесс была бы счастлива показать свои работы Виктории. Но теперь уже нет. Все, что сейчас осталось у нее в мастерской, - проклятые четыре времени года, вполне приличные, но сегодня кажущиеся такими дурацкими и банальными. Виктория просила вежливо, но без особого чувства, и Джесс постаралась убедить себя в том, что ей совершенно безразлично, жаждет Виктория увидеть ее работы или нет.
      Глубоко вздохнув, Джесс повела их по лестнице на крышу башни.
      - Это все, что у меня сейчас имеется, - предупредила Джесс, зажигая свет в мастерской. - Они почти закончены.
      - Они прелестны. - Сняв очки, которые, как теперь поняла Джесс, были лишь маскировкой, Карлос внимательно рассматривал полотна.
      - Очень хорошие картины, - похвалила Виктория и выпустила идеально круглое колечко дыма. - Поздравляю, - спокойно произнесла Виктория.
      "Кончай делать из меня дуру", - захотелось сказать Джесс. Но, с другой стороны, чего еще она ожидала услышать от Виктории? Джесс разозлилась на себя.
      Они осторожно спустились друг за другом по узкой лестнице, и Виктория остановилась в спальне.
      - А вот это.., это страшно. Превосходно. Мне хотелось бы иметь этот портрет.
      - Нет, - отрезала Джесс.
      - Ну разумеется. Я полагаю, ты хотела поговорить о Стефане. Ведь именно за этим мы сюда и приехали?
      ***
      Они сели друг против друга в гостиной. Карлос ушел, но Джесс даже не заметила когда.
      - Он что-то услышал на улице, - пояснила Виктория. - Привык присматривать за мной, хотя ему это удается не так часто.
      - Он очень тебя любит, - неожиданно для себя выпалила Джесс.
      - И я его люблю. Мы прожили вместе довольно долго.
      - Так вы... - начала Джесс и с трудом спросила напрямую:
      - Вы - любовники?
      Вряд ли стоило задавать подобный вопрос Виктории.
      Собственно говоря, сама Джесс практически не могла представить себе Викторию, охваченную страстью, дрожащую, покрытую капельками пота, в постели с мужчиной.
      - Нет, - спокойно ответила Виктория. - Не любовники.
      - Кажется, ему бы этого хотелось, - предположила Джесс.
      - Не исключено. Но это невозможно. И Карлос все прекрасно понимает. Виктория налила себе вина из графина. - Когда ты нарисовала портрет Стефана?
      - После случившегося.
      - По памяти?
      Джесс кивнула.
      - Все это очень печально. Стефан был очаровательным мальчиком.
      - Расскажи мне о нем, - попросила Джесс.
      - Ну хорошо, - кивнула Виктория. - Я расскажу о Стефане все, что смогу. Если ты считаешь, что тебе это необходимо.
      Мы с Танкреди встретили Стефана в кафе на Монмартре холодной январской ночью. Было где-то около двух часов.
      Танкреди влюбился в Стефана с первого взгляда. Танкреди редко доводится встречать людей, равных ему по интеллекту. У Стефана же была светлая голова: он превосходно играл в шахматы - выигрывал даже у Танкреди, говорил на четырех языках и мастерски играл на гитаре и рояле. И кроме того, Стефан был исключительно оригинален - искушенная невинность, совершенно чужд высокомерия или амбициозное(tm). Стефану просто хотелось играть, и он возвел игру до степени высокого искусства.
      Несколько недель мы были почти неразлучной троицей.
      Потом мне пришлось их покинуть. А Танкреди и Стефан, устав от Парижа, решили отправиться куда-нибудь, где тепло. Они сняли дом в Танжере.
      Виктория посмотрела на пятно на стене над головой Джесс.
      - Тогда-то Стефан и начал экспериментировать с наркотиками. Раньше он баловался гашишем и марихуаной, но они приелись ему. Он перешел на ЛСД и кокаин. Вскоре, - Виктория пожала плечами, - кажется, и они ему наскучили. Стефану хотелось пойти дальше. В Танжере легко найти то, что вам хочется. Танкреди знал, где можно достать все что угодно.
      В комнате воцарилось молчание. Походив вдоль окна, Виктория остановилась и уставилась в темноту летней ночи.
      - И они пошли дальше, - глухим голосом подсказала Джесс.
      - Только Стефан. Танкреди никогда не употреблял наркотики.
      Джесс поморщилась.
      - Ну хорошо, Стефан. И до чего же он дошел?
      - Героин. Собственно говоря, - медленно произнесла Виктория, - дело не совсем в наркотиках. Мозг пострадал от кислородного голодания.
      - Что ты имеешь в виду?
      Виктория вздохнула.
      - Джесс, ты действительно хочешь, чтобы я продолжала?
      Джесс кивнула.
      - Ну хорошо, - неохотно согласилась Виктория. - Стефан схватил передозировку героина. Вышло это случайно: он не знал, что препарат обладает такой высокой концентрацией. Все выглядело ужасно. Стефан бился в конвульсиях, его всего выворачивало. Танкреди говорит, что первым делом попытался помочь Стефану, запихнув его в холодную ванну. Танкреди где-то слышал, что в подобных случаях надо погрузить человека в ледяную воду. Я могла бы дать ему лучший совет. - Виктория печально покачала головой и продолжала:
      - Стефану нужно было дать какое-нибудь рвотное средство. Он был в коме. Танкреди отвез Стефана в госпиталь, но, кажется, было слишком поздно. Кислородное голодание продолжалось около получаса.
      - И что же Танкреди делал после этого? Оставил Стефана и умыл руки?
      - Конечно же, нет. Он убедился в том, что доктор знает, кто такой Стефан и какой это был наркотик. Затем он оплатил лечение и только после этого уехал. А что еще мог сделать Танкреди?
      - Он оплатил лечение! Какое великодушие! - От ярости у Джесс закружилась голова. - Боже, если бы не Танкреди...
      - Стефан не знал меры, понимаешь? Он был безудержен во всем. Вся жизнь - игра.
      - Игра! Дерьмо! - Джесс с такой силой поставила бокал на стол, что он треснул. И как только Виктория может с таким спокойствием говорить ей, что все это была игра? Сейчас Джесс ненавидела Викторию больше всех на свете. У Виктории совершенно нет чувств. Она просто не человек.
      - Прости, Джесс. Но ты сама хотела знать правду.
      У Джесс от бешенства помутился разум. Рука с силой впилась в треснувший бокал. Неожиданно почувствовав острую боль, она увидела, что ее пальцы в крови.
      Карлос Руис, появившийся столь внезапно, что могло показаться, будто он обладает способностью проходить сквозь стены, ловко взял разбитый бокал из руки Джесс.
      - Иди на улицу, - обратился Карлос к Виктории. - Жди меня там.
      Виктория послушно направилась к двери. Выглядела она, как всегда, спокойной, но опечаленной.
      - Теперь ты должна будешь отпустить его, - мягко посоветовала она Джесс, взявшись за ручку двери. - Но тебе следует куда-нибудь выбраться отсюда. Тебе нужно начать сначала, как он тебе и говорил, где-нибудь там, где ты никогда прежде не была.
      Сказав это, Виктория вышла.
      - Я знаю, что ты не хотела обидеть Викторию, - несколько раз заверил Карлос Джесс.
      Чуть позже он приготовил для нее чашку крепкого горячего чая. Пока она пила этот ароматный успокаивающий напиток, Карлос написал на листке номер телефона в Сан-Франциско.
      - Позвони мне. Если меня не будет, оставь сообщение Эсперансе. Она говорит по-английски.
      - Мне так жаль, - пробормотала Джесс. - Но сейчас... сейчас я не хочу ее видеть.
      - Ладно, когда захочешь, я найду тебе Викторию. Позвони мне.
      Карлос тихо затворил за собой дверь. Через несколько секунд Джесс услышала звук удаляющегося автомобиля.
      Глава 4
      "Июль 1978 года,
      Нью-Йорк.
      Дорогая Виктория!
      Никогда не писала кому-нибудь в страну, где идет революция. Надеюсь, что ты в безопасности и соблюдаешь осторожность. От твоих статей волосы на голове дыбом становятся, и человек, их читающий, чувствует, будто он сам там побывал.
      Посылаю это письмо в Лондон, в надежде, что ты как-нибудь случайно его получишь. Мне необходимо встретиться с тобой и поговорить.
      Ты очень точно все угадала, или ты на самом деле видишь будущее?
      Я постоянно об этом думаю. И знаешь ли ты о том, что мне сейчас тридцать, и моя карьера модели принесла мне миллионы долларов, и что я знаменита благодаря "безупречному телосложению"?
      На следующей неделе я лечу в Европу - небольшая работа на Канарских островах, - потом заеду в Лондон. Катриона будет знать, где меня искать. Предполагаю, что время от времени ты "возвращаешься на базу". И если ты сейчас в Англии, не могли бы мы встретиться?.."
      - Джонс! Ты - как деревянная кукла. А здесь должно быть движение, запомнила?
      Фотохудожник Марио Саверини схватил Гвиннет за плечи и развернул к себе лицом, после чего установил руки Гвин в нужном положении и несколько изменил композицию тканей.
      - Ну вот, теперь совсем другое дело. Али, встань спина к спине с Джонс, прогнитесь, словно вы танцуете, потя-яянулись, двинулись - ткань должна парить в воздухе, да, о-о-отлично!
      Гвиннет и красавица Анара Али подходили друг другу как нельзя лучше. Светлые глаза и огненные волосы Гвиннет создавали непередаваемо великолепный контраст с темнокожеетью Анары и ее внешностью древнеегипетской жрицы.
      Марио Саверини мог поздравить себя с удачей: девушки, наряды и место съемки - остров Лансароте в четырехстах милях от побережья Африки - были великолепны.
      "Никому, - удовлетворенно думал Саверини, - не удастся "зарезать" эти снимки для ноябрьского номера "Вог".
      Нанятый на день сын крестьянина из Аррекифе подвел к девушкам мрачного вида верблюда, тяжело навьюченного торчащими во все стороны вязанками хвороста.
      - Ближе не надо, - распорядился Саверини. - Баста!
      Съемка прошла отлично. Саверини вручил Хуанито (так звали мальчишку) пачку грязных бумажных песет, и довольный парнишка потащился со своим верблюдом по каменистой пустыне в сторону холмов, на которых были возделаны виноградники.
      А съемочная группа направилась к пустынному берегу, где пенящиеся буруны волн с шипением накатывались на черный песок.
      Переодевшиеся Гвиннег и Анара прислонились спинами к испещренному трещинами огромному камню; вода кипела пеной вокруг их ног, доходя до колен; ветер развевал тонкие одежды. Взявшись за руки, девушки наклонились вперед, навстречу дующему с моря ветру, предоставив ему возможность бешено трепать изысканные ткани их костюмов. А чрезвычайно собой довольный Саверини без конца щелкал и щелкал затвором фотокамеры, прекратив съемку лишь далеко за полдень, когда наконец смог сказать, что вполне удовлетворен.
      Закончился еще один съемочный день.
      "И один из лучших, - с удовольствием думал Саверини. - Точно одна из лучших съемок, а если принять во внимание все обстоятельства, то одна из самых легких".
      Анара, с ее величественной, неторопливой фацией и крепким худощавым телом была любимой моделью Марио, а Джонс, к удивлению Саверини, теперь стала второй. Марио уже третий раз снимал этих девушек вместе; смотрелись они великолепно, из них получилась прекрасная пара. Обе - профессионалки, без "выкрутасов", по крайней мере не выказывают своих капризов, как большинство топ-моделей, среди которых почти каждая подобна нервной породистой скаковой лошади с великолепными физическими данными и полным отсутствием мозгов.
      ***
      Долгое время Гвиннет пыталась забыть Бейлода, но воспоминания о нем, казалось, жили сами по себе: с редким упорством Гвин мысленно возвращалась к тем временам, когда Бейлод был неотъемлемой частью ее жизни.
      Ну и заваруху же он затеял!
      Через несколько минут после того, как обливающуюся слезами Гвиннет увезли в клинику доктора Левина, в офис Франчески вломился взбешенный и опасный Бейлод.
      - Где она? Что вы с ней сделали? Я убью тебя, ты - долбаная лесбиянка!
      - Девочки, выйдите, - приказала Франческа перепуганным насмерть манекенщицам.
      Франческа надеялась только на то, что у Патриции достанет ума немедленно вызвать охрану здания. Сцена длилась не более минуты, но и она показалась Франческе вечностью.
      Она смотрела на Бейлода с напускным спокойствием и незаметно нащупывала в ящике стола что-нибудь, чем можно было бы оборониться от разъяренного фотографа, и не нашла ничего более существенного, чем запасная пара вечерних туфель. Наконец в комнату ворвались двое охранников - бывшие полицейские, мускулистые, крепкие парни, они подхватили Бейлода под руки и, приподняв его над полом, понесли через приемную мимо выстроившихся в ряд, ничего не понимающих девушек-конкурсанток, пришедших на еженедельный просмотр.
      ***
      Теперь Гвиннет опять приглашали на роль "дамы", но очень осторожно, тщательно подбирая "кавалера" - мужчину типа Габриэля Халдайна, магната с Уолл-стрит, чьи сексуальные потребности полностью сублимировались в бурную деятельность по руководству несколькими компаниями, но ему время от времени требовалась "красавица дама" для особых случаев. После приема или обеда Халдайн отправлял Гвиннет домой на собственном лимузине, а на следующий день в квартире Гвин появлялся букет из двух дюжин роскошных алых роз с визитной карточкой Габриэля.
      Гвиннет такой расклад вещей очень даже устраивал. Одна мысль о сексуальных отношениях с кем бы то ни было заставляла Гвин съеживаться от страха. Секс для нее ассоциировался с подавлением и унижением.., и болезнью.
      Сейчас, сидя на кровати и наблюдая, как подруга укладывает вещи, Гвиннет страшно захотелось побыть Анарой, ведь ее жизнь так проста.
      - Счастливая ты, - вздохнула Гвиннет. - Ты сама-то это понимаешь?
      - Что? - Анара бережно укладывала белоснежную шелковую сорочку с кружевными оборками. - А тебя кто заставляет тащиться в Шотландию? Скалы, дождь, овцы да волынки. - Анара поморщилась. - По мне, так ты чокнутая. Анара пожала плечами. - Впрочем, хозяин - барин.
      Два дня спустя, сидя в арендованном пикапе "моррис", Гвиннет внимательно следила за насыпной дорогой, ведущей в замок Данлевен. Данлевен, как она себе и представляла, оказался громадным и мрачным сооружением.
      Подъехав к замку, Гвиннет припарковала автомобиль на мощенной булыжником площадке внутреннего двора у массивных, обитых железом ворот. Ветер жутко завывал в проеме возвышающихся гранитных стен. Единственными окнами в стене были узкие бойницы, из которых когда-то лучники отстреливались от полчищ мародеров.
      "Пожалуй, мне лучше убраться отсюда подобру-поздорову, - подумала Гвиннет. - Нелепость какая-то".
      Но было уже поздно. Большая дверь бесшумно отворилась.
      В темном проеме стояла Виктория Рейвн.
      Встретив столь неожиданно пристальный, проникновенный взгляд кристально чистых глаз подруги, Гвиннет невольно сделала шаг назад. И только через секунду после этого Гвиннет увидела, что обращенное к ней тонкое лицо - лицо пожилой женщины.
      - Вы, должно быть, Гвиннет, - улыбнулась тетушка Камерон. - Заходите, моя милая, пока дождь не начался. Я ждала вас.
      Тетушка провела Гвин по выложенному каменными плитами коридору в очень милую комнату, из широкого окна которой открывалась панорама на пролив и величественные пурпурные горы Малла.
      В пролете между окнами стояли два стула, обтянутые кретоном, и круглый стол с изящными чайными приборами на двоих. Из носика серебряного чайника вился легкий султан пара. На тарелочках лежали поджаренные хлебцы, варенье и фруктовый пирог.